В 1152 или 1153 г. в Норвегию в качестве папского легата прибыл кардинал Николаус Брекспир. Ему было поручено учредить отдельную архиепископскую кафедру в Нидаросе. Первоначально норвежская церковь подчинялась архиепископу Гамбурга-Бремена, а с 1102—1103 гг. — архиепископу датского Лунда. Теперь ей предстояло стать центром новой епархии, состоящей из 11 епископств: пять в Норвегии (Нидарос, Берген, Осло, Ставангер, Хамар) и шесть на норманнских островах на западе, в Атлантическом океане (Гренландия, Скальхолт и Холар в Исландии, Фарерские, Оркнейские и Шетлендские острова и остров Мэн совместно с Гебридами). Эта новая организация была связана с политикой папы, стремившегося усилить влияние Рима на периферии Европы.
Спустя 10 лет, в 1163 или 1164 г., в Бергене состоялась первая в Скандинавии коронация. Тем самым церковь Божьим именем освятила королевскую власть Магнуса Эрлингссона (1161—84), который в качестве справедливого правителя (rex Justus) обязывался следить за исполнением общепринятых законов. Эта августинско-григорианская идеология, превращавшая корону в Богом данную власть, наложила свой отпечаток на официальные документы в годы правления Магнуса.
Первые два национальные собрания в норвежской истории были созваны для законодательного закрепления великих событий 1152—1153 и 1163—1164 гг. Участниками обоих, судя по всему, были епископы, королевские вассалы и представители крестьянства. Собрания одобрили церковные реформы и законодательные акты, касавшиеся всего королевства в целом. Затем эти законы разослали по лагтингам с рекомендацией принять их к исполнению. Согласно закону о престолонаследии, вероятнее всего, принятому в 1163—1164 гг., короля избирало национальное собрание. Формальное решение выносили представители крестьянства, а епископы выступали в роли влиятельных советников.
Закон о престолонаследии устанавливал принцип «один король для всей Норвегии». Это должно было положить конец конфликтам вокруг трона, устранив законные основания для совместного правления и соперничества претендентов на корону, что в свое время привело к гражданской войне. Приоритетное право на трон получал старший законный сын покойного короля, за ним следовали другие законные сыновья, если они будут признаны достойными с точки зрения церковной идеологии rex Justus.
Благодаря единению короны и духовенства был сделан шаг навстречу обществу, управляемому монархией и церковью в общенациональном масштабе. Инициатива принадлежала церкви: новое архиепископство возглавило учрежденные по всей стране епархии и местные приходы. Монархия под идеологическим и организационным влиянием церкви последовала в том же направлении.
Таким образом, норвежская церковь сделала первый решительный шаг к независимости от монархии и крестьянства. Это соответствовало политике, проводимой папством со времен Григория VII и преследовавшей цель избавить церковь от светского влияния. В 1152—1153 гг. и в дальнейшем при Магнусе Эрлингссоне монархия пошла на уступки в трех вопросах, которые считались особенно важными. Во-первых, церковь получила решающий голос при избрании епископов и аббатов и назначении священников. Во-вторых, она теперь осуществляла экономический контроль над церквями и их собственностью. В-третьих, была признана ее собственная юрисдикция, то есть право судить духовных лиц и разрешать правовые споры, представляющие особый интерес для церкви. Однако позиции церкви в этих вопросах окончательно утвердились лишь со временем и после ряда конфликтов.
Гражданская война закончилась победой потомков Сверрира. Сверрир Сигурдссон завоевал корону в борьбе против Магнуса Эрлингссона, поддерживаемого церковью. Это, однако, не помешало ему и его преемникам развивать общенациональную монархическую систему, которая начала складываться при его предшественнике. Но их власть не оставляла места для политической независимости церкви, существовавшей во времена Магнуса Эрлингссона.
