Криницын А.Б.
Многие не понимали «сурового» лиризма Некрасова. О стихотворении «В больнице» Боткин писал поэту, что его стихи «действуют на душу, как сырой холодный туман на тело – проникают исподволь и страшно холодят». Вместо пушкинского благозвучия мы найдем у Некрасова нагоняющую тоску инструментовку гласных на у и ы[i], а согласных –на шипящие и «р» (так, в стихотворении «Утро» звукопись на «ж» передает душераздирающий скрежет метала о камень: «Жутко нервам – железной лопатой /Там теперь мостовую скребут»).
Благодаря своим картинам петербургской действительности Некрасов стал одним из первых поэтов-урбанистов в русской поэзии (так называют поэтов, избравших своей темой изображение города и его жизни). Особенно выделяются циклы стихотворных очерков «О погоде», «На улице», стихотворения «Утро», «Еду ли ночью по улице темной…», «Секрет (опыт современной баллады)», «Петербургское утро». И надо сказать, что город в его изображении предстает неизменно отталкивающим: либо бесчеловечно морозным зимой, либо пасмурным, сырым и промозглым осенью, либо раскаленно душным, чадящим и задымленным летом.
Надо всем, что ни есть: над дворцом и тюрьмой,
И над медным Петром, и над грозной Невой,
До чугунных коней на воротах застав
(Что хотят ускакать из столицы стремглав) –
Надо всем распростерся туман.
Душный, стройный, угрюмый, гнилой,
Некрасив в эту пору наш город большой,
Как изношенный фат без румян... («О погоде»)
В цикле «О погоде» есть один особенно пронзительный рассказ, вызывающий пронзительное чувство жалости, – об жестоком избиении извозчиком своей лошади:
Под жестокой рукой человека
Чуть жива, безобразно тоща,
Надрывается лошадь-калека,
Непосильную ношу влача.
Вот она зашаталась и стала.
"Ну!" - погонщик полено схватил
(Показалось кнута ему мало) –
И уж бил ее, бил ее. бил!
Ноги как-то расставив широко,
Вся дымясь, оседая назад,
Лошадь только вздыхала глубоко
И глядела... (так люди глядят,
Покоряясь неправым нападкам).
Он опять: по спине, по бокам,
И вперед забежав, по лопаткам
И по плачущим, кротким глазам!
Это – одна из самых сильных картин изображения человеческой жестокости как таковой в русской литературе (позднее Достоевский в романе «Братья Карамазовы», сопоставляя разные типы жестокости, выберет именно избиение кнутом в качестве примера жестокости «по-русски»). Лошади придаются разумные, кроткие человеческие черты, а сам погонщик их лишается, превращаясь в озверевшего, безрассудного палача.
Образ музы и лирический герой Некрасова
С этим стихотворением перекликается другое, знаменитое своей афористичностью, где речь так же идет о прилюдном избиении:
Вчерашний день, часу в шестом,
Зашел я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.
Ни звука из ее груди,
Лишь бич свистал, играя...
И Музе я сказал: «Гляди!
Сестра твоя родная!»
Некрасов не просто пишет о том, как избивают крестьянку, но говорит о ней как о молодой женщине, чтобы возбудить в нас самое живое сочувствие. Тем самым он сосредотачивает внимание прежде всего на общечеловеческом в несчастной жертве. Заканчивается же стих риторическим сравнением истязаемой крестьянки с Музой. В дальнейшем это уподобление стало устойчивым в лирике Некрасова. «Рыдающим звукам» его стихов соответствует образ «неласковой и нелюбимой Музы, /Печальной спутницы печальных бедняков, /Рожденных для труда, страданья и оков, – /Той Музы плачущей, скорбящей и болящей, /Всечасно жаждущей, униженно просящей…» («Муза» 1852). В конце своей жизни Некрасов вновь возвратится к излюбленной метафоре, отождествив музу с бичуемой кнутом крестьянкой: «Не русский — взглянет без любви /На эту бледную, в крови, /Кнутом иссеченную Музу...» («О Муза! Я у двери гроба!» 1877).
Но наиболее мкое определение Некрасовым своей Музы, пожалуй, следующее – «Муза мести и печали», ибо часто она вдохновляет поэта не любовью, а ненавистью. В 1852 году он пишет стихотворение на смерть Гоголя, являеющееся поэтическим переложением одного из авторских отступлений «Мертвых душ»[ii]. Стихотворение построено на противопоставлении двух художников: романтика-идеалиста и сатирика. Под первым поэтом легко угадывается Пушкин.
