Российский государственный университет имени И. Канта

Реферат

КУЛЬТУРА ЭПИРСКОГО ЦАРСТВА

Выполнил:

Студент I курса

Исторического факультета

Специальности история

Калининград 2009г

Культура Эпирского царства

Культурная жизнь Эпирского царства протекала в сложных исторических условиях, под воздействием многих факторов: общественно-политических, социально-экономических, а порой географических. Расположенный, с одной стороны, между прежними центрами византийской культуры (Константинополем и Фессалоникой, которая непродолжительное время даже входила в его состав), Италией и Сербией — с другой, Эпир выступал своего рода посредником между культурой Восточной и Западной Европы, между славянским населением (сербами и болгарами) и Византией. Как и Никейская империя, он не только претендовал па роль объединителя греков, но и стремился быть защитником и хранителем древней и новой культуры, прибежищем многих просвещенных люден (Иоанна Апокавка, Георгия Вардана и др.), покинувших Константинополь и Афины после взятия их крестоносцами, что способствовало оживлению и подъему культурной жизни в этой некогда отдаленной части Византийской империи.

С первых десятилетий возникновения нового государства широко развернулось строительство, достигшее особого размаха к концу XIII в. Однако вскоре политическое значение Эпира упало, и расцвет архитектуры и изобразительного искусства продолжался здесь недолго.

Строительство в Эпирском царстве было сосредоточено преимущественно в столицах. В Янине (столица в первые десятилетия XIII в.) на острове посреди озера было построено несколько небольших монастырей. Во второй столице — Арте — при Михаиле II Ангеле (1230—1268) на остатках античных стен сооружается цитадель, внутри которой находился царский дворец. В самом городе и его окрестностях возводятся церкви разных типов.

В храмовой архитектуре Эпира можно выделить три стиля, или течения: традиционный, исходивший из общегреческих типов церковных здании (крестово-купольных, центрических и базиликальных) X—XII вв., местный, или «народный» и «ставрэпистегос».

В течение XIII в. в Эпирском царстве строится, перестраивается и расписывается много церквей традиционных типов. После падения Византийском империи в бережном сохранении традиций воплощались и национальное самосознание, гордость за былое величие, и надежда на будущее, и выраженная через традиционные архитектурные художественные формы приверженность православию. Наследуются не только типы церквей, по и масштабы и пропорции. Таковы крестово-купольные (с куполом на четырех опорах — «полный» тип) Красная церковь (Коккини Экклисия, Панагия Веллас) в 30 км к северу от Арты (1281), церковь св. Димитрия в Арте (второй период строительства, конец XIII в.), крестовокупольная двухопорная церковь Николая Родиас в Арте (вероятно, 1260 1270 с годы или конец XIII в.), трехнефный купольно-базиликальный храм Влахернского монастыря в Арте (сер. XIII в., второй период строительства), трехнефный базиликальный с деревянным покрытием храм Панагии Врио ни у деревни Ниохораки близ Арты (около 1238 г.) . В памятниках традиционного стиля нельзя обнаружить никакого движения архитектурной мысли. Смысл его заключался как раз в консерватизме, в охранительном отношении к прошлому.

Более широко было распространено течение, которое можно назвать местным, или «народным». Оно зародилось в Греции ещё в VIII — IX вв.; постройки представляют собой однокамерные купольные залы, сложенные из грубого камня. Позднее «народное» течение в архитектуре широко распространилось и с XIII в. представляло уже целый слой художественного творчества, распадающийся на несколько вариантов упрощенных церковных зданий, соответствующих нуждам небольшого поселения. В архитектуре Эпирского царства это течение представлено почти исключительно однокамерными церковными зданиями: однонефной базиликой, покрытой деревянной кровлей, однонефной сводчатой или купольной базиликой. Эти постройки были распространены повсеместно. Отметим наиболее значительные: церковь св. Василия в Арте (начало XIV в., позднее пристроено еще два нефа) представляла собой однонефную базилику, покрытую деревянной крышей, с куполом, укрепленным на стенах; церковь св. Николая (XIII в.) в Янине была построена как однонефная сводчатая базилика; церковь св. Василия у моста в Арте — однонефная купольная базилика, крестообразная в плане, и т. д.

