М.В.Петров
В Северо-Восточной Эстонии на берегу моря есть маленькая рыбацкая деревушка Тойла. В начале века это было уютное и немноголюдное местечко, имевшее, однако, все шансы со временем стать модным курортом для петербургской публики.
Деревушка расположена на крутом обрыве, с которого открывается великолепный вид на море и живописную долину Святой реки — Пюхайыги. На противоположной стороне долины — в Ору — когда-то стоял великолепный особняк купца Елисеева, который в 30-е годы стал летней резиденцией президента Эстонской Республики Константина Пятса. Во время войны особняк был полностью разрушен. От него сохранилась лишь терраса, старый парк и система прудов. Рядом с остатками террасы, в ущелье, надежно укрытый от посторонних глаз, бьёт родник. Существует поверье, что родниковая вода раз в год творит чудеса.
В Тойла подолгу жил поэт Фёдор Сологуб, снимавший дачу на краю деревни. По примеру Фёдора Кузьмича Игорь-Северянин стал снимать дачу у тойлаского плотника Михкеля Круута 1, в семье которого подрастала дочь Фелисса.
В конце января 1918 года Игорь-Северянин решил перебраться из Петрограда в Тойла, где рассчитывал отсидеться до осени в достатке эстонской деревенской глуши. Поэт привез сюда больную мать и Елену Семенову с дочерью Валешей, а сам вместе с Марией Волнянской отправился в Москву выполнять концертные обязательства перед Ф.Долидзе.
24 февраля 1918 года в Ревеле был провозглашен Манифест о независимости Эстонии. На следующий день, с утра, город был украшен флагами, состоялись торжественные собрания и молебны, но уже в полдень в Ревель вошли немцы и без происшествий отобрали у эстонцев власть. Признать самостоятельное эстонское государство немцы категорически отказались, а 3 марта 1918 года был подписан Брестский мир, по которому Эстония до окончательного решения её судьбы перешла под контроль полицейских войск Германии. Как это ни странно, но именно Игорь-Северянин в стихотворении “По заслугам” первым из русских поэтов приветствовал Ленина в связи с заключением им этого позорного для России мирного договора и сподобился стать основоположником ленинской темы в русской — советской поэзии.
Немецкий оккупационный режим в Эстонии просуществовал до первой декады ноября 1918 года. С началом революции в Германии Брестский мир был аннулирован. Большевики предприняли усилия для того, чтобы взять под свой контроль ускользающую из немецких рук Эстонию, но 27 ноября Константин Пятс стукнул кулаком по столу: "Никакого соглашения с большевиками. Нам фактически нечего терять, так что нам ничего не остается как выступить против насилия. Все мужчины на фронт, навстречу наступающему врагу!" 2
Утром 29 ноября 1918 года Нарва попала в руки большевиков, а уже к вечеру в ней была провозглашена Эстляндская трудовая коммуна. Начало декабря не предвещало для независимой Эстонии ничего хорошего: 9-го пало Йыхви, а 13-го большевикам сдали Раквере. В Ревеле было неспокойно: 17 декабря коммунисты попробовали устроить митинг на Ратушной площади, но военный патруль, состоявший из школьников старших классов, чьи имена так и остались неизвестными, сделал два залпа — один в воздух, а другой в толпу. Двое безоружных участников митинга были убиты на месте.
В декабре 1918 года Игорь-Северянин трагически восклицал:
Грядет Антихрист? не Христос ли?
Иль оба вместе? раньше — кто?
Cначала тьма? не свет ли после?
Иль погрузимся мы в ничто?
22 декабря большевики захватили Тарту, а уже к 24-му продвинулись до станции Тапа. Однако в январе 1919 года положение на фронте резко изменилось. В рядах эстонской армии появились финские добровольцы. Близ железнодорожной станции Википалу Бронепоезд № 1 нанёс сокрушительное поражение Тартускому коммунистическому стрелковому полку. К концу месяца эстонская армия уже прочно удерживала Нарву. Ходили слухи, что эстонцы двинутся на Петроград.
Весеннее наступление эстонцев на Северо-Западном фронте остановили части латышских стрелков, и всё лето армия была занята в разборках с латышами, литовцами и немцами.
В это же самое время во Пскове были предприняты первые попытки мирных переговоров с Советской Россией, которые завершились лишь к концу января 1920 года, а 2 февраля в Тарту был подписан мирный договор, по которому Россия де- юре признавали суверенитет Эстонии.
Возвращение в Россию потеряло для Игоря-Северянина всякий смысл, и он принял эстонское гражданство. Вероятно, на решение переждать российскую смуту в Эстонии повлияла и трагедия семьи Круут. Старший брат Фелиссы — красный командир Георг Круут 3 — отступил вместе с большевиками и на долгие годы потерял связь с семьей. Сообщение о расстреле Николая Гумилёва, дошедшее в Тойла в сентябре 1921 года, лишь подтвердило правильность сделанного выбора.
