Со времен Ю.Н.Тынянова признано аксиомой то, что, если какие-либо произведения способны вызывать художественные отклики, порождать аллюзии и реминисценции, определять судьбы будущих литературных стилей, это, скорее всего, те, популярность которых у читателей достигает наивысшего уровня. В таком случае очевидно, что наибольшее количество литературных отражений вызывают важнейшие произведения наиболее значимых для национальной культуры авторов.
Безусловно, для русской культуры таким автором прежде всего является Пушкин, а таким произведением - его стихотворный роман “Евгений Онегин”. В русской литературе существуют произведения, относящиеся ко всем жанрам (а также их разновидностям), в свою очередь имеющим отношение к феномену пародирования (в широком значении этого термина), в которых используются либо сюжетно-образный каркас, либо цитатный материал пушкинского романа. Это и пародии, и вариации (“стилизации”), и - прежде всего - травестийные переделки, перепевы.
Но что же объединяет все перечисленные нами “варианты”? А объединяют их фельетонная форма или комизм. Есть ли закономерность в том, что именно комизмом отмечено большинство переделок “Евгения Онегина”? Безусловно. Ведь их авторы имели дело с важнейшим произведением наиболее почитаемого национального поэта, а потому подражать ему “всерьез” было многим из них не только не под силу, но и опасно: можно было не справиться с задачей создания произведения, которое было бы достойно своего источника, и тем самым разрушить складывающуюся литературную репутацию. Такому писателю нужно было бы обладать недюжинным талантом.
Тем не менее, в истории русской литературы были писатели, готовые на подобного рода риск. На произведении одного из них мы и остановимся, с тем чтобы этот образец проанализировать. Конечно, и в данном случае нам придется иметь дело с пародичностью текста, но все-таки пародическое (следовательно, и комическое) в этом объемном сочинении уравновешено серьезностью проблематики, реализации которой служит значительная часть текста. Пример тем интереснее, что дает нам возможность познакомиться с фактом пародического использования в сочинении прозаическом. Речь идет о хрестоматийно известном романе И.С.Тургенева “Отцы и дети”.
Способно ли издавна исследуемое и достаточно хорошо изученное творчество И.С.Тургенева удивить нас сегодня? Знаем давно и привыкли: Тургенев-эстет, Тургенев-лирик, тонкий стилист Тургенев... Но Тургенев-пародист?!
Очень часто Иван Сергеевич представляется читателю этаким нерешительным и добродушным барином-меланхоликом, покорным регулярным демократическим нападкам. Но известно также и то, что представители прямо противоположных политических лагерей видели в нем своего идеологического оппонента. Тургенев действительно был их оппонентом в идеологии, но постольку, поскольку был оппонентом в литературных пристрастиях, выступая против тенденциозного искусства. Из письма Фету от 6 (18) апреля 1862 г.: “Тенденция! а какая тенденция в “Отцах и детях” - позвольте спросить?” Он старался оказаться над схваткой и поэтому оказывался в точке пересечения прицельных критических выпадов.
С появлением Чернышевского и Добролюбова в редакции “Современника” давление ее демократического крыла на Тургенева начало усиливаться и, наконец, стало досаждать. Даже роман “Накануне”, появление которого в его последней, знакомой нам редакции можно расценить как некоторую уступку новым критикам “Современника”, не вызвал бурных восторгов с их стороны. Через месяц после выхода в свет окончания романа в февральской книжке “Русского вестника” за 1860 г. в “Современнике” была напечатана знаменитая добролюбовская статья “Когда же придет настоящий день?”, в которой критик нападал на Тургенева-писателя и Тургенева-гражданина. Он предварительно оправдывался: “Мы знаем, что чистые эстетики сейчас же обвинят нас в стремлении навязывать автору свои мнения и предписывать задачи его таланту”,- но, так как исключительно этим и был занят, ставил талант Тургенева под сомнение: “Мы дорожим всяким талантливым произведением именно потому, что в нем можем изучать факты нашей родной жизни... И меркою для таланта писателя будет здесь то, до какой степени широко захвачена им жизнь, в какой мере прочны и многообъятны те образы, которые им созданы”.
Ответом на эти непоследовательные заявления был новый роман. “Отцы и дети”, этот репортаж о рождении нигилизма, его исследование и предсказание его гибели, появились во втором номере “Современника” за 1862 год. Когда роман увидел свет, он породил бесконечные споры. Полемика очень быстро вышла на художественный уровень. Роман Тургенева обозначил проблему “новых” людей. Но был ли Базаров типом “нового” человека? Кто послужил для автора прототипом его героя? На первый вопрос ответ, казалось бы, очевиден. Отвечая на второй, об истине можно только догадываться. Но все изменится, если мы только допустим, что к прототипам Базарова в первую очередь относятся не конкретные лица из числа тургеневских знакомых, чьи черты современники писателя действительно узнавали (Чернышевский, например, считал образ Базарова карикатурой на Добролюбова), а конкретные литературные персонажи.