Конструкция и композиция этих церквей, вобравших в себя образцы «большой» архитектуры, очень просты, приспособлены к возможностям народных мастеров-строителей. Здания сложены из грубых кусков камня. Этому стилю, однако, присуща и своя привлекательность. Интерьер и конструкция здания подчинены одному стремлению общения с Богом. Геометрические объемы церквей прекрасно сочетались с ландшафтом или средой и были очень выразительны.

Третье течение в архитектуре Эпира — так называемый тип церковного здания «ставрэпистегос» (крестовопокрытый), выделенный и изученный Л. Орландосом. Этот чисто греческий вариант церковной постройки, распространенный не только в Эпирском царстве, но затем и на Пелопоннесе, появился в результате упрощения сложного крестово-купольного храма. Церковь представляла собой обычное прямоугольное крестово-купольное здание, но без купола. Крыша церкви имеет в плане форму креста, который образуют средний неф и трансепт, пересекающиеся в том месте, где обычно находится купол.

Одним из первых сооружений типа «ставрэпистегос» является трехнефная сводчатая церковь Като Панагия в Арте (между 1231 —1271 гг.). За ней следует ряд других церквей: трехнефная Порта Панагия в Трикале (ок. 1285 г.), однонефная церковь Иоанна Богослова в Веррии (первая половина XIII в.), небольшой кафоликон монастыря св. Димитрия около Туркопалукона (после 1283 г.), церковь св. Феодоры в Арте и др.

Между 1283—1296 гг. в Арте создается одно из крупнейших в Эпире, да, пожалуй, и во всей Греции, церковное здание — монастырская церковь Панагии Паригоритиссы. Она была заложена старшим сыном деспота Михаила II Никифором, его женой Анной и их сыном Фомой и стала царской церковью вместо прежней небольшой крестово-купольной, находившейся рядом. Панагия Паригоритисса — большое и сложное сооружение, в котором нашел отражение синтез нескольких известных византийских архитектурных типов, торжественно-царских форм, с использованием элементов, применявшихся в западноевропейской, прежде всего итальянской, архитектуре. По своей декоративной усложненности ее можно было бы назвать произведением «византийского барокко».

По форме храм представляет собой без главного купола большой куб с тремя апсидами. В основе плана лежит средневековая каноническая система пропорций и размеров для храмов с куполом на восьми опорах: высота (до купола), ширина и длина—около 20 м. Помимо центрального купола, здание несет еще 5 куполов: четыре — по углам, а шестой, более легкий, поддерживаемый хрупкими колоннами из мрамора, расположен выше линии фасада и служил, очевидно, колокольней. Три его фасада (северный, западный и южный), украшенные двумя рядами двойных арочных окон и охваченные высокой двухэтажной П-образной галереей, покрытой куполами, придавали церкви, если отбросить апсиды и купола, вид флорентийского дворца раннего Ренессанса. Как и в большинстве церквей Эпира (особенно на севере), перед входом был расположен портик.

Верхние этажи Панагии Паригоритиссы были сложены из почти регулярно чередующихся слоев пористого песчаника и гладких кирпичей, что нарушало монотонность поверхности стен. В качестве их украшения служил и инкрустированный фриз высотой 45 см, который шел ниже окон второго этажа на северной и восточной стенах. Фриз состоит из тонких белых каменных пластинок и обожженной серо-голубой эмали, расположенных в шахматном порядке. Он крепился к стене известковым раствором. Такой фриз встречается в итальянских памятниках, но очень редок в Византии. Западная сторона церкви представлена множеством вариантов украшений: меандр, ромбы, зубцы, украшения в виде рыбьей кости или зигзага. Четвертая сторона церкви с выступающими апсидами оживлена декоративными нишами, которые копируют константинопольские модели.

Главный купол перекрывает квадратную центральную часть церкви и опирается на восемь групп миниатюрных колонн, поставленных в три яруса. Такое архитектурное решение делало возможным создание просторного внутреннего помещения — большого подкупольного зала, не разделенного на нефы, как и у хиосских церквей. Подкупольное помещение от основания и до вознесенного на большую высоту купола производит впечатление колодца. Опоры колонн всех ярусов различаются по форме: от пилястров нижнего яруса до хрупких декоративных колонок третьего. Купол, кроме того, укреплен на парусах и тромпах. В последних помещены готические трехлопастные декоративные арочки, вписанные в стрельчатые арки в верхних частях подкупольных столбов, а также позднеантичные колонны и капители. Выступающая часть колонн, заложенных в стены храма, является консолями для колонн, несущих купол.