Блажен незлобивый поэт,
В ком мало желчи, много чувства:
Ему так искренен привет
Друзей спокойного искусства,
<...> Дивясь великому уму,
Его не гонят, не злословят,
И современники ему
При жизни памятник готовят...
Под вторым поэтом подразумевается Гоголь, хоть его имя и не упоминается по цензурным соображениям (месяц спустя за напечатание некролога о смерти Гоголя в «Московских ведомостях» был на месяц посажен под арест Тургенев). Но у читателей того времени с художником-сатириком ассоциировался прежде всего сам Некрасов. Этот поэт не угождает моде и вкусам публики, но решается говорить ей нелицеприятные истины, изобличать ее пороки и слабости, служа не ей, но – в случае Некрасова – крестьянам и беднякам, которые никогда не прочтут посвященных им стихов. Некрасов как бы отрекается от своего «я», делаясь голосом вечно «безмолвствующего» народа. Поэтому он никогда не будет моден и прославлен среди читающего высшего сословия. Он призывает его к самоотречению, к жертвам, осуждает его спокойную и беззаботную жизнь, что, разумеется, не может понравиться большинству. Сознательно вызывает он на себя шквал возмущения и критики:
Но нет пощады у судьбы
Тому, чей благородный гений
Стал обличителем толпы,
Ее страстей и заблуждений
Питая ненавистью грудь,
Уста вооружив сатирой,
Проходит он тернистый путь
С своей карающею лирой.
Его преследуют хулы:
Он ловит звуки одобренья
Не в сладком ропоте хвалы,
А в диких криках озлобленья.
И веря и не веря вновь
Мечте высокого призванья,
Онпроповедует любовь
Враждебным словом отрицанья…
Таким образом, вместо известного выражения Гоголя: «озирать всю громадно несущуюся жизнь <...> сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы!» Некрасов использует другой оксюморонный образ: любви-ненависти («Онпроповедует любовь враждебным словом отрицанья»). Конец стихотворения уже напоминает лермонтовскую «Смерть поэта» по ожесточенности конфликта поэта с обществом, когда поэт подвергается настоящей травле и гибнет в неравной борьбе:
Со всех сторон его клянут
И, только труп его увидя,
Как много сделал он, поймут,
И как любил он — ненавидя!
С точки зрения Некрасова, в этом как раз и заключается истинный патриотизм – обличить пороки, чтобы исцелить от них общество. Но Некрасов заостряет этот мотив: общество нужно активно изменить, и возможно, не только через искусство. Некрасов призывает к активной гражданской позиции («Страшись их участь разделить, Богатых словом, делом бедных, И не иди во стан безвредных, Когда полезным можешь быть!..»).
В стихотворении «Поэт и гражданин» Некрасов окончательно формулирует свою поэтическую и идеологическую программу. Стихотворение построено как диалог поэта с гражданином, являющегося представителем общественности и требующим от поэта служения обществу своей поэзией. Этот диалог можно понять как диалог внутренний, поскольку за обоими голосами стоит сам Некрасов, который осознает себя одновременно и художником и патриотом. Произведение явно соотносится по форме и по тематике с пушкинскими стихами «Разговор книгопродавца с поэтом» и «Поэт и толпа», тоже построенными в форме диалога. Некрасов, таким образом, вступает не только в демонстративный спор сам с собой, но и в полемику с Пушкиным, цитируя в своем стихотворении от лица Поэта пушкинские строки:
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
Некрасов приводит их для того, чтобы их опровергнуть устами Гражданина:
… я восторг твой разделяю,
Но, признаюсь, твои стихи
Живее к сердцу принимаю...
<...>
Нет, ты не Пушкин. Но покуда
Не видно солнца ниоткуда;
С твоим талантом стыдно спать;
Еще стыдней в годину горя
Красу долин, небес и моря
И ласку милой воспевать...
Таким образом, Отечество находится, по мысли Гражданина, в опасности, в бедственном состоянии, и посему им объявляется своего рода «военное положение» в искусстве (хотя по видимости и нет никакой войны). Но Некрасов именно зовет в бой, «в огонь» – за освобождение народа, в бой, который закончится, только когда народ избавится от своей скорбной участи.
Не может сын глядеть спокойно
На горе матери родной,
Не будет: гражданин достойный
К отчизне холоден душой —
Ему нет горше укоризны...
Иди в огонь за честь отчизны,
За убежденье, за любовь,
Иди и гибни безупречно –
Умрешь не даром: дело прочно,
Когда под ним струится кровь...