Тургенев разорвал отношения с некрасовским кругом, продолжая в дальнейшем их поддерживать с самим Некрасовым. Чтобы ответить, почему произошел разрыв с “Современником”, следует вспомнить, по каким вопросам велась полемика. Их было два. Во-первых, творчество самого Тургенева, которое не вписывалось в литературные и политические рамки демократов. Во-вторых, творчество Пушкина, которого господа демократы, либералы, консерваторы и прочие пытались предъявить друг другу в качестве своего предтечи. Революционно-демократическая печать, например, вослед Белинскому представляла поэта год от года все более свободо- и народолюбивым, ретушируя и перетолковывая ту часть наследия Пушкина, которая имела отношение к актуальному спору о праве “чистого искусства” на существование.
И Тургенев пытался восстать, что и показал разрывом с “Современником”, так как имел собственное понимание сущности искусства, в том числе и пушкинского гения. Разрыв последовал, но последовали и действия со стороны “современников”, направленные на компрометацию писателя перед читающей публикой, прежде всего на отлучение его от умов молодежи.
Тургенев, казалось, сдался, написав роман донельзя социальный, критический. Однако роман по душе настойчивым заказчикам не пришелся. Тургеневу до конца не поверили, но конфликт был сглажен, потому что образ Базарова и роман в целом остались загадкой. Может быть, ее все-таки можно разгадать?
В декабре 1882 года, в тот период, когда пожилой Тургенев уже подводил итоги своей деятельности, он утверждал в письме пушкинисту А.И.Незеленову: “Вам, конечно, известно мое благоговение перед нашим великим поэтом. Я всегда считал себя его учеником - и мое высшее литературное честолюбие состоит в том, чтобы быть со временем признанным за хорошего ученика”. Вся история исследований пушкинского влияния на творчество Тургенева убеждает в том, что эти слова писателя были вполне искренним признанием.
С начала 60-х годов литературоведы неоднократно обращались к поискам отпечатков пушкинских традиций в ранних поэтических и прозаических опытах писателя.(1) Например, Л.Н.Назаровой принадлежит интересное наблюдение, итоги которого обобщены в ее статье “К истории творчества Тургенева 50-60-х годов. Тургенев о Пушкине-драматурге”: “Имя Пушкина, его герои, цитаты из его стихотворных и прозаических текстов чрезвычайно часто встречаются на страницах повестей, романов, критических статей и писем Тургенева. Нередко они являются здесь не случайными упоминаниями, но важнейшими, опорными пунктами в развитии действия (“Затишье”), существенными подробностями в характеристике действующих лиц (“Ася”), развитии их переживаний и всего нравственного облика”.(2)
Особенно ощутимо влияние на Тургенева пушкинского романа в стихах “Евгений Онегин”. Тургеневед А.И.Батюто отмечает: “Евгением Онегиным” оказано известное влияние на сюжетостроение и типологию тургеневского романа в целом”.(3) Но если сюжет “Онегина” каким-то образом определяет композицию или событийный состав тургеневских сюжетов, то следует ожидать и частичного сходства персонажей, потому что в таком случае отдельная заимствованная Тургеневым ситуация, в которую попадают его герои, должна диктовать героям определенное пушкинским сюжетом поведение.
Действительно, есть в большинстве романов и повестей Тургенева некая сюжетная схема, дублирующая “Онегина” основными мотивами: в поместье, принадлежащее семье провинциальных дворян, приезжает молодой просвещенный герой, жизненные взгляды которого рассматриваются в их столкновении со взглядами антагонистов и проверяются отношениями с чаще всего юной героиней, на “рандеву”, как обозначил этот мотив Чернышевский.(4) Эту схему встречаем и в “Рудине”, и в “Дворянском гнезде”, и в других повестях и романах. Есть она и в “Отцах и детях”.
Скорее всего, во всех произведениях, кроме последнего, Тургенев следует за Пушкиным невольно. В “Отцах и детях”, напротив, сознательно сконцентрированы автором не только основные, “онегинские” мотивы, но и художественные детали, которые дублируют детали пушкинского романа в стихах. Как отмечает Батюто, “скрупулезная перекличка Тургенева с Пушкиным в области художественной детализации - характерное явление в его романах”.(5) Эта перекличка с Пушкиным в романе о “нигилисте” далеко не случайна: Тургенев использует пушкинский материал пародически, так как перед ним - задача создания слегка шаржированных образов. И Базаров - это, конечно, пародический Онегин.
И дело даже не в том, что герои носят одно и то же имя и фамилии их соразмерны. Доминантой в характере Онегина является цинизм, черта, проявляющая себя в быту, в общении с окружающими; разочарованность героя развивается в его неуживчивость, примером чему - отношения Онегина с соседями по имению дядюшки. А бытовой цинизм Базарова вызван причинами идеологического характера, именно его нигилизмом, и составляет уже не исключение из правил общения, как в случае с Онегиным, а, наоборот, сами правила, предписанные основной мировоззренческой посылкой “не принимать ни одного принципа на веру”. Таким образом, основной конфликт романа можно определить не как социально-бытовой, поверхностный, а шире, как конфликт идеологический, философский. А особенность характера героя, несомненно, в том, что холодные идеологические догматы он материализует в живом человеческом общении.
Итак, кредо Базарова прямо заявлено с первых же страниц романа: “нигилист”. Проверке жизнеспособности нигилизма роман и посвящен. Необходимость данной проверки непосредственно влияет на присутствие в “Отцах и детях” двух устойчивых, вполне “онегинских”, мотивов: “дуэли” и “рандеву”. Мотивом “дуэли” реализуется выражение взглядов героя на жизнь вообще, причем “дуэль” словесная, излюбленная сюжетная ситуация Тургенева-романиста, проясняет, как правило, характер конфликта, но и заканчивается иногда дуэлью настоящей, впрочем, без тяжелых последствий, что также продиктовано спецификой жанра. Второй мотив, “рандеву”, является изобретением чисто тургеневским: взгляды на жизнь проверяются прежде всего отношением к любви, к женщине, проверяются чувствами.