При взгляде на Панагию Паригоритиссу складывается впечатление, что ее создатели стремились объединить все разновременные архитектурные формы, существовавшие в истории зодчества Византии, и добавить кое-что новое из западных достижений. Помимо вышеупомянутого, это наглядно иллюстрируют колонны первого и второго этажей. Все они ионического ордера, украшены коринфскими капителями различных видов. Формы некоторых капителей восходят к позднеримской эпохе и имеют один или два ряда выпуклых акантовых листьев. Есть и раннехристианские капители с очень стилизованными акантовыми листьями. Колонки третьего этажа покоятся на основаниях с изображением чудовищ или зверей, что определенно указывает на западное влияние.

Романо-готические мотивы в еще большей степени нашли свое отражение в декоративной скульптуре, украшающей интерьер церкви. Так, на 11 камнях большой арки с северной и восточной сторон помещены скульптур- ные барельефы. Расположение фигур в композиции напоминает украшения порталов романских и готических церквей. Одним из основных сюжетов композиции является сюжет Рождества Христова. Богородица возлежит на соломенном ложе, немного приподнявшись, положив голову на правую руку, согнутую в локте, тогда как ее левая рука протянута наискось под правый локоть. Эта поза Богородицы часто встречается в западных миниатюрах.

С западной стороны большой арки на ключе представлена композиция страстей Христовых. Профиль Христа и его волосы очень стилизованы. Рядом с ним расположены евангелисты Иоанн и Матфей, изображенные в виде ангелов с нимбами. Среди других фигур композиции следует отме- тить пророков: молодого Соломона, одетого в королевскую одежду с треугольной короной на голове, Давида в роскошной ризе и треугольной шляпе-короне. Здесь же находятся и пророки Иов, Исайя, Захария, Иеремия.

Если в композициях на северной и восточной сторонах большой арки прослеживается косвенное воздействие западных образцов, то композиция на ключе с западной стороны арки представляет собой почти точную копию с итальянских моделей. Это подтверждает и тот факт, что, согласно канону Трулльского собора, изображение на ключе агнца Божьего, страдающего за грехи человеческие, запрещено в православной церкви. Все говорит о том, что скульптурные барельефы были выполнены западными мастерами, вероятнее всего итальянцами, приглашенными деспотом Эпира. Западное влияние легче всего проникало в скульптуру, которая не имела сильных традиций в Византии. Это проявилось и в надгробном рельефе Феодоры, жены деспота Эпира Михаила II, канонизированной после смерти. Могилы ее старшего сына Никифора в Арте украшены скульптурными портретами. Однако греческие мастера, особенно в сюжетах светского характера, работали и по византийским моделям. Найденные не так давно две мраморные плиты из Арты с заключенным в медальоны рельефным изображением орла и грифа подтверждают этот вывод.

Наряду с архитектурой и барельефной скульптурой в Эпире развивается и живопись. Причем последняя часто превосходила архитектуру и скульптуру по своему художественному уровню. В живописи можно выделить два направления: аристократическое традиционное с элементами нового стиля и передовое, предпалеологовское искусство.

Аристократическое традиционное течение в живописи отмечается уже с первых десятилетий XIII в. Это было искусство, придерживающееся образцов XI—XII вв., полных спокойствия и ясности. В фресках преобладает золотой фон. Вместе с тем вводятся и некоторые новшества: широкие мазки белой краски, что придавало изображению больший оттенок эмоциональной выразительности, сочетание зеленых тонов лика с контурами, обведенными красным цветом. Но эти нововведения почти не нарушают уравновешенности «классического» стиля эпохи Комнинов.

К памятникам этого течения относятся прежде всего фрески церквей Иоанна Богослова в Веррии, Николая Родиаса в Арте, Панагии Веллас, Порта Панагия в Трикале, Димитрия Катсурис, Като Панагия в Арте, фрески южного нефа базилики Ахиропиитос в Фессалонике (ок. 1230 г.) и некоторые другие. По манере письма они сходны с фресками XIII в. в церквах св. Пантелеймона в Нерези и св. Георгия в Курбиново. В качестве примера традиционного стиля рассмотрим более подробно живопись и иконографию в церкви Иоанна Богослова, которая датируется началом XIII в.