Поэт признает в конце концов правоту гражданина, но жалуется на отсутствие дара и вдохновенья, на потерю сил («Под игом лет душа погнулась, остыла ко всему она, И Муза вовсе отвернулась, презренья горького полна»).
Некрасов постоянно изображает себя слабым, грешным, лишенным сил, не могущем далее бороться за свои идеалы. Достойных борцов он видит лишь в своих соратниках: Белинском, Добролюбове, Чернышевском. В их облике он всякий раз подчеркивает самоотверженность и :
Суров ты был, ты в молодые годы
Учил рассудку страсти подчинять.
Учил ты жить для славы, для свободы,
Но более учил ты умирать. («Памяти Добролюбова»).
О Чернышевском:
Но любит он возвышенней и шире,
В его душе нет помыслов мирских.
«Жить для себя возможно только в мире,
Но умереть возможно для других!»
В этих стихах появляется церковная лексика (например, упоминание о «помыслах мирских»): Некрасов описывает борцов за идею освобождения народа как христианских мучеников за веру. Так, в облике Добролюбова он подчеркивает аскетизм («Сознательно мирские наслажденья Ты отвергал, ты чистоту хранил, Ты жажде сердца не дал утоленья; как женщину, ты родину любил…»), самоотреченность и готовность к смерти, всемирность любви. Чернышевского он даже прямо сравнивает со Христом:
Его еще покамест не распяли,
Но час придет – он будет на кресте;
Его послал Бог гнева и печали
Рабам земли напомнить о Христе».
Сам Некрасов считал себя недостойным своих товарищей-подвижников. В его лирике с годами все усиливаются покаянные мотивы. В стихотворении «Замолкни, Муза мести и печали…» он повествует о минуте слабости и отчаяния, когда истощаются все душевные силы, и близкой кажется одинокая смерть. Месть и злоба, которыми он привык «питать свою грудь» и свои стихи, не проходят даром для души: они выжигают ее, отучая от любви: «То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть». При этом лирический герой презирает и себя, и собственные страдания: «Мне самому, как скрип тюремной двери, /Противны стоны сердца моего». Так дорого обходятся художнику его язвительные сатиры.
Наиболее полно раскрывает поэт свое внутреннее состояние в поэме «Рыцарь на час» – одном из самых задушевных своих стихотворений.
Если пасмурен день, если ночь не светла,
Если ветер осенний бушует,
Над душой воцаряется мгла,
К герою приходит тоска, усиленная бессонницей, «вспоминается пройденный путь, совесть песню свою запевает…», и он решает припасть к груди всеисцеляющей природы:
Слава Богу! Морозная ночь –
Я сегодня не буду томиться.
По широкому полю иду,
Раздаются шаги мои звонко,
Разбудил я гусей на пруду,
Я со стога спугнул ястребенка,
<...>
Отдаешься невольно во власть
Окружающей бодрой природы;
Сила юности, мужество, страсть
И великое чувство свободы
Наполняют ожившую грудь;
Жаждой дела душа закипает…
Некрасов создает в этом стихотворении один из своих лучших пейзажей, вслед за Пушкиным, который тоже некогда опоэтизировал позднюю осень:
Даль глубоко прозрачна, чиста,
Месяц полный плывет над дубровой,
И господствуют в небе цвета
Голубой, беловатый, лиловый.
Воды ярко блестят средь полей,
А земля, прихотливо одета
В волны белого лунного света
И узорчатых, странных теней.
Поэт переносится в воображении в детство, в родную деревню, представляет старую церковь с «колокольней руиной», тень от которой протягивается через освещенные луной луга, на старинный церковный погост[iii], где под крестом затеряна могила его матери. Образ матери связывается у Некрасова с самыми святыми идеалами и лучшими сторонами его души. Далее следует страстная исповедь-плач, похожая одновременно на молитву Богородице, покаяние блудного сына в грехопадении.
Я кручину мою многолетнюю
Ha родимую грудь изолью,
Я тебе мою песню последнюю,
Мою горькую песню спою.
О прости! то не песнь утешения,
Я заставлю страдать тебя вновь,
Но и гибну — и ради спасения
Я твою призываю любовь!
Я пою тебе песнь покаяния,
Чтобы кроткие очи твои
Смыли жаркой слезою страдания
Все позорные пятна мои!
