МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Федеральное агентство по образованию

Государственное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«Поволжская государственная социально-гуманитарная академия»

Кафедра русской, зарубежной литературы

и методики преподавания литературы

А.В. ДРУЖИНИН О повестях

Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО 40-х гг.

Дипломная работа

Выполнила:

студентка V курса ИФО

Допустить к защите

«___»________2009 г.

Заф.кафедрой:

д.п.н., проф.

_________О.М. Буранок

Научный руководитель:

д.ф.н., проф.

Н.Б. Алдонина

Самара

2009

Содержание

Введение

Глава I. Эстетические воззрения А.В. Дружинина конца 40-х годов XIX века

Глава II. А.В. Дружинин о повести Ф.М. Достоевского «Слабое сердце»

Глава III. Повесть Ф.М.Достоевского «Белые ночи» в восприятии А.В. Дружинина

Глава IV. Незавершенный роман Ф.М. Достоевского «Неточка Незванова» в оценке А.В. Дружинина

Заключение

Список использованной литературы

Введение

Предметом нашего исследования являются критические отзывы А.В. Дружинина о повестях Ф.М. Достоевского 40-х гг. – «Слабое сердце», «Белые ночи» и незавершенном романе «Неточка Незванова».

Александр Васильевич Дружинин – литератор в самом обширном смысле этого слова. Он был прозаиком, драматургом – создателем пьес, печатавшихся в «Современнике», поэтом, а еще критиком, журналистом, фельетонистом, переводчиком, мемуаристом. Ему принадлежала идея создания Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым (впоследствии – Литературного фонда). В середине позапрошлого века большая часть литературного наследия А.В. Дружинина была собрана и представлена в восьмитомном собрании его сочинений известным издателем Н.В. Гербелем. Седьмой том, один из самых объемных, включал в себя литературную критику.

Уже С.А. Венгеров писал о том, что седьмой том собрания сочинений Дружинина «должен быть у всякого мало-мальски интересующегося русскою литературою»¹. В самом деле, в нем помещены большие статьи о Пушкине, Фете, Щедрине, Полежаеве, Майкове, Гончарове, Тургеневе, Писемском, Островском, Льве Толстом, Белинском и более мелкие о Козлове, Веневитинове, Ростопчиной, Полонском и др. Из этого видно, что А.В. Дружинин едва ли оставил без рассмотрения хотя бы одно сколько-нибудь крупное явление русской литературы.

Критический талант Дружинина нельзя понять вне его общего литературного облика. Современники называют Дружинина «честным рыцарем» литературы. И если рыцарство – это прежде всего служение, то его служение литературе было истовым, истинно подвижническим и самоотверженным.

В русскую литературу Дружинин вошел как автор повести «Полинька Сакс», опубликованной в декабрьской книжке «Современника» за 1847 г. В ней он в духе «натуральной школы» и под влиянием романов Жорж Санд отстаивал право женщины на свободу чувств. Не случайно в нем видели «адвоката женского сердца»².

Вторая половина 40-х гг. в русской литературе была переломной. Относительная закостенелость общественной жизни сказывалась в некотором равнодушии читателей к поэзии и драматургии, неизменных спутниках интенсивных эпох.

На первый план выдвигалась аналитическая проза. Громадный успех имели альманахи, изданные Н.А. Некрасовым, - «Физиология Петербурга» (1845) и «Петербургский сборник» (1846) со статьями В.Г. Белинского, очерками И.С. Тургенева, А.И. Герцена, Д.В. Григоровича, Ф.М. Достоевского, В.И. Даля, И.И. Панаева и других авторов. Это были своеобразные манифесты «натуральной школы» - реалистической школы, возглавляемой и пропагандируемой В.Г. Белинским. Усвоив великие достижения Пушкина, Гоголя, Лермонтова, она опиралась на социальный анализ, особенно выделяя типизацию образов и демократизацию типов и сюжетов. На первых порах такие принципы приводили к некоторой статичности и внешней описательности, но даже тогда было заметно стремление наиболее талантливых писателей углубиться в подробности жизни героев, показать движение мыслей и чувств персонажей.

Социальная типизация и психологизм характерны для первых романов «натуральной школы» - «Кто виноват?» А.И. Герцена и «Обыкновенная история» И.А. Гончарова, появившихся в 1847 г.

В рассматриваемый период обильно расцвели и утопии самых разных видов – от крайне социалистических (идеи петрашевцев) до крайне реакционных (славянофильские концепции). Возродился и новый вариант романтизма в литературе, метод, где должное вытесняет сущее, идеал торжествует над реальностью (философские повести В.Ф. Одоевского, романы А.Ф. Вельтмана, рассказы и повести Ап. Григорьева).

Большое впечатление производили на русского читателя ранние романы и рассказы Ч. Диккенса, где причудливо совмещались реалистическая сатира и романтическая сказка, трезвый критический взгляд на современный мир и сентиментальное настроение. Колоссальный успех имели в сороковых годах романтические романы Жорж Санд, в центре которых стояла главная проблема западноевропейской и русской мысли той поры - освобождение личности (особенно женщины) от общественных пут, от традиционной морали. Этот вопрос в совокупности с больной русской проблемой – судьбами крепостного крестьянства – был главным и для «натуральной школы», а некоторая расплывчатость в постановке и решении его вносила романтическую «дымку» в реалистический метод.

Все это не могло не оказать влияния на творчество Дружинина, его мировоззрение.

Вслед за молодым Ф.М. Достоевским и предвещая Л.Н. Толстого, он стремится к «исповедальному» изложению событий и чувств героев: его первые повести - или собрание писем, или рассказы персонажей о себе.

Свободное, хотя и несколько сентиментальное описание женской любви в «Полиньке Сакс» вошло в русскую прозу как предвестие женских образов Тургенева и Достоевского. Повесть вызвала восторженные отзывы Белинского, Некрасова, Тургенева, Достоевского, Л. Толстого, Чернышевского и др.

После столь успешного дебюта Дружинин вошел в редакционный кружок «Современника» Некрасова и Панаева, он становится постоянным сотрудником журнала, в котором, помимо повестей и рассказов, помещает ежемесячные обозрения литературы под названием «Письма Иногороднего подписчика…», статьи о русских и зарубежных писателях.

Тема «Дружинин и Достоевский» в современном литературоведении почти не рассматривалась. Данное обстоятельство обусловлено тем, что творчество главы «эстетической» критики на протяжении нескольких десятилетий замалчивалось. Недостаточная изученность данной проблемы отчасти обусловливалась и скудностью имеющихся материалов. До сих пор выявлено всего три отзыва Дружинина о Достоевском. Два из них, помещенные в «Письмах Иногороднего подписчика …» за декабрь 1848 г. («Белые ночи»), январь и февраль 1849 г. («Неточка Незванова»), были проанализированы А.М. Бройде, автором первой монографии о критике – «А.В. Дружинин. Жизнь и творчество (Copenhagen, 1986)» и А.М. Штейнгольд в статье «А.В. Дружинин – фельетонист и критик о раннем творчестве Достоевского», помещенной в сборнике «Русская критика и проблемы национального самосознания» (Самара, 1997). А.Л. Осповатом обнаружен в архиве писателя в РГАЛИ третий отзыв Дружинина о повести Достоевского «Слабое сердце», который был опубликован им в статье «А.В. Дружинин о молодом Достоевском».

Нельзя сказать, что, анализируя творчество Дружинина и Достоевского, литературоведы не касались рассматриваемой проблемы. Так, Б.Ф. Егоров в статье «Проза А.В. Дружинина» обратил внимание на то, что «озлобленная душа Сакса, героя повести Дружинина «Полинька Сакс», в какой-то степени – отдаленное предвестие будущих персонажей Достоевского»³. В чертах Вальховского (роман Дружинина «Жюли») он усматривает черты князя Валковского из «Униженных и оскорбленных». Достоевская стилистика усматривается им и в образе изломанного и издерганного Кости («Рассказ Алексея Дмитрича»), который, по выражению исследователя, «вписался бы в круг «мальчиков» из «Братьев Карамазовых»⁴. В образе Лели, главной героини повести «Лола Монтес» просматриваются черты Настасьи Филипповны из «Идиота»⁵. Внутрисемейные отношения в «Рассказе Алексея Дмитрича», по Б.Ф. Егорову, также своеобразное предчувствие мотивов зрелого Достоевского.

Однако целостного анализа проблемы в перечисленных работах нет: каждый исследователь преследует свою определенную цель. В основе статьи А.Л. Осповата – публикация отрывка из незавершенной статьи Дружинина о русской литературе 1848 г., содержащего отзыв о повести Достоевского «Слабое сердце». А.М. Штейнгольд сосредоточивает внимание на своеобразии подхода Дружинина-критика и Дружинина-фельетониста к творчеству раннего Достоевского и т. д. Не касается проблемы «Дружинин и Достоевский» и Л.И. Щеблыкина-Шевцова, вопреки заглавиям ее монографий –«Эстетическая теория А.В. Дружинина и русская литература 40-50-х гг. XIX века» (Пенза, 1998), «Литературно-критическая деятельность А.В.Дружинина в 40-50-е годы XIX века»(Москва, 2001). Сказанное и обусловливает актуальность нашего исследования.

Целью исследования является анализ всей совокупности суждений А.В.Дружинина о произведениях Ф.М. Достоевского 40-х гг. в соответствии с эстетическими воззрениями обоих и их эволюцией.

Упомянутой целью обусловлены и задачи исследования:

выявление всех суждений А.В. Дружинина о Ф.М. Достоевском в обозрениях журналистики, статьях и рецензиях;

уяснение литературно-эстетических воззрений обоих писателей 40-х гг.;

анализ отзывов А.В. Дружинина о повестях «Белые ночи», «Слабое сердце» и незавершенном романе «Неточка Незванова»;

определение характерных особенностей поэтики Ф.М. Достоевского, проявившихся в названных произведениях;

уяснение критического мастерства А.В. Дружинина в рассматриваемых работах.

Объектом исследования в дипломном сочинении является критическое наследие А.В. Дружинина.

Предметом исследования – его суждения о творчестве Ф.М. Достоевского 40-х гг. XIX века.

Источниковедческой базой исследования являются работы отечественных и зарубежных ученых, специализирующихся на изучении творчества Ф.М. Достоевского (В.Я. Кирпотина, М.М. Бахтина, В.А. Туниманова, И. Волгина и др.) и А.В. Дружинина (Б.Ф. Егорова, А.М. Бройде, А.М. Штейнгольд, Н.Н. Скатова, Н.Б. Алдониной, Л.И. Щеблыкиной-Щевцовой и др.), а также эпистолярные и мемуарные материалы деятелей 40-60-х гг. XIX века.

Практическая значимость работы. Результаты проделанной работы могут найти применение на уроках литературы при изучении творчества Ф.М. Достоевского, в частности, повести «Белые ночи» в 9 классе, при рассмотрении обзорной темы, посвященной литературе 40-х гг. XIX века. Материалы исследования могут использоваться и во внеклассной работе (викторины, олимпиады, литературные вечера), на факультативных занятиях по русской литературе, в кружковой работе.

Структура работы. Дипломная работа состоит из Введения, четырех глав, Заключения и списка использованной литературы, насчитывающего 86 наименований.

Во Введении обосновывается актуальность выбранной темы, определяются цель и задачи исследования.

Первая глава посвящена анализу эстетических воззрений А.В. Дружинина.

Во второй главе рассматривается отзыв А.В. Дружинина о повести Ф.М. Достоевского «Слабое сердце».

Третья глава посвящена анализу критических суждений А.В. Дружинина о повести Ф.М. Достоевского «Белые ночи».

В четвертой главе речь идет о восприятии А.В. Дружининым незавершенного романа Ф.М. Достоевского «Неточка Незванова».

В Заключении делаются выводы по проделанной работе.

Глава I. Эстетические воззрения А.В. Дружинина конца 40-х годов XIX века

Почти все суждения А.В. Дружинина о Достоевском приходятся на 40-е годы. Данное обстоятельство побуждает нас к рассмотрению творческого пути писателя и критика и его эстетических воззрений, в частности.

А.В. Дружинин происходил из дворян. Получив прекрасное домашнее образование, в шестнадцать лет он поступил сразу во второй класс Пажеского корпуса (1841). Система исчисления в то время была обратной – шестой класс считался самым младшим, а первый – старшим. Пажеский корпус был одним из привилегированных учебных заведений России, готовившем офицеров для обслуживания членов царской семьи.

По окончании Пажеского корпуса А.В. Дружинин был выпущен прапорщиком в лейб-гвардии Финляндский полк, где уже служили два его брата и где он близко сошелся с известным художником П.А. Федотовым. Впоследствии А.В. Дружинин напишет статью о П.А. Федотове, которая до сих пор является главным источником биографии художника.

Видя слабое здоровье А.В. Дружинина и его начитанность, друзья по полку выбрали его заведующим полковой библиотекой. Это дало А.В. Дружинину возможность знакомиться с новинками литературы, с новейшими общественными теориями.

40-е годы в России знаменовались поисками передовой мыслью верной теории общественного развития. В это время большую популярность приобрели утопические теории (Фурье, Сен-Симон, Оуэн и др.).

Но, молодой А.В. Дружинин не входил, подобно Ф.М. Достоевскому, в кружок М.В. Петрашевского, но не мог не испытать влияния идей утопического социализма, знакомясь с ними по романам Ж. Санд и Э. Сю. Еще в 1934 г. в статье «Толстой и Дружинин в 60-х гг.» К.И. Чуковский писал о том, что молодой Дружинин был «чуть-чуть фурьеристом»⁶. К.И. Чуковского поддержал Б.Ф. Егоров, утверждавший, что успех идей утопического социализма в 40-х годах в России был настолько велик, «что они притягивали к себе людей как будто бы совершенно не склонных по своему характеру и психологическому облику к увлечениям. Например, юный «денди» 21 года, эпикуреец, скептик А.В. Дружинин, в будущем глашатай английских аристократических форм жизни и теории «чистого искусства», был тогда искренне захвачен новыми идеями»⁷.

6 октября 1845 г. Дружинин записал в дневнике: «Все, что я читаю теперь, это сочинение Buret о нищете низших классов во Франции и Англии, да романы Ж. Санда. Исследовать попытки социальных реформ последнего времени – вот моя цель, и я теперь с нетерпением ожидаю издания «Revue indиpendantе»⁸.

Из-за слабого здоровья, а, главное, из желания иметь больше времени для самообразования Дружинин в январе 1846 г. выходит в отставку и поступает в канцелярию Военного министерства. Служба была необременительна и многие из его сослуживцев занимались литературой.

Дружинин дебютировал повестью «Полинька Сакс», опубликованной в декабрьской книжке «Современника» за 1847 г. В ней в духе «натуральной школы» выступил в защиту свободного чувства.

А.М. Бройде, автор первой монографии о Дружинине, выводил Дружинина за пределы «натуральной школы», указывая на психологизм, на романтический сюжет, сжатый в стремительный слог. Он видел успех повести в том, что читателю «начинал надоедать поток физиологических очерков и рассказов, заливающих литературные журналы в течение последних лет. Повесть Дружинина уносила читателя от хлопот ежедневной жизни, которыми были переполнены произведения «натуральной школы» с их грязными дворами, вонючими лестницами, темными комнатами Акакиев Акакиевичей Башмачкиных, «мудрецов» Прохарчиных, Макаров Девушкиных; от лиловых носов петербургских пьяниц, грубых сторожей, промерзших кучеров и Т. д.»⁹.

Сюжет повести несложный, в ней рассказывается о том, как петербургский чиновник 32 лет Константин Сакс женится на 18-тилетней девушке Полиньке, только что вышедшей из пансиона. Сакс пытается ее развить, возвысить до себя (предлагает ей романы Ж. Санд), но Полинька их отвергает в силу своей инфантильности. Сакс стремится вызвать у жены интерес и сочувствие к собственной служебной деятельности, сделать ее помощником и другом, однако в конце повести вынужден признать, что его постигла «пиррова победа» в борьбе за свободу чувств и развитие личности Полиньки.

Дружинин подчеркивает, что инфантильность героини – прямое следствие пансионского воспитания, не готовившего девушек к серьезной деятельности. Считалось, что музыка, вязание и знание языков – это все, что нужно женщине для того, чтобы быть хорошей супругой.

Бывший знакомый Полиньки князь Галицкий, воспользовавшись отсутствием Сакса, влюбляет в себя Полиньку. Сакс, узнав об этом, добивается развода, и Полинька выходит замуж за Галицкого, но через несколько лет замужества понимает, что она всегда любила Сакса. Полинька умнеет, начинает глубже чувствовать, но поздно: она умирает от чахотки.

Проблема развода у Дружинина скомкана, вынесена за пределы сюжета: ведь в условиях николаевского времени бракоразводный процесс был почти невозможным в реальной жизни делом. Дружинин предпочел здесь по аналогии с некоторыми сюжетными ходами раннего драматического варианта сказочно-романтическое разрешение ситуации; как удалось Саксу добиться развода, мы не знаем.

В.Г. Белинский положительно оценил повесть А.В. Дружинина, рисующую результаты светского воспитания девушки, уродующего ее, убивающего в ней способность мыслить, трудиться и глубоко чувствовать. Путь перевоспитания современной женщины, развития ее интеллекта Дружинин усматривал в предоставлении ей прав на свободу чувства. Писатель ратовал за освобождение женщины от социальных пут. Носителем нового, подлинно гуманного отношения к женщине в его повести является не крестьянин и не разночинец – бедняк и протестант, отрицающий устои современного общества, как в стихотворениях Н.А. Некрасова или повестях А.И. Герцена, а крупный чиновник либерального типа – Сакс.

Уже В.Г. Белинский отметил связь между «Полинькой Сакс» и романом Ж. Санд «Жак». Некоторые исследователи прямо писали о подражании А.В. Дружинина Ж. Санд, копировании ее романа, вторичности «Полиньки Сакс»: «Юный А.В. Дружинин целиком взял сюжет и основные мотивы своей повести из Жорж-Зандовского «Жака», – пишет С.А. Венгеров¹⁰.