Стены церкви разделены на три зоны: вверху представлено Вознесение, посередине — Благовещение, внизу — св. Василий и св. Иоанн Златоуст. На южной стене храма вверху изображены сцены от «Рождества Христова» до «Введения во храм». Этот цикл продолжен на противоположной, северной стороне. Средние зоны стен украшены изображениями пророков Даниила, Софонии, Иеремии, а также Иоанна Богослова с Богородицей, держащей младенца, и Симеона Столпника.

С точки зрения иконографии сцены в основном традиционны для византийского искусства XI—XII вв.: при входе в преддверие Рая Христос изображен без нимба, в сцене Благовещения архангел Гавриил слева делает величественный шаг к Марии, стоящей справа в скромной и полной достоинства позе. В левом верхнем углу помещены огненный луч и голубь, символизирующие нисхождение Святого Духа. Столь же иконографически традиционны сцены «Введения во храм» с Иосифом и Марией, держащей Иисуса-младенца, Симеоном и Анной и «Снятия с креста». В последней, пожалуй, нежность, с которой Богородица касается лица своего сына, и излом линий ее тела выражают более явственно, чем обычно, патетический характер сцены. Традиционность и даже консерватизм характерны для изображения Богоматери Оранты в апсиде.

Однако встречаются и отступления от традиционной иконографии. Так, в апсиде слева и справа от маленького окна представлена сцена «Причастие апостолов» с двумя целующимися апостолами. Обычно же здесь изображались епископы. Однако св. Василий и св. Иоанн Златоуст помещены по краям апсиды. Нетрадиционным является в сцене «Святые жены у гроба» и наличие слева трех жен.

Судя по художественной манере, фрески церкви Иоанна Богослова написаны двумя живописцами. Но их стиль в изображении поз, драпировки фигур, причесок находится в целом в рамках компиновского искусства. Правда, заметна тенденция к украшению одежд, удлинению силуэтов, торжественности и ясности поз. Слабый свет контрастирует с широкими тенями на лицах. Нечто новое вырисовывается и движении фигур в сценах Вознесения. Сходные черты живописи мы наблюдаем и в немногих сохранившихся фресках из столицы Эпирского царства Арты и её окрестностей. В церкви Като Панагия, построенной и расписанной при Михаиле II, св. Ипатий в крестообразном омофоре изображен и традиционной манере искусства XII в. Но вместе с тем художник отразил в его облике беспокойство, почти тревогу, что указывает на интерес живописцев к психологическому миру объекта изображения. Живопись церкви св. Николая Родиаса около Арты также сохраняет традиционные черты. Лица фигур, как и на фресках из храма св. Пантелеймона в Нерези, обращают на себя внимание плотными тенями, спокойствием и сдержанностью. Лишь некоторые образцы даны более живописно и с большим выражением чувств.

Традиционализмом отмечена и светская монументальная живопись, прежде всего фресковые изображения представителей господствующего класса Эпира и ктиторов церквей. Таков семейный портрет протостратора Феодора, его жены Марии, его брата Иоанна и супруги последнего Анны в церкви Пагании Веллас (1281 г.), портрет севастократора Иоанна Комнина Ангела, основателя церкви Порта Панагия в Трикале (ок. 1285 г.), во внешнем нарфике храма и др. Черты этого стиля сходны не только с живописью из Нерези, но и с росписями, посвященными победе Ивана II Асеня над Феодором Комнином в 1230 г., в церкви Сорока мучеников в Тырново.

Значительно больше элементов нового мы находим в живописи, представленной сценой Сорока мучеников в южном нефе базилики Ахиропиитос в Фессалонике. Широкие, монументальные фигуры мучеников, с одной стороны, сохраняют часто архаические черты живописи XI в. (красные пятна на щеках, схематическая форма глаз), а с другой — уже лишены «линейности» изображения конца XII в. (черты лица даны выпукло, чувствуются свобода и большое мастерство кисти). Свобода и экспрессия характеризуют прежде всего изображение св. Горгония, а также фигуры некоторых других мучеников, и близки по психологизму ко многим образам пророков церкви Вознесения Христова в Миленчево. Эту живопись уже нельзя назвать провинциальной традицией комниновского искусства. Здесь присутствуют ростки нового и передового предпалеологовского стиля.

