Священное Писание является одной из форм Божественного Откровения. В нем во всей полноте (насколько это возможно в письменном виде) Господь открывает людям путь ко спасению, а так как не может быть для человека большей задачи, чем достижение жизни вечной, то можно с уверенностью сказать, что Библия для человека – самая важная книга из всех,. которые когда-либо были написаны.
Вместе с тем Священное Писание отнюдь не является неким магическим средством, гарантирующим человеческое спасение при условии, что человек регулярно использует его по назначению (для чтения) и без крайней нужды не вступает с ним в полемику (это и есть основная ошибка многих протестантов «второй волны»). Это – текст, который не существует без читающего и понимающего (причем по-своему) ума. Если бы это было иначе, то не было бы нужды в другой форме Божественного Откровения – Священном Предании, в котором важное место занимают творения Отцов Церкви. Задача этих творений – не подмена собой Священного Писания, как пытаются представить дело противники Православия, а наиболее полное раскрытие его истинного смысла. Если уж каждому человеку и свойственно толковать текст соответственно своему духовному и интеллектуальному уровню, то наиболее целесообразно было бы обратиться к опыту тех, для кого Священное Писание было не просто предметом теоретического интереса, но эталоном и руководством всей их жизни.
Одним из наиболее выдающихся толкователей Священного Писания и был Иоанн, архиепископ г. Константинополя, живший во второй половине 4 века от Р.Х., и прозванный за свой дар красноречия Златоустом.
Иоанн был родом из богатой и знатной христианской семьи, где получил благочестивое воспитание, в котором наибольшее участие принимала его мать.
Позже уроки благочестия, полученные им в юности, были закреплены его наставниками, в числе которых были Мелетий Антиохийский, Диодор, аскет Картерий [см.1,стр.206].
В 398 г. Иоанн Златоуст был призван на константинопольскую кафедру, где и взял на себя подвиг нравственного воспитания христиан. А необходимость этого труда была очевидна.
Вторая половина 4 века была тем временем, когда гонения на христиан со стороны язычников уже давно прекратились, и когда христианство начало свое победное шествие по Римской Империи уже не в качестве одной из множества других религий, но религии господствующей, адептами которой становились люди разных званий, общественного положения, занятий, а также разных талантов и способностей.
С одной стороны, это было хорошо: именно в 4 веке наблюдается расцвет святоотеческой мысли, достижения которой становились достоянием широкий масс людей.
Но была и негативная сторона: если в первые три века христианства тяжелое положение Церкви и гонения на нее требовали от ее членов стойкости, мужества, а особенно высокого нравственного уровня и глубокой веры, то в 4 веке в Церковь пришло много людей, живущих по страстям мира. Эти люди не особо интересовались вопросами вероучения и их связью с жизнью христианина. Христианство становилось для многих религией «по умолчанию»: «Задача нравственного перевоспитания общества и народа стали перед Златоустом в это время с особой силою, У него было впечатление, что он проповедует людям, для которых христианство стало лишь модной одеждой»[1,стр.207].
В результате этого в среде членов Церкви наблюдалось падение веры и нравов, и эти явления были более опасны для Церкви, чем все скорби прошлого: «сама многочисленность христиан его смущала – «тем больше пищи для огня»… и с горечью говорил он о наступившем благополучии: «безопасность есть величайшее из гонений на благочестие … безопасность рождает беспечность, расслабляет и усыпляет души, а диавол умерщвляет спящих» … Златоуста смущал нравственный упадок … молчаливое снижение требований и идеалов»[1,стр.207].
И Златоуст считал своим долгом бороться с такой скрытой апостасией, формой же борьбы он избрал проповеди, в которых важное место уделялось взаимосвязи евангельский идеалов с повседневной жизнью христианина.
Именно поэтому в его литературном наследии ведущее место занимают экзегетические произведения, раскрывающие эту связь.
Перу Златоуста принадлежат следующие экзегетические труды: Беседы на книгу Бытия, на Псалмы, на книгу пророка Исаии, на Евангелия от Иоанна и от Матфея, на Деяния апостолов, а также беседы ко всем посланиям апостола Павла.
Так как Иоанн получил богословское образование в Антиохии, в своих трудах он стал продолжателем традиций антиохийского богословия и экзегетики, основу которым положили такие его представители, как Феофил и Евстафий Антиохийские, пресвитер Дорофей, Диодор Тарсский, для которых было характерно сдержанное отношение к аллегоризму и активное использование противопоставлений и полемики. [см.1,стр.219]. Поэтому Златоуст, как последователь своей школы, остается в своих толкованиях всегда реалистом: «Его экзегезис – … ясный, простой, почти совершенно чуждый аллегоризации, но зато изобилующий типологическими толкованиями. Его мысль невозможно изложить систематически…»[2,стр.255].