«Написанная под сильным влиянием повести Жорж Санд «Жак», - заявлял А.Г. Цейтлин, - «Полинька Сакс» не отличалась художественной самостоятельностью»¹¹.

«А.В. Дружинин пытался прямо скопировать Ж. Санд в «Полиньке Сакс», - писал В.И. Кулешов, - но произведение получилось слабое, искусственное»¹².

На наш взгляд, наиболее справедливой является точка зрения тех ученых, которые признавали самостоятельность произведения А.В. Дружинина (Б.Ф. Егоров, А.М. Бройде, Т. Ф. Рябцева). Действительно, «Полинька Сакс», как и «Жак», имеет эпистолярный характер. Сюжет «Жака» как будто бы точно предваряет замысел «Полиньки Сакс»: честный, умный, немолодой Жак женится на юной и недалекой Фернанде, вскоре влюбляющейся в красивого, пустоватого Октава; Жак, не желая препятствовать их взаимной любви, добровольно устраняется. Многие детали сюжета дружининской повести также напоминают роман Жорж Санд: отъезд Жака из дому, откровенности в переписке Фернанды с подругой-наперсницей Клеманс и т. п., изредка нарушаемый вставками от автора-издателя (однако следует учесть, что эпистолярная форма повествования вообще широко применялась в западноевропейской и русской литературе, особенно в периоды сентиментализма и романтизма). Сходны герои: Сакс – Жак, Полинька – Фернанда, Галицкий – Октав, родители Полиньки – родители Фернанды.

Но есть и существенные различия. Б.Ф. Егоров обнаружил в архиве А.В. Дружинина и опубликовал набросок плана драмы о семье Саксов. Исходя из него, ученый полагал, что будущая «Полинька Сакс» мыслилась тоже в виде драмы. Это не совсем так. Творческая история «Полиньки Сакс», как показано Н.Б. Алдониной, очень сложна, и в настоящей работе нет необходимости ее воспроизводить. Ясно одно: мысль о создании повести, как и желание придать ей эпистолярную форму, возникли у А.В. Дружинина не сразу¹³, он обращался от драмы к повести, от повести к драме и. т. п., прежде чем остановился на окончательном варианте – повести в письмах.

Но вернемся к плану драмы о семье Саксов. Не дописанный или не сохранившийся полностью, он многое раскрывает в творческой истории самой знаменитой из повестей Дружинина. Основная сюжетная канва и основные черты характера всех трех главных персонажей были задуманы в основном так же, как и в окончательном прозаическом варианте 1847 г. Но по справедливому наблюдению Б.Ф. Егорова, интересны некоторые оттенки, которые показательны именно для первоначального плана. Прежде всего, это отчетливое стремление к творческой полемике с Жорж Санд.

А.В. Дружинин, как замечает Б.Ф. Егоров, уже на раннем этапе работы над сюжетом, в конспекте драмы, спорит с писательницей, видя в ее женских образах неестественную, нарочитую экзальтацию: «Женщины Жорж Занда даже часто смешны идеальным своим взглядом на жизнь и исключительностью своих чувств в пользу одной страсти»¹⁴.

Идеализация женских образов, женской любви имела место и в русской литературе. Что же касается «исключительности чувств в пользу одной страсти» и именно страсти любовной, то это в самом деле своеобразие романов Жорж Санд. Хотя сходные женские образы мы найдем и в новейшей французской литературе той поры (у Стендаля, у Мериме), Жорж Санд довела эти особенности до гиперболизма, до болезненности.

Герои жорж-сандовского «Жака» на протяжении всего повествования погружены в атмосферу любви, упоительно купаются в ней, сказочно преодолевают все препятствия (например, Октав, окруженный в доме разгневанными офицерами, все же умудряется каким-то образом по крышам убежать от своих караульщиков).

Все персонажи, за исключением отвратительной мадам де Терсан, идеальны, возвышенны, благородны и своей жизнью как бы искупают и преодолевают грязные, греховные связи предшествующих поколений (например, чистейшая и честнейшая Сильвия - плод прелюбодейства; по матери она сводная сестра Фернанды, по отцу - Жака). Даже эгоистичный в своей страсти Октав полон благородства и самопожертвования.

Хотя любовь – основное побуждение героев, сквозь весь роман проходит лейтмотивом мысль, что любовь временна, что она непостоянное чувство и что любящим уготован печальный финал. Жак требует уничтожить брак, взаимные обязательства, необходимо лишь обеспечить существование детей, рожденных от союза мужчины и женщины. Некоторые персонажи предаются свободной любви, не будучи в браке (Сильвия, Октав).

Романтический максимализм, гипертрофия личного, индивидуалистического начала во многом объясняются стремлением противостоять прозаической действительности, что особенно сказывалось в женских образах и характерах, отгороженных от общественной деятельности, в которых усиливались и углублялись именно любовные страсти.

В русском же быту, в общественном сознании, отражаемом, естественно, и в литературе, поведение женщины и изображение женской страсти предполагало известные границы; во многих произведениях ощущаются жесткие нравственные запреты (образ Веры в «Герое нашего времени») или сила традиционных нравственных идеалов (пушкинская Татьяна). В сороковых годах чрезмерность страсти воспринималась уже как искусственная душевная распущенность (любовные переживания юного Адуева в «Обыкновенной истории» Гончарова), и все больше проступало трезвое, даже ироническое, отношение к романтическим страстям и героям, как правило, применительно к мужским персонажам.

Различны и финалы повести, что вынужден был признать даже С.А. Венгеров. У Жорж Санд повесть заканчивается смертью Жака, а Октаву и Фернанде предстоит наслаждение счастьем. У Дружинина Полинька так поражена поступком мужа (Константин Сакс вместо дуэли с Галицким, как предполагала Полинька, дает ей развод), что начинает его любить, сомневаться в своем чувстве к Галицкому. Эти сомнения вносят разлад в семейную жизнь, подтачивают ее здоровье. Через год после своей второй свадьбы Полинька умирает с сознанием, что она любит только Сакса, а к Галицкому чувствует жалость¹⁵.

Повесть «Полинка Сакс» имела огромный успех. Его признавали Н.А. Некрасов, В.Г. Белинский, П.В. Анненков, А.Ф. Писемский, И.С. Тургенев, Ф.М. Достоевский. Н.Г. Чернышевский в «Что делать?» и Л.Н. Толстой «Живом трупе» отталкиваются от «Полиньки Сакс», используя мотив самоустранения мужа.

У Дружинина появилось большое количество подражателей, его стали считать «адвокатом женского сердца». По словам А.В. Старчевского, «не было семейства, где бы матери и дочки не засыпали с этой повестью в руках, не старались всеми путями и средствами собрать справки: кто такой этот симпатичный адвокат и защитник всякой увлекшийся и неопытной девушки и женщины»¹⁶.

После успешного дебюта А.В.Дружинин вошел в редакционный кружок «Современника» как желанный автор и как добрый товарищ. Он становится постоянным сотрудником журнала. Н.А. Некрасов в письме к И.С. Тургеневу от 12 сентября 1848 г. дает такую характеристику новому литератору: «А.В. Дружинин малый очень милый и не то, что Иван Александрович (Гончаров. – Ф.Е.): Все читает, за всем следит и умно говорит. Росту он высокого, тощ, рус и волосы редки, лицо продолговатое, не очень красивое, но приятное; глаза, как у поросенка»¹⁷.

Главные темы следующего произведения А.В. Дружинина – повести «Рассказ Алексея Дмитрича» («Современник», 1848, № 2) – судьба «лишнего человека», семейный гнёт, гибельное самопожертвование героини. Повесть написана при поддержке В.Г. Белинского, в ней нашли яркое отражение идейные и художественные искания прогрессивной русской интеллигенции середины XIX века. Повесть интересна не только принадлежностью к «натуральной школе», но и оригинальным психологизмом, своеобразно характеризующим переходный период от лермонтовской манеры к глубокому психологизму Достоевского и Толстого.

В повести «Лола Монтес» (1848) главная героиня Лёля получает за свой независимый нрав имя известной испанской танцовщицы и авантюристки. Родители желают выдать Лёлю за нелюбимого человека, она всячески сопротивляется этому, пытаясь отстоять свою независимость. Когда выясняется, что Лёлю не сломить, родители вместе с ее братом решаются на обман. Узнав об этом, Лёля решается на протест, она хочет мстить. В конце повести Лёля более чем оправдывает данное ей прозвище: она готова к борьбе. «Лола Монтес» не дошла до читателя. «Иллюстрированный альманах» Н.А. Некрасова и П.И. Панаева (Санкт-Петербург, 1848), в который вошла повесть, был запрещен цензурой.

Уже в первых произведениях А.В. Дружинина можно было обнаружить некоторую нарочитость, авторскую заданность, неоправданность сюжетных поворотов. С наступлением «мрачного семилетия» (1848–1855 гг.) социальная проблематика в произведениях А.В. Дружинина ослабляется. Он проявляет тяготение к произведениям развлекательного направления. Появляется установка на счастливый конец, благополучную развязку.

Роман «Жюли» («Современник», 1849, № 1), А.В. Дружинин заканчивает явно неправдоподобно и тут же, на последней странице, оправдывается и поясняет: «Много раз читательницы делали мне строгий выговор за то, что повести мои нестерпимо дурно кончаются. Я это сам замечал, потому что имею слабость привязываться к моим героям, особенно же к героиням. Крошечная Полинька, грустная Вера Николаевна, вспыльчивая Лёля, сентиментальная фрейлейн Вильгельмина и даже Костя (его тоже приходится причислить к героиням) по многим причинам весьма близки к моему сердцу. Мне очень совестно, что по милости моей фантазии на эти маленькие головки обрушилась такая буря бед и горестных приключений, причем, иные из них даже и погибли. Но погубить Юлиньку я решительно не в силах. В голове моей уже было составлено грустное и более близкое к действительности окончание ее приключений; но Бог с ней, с действительностью, - прочь начатые главы! Юлинька должна быть совершенно счастлива»¹⁸.

Последующие художественные произведения Дружинина, печатавшиеся в «Современнике», – комедии «Маленький братец» (1849) и «Не всякому слуху верь» (1850), – были по самому жанру легкие и «благополучные».

В основе повести «Шарлотта Ш-ц» (1849), имевшей подзаголовок «Истинное происшествие», лежала реальная история: жена немецкого поэта Генриха Штиглица покончила с собой, уповая на то, что ее смерть будет для мужа, переживающего гибель любимой, творческим побуждением. Но повествование воспринимается как оригинальный романтический анекдот, не более того, хотя сюжет под пером большого художника мог бы приобрести глубокий, многогранный, общечеловеческий смысл.

А.В. Дружинин чем дальше, тем настойчивее стремился как в собственной жизни, так и в творчестве, уходить от сложности и трудности бытия в светлый, изящный, веселый мир интимного кружка друзей, в мир творчества, игры, шуток...

Однако было бы неверно рассматривать творчество А.В. Дружинина периода «мрачного семилетия» только со знаком «минус».

В «толстых» журналах сороковых годов ведущим критическим жанром, оценивавшим и даже во многом определявшим общее состояние литературы, был жанр годового критического обзора. Его твердо и последовательно утверждал В.Г. Белинский - вначале в «Отечественных записках», а с 1847 г. – в обновленном «Современнике». Но после смерти Белинского и сменившего его в «Отечественных записках» Валериана Майкова жанр годового обзора выродился, превратился в россыпь отдельных характеристик, лишенных общего стержня. Попытка А.А. Григорьева возродить идейный и обобщенный обзор в журнале «Москвитянин», оказалась мало удачной, молодому критику не хватило концептуальности, целостности. Годовые обозрения вовсе утратили свой смысл при отсутствии критиков масштаба Белинского. Как верно заметил А.В.Дружинин в одном из своих обозрений журналистики 1852 г., «из всех лохмотьев самые жалкие те, которые состоят из дорогой материи» (VI, 120).

А.В. Дружинин стал создателем нового жанра. В противовес серьезным и обобщающим годовым обзорам он ввел ежемесячные фельетонные обозрения. Дебютируя в январе 1849 г. с новым циклом «Письма Иногороднего подписчика в редакцию «Современника» о русской журналистике», А.В. Дружинин выступал затем под этой рубрикой ежемесячно (исключая летние перерывы) в течение двух с лишним лет до апреля 1851 г. включительно, опубликовав 25 соответствующих «Писем…». А когда у автора возникли некоторые разногласия с руководителями «Современника», недовольными его выпадами против сатирического направления литературы, он перенес обозрения журналистики в «Библиотеку для чтения» О.И. Сенковского.

Но уже в конце 1852 г. связи А.В. Дружинина с «Современником» возобновились. Там стали печататься его фельетоны «Письма Иногороднего подписчика об английской литературе и журналистике» (1852-1853), а в 1854 г. автор вернул в «Современник» и «Письма Иногороднего подписчика о русской журналистике». Вслед за А.В. Дружининым и другие журналы той поры ввели подобные обозрения, и даже многие газеты стали печатать месячные или ежеквартальные обзоры.

Вот как объяснял А.В. Дружинин современное господство обозрения-фельетона в одном из своих «Писем … » (1852): «Без прочной, строгой, ясно и подробно развитой эстетической теории не может быть критики, и до сих пор у нас нет критики, были только фельетоны, иногда по десяти листов печатных; фельетоны пламенные и изящные, шутливые и скучные, высокопарные и озлобленные, задорные, скучные и забавные, одним словом, фельетоны всех возможных сортов и разрядов. Одно время публика любила так называемую критику, усердно читала отчеты, разборы старых писателей и даже библиографию; теперь она очень расположена к ежемесячным обзорам журналистики; ей нравится фельетонная манера изложения и будет нравиться до тех пор, пока не настанет время строгой критики» (VI, 120).

Обратившись к «Письмам Иногороднего подписчика …», А.В. Дружинин использовал опыт французской и английской периодики и отечественного журнала «Библиотека для чтения», где редактор О.И. Сенковский много лет вел обозрения современной литературы явно в фельетонном духе. Недаром А.В. Дружинин, в отличие от многих своих коллег, достаточно положительно относился к О.И. Сенковскому, с удовольствием познакомился с ним, принял приглашение сотрудничать в «Библиотеке для чтения» и т. п.

А.В. Дружинин признает ограниченность жанра фельетона, по сравнению с серьезным литературным обзором. Но, во-первых, фельетон позволял говорить о многом и разном, избегать нежелательных конфликтов, литературных споров, а, во-вторых, автор стремился к устранению всего «скучного», тяжелого, дисгармоничного, тревожного. По словам Б.Ф.Егорова, А.В. Дружинин «преуспел в таком фельетоне, превращенном в живой рассказ о чем угодно: о погоде, о психологии, о событиях европейской и русской жизни, главным образом; в непринужденный разговор вкрапливался и анализ художественных произведений».¹⁹

Широкую известность Дружинину принесли юмористические фельетоны о петербургской жизни – «Сентиментальное путешествие Ивана Чернокнижникова по петербургским дачам», написанное в соавторстве в Н.А. Некрасовым, П.И. Панаевым, В.А. Милютиным и др. («Современник», 1850, № 7, 8, 12). Затем в различных журналах и газетах появились «Заметки Петербургского туриста» («Санкт-Петербургские ведомости», 1855, № 8–280; 1856, № 3–97), «Заметки и увеселительные очерки Петербургского туриста» («Библиотека для чтения», 1856, Т. 140; 1857, Т. 141, 145), «Новые заметки Петербургского туриста» («Век», 1861, № 3, 5, 7, 9, 11, 13, 15, 17, 24, 42), «Увеселительно-философские очерки Петербургского туриста» («Северная пчела», 1862, 28 октября - 16 декабря; 1863, 6, 20 января).

В «Современнике» печатались также переводы Дружинина. Первыми были стихотворения Дж. Байрона: «Хоть минули и счастие и слава…» («Современник», 1853, № 1), «Страдала ты – и не был я с тобою!» («Современник», 1854, № 1). Перевёл А.В. Дружинин и несколько трагедий В. Шекспира: «Король Лир» («Современник», 1856, № 12), «Кориолан» («Библиотека для чтения», 1858, Т. 152), «Король Ричард III» («Современник», 1862, № 5), «Жизнь и смерть короля Джона» (посмертно, «Современник», 1865, № 7).

Дружинина считают первым русским критиком и литературоведом, который широко освещал историю и современное состояние английской и сходной с ней американской литературы, а также французской, немецкой, итальянской и других литератур. В критических статьях он не использовал традиционного пересказа сюжетов и подробного рассмотрения образов. Основное внимание критик уделял эстетическому и нравственному аспектам произведений. Критическим статьям Дружинина свойственны аргументированные теоретические вступления и выводы.

А.В. Дружинин публиковал историко-литературные и литературно-критические очерки: цикл статей о романистах (С. Ричардсоне, О. Голдсмите, графе де Трессане, А. Радклиф, О. де Бальзаке («Современник», 1850, № 1-5, 9-10); «Джонсон и Босвелль» («Библиотека для чтения», 1851, Т. 110; 1852, ТТ. 111, 112, 115, 116); «В. Скотт и его современники» («Отечественные записки«, 1854, № 3, 4, 6, 9, 10); «Жизнь и драматические произведения Р.Шеридана» («Современник», 1854, № 1, 9, 10); «Г. Крабб и его произведения» («Современник», 1855, № 11, 12; 1856, № 1-3, 5); статьи о Д.Ф. Купере («Современник», 1848, № 7), Ч. Диккенсе («Современник», 1853, № 1), У. Теккерее («Современник», 1854, № 1,2,3).

Выступал А.В. Дружинин и как критик русской литературы в «Современнике». Первая его статья – «Греческие стихотворения Щербины» – появились в июньской книжке «Современника» за 1850 г.

