Георгий Бугаев
Имя замечательного русского поэта и незаурядного критика Иннокентия Фёдоровича Анненского долгое время находилось вне поля исследовательского внимания. И это несмотря на то, что, находясь в окружении большого количества выдающихся современников, заявивших о себе в эпоху "серебряного века", Анненскому удалось не только избежать вторичности, наследования кого-либо из "великих", но и создать свой собственный поэтический стиль и оригинальный критический метод. Именно анализу этого последнего посвящена данная работа, целью которой является, в первую очередь, определение специфических черт критической прозы поэта и определение её места в истории русской критической мысли. Это тем более важно, что в самом доступном на сегодняшний день учебном пособии В.И. Кулешова (История русской кртики. - М., 1972) нет даже сколько-нибудь серьёзных упоминаний о поэте.
В качестве критика Анненский известен, прежде всего, как автор двух замечательных "Книг отражений", увидевших свет в 1906 и 1909 годах. Анализ этих комплексов текстов и будет материалом исследования, но перед разбором отдельных статей имеет смысл оговорить некоторые предварительные моменты, связанные с личностью их автора.
Анненский выступил в русской критике одновременно с Д.Мережковским и Н. Минским. Его первая статья "Стихотворения Я.П. Полонского как педагогический материал" была напечатана в специализированном журнале "Воспитание и обучение", когда поэту уже исполнилось 32 года. Два эти предварительные замечания интересны потому, что, совпав по времени с зарождением так называемой символистской (или как было принято её называть - антиреалистической, декадентской) критики, дебют Анненского отличался от дебютов его коллег по перу хотя бы уже потому, что это было выступление не молодого "бунтаря", но уже зрелого человека с устоявшимися взглядами. Это во многом обусловило существенные отличия и вызванное ими особое, немного даже периферийное положение критика в современном ему литературном процессе (если сравнивать с тем же Мережковским, или Брюсовым, Белым, Ивановым и т.д.).
Собственные взгляды на литературу и её восприятие привели к тому, что Анненский сам не пытался проникнуть в центр окололитературной борьбы рубежа веков. Это подтверждают его тексты, в которых отсутствует полемика с современными критиками. Говорить о близости или чуждости Аннескому тех или иных литературно-эстетических концепций можно, только выискивая следы этих концепций при внимательном анализе его критических работ.
А там мы видим постоянное проведение мысли "об имманентной нравственности искусства" (Подольская, 1979: 504), которое не требует оправдания, но само есть оправдание творческого процесса. Не в этой ли своеобразной отрешенности от проблем "целесообразности" искусства лежит ключ к пониманию авторского мировоззрения? Взгляд Анненского - взгляд со стороны сквозь призму тысячелетней традиции европейской литературы и осмысления мировой истории, столь характерного для гимназического преподавателя. Но это и не взгляд схоласта ни в коей мере, просто нормы античной эстетики с её пониманием катарсиса прочно переплелись с современностью в сознании поэта, а результат - блестящие критические разборы, в которых подмечено то многое, что могло бы и не обратить на себя внимание другого, менее исторично ориентированного автора.
Исследователи подмечают у Анненского различные комплексы мировоззренческих установок: от элементов народничества до мироощущения, присущего "новому искусству". Пожалуй, всё это, как и многое другое, можно вычленить из работ Анненского, но более заманчивым представляется осмысление творчества критика как целого. Это целое концентрируется вокруг субъективного лирического начала, позволяющего говорить даже об эстетизации критического направления.
Это роднит Анненского с символистами, но есть и то, что резко отличает его от, например, Блока или Белого. Анненскому чужды религиозно-мистические, теургические устремления, эсхатологические чаяния, идея "жизнетворчества". Иное по сравнению с символистами у Анненского и понимание символа, под которым понимается скорее всего некая смысловая неисчерпаемость произведений, многозначность их, обобщенность значения и бесконечная трансформация во времени. Это роднит критика с Потебней, а именно с развитием последним гумбольдтовской идеи внутренней формы. Опора на работы Потебни чувствуется и в отношении к рецепции художественного творчества. В этом отношении Анненского можно назвать и одним их предшественников рецептивной эстетики, столь популярной в 20 веке.