Идеологически это новое положение оформилось, когда семья Сверрира связала свою власть непосредственно с Божьей милостью, отрицая роль церкви как решающего посредника. Центральную роль в этом деле играло престолонаследие. С 1260 г. новые законы о престолонаследии устанавливали буквально автоматическое право наследования, причем король «избирался Богом» а не людьми. В «Королевском зерцале» (литературное сочинение, относящееся к 1250-м гг., в котором излагалась политическая идеология того времени) король выступает как подлинный наместник Бога, не несущий ответственности ни перед какой властью на земле; так же он выглядит и в великих общенациональных законодательных текстах Магнуса Лагабётира и позднейших королевских указах, окрашенных идеями «Королевского зерцала».
Король Сверрир отказался признать основные положения церковных реформ 1152—1153 гг. и другие привилегии, которые церковь закрепила за собой при Магнусе Эрлингссоне. Он попытался вернуть прежний порядки и потребовал, чтобы церковь подчинилась королевской власти. В ответ духовенство оказало политическую и военную поддержку его противникам. Сверрир был отлучен от церкви а королевство оказалось под угрозой папского интердикта (прекращения всех церковных служб). Этот самый острый конфликт в истории средневековой Норвегии между монархией и церковью был разрешен лишь после смерти Сверрира в 1202 г.
Внук Сверрира, незаконнорожденный Хакон Хаконарсон (1217—63), с точки зрения церкви был отнюдь не идеальным кандидатом на трон. Но высший клир, проявив реализм, поддержал его, когда стало ясно, что именно он способен обеспечить мир и целостность королевства. В начале правления Хакона большинство светских аристократов страны вошли в единый хирд вокруг трона. В 1220-х гг. гражданские войны постепенно утихли. Страна наконец окончательно объединилась под властью монархов династии Сверрира.
В отношениях с церковью корона играла лидирующую политическую роль. В то же время она постепенно признала за церковью значительную степень автономии. Сын и преемник Хакона Магнус Лагабётир (1263—80), по Тёнсбергскому конкордату 1277 г., предоставил церкви больше юридических и экономических привилегий, чем она имела когда-либо раньше. Ее мнение в решении большинства спорных вопросов, касавшихся светского общества, признавалось без оговорок.
После смерти Магнуса правительство баронов, управлявшее от имени малолетнего Эрика Магнуссона (1280—99), полностью отказалось соблюдать все приобретенные церковью права. Это привело к острому, хотя и непродолжительному конфликту в начале 1280-х гг. К тому времени, когда отношения между королем и церковью вернулись в нормальное русло, последняя пользовалась сравнительно высокой степенью автономии во внутренних делах, хотя споры относительно юридических пределов этой автономии продолжались вплоть до конца Высокого Средневековья.
После окончания гражданских войн объединенное королевство могло уделить больше внимания внешней политике. В духе традиций эпохи викингов эта политика была частично ориентирована в западном направлении, что ускорило создание отдельной норвежской епархии в 1152—1153 гг. и развитие торговых связей с Британскими островами.
Западная ориентация достигла своего пика в XIII в., получив выражение в форме так называемой Норвежской державы. В начале 1260-х гг. гренландцы и исландцы признали над собой власть норвежской короны. Острова, расположенные южнее — от Фарерского архипелага до Гебридов и острова Мэн, — еще со времен викингов периодически платили дань норвежским королям, но после нерешительной кампании против Шотландии, завершившей правление Хакона Хаконарсона в 1263 г., Гебриды и Мэн были уступлены шотландскому королю (1266). Однако Оркнейские, Шетлендские и Фарерские острова по-прежнему подчинялись Норвегии. В 1468—1469 гг. первые два были также отданы в залог королю Шотландии, но оставшиеся «области-данницы» в западных морях формально принадлежали норвежскому королевству на протяжении всего Средневековья.