Уже в «Письмах …», а затем и в статьях о русской и зарубежной литературе А.В. Дружинин начинает выступать с защитой принципов «искусства для искусства». К 1854 г. его концепция сложилась, что привело к началу полемики с Н.Г. Чернышевским. В программной статье «А.С. Пушкин и последнее издание его сочинений», написанной по поводу выхода в свет первых томов собрания сочинений А.С. Пушкина, изданного П.В. Анненковым, А.В. Дружинин противопоставил творчество А.С. Пушкина, которого истолковывал, в духе «чистого искусства», Н.В. Гоголю: «Нам нужна поэзия. Поэзии мало в последователях Гоголя, поэзии нет в излишне реальном направлении многих новейших деталей. Самое это направление не может называться натуральным, ибо изучение одной стороны жизни не есть еще натура. Скажем нашу мысль без обиняков: наша текущая словесность изнурена, ослаблена своим сатирическим направлением. Против того сатирическое направление, к которому привело нас неумеренное подражание Гоголю, поэзия Пушкина может служить лучшим орудием» (VII, 59-60).

Н.А. Некрасов пытался сохранить А.В. Дружинина в «Современнике», но в конце концов критик вынужден был уйти.

В сентябре 1856 г. А.В. Дружинин утвержден официальным редактором журнала «Библиотеки для чтения», который он превратил в орган «чистого искусства».

В своей программной статье «Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения» (1856, №№ 11, 12), направленой против «Очерков гоголевского периода русской литературы» Н.Г. Чернышевского, А.В. Дружинин уже не противопоставляет А.С. Пушкина Н.В. Гоголю, а ведет речь о существовании «артистического» и «дидактического» направлений, извечно противостоящих друг другу. Все симпатии А.В. Дружинин отдает сторонникам «артистической теории», единственно служащей идеалам красоты, правды и добра.

Эти идеи критик развивает в статьях «Очерки из крестьянского быта А.Ф. Писемского» (1857, № 1), «Повести и рассказы И.С. Тургенева» (1857, №№ 2, 3, 5), в рецензиях на повести Л.Н. Толстого (1856, №№ 9, 12) и других писателей. А.В. Дружинин отмечает знание быта и жизненную правду в произведениях Л.Н. Толстого, А.Ф. Писемского, М.Е. Салтыкова-Щедрина. Мастерство анализа лирической поэзии воплотилось в его статьях «Стихотворения А.А. Фета» (1856, № 5) и «Стихотворения А. Н. Майкова» (1859, № 1). В рецензии на роман И.А. Гончарова «Обломов» (1859, № 12) А.В. Дружинин, полемизируя с Н.А. Добролюбовым, подчеркнет нравственную чистоту Обломова и поставит его выше Ольги и Штольца. Рецензируя сочинения Белинского (1860, № 1), А.В. Дружинин высоко оценит его значение для русской литературы и критики.

В конце 1860 г. А.В. Дружинин передаст редактирование журнала А.Ф. Писемскому, который уже был к тому времени его соредактором, а сам с 1861 г. вместе с П.И. Венбергом, К.Д. Кавелиным и В.П. Безобразовым сосредоточивается на издании еженедельного журнала «Век» по типу английской «penny press» – дешевого чтения для небогатых людей, но журнал (не по вине А.В. Дружинина) вскоре прекратил существование. В дальнейшем А.В. Дружинин сотрудничает в изданиях, различных по направлению, – «Отечественных записках», «Искре», «Русском вестнике», газетах «Санкт-Петербургские ведомости», «Московские ведомости», «Северная пчела».

Критик не чуждался и общественной деятельности. Он был членом Русского Географического Общества, Общества посещения бедных, трудился в театрально-литературном комитете. В ноябре 1856 г. А.В. Дружинин предложил создать Литературный фонд. На эту тему им была опубликована статья «Несколько предположений по устройству русского литературного фонда для пособия нуждающимся лицам ученого и литературного круга» (Библиотека для чтения, 1857, № 11). Организованное в 1859 г. в Санкт-Петербурге благодаря настойчивости А.В. Дружинина, это общество для пособия нуждающимся литераторам и ученым просуществовало до нашего времени.

В последние годы жизни Дружинин проявил повышенный интерес к крестьянской реформе и в 1861–1863 гг. воспроизвел ее ход в документальной повести «Прошлое лето в деревне» и серии очерков «Из дальнего угла Петербургской губернии». Дружинин более не писал повестей, хотя от фельетонов Ивана Чернокнижникова и обзора новинок английской литературы не отказывался, но зато он нашел себя в жанре очерка.

Умер Дружинин 19 января 1864 г. в возрасте неполных 39 лет и был похоронен на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге.

Смерть его была почти не замечена, хотя заслуги А.В. Дружинина перед русской литературой были отмечены в некрологах Н.А. Некрасова и И.С. Тургенева. А.А. Фет откликнулся на смерть Дружинина стихотворением:

На смерть А.В.Дружинина

(19 января 1864 г.)

Умолк твой голос навсегда,

И сердце жаркое остыло,

Лампаду честного труда

Дыханье смерти погасило

На пир усопшего лица

Кладу последнее лобзанье.

Не изменили до конца

Тебе ни дружба, ни призванье.

Изнемогающий, больной,

Души ты не утратил силу,

И жизни мутною волной

Ты чистым унесен в могилу.

Спи! Вечность правды настает,

Вокруг стихает гул суровый

И муза строгая кладет

Тебе на гроб венок лавровый²⁰.

Глава II. А.В. Дружинин о повести Ф.М. Достоевского «Слабое сердце»

Повесть Ф.М. Достоевского «Слабое сердце» была опубликована в февральской книжке «Отечественных записок» А.А. Краевского за 1848 г. В данной повести Ф.М. Достоевский продолжил поднятую ранее в фельетоне «Петербургская летопись» от 15 июня 1847 г. и в «Хозяйке» (1847) тему «мечтателя», обратившись к художественному исследованию разновидности этого петербургского типа, представленной бедным чиновником, чье сознание своей социальной неполноценности становится неодолимой преградою к счастью. «Маленький человек», он не смеет помыслить о счастье, признавая себя по своему положению его недостойным. Социальный конфликт подается Достоевским в психологическом преломлении: Восторженный молодой человек не выдерживает обрушившегося на него счастья – согласия любимой девушки стать его женою – и сходит с ума под бременем нахлынувших эмоций и чувства вины перед высокопоставленным покровителем, на чьи милости он, как ему представляется в порывах самоуничижения, отвечает неблагодарностью. Повесть создавалась в период увлечения Ф.М. Достоевского идеями утопического социализма, которые получили отражение в страстном желании «мечтателя» видеть всех людей счастливыми. «Порождаемое этим стремлением трагическое ощущение несправедливости судьбы, избравшей его баловнем из массы страждущих, выступает одной из причин психологического разлада, ведущего к неизбежной катастрофе»²¹.

По мнению исследователей, согласно первоначальному замыслу «Слабое сердце» должно было входить в повествовательный цикл, который Ф.М. Достоевский, возможно, задумывал по примеру О. де Бальзака. Заглавие, характеризующее духовный склад героя повести Васи Шумкова, повторяет определение, ставшее для Ордынова в «Хозяйке» ключом к сложному, болезненному характеру Катерины и ассоциирующееся с «глубокой, безвыходной тиранией над бедным, беззащитным созданием»²². Оно явно противопоставляется ироническому определению «доброе сердце», употребленному в «Петербургской летописи» от 27 апреля 1847 г. по отношению к персонажу, которого, как и благодетеля Васи Шумкова, зовут Юлианом Мастаковичем. В газетном фельетоне этот герой был представлен негодяем, носящим личину порядочности, пожилым сластолюбцем, задумавшим жениться на семнадцатилетней девушке и желающим сохранить связь с женщиной, соблазненной им. В повести «Слабое сердце» также упоминается о «добром сердце» Юлиана Мастаковича и его уже свершившейся женитьбе. В «Петербургской летописи» бегло говорилось о чиновнике, «пристроенном» в кабинете Юлиана Мастаковича к «стопудовому спешному делу»²³, и в «Слабом сердце» бумаги, переписываемые Васей Шумковым, тоже названы «стопудовым спешным делом» (II, 72). Впоследствии Юлиан Мастакович появится в рассказе «Елка и свадьба» (1848).

Сюжет повести подсказан писателю личными наблюдениями. Как явствует из переписки современников Достоевского и воспоминаний его приятеля тех лет А.П. Милюкова, в «Слабом сердце» отражены некоторые эпизоды из жизни литератора Я.П. Буткова (1820 или 1821 – 1856), который во многом послужил прототипом Васи Шумкова. О дружбе Достоевского с Бутковым и о любовном, заботливом отношении Федора Михайловича к нему упоминает и С.Д. Яновский²⁴. В 1846-1847 гг. Достоевский, Бутков и Милюков одновременно сотрудничали в «Отечественных записках» А.А. Краевского. Вспоминая об этом периоде, Милюков писал: Бутков «был мещанин из какого-то уездного города ... не получил почти никакого образования и принадлежал к числу тех русских самородков, которые почти без всякого учения воспитывались и развивались на одном только чтении». Вскоре после начала его литературной деятельности был рекрутский набор, и ему необходимо было идти в солдаты. К счастью, его спас от этого А.А. Краевский: он купил Буткову рекрутскую квитанцию с тем, чтобы тот выплачивал за нее часть гонорара за статьи, помещаемые в «Отечественных записках». При трудолюбии и особенно при той умеренной жизни, какую вел Бутков, это было бы не очень трудно, но он писал немного и далеко не выплатил долга»²⁵.

Об этом же писал В.Г. Белинский В.П. Боткину 5 ноября 1847 г.: «Краевский оказал ему важную услугу: на деньги Общества посетителей бедных он выкупил его от мещанского общества и тем избавил от рекрутства. Таким образом, помогши ему чужими деньгами, он решился заставить его расплатиться с собою с лихвою, завалил его работою, – и бедняк уже не раз приходил к Некрасову жаловаться на желтого паука, высасывающего из него кровь»²⁶.

А.П. Милюков вспоминал о Буткове как о человеке робком, застенчивом, мнительном, который относил себя к «маленьким людям», называл «кабальным» и более всего боялся прогневить «литературных генералов», создав у них впечатление непочтительности либо «строптивости нрава». Все подобные черты присутствуют и в характере Васи Шумкова; сходны у героя повести с прототипом и детали биографии, а его страх быть отданным в солдаты за неисполнительность представляет художественное преломление изложенного выше эпизода из жизни Буткова.

Образ Буткова присутствовал долгое время в художественном сознании Достоевского как, по-видимому, живое воплощение типа «маленького человека». Черты Буткова угадываются в Голядкине (повесть «Двойник») и опосредствованно, через Васю Шумкова, – в уездном учителе Василии из «Дядюшкиного сна»; реминисценции, связанные с Бутковым, обнаруживаются в пятой главе второй части «Униженных и оскорбленных».

Не исключена вероятность, что «Слабое сердце» как-то генетически связано с рассказом Буткова «Партикулярная пара» (1846), где был еще ранее, чем у Достоевского, выведен тип смиренного, униженного человека, которому счастье представляется недостижимою мечтою и который принимает это положение как должное, находя радости в повседневных житейских мелочах. Герой рассказа, мелкий чиновник Петр Иванович Шляпкин слишком беден, чтобы позволить себе обзавестись партикулярной парой, и, лишенный потому возможности присутствовать на балу, теряет даже призрачную надежду на взаимность любимой девушки, однако моментально утешается предчувствием ужина. Для Шляпкина символом счастья остается партикулярная пара; Вася Шумков с первых строк предстает ее обладателем, но его счастье оказывается таким же обманчивым миражом.

Вкладывая в образ Юлиана Мастаковича несомненные сатирические намеки на А.А. Краевского, Достоевский подразумевал отношение последнего не только к Буткову, но и к другим сотрудникам, имея в виду и личный опыт общения с ним. Позднее, в письме А.А. Краевскому от 1 февраля 1849 г. он описал свое состояние, очень похожее на состояние Васи Шумкова и его прототипа: «Знаю, Андрей Александрович, что я, между прочим, несколько раз посылая Вам записки с просьбой о деньгах, сам называл каждое исполнение просьбы моей одолжением. Но я был в припадках излишнего самоумаления и смирения от ложной деликатности. Я, например, понимаю Буткова, который готов, получал 10 р. серебром, считать себя счастливейшим человеком в мире. Это минутное, болезненное состояние, и я из него выжил» (XV, 247).

В повести «Слабое сердце» Достоевский показал другую ситуацию, когда высший начальник канцелярии Юлиан Мастакович, дав из милости первый служебный чин бедному юноше, Васе Шумкову, и сделавшись его «благодетелем», заставляет его трудиться не только на службе, но и дома, поручив ему переписывать какое-то очень длинное и важное «дело» и оплачивая это скудными и редкими подачками. Как пишет В.Я. Кирпотин: «Вася также беден, как и Девушкин («Бедные люди»), но в нравственном отношении забит еще более <…> судьба не ставит Шумкова перед такими грозными испытаниями, как Девушкина. Скромное и тихое счастьице, собственно говоря, находится у него в руках. Начальник покровительствует Шумкову, у него верный друг, любящая невеста»²⁷. Однако Шумков гибнет от своей забитости, от излишней благодарности.

По «слабости сердца» Вася не смог вынести такого беспросветного труда. Он полон благодарности начальнику и готов на него работать, но у него есть и свои личные интересы и стремления - любовь к бедной девушке Лизаньке. Сначала он часто ходил к ней, «мучаясь неизвестностью» (II, 32), а затем, став ее женихом, впал в восторженно-мечтательное состояние и в результате запустил срочную переписку, рискуя тем самым потерять милость своего «благодетеля».

Достоевский не изображает непосредственно переживания своего героя, но через восприятие его другом Аркадием показывает, что творится с Васей, все более сознающим безвыходность своего положения. Достоевский нарочно сгущает краски – у него уже появилось стремление к психологическим гиперболам. Вася впадает в тяжелую задумчивость, работая по ночам, он доходит до того, что бессмысленно водит по бумаге сухим пером и, наконец, впадает в умопомешательство. Особенно устрашающей является сцена в кабинете начальника, куда Вася пришел с повинной и где он в присутствии сослуживцев ведет себя, как солдат: ступает с левой ноги, пристукивает правым сапогом, «как делают солдаты, подойдя к подозвавшему офицеру» (II, 72). И тут его увозят в сумасшедший дом.

Значительна концовка повести, заключающая в себе широкое символическое обобщение, вытекающее из всего в ней изображенного. Вечером того же дня, когда погиб Вася, Аркадий в морозные сумерки смотрит на Петербург, и «весь этот мир со всеми жильцами его, сильными и слабыми», кажется ему похожим на «фантастическую, волшебную грёзу, на сон, который, в свою очередь, тотчас исчезает» (II, 88). «Какая-то странная душа посетила осиротевшего товарища бедного Васи. Он вздрогнул... Он как будто теперь понял... отчего сошел с ума его бедный, не вынесший своего счастья Вася. Губы его задрожали, глаза вспыхнули, он побледнел и как будто прозрел во что-то новое в эту минуту» (II, 88). Мир, который Аркадий воспринимал без размышлений, по словам В.Я. Кирпотина, «вдруг предстал перед ним во всех своих разительных противоречиях. Он увидел его несоответствие тому, на что имеет право человек. Он понял постоянную тревогу Шумкова, вызванную сознанием вечной необеспеченности. Житейская жалость к другу переросла в гнев против целого строя, глаза вспыхнули угрозой, предчувствием возможности борьбы»²⁸. Эта концовка повести напоминает кульминацию сюжета поэмы «Медный всадник» Пушкина. Повесть «Слабое сердце» наряду с некоторыми эпизодами «Бедных людей» - самое значительное из всего, что успел написать Достоевский до своего ареста.

Как отмечалось выше, повесть создавалась в период увлечения писателя идеями утопического социализма. Характерное для Достоевского трагическое ощущение противоречий жизни большого современного города выразилось в грозной, тревожной и мрачной символической картине исчезающего в тумане Петербурга, нарисованной в заключительных строках повести. Эта зловещая картина повторится и в полуавтобиографических «Петербургских сновидениях в стихах и прозе» (1860) и в «Подростке» (1875), возникая каждый раз перед героем, находящимся накануне глубоких нравственных потрясений, как символ грядущих грозных перемен.

В лице Девушкина и Шумкова Достоевский изобразил «маленьких людей», являющихся безвинными жертвами того незаметного, повседневного угнетения, на котором основывалась вся жизнь самодержавно-бюрократической России.

Повесть «Слабое сердце» вызвала отзывы критиков сразу же после ее появления в печати. Первым критическим отзывом о повести было дополнение к статье М.М. Достоевского «Сигналы литературные» за 1848 г., внесенное Ф.А. Кони, известным писателем и редактором журнала. В примечании к ней Ф.А. Кони писал: «Сердца слабые и нежные ... до того покоряются гнетущей судьбе ... что на редкие радости свои смотрят как на проявления сверхъестественные, как на беззаконные уклонения от общего порядка вещей. Они принимают эти радости от судьбы не иначе, как взаймы, и мучаются желанием воздать за них сторицею. Поэтому и самые радости бывают для них отравлены ... до того обстоятельства умели унизить их в собственном мнении»²⁹. Вставленная в текст статьи, эта оценка, по-видимому, отражала и мнение самого M.M. Достоевского.

Благожелательно отнесся к «Слабому сердцу» и критик «Отечественных записок» С.С. Дудышкин в статье «Русская литература в 1848 году», назвавший эту повесть, наряду с «Белыми ночами» и рассказами из «Записок охотника», комедией «Где тонко, там и рвется» И.С. Тургенева, «Пикником во Флоренции» А.Н. Майкова и «Иваном Саввичем Поджабриным» И.А. Гончарова, одним из лучших произведений 1848 года³⁰.