О том, что по сюжету роднит Базарова с Онегиным. Оба приезжают из Петербурга в поместье: Онегин направляется к своему родному дядюшке, человеку “самых честных правил”, который герою вполне не по душе; Базаров - в поместье родственников своего приятеля, людей с “принсипами”, с одним из которых, дядей, вступает в конфликт. Ситуационное сходство уравновешено различием с пародическим оттенком: если Онегин подготавливает себя к унизительной и лицемерной процедуре “печально подносить лекарство”, то лекарь Базаров в дальнейшем упражняется на “дядюшке” в грубости своего тона. Онегинский дядюшка “уважать себя заставил”, а “дядюшка” Павел Петрович Кирсанов “подозревал, что Базаров не уважает его”, “считал его гордецом, нахалом, циником”.
Подобное равновесие сохраняется, например, и в описании привычек главных героев. Об Онегине:
В седьмом часу вставал он летом
И отправлялся налегке
К бегущей под горой реке.
Тургенев сообщает о начале базаровского дня по-иному: “Базаров вставал очень рано и отправлялся версты за две, за три, не гулять - он прогулок без цели терпеть не мог, - а собирать травы, насекомых”. И далее: “Иногда он брал с собой Аркадия. На возвратном пути у них обыкновенно завязывался спор, и Аркадий обыкновенно оставался побежденным, хотя говорил больше своего товарища”.
Как и у Онегина, у Базарова есть младший товарищ, в общении с которым герой разыгрывает мнимое равноправие.
Между Евгением и Аркадием так же точно, как между Евгением и Владимиром, “все рождало споры и к размышлению влекло”, но какова разница в поведении двух Евгениев! Об Онегине:
Он слушал Ленского с улыбкой.
Поэта пылкий разговор
И ум, еще в сужденьях зыбкой,
И вечно вдохновенный взор, -
Онегину все было ново;
Он охладительное слово
В устах старался удержать
И думал: глупо мне мешать
Его минутному блаженству...
Пушкин считает не лишним отметить, что Онегин “вчуже чувство уважал”, поскольку это, несомненно, важная черта персонажа со столь сложным характером.
Базаров же любое проявление чувств готов заклеймить уничижительным словом “романтизм” (“Это все романтизм, чепуха, гниль, художество.”) и оборвать собеседника на полуслове, будь то цитируемое Николаем Петровичем начало седьмой главы “Онегина” (!) или проникновенная речь Аркадия о кленовом листе (“Об одном прошу тебя: не говори красиво.”).
Если чувства Евгения Онегина “остыли”, то Евгений Базаров, в отличие от своего литературного предшественника, чувствами управляет сам: он их душит. “Есть у меня другие слова, только я их не выскажу, потому что это романтизм, - это значит рассыропиться”. Примечательно, что оба Евгения противопоставлены молодым романтикам ( предопределяя романтику Аркадию неромантическое будущее, Тургенев и в этом следует за Пушкиным, воплощая предположение последнего о том, что Ленского, возможно, “обыкновенный ждал удел”).
Интересен пародийный сдвиг, происходящий в значении слова “романтизм” у Базарова. Сам Пушкин иронизирует над романтизмом мировосприятия своего героя Владимира Ленского, но относится к чувствам Владимира, как и Татьяны Лариной, с пониманием и участием. Поэт пародирует штампы романтической поэзии, когда излагает содержание стихов Ленского, но совершенно серьезен, когда романтически описывает его могилу или когда, к примеру, воспроизводит в тексте романа письмо Татьяны:
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой;
Я знаю, ты мне послан богом,
До гробы ты хранитель мой...
Ты чуть вошел, я вмиг узнала,
Вся обомлела, запылала
И в мыслях молвила: вот он!
Искушенный читатель, поклонник романтизма, должен уловить приметы типологического родства, например, интонациям Луизы, героини драмы Шиллера “Коварство и Любовь”: “Вы не знаете, что Фердинанд - мой, что он создан для меня, что он послан мне на радость отцом всех любящих... Когда я увидела его впервые... я вся вспыхнула, кровь заиграла веселее, и биение каждой жилки говорило мне, каждый мой вздох шептал мне: “Это он!”
“Евгений Онегин” - становление Пушкина-реалиста, освобождение от романтизма путем пародии, тем путем, по которому входит в литературу каждое новое направление. Между тем имя Пушкина прочно ассоциируется у тургеневского героя с романтизмом, и это позволяет ему дать Аркадию совет разубедить Николая Петровича в его привязанностях. “Третьего дня, я смотрю, он Пушкина читает, - продолжал между тем Базаров. - Растолкуй ему, пожалуйста, что это никуда не годится. Ведь он не мальчик: пора бросить эту ерунду. И охота же быть романтиком в нынешнее время!” И советует заменить Пушкина “чем-нибудь дельным”, например, научным трактатом “Материя и сила”, поскольку всерьез убежден, что “порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта”.
