А.А. Гусейнов
Конкурирующие направления и тенденции нормативной этики последних десятилетий в своей основе могут быть сведены к альтернативе утилитаризма и кантианства. Наряду с ними заметное место стала занимать установка на перфекционизм.
Современный утилитаризм. Современный утилитаризм часто характеризуется как этическая концепция, совмещающая в себе несколько ключевых тезисов. Во-первых, оценка этической значимости и, соответственно, желательности какой-либо ситуации, осуществляется исключительно на основе анализа уровня ее полезности. Полезность может рассматриваться как удовольствие, счастье, удовлетворение предпочтений, удовлетворение рациональных или хорошо информированных предпочтений. Во-вторых, полезность, характеризующая состояние отдельных индивидов, подвергается суммированию с помощью специальных механизмов калькуляции. В-третьих, любой выбор, будь то выбор в пользу определенного действия, мотива, правила или общественного института, определяется сравнительным уровнем суммарной полезности, которым обладают его последствия (результирующие ситуации). Последняя позиция получила в этической мысли название консеквенциалистской (от англ. consequence - последствие).
Первой проблемой современного утилитаризма является вопрос о достаточной обоснованности механизмов суммирования полезности. В традиционном варианте утилитаристской философии (у Дж. Бентама, Дж.С. Милля и Г. Сиджвика) таким способом было подведение общего баланса страданий и удовольствий, затронутых определенным выбором лиц с учетом силы и слабости переживаний и количества их носителей. Но что в этом случае может служить единицей измерения и прибором, измеряющим уровень страданий и удовольствий? Конечно, каждый из нас может точно сказать, что для него булавочный укол лучше, чем боль от сломанной руки. Однако, как пишет Р. Гудин, "не существует архимедовой точки, с которой я мог бы сказать определенно, что моя сломанная рука для меня хуже, чем твой булавочный укол для тебя" [1].
Экономисты теории благосостояния назвали эту проблему "проблемой интерперсональных сравнений" (the problem of interpersonal comparisons). Такие сравнения были объявлены произвольными, оценочными и "ненаучными". Однако кроме сугубо сциентистских возражений, субъективность межличностных сравнений полезности порождает и некоторые этические претензии. Если оценки, основанные на сравнениях, произвольны, то это ведет к нарушению ключевого нравственного принципа утилитаризма - бентамовского принципа беспристрастности. Для того чтобы исправить такое положение, традиционные утилитаристские калькуляции можно заменить знаменитым принципом Парето, в соответствии с которым действие оправдано, если в результате хотя бы один человек максимизирует удовлетворение своих предпочтений, а остальные его не минимизируют. Однако явным и неустранимым минусом такой замены является то обстоятельство, что принцип Парето позволяет осуществить выбор лишь в очень небольшом количестве случаев. К счастью для утилитаристов, это не единственный выход. Вопрос об интерперсональном сравнении полезности заметно смягчают, хотя и не устраняют полностью, различные объективистские уточнения понятия "полезность" (например, такие как учет лишь тех предпочтений, которые прошли "когнитивную психотерапию", у Р. Брандта (1910-1997)) [2].
1 Goodin R.E. Utility and the Good // A Companion to Ethics / ed. by P. Singer. Cambridge, 1993. P. 245.
2 См.: Brandt Я The Theory of the Good and the Right. Oxford, 1979.
Методики подведения баланса страданий и удовольствий, уязвимые с технической точки зрения, часто воспринимаются также как нечувствительные к неравенствам, К угнетению меньшинства и даже к индивидуальному уровню благосостояния представителей большинства общества. Во-первых, они уравнивают между собой такие пути роста общего уровня полезности, как увеличение населения при низком уровне потребления и увеличение уровня потребления при отсутствии роста населения. Во-вторых, они игнорируют тот факт, что наиболее обездоленные члены общества в целях выживания умеют подавлять интенсивность своих страданий, связанных с нехваткой самого необходимого. И если рассматривать их страдания и удовольствия наравне со страданиями и удовольствиями наиболее обеспеченных, то утилитаристская калькуляция одобрит самые вопиющие неравенства.
