Зарубина Н.Н.
Перестройка как новый период российской истории совпала с празднованием тысячелетия крещения Руси в 1988 г. и начавшимся религиозным возрождением. В нем проявилась и тяга народа (или, вернее, его части) к духовному наполнению бытия, и сознательное стремление начинавших перестройку власти и близких к ним интеллектуалов продемонстрировать либерализацию общественной жизни и даже подражать образцам социальной жизни тех стран Запада, где религиозность и посещение церкви являются неотъемлемым компонентом социокультурной нормы и образа жизни. Немаловажную роль сыграло и желание возродить традиции дореволюционной России. Старательная и неуклюжая демонстративная религиозность государственных деятелей - вчерашних секретарей обкомов и членов ЦК КПСС - побуждала и появившихся вскоре крупных бизнесменов действовать аналогичным образом. Вслед за представителями политической элиты они стали появляться на праздничных богослужениях.
В это же время в российской научной мысли с некоторым запозданием по сравнению с Западом начался "веберовский ренессанс", в рамках которого был поставлен вопрос о влиянии православия на хозяйственное развитие и возрождение капиталистического предпринимательства в России, о том, может ли православие сыграть ту же роль, которую на Западе сыграла протестантская этика. Появился целый ряд работ о хозяйственной этике православия, выводы которых были неоднозначны. Исследователи почвеннического направления утверждают, что православная вера оказала позитивное влияние на формирование нравственного облика русского предпринимательства в дореволюционный период. Экономист и историк российского предпринимательства О.Платонов считает, что именно специфика православного менталитета обусловила приверженность представителей делового мира широкой благотворительности, привнесла в бизнес представление об относительной значимости земного богатства перед лицом высших духовных ценностей1, сформировав, таким образом, особую деловую культуру. В представлениях экономистов - сторонников "русского пути" большое место занимает интерпретация идеи соборности, которая предстает как заимствованное из православия интегрирующее начало, определяющее духовно-нравственное единство общества2. В данной парадигме православие определяется как важнейшая духовная предпосылка экономического подъема и возрождения предпринимательства в современной России.
Представители западнического крыла российской общественной мысли склоняются к тому, что православие не создает специфических духовных стимулов для повышения деловой активности. Его влияние даже оценивается негативно: "РПЦ и культурная традиция, которую она олицетворяет, по своей природе, онтологически противостоит ценностям предпринимательства, и всякая попытка связать распространение рыночной идеологии с РПЦ - дело совершенно безнадежное... Русская православная церковь (и порождаемая ею культура) как конкретная версия христианства противостоит буржуазным ценностям"3. Причина видится в концентрации внимания на духовном спасении и декларируемом пренебрежении земными благами, в обрядовой религиозности, соборном духе и ориентации на сотрудничество со светскими властями. В результате, если дело и не доходит до прямых призывов к "преодолению" традиционных ценностей, то, думается, только потому, что они бы явным образом противоречили декларируемым ценностям либерализма. Взамен предлагается не создавать режима "наибольшего благоприятствования" православной церкви в ее конкуренции с инославной пропагандой, заполонившей постсоветские российские средства массовой информации4. Исследователи, придерживающиеся объективной позиции, приходят к выводу, что, хотя православие и не признает прямо ни мирскую активность, ни, тем более, предпринимательство, путем к спасению души и религиозным долгом верующего, не рассматривает успех и богатство как признак особой благодати, оно формирует духовную среду, в которой современный деловой человек находит необходимые для него смыслы, ценности и символы, создающие нравственные ориентиры и в мире бизнеса.
Социокультурные особенности постсоветского предпринимателя состоят в том, что, помимо свойственной предпринимателю вообще практической рациональности и известной пассионарности, он наделен гипертрофированной достижительностью, направленной не столько на творческую самореализацию, а, скорее, на экспансию. Другой важной особенностью социокультурной среды современного бизнеса является ценностный и духовный вакуум, оставшийся на месте разрушенной сперва дореволюционной русской, затем советской культуры и идеологии. Постмодерн принимает этот вакуум, произвольно наполняемый пустыми символами, в качестве культурной нормы. Поэтому среди многих конкурирующих в свободном духовном пространстве современной России систем ценностей, идеологий, нравственных теорий и религий современный человек может свободно выбирать то, что отвечает его потребностям и настроению.