П.В. Анненков в статье «Заметки о русской литературе прошлого (1848) года», напротив, считал повесть неудачной, указывал, что в ней дана «литературная самостоятельность ... случаю, хотя и возможному, но до крайности частному»; по его мнению, изображение «расплывчатой, слезистой, преувеличенной» любви Аркаши и Васи «кажется ... хитростью автора, который вздумал на этом сюжете руку попробовать»³¹.

В этом же, 1848 году, представитель либерального направления русской критики О.Ф. Миллер в своих «Публичных лекциях», прочитанных в Клубе художников, выскажет мнение, что герои Достоевского, подобные Васе Шумкову, относятся к «ряду людей», которым недостает «свободного обладания своею личностью». Они «находятся под влиянием подначального страха даже тогда, когда бояться решительно нечего, потому что начальники их - люди добрые»³². Хотя Миллер и принял определение Н.А. Добролюбова «забитые люди», содержание этого понятия он переосмыслил в либеральном духе. Оспоривая точку зрения Н.А. Добролюбова, Миллер писал о главном герое повести Васе Шумкове: «Избыток нравственной мнительности, а вовсе не начальнический гнет, доводит его до помешательства»³³.

Не остался в стороне от обсуждения повести Ф.М. Достоевского и А.В. Дружинин. Еще в мартовской книжке журнала «Вопросы литературы» за 1981 г. была опубликована статья В.К. Кантора и Ал. Осповата «Русская эстетика 40-50-х гг. XIX в: теория в контексте литературного процесса». Один из ее авторов – Ал. Осповат – сообщил в ней об обнаружении в архиве Дружинина отрывка из какой-то статьи с анализом повести «Слабое сердце»: «В архиве Дружинина сохранился отрывок из его неизданной статьи, которая, как можно думать, была построена по типу ежегодных обзоров русской литературы, утвердившихся в журналистике со времени Белинского. Писалась эта статья в конце 1848 г., поскольку в интересующем нас отрывке разбиралась повесть «Слабое сердце», увидевшая свет в феврале того года»³⁴. Не приводя доказательств, Ал. Осповат тем не менее высказал предположение, что данный отрывок – из годового обозрения русской литературы за 1848 год. В 1982 г. вышла книга «Русская эстетика и критика 40–50-х гг. XIX века». В качестве вступительной статьи к ней была помещена статья В.К. Кантора и Ал. Осповата под слегка измененным названием «Русская эстетика в середине XIX века: теория в контексте художественной культуры». В ней Ал. Осповат повторил сказанное о находке. В 1983 г. в пятом выпуске сборника «Достоевский: Материалы и исследования» Ал. Осповат помещает статью «А.В.Дружинин о молодом Достоевском», в которой публикует найденный отрывок и, не ограничившись публикацией, в преамбуле обосновывает свою гипотезу. По мнению ученого, Дружинин не завершил обзорную статью о русской литературе 1848 года, так как не знал, что аналогичный обзор был поручен П.В. Анненкову.

В 2003 г. Н.Б. Алдониной в Российским государственном архиве литературы и искусства был обнаружен еще один фрагмент работы критика, заканчившийся следующим образом: «Ни в одном произведении автора (Буткова – Н.А.) не удавалось нам встретить столько веселости и смешных…»³⁵. Сопоставление обоих фрагментов навело Н.Б.Алдонину на мысль, что они составляют одно целое.

Вопрос о жанре статьи до сих пор остается открытым. По мнению сотрудников архива, «неопубликованный отрывок, содержащий отзыв о повести Гончарова и произведениях других авторов, представляет собой фрагмент одного из «Писем Иногороднего подписчика в редакцию «Современника» о русской журналистике», которые Дружинин начал вести с января 1849 года». Основанием для предположения, по мнению Н.Б. Алдониной, являлся, видимо, тот факт, что рассматриваемые в отрывке произведения помещены в «Современнике» и «Отечественных записках». Опубликованная же А.Л. Осповатом часть работы названа сотрудниками архива рецензией произведения Достоевского «Слабое сердце» и «Рассказы бывалого человека», несмотря на то, что начинается она с рассмотрения повести Буткова.

На взгляд Н.Б. Алдониной (и мы к ней присоединяемся), ближе к истине А.Л. Осповат, писавший о том, что, статья построена по типу ежегодных обозрений русской литературы, практиковавшихся в критике со времен Белинского. Действительно, рассматриваемая работа не могла быть обозрением, представлявшим собой анализ произведений, выходивших в течение месяца. Речь в ней шла о сочинениях, вышедших в течение года. Рассматриваемая работа не могла быть и рецензией, ибо, помимо повестей Достоевского, в ней анализировались произведения и других авторов. Перечисленные выше особенности более характерны для жанра годового обозрения.

Обнаруженные А.Л. Осповатом и Н.Б. Алдониной фрагменты работы Дружинина о русской литературе 1848 года опубликованы последней в статье «Незавершенные статьи А.В.Дружинина (из неопубликованного)»³⁶.

Обратимся к анализу отзывов А.В. Дружинина о повести «Слабое сердце».

Критик высоко ценил некоторые ранние произведения Достоевского и, прежде всего, роман «Бедные люди». Для Дружинина роман «Бедные люди» – наивысшее достижение писателя, в котором обнаружился его талант в полной мере. Он признавал успех произведения закономерным.

В оценке повестей 40-х гг. Дружинин идет вслед за В.Г. Белинским, отмечая в них «запутанность, туманность, отсутствие гибкости в языке»³⁷. Признаемся откровенно – пишет, А.В. Дружинин, – что после «Хозяйки» мы опасались за г. Достоевского, эта повесть была до такой степени странна, скучна и непонятна, что мы видели в ней окончательный упадок таланта, окончательную решимость г. Достоевского придерживаться какого-то неслыханного и неестественного направления»³⁸. Повесть «Двойник», по мнению критика, «обнаруживала бледность и запутанность подробностей»³⁹.

Но в то же время, расходясь с В.Г. Белинским, Дружинин обнаруживал в повести «Двойник» оригинальную идею. Белинский высоко оценивал роман Достоевского «Бедные люди». Как известно, скептически отнесся в последующим произведениям писателя 40-х годов. Критик-демократ требовал от произведений социальности и сосредоточение внимания Достоевского на психологическом анализе Белинского не устраивало. В статье «Взгляд на русскую литературу 1846 года» Белинский пишет по поводу повести Достоевского «Двойник»: «… в «Двойнике» есть еще и другой существенный недостаток: это его фантастический колорит. Фантастическое в наше время может иметь место только в домах умалишенных, а не в литературе, и находится в заведывании врачей, а не поэтов»⁴⁰.

По мнению же Дружинина, в повести «Двойник» старая избитая тема подана Достоевским по-новому. По его словам: «Основная идея, по рельефности своей и оригинальности, заставляла прощать автору бледность и запутанность подробностей»⁴¹.

Новые произведения, опубликованные в 1848 году, еще более убедили Дружинина в том, что Достоевский преодолел кризис: «Тем приятнее было нам в отделе словесности «Отечественных записок» встретить две новые повести – «Слабое сердце» и «Рассказ бывалого человека», из которых убедились мы, что г. Достоевский воротился на прежнюю дорогу и говорит с нами языком понятным, напомнившем нам время его успеха, время «Бедных людей»⁴².

От внимания критика не ускользнули недостатки повести «Слабое сердце». Определяя конфликт «Слабого сердца» как «антагонизм, несогласие» «духовной натуры» человека с «жизненными событиями», А.В. Дружинин отметил устарелость и вторичность этой мысли⁴³. По мнению критика, идею повести «нельзя назвать новою»⁴⁴.

Героев «Слабого сердца» Дружинин ставит в один ряд с персонажами бессмертных произведений одного и того же семейства»⁴⁵. И в то же время, оценивая идею повести как замечательную, Дружинин отмечает, что «мысль «Слабого сердца» не в состоянии вынести на себе целого произведения»⁴⁶. Как справедливо заметил А.Л. Осповат, это высказывание близко к суждению о повести П.В. Анненкова в статье «Заметки о русской литературе 1848 года», приведенному выше.

Заметим также, что А.В.Дружинин не одобряет манеру Ф.М. Достоевского «после патетической сцены нарисовать какую-нибудь сцену Петербурга, картину туманную, грустную и угрюмую. Как бы удачно ни была написана подобная картина, – пишет критик, – не следует ей беспрестанно возобновляться при одних и тех же обстоятельствах»⁴⁷.

К недостаткам произведения Дружинин относит и исполнение повести, считая его неудачным. Ни одному герою произведения критик не отдает свои предпочтения. «Несмотря на жалость к главному герою, Васе Шумкову, - пишет он, - мы все-таки не любим его»⁴⁸. Дружинин считает Васю «непонятным, его детские выходки неловки и непривлекательны», и он не так близок критику, как, например, Макар Алексеевич Девушкин из «Бедных людей», в герое повести Дружинин «не находит частички себя, как это было с Макаром Алексеевичем» ⁴⁹.

Других же замечательных лиц в повести критик вовсе не обнаруживает. Обращаясь к другому персонажу повести – Аркадию, другу жениха, Дружинин находит его лицом весьма невероятным, излишне заботливым, а в «Петербурге не любят на каждом шагу обниматься со своими друзьями», и вообще «скромная часть нашего народонаселения до крайности сосредоточена и молчалива в своих привязанностях и антипатиях»⁵⁰. Т. е., по Дружинину, люди такого типа – большая редкость.

На этом анализ образной системы повести «Слабое сердце» и заканчивается. Критик не удостаивает вниманием ни Лизаньку, возлюбленную Васи Шумкова, ни его благодетеля Юлиана Мастаковича.

Не ограничившись рассмотрением идеи произведения и образной системы, Дружинин переходит к анализу отдельных эпизодов. Сцену в магазине у француженки, когда Вася Шумков со своим другом Аркадием с огромным восторгом и умилением выбирали чепчик для Лизаньки, критик оценил как наигранную, искусственную, уподобил «фальшивой музыкальной ноте». «Тут что-то не так, что-то не верно…», - замечает Дружинин, но окончательного ответа своим подозрением не дает⁵¹.

Но в то же время Дружинин признает, что, основная идея повести «Слабое сердце» «очень замечательна»⁵². Он отмечает чередование Достоевским патетических сцен с картинами Петербурга – туманными, угрюмыми или грустными, признает его умение эффектно оканчивать повесть, обращает внимание на мастерство в изображении пейзажа. Не будучи знаком с последующими произведениями Достоевского, Дружинин предвосхитил тот факт, что во многих его произведениях Петербург будет присутствовать как фон, чаще как действующее лицо.

А.В. Дружинин не оставляет без внимания и слог. Как говорилось выше, критика не удовлетворял слог писателя своей запутанностью, туманностью, из-за чего его произведение читались с напряжением. Но после выхода повести «Слабое сердце» Дружинин отзывается о языке писателя уже положительно, считает его «понятным, напомнившим нам время его успеха, время «Бедных людей».⁵³

Как можно судить по данному фрагменту, статья лишена каких-либо выводов, общих заключений, Дружинин не стремится предсказать дельнейший путь писателя, не наставляет его. В целом же критик принимает новое произведение Достоевского, хотя и ставит его ниже «Бедных людей» и «Двойника».

Глава III. Повесть Ф.М.Достоевского «Белые ночи» в восприятии А.В. Дружинина

В 1848 году в декабрьском номере «Отечественных записок» впервые была опубликована повесть Ф.М. Достоевского «Белые ночи». Повесть имела посвящение другу молодости отца поэту А.Н. Плещееву. Достоевский снабдил ее заголовком: «Сентиментальный роман (Из воспоминаний мечтателя)». Эпиграфом к произведению автор выбрал слова И.С. Тургенева «Иль был он создан для того, / Чтобы побыть хотя мгновенье / В соседстве сердца твоего?..».

«Белые ночи» - одно из самых светлых и поэтических произведений писателя. Молодой чиновник-разночинец и юная девушка Настенька, оба чистые и ясные душой, изображены здесь на фоне петербургских каналов, озаренные сиянием белых ночей. И обстановка действия повести, и образы в ней овеяны поэтической атмосферой романтической лирики, а также пушкинских поэм о Петербурге – «Домика в Коломне» и «Медного всадника».

Как утверждает Т. Киносита в своей статье «Образ мечтателей: Гоголь, Достоевский, Щедрин», Достоевский первым в русской литературе дал обобщенное определение социально-психологической сущности мечтателя⁵⁴. Мечтательство, писал он, особенно проявляется в характерах жадных до деятельности, жадных до непосредственной жизни, жадных до действительности, но слабых, женственных, нежных. Но внимание молодого Достоевского приковал к себе другого рода мечтатель – задумывавшийся о торжестве правды и справедливости, хотя и не знающий, что делать.

Э.М. Румянцева в одной из глав своей книги о творчестве Достоевского также отмечает, что образ мечтателя является одним из главных в творчестве Достоевского в 40-е гг. Именно неудовлетворенность действительностью, неясность идеала, вера и неверие в свои силы, по мнению Э.М.Румянцевой, сближают молодого писателя и его героя-мечтателя⁵⁵.

В центре повести «Белые ночи» – любовь, ярко вспыхнувшее чувство одинокого человека к случайно встреченной им белой петербургской ночью девушке - Настеньке. Но им не суждено было быть вместе. Счастливый жребий выпадает лишь Нacтеньке, влюбленной в другого человека, хотя счастьем она обязана своему неожиданному знакомому, готовому ради нее на все.

«Белые ночи» - повесть об одиночестве человека, не нашедшего себя в мире, о несостоявшемся счастье. Герой «Белых ночей» - это тот же герой «Хозяйки», только поставленный в рамки реального существования. Он одинок, живет в многолюдном Санкт-Петербурге, как в пустыне. За восемь лет пребывания в столице Мечтатель не сумел завести ни одного знакомства. Он подобен призраку, который не способен переступить через очерченный им самим заколдованный круг. Он не действует, у него нет биографии. Он пребывает вне действительной жизни.

По контрасту изображена Достоевским Настенька. Она проста, добра, чиста, способна на глубокое чувство. Настенька – зародыш противоречивого и увлекающегося женского характера, столь полно развитого впоследствии Достоевским⁵⁶.

Настенька не может понять, как этот человек – свободный, никем и ничем не стесняемый, – может жить один в своем углу, как заключенный. Что-то ненастоящее, книжное чудится ей в каждом слове героя.

В «Петербургской летописи» Достоевский говорил, что «жизнь мечтателя – это трагедия, безмолвная, таинственная, угрюмая, дикая…» (II, 31). Он не давал мечтателю никакого шанса выйти из порочного круга этой трагедии, а в «Белых ночах» мечтатель на пути к выздоровлению. Его встреча с Настенькой, его несчастная любовь представляла «переломный пункт в трагедии, тот катарсис, после которого начинается новая жизнь»⁵⁷.

Говоря о повести «Белые ночи», почти все исследователи большое внимание уделяют образу Петербурга, который играет важную роль в мире мечтателя «Белых ночей». Так, Э.М. Румянцева считает, что в повести, как и в «Петербургской летописи», два Петербурга. «Один нормален, вполне доволен собой. Другой – страдает и тоскует вместе с мечтателем. Официальный Петербург населен преуспевающими людьми, всегда одинаков, однообразен, враждебен живому человеку. Он не оригинален, живет по инерции, по однажды заведенному порядку. Тоска одолевает героя при виде его скучной и обывательской благопристойности: «каждый почтенный господин солидной наружности, нанимавший извозчика, тотчас же обращался в почтенного отца семейства, который после обыденных должностных занятий отправляется налегке в недра своей фамилии на дачу». Этот Петербург тревожит, но не увлекает героя»⁵⁸.

Но мечтатель отдален от людей этого Петербурга, он сближается с «короткими приятелями» (II, 153), с его домами. О домах «своего» Петербурга герой рассказывает, как о людях: «Когда я иду, каждый как будто забегает вперед меня на улицу, глядит на меня во все окна и чуть не говорит: «Здравствуйте; как ваше здоровье? И я, слава Богу, здоров, а ко мне в мае месяце прибавят этаж» (II, 153). Или: «Как ваше здоровье? А меня завтра в починку и т. д.» (II, 153). А однажды герой оказался свидетелем одной истории, случившейся с «миленьким каменным домиком», который всегда «приветливо смотрел» на него, а теперь вдруг однажды жалобно «закричал»: «А меня красят в желтую краску!» Злодеи! Варвары! – возмутился мечтатель, - они не пощадили ничего: ни колонн, ни карнизов, и мой приятель пожелтел, как канарейка» (II, 153).

Повесть «Белые ночи» построена очень интересно. Ф.М. Достоевский называет главы: «Ночь первая», «Ночь вторая» и Т. д. Автор часто использует приём параллелизма: почти каждая глава начинается с описания природы, и мы благодаря этому заранее можем знать, как закончится эта глава, печально или весело.

В повести, на наш взгляд, нет резкого деления на отрицательных и положительных героев. Нельзя винить Настеньку за то, что она оставила Мечтателя наедине со своими мыслями. Она поступила так, как велело ей сердце. Сам Мечтатель тоже её не винит в этом: «Целая минута блаженства! Да разве этого мало хоть бы и на всю жизнь человеческую?..» (II, 202).

Как верно отметил В.Л. Комарович, в «Петербургской летописи» газетная хроника «перерождалась в литературный жанр с характером исповеди»⁵⁹. Уже в этом цикле большое место занимают размышления о типе петербургского мечтателя, который Достоевский считал знамением времени. Появление этого типа писатель объяснял отсутствием в русской жизни общественных интересов, способных объединить «распадающуюся массу», невозможностью для значительной части общества удовлетворить на практике все растущую «жажду деятельности», «обусловить свое Я в действительной жизни». Именно таков характер героя повести. В.С. Нечаева рассматривает четвертый фельетон из цикла «Петербургская летопись» как «первую зачаточную редакцию» «Белых ночей»⁶⁰. Действительно, психологический портрет, внутренняя жизнь мечтателя в главных чертах обрисованы уже в этом фельетоне. Из него же перенесено в повесть (с некоторыми стилистическими изменениями) описание петербургской летней природы. Картина летнего города, открывающая повесть, впервые дана, но более лаконично, в третьем фельетоне.