Развитием этого стиля являются фрески церкви Успения Богородицы на реке Мегдова (ок. 1250 г.), к сожалению исчезнувшей под водой искусственного озера. Лики святых в сцене сошествия в преддверие Рая переданы с еще большим выражением душевной экспрессии, с большей свободой и живописностью, чем в базилике Фессалоники. Запечатленный момент действия передают и беспорядок волос, и выражение глаз, и движение складок одежды. Все фигуры содержат элементы нового живописного стиля, который, возможно, распространялся из Милешево в Сербии.

Этот стиль можно назвать переходным от комниновского искусства к палеологовскому, ибо «зрелый палеологовский стиль целиком уходит своими корнями в XIII век». Когда после падения Константинополя не стало столичного искусства, то постепенно начали распадаться и связи, державшие живопись в рамках стиля XI— XII вв. Этот процесс начался почти одновременно в Сербии, Эпире, Греции и Никее. Живопись начинает освобождаться от канонических норм, становиться более жизненной и чувственной. Художников привлекают драматические и бытовые эпизоды и сцены. Линейная манера письма начинает вытесняться более выразительными приемами: пространство становится многоплановым и объемным, позы фигур — более экспрессивными. Смелый и широкий мазок, острое сочетание красок все больше пробивают себе дорогу. Некоторые из этих черт мы уже отмечали в росписях южного нефа базилики Ахиропиитос и церкви Успения Богородицы. Но, безусловно, наивысшего развития черты нового стиля достигли в живописи царской церкви Панагии Паригоритиссы в Арте. В ней в отличие от других церквей Эпира сохранились мозаики — явление редкое в искусстве XIII в., для которого характерны фресковые росписи. В эпирской живописи мозаичные изображения зафиксированы еще только в Като Панагия (изображения Христа и Богородицы) ивцеркви Николая Родиаса.

Мозаики Паригоритиссы сохранились в основном в куполе и частично на парусах. Купол традиционно украшен огромным Пантократором, окруженным серафимами и херувимами, а между окнами барабана помещены фигуры двенадцати пророков (изображения Давида и Соломона не сохранились). От фигур евангелистов на парусах дошли только фрагменты.

Изображение Христа Пантократора выполнено в суровой и резкой манере. Он одет в хитон каштаново-золотого цвета, на который наброшен голубой гиматий. Выражение лика Христа строгое и торжественное, а не тяжелое и мрачное, как в XI—XII вв. Но его большие глаза с дугообразными бровями смотрят на зрителя с почти евангельской кротостью. Коричневые волосы Христа, как в большинстве изображений Пантократора и XI XII вв., разделены на обе стороны. Мозаичист следовал в изображении Христа еще во многом за каноном XII в. Именно этим объясняется архаичность некоторых черт. Кроме того, мы здесь имеем дело с наиболее ранним образцом мозаичной техники, когда мастер в качестве образца использовал переносную культовую икону Христа.

Совершенно иная манера у художников, набиравших мозаичные фигуры пророков. По мнению А. Орландоса, ими были три константинопольских мозаичиста, исповедующих новый палеологовский стиль. Ни один из пророков не изображен строго фронтально, как это было обычным, например, в Дафни. Здесь они стоят к зрителю в трехчетвертном повороте или почти в профиль. Положение каждого различно, каждый по-особому держит развернутый свиток. Все пророки — в традиционных древнегреческих одеждах: поверху хитона — гиматий, на ногах — сандалии, перехваченные ремнями.

По позам и выражению лица пророков можно разделить на три группы: а) библейский тип — продолговатая голова, волосы спокойно падают на плечи, взгляд горизонтально направлен в бесконечность, выражая строгость и надменность (Исайя, Иеремия, Иезекииль); б) тип мыслителя — голова слегка склонена, лоб широкий и лысый, волосы короткие, борода округлая, на лице печать глубокого размышления (Елисей, Иоанн, Аарон); в) тип поэта - голова слегка или сильно поднята, нечесаные темно серые волосы и борода, выражение страстное (Софоний, Моисей, Иоиль, Илия).