Для дореволюционного русского предпринимателя православие, часто в его старообрядческом варианте, было мировоззрением и образом жизни, воспринятым с детства, по традиции, и скрупулезное следование ему воспринималось в качестве естественного нравственного долга. Переход из одного согласия в другое, из старообрядчества в единоверие был возможен и даже не столь редок, случался и переход в традиционные секты (молоканство); однако среди купечества несравнимо меньше, чем среди интеллигенции, были распространены "модные" увлечения католицизмом или восточными религиями.
Среди современных предпринимателей, как и в любых других социальных группах, безусловно, есть искренне верующие и ищущие духовного спасения люди, горячие приверженцы православия. В то же время, многие из тех, кто строит и восстанавливает храмы и стоит со свечами на службах, пока еще только ищут подлинной веры. Специфика духовных поисков современного россиянина по сравнению с дореволюционным состоит в том, что он идет не от одной веры к другой, а от безверия к заполнению духовной пустоты. В силу своей практической рациональности он ожидает реальных результатов: помощи в делах, обретения душевного спокойствия и ясности, а иногда и банальной выгоды.
В основе прагматических ожиданий лежит даже не вера, а смутное предположение, что существует некое иное, потустороннее измерение бытия, некая таинственная и могущественная сила, и лучше всего заручиться ее расположением. В религиозных поисках современных практичных людей причудливо переплетаются христианская молитва и мантры, медитация и спиритизм, - царит эклектика, которая обычно скрывается у социологов религии под формулировкой "вера в сверхъестественное" или "христианин вообще" (т.е. без четкого осознания конфессиональной принадлежности). Да и представления о Боге далеки от строгости канона, даже от христианства вообще: персонаж известных романов Ю.Латыниной ("Стальной король", "Охота на изюбря") Извольский строит не только православную церковь, но и мечеть, рассчитывая и на оптимизацию налогов, и на признательность местных мусульман, и на расположение Аллаха к его собственной персоне: "Вот Аллах поглядел вниз с тучки и решил, как так? Соседу хату построил, а мне нет? Пусть еще поживет, я тоже особняк хочу". Эта религиозная неразборчивость, некорректность представлений вполне объяснима у людей, выросших в советское время в нерелигиозных семьях (каковых было большинство). И дело не только в незнании азов Закона Божиего, и даже не в атеистическом воспитании, а в материалистическом в основе мировоззрении, которое скорее склонно все воспринимать представления о благой и злой энергии, о пронизывающих космос астральных потоках, а не этическую рациональность христианского учения и образа жизни.
На духовные ориентации и ценности современного предпринимателя, безусловно, накладывает отпечаток нравственная среда, которая не особенно взыскательна к социальной ответственности и моральному облику личности. Общество, прежде всего в лице творческой интеллигенции, не критикует бизнесмена за эгоизм, гипердостижительность и стяжательство, а скорее ищет и находит им оправдания. Практическая рациональность из частной формы нравственного сознания, подчиненной высшим духовным и нравственным ценностям, превращается в социокультурную доминанту.