Связь «Белых ночей» с циклом «Петербургская летопись» обнаруживается и в том, что в обоих произведениях воссоздан отмеченный чертами антропоморфизма образ больного и мрачного города.

В герое «Белых ночей» явственны автобиографические элементы: «...все мы более или менее мечтатели!» - писал Достоевский в конце четвертого фельетона «Петербургской летописи» (II, 33).

Возможно, что одним из прототипов главного героя явился А.Н.Плещеев. Нечто родственное складу личности поэта угадывается в облике Мечтателя; в исповеди его переосмыслены некоторые мотивы плещеевской лирики. Повесть создавалась в дни тесной дружбы Достоевского и Плещеева, членов кружка А.Н. и Н.Н. Бекетовых, а затем социалистических кружков М.В. Петрашевского и С.Ф. Дурова. В момент работы Достоевского над «Белыми ночами» Плещеев обдумывал свой вариант повести о мечтателе под заглавием «Дружеские советы»⁶¹.

Неудовлетворенность окружающей жизнью, стремление уйти в идеальный мир от убожества повседневности сближают Мечтателя «Белых ночей» с гоголевским Пискаревым из повести «Невский проспект» (1835), мечтателями Э.Т. А. Гофмана и других представителей западного и русского романтизма⁶².

В самом начале повести Ф.М. Достоевский задает совершенно особую атмосферу: «Была чудная ночь, такая ночь, которая разве только и может быть тогда, когда мы молоды, любезный читатель. Небо было такое звездное, такое светлое небо, что, взглянув на него, невольно нужно было спросить себя: неужели же могут жить под таким небом разные сердитые и капризные люди?» (II, 152).

Перекличка со многими романтическими персонажами подчеркнута в повести при характеристике «восторженных грез» (II, 171) героя («Ночь вторая»). В самом названии повести и делении ее на «ночи» Достоевский следовал романтической традиции: ср. «Двойник, или Мои вечера в Малороссии» А. Погорельского (1828), «Русские ночи» В.Ф. Одоевского (1844). Но если у романтиков тема мечтательства сливалась с темой избранничества, то герой Достоевского, обреченный на мечтательство, глубоко от этого страдает: за один день действительной жизни он готов отдать «все свои фантастические годы» (II, 171).

Отчетливо ощущается в повести (особенно после некоторой переделки ее текста в 1859 г.) связь с пушкинскими мотивами. В своей исповеди, наряду с образами Гофмана, Мериме, Скотта, герой вспоминает «Египетские ночи» и «Домик в Коломне».

Новое, углубленное истолкование мечтательство получает в последующем творчестве Достоевского. Оно осмысливается писателем как следствие разрыва с народом образованного сословия в результате петровской реформы. Поэтому чертами мечтателей наделены и герои романов и повестей Достоевского 1860-1870-х годов. В середине 1870-х годов писателем даже был задуман особый роман «Мечтатель».

При всей сложности встающих перед мечтателями зрелого периода творчества Достоевского «вековечных вопросов» о смысле человеческого бытия многих из них объединяет с героем «Белых ночей» жажда «действительной», «живой» жизни и поиски путей приобщения к ней.

Повесть Достоевского с ее «болезненной поэзией» (выражение Ап. Григорьева) по своему меланхолическому изяществу приближается к манере Тургенева. Нетрудно заметить типологическое сходство между Мечтателем «Белых ночей» с его щемящей печалью от сознания своей ненужности на пиру жизни и «лишними людьми» тургеневских повестей (первые «лишние люди» Тургенева появились в «Записках охотника»).

Мечтатель видит тусклую прозу жизни и ординарность людей, среди которых живет. Он в мечтах стремится к высокому, героическому. «Вы спросите, может быть, о чем он мечтает?... да обо всем... об роли поэта, сначала непризнанного, а потом увенчанного; о дружбе с Гофманом; Варфоломеевская ночь, Диана Вернон, геройская роль при взятии Казани Иваном Васильевичем...» (II, 171). Это мечтатель, который стремится к реальному. Он ждет, что, может быть, «пробьет грустный час, когда он за один день этой жалкой жизни отдаст все свои фантастические годы...» (II, 171).

Мечтатель Достоевского – обаятельное, возвышенное, страдающее существо.

Вместе с тем, герой «Белых ночей» не только жертва, но и своего рода «преступник». Он и чувствует себя перед пришедшим к нему, приятелем так, как будто «сделал в своих четырех стенах преступление» (II, 166). И это преступление состоит не в том, что он не находит общего языка со своим приятелем, а в том, что он из своей «одинокости», из своего отщепенства сделал принцип. Он замкнулся в своем уединении, залюбовался собой в своих героических мечтах. Жизнь его отвергла, а он решил презреть ее. «Но покамест еще не настало оно, это грозное время, – он ничего не желает, потому что он выше желаний, потому что с ним все, потому что он пресыщен, потому что он сам художник своей жизни и творит ее себе каждый час по новому произволу» (II, 171). Этот мечтатель – «лишний человек» и «эгоист поневоле», но все же он эгоист. От его пресыщения жизнью, замкнутости, иногда высокомерного отсутствия желаний недалеко до душевного распада: превращения добрых и высоких желаний в их противоположность – в злые и даже негуманные поступки. Так формировался в сознании писателя будущий тип Ставрогина («Бесы»), Вельчанинова («Вечный муж»), антигероя «Записок из подполья».

Уже современники писателя оценили «Белые ночи» практически единодушно высоко. Такие авторитетные критики, как С. С. Дудышкин, А. А. Григорьев другие, подчёркивали, что это лучшее произведение в русской литературе за весь 1848-й год и что оно несравненно выше предыдущих произведений самого Достоевского – «Двойника», «Хозяйки», «Слабого сердца».

Отметив ведущую роль психологического анализа в творчестве Достоевского, С.С. Дудышкин в упомянутой выше статье «Русская литература в 1848 году» писал, что с художественной точки зрения «Белые ночи» совершеннее предшествующих произведений писателя: «Автора не раз упрекали в особенной любви часто повторять одни и те же слова, выводить характеры, которые дышат часто неуместной экзальтацией, слишком много анатомировать бедное человеческое сердце ... В «Белых ночах» автор почти безукоризнен в этом отношении. Рассказ легок, игрив, и, не будь сам герой повести немного оригинален, это произведение было бы художественно прекрасно»⁶³.

Одновременно с С.С. Дудышкиным на повесть «Белые ночи» откликнулся и А.В. Дружинин. Оценка «Белых ночей» появилась в первом же «Письме Иногороднего подписчика о русской журналистике» за декабрь 1848 года, опубликованном в январской книжке журнала «Современник» за 1849 год.

Анализируя двенадцатый номер «Отечественных записок» за 1848 год, Дружинин называет «замечательнейшую между остальными статьями» (VI, 14) повесть Достоевского, награжденную «немного странным и хитросплетенным названием «Белые ночи – из воспоминаний мечтателя» (VI, 14). Как справедливо отметила А.М. Штейнгольд, «общая оценка повести вполне сочувственная»⁶⁴. По мнению А.В. Дружинина, «Белые ночи» «выше «Голядкина», выше «Слабого сердца», не говоря уже о «Хозяйке» и некоторых других произведениях, темных, многословных и скучноватых» (VI, 14). Основная идея повести, по оценке критика, «и замечательна, и верна» (VI, 14). «Мечтательство» он считал не только специфически петербургской, но характерной чертой современной жизни вообще. А.В. Дружинин писал о существовании «целой породы молодых людей, которые и добры, и умны, и несчастны, при всей своей доброте и уме, при всей ограниченности своих скромных потребностей» (VI, 14). Они становятся мечтателями и «привязываются к своим воздушным замкам» «от гордости, от скуки, от одиночества» (VI, 14).

К недостаткам повести критик относил то, что Мечтатель поставлен вне отчетливо обозначенного места и времени и что читателю неизвестны его занятия и привязанности. «Ежели б личность Мечтателя «Белых ночей», – продолжал он, – была яснее обозначена, если б порывы его были переданы понятнее, повесть много бы выиграла» (VI, 15).

По мнению А.М. Штейнгольд, на восприятие повести Достоевского наложил отпечаток жанр фельетонного обозрения.

В отличие от литературной критики, фельетон – жанр художественно-публицистической литературы, наиболее характерные черты которого – «подвижность предмета сообщения или рассуждения, видимая «бесплановость», легкость, непринужденность композиции»⁶⁵. Возможность художественного перевоплощения автора, наличие масок и «подставных повествователей» в фельетоне составляют приметы его жанровой сущности. Насколько же видоизменяет взгляд Дружинина на Достоевского маска Иногороднего подписчика?

Отвечая на этот вопрос, А.М. Штейнгольд указывает, во-первых, необходимость учитывать историко-национальное своеобразие фельетонного жанра в русской журналистике периода «мрачного семилетия». Еще Б.Ф. Егоров убедительно показал, что «жанр фельетона в конце 40-х – начале 50-х гг. стал следствием распада жанра литературного обозрения, созданного Белинским, месячное обозрение стало сливаться с фельетоном, точнее писалось в жанре фельетона»⁶⁶. Во-вторых, слово «фельетонист» в 1840-50-е гг. имело особый оттенок. Оно значило «автор злободневных статей, имеющих лишь сиюминутное значение»⁶⁷.

«Письма Иногороднего подписчика…» Дружинина предельно приближены по предмету разговора к литературной критике и отличаются ослаблением собственно фельетонных признаков. В них редки образы «приятелей», корреспондентов, собеседников, придающие высказываемому характер диалога. Диалогические оценки невелики по объему и отнесены к иным сферам, чем разговор о достоинствах и недостатках новейших произведений литературы. Голос фельетониста-повествователя обретает большую, чем в критике, личностную свободу, право на субъективность впечатлений, фельетон не требует подробной и убеждающей аргументации. Отсюда, по мнению А.М. Штейнгольд, вытекает и способ выражения авторского мнения: В «Письмах Иногороднего подписчика…» повсюду господствует авторское «я», в собственно критических же статьях Дружинина преобладает местоимение «мы».

Нельзя не учитывать и того, что фельетонист и критик Дружинин был писателем, автором повестей «Полинька Сакс», «Рассказ Алексея Дмитрича», романа «Жюли» и др. Оценка им произведений Ф.М. Достоевского определяется не только индивидуальностью Дружинина–читателя, но и собственным творческим опытом, принадлежностью к художественным течениям времени, силой и широтой дарования (читая другого писателя, художник почти всегда вступает с ним в спор-соревнование).

В образе мечтателя Дружинин, в 40-е гг. сам, о чем выше говорилось, увлекавшийся социалистическими идеями, видит не просто литературный персонаж, а жизненный тип, истоки которого он связывает с определенностью социальной: «У этих людей нет ни денег, ни друга, ни любимой женщины; они одиноки посреди многолюдства» (VI, 14). Чутко помечает критик и столь важную в мечтателе Достоевского потребность «привязаться к чему-нибудь» (VI, 14). Но в оценке мечтателя звучит снисходительная нота: «Им немного надобно», нужен друг, чтобы совершать душевные излияния, «болтать между собою чепуху, от которой у постороннего слушателя приключится зевота», «они привязываются к своим воздушным замкам, как безнадежный больной привязывается к своему доктору» (VI, 14).

Одного из таких людей, как писал Дружинин, и вывел Достоевский в своей повести «Белые ночи», которую критик, как и С.С.Дудышкин ставит выше «Двойника», «Слабого сердца», «не говоря уже о «Хозяйке» и некоторых других произведениях, темных, многословных и скучноватых» (VI, 14).

Ощущая неповторимость художественного мира «Белых ночей», критик не решается передавать содержание повести, «потому что голое событие, лишенное потребностей, не передает приятного впечатления» (VI, 14), оставшегося у него после чтения. Но «приятное впечатление» не помешало автору «Писем Иногороднего подписчика…» упрекнуть Достоевского в недостаточной художественности. Эти упреки напоминают, как отмечает В.Шеншин, «сетования Белинского по поводу «Белых людей» и «Двойника»⁶⁸.

Обращаясь к стилю произведения, Дружинин пишет, что, «несмотря на все достоинства» повести, которые он выделил, «Белые ночи» «читаются не совсем легко» (VI, 14). Недостаток повести критик видит в поспешности, с которой работал автор и которая, по его мнению, опасна при обрисовке характеров, подобных мечтателю: «Поспешность не вредит повестям, в которых действующие лица одарены характерами резкими и эффектными» (VI, 14), а именно в этом Дружинин отказывает центральному персонажу «Белых ночей». Дружинину-фельетонисту, по мнению А.М. Штейнгольд, нужны формальные точки над «i»: «молод ли герой повести? как его имя? какие его понятия и привязанности?» (VI, 15). Ему мало эмоциональных характеристик, определяющих мечтания героя «Белых ночей» (грациозные, нежные, бурные, пламенные, сладко-грустные, томительно-радостные), ему требуется их фактическое наполнение и происхождение: «Да ради Бога, какие же это грезы? Из каких данных они подчерпнуты?» (VI, 15). То есть Дружинин почувствовал недоговоренность Достоевского.

Пафос действительности, венчающий пассаж о промахах Достоевского («… кто не знает, что грезы… носят начало свое в действительности, как повесть самого туманного романиста должна происходить на земле, между людьми, потому что ей более негде происходить?» – VI, 15), изобличает в фельетонисте прагматического и жесткого материалиста, выученика «натуральной школы».

Еще ранее А.М. Штейнгольд А.М. Бройде отметил тот факт, что, оценив «Белые ночи» выше «Хозяйки», «Двойника» и «Слабого сердца», Дружинин сделал упрек молодому писателю, который Достоевский впоследствии учел. Упрек был сделан с точки зрения обработки главного характера. А.М. Штейнгольд утверждает, что «основным обвинением Иногороднего подписчика становится выключенность героя Достоевского из современной действительности»: «Мечтатель «Белых ночей» - лицо бледное, почти непонятное, поставленное вне места и времени»⁶⁹. Аналогичного мнения придерживался и А.М. Бройде. Обвинение героев Достоевского в нетипичности, нехарактерности – едва ли не общее место в критике от Белинского до Михайловского. «Фантастический реализм» Достоевского не укладывается в понятие «типичность». Но у Дружинина эта мысль обретает иной оттенок. Автор «Писем Иногороднего подписчика…», создавший в 1848 г. «Рассказ Алексея Дмитрича», «в какой-то мере оказался соревнователем Достоевского, а признать его превосходства не мог»⁷⁰.

Сравнивая повесть Дружинина «Рассказ Алексея Дмитрича» с повестью Достоевского «Белые ночи», А.М. Штейнгольд приходит к выводу, что повесть Дружинина открывается рассуждением о мечтателе, ищущем, как убить время: «Истинно вредные, даже богопротивные мысли лезут человеку в голову, если человек этот, промотавшись дочиста, сидит один в тесной своей комнате вечером в ту пору, когда весь Петербург пляшет или слушает оперу. С задором и враждою смотрит бедный затворник и на общество, и на все его законы да строит утопию за утопиею, то грязную, то тихую, по наклонности собственного своего характера. Строить утопии – вещь чрезвычайно полезная: мало-помалу грустные мысли начинают улегаться, серая комнатка оживляется, грациозные образы начинают порхать перед мечтателем… советует ему встречать огорчения насмешкою, переносить нужду с беззаботностью влюбленного мальчика» (I, 95). В этих фразах, как верно заметила А.М. Штейнгольд, в какой-то мере мелькает колорит Петербурга Достоевского, «если не углов и крайней нищеты, то, во всяком случае, близкого к бедности существования»⁷¹. Мечтательность (поиск утопий) у Дружинина впрямую связывается с социальной ущемленностью, миры утопий герой начинает строить, когда «весь Петербург пляшет или слушает оперу». Утопии героя, по Дружинину, - «вещь чрезвычайно полезная», помогающая закрепить в жизни образ мечтателя, оставляет здесь странное впечатление: это излетный романтический герой, написанный в правилах «натуральной школы»⁷². Мечтательность для героя-рассказчика «Рассказа Алексея Дмитрича», по мнению А.М.Штейнгольд, - «саморефлексия, граничащаяся с самоубаюкиванием, с одной стороны, и позой, с другой. Она может быть осмыслена и оценена лицом сторонним – писателем и читателем»⁷³. Поэтому аналогичной проясненности натуры мечтателя требует критик от Достоевского в «Белых ночах», вступая даже в полемику с распространенным мнением: «Скажут, что он (мечтатель. – Ф.Е.) и должен быть непонятным; я не соглашусь с этим. Пусть он сам себя не понимает, пусть он плавает, сколько угодно, в океане неопределенных мечтаний, но чтобы читатель понимал его, чтоб читатель знал, какие это мечтания» (VI, 15).

Подготавливая собрание сочинений 1860 г., Достоевский учел замечания А.В.Дружинина. Повесть была подвергнута существенной правке. Наиболее значительные изменения писатель внес в монолог Мечтателя, придав большую определенность романтическим мотивам и включив в текст монолога пушкинские темы и образы.

Глава IV. Незавершенный роман Ф.М. Достоевского «Неточка Незванова» в оценке А.В. Дружинина

С начала 1849 года журнал «Отечественные записки» начинает публиковать роман под названием Ф.М. Достоевского «Неточка Незванова». Он появился в январской, февральской и майской книжках журнала. «Неточка Незванова» - незаконченный роман, впоследствии превращенный автором в повесть.

Здесь Достоевский впервые обращается к разработке образа, который позднее займет в его произведениях очень важное место. Это – образ ребенка из городской мещанской семьи, выросшего среди нищеты и страданий, рано развившегося и узнавшего изнанку жизни, привыкшего вглядываться в окружающий мир глубоким и пытливым взором. Таким ребенком является Неточка, образ которой открывает длинную галерею психологически близких к ней детских образов Достоевского.