Говоря об Анненском часто говорят и об импрессионистической критике. Но это справедливо лишь отчасти, так как у него впечатления создают лишь только эмоциональную атмосферу, на фоне которой осуществляется разработка основной, поставленной автором проблемы.
И что конечно важно для предварительной характеристики критической деятельности Анненского, так это тот факт, что проза его - это проза поэта. Отсюда - вопросы, полувопросы, недомолвки, переплетения мыслей и образов - важнейшие элементы поэтики, нехарактерные, в целом, для критической прозы. Речь же автора - живая, рассчитанная скорее на произнесение, чем на прочтение (не сказалась ли и тут сфера профессиональной деятельности Анненского?). А сам стиль? Критик внутри своих текстов выступает как своеобразный драматург, создатель театра одного актёра, что имеет своим следствием такую частую у Анненского смену точек зрения и ракурсов при анализе произведений, который оказывается словно бы приближен к общению с героями и авторами. Личности же последних у Анненского - не какие-либо абстракции и фантастические персонажи, но выведенные из творчества путём логического, но в высшей степени художественного, анализа живые люди.
Обратимся теперь уже непосредственно к критическим текстам Анненского. Для верного их понимания и истолкования многое может дать сам поэт. Стоит только повнимательнее вчитаться в предисловия к обеим его "Книгам отражений". Посмотрим на этот автометатекст.
Аннеский утверждает, что очерки его - это отражения, и что это не просто метафора, но нечто большее:
"Критик стоит обыкновенно вне произведения: он его разбирает и оценивает. Он не только вне его, но где-то над ним. Я же писал здесь только о том, что мной владело, за чем я следовал, чему я отдавался, что я хотел сберечь в себе, сделав собою" (Анненский, 1987: 176).
То есть здесь видим не просто проникновение в мир чужого текста, но и присвоение этого мира, переосмысление, пересоздание и творчество нового мира, который не есть просто "геометрический чертёж", ибо "поэты пишут не для зеркал и не для стоячих вод".
Оставляя право отбора произведений для анализа за собой, критик, однако, не удаляется в дебри крайнего субъективизма, так как "брал только то, что выше" его самого, но "в то же время созвучное". Остаётся лишь довериться талантливейшему человеку в выборе того, что он считает гениальным.
"Но был и ещё критерий. Я брал произведения субъективно характерные. Меня интересовали не столько объекты и не самые фантоши, усколько творцы и хозяева этих фантошей" (Анненский, 1987: 176)
Тут мы видим чёткую установку на художественный текст как продукт творческих усилий конкретного автора. Анненскому важна личность создателя во всей её полноте, со всеми психологическими её особенностями. А нужно это всё для того, чтобы "отражение" не было пассивным, но активным, когда через развитие отражённой мысли достигается обогащение идеальной стороны произведения. Таким образом переосмысление и развитие художественного произведения происходит не только в ходе его эволюции, но и в ходе эволюции его восприятий. Личность автора тут выступает своеобразным мерилом, эталоном, рамкой, ограничивающей читательский/интерпретаторский произвол.
Значит, читая вместе с Анненским тексты его предшественников и современников, мы учимся видеть знакомые творения мастеров слова новыми глазами, глазами культурного и образованного человека. Тут стоит обратить внимание на то, что уже сам факт обращения Анненского ко многим, ставшим ко времени написания "Книг отражений" классическими, произведениям даёт нам возможность указать на одну характерную особенность его критического метода: нередкое обращение к классикам прошлого, в то время как одной из основных задач критики является реакция на современную критику литературу, говорит о дистанцировании от сиюминутного ради поиска сущности творчества - единой во все времена. Сам критик писал об этом так:
"Мои отражения сцепила, нет, даже раньше их вызвала моя давняя тревога…
И все их проникает проблема творчества, одно волнение, с которым я, подобно вам, ищу оправдания жизни" (Анненский, 1987:330)
То есть не жизнь должна оправдывать творчество, но наоборот.
