Прими собранье пестрых глав,
Полусмешных, полупечальных,
Простонародных, идеальных,
Небрежный плод моих забав,
Бессонниц, легких вдохновений,
Незрелых и увядших лет.
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.
А. С. Пушкин
"Евгений Онегин" — трудное произведение. Самая легкость стиха, привычность содержания, знакомого с детства читателю, как ни странно создают добавочные трудности в понимании пушкинского романа в стихах.
Иллюзорное представление о "понятности" произведения скрывает от сознания современного читателя огромное число непонятных ему слов, выражений, фразеологизмов, имен, намеков, цитат.
Особенность и значение "Евгения Онегина" не только в том, что были найдены новый сюжет, новый жанр и новый герой, но и в новаторском отношении к художественному слову. Изменилось самое понятие художественного текста. Роман в стихах — жанр, который автор отделяет и от традиционного прозаического романа, и от романтической поэмы.
"Евгений Онегин" отличается особой манерой, воссоздающей иллюзию непринужденного рассказа. "Забалтываюсь до нельзя", — говорит автор. Эта манера связывалась в сознании Пушкина с прозой ("проза требует болтовни"). Однако эффект простоты авторского повествования создавался исключительно сложными поэтическими средствами. Переключение интонаций, игра точками зрения, система ассоциаций, реминисценций и цитат, стихия авторской иронии — все это создавало исключительно богатую смысловую конструкцию. Простота была кажущейся и требовала от читателя высокой поэтической культуры.
"Евгений Онегин" опирался на всю полноту европейской культурной традиции: от французской психологической прозы XVII — XVIII в.в. до романтической поэмы, также на опыты "игры с литературой" от Стерна до "Дон Жуана" Байрона. Однако чтобы сделать первый шаг в мировой литературе, надо было произвести революцию в русской. И не случайно "Евгений Онегин" — бесспорно, самое трудное для перевода и наиболее теряющее при этом произведение русской литературы.
Одновременно "Евгений Онегин" был итогом всего предшествующего пушкинского пути. Поэма "Кавказский пленник" и романтические элегии подготовили тип героя; "Руслан и Людмила" — контрастность и иронию стиля; дружеские послания — интимность авторского тона.
Поэтическое слово "Евгения Онегина" одновременно обыденно и неожиданно. Обыденно, так как автор отказался от традиционной стилистики: "высокие" и "низкие" слова уравнены как материал. Оставляя за собой свободу выбора любого слова, Пушкин позволяет читателю наслаждаться разнообразием речи, в которой есть и высокое, и простое слово.
Контрастное соположение слов, стихов, строф и глав, разрушение всей системы читательских ожиданий придают слову и тексту "Евгения Онегина" краски первозданности. Неслыханное дотоле обилие цитат, реминисценций, намеков до предела активизирует культурную память читателя. Но на все это накладывается авторская ирония. Она обнажает условность любых литературных решений и призвана вырвать роман из сферы "литературности", включить его в контекст "жизни действительной". Все виды и формы литературности обнажены, открыто явлены читателю и иронически сопоставлены друг с другом, условность любого способа выражения насмешливо продемонстрирована автором. Но за разоблаченной фразеологией обнаруживается не бездонная пустота романтической иронии, а правда простой жизни и точного смысла.
В романе постоянно идет диалог автора с читателем. Вот, к примеру, авторское обращение к читателю в четвертой главе, открывающееся словами: "Вы согласитесь, мой читатель..." Этот эпизод романа отмечен острой иронией, переливами комической экспрессии: от притворного добродушия вначале доя ядовитой насмешки в конце. Авторская мысль и слово как бы проникают здесь в чужую жизненную позицию, чтобы в итоге довести все до комического абсурда. Исследуется "житейский опыт — ум глупца".
Вы согласитесь, мой читатель,
Что очень мило поступил
С печальной Таней наш приятель;
Не в первый раз он тут явил
Души прямое благородство,
Хотя людей недоброхотство
В нем не щадило ничего:
Враги его, друзья его
(Что, может быть, одно и то же)
Его честили так и сяк.
