Е. Г. Мельников
Современный этап развития российского общества характеризуется многочисленными процессами коренных преобразований и реформ во всех сферах общественной жизни. Эти процессы носят сложный, противоречивый характер. Они свидетельствуют о трансформация в самой сути социальных отношений, что дает право обществоведам характеризовать существующий ныне тип российского общества как «переходный». В переходном обществе с наибольшей остротой проявляется целая система социальных противоречий, являющихся источниками социальных изменений. «От выживания к развитию», — таким определен главный вектор реформирования российского общества. [1] А рассмотрение его противоречий отвечает на неизбежно встающий вопрос: каковы же внутренние определяющие факторы процессов движения, изменения, развития? Актуальность исследования указанной проблемы подкрепляется и таким фактом, как недостаточное внимание, уделяемое ей отечественными обществоведами, которые более склонны к изучению различных проявлений социальных конфликтов, т. е. проблематики, производной от предметной области противоречия.
Таким образом, главной целью данной статьи является попытка анализа социальных противоречий переходного периода развития российского общества и их проявления в таком сложном и наиболее динамичном образовании, каким является социальная структура. Исследование отмеченной проблемы необходимо строить, исходя из основного содержания ключевого понятия. Напомним одно из существующих многочисленных определений. Под диалектическим противоречием следует понимать «взаимодействие противоположных, взаимоисключающих сторон и тенденций предметов и явлений, которые вместе с тем находятся во внутреннем единстве и взаимопроникновении, выступая источником самодвижения и развития объективного мира и познания».[2] Общие признаки для всех противоречий социального типа связаны со следующими моментами: во-первых, с субъектно-объектными отношениями, во-вторых, с противоречиями интересов, идеалов, в-третьих, с наличием двух типов социальных противоречий — антагонистических и неантагонистических. [3]
Следуя указанным методологическим предпосылкам, анализ социальных противоречий необходимо, на наш взгляд, начинать с выявления сущностных черт, характеризующих специфику переходного периода в развитии российского общества. Наиболее интересными в этом отношении представляются две современные точки зрения. Так, М. Гельвановский помимо характеристики основных специфических черт, сложившихся в процессе исторического развития России (специфические стороны менталитета населения, связанные с многонациональностью; масштабы страны, обусловившие огромную инерционность хозяйственного потенциала; уникальная многонациональность, выражающаяся в существовании совокупности национальных этнокультурных регионов, скрепленных единой системой. самых разнообразных связей), выделяет и производные от них специфические особенности, сложившиеся в переходный период. К ним он относит: укорененность плановых структур и глубокую милитаризацию хозяйства, носящего крайне экстенсивный характер; низкий технический и технологический уровни гражданского производства; доведение социальной сферы до крайней степени нищеты; политическую нестабильность, отсутствие правовых основ для достижения социального и национального согласия. [4] Автор делает вывод, что нестабильность, перерастающая в открытые конфликты, переводит Россию в качественно иное состояние, при котором проблема перехода к естественно-рыночной модели откладывается на второй план, уступая место проблеме обеспечения стабильности и просто выживания. [5]
Другой позицией, представляющейся нам более четкой в социологическом плане, является точка зрения Е. Н. Старикова, который выделяет характерные черты процессов, происходящих в социальной сфере переходного общества. К таким чертам относятся: 1) тотальная маргинализация практически всех социальных групп; 2) нечеткость, расплывчатость социальных границ, взаимопереходность большинства социальных образований; 3) отсутствие внутреннего единства, сколько-нибудь одинакового понимания общих интересов, фрагментарность всех вновь возникающих классов и социальных групп; 4) криминальный характер классообразования; 5) тотальная институционализация криминальных структур; 6) стремительно растущая имущественная поляризация общества, которая порождается не столько рыночными, сколько криминальными механизмами классо/кастогенеза; 7) социальная фрустрация, вызываемая резкой имущественной дифференциацией; 8) наличие огромного слоя населения, который представляет собой потенциальный средний класс; 9) наличие острой социально-политической борьбы. [6]
Исследование приведенных сущностных черт переходного периода позволяет перейти к следующему этапу в анализе социальных противоречий, а именно к выявлению противоположных черт, сторон и тенденций социальных процессов и явлений и изучению их взаимодействия.