Типологическими приемами Златоуст пользовался шире, чем кто-либо другой. Например, типологически связаны некоторые события Нового и Ветхого заветов – распятие Христа и принесение в жертву Исаака: «Как здесь овча принесено вместо Исаака, так и словесный Агнец принесен в жертву за весь мир… там возлюбленный и истинный сын, и здесь возлюбленный и единосущный Сын… »[3,стр.524]. Таким образом, особенность типологических приемов толкования, применяемых Златоустом, заключалась в том, что объяснялся смысл события, а не слова, которым оно выражено. «Ветхий и Новый завет для аллегориста суть две системы толкования, два мировоззрения, но не два этапа домостроительной истории. в этом и заключается ирреализм аллегорического метода. Исторический реализм не превращает Библию в мирскую историю Даже Феодора Мопсуестийскаго не следует принимать за историка-позитивиста. И для него … события Ветхаго Завета прообразуют грядущее, пророчествуют.… Еще более это для Златоуста»[1,стр.221].
Преимущество подобного метода в том, что с одной стороны, сохраняется доступность для понимания текста практически каждым человеком, вне зависимости от его духовного и интеллектуального уровня, а с другой – избегается излишний буквализм, тормозящий глубокое осмысление Св. Писания.
Что же касается соотношения буквального и иносказательного смысла, особенно при чтении Ветхого Завета, то Златоуст советовал придерживаться «золотой середины»: «иное надобно принимать так, как сказано, а иное не так, как положено там, – как, например слова: волки и агнцы будут пастись вместе; другое же двояко понимать, удерживать чувственное и принимать мыслимое, как напр., возношение сына Авраамова; в агнце египетском представляем образ страдания»[цит.по:4,стр. 326].
Таковы особенности экзегетических приемов, примененных Златоустом в толковании Св. Писания.
Темы же, рассматриваемые в этих творениях, различны. Однако более всего его волновали те вопросы, которые были связаны с теми искушениями и пороками, от которых страдали жители новой столицы. И здесь проявился контраст между Златоустом и его слушателями: «По своим взглядам на жизнь святой Иоанн Златоуст был человеком до-Константиновской эры. Он всегда говорил людям в глаза все, что о них думал… Этот недостаток непосредственно следовал из его строго христианского отношения к миру. О чем бы ни говорил Златоуст, он всегда интересовался этической стороной ситуации и неизменно соотносил это со Священным Писанием»[2,стр.256].
Важнейшее место он уделял теме богатства и бедности, а также пороков, связанных с материальными благами – сребролюбия, стяжания. Во многих главах его толкования на Евангелия от Матфея он обличает их.
Златоуст хотя и был сторонником социального равенства, однако коммунистом его назвать нельзя – злом для него была не столько частная собственность, сколько неправильное, страстное к ней отношение: «Нет никакой пользы в деньгах, когда бедна душа, и нет никакого вреда, когда душа богата» [3,стр.808]. обличается же Златоустом сребролюбие – страсть к стяжанию богатства любыми средствами: «… нет ничего беззаконнее сребролюбивого. Действительно, такой человек и сам себя продает, и делается общим врагом вселенной, когда скорбит, что земля не приносит золота вместо колосьев… отвращается всякого дела, чрез которое нельзя приобрести денег… ненавидит всех, бедных и богатых: бедных из-за того, как бы они не пришли к нему когда-нибудь просить милостыню; богатых за то, что он не имеет их богатства… Наоборот, свободный от всего этого и любящий истинную мудрость, счастливее всех». [3,стр.807]
Именно в сребролюбии видит он мотив предательства Иуды: «Если ты хочешь узнать, отчего Иуда сделался таким, то найдешь, что он погиб от сребролюбия… Поистине, сребролюбие ужаснейшая из всех страстей. Отсюда расхитители гробниц, отсюда убийцы, отсюда войны и битвы, отсюда всякое зло, какое бы ты не назвал» [3,стр.806]. Следует отметить, что Златоуст весь мотив предательства Иуды сводит именно к этой страсти, по крайней мере, в толковании на Матфея другую интерпретацию найти затруднительно. И здесь можно наблюдать еще одну особенность его проповедничества.
Чтобы понять это, можно привести одно толкование этого события известным мистиком сталинских времен Даниилом Андреевым в своей «Розе мира»: «Субъективный мотив предательства Иуды заключался в том, что Христос Своим вочеловечением разрушил в душе Иуды еврейскую мечту о Мессии как о национальном царе, владыке мира. Эта мечта горячо пылала в сердце Иуды всю его жизнь до самого дня его встречи и Иисусом, и ее крушение было для него великой трагедией. В божественности Иисуса он не испытывал ни малейшего сомнения, и предательство явилось актом смертельной ненависти, отчетливо осознанным богоубийством. Тридцать сребреников, вообще мотив жадности был лишь наскоро предпринятой маскировкой: не мог же он обнажать перед людьми истинных мотивов своего преступления!»[5,стр.123]…
… Златоуст – один из Учителей Церкви, Андреев – матерый оккультист, пусть даже более симпатизирующий христианству, чем, например, Рерихи или Блаватская, но все же бесконечно далекий от Евангелия и святоотеческого богословия. Но нельзя не заметить, что последний попытался более глубоко, нежели свт. Иоанн, интерпретировать эти евангельские события, и в определенной мере ему это удалось. Почему же так поверхностен Златоуст?
