Александр Шуралёв
Кушнаренковское педагогическое училище
Республика Башкортостан
Имитация жизнедеятельности, подмена сущности бутафорской мишурой, основанная на притворстве, – одна из глобальных проблем, на протяжении всей истории человечества являющаяся камнем преткновения на пути к подлинному прогрессу, особенно болезненно с давних времён пропитавшая российскую атмосферу.
Мировая литература неоднократно и констатирующе, и аналитически, и профетически обращалась к этой проблеме. Вспомним хотя бы иудейских фарисеев, Клавдия и его приспешников из шекспировского “Гамлета”, ловких ткачей из сказки Г.Х.Андерсена “Новое платье короля”, гениально просто обнажившей суть порока, ослепляющего в людях совесть, лишающего их нравственной прозорливости...
В нашем отечестве во все времена было немало “мальчиков”, чьими устами глаголила истина: “А король-то голый!” Власть имущие объявляли их смутьянами, врагами народа, диссидентами. Их участь печально известна.
Те же, кто был и оставался в нравственном смысле “ничем”, притворялись “всем”. Нарождались всё новые и новые поколения “ткачей”, делавших вид, “что снимают ткань со станков, кроят её большими ножницами и потом шьют иголками без ниток”. Как только ни называли эту никем не видимую ткань: и свобода, и равенство, и демократия... Жителей отнюдь не сказочного “королевства” принуждали изображать восторг, а общество всё глубже и глубже проваливалось в помойную яму безнравственности, бескультурья и экономической беспомощности, так как, заразившись синдромом приобретённого дефицита совести от чихавших на них сверху “придворных ткачей”, которые “нимало не стесняясь... требовали для работы тончайшего шёлку и чистейшего золота, всё это припрятывали в карманы и просиживали за пустыми станками с утра до поздней ночи”, рядовые граждане сами мало-помалу становились каждый на своём месте подобными имитаторами.
В 1916году, накануне революции, призванной как раз обеспечить торжество правды, открыть глаза народу на притворство и лицемерие правящих классов, построить новый, по-настоящему свободный и справедливый мир, И.А.Бунин написал рассказ “Старуха”, в котором отправная точка сюжета – банальный, на первый взгляд, случай, произошедший в доме, где два человека много лет притворяются мужем и женой.
Кольцевая композиция рассказа (он начинается и заканчивается плачем старухи) усиливает впечатление замкнутого круга притворства, сковавшего, как ошейник, всю страну. Сначала мы видим пустые снежные улицы, создающие жуткое ощущение того, что плачущая старуха – единственное и последнее живое существо на всём белом свете. Затем перед нами предстаёт всё то, что в действительности её окружает. Композицию можно сравнить с кругами, расходящимися по воде от упавшего в неё камня.
Первый круг – неодушевлённые предметы интерьера дома, куда нанята в качестве кухарки “глупая уездная старуха”.
Глупая, потому что так и не научилась притворяться, была и осталась такой, какая есть на самом деле.
Второй круг – люди, которые живут рядом с ней, мало чем отличающиеся от неодушевлённых предметов и как бы продолжающие их ряд.
Третий круг – воспоминание о том, что её окружало в прошлом: “муж – разбойник и пьяница, потом... чужие углы и поборы под окнами, долгие годы голода, холода и бесприютности”.
Четвёртый круг – всё пространство от дома чиновника до столицы, населённое веселящимися притворщиками разных рангов и мастей и бедствующим народом. И наконец, в последних строчках рассказа мы видим камень на самом дне: горькими слезами плачет старуха, но никто на это не реагирует в силу того, что ежедневное хроническое притворство довело людей до состояния неодушевлённости, превратило в “граммофоны”, заводимые поворотом ручки и притворно-отчаянно играющие одну и ту же пластинку.
Все детали, посредством которых автор изображает мир, окружающий старуху, несут на себе несмываемый грим притворства, прикрывающий пустоту и низменность людских желаний и побуждений, как бархатная скатерть в зале – стол, клеёнка – клетку с большой тропической птицей, крылышко – головку этой птицы, квартирант усердной работой над “большим, многолетним сочинением” – свою педагогическую бездарность, хозяин старящую его седину – краской.
Притворство, приобретая мимикрическую устойчивость, создаёт новый, искажённый, бессовестный, бездушный генотип людей-кукол. У этих заводных кукло-людей единственный признак жизни – их действия. Но эти действия притворно-показные, бутафорские, как картонные граниты, бумажные латы и стеклянные виноградные гроздья на сценах четырёх театров, являющих перед нами в завершающей части рассказа апофеоз лицемерия, как “мёртвые листья” нелепо раскидывающегося из кадки до потолка тропического растения, которое должно жить в тропиках, а в доме чиновника засыхает.
В чём же причина такой тотальной имитации жизнедеятельности?
Вероятнее всего, в том, что это – самая настоящая нравственная болезнь, паранойя, принявшая катастрофические формы эпидемии. В коротком, но ёмком рассказе Бунина при внимательном чтении можно найти и описание симптомов этой болезни, и указание на её источники, и предупреждение о её страшных последствиях (страдания народа, бессмысленные войны, исчезновение цивилизации), и даже гипотезу о возможных путях выздоровления.