Здесь в первую очередь представляет интерес момент исторической преемственности в развитии общества, т. е. сохранение определенных противоречий предыдущего этапа как неразрешенных, либо их переход на иную стадию развертывания и разрешения. В этой связи необходимо прежде всего отметить целую группу неразрешенных противоречий застойной эпохи, доставшихся в наследство современной России. К ним относятся следующие противоречия:
между производительными силами и производственными отношениями;
между экстенсивной и интенсивной системами хозяйствования;
между производством и управлением;
между развитием промышленного и аграрного секторов. [7]
Другую группу составляют так называемые «перестроечные» противоречия, порожденные опытом реформирования «сверху». К их числу следует отнести противоречия:
между декларированным обновлением и дальнейшим разрушением общественного организма;
между желанием включиться в лоно цивилизационного научно-технического прогресса и углубляющимся кризисом экономики, науки, культуры, образования и т. д.
между обещанным обретением свободы, демократии и усилением отчуждения народа от управленческих функций и собственности.
Данные противоречия относятся ко второй группе: они не только обострились, но и приняли самую крайнюю, худшую форму социальных противоположностей, антагонизмов. [8]
И, наконец, последние годы развития российского общества породили еще одну группу противоречий, анализ которых вплотную подводит к постановке вопроса об основном противоречии переходного периода. Речь идет о реставрации в 1988 — 1989 гг. внутреннего антагонистического противоречия между социалистическим и капиталистическим путями развития и противоречии, сформированном социально-экономическими, материально-бытовыми отношениями людей и проявляющемся в контрастах богатства и нищеты.
Как известно, проблема основного противоречия общества является довольно традиционной для философской и социологической науки. Под ним понимается противоречие, играющее решающую роль в развитии, оно имеет «сквозной» характер, так как пронизывает все фазы развития объекта, действует постоянно, накладывая свой отпечаток на все остальные противоречия в комплексе внутренних и внешних, главных и неглавных, антагонистических и неантагонистических. [9] Классическим примером этого является сформулированное К. Марк-сом основное противоречие капитализма между общественным характером производства и частной формой присвоения. Большое количество работ было посвящено и анализу основного противоречия социализма. Среди многочисленных точек зрения по данному вопросу можно выделить следующие: противоречия между возрастающими потребностями общества и сложившимся уровнем производства; между идеалом равенства и материальной заинтересованностью; между свободой личности и потребностями общества; между непосредственно-общественным присвоением средств производства и относительным экономическим обособлением социалистических товаропроизводителей и, наконец, классическое, между производительными силами и производственными отношениями. [10]
Что же касается рассмотрения данной проблемы применительно к обществу переходного типа, то здесь необходимо внести определенные методологические коррективы. На наш взгляд, правомерна постановка вопроса о выделении двух типов основных противоречий: генетических (противоречий развития) и социологических (функциональных противоречий) при неразрывной диалектической взаимосвязи последних. С этой точки зрения генетическое противоречие является отражением преемственности в историческом развитии и выступает источником, движущей силой общественного прогресса, отправным пунктом определения основных направлений и тенденций развития общества. Социологическое противоречие играет решающую роль в функционировании социальной системы на определенном этапе ее развития. Оно проявляется во всех сферах общественной жизни, способствует возникновению связей и отношений между различными процессами и явлениями действительности, служит определяющим источником внутреннего саморазвития отдельных социальных субъектов. В этом проявляется его «сквозной», а значит, и социологический характер.
Поэтому, следуя логике данных рассуждений, представляется возможным выделить в качестве основного генетического противоречия переходного периода в развитии российского общества противоречие между двумя типами общественных отношений — социалистическими и капиталистическими, т. е. отношениями старой формации, умирающими, и отношениями новой формации, зарождающимися, но еще не утвердившимися окончательно.
К основному социологическому противоречию, несомненно, следует отнести противоречие, которое образно можно назвать «противоречием между богатством и бедностью». Оно основывается на существовании многочисленных секторов в рамках российской экономики и проявляется прежде всего в усиливающейся имущественной .противоположности, а также в формировании антагонизма всесильной элиты к широким народным массам. Довершает картину современных противоречий российского общества противоречие, которое можно назвать ведущим в политической сфере. Оно обусловлено неприятием политики властей предержащих и проявляется в конфронтации различных политических сил официальному курсу правителей страны. Данное противоречие является своеобразным «зеркалом», в котором преломляются главные проблемы переходного общества, и служит одним из основных источников возникновения социальных конфликтов в стране. [11]
Обратимся теперь к более детальному анализу одного из противоречий переходного периода, а именно основного социологического, и попытаемся рассмотреть его проявление в сложном феномене социальной структуры, что и является основной нашей целью.