Во второй половине XII в. основной объем растущей заморской торговли Норвегии обеспечивали купцы из немецких ганзейских городов. Одновременно усиливались организационные связи между региональными группами немецких городов. Особое значение для норвежской торговли представляла так называемая лига Вендских балтийских городов во главе с Любеком, ставшая ядром растущего сотрудничества между городами Ганзы.
На попытку норвежских властей в 1282 г. ограничить экономическую деятельность немцев в Бергене, Вендская лига ответила блокадой всей германской торговли с Норвегией (1284—85). Права ганзейцев на торговлю в равных с норвежцами условиях были восстановлены, но только в Бергене и городах к югу от него. В 1294 г. королевской хартией были подробно оговорены права немцев, сохранявшие свою силу вплоть до конца Средневековья: свобода торговли и юридическая защита в вышеупомянутых городах, а также освобождение приезжих немецких «гостей» от некоторых публичных повинностей в течение судоходного сезона.
Эти уступки частично отменил Хакон V Магнуссон, правивший в 1299—1319 гг. При нем экономическая политика ограничения ганзейских привилегий проводилась более последовательно. Только норвежцам было позволено заниматься розничной торговлей в норвежских городах; ограничения накладывались также на посредническую и заморскую торговлю, ведущуюся иностранцами (их экспорт, например, был обложен таможенными пошлинами). Эта национальная торговая политика продолжалась и в первые два десятилетия правления Магнуса Эрикссона (1319—55). Временами она приводила к напряженности в отношениях между королем и городами Ганзы, а также между норвежцами и немцами в Бергене. Однако она не помешала ганзейским купцам усилить свой контроль над внешней торговлей Норвегии.
С середины XIII в. отношения с немецкими портами оказались тесно связаны с более активной внутрискандинавской политикой. Поэтому норвежские внешнеполитические интересы сместились в юго-восточном направлении в ущерб традиционной западной ориентации.
В Дании после смерти Вальдемара II в 1241 г. королевская власть была ослаблена из-за внутренней смуты. В это время благодаря сельдяным промыслам у побережья Бохуслена, международной ярмарке в Сконе и росту судоходства между Северным и Балтийским морями большее экономическое и стратегическое значение приобретают территории вдоль Каттегата и Эресунна. Начиная с 1250-х гг. норвежские власти пытаются обратить эту ситуацию в свою пользу. Были установлены контакты с датскими кругами, оппозиционными правящей ветви семьи Вальдемара II, и даже предприняты военные действия против Дании. Непосредственной целью, судя по всему, являлась аннексия датского Халланда, но и захват более отдаленного Сконе также представлялся соблазнительной перспективой.
Такая активная скандинавская политика продолжалась вплоть до первой половины царствования Хакона V, прервавшись на время при миролюбивом Магнусе Лагабётире. Пытаясь создать союз между Норвегией и Швецией против Дании, Хакон V согласился на помолвку своей единственной законной дочери Ингеборг с сыном короля Швеции герцогом Эриком.
Планы Хакона в отношении Скандинавии потерпели неудачу. Его перехитрил герцог Эрик, порвавший со своим братом королем Биргером и установивший собственную власть над территориями в устье Гёты-Эльв, входившими в пределы трех Скандинавских государств. Однако вскоре Эрик был пленен Биргером, заточен в тюрьму, где и умер в 1317 г., но его сын от Ингеборг, Магнус, оказался ближайшим наследником норвежского трона.
В годы правления Хакона V стало ясно, что экономические и военные ресурсы Норвегии недостаточны для проведения желаемой политики в Скандинавии. Норвежский лейданг, или военно-морское ополчение, который использовался против Халланда в 1250-е гг. и даже в первой половине 1290-х гг. был еще в состоянии более или менее свободно маневрировать в датских территориальных водах, оказался малоэффективен на рубеже веков, когда военные действия все больше опирались на укрепленные замки и профессиональное войско. В итоге Норвегия с ее скудным количеством плодородных земель и редким населением не смогла соперничать с более богатыми соседями.