Поэтому многие проявления религиозности постсоветского предпринимателя, внешне повторяя дореволюционную традицию, как бы перевертывают ее смысл. Такое распространенное проявление внешнего благочестия русского купца, как строительство храма, воплощало признание существования высшего измерения бытия, перевода части земного достояния в символический духовный капитал, смиренную благодарность высшим силам за дарованный успех. При этом купеческое храмостроительство не было, конечно, лишено и тщеславного стремления продемонстрировать окружающим свое богатство, а также и стремления искупить грехи многочисленных отступлений от нравственных заповедей, совершенные в погоне за этим богатством. Постсоветский предприниматель, обращаясь к благотворительности, в том числе и церковной, имеет в виду, во-первых, ее практическую выгоду, обусловленную современным налоговым законодательством. Уже упомянутый герой романов Юлии Латыниной Извольский признается: "Когда церковь строишь, под это дело такую кучу денег списать можно". Во-вторых, практичный человек "на всякий случай" ожидает от потусторонних сил ответной благодарности и услуги. Постсоветским предпринимателям, так же как, впрочем, и представителям других слоев общества, свойственны суеверное отношение к церковным обрядам и таинствам, наивная языческая надежда получить некие преференции в обмен на их соблюдение: крестить детей, чтобы Бог был к ним милостив и дал ангела-хранителя, и т.п. Сходные цели час-то преследует и церковная благотворительность. Прагматизм веры "нового русского" дельца гораздо откровеннее, чем его дореволюционного коллеги. Такое положение дел особенно ярко отражает смеховая культура, в особенности анекдоты. "Новый русский" притормаживает свой "мерседес", чтобы бросить стодолларовую купюру в ящик для церковных пожертвований, и сразу после этого попадает колесом в открытый люк. Ругается "новый русский", ущерб подсчитывает, и вдруг видит, что у ящика тормозит "джип". Пострадавший кричит своему социальному коллеге: "Погоди, братан, не бросай, этот не работает!".
В-третьих, мотивом внешней религиозности постсоветских бизнесменов является "оптимизация внешней среды", то есть создание образа порядочных, моральных и даже духовных людей. Журналист "Новой газеты" Олег Султанов в материале о деятельности нефтяной компании "ЛУКОЙЛ" в Ненецком автономном округе пишет: "В центре заполярного Нарьян-Мара воздвигают рядом с чугунным Лениным деревянный храм. Видно, ЛУКОЙЛ, чувствуя, что не избежать ему "сотрудничества" с небесной канцелярией, предполагает: отмывать можно не только деньги, но и грехи..." Преобладанием поверхностной, обрядовой религиозности объясняется несовпадение возрождения религии и нравственного возрождения постсоветской России. Парадоксально, но на фоне безусловно позитивных процессов (рост числа верующих, восстановление храмов и монастырей, религиозных учебных заведений, возрождение религиозного искусства, журналистики, богословской мысли) в стране растет преступность, ухудшается нравственный климат, о чем свидетельствует увеличение количества разводов, брошенных детей и стариков, пропасти между поколениями и т.д.
Возврат религии в повседневную жизнь постсоветской России повторяет те же самые черты, которые составляли главные противоречия дореволюционной духовной жизни общества: внешнее благочестие, по большей части еще более поверхностное и демонстративное, нередко доминирует как над нравственностью, так и над подлинной духовностью.
При этом религиозное сознание постсоветского "нового русского" предпринимателя еще более парадоксально и менее органично, чем сознание его дореволюционного коллеги. Постсоветский русский предприниматель еще не готов подняться до уровня осознания социальной ответственности православного хозяина. Он уже стремится "подстраховать" свои новые начинания церковным благословением, освящением офисов, магазинов, предприятий, вешает в кабинете дорогие иконы -но мало заботится о соблюдении деловой этики в отношении партнеров и собственного персонала, не говоря уж о конкурентах. Крупные предприниматели спешат демонстрировать свое знакомство с церковными иерархами, на показ участвуют в православных праздничных богослужениях вместе с верхушкой политического истеблишмента, но при этом пренебрегают деловой этикой и социальной ответственностью, иногда -и национальными интересами России.