Исследованиям социальной структуры общества переходного типа посвящена сегодня довольно многочисленная литература. [12] Нас же в первую очередь будет интересовать социальная структура современной России с точки зрения степени богатства или бедности того или иного ее элемента. Поэтому, анализируя вертикальный срез социальной структуры на основании главных классообразующих признаков, мы будем стремиться дать оценку имущественного положения классов и социальных групп.
Для начала оценим общий масштаб имущественной поляризации в обществе. Так, по данным статистики, соотношение доходов 10% наиболее и наименее обеспеченных групп населения составляло во втором полугодии 1994 г. 16 раз. [13] Численность населения с доходами ниже прожиточного минимума равнялась в мае 1995 г. 42,2 млн чел., или 28,0% от общей численности населения. [14] Яркой иллюстрацией этой проблемы являются и данные распределения по cреднедушевому до-ходу. Вот лишь некоторые цифры за 1994 г.: при общей численности населения в 148,1 млн чел. доля лиц с доходом до 20 тыс. руб. составляла 0,7 млн чел. (0,5%), от 20 до 40 тыс. — 6,1 млн (4,1%), от 40 до 60 тыс. — 11, 3 млн (7,6%), от 60 до 120 тыс. — 40,1 млн (27%), от 120 до 180 тыс. — 30,6 млн (20,6%), ... от 540 тыс. и выше — 6,7 млн (4,5%).[15] Приведенные цифры свидетельствуют сами за себя.
Далее перейдем к рассмотрению основных элементов социальной структуры в переходный период. .
Традиционное и одно из центральных мест в ней по праву занимает рабочий класс, имеющий сложную внутреннюю структуру. В литературе существуют различные подходы, к критериям структурирования рабочего класса. [16] Но более приемлемой для современных условий нам представляется его стратификация, связанная с типологически разными уровнями развития: до- и раннеиндустриальным, индустриальным и постиндустриальным. В соответствии с этим в рамках рабочего класса можно выделить .три разнокачественные группы: субпролетариат, пролетариат и рабочих-интеллигентов. В целом по стране на начало «перестройки» в сфере «высоких» технологий было занято не менее 1/6 от общего числа рабочих (в том числе лишь 2,2% — рабочие-интеллигенты), индустриальным трудом занималась половина рабочих, а в доиндустриальных и раннеиндустриальных технологиях была задействована 1/3 рабочего класса. [17] Что же касается имущественного положения рабочего класса, то о нем говорят следующие данные. Средняя заработная плата в промышленности по С.-Петербургу в мае 1995 г. составляла 398,7 тыс. руб., или 153,6% от прожиточного минимума, в строительстве — соответственно 504,8 тыс., или 194,5%. [18] Несмотря на этот факт, в силу ряда причин среднемесячный доход на одного человека в семьях рабочих С.-Петербурга в июле 1995 г. составлял 237 тыс. руб. при прожиточном минимуме в 300 тыс. руб. [19] Таким образом, по своему положению в материальной сфере представители современного рабочего, класса вполне могут быть отнесены к слоям неимущих и малоимущих.
Следующим элементом социальной структуры является крестьянство, в структуре которого сегодня необходимо различать кооперированных собственников деревни и фермеров. Различия между ними обусловлены не только формой собственности, лежащей в основе их экономической деятельности, но также и ролью этих групп в общественной организации труда и уровнем дохода. Что касается их соотношения, то о нем свидетельствуют следующие данные: если в 1990 г. 76% продукции было произведено в колхозах и совхозах, а 24% — в личных хозяйствах, то в 1994 г. 59% — на кооперативных и государственных. предприятиях, 38 — в личных подсобных и 3% — в фермерских хозяйствах. Но в конце 1994 г. рост сектора фермерских хозяйств остановился, хотя, по социологическим опросам, в 1992 г. изъявили желание вести самостоятельное хозяйство 12% крестьян, т. е. около 1 млн чел. В тяжелейшем финансовом и экономическом положении оказались кооперативные и государственные хозяйства. Около 25% из них могут стать банкротами. [20] Да и оценка материального положения современного крестьянства оставляет желать лучшего. Средняя заработная плата работающих в сельском хозяйстве, по данным петербургских специалистов, в мае 1995 г. составляла 420,5 тыс. руб., или 162,5% от прожиточного минимума. [21] Причина подобной ситуации не только в общем экономическом кризисе, но и прежде всего в своеобразной экономической «дискриминации» сельского хозяйства в стране. Массовое банкротство ожидает в ближайшем будущем не только фермеров, но и все организационно-правовые формы хозяйствования на селе.