К осени 1921 года назрел конфликт в отношениях Игоря-Северянина с Марией Волнянской, причиной которого была юная Фелисса. С её появлением в жизни поэта надолго прервалась череда “узнаваний”.
Фелисса Круут занимает в жизни и в творчестве Игоря-Северянина совершенно особое место. Их брак, продлившийся без малого 15 лет, был освящён церковью. Семья Круут надолго оградила поэта от большинства бытовых проблем. Фелисса умела быть мягкой и требовательной одновременно. Она понимала, что жизнь с поэтом требует от неё постоянной готовности к самопожертвованию. Ради мужа Фелисса пожертвовала собственным поэтическим даром. Она родила поэту сына. Посвященные ей стихи, по сути своей, являются настоящим гимном эстонской женщине.
Василий Витальевич Шульгин 4, который был близко знаком с супружеской четой Лотаревых по Югославии, оставил нам любопытные наблюдения:
"Ее звали Фелисса, что значит счастливая. Не знаю, можно ли было назвать их союз счастливым. Для него она, действительно, была солнцем. Но он казался ли ей звездой? (...)
Несомненно только было то, что сейчас он смотрел на нее с любовью. И при том с любовью, отвечавшей его общему облику; с любовью и детской, и умудренной. (...)
Она была младше его и, вместе с тем, очень старше. Она относилась к нему так, как относится мать к ребенку; ребенку хорошему, но испорченному. Она, как мне кажется, не смогла его разлюбить; но научилась его не уважать. (...)
Да, она была поэтесса; изысканна в чувствах и совершенно не "мещанка". Но все же у нея был какой-то маленький домик, где-то там, на Балтийском море; и была она, хоть и писала русские стихи, телом и душой эстонка. Это значит, что в ней были какие-то твердые основы; какой-то компас; какая-то северная звезда указывала ей некий путь. А Игорь Васильевич? Он был совершенно непутевый; 100 %-ая богема; и на чисто русском рассоле.
Она была от балтийской воды; он — от российской водки. Он, по-видимому, пил запоем, когда она стала его женой. Но у нее был характер, у этой принцессы с эстонской мызы. Она не отступила перед задачей более трудной, чем выучиться писать русские стихи; а именно: она решила вырвать русскую душу у болярина Петра Смирнова 5. Ей это удалось, в общем. Когда я с ними познакомился, он не пил ничего; ни рюмки! И в нем не было никаких внешних признаков алкоголика; кроме разве вот этой полупечали. Это, как мне показалось, не была печаль простая, низменная по сладостям "казенного вина". Тут что-то другое. В борьбе, которую повела эстонка за русский талант, он, "талант", много раз больно огорчал Ингрид. Сколько раз ей казалось, что одержана окончательная победа; и вдруг он запивал так, как будто хотел проглотить всю "Балтийскую лужу". Сколько "честных слов" оказались бесчестными? Она его все же не бросила; она не могла бросить дело своей жизни; она была и тверда, и упряма; но она была бессильна удержать в своем собственном сердце уважение к своему собственному мужу; мужчине бесконечно спасаемому; и вечно падающему. Ее чувство существенно переродилось; из первоначального восхищения, вызванного талантом, оно перешло в нечто педагогическое. Из принцессы ей пришлось стать гувернанткой. А потребность восхищения все же в ней осталась; ведь она была поэтесса! И он это понял, он это чувствовал. Он не мог наполнить поэтических зал в ее душевных апартаментах. Но ведь он был поэт! Поэзия, можно сказать, была его специальность; это было то, зачем он пришел в мир. И вот, можно сказать, родная жена... Это было горько. Тем более горько, что справедливо. Разве он этого не заслужил? Но именно заслуженное, справедливое оно-то и печалит. Наоборот, несправедливость таит в себе природное утешение.
Круут, Михкель (1858 — 1922) — отец Ф.М.Круут (Лотаревой).
Лаар М., Валк Х., Вахтре Л. Очерки по истории Эстонского народа. Таллинн: "Купар", 1992. С. 114 — 115.
Круут, Георг — сын М.Круута.
Шульгин, Василий Витальевич (1878 — 1976) — русский государственный деятель, монархист, издатель и редактор газеты "Киевлянин", член Государственной думы. В марте 1917 года принимал отречение Николая II. В 30-е годы жил в Югославии в Дубровнике (Рагуза), в 1944 году арестован и осужден по ст. 58 УК РСФСР за контрреволюционную деятельность в годы гражданской войны. В 30-е годы состоял в переписке с Игорем-Северяниным.
“...болярина Петра Смирнова...” - намек на смирновскую водку.
РГАЛИ, ф.1337, оп. 4, е.х. 53: Шульгин В.В. Тетрадь для записи № 3, 1951 год, январь.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.tellur.ru/