Этим можно объяснить зачатки изоляционизма, заметно проявившиеся в норвежских правящих кругах к концу правления Хакона V. Король и его советники явно ощущали необходимость выйти из игры, в которой они уступали более сильным скандинавским союзникам и противникам. Но было уже поздно. После смерти Хакона в 1319 г. чисто династические обстоятельства привели Норвегию к унии со Швецией: Магнус Эрикссон унаследовал норвежский трон и был избран королем Швеции. Это положило начало скандинавским униям Позднего Средневековья.
Еще до формирования скандинавских союзов централизация Норвегии достигла предела своего развития для периода Средневековья. Была создана королевская администрация, которая впервые превратила Норвегию в нечто соответствующее понятию «государство». Само это слово еще не употреблялось, но термин «держава короля Норвегии» (Norges Konges rike), появившийся в «Ландслове» (1274) и сохранившийся в последующем законодательстве, имел примерно то же значение: один народ, одна территория и независимая политическая система управления, охватывающая всю страну в целом. На развитие Норвегии явно оказали влияние политические системы европейских монархий, сложившихся в период примерно с 1150 по 1300 г., которое проходило параллельно с аналогичными процессами в соседних с ней государствах. В то же время церковь благодаря своим функциям общегосударственной структуры способствовала сплочению всего норвежского общества.
К началу 1300-х гг. королевский аппарат управления состоял из местной и региональной администрации, более или менее систематически охватывавшей всю страну. Около 50 королевских чиновников (сюслеманов), примерно соответствовавших английским шерифам, представляли короля на местах в фискальных, юридических и военных вопросах. Страна была разделена на 10 округов, каждый из которых имел своего законодателя — лагмана, вершившего от имени короля правосудие. Он управлял судами своего округа, где также в большинстве случаев ежегодно собирался лагтинг. Окружные казначеи (фехирде) проживали в королевских поместьях в четырех крупнейших городах — Бергене, Тронхейме, Осло и Тёнсберге. Они получали доход с вверенных им округов (fehirdsle) и производили платежи от лица короля. В каждом из четырех городов у короля был также свой городской администратор — гъялдкер, который частично выполнял те же функции, что и местный сюслеман, но подчинялся последнему.
Центральная правительственная администрация находилась в руках короля и его ближайшего окружения. Придворная часть хирда являлась первой зачаточной формой центральной администрации страны: его высшие сановники (конюший, или сталларе; знаменосец, или меркесманн; казначей, или фехирде; главный наместник, или gpommceme, одновременно выполняли всякого рода административные обязанности. В середине XIII в. главным администратором становится канцлер. Он отвечал за подготовку королевских писем и документов, за делопроизводство и архивы. Ему подчинялся небольшой штат королевских писцов.
Благодаря развитию письменного делопроизводства центральный правительственный аппарат мог поддерживать регулярные контакты с различными звеньями администрации; рассылаемые письма и документы стали инструментом контроля над отдаленными районами. Тем самым отпала необходимость королю лично разъезжать по стране. «Ландслов» установил принцип, согласно которому наиболее важные экономические соглашения заключались и свидетельствовались в письменном виде; в XIV в. документы в письменном виде «вошли» и в частные сделки. Это сделало людей более зависимыми от официального аппарата, который оказывал необходимую помощь при составлении юридических документов.
Созданию единой системы местной и центральной администрации способствовал хирд. Королевские чиновники также были вассалами короля, а всем остальным членам хирда, где бы они ни находились, вменялось в обязанность помогать чиновникам в их деятельности.
Общегосударственные собрания (riksmotene), возникшие в 1152—1153 гг., особенно часто созывались в годы правления Хакона Хаконарсона и Магнуса Лагабётира. Интересы верховной власти были явно в том, чтобы эти собрания в максимально возможной степени взяли на себя функции региональных тингов, утверждавших законы, участвовавших в процедуре престолонаследия и других общенациональных политических событиях. Привлечение представителей крестьянства к участию в ряде важных общегосударственных собраний можно рассматривать как шаг в направлении общенационального тинга (riksting). Духовенство также было заинтересовано в такого рода смешанных светско-клерикальных собраниях, осуществлявших функции общегосударственного синода.