Ответом утилитаризма на эти возражения являются теории "средней" и "убывающей предельной" полезности. Концепция средней полезности (average utility) требует исчислять удовлетворенность предпочтений не совокупно, а на душу населения и тем самым отклоняет экстенсивные стратегии роста удовлетворенности предпочтений (Дж.Дж. Смарт [1]. Концепция "убывания предельной полезности" построена на предположении, что удовлетворение от каждой новой порции некоего блага (т.е. "предельная полезность" (marginal utility) экономистов марджиналистской школы) имеет тенденцию к уменьшению пропорционально уже существующей обеспеченности им реципиента. В соответствии с этим, получение неимущими определенного количества благ дает в целом больший прирост полезности, чем потеря того же количества благ избыточно обеспеченными (Р. Хэар (Richard Mervyn Hare, 1919-2003), Р. Брандт и др.) [2].
1 Smart J.J. An Outline of a System of Utilitarian Ethics // Smart J.J., Williams B.O. Utilitarianism: For and Against. Cambridge, 1973. P. 27-28.
2 См.: Brandt R. The Theory of the Good and the Right. P. 201; Hare R.M. Rights and justice // Moral Thinking. Its Levels, Method, and Point. Oxford, 1981. P. 164.
Значительные трудности утилитаристской этики связаны с ее консеквенциалистским характером. Даже если механизмы измерения и суммирования полезности объявить безупречными, мы все равно окажемся лишены познавательных средств, позволяющих с точностью определять относящиеся к туманной области будущего последствия действий или функционирования нормативных систем. Ни один самый мощный интеллект не способен проанализировать всю необходимую для принятия консеквенциалистского решения информацию. С собственно этической точки зрения наиболее шокирующим следствием консеквенциализма оказывается зависимость, возникающая между сугубо когнитивными свойствами человека, задействованными в процессе предвидения, и его итоговой моральной оценкой.
Утилитаристская этика пытается блокировать все эти возражения. Главным средством является введение в утилитаристский расчет фактора вероятности наступления некоторых последствий. В таком случае каждая альтернатива, являющаяся предметом выбора, должна быть проанализирована не только в свете полезности, порождаемой ее позитивными и негативными результатами, но и в свете вероятности наступления каждого из них. При этом оценка совершаемого выбора не может измениться, если маловероятное следствие резко меняет реальное количество полезности, порожденное принятым решением. Поэтому от утилитаристского субъекта, чтобы быть достойным нравственного одобрения, не требуется сверхъестественных познавательных способностей, ему достаточен аккуратный и тщательный анализ предыдущего опыта. Той же цели, но в рамках утилитаризма "реальных последствий" служит разграничение "правильности действий", всегда зависящей от наличных результатов, и "нравственного достоинства людей", зависящего только от их стремления к максимизации полезности и удачи в этом деле в достаточно большом количестве случаев (Дж.Дж. Смарт) [1].
Последним вопросом, который остро стоит перед утилитаристской этикой, является вопрос о ее соотношении с живым моральным опытом, с моралью повседневности. По целому ряду аспектов утилитаризм выступает как альтернативная или своего рода эзотерическая мораль. Серьезные расхождения между ним и живым моральным опытом существуют по поводу роли нормативных ограничений поведения, отношения к непосредственности и спонтанности моральных мотиваций, допустимости партикулярных привязанностей, основанных на любви и заботе. И если опора живого морального опыта на общие правила и высокая оценка им спонтанности нравственных переживаний каким-то образом ассимилируются "утилитаризмом правил" и "утилитаризмом мотивов", то этический партикуляризм всегда остается под вопросом.