В письме к брату от 7 октября 1846 года писатель сообщал, что в начале января 1847 г. собирается поехать в Италию и там «на досуге, на свободе» писать роман (XV, 68). Исследователи высказали предположение, что в данном случае речь шла о замысле «Неточки Незвановой». Ф.М.Достоевский писал брату, что «завален работою», так как к 5 января «обязался поставить «Краевскому 1-ю часть романа «Неточка Незванова» (XV, 68). Надежды автора на успех романа были чрезвычайно велики: «Это письмо пишу я урывками, ибо пишу день и ночь ... Пишу я с рвением. Мне всё кажется, что я завел процесс со всею нашею литературою, журналами и критиками и тремя частями романа моего в «Отечественных записках» устанавливаю за этот год мое первенство назло недоброжелателям моим» (XV, 68). «Прощай, брат, - прибавлял он тут же. - Ты меня отозвал от моей самой любопытной страницы в романе, а дел еще куча впереди» (XV, 68).

Ф.М.Достоевский мечтал о романе, построенном так же, как и «Герой нашего времени», состоявшем из пяти или шести самостоятельных повестей, объединенных между собой лишь личностью главного героя. Это был новый этап его неустанных художественных исканий. Поэтику такого необычного «лермонтовского» жанра Достоевский изложит гораздо позже в своих письмах 1856 г., но впервые к такой сложной, но емкой и увлекательной конструкции он обратился в 1846 г., когда задумывал свой первый большой роман.

Печатать его Ф.М.Достоевский предполагал в «Современнике». Первую часть, которая явилась бы прологом к произведению, Достоевский собирался прислать в редакцию журнала из-за границы, а, вернувшись, издать тотчас же вторую. Закончить роман он хотел к осени 1848 г. В романе намечалось 3 или 4 части: «И сюжет (и пролог) и мысль у меня в голове», - сообщал брату Достоевский (XV, 69).

Непосредственно работа над «Неточкой Незвановой» была начата в декабре 1847 года. Достоевский писал брату: «Это будет исповедь, как Голядкин, хотя в другом тоне и роде» (январь – февраль 1847) (XV, 71). Однако, хотя писатель намеревался к 5 января 1847 г. доставить в «Современник» или в «Отечественные записки» первую из трех частей романа, чтобы весь его завершить осенью, работа затянулась, и печатанье романа началось в журнале А. А. Краевского лишь в начале 1849 г.

В письме к Краевскому от 1 февраля 1849 г. Достоевский, сопоставляя роман с не удовлетворявшей его «Хозяйкой», писал: «Я очень хорошо знаю, Андрей Александрович, что напечатанная мною в январе 1-я часть «Неточки Незвановой» – произведение хорошее, так хорошее, что «Отечественные записки», конечно, без стыда могут дать ему место. Я знаю, что это произведение серьезное. Говорю, наконец, это не я, а говорят все .... Я люблю мой роман ... я знаю, что пишу вещь хорошую, такую, которая не принесет риску, а расположение читающих (я никогда не хвалюсь, позвольте уж теперь сказать правду, я вызван сказать это)» (XV, 73. подчеркнуто Достоевским). В письме брату от января-февраля 1847 г. автор уже выражал надежду на близкое окончание романа: «... скоро ты прочтешь «Неточку Незванову» (XV, 112). Об «очень прилежной» работе над романом упоминается и в письме к М.М. Достоевскому от апреля 1847 г. Из этого письма мы узнаем, что в это время Достоевский думал окончить роман к осени 1847 г.: «Он (роман) завершит год, пойдет во время подписки и, главное, будет, если не ошибаюсь теперь, капитальною вещью в году» (XV, 112). Однако в 1847 г. роман не появился, так как писатель, занятый другими произведениями, не раз прерывал работу над «Неточкой Незвановой». Тем не менее к середине 1848 г. была, по-видимому, написана значительная часть ранней редакции романа. П.П. Семенов-Тян-Шанский рассказывает в своих «Мемуарах», что на собраниях у М. В. Петрашевского Достоевский «читал отрывки из своих повестей «Бедные люди» и «Неточка Незванова»⁷⁴. Это, скорее всего, могло происходить до ноября 1848 г., так как с этого времени Достоевский уже не посещал собраний у Петрашевского, став членом кружка С.Ф. Дурова.

Петрашевец Ипполит Дебу вспоминал, как их друг-литератор рассказывал на пятницах в Коломне «Историю одной женщины» (таков был подзаголовок романа) и притом гораздо полнее, чем она была напечатана: «Помню, с каким живым человеческим чувством относился он и тогда к тому общественному «проценту», олицетворением которого явилась у него впоследствии Сонечка Мармеладова (не без влияния, конечно, учения Фурье)»⁷⁵.

О ранней редакции романа, где повествование велось от лица автора, а не героини, можно судить по сохранившемуся отрывку рукописи. Из него видно, что значительную роль в ней играл образ мечтателя Оврова. Именно он должен был обнаружить письмо неизвестного к Александре Михайловне. Овров прочел в строках письма близкую и понятную ему повесть о братстве двух сердец, союз которых «был бы прекрасен», внушая светлые надежды «целому миру». В окончательном тексте роман обрывается на первой краткой встрече Неточки с Овровым – помощником в делах Петра Александровича. Из-за ссоры с Н.А. Некрасовым Достоевский отказался от мысли печатать роман в «Современнике», и ему вновь пришлось обратиться в «Отечественные записки». 26 ноября 1846 г. он писал об этом М.М. Достоевскому: «Я имел неприятность окончательно поссориться с «Современником» в лице Некрасова .... Между тем Краевский, обрадовавшись случаю, дал мне денег и обещал, сверх того, уплатить за меня все долги к 15 декабря. За это я работаю ему до весны» (XV, 113). Достоевский стал должником А.А.Краевского и был вынужден отказаться от поездки за границу.

В процессе работы над романом его форма, фабула и сюжет значительно видоизменились. В журнальной редакции 1849 г. повествование ведется уже от лица героини и роман имеет подзаголовок «История одной женщины», раскрывающий его основную тему. Каждая из трех дошедших до нас частей, по определению исследователя, не только звено в композиции целого, но и внутренне законченная новелла с особым сюжетом, особой завязкой, кульминацией и развязкой⁷⁶. Каждая часть имела в редакции 1849 г. свое заглавие - «Детство», «Новая жизнь», «Тайна».

По замыслу Достоевского, в журнальной редакции намечалось уже не 3-4 части, как в ранней, а более шести. Из письма к Краевскому от 1 февраля 1849 г. следует, что первые шесть частей Достоевский хотел напечатать до июля 1849 г. (по одной части в каждом номере журнала). Из того же письма видно, что во второй части автором были сделаны значительные сокращения: «выброшено» 1,5 печатных листа «вещей очень недурных, для круглоты дела» (XV, 73).

К 15 февраля писатель обещал редактору «Отечественных записок» закончить третью часть. Он, вероятно, намеренно «увеличивал» в письме ее предполагаемые размеры, сообщая, что в ней «для полноты дела» непременно должно быть 5 листов, - с целью убедить Краевского в необходимости выдать 100 рублей «вперед». На самом деле в третьей части оказалось немногим более трех листов. Однако к 15 февраля (материалы к каждому следующему номеру журнала сдавались обычно в середине месяца) Достоевский не успел прислать третью часть «Неточки Незвановой». К концу марта была готова лишь первая из двух глав. Посылая Краевскому конец первой главы, писатель обещал первую половину второй доставить в типографию 26 марта, к восьми часам, а остальное «аранжировать за ночь» (XV, 76).

Надеясь успеть к апрельской книжке, Достоевский посылал третью часть романа кусками. Но он не уложился в сроки, и третья часть появилась лишь в майском номере журнала. Достоевский же предполагал опубликовать в этом номере четвертую и пятую части романа. В четвертой намечалось им около четырех листов, в пятой - около трех. При этом четвертую часть писатель обещал доставить в редакцию к 10 апреля, а пятую - к 15 апреля. Но роман остался незавершенным, так как 23 апреля 1849 г. Достоевский был арестован за участие в собраниях петрашевцев, приговорен к смертной казни, замененной затем каторгой. Третья часть романа появилась в майской книжке «Отечественных записок» без подписи уже в то время, когда писатель находился в Петропавловской крепости.

После каторги Достоевский отказался от мысли закончить «Неточку Незванову», переработав начало романа в повесть о детстве и отрочестве героини. Поэтому отпало деление на части, а нумерация глав стала сплошной. При переделке написанного автору пришлось пожертвовать некоторыми эпизодами: так, он исключил из числа действующих лиц другого воспитанника князя, бедного мальчика-сироту Лареньку, с которым подружилась Неточка и которого она в своих записках характеризует как второго «будущего героя» повествования.

8 апреля 1849 г. Краевскому было дано разрешение III Отделения выпустить майскую книжку «Отечественных записок» с третьей частью «Неточки Незвановой», но без подписи Достоевского.

«Неточка Незванова» дошла до нас как фрагмент большого романа, незавершенного автором из-за постигшей его гражданской смерти. Но и в таком виде «отрывок» свидетельствует о замечательной четкости планировки, оригинальности композиционного принципа и поразительном драматизме характеристик. Это одно из самых зрелых и удачных произведений молодого Достоевского.

История Неточки Незвановой написана в форме дневника или воспоминаний самой героини. Это «история души, постоянно уязвляемой неравенством, нечуткостью, несправедливостью в человеческих отношениях»⁷⁷. Сострадание, по мнению Достоевского, - «прекрасное начало», которое торжествует в человеческой натуре, еще не испорченной жизнью и дурным воспитанием.

Годом раньше, как замечает в своей работе Э.М.Румянцева, «Герцен писал в «Сороке-воровке» о гибели талантливой крепостной актрисы, разрушении ее таланта в обстановке крепостной зависимости. О судьбе таланта в обществе, где нет ни равенства, ни справедливости, ни возможности свободного развития, рассказал и Достоевский»⁷⁸.

В своей повести Достоевский впервые задался целью показать развитие человеческого характера от детских лет до зрелости на широком фоне социальной жизни. Главные герои произведения принадлежат к категории «мечтателей» (Ефимов, мать Неточки, сама героиня, Александра Михайловна и ее возлюбленный). Сюжет строится на еще более резком, чем в «Белых ночах», непримиримом столкновении «чисто фантастического, горячо – идеального» и «тускло-прозаичного», «до невероятности пошлого». Судьба каждого из мечтателей по-своему отражает этот главный конфликт. Повесть представляет яркую картину социальных контрастов: подневольное положение талантливого скрипача в крепостном оркестре, нищета городских бедняков и рядом как символ чего-то «сказочно-волшебного» - богатый дом с красными занавесами (II, 258). Но и там, где внешне, казалось бы, все благополучно, царит неравенство, тирания сильного над слабым (таковы отношения Александры Михайловны с мужем).

Трагедия мечтательства воплощена прежде всего в образах отчима Неточки, скрипача Ефимова, и ее матери – «энтузиастки, мечтательницы». Оба они – люди незаурядные, страстно жаждущие иной жизни, красивой и высокочеловечной. Однако грезы, лишь на время услаждают душу. С болезненной остротой переживают мечтатели все тяготы жизни и, наконец, гибнут, не выдержав борьбы.

Г.М. Фридлендер относит образ отчима Неточки, музыканта Ефимова, к выдающимся достижениям раннего Достоевского. По мнению исследователя, писатель обращается к одной из наиболее устойчивых и традиционных тем романтической литературы 30-х гг. – к теме не признанного обществом художника. Но традиционной, романтической трактовке этой темы молодой Достоевский противопоставляет иную, принципиально отличную от нее. Не случайно в рассказ об Ефимове писатель вводит ироническое упоминание о романтических драмах Н.В.Кукольника, посвященных теме художника, которыми восхищаются Ефимов и его приятель, такой же неудачник, танцовщик Карл Федорович. Г.М. Фридлендер уверен, что именно условия русской жизни, служба в помещичьем оркестре пробудили талант Ефимова, но они же убили его молодые годы, воспитали в нем легкомысленное отношение к своему дарованию, жажду быстрого и легкого успеха, не приучили его к серьезному и упорному труду. В дальнейшем постоянная нужда, унижения и горе нравственно сломили Ефимова. Потому трагическая судьба отчима Неточки в изображении Достоевского «не символ некой вневременной, «извечной» трагедии художника, но отражение бытовых и социальных обстоятельств жизни народа»⁷⁹.

Психологическим стержнем образа Ефимова писатель делает ни на минуту не прекращавшуюся нравственную пытку, вызванную постоянно живущим в Ефимове терзающим его сомнением в себе и своем таланте. Несмотря на его самолюбие и гордость бедняка, Ефимова не покидает чувство нравственной вины перед собой и близкими. Из этой раздвоенности проистекает «фантастичность» образа Ефимова, но вместе с тем и его внутренняя психологическая объемность.

В.С. Нечаева рассматривает образ Ефимова как отражение автобиографического переживания Достоевского того периода, когда создавалась повесть.

Неточка начинает свой рассказ с повествования о человеке, который «слишком сильно» отразился в первых впечатлениях детства, имевших влияние на всю ее жизнь. Это, как она выражается, «биография» ее отчима, музыканта Егора Ефимовича – «самого странного, самого чудесного человека из всех», кого она знала.

По мнению В.С. Нечаевой, характеристика и жизнь Ефимова, изложенные в повести «Неточка Незванова», резко отличаются от характеров и существования персонажей предшествующих повестей Достоевского. «Это не петербургский чиновник, как Макар Девушкин, Голядкин и другие, не полусказочный образ, как Мурин из «Хозяйки», это очень сложный, но вполне реальный, глубоко жизненный характер, результат особых природных данных, развивающихся в определенных социальных условиях»⁸⁰.

Это – деятели искусства, в качестве героев художественных произведений охотно избирались писателями романтической школы 30-х г.г. Особую тематическую группу романтических произведений составляли повести об искусстве и художниках – «Последний квартет Бетховена» и «Себастьян Бах» В.Одоевского, «Живописец» Н.Полевого, «Художник» А.Тимофеева, «Невский проспект» и «Портрет» Гоголя. Для них характерно изображение артиста как исключительной личности и его конфликта с окружающим обществом. Но если одних писателей по преимуществу интересует воплощение эстетических идеалов в духе философского романтизма (В. Одоевский), других – проблема взаимоотношений художника-демократа и светского окружения (Н. Полевой), то третьи используют центральный персонаж – артиста для развертывания мелодраматического сюжета, сцен и картин (А. Тимофеев). У Достоевского, как утверждает В.С. Нечаева, в изображении Ефимова на первом плане «анализ его изломанного характера, находящегося в постоянном «надрыве» и конфликте с действительностью»⁸¹. Только заключительная сцена его «библиографии» окончательно раскрывает ту душевную язву, которая точит музыканта и обуславливает его безобразные отталкивающие поступки. Нельзя не согласиться с исследовательницей, что «низкое социальное положение Ефимова было первопричиной его тяжелых душевных переживаний, и в этом отношении его история – это история, трагедия нищего артиста в среде обеспеченного общества»⁸². Но В.С.Нечаева не думает, что Достоевский ставит себе задачу проследить в судьбе Ефимова воздействие социального положения и объяснить им его гибель, как считала Л.М. Розенблюм: «Одну из главных причин духовного краха Ефимова Достоевский видел в социальных условиях. Крайняя нищета, неравноправие с художниками из дворян, отсутствие настоящей школы, а значит и привычки к постоянному серьезному труду – все это при большом самолюбии человека, хорошо понимающего силу своего дарования, приводит Ефимова к моральному падению и безумию»⁸³.

Та же мысль лежит в основе объяснения драмы Ефимова В.Я. Кирпотиным: «В самом Ефимове Достоевского интересовала по преимуществу не судьба художника, а социальное и философское объяснение его удела. История Ефимова – это история художника–разночинца, художника–пролетария»⁸⁴. Указывая далее на неблагоприятные условия, в которых протекала жизнь Ефимова, В.Я. Кирпотин отмечал развитие в нем болезненного самолюбия и устремление верхние общественные этажи»⁸⁵.

В.С. Нечаева же, наоборот, утверждала, что во всей «биографии» Ефимова Достоевский старательно подчеркивает возможности для музыканта развитие им своих способностей. Ефимов не крепостной, он свободен. Помещик, в оркестре которого он играет, обрисован не только как любитель, но и как человек, чрезвычайно внимательно относящийся к личности и чувствам артиста. Его поведение с Ефимовым, возможности, которые он ему предоставляет для развития таланта, неоднократная помощь, советы – все говорит о его гуманности и отсутствии угнетающих условий жизни в ранней молодости Ефимова.

Дальнейшие этапы жизни Ефимова В.С. Нечаева рассматривает как результат личных свойств и поступков музыканта (растрата денег, неуживчивость в оркестрах). «Но и здесь встреча со скрипачом Б., его длительная помощь и поддержка Ефимова, наконец, его личный пример – пример бедняка, добивающегося своими силами, упорным трудом владения искусством – давали Ефимову возможность артистического роста и достижения успеха»⁸⁶. Достоевский упорно подчеркивал грубость, несправедливость, «заносчивость», доходящие до лжи и клеветы, в поведении Ефимова в ответ на заботы о нем.

В.С. Нечаева замечает, что, создавая образ Ефимова, Достоевский не раскрывал его трагедию, имея в виду не конфликт художника-пролетария с обеспеченным обществом, а драму артиста, не уверенного в своем таланте и убедившегося в его потере. Хотя В.Я. Кирпотин утверждает, что Ефимов погиб потому, что «не понял действительных условий, определивших его социальное положение, и потому, что он подменил прямую цель художника –искусство – побочной его целью – славой, в то же время не может не указать на близость личных событий в жизни автора и его литературного персонажа. Иногда кажется, что Достоевский подводит в них итоги своему собственному опыту, своим собственным переживанием, испытанным им после «Бедных людей»⁸⁷.