Изображение пророков явно указывает на использование позднеантичных и раннесредневековых мозаичных моделей, на отказ от линейности и фронтальности. Моделировки одеяний отличают пластика и живописность. Одежды свободно облегают тело и ниспадают красивыми складками, придавая объемность и легкость фигуре. Живость и экспрессия ликов, разнообразие поз, стройность пропорций тел — все это говорит о том, что здесь работали превосходные мастера. Большой прогресс был достигнут ими и в использовании красок, которые теперь не только становятся более чистыми, по и представляют собой комбинацию цветов — белых, красных, зеленых, синих и голубых. Применение цветовых контрастов с помощью кубиков смальты и живописное сочетание красок особенно выразительно проявились в ликах Иеремии, Софоний и Аарона, в которых зеленые, красные и голубые камешки искусно контрастируют друг с другом. Виртуозное использование цветовых контрастов позволяет предположить, что мастера интересовались мозаиками IV—V вв., возврат к которым, как и ко многим другим традициям поздне-греческого искусства, в числе прочего способствовал возникновению палеологовской живописи.

Мозаики церкви Панагии Паригоритиссы создавались в переходный, или раннепалеологовский, период живописи. Поэтому среди них мы встречаем как произведения с архаической трактовкой образа (Пантократор), так и полные взволнованности и выразительности мозаики пророков — наивысший взлет эпирской живописи. Этот подъем прекратился на рубеже ХШ—XIV вв. Больше здесь не появилось чего-нибудь значительного в области монументальной живописи. Ибо фресковая живопись, довольно широко представленная в Панагии Паригоритиссе росписями конца XIII—XIV в., не достигла художественного уровня мозаик. Это относится как к изображению Богородицы и пророка Давида в алтаре, так и к сценам Успения и Вознесения Богородицы на стенах храма или фрескам с фигурами святых Андрея, Иоанна Златоуста и Григория Богослова в нартексе. При различии техники исполнения все они находятся в традиционном кругу живописи.

Падение роли монументальной живописи в искусстве Эпирского царства XIV в. в некоторой степени компенсируется развитием иконописи. К наиболее ранним иконам относятся две большие мозаические иконы и церкви Порта Панагия. На них изображены благословлявший Христос и рост и стоящая Одигитрия. Миловидные лица с мягкими чертами, графическая разделка плоскости уже предвосхищают стиль иконописи позднего, XIV в. К ХШ в. относится и двусторонняя икона с изображением Распятия и Богоматери Одигитрии (из монастыря у деревни Пета близ Арты). Кроме того, имеется свидетельство монаха Феодосия, автора жития св. Саввы, что последний, возвращаясь в начале 1219 г. в Сербию через Фессалонику, заказал у наиболее известных художников две большие иконы с изображением Христа и Святой Горы. Они были богато украшены драгоценностями и поставлены в монастыре Филокалес. Сам Феодосии видел их позднее и восхищался их величиной и живописью.

К XIV в. определенно относятся три иконы, выполненные по заказу деспота Янины Фомы Прелюбовича и его жены Марии Палеологини между 1372—1384 гг.: «Уверение Фомы» (монастырь Преображения в Метеорах) с изображением Марии Палеологини и, возможно, Фомы Прелюбовича; «Икона Марии Палеологини» (там же) с изображением заказчицы у ног Богоматери и 14 погрудными изображениями святых по сторонам; диптихреликварий (в соборе в Куэнке в Испании), который был выполнен в 1383—1384 гг. и считается копией «Иконы Марии Палеологини» и несохранившейся парной к ней иконы с изображением Фомы Прелюбовича у ног Христа. По сторонам этой сцены, как и на иконе его жены,— погрудные изображения святых.

В иконе «Уверение Фомы» традиционные формы соединены с новациями. Сцена встречи стоящего на ступенях Христа с приближающимся к нему Фомой пронизана экспрессией. Архитектура на иконе изображается как реальная среда, чаще — как мотив эллинистического архитектурного пейзажа. Таковы здания на заднем плане. Ренессансным мотивом является изображение цветков на окне дома в левой части иконы. Если фигуры апостолов даны традиционно, то изображению Марии Палеологини явно приданы индивидуальные черты — как в этой иконе, так и в «Иконе Марии Палеологини» и в диптихереликварии собора в Куэнке.