Чтоб ту силу свободную, гордую,
Что в мою заложила ты грудь,
Укрепила ты волею твердою
И на правый наставила путь…
Так покаяние незаметно переходит в призыв к самому себе о возрождении и восстании от душевной слабости для новых свершений, под которыми подразумевается дальнейшая борьба за дело освобождения крестьян, становящаяся для Некрасова и гражданским, и по-своему интерпретированным христианским долгом. Отсюда возникает метафора «тернистой дороги» – в христианстве это путь подвижника, который трудами и молитвами стяжает благодать Божию и спасение души, избавляясь от страстей и суетных, греховных помыслов. Для Некрасова «тернистая дорога» – это путь революционной борьбы, связанный с служением высокой, надличностной идее, с отказом от комфорта и земных наслаждений, с готовностью принять страдания тюрьмы и каторги. Поэтому когда образ матери пробуждает в герое былое стремление к очищению и обновлению, то это надо понимать как решимость полностью отдаться общественной борьбе.
Увлекаем бесславною битвою,
Сколько раз я над бездной стоял,
Поднимался твоею молитвою,
Снова падал — и вовсе упал...
Выводи па дорогу тернистую!
Разучился ходить я по ней,
Погрузился я в тину нечистую
Мелких помыслов, мелких страстей.
От ликующих, праздно болтающих,
Обагряющих руки в крови
Уведи меня в стан погибающих,
За великое дело любви!
Но с приходом утра решимость пропадает, вновь душу охватывают бессилие и отчаяние. Подобно Лермонтову в его стихотворении «Дума», Некрасов изображает свою личную боль и слабость как горькую судьбу и трагедию всего своего поколения:
Вс, что в сердце кипело, боролось,
Вс луч бледного утра спугнул,
И насмешливый внутренний голос
Злую песню свою затянул:
«Покорись, о ничтожное племя!
Неизбежной и горькой судьбе,
Захватило вас трудное время
Неготовыми к трудной борьбе.
Вы еще не в могиле, вы живы,
Но для дела вы мертвы давно,
Суждены вам благие порывы,
Но свершить ничего не дано...»
Изображение народа у Некрасова
Сама жизнь давала Некрасову богатый материал для стихов о печальной участи народа. Он, как и все поколение русской интеллигенции 60-х годов, ощущал свою неизбывную вину перед простым народом, который высшие сословия лишили как материальных, заставив трудиться на себя даром, так и духовных благ, оставив без образования и средств для развития. Некрасов чувствовал как личную вину, так и коллективную – всего своего сословия.
Пожелаем тому доброй ночи,
Кто вс терпит, во имя Христа,
Чьи не плачут суровые очи,
Чьи не ропщут немые уста,
Чьи работают грубые руки,
Предоставив почтительно нам
Погружаться в искусства, в науки,
Предаваться мечтам и страстям;
Кто бредет по житейской дороге
В безрассветной, глубокой ночи,
Без понятья о право, о боге,
Как в подземной тюрьме без свечи...
По мысли поэта, каждый совестливый человек должен отдать свой долг народу, помочь ему вернуть несправедливо у него отнятое.
Разница в социальном положении, материальном благосостоянии и культуре между народом и дворянами действительно была катастрофически огромной, как ни в одной западной стране (где по крайней мере не было крепостного права, и если рабочие на фабриках там по-настоящему бедствовали, то крестьянство оставалось весьма зажиточным). Поэтому даже плохие качества народа: темнота, невежество, пьянство, нечистоплотность, грубость, лакейское самоуничижение (у дворовых) понимались передовой интеллигенцией как следствие его угнетения, причиной которого были они сами. Народ становился в их глазах носителем нравственности, трудолюбия и подвижничества, идеализировался ими и делался объектом поклонения.
Среди студенческой молодежи возникло целое движение – хождение в народ: они отправлялись работать в сельские школы, шли в грузчики и в батраки, с одной стороны, чтобы на своем опыте узнать народные тяготы, а с другой стороны, чтобы просветить народ, рассказать ему, как несправедливо попраны его человеческие права и убедить в том, что существующее его положение можно и должно изменить. Это хождение в народ приобрело массовый характер, хотя не все у пылких разночинцев получалось. Народ видел фальшь в том, что «господа» переодеваются в мужицкую одежду и трудятся на черной работе, не имея в том никакой нужды, да еще и пытаются поссорить их с властями. Зачастую мужики сами выдавали «агитаторов» в полицию, в чем наивные и обескураженные юноши и девушки видели лишнее доказательство как своей чужести народу, так и его невежества. Вследствие многих неудач движение вскоре пошло на спад и угасло.