В романе не раз будут упомянуты имя и произведения Пушкина: Тургенев выбирает лучшее оружие для сражения с каждым из тех современников, кого позднее будут считать прототипом “нигилиста”. Искусство - третья важная часть проверки базаровских идей на истинность. В разговоре с Аркадием Базаров демонстрирует полное незнание пушкинского творчества и в результате посрамлен перед читателями. Сначала приписывает Пушкину чужую цитату, затем, когда Аркадий его опровергает, предполагает, что Пушкин был военным, и, когда опровергнут вновь, выказывает всю ложность своих представлений о творчестве поэта, так что Аркадий законно возмущается: “Что ты это за небылицы выдумываешь! Ведь это клевета наконец!” А действительно, почему так странно ведет себя этот, казалось бы, прямодушный человек?
Но нигилисты, выясняется, вовсе не равнодушны к литературе. Когда Аркадий в разговоре с Катей оценивает творчество позднего романтика Гейне, его собеседница понимает, каковы его вкусы: “Это в вас еще старые следы вашего сатирического направления...” - а Аркадий думает: “Старые следы! Если б Базаров это слышал!”
Таким образом, Тургенев напрямую связывает материализм и нигилизм с сатирическим “гоголевским” направлением, сторонники которого атакуют направление “пушкинское” со страниц “Современника”. Ведь если Базаров - ум выдающийся, то вместе с ним посрамлено и все направление с его апологетами. Так Тургенев побеждает добролюбовых, этих ниспровергателей авторитетов, неопровержимым авторитетом Пушкина.
Аркадию выпала участь играть роль Ленского при Базарове-Онегине. Но главным оппонентом идеям Базарова является не он, а Павел Петрович Кирсанов. Может быть, это он - Ленский в настоящем? Именно с ним ведет Базаров-Онегин большую часть своих споров, которые приводят к “схватке”, как выразился Павел Петрович. Описывая предысторию Ленского, Пушкин выделяет один из главных фактов “духовной” биографии юного героя:
Он из Германии туманной
Привез учености плоды...
“Под небом Шиллера и Гете” и должна была пробудиться душа романтика.
Упомянутых Пушкиным романтических поэтов защищает в споре с Базаровым именно Павел Петрович, не питающий к ним глубоких чувств, но заступающийся за брата. И если он выступает в роли Ленского, то его речь в свете пародического использования звучит достаточно комично: “Я немцев, грешный человек, не жалую... Еще прежние туда-сюда; тогда у них были - ну, там Шиллер, что ли, Гетте... Брат вот им особенно благоприятствует... А теперь пошли все какие-то химики да материалисты...” Если Ленский влюблен в немцев, то Павел Петрович (“года четыре провел он в чужих краях...”) находит свой идеал в англичанах, джентльменах, и это подчеркивается автором: чтобы скрыть от брата истинную причину дуэли, Павел Петрович даже выдумывает, что его соперник “непочтительно отозвался о сэр Роберте Пиле”. Читатели должны осознавать всю комичность подобного утверждения, но Николай Петрович, зная брата, просто обязан отнестись к его словам серьезно и поверить в сказанное.
Действительно, Павел Петрович приобретает черты Ленского, но только в силу сюжетной переклички: отсюда, в частности, его поражение в ходе дуэли. Но следует отметить чрезвычайно важную особенность “Отцов и детей”: образы главных персонажей ситуационно амбивалентны по отношению к прототипам из пушкинского романа.
Поэтому уже не только сюжет, но и, например, портретные детали отчетливо передают сходство Павла Петровича с Онегиным. Последний, как мы помним,
В своей одежде был педант
И то, что мы назвали франт...
Мы помним также, что Онегин, появляясь в свете, был “как dandy лондонский одет”. Можем заключить, что постаревший педант Онегин - пусть он и человек не 20-х, а 40-х годов - не изменил своим привычкам. Нужно ли удивляться, когда перед нами впервые появляется Павел Петрович, “одетый в темный английский сьют”?
Тургенев выделил в тексте своего романа это последнее слово, но то же самое при описании наряда Онегина сделал и Пушкин:
Но панталоны, фрак, жилет,
Всех этих слов на русском нет.
Пушкин с долей юмора оправдывался перед возможными оппонентами. Таким оппонентом из будущего является Базаров, не терпящий “иностранных и бесполезных слов”, а главное - того, что данные слова обозначают.
Павел Петрович сохранил в себе черты прежнего Онегина, этого героя безвозвратно ушедших дней. Мы видели “фарфор и бронзу на столе” в онегинском кабинете. Может быть, старый Онегин по причине собственного педантизма сохраняет как знак ушедшего времени “бронзовые статуэтки на великолепном письменном столе”? Да и в общении с окружающими Кирсанов-Онегин не переменился. Читатели привыкли ко многому в Онегине:
К его язвительному спору
И к шутке с желчью пополам...
И нас теперь не удивит, если кто-либо вспомнит о нем, ныне постаревшем, следующее: “...он был самоуверен, немного насмешлив и как-то забавно желчен”. Именно “забавно”, так как “онегинская” маска Кирсанова уже архаична: мода изменилась.
Однако мы знаем, как следует отнестись ко внешнему виду Павла Петровича, потому что это объяснил Пушкин на примере Онегина:
Быть можно дельным человеком
И думать о красе ногтей...