Самым молодым в социальной структуре российского общества является класс предпринимателей (или формирующейся отечественной буржуазии). О масштабах его развития свидетельствуют следующие цифры: в 1994 г. доходы от собственности и предпринимательской деятельности составили 137,3 трлн руб., или 38,0% от общего объема доходов в стране; доля розничного товарооборота, приходившаяся на предприятия с негосударственными формами собственности, составила на тот же период 85%. [22]
Естественно, что представители класса предпринимателей относятся к высокодоходным группам населения. Так, среднедушевой доход на одного человека в семьях предпринимателей С.-Петербурга составлял в июле 1995 г. 1083 тыс. руб., или 361% от прожиточного минимума. 25,6% этих семей, по результатам опросов, ни в чем себе не отказывают. [23] В январе — мае 1995 г. на долю 20% наиболее обеспеченных слоев населения приходилось 47,5% от общего объема денежных доходов, в то время как 20% самых бедных доставалось только 5,4% того же объема. [24]
Однако в связи с рассмотрением феномена предпринимательства нельзя обойти одну очень острую проблему — «криминализацию коммерческой деятельности в различных ее проявлениях. В этом смысле имеет место определенная социальная мобильность и взаимосвязь между отдельными представителями класса предпринимателей и маргинальных групп.
Социальная структура переходного общества включает также большой социальный слой интеллигенции. Необходимо сразу оговориться, что группа служащих-неспециалистов, существующая наряду с интеллигенцией, должна выделяться самостоятельно, как существенно отличающаяся от нее по роли в общественной организации труда и характеру труда. Проблемы, существующие сегодня в российском обществе, в наибольшей степени отражаются на интеллигенции. Для нее характерны не только процессы «размывания», но и в известной степени люмпенизации. Поэтому, если .говорить о внутренней стратификации интеллигенции, то в ее составе можно выделить несколько крайне разнородных групп. Это — научно-техническая, социально-гуманитарная интеллигенция, а также ряд групп, несомненно относящихся к интеллигенции, но играющих особые роли в общественной жизни. К ним относятся: хозяйственные руководители, номенклатурные работники, политические лидеры и т. д. (так называемая элитарная интеллигенция). Особое место во внутренней структуре занимает и люмпен-интеллигенция. Процесс «размывания» интеллигенции ведет к высокому уровню ее социальной мобильности. Поэтому сегодня этот слой тесно смыкается с целым рядам других социальных групп и классов и в первую очередь с безработными и маргинальными группами. Интеллигенция в современной России является одной из самых социально незащищенных групп, и, несмотря на привилегированное положение отдельных ее представителей, основную массу мы без всякого сомнения относим к неимущим и малоимущим группам населения. Так, например, доля работников с заработной платой ниже прожиточного минимума в сфере образования составляла в июле 1995 г. в С.-Петербурге — 57,9%, в сфере науки — 69,8%. Среднемесячный доход на одного человека в семьях ИТР С.-Петербурга в этот же период составлял 270 тыс. руб. (;при прожиточном минимуме в 300 тыс. руб.), гуманитариев — 246 тыс., научных сотрудников — 283 тыс., служащих без высшего образования — 273 тыс. руб. [25]
Особый интерес в современных условиях представляет выделение социальной .группы безработных. В настоящее время данная группа достаточно широко представлена в России. Численность безработных растет, причем ускоренными темпами: в первой половине 1994 г. их было на .18% больше, чем за то же время в предыдущем году, а в 1995 г. — соответственно на 23% больше. В абсолютных цифрах безработица охватила с середины 1995 г. 5,7 млн чел., в том числе — 2,0 млн официально зарегистрированных. [26] По С.-Петербургу уровень безработицы (от работающих в народном хозяйстве) составлял в июне 1995 г. 2,3% при численности 52,7 тыс. чел. (из них 67,4% женщин).[27]
Безработица существует у нас в нескольких формах: официальная (зарегистрированная), региональная, скрытая и временная. Не вдаваясь в подробную характеристику каждой из. форм, остановимся лишь на одном показателе, характеризующем скрытую безработицу. •Это. — удельный вес специалистов, работающих не по специальности. Так, по данным опросов, в 1988 г. 46% молодых специалистов работали не по специальности. Из них получившие высшее образование 41%, среднее специальное — 59,8%. Среди специалистов всех возрастов работающих не по специальности — 45,7%. [28] Есть все основания полагать, что в последние годы в связи с тотальной маргинализацией практически всех слоев общества эти показатели значительно возросли.