Автобиографичность «Неточки Незвановой» в том или ином образе, ситуации, мотиве проявилась и в следующих частях неоконченной повести. Исследователи подчеркивали, что ни в одном другом произведении Достоевского, за исключением «Неточки Незвановой», не отразили впечатления, «пережитые сердцем» автора.

Автобиографичность в размышлениях о судьбе Ефимова, о труде и мастерстве в работе художника, о его болезненном самолюбии и сомнениях в своей гениальности относятся лишь к вводной части романа, который посвящен совсем иной теме, названной в подзаголовке журнального текста: «История одной женщины». Впечатление, пережитое сердцем автора, нужно, очевидно, по мнению В.С. Нечаевой, искать в связи с женскими образами, вернее даже с тремя женскими образами, которые включены в тематический центр романа – Неточка, Катя и Александра Михайловна. В.С. Нечаева уверена, что и в рассказ о раннем детстве Неточки вошли автобиографические воспоминания – болезнь матери, ее страдания от тяжелого характера мужа, ее смерть – то, что омрачило последние годы жизни Достоевского в семье. Эти воспоминание отразились и на переводе «Евгении Гранде», где оказалась ситуация, возвращавшая Достоевского к недавним личным переживаниям, они же вошли в повесть о Вареньке Доброселовой в «Бедных людях», повторились в рассказе Катерины в «Хозяйке» об огорчениях, болезни и смерти ее матери. Эти воспоминания отразились и в изображении ранних лет Неточки и намечались вторично в последней главе, посвященной страданиям и болезни Александры Михайловны.

По мнению Г.М. Фридлендера, Достоевский применяет к Неточке тот же «метод анализа, обнаруживающий психологическую причудливость и «ненормальность» внутреннего мира современной ему мыслящей личности»⁸⁸, который использовал при обрисовки образа Ефимова. Уже в детские годы она становится взрослой не по летам из-за нужды и тех трагических коллизий в отношениях между матерью и отчимом, которые не только наблюдает, но в которых вынуждена невольно принимать участие, еще не понимая их смысла. При этом Достоевский изображает «те сложные превращения, которые претерпевают человеческие чувства в обстановке постоянно давящей нужды и безысходного горя: любовь к отчиму перерастает у Неточки в болезненную ненависть к матери, с мыслью о смерти которой Неточка, под влиянием отчима, связывает мечту о начале другой, лучшей жизни для них обоих»⁸⁹.

В последней главе героиня, до этого бывшая молчаливой наблюдательницей разыгрывающейся вокруг нее семейной драмы, становится активным действующим лицом. Она открыто заявляет о своем сочувствии Александре Михайловне и ненависти к ее мужу. В переходе Неточки от «созерцания к решимости и к активному действию» угадываются отзвуки того, что чувствовал Достоевский–петрашевец, переживший в те месяцы, когда писался роман, «период нового взлета своих мятежных настроений»⁹⁰.

Писатель стремился показать, как постепенно под влиянием «живой жизни» героиня преодолевает свою замкнутость, перестает «затыкать уши мечтами», становится человеком сильного и активного характера. «Пробуждение» начинается в семье Александры Михайловны, когда Неточка впервые понимает несправедливость человеческих отношений и решительно выступает против подлости, олицетворением которой является здесь муж Александры Михайловны – Петр Александрович, превосходящий князя Валковского в «Униженных и оскорбленных».

Большое значение Э.М.Румянцева придает детской дружбе Неточки и Кати – младшей сестры Александры Михайловны. Эта дружба выявилась «в самой непосредственной и самой поэтической форме». Данный эпизод как бы связывает две семейные истории, рассказанные в повести. Любовь к девочке, которая сначала казалась Кате чужой, непривлекательной, неинтересной, привела ее к нервному расстройству. Печальная, болезненная девочка не подходила для ее шумных и веселых игр. Катя, «… избалованная, самовластная… которую все баловали и лелеяли в доме, как сокровище, не могла понять, каким образом я уже несколько раз встречалась на ее пути, когда она вовсе не хотела встречать меня», - рассказывает Неточка (II, 225).

Образ князя Х. должен был, по словам Неточки, в дальнейшем играть значительную роль в ее жизни и повествовании, но в написанной части романа, по мнению В.С. Нечаевой, «его роль набросана несколькими малоконкретными штрихами, лишена жизненных деталей и анализа его психологии»⁹¹.

Краткие сведения о том, что князь был «дилетант, глубоко почитавший и любивший искусство», даны мимоходом, так же, как упоминания о его знакомстве со скрипачом Б., интересе к Ефимову и концерте в его доме знаменитого С-ца. Всего этого требовало «развитие сюжета, органичность же этих фактов для князя никак не развита, не раскрыта и его домашняя семейная жизнь»⁹². Основная черта князя Х. в написанной части романа, по мнению В.С.Нечаевой, - его гуманность, его душевное благородство в «благодеяниях» Неточке, Лареньке.

Князь Х., которого Неточка сразу полюбила более всех других, был довольно пожилой, серьезный, смотревший на нее «с таким глубоким состраданием» человек. Его все в доме уважали и «даже, видно было, любили», но он мало с кем общался, был странен, незаметен в доме, где царила княгиня.

Избегавший общества, окружавшего княгиню, князь обрисован, по словам В.С.Нечаевой, «как исключительно внимательный, сочувствующий детям. Избалованная, самовластная Катя обожала отца, Неточка все время ощущала на себе его заботу и внимание. Но по отношению к жене и детям, когда дело касалось его взглядов и решений, князь становился неуступчив и упрям до непоколебимости»⁹³.

Приступая к созданию своей первой повести, делает вывод В.С.Нечаева, Достоевский «запасся» как поэт «несколькими сильными впечатлениями, пережитыми им действительно», которые и легли в основу темы и плана произведения. «Тут дело уж художника, хотя художник и поэт помогают друг другу и в том, и в другом, в обоих случаях»⁹⁴.

На новую повесть Ф.М.Достоевского А.В.Дружинин откликнулся в «Письмах Иногороднего подписчика о русской журналистике…» за январь, февраль и апрель 1849 г.

Поскольку, как говорилось выше, произведение осталось незаконченным в связи с арестом Достоевского, Дружинин не смог выразить о «Неточке Незвановой» своего окончательного мнения. Он успел дать оценку только первым двум частям повести. Отзыва на третью часть повести не последовало по ряду причин, но не из страха перед полицейскими и иными властями. Напротив, по словам Бройде, «в те времена Дружинин мог не без основания называться отчаянным смельчаком. Например, в апреле 1849 г. он осмелился открыто сослаться на Белинского в своем «письме» Иногороднего подписчика и даже подчеркнуть свое с ним согласие»⁹⁵.

В «Письме Иногороднего подписчика…» за январь 1849 г. Дружинин обращается к первой части «нового произведения плодовитой фантазии Достоевского⁹⁶. Отзыв носил в целом одобрительный характер. Критик отметил в повести «много страниц умных, проникнутых чувством, хотя и скучноватых, анализ характеров заслуживает не менее внимания» (VI, 28).

Некоторые положительные замечания сделаны Дружининым по поводу стиля и языка повести: «… в «Неточке» меньше прежнего многословия и темных, вычурных выражений; язык стал заметно сжатее, хотя от этого и потерял часть образности» (VI, 28). Но в тоже время Дружинин выразил и недовольство повестью: «В авторе заметно постоянное усилие, напряжение…, он, видимо, старается поразить, озадачить своего читателя глубиной своей наблюдательности. Это, вместе с отсутствием меры, с неумением в пору остановиться, производит неприятное впечатление… Тяжким трудом отзываются повести г. Достоевского, пахнут потом, если так можно выразиться, и эта-то излишняя обработка, которой автор не умеет скрыть, вредит впечатлению» (VI, 28).

Как утверждает Бройде, «дело заключалось не в «излишней обработке» «Неточки» в стилистическом отношении, а прежде всего в том, что Достоевский действительно хотел своим новым романом «завести процесс со всею нашею литературой, журналами и критиками», он хотел показать «Неточкой» свое «первенство назло недоброжелателям»⁹⁷.

В период между появлением «Бедных людей», принесших Достоевскому громкую славу, и началом работы над «Неточкой Незвановой», писатель успел частично потерять свою славу и рассориться с поклонниками своего таланта. Более того, в 1847 г., когда он еще продолжал писать «Неточку Незванову», на первое место в литературе вышли Герцен с романом «Кто виноват?», Гончаров с «Обыкновенной историей», А.В. Дружинин с «Полинькой Сакс» и И.С. Тургенев с «Записками охотника». Поэтому, по мнению А.М. Бройде, «процесс» Достоевского с русской литературой за первое в ней место был в 1848 г. почти безнадежным, во всяком случае, очень трудным»⁹⁸. Этим, полагал исследователь, «можно было объяснить более, чем обычное, «напряжение», «постоянное усилие поразить, озадачить своего читателя глубиной своей наблюдательности» именно в «Неточке», как это отметил Дружинин в феврале 1849 года. Несомненно, этот отзыв критика стал известен Достоевскому в тот же месяц и так болезненно его поразил, «что даже десять лет спустя он при первой возможности не преминул отметить дерзкому Иногороднему подписчику»⁹⁹.

Критически отнесся Дружинин и к характеру главной героини – Неточке Незвановой. «Роман, - писал он, - назван женским именем, в первой его части действуют две женщины, самый рассказ ведется особою прекрасного пола… и все-таки в романе нет женского лица» (VI, 28) По мнению Дружинина, Достоевскому не удалось создать характера Неточки-девочки, и, если ее заменить мальчиком, то впечатление от повести совершенно не изменится. Дружинин находил, что «впечатления детства, передаваемые Неточкой, не верны и не близки к действительности», так как на них «лежит печать непрерывного уныния, болезненной сосредоточенности, не прерываемой ни одним ясным воспоминанием, ни одним беспричинно веселым порывом, которой так часто вспыхивает в юной душе, несмотря на всю горечь внешних обстоятельств» (VI, 29).

А.М. Бройде считает, что это первоначальное неумение Достоевского передать именно характер девочки-ребенка, его намерение поставить на место Неточки свой собственный анализ, присущий уму взрослого мужчины, его склонность показывать жизнь в мелодраматическом унылом свете Дружинин подметил и объявил во всеуслышание «довольно резким, хотя внешне и вежливым тоном»¹⁰⁰.

Помимо новых недостатков, критик отметил наличие в повести «и недостатков старых, от которых, кажется, не исправиться ни г. Достоевскому, ни его подражателям – г. М.Достоевскому и г. Буткову» (VI, 28). К старым же недостаткам, он относит «грустный, однообразно болезненный колорит», «унылые чувства, сдавленные прессом неумолимой нищеты» и «то же отсутствие женщины» (VI, 28).

По мнению А.М. Штейнгольд, «упреки писателю в неизменности унылого и мрачного колорита его произведений в той или иной форме – составная часть его (Дружинина. – Ф.Е.) откликов. Позиция и стиль рассуждений Дружинина-фельетониста приближается к высказываниям Дружинина-критика в 1850-е г.г. о порочности гоголевского направления в русской литературе»¹⁰¹.

В следующем «Письме Иногороднего подписчика…» Дружинин обращается к анализу второй части «Неточки Незвановой». Как и в предыдущем отзыве, он отмечает достоинства и недостатки второй части нового произведения Достоевского. Критик замечает, что в этом произведении до сих пор нет ни завязки, ни действия, соразмерность произведения явно нарушена излишними подробностями о детском возрасте героини» (VI, 63). Но, несмотря на это, последние страницы второй части написаны увлекательно, некоторые места отличаются живостью и оригинальностью, «и весь роман, если рассматривать его как ряд отдельных сцен, читается с удовольствием» (VI, 63).

Налицо изменение отношения Дружинина к повести Достоевского. В этом отзыве критик снова уделяет большое внимание детским образам. В этой части, - пишет он, - автор заставил действовать трех детей» (VI, 64). Речь идет о мальчике Лареньке, Неточке и княжне Кате.

Первые два детских образа, по словам критика, «довольно вялы и бесцветны» (VI, 64). Третье же лицо «очертано» с живостью и грациею, которые делают честь г. Достоевскому» (VI, 64). Нельзя не согласиться с А.М. Штейнгольд: Дружинин лишь «довольствуется передачей своего впечатления от прочитанного, не касаясь ни конкретных событий, ни характеристики героев, нигде не цитируя и не пересказывая художественного текста»¹⁰². Зато подробно представлены здесь детали и даже эпизоды из диккенсовского романа «Домби и сын». По мнению исследовательницы, это сопоставление введено фельетонным приемом: «Но рядом с этими детьми автор представил нам собаку Фальстафа, Фальстаф напомнил мне диккенсова Диогена» (VI, 64). Но переключение читательского внимания на роман английского писателя ведет не к сравнению произведений на близкую тему (трудная судьба ребенка, его первый духовный опыт и выживание в «злом» мире), а к утверждению, что перед героями «Домби и сына» «потускнели детские образы, нарисованные автором «Неточки»» (VI, 64). «Диккенсовский детский мир представляется Дружинину настолько совершенным, что творческого соперничества с ним или творческой независимости от него Иногородний подписчик просто не предполагает»¹⁰³: «Диккенс – великий мастер рисовать детские фигуры; он Грез между романистами, и поэтому подражать ему нестыдно, хотя и опасно» (VI, 64).

Авторское «Я» «Писем Иногороднего подписчика…», по А.М. Штейнгольд, становится нарочито субъективным, категоричным: «…когда я читаю сцены эти, я признаю Диккенса великим художником и говорю, что никто ни до него, ни после него не писал таких детских портретов» (VI, 64). Место анализа образов девочек в «Неточке Незвановой» занимает социально-психологическое отступление о «породе» аристократического ребенка. Иногородний подписчик считает, что единственную возможность соревноваться с Диккенсом дает в повести Достоевского только образ Кати – «тип аристократического ребенка, тип, не тронутый Диккенсом» (VI, 64). По мнению А.М. Штейнгольд, стиль этой части отзыва безвкусен и почти вульгарен: «Между детьми и цветами много сходства, но аристократические дети также отличаются от прочих, как оранжерейный цветок от садового. И тот и другой равно хороши, но оранжерейный как-то резче бросается вам в глаза, как-то выше ценится» (VI, 65).

Исследовательница видит в этом пассаж шутливости фельетонной маски: респектабельный русский денди заявляет о своих сословно-эстетических пристрастиях. Но трудно не уловить здесь и автопсихологической для Дружинина ноты. «Испытав с юных лет унижение из-за относительной бедности и безвестности, несовместимых с его представлением о дворянине-гвардейце, – пишет Б.Ф.Егоров, – он с упорством и поразительным трудолюбием стал пробивать дорогу к славе и богатству… Поэтому в молодые годы Дружинин выработал для себя две морали: одну – для узкого круга близких людей, другую – для общества в целом»¹⁰⁴.

Несмотря на сказанное в приведенном пассаже, заслуживает внимания указание Дружинина на некоторое сходство положений и характеров Лареньки и Неточки, с одной стороны, и Флоренс и Поля, с другой. Видимо, поэтому в 1860 г. в новом издании повести образ мальчика Лареньки исчез. Но совет Дружинина Достоевскому показать Катю как истинную аристократку мог показаться молодому писателю глубоко оскорбительным, хотел того Дружинин или нет. «Будучи в то время в некоторой мере снобом, Достоевский был совершенно чужд аристократической среде, не зная ее психологии и условных правил поведения. Именно в то время в аристократическом салоне с ним из-за застенчивости приключился обморок во время разговора с петербургской светской красавицей Сенявиной. Этот мучительный для его самолюбия эпизод дал повод Тургеневу и Некрасову написать о Достоевском издевательское стихотворение, в котором он назывался «рыцарем горестной фигуры», «юным пыщем», т.е. зазнайкой, сравнивался с красным прыщом, рдеющем на носу русской литературы, и с «чухонской звездой», упавшей на балу перед одной из красавиц»¹⁰⁵.

Образа Кати Достоевский так и не переделал, оставив ей княжеский титул. Но обиды от бывшего гвардейского офицера, свободно вхожего в салоны аристократии, он не забыл и не простил. Это видно даже из его записной тетради. Враждебное отношение к Дружинину там ясно выражено.

Не помогло и то, по мнению А.М. Бройде, что в рассматриваемом «Письме…» Дружинин первый раз за все время похвалил Достоевского за метко схваченную черту в образе Неточки: «Весьма верно и отчетливо выставлена безумная, жгучая привязанность загнанной и унылой Неточки к ее маленькой подруге: дети, развившиеся под гнетом враждебных обстоятельств, чрезвычайно способны к таким преждевременным, эксцентрическим страстям» (VI, 66).

Последнее упоминание о повести Достоевского «Неточка Незванова» находим в «Письме Иногороднего подписчика о русской журналистике…» за апрель 1849 г. Дружинин прямо указывает на комплиментарный характер собственного отзыва о повести Достоевского: «…похвалил я вторую часть «Неточки» и «Неточка» перестала показываться» (VI, 110). Вторая половина фразы свидетельствовала о том, что Дружинину была известна причина прекращения публикации повести.

Таким образом, по мере знакомства с повестью Достоевского, меняется отношение Дружинина к писателю. От внимания Дружинина по-прежнему не ускользнули недостатки повести – отсутствие завязки, действия, излишняя подробность в описании детского возраста, многословие. Вместе с тем Дружинин находит вторую часть произведения более увлекательной и оригинальной, чем первую. Если в январском отзыве он указывает на отсутствие женского лица, то в февральском Дружинин отказывается от части своих критических замечаний.

Можно сказать, что Дружинин с интересом подошел к повести Достоевского «Неточка Незванова», с удовлетворением отметил эволюцию писателя. Проанализировав «Неточку Незванову», он пришел к выводу, что она нисколько не уступает «Белым ночам», а в некоторых случаях даже превосходит ее.