Но что говорит Базаров, когда Павел Петрович при первой встрече не подает ему свою “красивую руку с длинными розовыми ногтями”? “Щегольство какое в деревне, подумаешь! Ногти-то, ногти, хоть на выставку посылай!” (С этого момента начинается их противостояние.) И далее о Павле Петровиче: “Я уверен, что он не шутя воображает себя дельным человеком, потому что читает Галиньяшку и раз в месяц избавит мужика от экзекуции”.
Павел Петрович действительно читал Галиньяни, причем регулярно, и пытался устроить поместную жизнь на английский манер, но Тургенев отметил это потому, что и Онегин “читал Адама Смита и был глубокий эконом”, да еще задумывал “порядок новый учредить”, поставить хозяйство на тот же английский манер. Но двумя этими Онегиными давно овладел недуг, “подобный английскому сплину” и определивший поведение обоих в обществе.
Изо всех окружающих только со своим братом, чья судьба представляет комично реализовавшееся вероятное будущее Ленского, с этим любителем немецких поэтов, выполняющим при нем функции упомянутого пушкинского персонажа, Павел Петрович ведет себя в достаточной степени на равных. Остальные, как отмечает автор, “считали его гордецом”. Но и сам “старый” Онегин, думая об Онегине “новом”, в свою очередь “считал его гордецом”. Отношение как бы переносится во времени, но это закономерно: оно неизбежно сопутствует амплуа “нового” человека.
Но что же, Базаров - это в чем-то и Ленский? Безусловно. Но лишь потому, что сам имеет дело с Онегиным. В сцене, в которой Павел Петрович беседует с ним о науке, Базаров отмечает: “Да, немцы в этом наши учителя”. А Павел Петрович, Онегин “старый”, словно вспомнил прежнего Ленского и “учености плоды”, привезенные тем из “Германии туманной”, поэтому в разговоре с Базаровым “слово германцы (выделено автором - В.С.) употребил ради иронии”. Черты и Ленского, и Онегина отражаются в образах антагонистов из тургеневского романа настолько причудливо, насколько позволяет пронизывающий сюжетные действия мотив “дуэли”. Это дуэль времен, и закономерность ее, по Тургеневу, такова: если участвуешь - уже проиграл.
В пушкинском романе отношения героев, если их представить с помощью геометрического образа, точно составляют квадрат (Евгений -Владимир - Ольга - Татьяна), поэтому мотив “рандеву” неразрывно связан с мотивом “дуэли”. Можно заметить, что он даже не вычленим из последнего, так как само рандеву (двойное) можно рассмотреть как в широком смысле “дуэль”: Онегин “наносит удар” Татьяне, но и Татьяне автор предоставляет возможность ответа.
Смертельная рана Ленского - та точка сюжета (но не единого романного хронотопа!), от которой одинаково отстоят два письма и две встречи героев и в которой, если к ней возвратиться, отчетливее видна их зеркальность. Подобная композиционная выверенность наталкивает на мысль, что в романе две дуэли: Евгения с Владимиром - и Евгения с Татьяной. Но в лице Татьяны Онегина настигает судьба. Это две ситуационных проекции одного и того же мотива: и в том, и в другом случае Онегин ведет дуэль с роком, дуэль со своей жизнью. Потому-то Пушкин и бросает своего героя “в минуту, злую для него”, что Онегин проиграл. Он убит, но убит духовно, что хуже. Последняя искра живого чувства, способного зажечь остывшую душу героя, излечить его от цинизма и хандры, погашена самой жизнью. Стоило Онегину вызвать судьбу на дуэль - и он проиграл.
В романе Тургенева два мотива связаны один с другим лишь отчасти. Отношения Базарова и Одинцовой составляют отдельную сюжетную линию. Мотивированное раздвоение образа Ленского (Аркадий - Ленский по возрасту, Павел Петрович - по ситуации, так как главный оппонент) позволяет последовательно рассмотреть и опровергнуть взгляды Базарова на жизнь и в ходе поединка идей, и в ходе поединка рассудка и чувства. Таким образом, жизненная позиция героя, противоречивый характер слов и поступков освещаются автором с разных сторон.
Мотив “рандеву” в целом, как и отдельные сюжетные детали, реализуется пародично. Характеры Анны Сергеевны и ее сестры Кати проецируют черты и функции в сюжете и Ольги, и Татьяны Лариной. И в том, и в другом романе сестры противопоставлены. Подобно Ольге, Анна Сергеевна излишне рациональна, ее чувства рассудочны. Как и Татьяна, она старше сестры, а отличает ее самобытная натура. Как грубо выразился “новый” Онегин, “на остальных баб не похожа”. Катя напоминает Таню Ларину романтическим восприятием действительности, но заурядна, как Ольга. Однако общие пародические проекции в образы героинь не мешают определить, что главенство принадлежит Анне Сергеевне, Татьяне ситуационной.
Комичность ситуации придает то, что Анна Сергеевна как новая Татьяна и Павел Петрович как Ленский старше, а также опытней Базарова-Онегина, чем и отличаются от своих прототипов. Но противопоставленность тургеневских персонажей своим прототипам проявляется не только в их возрасте, но и в характерах: например, одна из характерных черт Анны Сергеевны - в том, что она “не имела никаких предрассудков”, “даже никаких сильных верований”, в то время как Татьяна “верила преданьям” и “ее тревожили приметы”.