Во-первых, дело в том, что «…Он никогда не забывал, что он пастырь душ, а не оратор, и что его задача не в том, чтобы раскрыть или развить до конца ту или иную объективную тему, но в том, чтобы тронуть живое сердце, склонить волю и разум»[1,стр.211]. Он ставил себе задачу бичевать те пороки, которые имели место в реальной жизни, от которых страдали его ближние. И для этого он и прибегал к помощи Св. Писания.
Во-вторых, здесь налицо его дальновидность и глубокая пастырская мудрость: ведь для любого по-настоящему православного человека не секрет, что пусть даже самый малый грех или прилог, не побежденные подвигом покаяния, в душе человеческой стремятся умножиться, отравить душу, превратиться в губительную страсть, которая порождает другие, более ужасные пороки, о которых ранее человек даже помыслить не мог. И когда это происходит, избавиться от этого бывает крайне трудно. Поэтому Златоуст перед своими собеседниками рисует картину: вот ничтожная причина, а вот ее бесконечные следствия. Пусть ты сейчас не веришь, что сейчас способен на такое, но когда грех сделает свое дело, что будет тогда? А тогда может быть уже поздно…
Темы пастырского характера, раскрываемыми Златоустом в своих творениях, весьма многочисленны: тема милосердия, о необходимости милостыни, о семейной жизни (в беседах на Кор. и Еф.) , о посте и молитве, о прощении обид и т.д. При этом им раскрывается не только связь этих добродетелей с Евангельским идеалом, но и их связь между собой. Разработка столь целостного взгляда на проблемы нравственности была возможна потому, что Златоуст «глубоко понимал дух Христов» [4, стр.328], а также потому, что он видел основу, соединяющую все добродетели воедино – любовь. «И полный любви к грешнику, расточал перед ним сокровища любви вечной, чтобы одушевить его любовью к своему спасению, Чтобы победить в грешнике грех его… Он тверд, настойчив в борьбе противу греха: но победу над грехом приготовляет и одерживает любовь его… »[4,стр.313].
Из вопросов догматического характера в своих беседах на Св. Писание он акцентирует свое внимание на нескольких темах. Это тема первородного греха, которая освещена в его Толковании на послание к Римлянам: «… В учении Иоанна Златоуста результат первородного греха есть наследственная смертность, которая в свою очередь порождает грех. Грех и смерть, взаимно порождая друг друга, образуют порочный круг, в котором человек был заключен до прихода Христа Смерть и Воскресение Спасителя разорвали этот круг и принесли миру спасение, благодаря которому христиане милостию Божией могут теперь жить вне рабства греху и смертности…»– так раскрывает понимание Златоустом первородного греха и искупления прот. Иоанн Мейендорф [см.2,стр.259].
Еще одна тема – эта тема Евхаристии, которую он понимал, склоняясь к прямому реализму, к почти физической наглядности В 46-й беседе на евангелие от Иоанна, обсуждая значение слов апостола Павла о Церкви как о едином Теле, он так говорит о причастии: «… чтобы ввести нас в большее содружество с Собою и показать Свою любовь к нам, Он дал желающим не только видеть его, но и осязать, и есть, и касаться зубами плоти Его»[цит.по:2,стр.260].
Но тем не менее, значение его трудов для догматического богословия не так велико, так как вопросы этого характера интересовали его только в связи с вопросами нравственного богословия, которому он себя посвятил. Правильное решение догматических вопросов – это залог чистоты вероучения, и это трудно отрицать. Но для Златоуста все было немного иначе: «… для Златоуста только чистота жизнисвидетельствует о чистоте веры. Более того, у только чрез чистоту жизни впервые достижима чистота веры, а нечистая жизнь обычно рождает неправые учения»[1,стр.211]. Поэтому он так много времени и сил уделял именно нравственному воспитанию своей паствы такое огромное внимание.
Поэтому можно сказать, что Иоанн Златоуст – это образец экзегета, которому был дан от Бога дар быть толкователем не сколько буквы Писания, сколько его духа, который он пытался донести до сердца каждого из своих слушателей, который хотел, чтобы слово Божие, обращенное ко всему человечеству, стало словом, обращенному к каждому из нас.
1. Прот. Георгий Флоровский. «Восточные Отцы IV-VIII веков». Репринтное изд-е Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1999г.
2. Прот. Иоанн Мейендорф. «Введение в святоотеческое богословие». Клин, 2001г.
3. «Иже во святых отца нашего Иоанна Златоустого архиепископа константинопольского избранные творения». «Беседы на Книгу Бытия». т.2 Изд-во С-Петербургской Духовной Академии, 1898 г., репринт 1993 г.
4. Архиепископ Филарет (Гумилевский). «Историческое учение об отцах Церкви». т.2. Репринт Свято-Троице-Сергиевой Лавры, 1996 г.
5. Даниил Андреев. «Роза Мира». М., 1993г.