Новым российским предпринимателям, воспитанным в безрелигиозной, атеистической среде, в целом чуждо не только высшее духовное делание, но и систематическое повседневное обрядовое благочестие, которое подменяется эпизодическим демонстративным участием в массовых богослужениях, выполнении некоторых таинств "на всякий случай" и пожертвованиях на церковные нужды, часто обусловленных, впрочем, практическими расчетами. В то же время и над "пиаровскими" расчетами, и над смутным ожиданием расположения высших сил всегда доминируют личные мирские интересы, и художественная культура отражает эту особенность сознания "новых русских": тот же Извольский собирается построить храм на живописном взгорке над чистой таежной речкой, но в конце концов раздумывает -уж больно хорошо место! - и возводит там собственный особняк. И хотя купола церкви возвышались на пятьдесят метров, дом Извольского из-за взгорка был самый высокий в поселке. Дом-крепость "нового русского", воплощение успеха и процветания, пока и реально, и символически доминирует над его устремлением к духовному измерению бытия.
Сказанное выше вовсе не означает, что постсоветские предприниматели вообще лишены подлинно глубокой православной религиозности. Многие из них искренне ищут пути соединения веры с практической предпринимательской активностью, о чем свидетельствует, например, деятельность Ассоциации христиан-предпринимателей, Клуба право-славных предпринимателей, поиски богословов и религиоведов, отразившиеся в богословских и научных трудах.
Насколько охотно и активно идет навстречу этим поискам сама Русская православная церковь? В августе 2000 г. Архиерейский собор принял "Основы социальной концепции Русской православной церкви", в которых впервые в ее тысячелетней истории было сформулировано отношение к некоторым проблемам экономической жизни. Внимание сконцентрировано на "Труде и его плодах" и на "Собственности" (названия разделов концепции). Хотя прямо проблемы предпринимательства не рассматриваются, социальная доктрина РПЦ формирует определенную духовную среду, в контексте которой активный хозяин обретает систему нравственных координат своей деятельности. "Основы социальной концепции РПЦ" интерпретируют понятия на основе Священного Писания и Предания, создавая для верующих систему православных духовно-нравственных ориентиров. Как подчеркивает один из авторов доктрины митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, закладывается христианская мотивация как основа подлинно религиозного образа жизни: "Христианская мотивация должна присутствовать во всем, что составляет сферу жизненных интересов верующего человека. Ибо верующий не может механически вычленить из духовно-нравственного контекста своей жизни профессиональные или научные интересы, не говоря уже о политической, экономической, социальной деятельности"5. Современный социокультурный контекст развития предпринимательства насыщен заимствованными с Запада либеральными идеями, центральной из которых является свобода – личности, самореализации, в том числе и в форме рыночной деятельности, конкуренции и т.д. – понимаемая как снятие ограничений с личности. С точки зрения представителей Русской православной церкви, свобода в любых ее проявлениях прежде всего должна рассматриваться как предпосылка осознанного подчинения себя воле Божией, то есть не свобода от различных, в том числе и моральных ограничений на своевольные и греховные проявления личности, а для спасения. Поэтому и возможность заниматься предпринимательством не предполагает освобождения алчности, бесконтрольной достижительности и экспансии, жестокой соревновательности и подавления конкурентов, а трактуется как предпосылка освобождения мира бизнеса от этих греховных страстей.
Как же "Основы социальной концепции РПЦ" определяют христианскую мотивацию хозяйственной деятельности?
Прежде всего рассматривается нравственная ценность труда: "С христианской точки зрения труд сам по себе не является безусловной ценностью. Он становится благословенным, когда являет собой соработничество Господу и способствует исполнению Его замысла о мире и человеке. Однако труд не богоугоден, если он направлен на служение эгоистическим интересам личности или человеческих сообществ, а также на удовлетворение греховных потребностей духа и плоти"6. Подчеркивается, что с православной точки зрения угодны Богу в равной степени все виды и формы труда, наполненные позитивным нравственным содержанием. В то же время, любой труд, если он внутренне проникнут греховными помыслами и целями, достоин морального осуждения как неугодный Богу.