Кантианская деонтология и телеологическая этика перфекционизма. Многим современным исследователям самозащита утилитаристской этики по всем упомянутым направлениям кажется не слишком убедительной. Утилитаристское прогнозирование полезности отдаленных последствий воспринимается в качестве неисправимо ненадежного. Суммирование полезности объявляется формой игнорирования наличия множества личностей. Как утверждает Дж. Ролз (John Rawls, 1921-2002), утилитаризм переносит без достаточных объяснений принцип рационального выбора, свойственный для индивидуальных жизненных планов, на общество в целом. Распределение удовлетворения среди различных индивидов рассматривается в таком случае по той же модели, что и распределение удовлетворения одного индивида во времени. Это неизбежно превращает некоторых людей в простое средство реализации интересов других членов общества или же общества в целом [2]. Именно так выглядит вполне оправданное с утилитаристской точки зрения причинение страдания или даже смерти одному или нескольким людям ради спасения либо улучшения положения многих.
1 Smart ].]. An Outline of a System of Utilitarian Ethics. P. 48.
2 Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск, 1995. С. 37. Оригинальное издание: Rawls). ATheory ofjustice. Oxford, 1971.
Ответом на неустранимые недостатки утилитаризма является попытка построить неутилитаристскую модель нормативной этики, получившую название деонтологической (от греч. deon - должное и logos). Ее основной чертой является утверждение о том, что некоторые действия (иногда мотивы, состояния сознания и т.д.) являются нравственно неприемлемыми не в силу того, что они ведут к минимизации определенного блага, а в силу своей субстанциональной неправильности. Эти действия формально не соответствуют определенным принципам и нормам. Выполнение нормативных положений в таком случае не является вторичным и инструментальным. Оно не требует какого-то дополнительного оправдания, связанного со ссылкой на благотворные последствия. Дж. Ролз терминологически обозначил эту особенность деонтологии как "приоритет правильности (right) над благом (good)" [1]. В рамках подобного подхода этические соображения теряют значение ведущего мотива всей человеческой практики. Они не задают подробного "дорожного маршрута" человеческой жизни. Их роль - ставить жесткие границы для преследования других, внеморальных целей, служить своеобразным тестом на допустимость различных поступков и жизненных проектов. Не удивительно, что основным историко-философским героем этой традиции в современной этике стал И. Кант.
1 Ролз Дж. Теория справедливости. С. 41.
Деонтологическими в наиболее строгом смысле слова являются концепции таких этиков-кантианцев, как А. Донаган (1925-1991) и А. Гьюирт (р. 1912). Для них нормативные положения, определяющие содержание этически "правильного", формулируются в основном негативным путем и представляют собой требования воздерживаться от определенных действий, квалифицируемых как злодеяния. При этом в центре внимания находится не общее количество злодеяний в обществе и не способы его сократить, а собственное поведение индивида, его намеренные поступки.
В качестве источника этической "правильности" для целого ряда современных деонтологов выступают здравый смысл и моральная традиция. Однако большинство пытается вывести ее из наиболее общих рациональных принципов морали. Таким принципом является уважение к достоинству человека как рационального субъекта. В точной негативной формулировке А. Донагана: "Не дозволено проявлять неуважение к любому человеческому существу, самому себе или другому как к разумному созданию" [1]. Развернутый и последовательный вывод морально "правильного" можно обнаружить у А. Гьюирта. Приискивая средства для воплощения своих целей, индивид осознает свою разумность. Он понимает, что для осуществления способности к разумному поведению ему необходимы свобода и определенные ресурсы (благосостояние). Как разумный субъект он требует осуществления своего права на свободу и благосостояние. Наконец, универсализуя свое требование, он должен признать те же права за всеми разумными существами [2]. Из рассуждения А. Гьюирта видно, что современная деонтология смыкается с этикой прав или, вернее, этика прав является основной формой современной деонтологии. Именно в этом многие исследователи усматривают основное отличие кантианства второй половины XX в. от этики самого И. Канта, ориентированной на обоснование обязанностей.