Одна из бредовых идей этой паранойи, парализующая человеческое сознание постоянным страхом, – убеждённость в том, что искренность наказуема. Не случайно в ткань рассказа тонко вплетён мотив скованного Прометея, жестоко наказанного за свой искренний поступок по отношению к людям. Именно так думает о Прометее пожилой холостяк, учитель прогимназии (сравните с чеховским Беликовым), когда произносит характерную для классического имитатора праведности – щедринского Иудушки – сентенцию: “Не ссорьтесь, господа, ради высокоторжественного праздника!”, в которой слышатся интонации беликовского “как бы чего не вышло” и шапкинского “отойдём к стороне”, и когда в классах дерёт за волосы детей, возможно, пытаясь погасить в них искры искренности, чтобы не возгорелось пламя свободомыслия.
Ещё одна особенность этой болезни в том, что (если воспользоваться терминологией некрасовского лакея-лизоблюда из поэмы “Кому на Руси жить хорошо”) она не простая, а “благородная” и, по аналогии с известной поговоркой о гниющей рыбе, распространяется сверху вниз, очаг же инфекции находится, как видно из рассказа, в идолопоклонстве и роскоши.
Центральное место в бунинском произведении занимает имеющий фактически ключевое значение образ мальчика-сироты. На его нравственную потенцию спроецированы лучи авторского художественного идеала. Этот образ альтернативен по своей сути.
С одной стороны, бунинский персонаж ещё не утратил способности андерсеновского мальчика видеть всё таким, как есть.
Об этом свидетельствует то, что именно его глазами мы смотрим и на, пожалуй, самую знаковую деталь – символ имитации – рублёвые часы, стучащие чётко и торопливо, но стрелки которых не двигаются и всегда показывают одно и то же время, и на свинку, до глаз запустившую морду в лохань с помоям, – анималистическое воплощение людского безразличия ко всему окружающему их, но не касающемуся кормушки, до которой они дорвались, преуспев в притворстве. Именно он видит и то, что “старуха сидит и плачет: утирается подолом – и рекой течёт!” Но как раз на этом и обрывается в рассказе сюжетная линия-росток, связанная с мальчиком.
С другой стороны, он уже начал незаметно для себя притворяться прилежным отроком, потому что “не хотел огорчать своих воспитателей и благодетелей”, которые были притворщиками-имитаторами. Следовательно, в этом образе одновременно слышны и отголоски андерсеновского искреннего младенца, и перспектива замятинского “нумера” Единого Государства, заложника “математически безошибочного счастья” с фантастическим марионеточным комплексом благодарности Благодетелю из романа “Мы”.
На всю жизнь бунинский ушастый мальчик (“Имеющий уши да услышит”) старается запомнить урок о перспективах развития и причинах гибели древнегреческой цивилизации, содержащий предупреждение – диагноз для всех народов. Но как он, олицетворяющий в рассказе будущее России, этим уроком воспользуется? Здесь и скрыт ключ, при помощи которого можно открыть клетку притворства и выпустить на свободу больную птицу – душу человеческую. Примечательно, что образ мальчика возникает в рассказе после знаменательной аллегорической фразы: “Посинел во дворе дым вьюги, выше крыши намело сугробы, завалило ворота и калитку...”
События в рассказе происходят перед Рождеством, и всё текстовое пространство пронизывает сквозной мотив кануна. “Будьте, как дети”, – эта вечная христианская истина и есть идеал бунинского художества, в сочетании с мотивом высоединения культур освещающий путь к выздоровлению.
Сумеет ли мальчик сохранить в себе сокровенно детское; растопят ли слёзы страдающей невинно старухи льдинки притворства, уже успевшие проникнуть в его сердечко коварными осколками троллевского зеркала; отважится ли он, подобно андерсеновской Герде, соскребать лёд не ногтями с оконного стекла, а искренним милосердием с людских сердец? Такие вопросы, как необходимость разгребать снежные завалы, чтобы двигаться вперёд, ставит писатель перед читателями, извлекая тем самым из скобок истинную значимость сочетания семейного воспитания и школьного образования на духовной основе.
Рассказ “Старуха” сегодня не менее современен, чем в 1916году.
Так же плачет “глупая уездная старуха”, которая всю жизнь “трепетала за каждый свой шаг”, “из сил выбивалась” и теперь еле-еле существует, в то время когда новоявленные чиновники, притворяющиеся радетелями о народном благе, купаются в роскоши...
Неужели и в новом веке мы повторим ошибки предыдущих?
Неужели всегда обладавшая могущественным потенциалом и не утратившая его поныне Россия как великая держава окончательно изнежится, развратится и погибнет, “как было это, впрочем, со всеми древними народами, неумеренно предававшимися идолопоклонству и роскоши”?
Это зависит от того, что мы будем делать дальше: имитировать жизнедеятельность или жить.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://lit.1september.ru/