В "Основах социальной концепции РПЦ" осуждаются те виды современного бизнеса, которые, хотя прямо не связаны с теневой или криминальной деятельностью, с развратом, пьянством, наркоманией, но сопряжены с утратой экономической деятельностью ее гуманного, человеческого измерения. Так, в главе XVI "Международные отношения. Проблемы глобализации и секуляризма" осуждаются присущие экономике постиндустриального мира крупно масштабные финансовые спекуляции, разрушительные не только для благосостояния миллионов людей, но и для реальной экономики производства. Их пагубность состоит в том, что они "стирают зависимость доходов от труда" и "приводят к утрате приоритета труда и человека над капиталом и средствами производства" 7.
Таким образом, православная церковь не отрицает предпринимательства и обогащения самих по себе, но взыскательна к их мотивам и формам: те виды деятельности, которые за прагматической и технологической рациональностью не принимают во внимание ее духовное содержание, наносят ущерб общественной нравственности, подрывают стабильность общества и вредят благополучию других людей, поощряют грехи, пороки, пагубные страсти и привычки, признаются греховными. В то же время, абсолютно нравственными могут быть признаны только два мотива к труду: "Священное Писание свидетельствует о двух нравственных побуждениях к труду: трудиться, чтобы питаться самому, никого не отягощая, и трудиться, чтобы подавать нуждающемуся". Таким образом, "Основы социального учения РПЦ" не позволяют говорить о христианской ценности таких мотивов хозяйственной деятельности, как самореализация и развитие творческих способностей личности, самоутверждение. Самореализация христианина лежит в поле духовного спасения. Притча о талантах цитируется в документе в связи с проблемой труда, но не анализируется подробно и не интерпретируется. Основное моральное побуждение, делающее труд христианской добродетелью, - его ориентация на благо для других людей, прежде всего тех, кто не может сам себя обеспечить. Христианское понимание труда предполагает беспрепятственное использование его плодов. Таким образом, трудящийся должен получать то, что заработал, церковь в своей социальной доктрине осуждает невыплату заработной платы – практику, столь распространенную в России в период социально-экономических "реформ". Если считать, что прибыль предпринимателя является также вознаграждением за его труд, то посягательства на нее тоже можно считать недопустимыми. Собственность рассматривается в "Основах социальной концепции РПЦ" в качестве дара Божьего, данного для использования во благо себе и ближним: "люди получают все земные блага от Бога, Которому и принадлежит абсолютное право владения ими"8. В документе отстаивается представление об относительности собственности для людей – все, что есть у человека, дается ему свыше. Таким образом, если человек удачлив и богат, это не его собственная заслуга. В то же время, само по себе обладание собственностью не имеет религиозного смысла: "имущественное положение человека само по себе не может рассматриваться как свидетельство о том, угоден или неугоден он Богу". Однако природа имущественного неравенства в документе не рассматривается. Что означает богатство – дар Божий, долг, возложенный на христианина, или испытание, выдержать которое ему должно помочь церковное наставление? И почему оно столь часто дается людям, нарушающим Божии и человеческие законы и нормы нравственности? Эти вопросы остаются без ответа.
В отношении к собственности социальная доктрина РПЦ отстаивает принцип разумной достаточности и достойного существования, осуждая как игнорирование материальных нужд людей, так и погоню за материальными благами. Сама по себе собственность не является благом или злом, не может сделать человека счастливым, но процесс ее стяжания прямо угрожает нравственности: "погоня за богатством пагубно отражается на духовном состоянии человека и способна привести к полной деградации личности"9. Где проходит граница между пагубным стяжательством и нравственным созиданием материальных основ достойной жизни для себя и для людей? Как отделить присущую любому предпринимательскому труду ориентацию на рентабельность, на рост прибыли, всегда превосходящую личные потребности, от погони за богатством?
Представляется, что "Основы социальной концепции РПЦ" не дают ответа на эти и другие вопросы, поскольку сосредоточены на проблемах потребления и распределения, а не производства. Хозяйственное предпринимательство как процесс осуществления организационных инноваций для получения прибыли посредством производства товаров и услуг, как специфический вид труда не анализируется в документе специально. Не рассматривается отдельно от собственности проблема прибыли, ее природы и назначения, а также инвестиции, кредит, конкуренция, равно как и другие нравственные проблемы, неизбежно встающие перед современным предпринимателем.