В этих иконах соединены два стиля. Изображения Христа и Марии Палеологини переданы с помощью типичных для иконописи второй половины XIV в. сухих графических линий, переходящих «в наиболее освещенных местах почти в сплошную штриховку, контрастирующую с зелеными тенями». Однако полуфигуры святых написаны свободными и свежими мазками в традициях живописи первой половины XIV в. По стилю к эпирским иконам близка икона «Богоматери Умиление» (вторая половина XIV в., Гос. Эрмитаж), в которой полуфигуры 14 святых написаны в более свободной манере, чем Богоматерь.

Возник ли двойственный стиль эпирской иконописи на месте или был привнесен из Константинополя или Сербии? Принимая во внимание упадок монументальной живописи в Эпире, скорее можно предположить второе. Однако несомненным является факт существования в Эпирском царстве такого переходного стиля во второй половине XIV в.

От XIII—XV вв., как известно, сохранилось много произведений прикладного искусства. В большинстве своем это деревянные, бронзовые и каменные иконки. Резьба по слоновой кости приходит в упадок, очень мало изделий из драгоценных металлов и эмали. В каменных иконках господствует плоскостная манера изображения, иногда с гравировкой. Но сложность заключается в их точной датировке и локализации. Известна двусторонняя резная деревянная рельефная икона св. Георгия (XIII в., Византийский музей в Афинах), происходящая из церкви в Кастории. Она примитивна по стилю, а в фигуре св. Георгия чувствуется западное влияние.

Духовная жизнь греков в первой половине XIII в. проходила под знаком борьбы с латинянами. Эта идея господствовала не только в Никейской империи, но и в Эпирском царстве, особенно в Фессалоникской империи. Возрождение эллинского самосознания путем обращения к прошлому Византии, величию ее культуры в Эпире, как и в Никее, находило свое отражение в литературных произведениях разных жанров, но прежде всего в агиографии.

Сохранился агиографический рассказ, написанный жителем Фессалоники Иоанном Хартофилаком. В нем рассказывается о чудесах св. Димитрии, почитаемого покровителем Фессалоники с IV в. Агиограф последовательно повествует об осаде города арабами, придунайскими народами, латинянами в 1204 г. и Иваном II Асенем в 1230 г. Но всегда благодаря помощи св. Димитрия город остается непобежденным.

Другая черта этого агиографического произведения, да и мировоззрения самого автора—осознание исторической преемственности между прошлым и настоящим, понимание непрерывности движения истории. Проявляется это в изложении чудес Димитрия со дня его кончины и до времени жизни агиографа в виде непрерывной исторической линии. Поэтому Иоанн Хартофилак часто употребляет выражения «было уже давно» или «было недавно». Изложение непрерывности исторических событий преследует и назидательную цель: защитник города св. Димитрий всегда ютов сокрушить противника. Вот как описывает это Иоанн Хартофилак: арабы, «приставив лестницы, взобрались уже на стены, но св. Димитрий внезапно явился им в образе вооруженного воина и многих поразил, остальные же в страхе поспешно отступили. Прошло немного времени, неприятели снова собрали большую силу и снова подошли к Фессалонике.

И тогда великомученик Димитрий явился им исходящим из города с бесчисленным войском».

В житии св. Димитрий проявляет свою чудесную силу в разных местах Византийской империи: он спасает от разбойников эфиопского епископа, избавляет от голода жителей Фессалии, защищает греков и болгар от нападения врагов, исцеляет слепых в Константинополе и Андрианополе, совершает чудеса в Каппадокии и т. д. Димитрий «поспевал и помогал всем призывающим его не только в Фессалонике и ее окрестностях, но и в других странах». Так образ святого приобретает черты ойкуменичности, что отличает этот памятник от произведений предшествующей агиографии.

Это вселенско-христианское понимание своей миссии на земле придает совсем иной оттенок таким традиционным чертам агиографического героя, как сострадание, милосердие и помощь человеку. Димитрий сострадает и помогает не только отдельному человеку или какому-нибудь городу, но всем живущим на земле христианам. Он как бы сверху наблюдает за всем происходящим на земле и быстро появляется в виде воина или ангела там, где требуется его помощь.

Мысли о сострадании и помощи отразились и в тех произведениях эпирской литературы, которые непосредственно адресованы или связаны с жизнью широких греческих масс. Прежде всего, это — судебные постановления одного из виднейших церковных деятелей Эпирского царства, митрополита Навпакта (между 1204—1230 гг.) Иоанна Апокавка.