Попробуем теперь набросать "карту" первой "Книги отражений". Её сюжет можно назвать историчным: от творчества Гоголя к Достоевскому и позднему Тургеневу, от социальной драмы до чеховской - вот те два сюжета, которые так неожиданно, но в то же время закономерно сходятся в замечательнейшем разборе лирики Константина Бальмонта.
Стилевые акценты первого сюжета и проблемные второго расставленные в произведениях классических (тут Анненский мог бы напомнить скучного историка литературы, если бы не огромный художественный, творческий потенциал самого автора) обрываются современностью, да ещё какой актуальной (ведь Бальмонт царил в русской поэзии первых лет нового 20 века), но обрыв этот не фальшивый, а скорее полнозвучный аккорд, подводящий итог размышления Анненского своим тоническим гармоническим звучанием.
Линию, которой придерживается критик, анализируя Гоголя и Достоевского, можно назвать стилистической. Стиль тут - и предмет анализа и его инструмент. Даже касаясь сугубо проблемных моментов (как, например, образы Носа и Чарткова), Анненский раз за разом уходит в область стиля. В чём это выражается? Да хотя бы в языке его статей: то ироническом, то сентиментальном, то чуть ли не негодующем, то рассудительном и спокойном. Анненский великолепный стилист. Некоторые отрывки его статей до такой степени приближаются к стилю рассматриваемого автора, что могут служить образцами для анализа. Но тут не просто следование предшественнику и его текстам, но своеобразное "обнажение приёма", выявление самых характерных черт стиля, подчёркивание их. Сама эта очевидность прекрасна, так как даёт возможность по-новому взглянуть на творчество писателя, даже такого, казалось бы, хрестоматийного, как Гоголь, например, или Достоевский. Анненский пишет:
"Литературные изображения людей имеют как бы две стороны: одну, - обращённую к читателю, другую - нам не видную, но неотделимую от автора. Внутренняя интимная сторона изображений чаще всего просвечивает сквозь внешнюю, как бы согревая её своими лучами" (Анненский, 1987:192)
Источник этих лучей и их свойства и помогает читателю осмыслить Анненский, но делает это не только в отношении к людям, персонажам, как сам декларирует, но и в отношении к стилю. Он словно бы разыскивает при этом и психологические символы (например, у Достоевского), мимоходом брошенные автором и запутавшиеся в сравнениях или "среди складок рассказа", разыскивает и показывает нам.
Во втором, "драматическом" сюжете стиль отходит в тень, а на первые роли выдвигается социальное, психологическое, духовное в героях пьес Писемского, Толстого, Горького и Чехова. Критик переигрывает пьесы, как режиссер. Своеобразная постановка, но не действием, а словом, раскрывается перед читателем.
И вот - неожиданная развязка. Конец первой книги отражений - анализ творчества Бальмонта. Это крайне неожиданно, но, если повнимательнее присмотреться - закономерно. Действительно, совершив исторический экскурс, Анненский постепенно подошёл к своим современникам, творцам "нового искусства". Наиболее симптоматичным здесь критику показался Константин Бальмонт. Нет, не особая любовь к стихам последнего вызвала обращение к его стихотворениям, но желание реабилитировать слово, разрушить узость восприятия, взгляда на слово, которую Анненский считает недоразвитостью и искажением духовной природы человека.
Выступая против ранжира и нивелировки слова, против взгляда на него, как на стенографию или эсперанто, а не как на эстетическое явление из области древнейшего и тончайшего из искусств, "где живут мировые типы со всей красотой их эмоционального и живописного выражения", поэт призывает на помощь поэта. Стихами доказывает современникам, что настоящий лиризм и есть то богатство, которое изначально воплощено в Слове.
Журнализм - вот определение литературы второй половины ХIХ века. Крайняя небрежность и принципиальная бесцветность журнальной речи делают для исследователя литературного языка особенно интересными попытки русских стихотворцев начала нового века. К таким исследователям относит себя и Анненский.