Норвежские общегосударственные собрания напоминали более крупные политические ассамблеи в соседних королевствах: данехоф в Дании, херредагер в Швеции. В других странах Европы их эквивалентом были королевские ассамблеи светской знати и прелатов, первоначально представлявшие собой советы феодалов, а затем все чаще называвшиеся «парламентами» — этот термин употреблялся также в Дании и Норвегии. В период Позднего Средневековья на континенте они превратились в сословные собрания, а в Англии — в своеобразный институт, английский парламент.
Норвегия развивалась иным путем. Созвать общегосударственное собрание в стране, географически протяженной, со сложным рельефом, было трудным делом, и во времена Эрика и Хакона V Магнуссона считалось, что и корона, и церковь могут обойтись без них. Их место в качестве консультативного и «одобряющего» органа национального уровня занял королевский, а позднее — Государственный совет (соответственно Kongens rad и riksrad). Этот институт, состоявший из королевских чиновников, высшей знати и епископов, выполнял более ограниченные фукнции, чем общегосударственное собрание. Аналогичные процессы в Дании и Швеции в течение XIV столетия привели к тому, что там общенациональный аристократический риксрод превратился в единственный подлинный инструмент принятия решений при короле.
С укреплением правительственного административного аппарата появилась возможность управлять всей страной из немногочисленных городских центров. В XIII в. Берген, безусловно, был важнейшей из королевских резиденций Норвегии. Здесь проходило большинство общегосударственных собраний; здесь же появились первые свидетельства существования общенорвежской центральной администрации при королевском замке. Таким образом, Берген заслуживает названия первой реальной столицы государства. В правление Хакона V Осло приобрел такой же статус политико-административного центра для той части страны, что лежала к югу от гор Довре и к востоку от Лангфьеллы, тогда как Берген сохранил господствующее положение на остальной территории Норвегии и в подвластных землях на западе.
Другие города королевства стали резиденциями местной и региональной администрации, тем самым они обрели более важное значение, несмотря на то, что города эти были немногочисленны и жителей в них было мало. Роль городов как административных центров существенно возросла благодаря тому, что они также были и религиозными центрами.
С точки зрения церкви общегосударственный королевский административный аппарат являлся необходимым условием для спокойствия и порядка в обществе. После гражданских войн она оказывала молчаливую, но постоянную, несмотря на периодически возникавшие конфликты, поддержку созданию этого аппарата, регулярно снабжала королевскую администрацию квалифицированными кадрами. За исключением периода кратковременного конфликта в начале 1280-х гг., епископы играли при короле роль советников и политических гарантов. Компетентные представители низшего клира выполняли королевские поручения и административные обязанности.
Однако церковь предоставляла в распоряжение короны лишь небольшую часть своего персонала и доходов. Основные ресурсы использовались ею в личных целях. В связи с этим нетрудно понять, почему монархи, начиная с Хакона Хаконарсона, стремились создать собственный штат духовенства при специально организуемых королевских капеллах.
Основой церковной организации являлся приход. Постепенно всю страну пронизала система приходов, которая во многом сохранилась до наших дней. Таким образом формировалась более широкая и разветвленная сеть местных органов, чем та, что находилась в распоряжении монархии. В различных епископствах церковная администрация объединялась властью епископа и кафедрального капитула; последний состоял из высших чинов кафедрального духовенства — советников епископа. Кафедральному капитулу в соответствии с общепринятой церковной практикой принадлежала решающая роль в избрании епископа, хотя это и не исключало постоянного влияния короны. На вершине национальной иерархии епископов находился архиепископ. Начиная с 1280 г. чисто клерикальный совет архиепископства взял на себя синодальные функции общегосударственных собраний.