Безусловно, что социальная группа безработных является сегодня своеобразной точкой пересечения различных путей и поправлений социальной мобильности. Говорить же о материальном положении этой группы просто не приходится, учитывая тот факт, что средний размер пособия по безработице в С.-Петербурге составлял в январе 1995 г. 97,7 тыс. руб., или 49,9% от прожиточного минимума, в мае 1995 г. — соответственно 141,5 тыс. руб., или 48,9%. [29]
Самого пристального внимания в современных условиях заслуживают маргинальные группы. При этом маргинальность следует рассматривать не только в негативном смысле, а именно — периферии, дна социальной структуры. Маргинальность означает также определенное социально обусловленное расхождение между социально-культурным происхождением и нынешним социальным статусом. Иными словами, это — своеобразный переход индивидов из одних социальных групп в другие. Поэтому понятие маргинальности тесно сопрягается как с самим понятием переходного общества, так и с категорией социальной мобильности. Что касается внутренней структуры этих групп, то к маргиналам первого рада мы относим (частично или полностью) такие слои, как люмпенов, пауперов, беженцев, различного рода криминальные и антисоциалыные элементы. К маргиналам второго рода, в связи с тотальностью процессов маргинализации в обществе, принадлежат выходцы фактически из всех социальных групп. Чтобы проиллюстрировать маргинальные процессы, остановимся на анализе лишь одного из их проявлений — преступности. Так, например, в 1994 г. в С.-Петербурге уровень преступности (на 100 тыс. чел. населения) составлял 2219,4 преступлений, соответственно в целом по России — 1770,5 (таким образом, уровень преступности в С.-Петербурге составлял 125,4% от уровня России).
О росте преступности свидетельствуют следующие данные: с 1987 по 1993 г. в России уровень разбойных нападений вырос в 6,9 раза, грабежей — в 5,9, краж личного имущества — в 3,9 раза. Особое беспокойство вызывает организованная преступность. Официальные статистические данные лишь в минимальной степени отражают реальную ситуацию. В С.-Петербурге в 1994 г. было выявлено 290 организованных преступных групп, пресечена деятельность 264 банд общей численностью 1025 участников. [30] При этом «мафия» продолжает свою активную деятельность. Действующие ныне тенденции развития организованной преступности, особенно при их возможном смыкании с коммерческими и даже властными структурами, могут спровоцировать самые различные катаклизмы в стране. Что же касается имущественной оценки маргиналов, то они подпадают под все три слоя подобной дифференциации: имущих, неимущих и малоимущих. К первой группе несомненно относятся представители различных мафиозных структур, отдельные антисоциальные элементы; группу неимущих формирует «дно» социальной структуры — люмпены, нищие, беженцы и т. д.
Завершают анализ основных элементов социальной структуры элитные социальные группы. Речь в данном случае идет прежде всего о номенклатуре. Вели во времена господства КПСС она представляла собой единый целостный слой, обладавший четкой иерархией и паразитировавший на социальной функции редистрибуции, то в переходном обществе этот традиционный слой распадается по меньшей мере на три группы. Первую группу составляют представители аппаратной номенклатуры. Здесь мы имеем дело с трансформацией господствующего слоя в господствующий класс: к властным функциям «приплюсовывается» частная собственность. Вторую группу составляет так называемая «бизнес-номенклатура». Львиную долю представителей этой группы также составляют выходцы из традиционного слоя, сумевшие адаптироваться к новым условиям и занять ключевые посты в коммерческих структурах. Третью группу составляет «люмпен-номенклатура». К ней относятся в основном .представители традиционного слоя, не сумевшие адаптироваться к современным условиям и поэтому скатившиеся на «дно» социальной структуры. В структуру элитных социальных групп входят также отдельные отряды предпринимателей, финансовой буржуазии, директорат крупных предприятий, некоторые представители творческой интеллигенции. Смыкаются с ними и мафиозные структуры. К сожалению, мы не обладаем статистическими данными, чтобы точно проиллюстрировать материальное положение этих групп. Не вызывает сомнений лишь тот факт, что их представители обладают самыми высокими доходами в обществе. Они в основном образуют те 20% наиболее обеспеченных слоев на, селения, на долю которых приходится почти половина общего объема денежных доходов.