Заключение

Подведем некоторые итоги. Ф.М. Достоевский начал свой творческий путь как художник-реалист, продолжатель традиций Пушкина и Гоголя. Первое же произведение писателя – роман «Бедные люди» - выдвинуло его в ряд крупнейших представителей «натуральной школы».

Подобно Н.А. Некрасову, М.Е. Салтыкову-Щедрину, И.А. Гончарова, И.С. Тургеневу, А.И. Герцену, Достоевский прошел гоголевскую школу социально-бытового письма, воспринял от своего учителя идею верности правде жизни, мысль об общественном назначении искусства.

«Натуральная школа», теоретические принципы которой были обоснованы В.Г. Белинским, утверждала право писателей на сочувственное изображение низших сословий. Она признавала в мужике, в бедном чиновнике, в городском труженике, в женщине человека. Примкнув к новому движению, никому неизвестный дотоле юноша создал роман «Бедные люди».

«Самый забитый, последний человек есть тоже человек и называется брат мой» - эта идея произведения, утверждаемая со свежею силою молодого и оригинального дарования, сблизила Достоевского с Белинским, привела его в круг петрашевцев – первую в России организацию социалистов-утопистов.

Не являлись исключением и психологические повести писателя 40-х гг., без которых вряд ли были бы возможны наивысшие достижения Достоевского-романиста 60-70-х гг.

В результате проведенного исследования мы пришли к следующим выводам. А.В. Дружинин не посвятил творчеству Достоевского специальные статьи или рецензии. Но, как удалось установить, на протяжении всей своей деятельности он неоднократно обращался к оценке произведений писателя – в незавершенной обзорной статье о русской литературе 1848 г., «Письмах Иногороднего подписчика о русской литературе…» за декабрь этого же года, за январь, февраль и апрель 1849 г., а также в рецензии на «Военные рассказы» графа Л.Толстого и «Губернские очерки» М.Е.Салтыкова-Щедрина (1856), а также в статьях «Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения» (1856) и «Сочинения А.Н.Островского» (1859).

Несмотря на сложное отношение к Достоевскому – человеку и писателю, обусловленное различиями в воспитании, образовании, мировоззрении и т. п., Дружинин внимательно следил за творчеством писателя, его эволюцией. Ни одно произведение Достоевского 40-х гг. не ускользнуло от внимания критика. Анализируя повести Достоевского «Слабое сердце», «Белые ночи», «Неточка Незванова», он касается и предыдущих произведений писателя – романа «Бедные люди» (1846), повестей «Двойник» (1846), «Хозяйка» (1847).

В оценке произведений Достоевского в 1846–1847 гг. Дружинин во многом следует за Белинским, в русле направления, отстаиваемого критиком.

Считая роман «Бедные люди» вершинным произведением писателя, проникнутым пафосом гуманизмом, в котором отчетливо проявилась боль за униженного человека, Дружинин с неудовольствием пишет о повестях «Двойник» и «Хозяйке», в которых отмечает чрезмерный интерес Достоевского к болезненным проявлениям психики человека, а также отсутствие внешней занимательности, неровности стиля, многословие. Как и Белинский, он считал, что после «Бедных людей» развитие писателя происходило по нисходящей линии, предвещая упадок его таланта.

Вместе с тем, как справедливо отмечал еще А.М. Бройде, уже в 40 гг. Дружинин был достаточно самостоятельным критиком и, следуя в оценках за Белинским, в ряде случаев расходился с ним. Так, не считая повести «Двойник» лучшим произведением писателя, Дружинин, вопреки критику-демократу, отмечает в ней рельефность и оригинальность идеи.

Самостоятельность Дружинина проявилась еще более после смерти Белинского, когда он обратился к анализу новых сочинений Достоевского.

Отзыв о «Слабом сердце» еще во многом связан с оценкой предыдущих произведений писателя. Повесть рассматривается как слабая в идейном и художественном отношениях, ставится ниже «Бедных людей» и «Двойника». По мысли критика, устарелая и скучная идея произведения – антагонизм, несогласие духовной натуры человека с жизненными событиями - не в состоянии вынести на себе целого произведения. Неудачным найденно и исполнение. Не удовлетворил критика и главный герой повести Вася Шумков, которого он считал вялым, лишенным развития. Искусственным, «наигранным» сочтен и эпизод в магазине у мадам Леру.

В то же время Дружинин признает идею повести замечательной. Критик обнаруживает в ней удачные частности (эффектное описание ночного Петербурга в финале), слог, напомнивший ему «Бедных людей» и заставивший забыть о художественных просчетах писателя.

Самостоятельность Дружинина как критика, его стремление постигнуть творческую индивидуальность писателя в полной мере проявились при оценке следующих повестей Достоевского – «Белые ночи» и «Неточка Незванова».

Анализируя «Белые ночи», Дружинин указывает на поспешность писателя, сказавшуюся на обрисовке характера Мечтателя, который, по его мнению, - лицо бледное и непонятное, изображенное «вне времени и пространства». Но общий пафос отзыва – одобрительный. Дружинин отметил идею повести как замечательную, поставил повесть выше всех предыдущих произведений писателя, исключая «Бедных людей».

О «Неточке Незвановой» он не мог высказать своего окончательного мнения, поскольку в связи с арестом Достоевского повесть осталась незавершенной. Дружинин успел откликнуться только на первые две части произведения. Однако сопоставление этих отзывов свидетельствует о возрастающем интересе критика к писателю, об умении уловить динамику его творчества. Критически отнесшись в первом отзыве к изображению Достоевским характера главной героини, заявив о якобы неспособности воспроизведения писателем образов детей, Дружинин обратил внимание на отсутствие в повести многословия, «темных, вычурных выражений», сжатость языка. Критик фактически снимает упрек по адресу Достоевского в поспешности. В отзыве на вторую часть «Неточки Незвановой», найдя «бледными и бесцветными» образы Лареньки и Неточки, Дружинин указывает на яркое и живое изображение писателем характера девочки Кати. Продолжение повести представляется критику более оригинальным и увлекательным, нежели ее начало.

По Дружинину, ни одна из рассматриваемых им повестей Достоевского 40-х гг. не превзошла в идейном и художественном отношениях романа «Бедные люди». Тем не менее от внимания критика не укрылась эволюция писателя. Дружинин проницательно подметил идейное и художественное новаторство Достоевского (оригинальность идеи, тяготение к раскрытию внутреннего мира героев, склонность к эффектным концовкам, мастерство в описании Петербурга и Т. п.). При всей сложности отношений Дружинина и Достоевского, доходящей до неприязни со стороны последнего, Дружинину-писателю оказались близки искания Достоевского-психолога.

Колкие и во многом справедливые суждения Дружинина о недостатках ранних работ Достоевского задевали самолюбие писателя, вызвали в нем желание «рассчитаться» с «аристократическим гвардейским офицером». Но, готовя переиздание своих первых сочинений, Достоевский учтет замечания Дружинина о повестях «Белые ночи» и «Неточка Незванова», внесет соответствующие изменения в текст произведений.

Дружинин с сожалением переживал вынужденную изоляцию Достоевского от общества и литературы. Анализируя творчество современных писателей, он не один раз вспомнит о повести Ф.М. Достоевского «Двойник», которая оказалась близка и самому автору «Полиньки Сакс». В статье 1859 года «Сочинения А. Островского» он в последний раз обратится к оценке творчества писателя. Не догадываясь о том, что Достоевский в ссылке не прекратил литературной деятельности, Дружинин отнесет его наряду с А.А. Фетом и Я.П. Бутковым к числу писателей, в 1849 году подававших надежды, авторов, дарования которых «более или менее замечательно», но которые «как-то остановились на одной точке и могли погибнуть без следа или развиться благоприятным образом» (VI, 636). Дружинин не ставит точки, оставляя вопрос о творческом развитии Ф.М. Достоевского развитии открытым.

Список использованной литературы

Источники

1. Достоевский Ф.М. Белые ночи // Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: В 15 Т. Л., 1988. Т. 2. С. 152-202.

2. Достоевский Ф.М. Неточка Незванова // Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: В 15 Т. Л., 1988. Т. 2. С. 203-356.

3. Достоевский Ф.М. Слабое сердце // Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: В 15 Т. Л., 1988. Т. 2. С. 49-88.

4. Достоевский Ф.М. (Письма к разным корреспондентам) // Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: В 15 Т. Л., 1988. Т. 15. С. 69-76.

5. Достоевский Ф.М. Петербургская летопись // Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: В 15 Т. Л., 1988. Т. 2. С. 5-33.

6. Дружинин А.В. Литературная критика. М., 1983.

7. Дружинин А.В. Прекрасное и вечное. М., 1988.

8. Дружинин А.В. Собрание сочинений: В 8 Т. СПб., 1865. Т. 6.

9. Дружинин А.В. Собрание сочинений: В 8 Т. СПб., 1865. Т. 7.

Научно-исследовательская литература

1. Алдонина Н.Б. А.В. Дружинин: Малоизученные проблемы жизни и творчества. – Самара, 2005.

2. Алдонина Н.Б. Незавершенные статьи А.В. Дружинина (из неопубликованного) // Российская словесность: эстетика, теория, история. СПб.; Самара, 2007. С. 153-167.

3. Алдонина Н.Б. Некрасов и Дружинин (по новым материалам) // Карабиха: ИсТ. -лиТ. очерки. Ярославль, 2003. С. 52-82.

4. Анненков П.В. Критические очерки. СПб., 2000.

5. Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1963.

6. Бахтин М. Проблемы творчества Достоевского. Л., 1929.

7. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений: В 13 Т. М., 1953–1959.

8. Белов С.В. Ф.М. Достоевский в воспоминаниях современников и русской критике. М., 1981.

9. Бройде А.М. А.В.Дружинин. Жизнь и творчество. Сope№hage№, 1986.

10. Венгеров С. А. А.В.Дружинин // Венгеров С.А. Собрание сочинений: В 5 Т. СПб., 1911. Т. 5. С. 1-59.

11. Григорьев А.А. Воспоминания. М., 1988.

12. Григорьев А.А. Литературная критика. М., 1967.

13. Гроссман Л.П. Достоевский. М., 1963.

14. Гроссман Л.П. Заметки. Гофман, Бальзак и Достоевский. // София. 1914. № 5. С. 87-96.

15. Гус М.С. Идеи и образы Ф.М.Достоевского. М., 1952.

16. Днепров В.Д. Идеи, страсти, поступки из художественного опыта Достоевского. Л., 1978.

17. Добролюбов Н.А. «Забитые люди» // Добролюбов Н.А. Собрание сочинений: В 9 Т. М.; Л., 1963. Т. 7. С. 225-275.

18. Достоевский Ф.М. в воспоминаниях современников: В 2 Т. М., 1964.

19. Достоевский: Статьи и материалы: В 2 Т. М.; Пгр., 1922. Т. 1.

20. (Дудышкин С.С.) Русская литература в 1848 году // Отечественные записки. 1849. № 1. Отд. V. С. 1-38.

21. Егоров Б.Ф. Борьба эстетических идей в России середины XIX века. Л., 1982.

22. Егоров Б.Ф. Литературно-критическая деятельность В.Г. Белинского. М., 1982.

23. Егоров Б.Ф. О мастерстве литературной критики: Жанры. Композиция. Стиль. Л., 1980.

24. Егоров Б.Ф. Проза А.В.Дружинина // Дружинин А.В. Повести. Дневник. – М., 1986. С. 429-458.

25. Кантор В.К., Осповат А.Л. Русская эстетика середины XIX века: теория в контексте художественной культуры // Русская эстетика и критика 40-50-х гг. XIX в. М., 1982. С. 7-41.

26. Кантор В.К., Осповат А.Л. Русская эстетика 40–50-х годов ХIХ века: теория в контексте литературного процесса // Вопр. лит. 1981. № 3. С. 167-196.

27. Карякин Ю. Достоевский: Очерки. М., 1984.

28. Кийко Е.И. (Примечание к повести «Слабое сердце») // Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: В 15 Т. Л., 1988. Т. 2. С. 545-548.

29. Киносита Т. Образ мечтателей: Гоголь, Достоевский, Щедрин // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1988. Т. 8. С. 21-32.

30. Кирпотин В.Я. Достоевский-художник: Этюды и исследования. М., 1972.

31. Кирпотин В.Я. Достоевский и Белинский. М., 1976.

32. Кирпотин В.Я. Мир Достоевского: Статьи, исследования. М., 1983.

33. Кирпотин В.Я. Молодой Достоевский. М., 1947.

34. Комарович В.Л. Фельетоны Достоевского // Фельетоны сороковых годов. М.; Л., 1930. С. 90-101.

35. Кони Ф.А. (Примечания к статье М.М. Достоевского «Сигналы литературные») // Пантеон. 1848. Т. 2. № 3. Отд. «Петербургский телеграф». С. 41-46.

36. Кулешов В.И. Жизнь и творчество Ф.М.Достоевского: Очерки. М., 1984.

37. Кулешов В.И. Натуральная школа в русской литературе XIX в. М., 1982.

38. Миллер О.Ф. Публичные лекции. СПб., 1848.

39. Миллер О.Ф. Русские писатели после Гоголя: В 3 Т. СПб., 1874.

40. Нечаева В.С. Ранний Достоевский. 1821-1849. М., 1979.

41. Новиков Л.А. Диалектика мысли, характера и слова в «Двойнике» Ф.М.Достоевского. М., 1981.

42. Осповат А.Л. А.В.Дружинин о молодом Достоевском // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1983. Т. 5. С. 186-190.

43. Осповат А.Л. Короткий день русского «эстетизма» (В. П. Боткин и А.В.Дружинин) // Литературная учёба. 1981. № 3. С. 186-193.

44. Проскурин Ю. М. Повествователь-рассказчик в романе Ф. М. Достоевского «Белые ночи» // Науч. докл. высш. шк. Филологические науки. 1966. № 2. С. 124-136.

45. Пруцков Н. И. «Эстетическая» критика (Боткин, Дружинин, Анненков) // История русской критики: В 2 Т. М.; Л., 1958. Т. 1. С. 444-469.

46. Розенблюм Л. Повести и рассказы Ф.М. Достоевского. М., 1956.

47. Румянцева Э.М. Ф.М. Достоевский. Л., 1971.

48. Семенов-Тян-Шанский П.П. Мемуары: В 3 т. Пг., 1917. Т. 1.

49. Скатов Н.Н. А.В.Дружинин – литературный критик // Дружинин А.В. Литературная критика. М., 1983. С. 5-30.

50. Скатов Н.Н. А.В. Дружинин – литературный критик // Дружинин А.В. Прекрасное и вечное. М., 1988. С. 5-29.

51. Скатов Н.Н. А.В. Дружинин – литературный критик // Рус. лит. 1982. № 4. С. 109-121.

52. Скатов Н.Н. Безмерность гения: Ф.М.Достоевский // Скатов Н.Н. Литературные очерки. М., 1985. С. 107-117.

53. Скатов Н.Н. Comme il faut русской критики (А.В.Дружинин) // Скатов Н.Н. Литературные очерки. М., 1985. С. 31-64.

54. Туниманов В.А. Творчество Достоевского. 1854-1862. Л., 1980.

55. Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.

56. Ф.М.Достоевский в русской критике: Сб. статей. М., 1956.

57. Фет А.А. Вечерние огни. М., 1981.

58. Фридлендер Г.М. Достоевский и мировая литература. Л., 1988.

59. Фридлендер Г.М. Первый роман Достоевского // Достоевский Ф.М. «Бедные люди». М.; Л., 1966. С. 5-16.

60. Фридлендер Г.М. (Примечания к повестям «Белые ночи», «Неточка Незванова») // Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: В 15 т. Л., 1988. Т. 2. С. 558-574.

61. Фридлендер Г.М. Ф.М. Достоевский и его наследие. // Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: В 15 т. Л., 1988. Т. 2. С. 256-274.

62. Цейтлин А. Г. Русская литература первой половины XIX века. М., 1940.

63. Чернышевский Н.Г. Полное собрание сочинений: В 15 т. М., 1939-1950.

64. Чуковский К. Л.Н. Толстой и А.В.Дружинин в 60-х гг. // Чуковский К.И. Люди и книги. М., 1958.

65. Шевцова Л.И. А.В. Дружинин-критик: Автореф. дис. … д-ра. филол. наук. М., 2002.

66. Шевцова-Щеблыкина Л.И. Литературно-критическая деятельность А.В. Дружинина в 40-50 гг. XIX века: Монография. М., 2001.

67. Шевцова-Щеблыкина Л.И. Эстетическая теория А.В.Дружинина и русская литература 40-50 гг. XIX века. Пенза, 1998.

68. Штейнгольд А.М. А.В. Дружинин - фельетонист и критик о раннем творчестве Достоевского // Русская критика XIX в. и проблемы национального самосознания: Межвуз. сб. науч. тр. Самара, 1997. С. 115-125.

69. Щенников Г.К. Эволюция сентиментального и романтического характера в творчестве раннего Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1983. Т. 5. С. 271-276.

70. Этов В.И. Достоевский: Очерк творчества, М., 1968.

71. Ямпольский И.Г. Заметки о Чернышевском (К полемике Н.Г.Чернышевского с А.В.Дружининым) // Н.Г. Чернышевский: Статьи, исследования и материалы. Саратов, 1978. Т. 8. С. 230-238.

72. Яновский С.Д. Воспоминания о Достоевском // Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: В 15 т. Л., 1988. Т. 2. С. 801-803.

Справочная литература

1. Белов С. В. Энциклопедический словарь «Ф.М. Достоевский и его окружение»: В 2 Т. СПб., 2001. С. 283-284.

2. Егоров Б.Ф. Дружинин А.В. // Русские писатели. 1800–1917: Биографический словарь: В 5 Т. М., 1992. Т. 1. С. 187-190.

3. Достоевский: Сочинения, письма, документы: Словарь-справочник. СПб., 2008.

4. Достоевский. Эстетика и поэтика: Словарь-справочник / Сост. Г.К. Щенников. Челябинск, 1997.

5. Достоевский: Энциклопедия / Сост. Н.Н. Наседкин. М., 2008.