Не только отдельные черты и сюжетные детали использует Тургенев для создания образа, ориентированного на соотнесение с уже известным и частичное ему противопоставление. В финале “Отцов и детей” судьба героини идентифицирована с известной читателю судьбой Татьяны: “Анна Сергеевна недавно вышла замуж, не по любви, но по убеждению, за одного из будущих русских деятелей”.
Поскольку Анна Сергеевна опытнее не только Татьяны, но и самого Базарова-Онегина, “дуэли” не происходит: Базаров проигрывает сразу, как только чувствует, что в душе начинает шевелиться чувство. Если Онегин “контролировал ситуацию” и просил Владимира привезти его к Лариным и представить, то развитием событий любовной линии “Отцов и детей” управляет Анна Сергеевна, которая сама проявляет инициативу, обращаясь к Аркадию: “Привезите же с собой и вашего приятеля”. Онегин оценивает сестер Лариных и указывает Ленскому на старшую, Татьяну, которую бы, по его словам, выбрал он (как известно, эти слова в финале подтверждаются). В облике Ольги он находит массу недостатков: “Кругла, красна лицом она...” Татьяна же, кажется, “ни красотой сестры своей, ни свежестью ее румяной” не может с ней сравниться. Но красота Ольги расхожа, тогда как Татьяна выглядит не от мира сего:
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива...
Сравнение позволяет Онегину заключить: “Я выбрал бы другую”.
Базаров, сравнивая сестер Одинцовых, делает подобный вывод, когда рекомендует Аркадию перенести внимание с Анны Сергеевны на Катю: “Но чудо не она, а ее сестра”. И описывает Аркадию те достоинства, которые, по его мнению, могли бы привлечь приятеля в этой девушке “с несколько круглым, но приятным лицом”: “Да, вот эта смугленькая. Это вот свежо, и нетронуто...” - описывает так, как мог бы описать Татьяну, и почти в пушкинскую рифму: “... и пугливо, и молчаливо, и все что хочешь. Вот кем можно заняться”.
Если Онегин не склонен лукавить, не имея намерения разыгрывать из себя соперника, то Базаров уже вынашивает замысел относительно будущей связи с Анной Сергеевной. Этот факт разоблачает Базарова в дальнейшем, когда происходит пародическое событийное перемещение и в результате того, что Евгений “отбивает” у друга его любимую, они с Аркадием-Ленским начинают проявлять знаки внимания уже к разным сестрам.
Как уже было указано выше, сюжетная схема пушкинского романа представлена у Тургенева двумя мотивами. Данные мотивы пересекаются лишь в силу того, что существует пародическое расщепление образов “Отцов и детей” относительно одного определенного прототипа. Так, например, притязания Базарова-Онегина на избранницу Аркадия-Ленского не приводят к столкновению героев, потому что Базаров терпит фиаско. В случае с Феничкой (еще одна пародическая проекция образов сестер Лариных!) шансы Базарова значительно выше, что и приводит к дуэли с псевдодраматическими последствиями.
Ситуация, в которую попадают “старый” и “новый” Онегины, комична до предела. С одной стороны, поцелуй Базарова и Фенички - формальный повод для окончательного выяснения отношений между идеологическими оппонентами. С другой стороны, оба героя имеют на Феничку какие-то определенные виды. Базаров, ревностно отрицавший гнилой романтизм на протяжении всего сюжетного действия, неожиданно меняет маску: Тургенев заставляет своего героя заигрывать с Феничкой, вместе с ней вдыхать аромат розы и при этом выражаться возвышенным квазиромантическим слогом. Но читатели не могут не понимать, что Базаров, грубиян и “исследователь” лягушек, выказывает сантименты простой крестьянке. Чем еще можно объяснить эту невероятную перемену в Базарове, если не общим пародийным контекстом? Скорее всего, писатель попытался высмеять материализуемые поведением Базарова эстетические воззрения Чернышевского, а конкретнее - непоследовательность демократов, расхождение их жизненной “практики” с измышленными “теориями”.
Курьезнее выглядит поведение Павла Петровича. Он, Онегин прежнего времени, вступается за честь брата-Ленского, поэтому и занимает на дуэли его место. Вместе с тем и он имеет виды на Феничку, относится к ней довольно странно, словно ревнует. Если вспомнить историю его давней любви, то станет ясно, что и он попал в комическую ситуацию, а повод для дуэли окажется под сомнением. Дуэль назревала давно, с первой встречи. Но “схватку” предвидел не только Павел Петрович: Феничка, подобно Татьяне, предугадала ее исход.
Сам Тургенев словами своего главного персонажа обращает наше внимание на комизм ситуации: “Поединок наш необычен до смешного”. И действительно, дуэль в тургеневском романе необычна сама по себе, но необычна и в сравнении с той, что описал Пушкин. Кстати, вопрос о сходстве в описании двух дуэлей впервые был сформулирован более шестидесяти лет тому назад эрудитом и талантливым прозаиком Сигизмундом Кржижановским, который, по словам популярного в 1920-х годах пародиста Арго, утверждал следующее: “Дуэль - это варварский пережиток, нелепый способ разрешения принципиальных вопросов лотерейным путем. Такова дуэль Онегина и Ленского, такова же дуэль Базарова и Кирсанова, представляющая тонкую и злую пародию на онегинский поединок!” (6)
На связь “дуэльных” эпизодов в своих исследованиях обращали внимание А.И.Батюто (7) и Ю.М.Лотман (8): был отмечен тот факт, что Онегин предлагает в качестве своего секунданта мосье Гильо, слугу, а Базаров предлагает на эту роль камердинера Петра. Можно уточнить, что и это деталь пародического плана. Онегин нарушает правила приличия, приглашая своего слугу в секунданты. Базаров нарушает правила приличия, то есть “принсипы”, вдвойне, приглашая в секунданты слугу чужого, слугу того человека, честь которого собирается защищать на дуэли его родной брат. Что касается слуг-секундантов, то в ходе дуэли они проявляют равноценную трусость.