Пушкинская мысль берет свой разбег с нарочитого парадокса — отождествления "врагов" и "друзей". Далее следует несколько иронических строк в адрес "друзей". И в друг автор как бы оглядывается на собеседника:
А что? Да так. Я усыпляю
Пустые, черные мечты.
Этот авторский жест несет в себе энергию живого разговорного слова. И далее в ходе иронической беседы с читателем возникает эпизод с абсолютной серьезностью тона. Автор выражает неистовый гнев, глубоко личный в своих истоках, но и понятный каждому по его собственному опыту:
Я только в скобках замечаю,
Что нет презренной клеветы,
На чердаке вралем рожденной
И светской чернью ободренной,
Что нет нелепицы такой,
Ни эпиграммы площадной,
Которой бы ваш друг с улыбкой,
В кругу порядочных людей,
Без всякой злобы и затей,
Не повторил стократ ошибкой...
Примечательно, что авторское высказывание завершается иронически, но уже словами и интонациями "друзей":
А впрочем, он за вас горой:
Он вас так любит... как родной!
Вот только небольшой пример многоплановости авторского диалога с читателем в "Евгении Онегине".
Современная автору критика не разглядела в романе его новаторского содержания. Это произошло потому, что в "Евгении Онегине" нет традиционных жанровых признаков: начала, конца, традиционного сюжета и привычных героев. Уже в конце 1-й главы поэт, как бы опасаясь, что читатель не заметит противоречивости характеристик, заявил: "Пересмотрел все это строго; / Противоречий очень много, / Но их исправить не хочу". Таким образом, противоречие как принцип построения "пестрых глав" Пушкин положил в основу художественной идеи романа.
На уровне характеров это дало включение основных персонажей в контрастные пары, причем антитезы Онегин — Ленский, Онегин — Татьяна, Онегин — Зарецкий, Онегин — автор и др. дают разные и порой трудно совместимые облики заглавного героя. Более того, Онегин разных глав предстает перед нами в разном освещении и в сопровождении противоположных авторских оценок. Да и сама авторская оценка дается как целый хор разных голосов.
Гибкая структура онегинской строфы позволяет такое разнообразие интонаций, что в конце концов позиция автора раскрывается не какой-либо одной сентенцией, а всей системой оценок. Так, например, категорическое осуждение героя в 7-й главе, данное от лица повествователя, чей голос слит с голосом Татьяны, "начинающей понимать" загадку Онегина ("подражанье, ничтожный призрак", "чужих причуд истолкованье..."), почти дословно повторено в 8-й, но уже от лица "самолюбивой ничтожности", "благоразумных людей", и опровергнуто всем тоном авторского повествования. Но, давая новую оценку героя, Пушкин не отменяет и старой. Он предпочитает сохранить и столкнуть обе. Так, например, в характеристиках Татьяны находим явное противоречие: "русская душою", "она по-русски плохо знала... И изъяснялася с трудом На языке своем родном".
Пушкин, таким образом построив текст, дает понять читателю, что жизнь принципиально не вмещается в литературу. И действительно, реальная жизнь таит в себе неисчерпаемые возможности и бесконечные варианты. Поэтому автор не дал сюжету однозначного развития, хотя и вывел в своем романе основные типы русской жизни. Это, с одной стороны, Онегин — тип "русского европейца", человека ума и культуры и одновременно денди, томимого пустотой жизни; и с другой стороны, Татьяна — русская женщина, связавшая народность чувств с европейским образованием, а прозаичность светского существования — с одухотворенностью всего строя жизни.
Пушкин оборвал роман, "не договорив" сюжета. Он не хотел неисчерпаемость жизни сводить к завершенности литературного текста. Но в "Евгении Онегине" он создал не только роман, но и формулу русского романа. Эта формула легла в основу всей последующей традиции русского реализма. Скрытые в ней возможности исследовали и Тургенев, и Гончаров, и Толстой, и Достоевский.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://kostyor.ru/student/