Анализируя ритм и рифму, ассонансы и диссонансы, мелодику бальмонтовского стиха, критик не задерживается дольше, чем это необходимо, на формальной стороне. Он вскрывает психологические глубины творческой личность поэта. Находит за резкими мужественными строками, женственную душу. Видит ценность того влияния, которое безусловно оказал на современников гений Бальмонта - ярчайшего представителя поэзии "серебряного века".
Если же говорить о "Второй книге отражений", то её композиция оказывается выстроенной не менее четко (если не более), чем первой. На это обратил внимание ещё в начале века в одной из своих рецензий маститый Николай Гумилёв. Предоставим ему слово, ибо кто лучше поэта сможет сказать о поэте, даже выступающем в несколько менее возвышенной роли критика.
"Автор прав, говоря, что его книга "одно в себе". Это настоящий роман, но без фабулы, без картин. Пусть в нем появляются то Пушкин, то Гейне, то Ибсен, то Достоевский, мы чувствуем, что это только личины, которые автор по странному, а может быть и глубоко обоснованному капризу не пожелал претворить в собственные образцы, и что единство времени и места соблюдено с точностью почти педантической. Но что в наше время пленительнее педантизма?" (Гумилев,www-документ)
Мы видим здесь широкую палитру, где собраны краски различных эпох и авторских индивидуальностей, лично прочувствованные художником классической школы, педантом, но "учёным малым".
"Мне представляется, что автор "Книги отражений", почуяв первое веянье древней тоски, не улыбнулся и не нахмурился, а вздохнул облегченно, как человек наконец нашедший свое дело. Колдовством своей бессонной мысли, как Аэдорская волшебница, стал вызывать он тени былых пророков и царей, чтобы говорить с ними о деле жизни. И они открыли свои тайные лица, такие нежданные и странно-знакомые. Вот Гейне, замученный жизнью, как конквистадор ацтеками, плачет и смеется в одно и то же время. Гамлет открывает наконец свою роковую тайну - вечное сомнение в своем происхождении. И Достоевский, алмазное солнце мысли, говорит, что нет ни счастья, ни печали, один холод созерцания. Но зорко смотрит вызывающий тени, ничего не принимает на веру, ничему не говорит ни своего "да", ни своего "нет".(Гумилев,www-документ)
Комментарии тут могут показаться вообще излишними, единственное что следует добавить вслед за Гумилёвым это то, что критическое полотно Анненского само нуждается в отражении, чтобы быть адекватно понятым. Своеобразную попытку такого отражения предпринимает Гумилёв. И чтобы закончить работу на возвышенной ноте, приведём несколько мазков знаменитого акмеиста, при помощи которых он очерчивает контуры критического творчества Анненского.
"Он любит мелочи, детали нашей культуры и умеет связывать их с целым. Нам кажется неважным, кем рожден Гамлет, убитым ли королем, или его убийцей. Анненский подробно разбирает вопрос и находит нити, связывающие судьбу датского принца с нашей.
На основании одной только "Тамани" он открывает нам всего Лермонтова и может быть не столько Лермонтова, сколько "Того" тайного, веселого охотника за солнцами, будущего человека.
Как систематик, разбирает он сцепление идей в "Преступлении и наказании", снабжает свою статью чертежом. Но он всегда поэт, и каждая страница его книги обжигает душу подлинным огнем." (Гумилев,www-документ)
Список литературы
1. Tucker Janet. Innokenty Annensky as Critic // Russian Literature Triquaterly. - London, 1975. - № 11. - Р. 379-392.
2. Анненский Ин. Книги отражений. - М., 1979.
3. Гумилёв Н. И.Анненский - критик [WWW - документ] http://gumilev.aha.ru/clauses/annensk.htm
4. Подольская И.И. Иннокентий Анненский - критик // Анненский Ин. Книги отражений. - М., 1979. - С.501-542.
5. Фёдоров А. Иннокентий Анненский. - М., 1984.
6. Фёдоров А.В. Стиль и композиция прозы Анненского // Анненский Ин. Книги отражений. - М., 1979. -С. 543-576.