Позволю себе предположить, что сцена дуэли, как никакая другая в “Отцах и детях”, обнаруживает параллелизм всех художественных деталей с соответствующей сценой в “Евгении Онегине”. А все отличия в деталях обусловлены задачей пародического использования.
Ленский вызывает Онегина на дуэль через Зарецкого, сплетника, которому Онегин безусловно не доверяет. Может ли Онегин пожилой, наученный опытом, вызвать на дуэль нового, молодого Онегина через третье лицо? Конечно, нет. Поэтому Павел Петрович является к Базарову сам. И предлагает дуэль на старых пистолетах, что мы включаем в круг ассоциаций с сюжетом пушкинского романа.
Перед дуэлью Базаров, как Ленский, очень возбужден, долго не может уснуть. Его враг, напротив, спит мертвым сном, он даже опаздывает на дуэль, как это уже бывало с Онегиным. Как и в “прошлый” раз, “идет Онегин с извиненьем”: “Извините, я кажется заставил вас ждать”. И опять реплики героев предельно лаконичны. “Что ж, начинать?” - спрашивал Онегин, и Ленский отвечал: “Начнем, пожалуй”. “Мы можем приступить?” - предлагает Павел Петрович, и Базаров соглашается: “Приступим”. Враги начинают медленно сходиться. Онегин и Павел Петрович стреляют первыми. В этот момент и исчерпывается ситуационное сходство пушкинского и тургеневского персонажей. Онегин попал в цель, Павел Петрович промахнулся. Можно сказать, жизнь не дала “прежнему” Онегину повторного шанса.
Стрелялись, мы помним, два Онегина. Промах поставил Павла Петровича в положение Ленского. Случай проявить себя Онегиным представился Базарову. Согласно правилам дуэли Базаров должен был, по формулировке Пушкина, “метить в ляжку иль в висок”. Итак, у Базарова есть выбор: унизить противника или убить его. Но он, как участник комической сцены, стреляет наугад. После выстрела Онегина Ленский “на грудь кладет тихонько руку”. Если “Отцы и дети” - произведение пародическое, травестийное, то куда должен “тихонько положить” свою красивую руку Павел Петрович, “нынешний” Ленский? “Павел Петрович дрогнул слегка и хватился рукою за ляжку”.
Пародическая смерть ограничивается обмороком в результате легкого ранения. Но Павел Петрович убит морально и сразу по двум причинам: во-первых, он проиграл дуэль, а во-вторых, его лекарь - Базаров, не умеющий и не желающий “печально подносить лекарство”. Таким образом, Павел Петрович подвергается двойному унижению. Он давно затеял “схватку” - и проиграл. Но Базаров также не выиграл: он должен исполнять обязанности врача, ранив дядю своего товарища, одного из хозяев имения, в котором его, Базарова, принимали на правах гостя. Онегин новый начал идеологическую дуэль с Онегиным старым, и так как в конце концов она свелась к банальной перестрелке, то он может считать проигравшим и себя самого: позор ему, разночинцу, если он согласился играть по дворянским правилам. Что касается Павла Петровича, то Тургенев в последний раз на страницах своего романа показывает его похожим на мертвеца. “Да он и был мертвец”, - в заключение констатирует автор.
Проигравший должен умереть, потому Павел Петрович так и выглядит. Но поэтому же должен умереть и Базаров.
Драматизм дуэли оказался мнимым. Но само движение сюжета вынуждает Тургенева похоронить своего героя. Это, как и отграничение одной от другой сюжетных линий “дуэли” и “рандеву”, сделано сознательно. Должен был быть какой-то незначительный повод для того, чтобы и Базаров умер, и были выявлены его непрофессионализм и поверхностность знаний в даже столь занимающей его медицине. К тому же Тургенев не мог бы позволить Павлу Петровичу убить противника. Писатель стремится создать у читателей представление, что Базарова-Онегина побеждает сама судьба: он может отрицать все, что встречает в жизни, но сама жизнь отрицает Базарова смертью. Смерть физическая и смерть духовная уравнивают героев, положив предел их спорам, поскольку жизнь реальная и всеобъемлющая шире любой из идеологий и важнее любого из “принсипов”.
“Новый” Онегин умирает. Он сходит в ту же могилу истории, что и Ленский с его романтизмом. Особенно поражает то, что за возвышенной патетикой тургеневского описания могилы Базарова скрывается саркастическая насмешка автора над жизненным итогом своего героя. Эту скрытую насмешку воплощает пародическое использование Тургеневым тех деталей, из которых Пушкин создал образ могилы Ленского и которые мы выделим в приводимых ниже фрагментах романа в стихах:
Там соловей, весны любовник,
Всю ночь поет; цветет шиповник,
И слышен говор ключевой, -
Там виден камень гробовой
В тени двух сосен устарелых.