В то же время практики-предприниматели нуждаются в христианском водительстве как в принципиальных вопросах совмещения бизнеса и христианской веры, так и в решении частных, практических вопросов, возникающих в повседневной деятельности. Прежде всего это необходимость сочетать высокие духовные ориентации с реализацией практических интересов, которые составляют основу деятельности предпринимателя. Каким образом в современной жесткой и конкурентной деловой среде можно преуспеть, реализовав себя одновременно как подлинного православного верующего? ока единственный реальный путь к этому, проложенный еще дореволюционной традицией, лежит через обрядовую религиозность. Социальная доктрина РПЦ не спешит давать ответ на эти вопросы, сосредотачивая внимание на интерпретации богословских понятий. С возрождением православия в постсоветской России были связаны ожидания его демократизации, упрощения, приближения к повседневным запросам мирского человека – по образцам западных церквей. Однако Русская православная церковь пошла по другому пути, не снижая уровень духовных трудов в угоду современному практичному человеку, а предлагая ему самому подниматься до понимания сути спасения.
По силам ли такой духовный труд современному человеку, предпринимателю, еще больше, чем его дореволюционные предшественники, погруженному в сложнейшие мирские дела? И не станет ли он искать более легких и доступных путей удовлетворения своих духовных запросов, тем более что сейчас к его услугам и множество альтернативных путей, от западного христианства до восточных сект, от космизма до возрожденного язычества и разнообразной магии. Думается, что если Церковь, духовенство и воцерковленные православные христиане внимательно отнесутся к духовному и повседневному нравственному наставлению предпринимателей и вообще хозяев, не будут пренебрегать разъяснением отношения православия и церкви к реальным, жизненным проблемам, с которыми ежедневно сталкивается хозяин, предприниматель, любой участник рынка, подскажут пути решения сложнейших моральных коллизий, возникающих в современном обществе по поводу экономических вопросов, то надежда на становление подлинно православного, социально ответственного хозяина станет реальной.
Предпринимательская активность современной церкви
Еще одну проблему для общества представляет нарастающая на наших глазах экономическая активность РПЦ10. У многих, привыкших видеть в православии и в церкви сугубо духовные ценности и устремления и не знакомых с реальной церковной и монастырской традицией, ее масштабы и характер вызывают негативную реакцию. Хозяйственная деятельность церкви вызывает интерес экономических журналов, в СМИ регулярно появляется информация о беспошлинной торговле табаком, спиртными напитками, нефтью, о промысле крабов, ювелирном производстве и других сферах предпринимательства, которыми занята РПЦ. Отмечают, с одной стороны, закрытость ее хозяйства и в особенности финансов, а с другой - высокую степень вовлеченности в теневые экономические отношения. Последнее связывают со специфическим сочетанием ограничений и налоговых и прочих финансовых обязательств, которыми связывала РПЦ советская власть и которые привели к тому, что "успело вырасти поколение церковных людей, не считающих нелегальную экономическую деятельность чем-то недопустимым"11.
Весьма своеобразно восприятие церковного прагматизма отражается в товарных знаках и характерных названиях продуктов. Монастырь уже в массовом сознании XIX в. прочно ассоциировался не только с высокой духовной жизнью, но и с богатством, налаженным хозяйством, обильными запасами в кладовых, вкусной и сытной трапезой (вспомним картину В.Перова "Трапеза в монастыре", описания монастырского гедонизма у Мельникова-Печерского). Аналогичным отношение к монастырям и монахам было и в католических странах Западной Европы. Вклад монастырей в развитие кулинарии и виноделия отразился в названиях многих популярных блюд и напитков ("Бенедиктин"), где определение "монастырский" обычно является свидетельством высокого качества и традиционной изысканности.