Таковы, на наш взгляд, наиболее крупные и существенные элементы социальной структуры российского общества в переходный период. Приведенная нами схема свидетельствует о сложности и неоднозначности процесса реформ, осуществляемых на современном этапе. Господствующая сегодня тенденция к дальнейшей поляризации общества, ведущая к обнищанию основной массы населения .и выделению высокодоходной элиты, в полной мере выражает действие основного социологического противоречия переходного общество. Тем не менее в России сохраняется огромный слой населения, который представляет собой потенциальный средний класс: интеллигенция, высококвалифицированные рабочие, определенная часть предпринимателей, фермеров и т. д. Реализация данной потенции возможна лишь при условии изменения всего механизма классогенеза в обществе.
И в заключение вернемся опять к понятию социального противоречия. Анализ данной проблемы был бы неполным без его завершающего этапа — определения путей и направлений разрешения социальных противоречий. Главным таким путем применительно к основному социологическому противоречию переходного общества является, на наш взгляд, проведение четко выверенной дифференцированной социальной политики. Именно адресность в обращении государства к тем или иным социальным группам и слоям сможет способствовать повышению уровня жизни населения, а значит, и достижению определенной стабильности в обществе.
Программа Правительства Российской Федерации «Реформы и развитие российской экономики в 1995 — 1997 гг.» // Вопросы экономики. 1995. № 4. С. 67.
Философский энциклопедический словарь / Под ред. Л. Ф. Ильичева, М., 1983. С. 545.
Дудель С. П., Козловский В. Е. Проблемы диалектики зрелого социализма. М., 1981. С. 31.
Гельвановский М. Россия на пути к нормальпой хозяйственной системе // Общественные науки и современность. 1993. № 5. С. 108 — 109.
Там же.
Стариков Е. Н. Социальная структура переходного общества (опыт «инвентаризации») // Политические исследования. 1994. № 4. С. 87 — 89.
Семенов В. С. Россия в сети конфлнктности // Социологические исследования. 1993. № 7. С. 73 — 74.
Там же.
См., напр.: Дудель С. П., Козловский В. Е. Указ. соч. С. 148.
См., напр.: Щербина В. Ф. Проблемы диалектических противоречий в экономике социализма. Л., 1977; Штракс Г. М. Социальное противоречие. М., 1977; Глезерман Г. Е. Исторический материализм и развитие социалистического общества. М., 1973, и др.
Семенов В. С. Указ. соч. С. 73.
См., напр.: Белых Е. Л., Веркеенко Г. П. Социальная структура и социальные процессы в современном обществе. М., 1993; Социальная структура и социальная стратификация: Сб. ст. М., 1992; .Проблемы социального расслоения в современном обществе. М., 1993, и др.
Социально-экономическая политика России в 1994 г. // Экономика и общество. 1995. № 2. С. 136 — 137.
Яковлева Р., Мамонтова Т. Политика доходов и социальная защита населения // Российский экономический журнал. 1995. № 10. С. 41.
Социально-экономическая политика России в 1994 г. С. 139.
См., напр.: Гордон Л. А., Назимова А. К. Рабочий класс СССР: тенденции и противоречия социально-экономического развития. М., 1985. С. 24; 3аславская Т. И. Перестройка как социальная революция // Социология перестройки. М., 1990. С. 29, и др.
Стариков Е. Н. Указ. соч. С. 95.
Мониторинг социально-экономической ситуации и состояния рынка труда Санкт-Петербурга // Информационно-аналитический бюллетень. 1995. № 1. С. 86.
Там же. С. 87.
Исторические судьбы, уроки и перспективы радикальной экономической реформы // Вопросы экономики. 1995. № 4. С. 51.
Мониторинг социально-экономической ситуации... С. 86.
Социально-экономическая политика России в 1994 г. С. 123.
Мониторинг социально-экономической ситуации... С. 58 — 59.
Яковлева Р., Мамонтова Т. Указ. соч. С. 41.
Мониторинг социально-экономической ситуации... С. 53, 58.
Антосенков Е. Социально-трудовые проблемы российской экономики в 1995 г. // Российский экономический журнал. 1995. № 10. С. 32.
Мониторинг социально-экономической ситуации... С. 81.
Кочетов А. Н. Скрытая безработица среди специалистов // Социологические исследования. 1992. № 5. С. 18.
Мониторинг социально-экономической ситуации... С. 81.
Там же. С. 68 — 70.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.soc.pu.ru/