Родился он, вероятно, в середине XII в. (точный год неизвестен). Образование получил в Константинополе, но после 1204 г. переселился в Эпир и в течение длительного времени был митрополитом Навпакта, являясь одновременно судьей по уголовным и бракоразводным делам.

Помимо судебных постановлений, от Апокавка дошли эпиграммы и большое эпистолярное наследие.

Судебные постановления, или эпитимии, которые Апокавк выносил лицам, совершившим преступления против закона или морали, есть настоянию маленькие художественные произведения, полные живой правды и пронизанные глубоким состраданием и сочувствием к простому народу. В них отчетливо проступают многие черты повседневного быта горожан Навпакта и крестьян митрополии. Разные социальные типы проходили перед судом митрополита, рассматривались разные жизненные ситуации: несколько бедных крестьян хотят силой отобрать у богатого соседа участок земли (судебное постановление XV), убитая горем жена солдата Стефана (XVI), не сошедшиеся характерами супруги (XII) и т. д. Особенно много постановлений бракоразводного характера или касающихся поведения супругов. Здесь и женщина, на руках которой куча детей, а муж изменяет (XXIX), и взрослый «младенец»-муж, жена которого намного старше (их обручили в детстве): она недовольна тем, что он не может её содержать и выполнять супружеские обязанности, а поэтому изменяет ему. Постановление Апокавка по этому делу отличается справедливостью и гуманностью: оно дает развод и тем самым выражает протест против укоренившегося обычая заключения браков в детском возрасте. Разведенной жене было разрешено выйти замуж, но только не за любовника, «чтобы никому не повадно было, полюбив замужнюю женщину, развратничать с ней и при этом надеяться взять ее в жены» (XX).

Гуманностью и сочувствием отличаются и многие другие постановления Апокавка. За непреднамеренное убийство он назначает только церковное покаяние и строгую эпитимию, защищает от произвола хозяина провинившихся батраков, так как понимает, что на преступление человека часто обрекает либо собственная бедность, либо жестокость власть имущих.

В творчестве Апокавка, как и в литературе Никейской империи, заметен интерес к античности. Так, даже в официальное постановление по бракоразводному делу автор вставляет два стиха из «Облаков» Аристофана (48 и 1070) и один стих из Гомера, чтобы доказать «что женщина сердцем изменчива» (Одиссея. XV. 20). В его письмах уделяется много внимания природе. Иногда это описание прогулок за городом Навпактом (письмо XXXIII) или восхищение прелестями весны и пением соловьев и цикад (XI), а то и просто советы друзьям почаще бывать на природе, лечиться музыкой и медом (XIX). В письмах также много юмора, живых подробностей и чувства (например, автор сообщает друзьям о невзгодах своей жизни (VIII, ХХ11) или шутит с адресатом, пославшим ему пшеничного хлеба, но забывшим присоединить к этому дару мясо и вино (IV)).

Два других представителя культуры Эпирского царства — Георгий Вардан и Димитрий Хоматиан — стоят несколько в стороне от литературного процесса. От Георгия Вардана, который родился в Афинах, жил и Никее, а затем, переселившись в Эпир, стал митрополитом Керкиры, дошло лишь несколько ямбических стихотворений, полемические произведения против латинян и письма к духовным лицам.

Его современник Димитрий Хоматиан, архиепископ Охрида (1216 1234), оставил значительное число сочинений (судебные и соборные постановления, канонические послания и письма к духовенству, переписка с представителями гражданской власти). Правда, для истории более важно их содержание, как материал по внешней и внутренней политике государства и каноническому праву, чем литературные достоинства и особенности.

Литература Эпирского царства выглядит бедной по сравнению с творчеством писателей и историков Никеи или Трапезунда. Здесь не было создано ни своей историографии, ни значительных литературных произведений. Да и творчество указанных выше эпирских церковных деятелей охватывает всего три десятилетия существования государства. О дальнейшем периоде нам ничего не известно. В целом вклад Эпира в византийскую культуру XIII в. сводится в первую очередь к сохранению архитектурных достижений предшествующей эпохи и их воплощению в жизнь в памятниках церковной архитектуры, а также к развитию прогрессивных течений в зодчестве и изобразительном искусстве.

Список литературы:

1. Культура Византии XIII – первая половина XV в. М.: Наука, К 90., 1991. – 640 с.