Обращает на себя внимание характерная деталь: известно, что грамотно подобранные название, этикетка, товарный знак должны вызывать у потребителя ассоциативный ряд, сопоставимый или хотя бы не противоречащий основным свойствам товара. Особенно показательно обилие современных торговых марок алкогольной продукции типа "Монастырская изба", "Монастырская трапеза", "Монастырское подворье", "Монах", "Душа монаха" и "Слеза монашки" (!), "Богословское" и т.п. Это свидетельствует о том, что у современного человека монастырь ассоциируется не столько с аскезой, уходом от мирских забот и радостей, сосредоточением на духовном служении и спасении, сколько с вековыми традициями гедонизма.
Общество настороженно относится к прагматизму церковных деятелей. Так, восстановление разрушенных храмов требует больших денег, а иные проекты принимают монументальный размах, поэтому особенно ярко проявляется ориентация на богатого жертвователя. Сама форма сбора пожертвований, например, распространенные в период сбора средств на восстановление Храма Христа Спасителя телевизионные клипы, призывающие перечислять деньги на корреспондентский счет, противоречит смыслу пожертвования как тайного, сугубо интимного душеспасительного деяния.
С точки зрения простого расчета, который преобладал и преобладает практически в любом хозяйстве, в том числе и церковном, один богатый жертвователь полезнее и ценнее десятков и, может быть, сотен бедных. Но сущность пожертвования как религиозного деяния состоит в том, что жертва неимущего, "лепта вдовы", уделенная не от избытка, а от последних крох, больше говорит о вере и любви и потому имеет большую ценность, чем тысячный вклад олигарха.
Необходимо отметить, что Московская патриархия, Патриарх Алексий II проявляют заботу о неукоснительном соблюдении норм православной нравственности в экономической деятельности Церкви. Патриарх отмечает, что "необходимо находить такие формы принятия пожертвований, которые не будут производить на пришедшего в храм впечатления, что здесь магазин духовных товаров и все продается за деньги"12. Алексий II также предостерегает священнослужителей и монашествующих от увлечения мирскими делами, от подражания стилю жизни нуворишей и однозначно указывает, что он "связан с забвением Бога и служением мамоне". Участие Церкви в хозяйственной жизни общества допустимо и даже желательно, но лишь с одной целью - утверждения христианских нравственных норм.
Таким образом, отношение современного русского предпринимателя к религии наполнено разными смыслами и имеет разные социокультурные доминанты. Среди них наряду с практическим расчетом на помощь высших сил, прагматичным ожиданием снижения налогов и оптимизации "связей с общественностью" присутствует осознание необходимости ориентировать повседневную деятельность на высшие духовные и этические смыслы. Какая из описанных доминант возобладает, зависит как от готовности Русской православной церкви удовлетворить специфические духовные запросы предпринимателя и хозяина, так и от других составляющих духовной жизни русского общества.
1 См.: Платонов О. 1000 лет русского предпринимательства. М., 1999. С. 25-29.
2 См.: Троицкий Е. Историко-методологические аспекты экономического развития по русскому пути // Русский путь в развитии экономики. М., 1993.
3Тамже.С. 201-202.
4 Там же. С. 203.
5 Кирилл, Митрополит Смоленский и Калининградский. Норма веры как норма жизни // Не-зависимая газета. 2000. 16 февраля.
6 Основы социальной концепции Русской православной церкви. У1.4.
7 Там же. ХУ1.3.
8Тожже.УПЛ.
9 Там же. УП.2.
10 Основные направления экономической и хозяйственно-предпринимательской деятельности РПЦ в 1990-2000 гг. подробно описаны в: Элбакян Е.С., Медведко С.В. Хозяйственно-экономическая деятельность Русской православной церкви (теоретический и практический аспекты). М., 2001.
11 Малахов А. Священная экономика // День-ги.2000.№47.С.31.
12 Цит. по: Элбакян Е.С., Медведко С.В. Указ. соч. С.65.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://teacher.syktsu.ru