Более сложной и комплексной деонтологической концепцией является этическая теория Дж. Ролза. Ввиду той роли, которую она сыграла в истории современной нормативной этики, к ней необходимо обратиться более подробно. Ведь хотя целью теоретических усилий Дж. Ролза служило создание концепции справедливости, модель его рассуждений легко переносится и в более широкий этический контекст. Проясняя замысел работы "Теория справедливости", Дж. Ролз замечает: "Если справедливость как честность окажется успешной теорией, тогда следующим шагом будет изучение более общего взгляда, называемого "правильность как честность" [3]. И хотя реальное развитие воззрений Дж.Ролза пошло в ином направлении, перспектива построения целостной деонтологии, прочерченная им, сохраняет свою актуальность.
Главной особенностью ролзовского метода является обращение к договорной традиции социально-этической мысли. Именно договор, т.е. согласие всех разумных и свободных людей, позволяет, с его точки зрения, определить контуры этически правильного, в данном случае, честного или справедливого. В центре внимания Дж. Ролза - выявление условий, в которых должен осуществиться этот договор, описание своеобразного статус-кво, характеристики которого гарантировали бы честность выбора этических принципов. Таким статус-кво является "исходное положение" (original position), аналогичное природному состоянию человека в традиционных теориях общественного договора.
1 Donagan A. The Theory of Morality. Chicago, 1977. P. 66
2 Gewirt A. Reasons and Morality. Chicago, 1978. Ch. 2-3.
3 Ролз Дж. Теория справедливости. С. 30.
Каковы же черты "исходного положения" по Дж. Ролзу? Вообразим группу людей, выбирающих принципы, по которым будет строиться их совместная общественная жизнь после этого выбора. Они рациональны в том смысле, что имеют способность к определению жизненных планов и приисканию наиболее эффективных средств для их воплощения. Они не альтруисты и не благожелательные люди, ведь альтруизм и благожелательность уже определяют меру взаимных жертв и уступок еще до обсуждения вопроса о том, правильна ли она. Но их нельзя назвать и эгоистами, хотя бы потому, что каждый из них имеет чувство справедливости и готов систематически подчиняться любым честно выбранным принципам. Таким образом, участники "исходного положения" всего лишь незаинтересованы друг в друге. Им даже все равно, каков будет разрыв между ними в отношении средств, необходимых для реализации любого жизненного проекта. Все, что их интересует, - это максимизация своего индекса основных социальных благ в абсолютных цифрах при условии соблюдения честных принципов.
Вторым, наряду с характеристикой участников, ограничением "исходного положения" является "занавес неведения" (veil of ignorance). Участники выбора должны, с точки зрения Дж. Ролза, быть лишены значительной доли информации, которую каждый из нас имеет, когда принимает повседневные этически значимые решения. Ограничение необходимо для того, чтобы "свести на нет специфические случайности, которые ставят людей в невыгодное положение и искушают их использовать социальные и естественные обстоятельства во имя получения для себя преимуществ" [1]. Беспристрастность участников выбора гарантируется тем, что они не имеют знания о своем будущем социальном положении, природных дарованиях, принадлежности к определенному поколению, концепции полной или благой человеческой жизни и т.д. В их распоряжении только так называемые "общие факты": юмовские обстоятельства справедливости, психологические, социологические, политические и экономические законы в общих формулировках и общий очерк концепций справедливости (т.е. предметов выбора).
1 Ролз Дж. Теория справедливости. С. 127.