Пришельцу надпись говорит:
“Владимир Ленский здесь лежит...” /.../
Бывало, в поздние досуги
Сюда ходили две подруги,
И на могиле при луне,
Обнявшись, плакали оне.
Но ныне... памятник унылый
Забыт. К нему привычный след
Заглох. Венка на ветви нет...
Описывая могилу героя-романтика, Пушкин прибегает к использованию романтических клише: пение соловья, величественный вид старых деревьев, две девы при луне... А Тургенев повторяет все пушкинские детали, но при этом подает их в снижении, приближая описываемое к жизни реальной. И получается несколько жестокая, но справедливая по отношению к героя травестия: Тургенев, описывая могилу Базарова, не глумится над умершим, а это сама нигилистка судьба, чуждая проблемам этики, деромантизирует героя, всю жизнь боровшегося с романтическим мировосприятием. Это она замыкает жизненный круг “нового” Евгения могилой Ленского: “Но между ними есть одна, до которой не касается человек, которую не топчет животное: одни птицы садятся на нее и поют на заре. Железная ограда ее окружает; две молодые елки посажены по обоим ее концам: Евгений Базаров похоронен в этой могиле. К ней, из далекой деревушки, часто приходят два уже дряхлые старичка - муж с женою. Поддерживая друг друга, идут они отяжелевшею походкой; приблизятся к ограде, припадут и станут не колени, и долго и горько плачут, и долго и внимательно смотрят на немой камень...”
Итак, можно подвести итог сопоставлению сюжетных схем: пародический план “Отцов и детей” - основное средство выражения идеи романа и отношения автора к реальным прототипам Базарова. Тургенев, вложивший в образы старших Кирсановых и некоторые черты собственного характера, сожалеет о том безвозвратно ушедшем времени, когда и Пушкин со своим героем, и его младшие современники, к которым мы причисляем автора “Отцов и детей”, вносили новое в жизнь и культуру. В середине ХIХ века представители этого поколения идейно мертвы, как мертв Павел Петрович Кирсанов. Вместе с тем и молодое поколение, отвоевывающее себе место под солнцем, не несет с собой ничего нового, что было бы достойно внимания Тургенева.
Да, романтизм к 60-м годам безнадежно устарел и как мироощущение, и как стиль поведения, исчерпав себя вырождением в набор штампов. Но на смену ему пришли материализм, утилитаризм и нигилизм базаровых-добролюбовых, всегда влекущие за собой бездуховность. А в основе нигилизма своего героя писатель и видит все тот же романтизм, проявляющийся в утопичности оторванных от реальности идеологии и философии. Все оторванное от жизни гибнет, поэтому гибнет и “самоломанный” Базаров.
Тургенев поступает мудро и честно. Он поднимается над идейной схваткой своих персонажей, как и над идейной схваткой своих современников. Это и позволяет Тургеневу с помощью старинного оружия, пародической формы романа, победить в ходе его личной дуэли с “детьми”, демократами. В романе нигилист умирает, а остаются жить поседевшие романтики, такие, как его отец. Подобно этому, и тургеневский роман с зашифрованным в нем пушкинским сюжетом остается жить после смерти критиков-оппонентов: как восставшего против жизни Базарова побеждает жизнь, так и тех восставших против искусства, кто разглядел в образе тургеневского героя пародию на самих себя, побеждает стремящееся к свободе творчество хорошего пушкинского ученика.
1. И.М.Дегтеревский. Тургенев и Пушкин.- Ученые записки МГПИ им. Потемкина, М., 1960, т.СVII, вып.10, с.57-83.
2. Л.Н.Назарова. К истории творчества Тургенева 50-60-х годов. Тургенев о Пушкине-драматурге. - в кн.: И.С.Тургенев (1818-1858). Статьи и материалы. Орел, 1960, с. 146-147.
3. А.И.Батюто. К вопросу о традициях Грибоедова и Пушкина в творчестве Тургенева-романиста. - в кн.: А.Батюто. Тургенев-романист. Л., Наука, 1972, с. 385.
4. Ю.М.Лотман. Пушкин. Спб., Искусство-СПБ, 1995, с.458-459: “В определенной традиции “онегинская ситуация” - это конфликт между “онегинским” героем и героиней, связанной с образом Татьяны. Так будут строиться основные романы Тургенева..., причем тургеневская версия романа онегинского типа настолько прочно войдет в русскую традицию, что станет определять восприятие и самого пушкинского текста.
Однако одновременно можно будет указать и на истолкование “онегинской ситуации” как столкновения двух мужских персонажей (конфликт: Онегин - Ленский)... Показательно с этой стороны то, что... Тургенев в “Отцах и детях” оставил излюбленный тип организации романного материала ради “мужского конфликта”.
5. А.И.Батюто. Там же. С. 373.
6. А.Арго. Альбатрос. - в кн.: С.Кржижановский. Возвращение Мюнхгаузена. Л., Художественная литература, 1990, с. 535.
7. А.И.Батюто. Там же. С. 372-373.
8. Ю.М.Лотман. Там же. С.458, сноска. Здесь Лотман останавливает внимание на “почти пародийном (а именно: пародическом - В.С.) параллелизме ряда эпизодов”.