Как полагает Дж. Ролз, участники выбора в "исходном положении" неизбежно остановятся на двух принципах справедливости. "Первый требует равенства в приписывании основных прав и обязанностей, а второй утверждает, что социальное и экономическое неравенство, например, в богатстве и власти, справедливо, если только оно приводит к компенсирующим преимуществам для каждого человека и, в частности, для менее преуспевающих членов общества" [1]. Второй принцип справедливости устанавливает меру оправданных неравенств, запрещая прямой обмен трудностей отдельных людей на максимизацию блага общества в целом. Он аннулирует такое понятие, как "заслуга", и создает хорошее основание для участия в социальной кооперации как наиболее, так и наименее преуспевших членов общества, т.е. является основанием взаимности. Однако если увеличение благосостояния наименее преуспевших потребует ущемления фундаментальных прав и свобод (что иллюстрируется крайней ситуацией благодетельного рабства), то такое увеличение было бы морально неправильным. Последняя идея находит у Дж. Ролза выражение в утверждении "лексического приоритета" первого принципа справедливости над вторым.
В противовес утилитаризму и деонтологии (не только кантианского, но локкеанcкого образца) в современной этической мысли, начиная с конца 50-х гг. XX в., получила широкое распространение перфекционистская телеологическая этика (от греч. telos - цель и logos). Представители этого широкого и достаточно аморфного течения выдвигают несколько основных претензий к господствующим моделям этической мысли. Во-первых, они выражают возмущение недостаточной этической определенностью тех предпочтений, которые принимают как точку отсчета утилитаристы или считают нравственно допустимыми деонтологи. В качестве средства устранения неопределенности рассматривается выявление системы фундаментальных благ, отражающих идею человеческого предназначения и, соответственно, совершенства. Во-вторых, утилитаристские и деонтологические концепции обвиняются в искажении механизмов практической рациональности. Как утверждает А. Макинтайр (р. 1926), нет возможности ответить на вопрос: "Какова для человека лучшая жизнь?", "не ответив предварительно на аристотелевский вопрос: "Какова благая жизнь?" [2]. Только на этом фоне практическая рациональность получает исчерпывающие основания для эффективной работы, поскольку первой посылкой практического силлогизма
1 Ролз Дж. Теория справедливости. С. 29.
2 Макинтайр А. После добродетели: Исследования теории морали. М.; Екатеринбург, 2000. С. 273. Оригинальное издание: Madntyre A. After Virtue: A Study of Moral Theory. Notre Dame, 1984.
может быть лишь утверждение о том, что "нечто должно быть сделано, поскольку это благо" [1]. В-третьих, утилитаризм и деонтология не могут обеспечить ассимиляцию этического партикуляризма.
В большинстве случаев обращение моральных философов к перфекционистской телеологии связано с неантикварным интересом к этике Аристотеля, хотя во многих концепциях можно усмотреть значительное влияние Гегеля или молодого Маркса. Современные аристотелианцы значительно расходятся в том, насколько утилитаризм и деонтология отражают действительные искажения в нравственном мышлении представителей современной эпохи. Однако среди них все же преобладает позиция, утверждающая подспудное доминирование аристотелевских моделей рассуждения. К примеру, Ч. Тэй-лор (р. 1931) полагает, что любое применение практической рациональности "открыто или скрыто опирается на такие понятия, как "добродетель" и "благая жизнь", даже если оно отрицает их на уровне теории... Мы являемся большими аристотелианцами, чем мы полагаем... Наш образ жизни никогда не опускался до полного ужаса, который сопутствовал бы ему, будь мы последовательными бентамитами" [2].
1 Madntyre A. Whose justice? Which rationality? L., 1988. P. 140-141.
2 Taylor Ch. Justice After Virtue // After Madntyre: Critical Perspectives on the Work of Alasdair Madntyre / ed. byj. Horton and S. Mendus. Cambridge, 1994. P. 21-22.
Можно выделить несколько основных подходов к определению стандарта благой человеческой жизни, использующихся в современной этической мысли. К ним относятся традиционализм А. Макинтайра, эссенциалистское аристотелианство сторонников теории "функциональных возможностей человека" и метафизическая этика естественного закона англоамериканских католических философов.