Монастыри появились в Норвегии в начале XII в. Первыми были женские и мужские монастыри ордена бенедиктинцев и его реформированного крыла — клюнийцев. В 1140-х гг. из Англии прибыли цистерианцы. Во второй половине XII в. приоритет в основании новых монастырей принадлежал каноникам-августинцам, а примерно с 1240 г, в норвежских городах обосновались нищенствующие ордены — доминиканцы и францисканцы.
В первой половине XIV в. в Норвегии насчитывалось около 30 монастырей — значительно меньше, чем в более южных регионах Европы. Но, будучи очагами образования и поддерживая контакты с европейскими религиозными центрами, они внесли весьма важный вклад в развитие норвежской церкви. Первые монастыри создавались с ведома и при прямом участии епископов. Однако вскоре напряжение между белым духовенством и независимыми, связанными с внешним миром нищенствующими орденами усилилось. Поскольку целью последних было распространение веры в народе, они принялись «охотиться в угодьях» белого духовенства — имея ввиду не только души, нуждавшиеся в исцелении, но и возможность получить благодаря этому определенные доходы.
Церковь в общем стремилась выглядеть в глазах народа как единый организм. Однако на деле она состояла из различных объединений, каждое из которых преследовало свои интересы и часто меняло сферы влияния. Это позволяет понять тенденцию к разногласиям внутри норвежской церкви, возникшую в конце XIII в. не только между епископской церковью и нищенствующими орденами, но и между отдельными епископами и их капитулами, а также между белым духовенством и клиром, связанным с королевской капеллой, который монархия стремилась максимально оградить от влияния церковных властей.
Внутрицерковные конфликты в конце Высокого Средневековья — лишь одно из свидетельств того, что жажда власти, стремление повысить статус и приумножить доходы являлись движущей силой развития системы управления обществом. Тем не менее ни монархическая, ни церковная организации не смогли бы возникнуть, если бы монархия и церковь одновременно не взяли на себя важную общественную роль и тем самым не приобрели позитивного влияния на общественное мнение.
Основополагающую потребность людей в мире и порядке лучше всего обеспечивала монархия. Отсюда проистекали две основные функции средневекового монарха в обществе: гаранта законности в самом широком смысле и военного лидера. В качестве военного лидера король, согласно «Ландслову» 1274 г., заключал с крестьянами «контракт» о взаимных обязательствах и услугах.
В качестве гаранта законности на короля, согласно правовым актам второй половины XIII в., возлагалась роль как законодателя, так и высшего арбитра в государстве. Очевидно, что с помощью своей администрации он во многом сумел их выполнить. В результате было принято единое законодательство, вершимое именем короля, а общегосударственные собрания, королевский совет и различные лагтинги выполняли консультативные и ратификационные функции. С «Ландсловом» в Норвегии — раньше, чем в большинстве стран Европы, — появился кодекс законов, единый для всей страны. В качестве судьи король стоял «над законом», обладая правами и обязанностями по его разъяснению и дополнению в конкретных случаях. Тем не менее на практике он обычно передоверял окончательное решение по конкретным делам своим юридическим уполномоченным. На низовых уровнях юридическая деятельность как в рамках тинга, так и вне его осуществлялась законодателями и сюслеманами.
Монархии принадлежала инициатива и в разработке официальных мер наказания. Они пришли на смену прежнему порядку, когда общество сохраняло относительный нейтралитет, предоставляя пострадавшей стороне самой добиваться возмещения. При новой системе за нарушением закона следовало официальное наказание в виде штрафов или объявления вне закона (utlegd) с конфискацией имущества. Под влиянием римского права и общепринятого канонического права наказания все больше основывались на принципе личной ответственности, заменявшим коллективную ответственность семьи, отголоски которой сохранялись в «областных законах». Во второй половине XIII в. это, помимо всего прочего, привело к юридическому запрету кровной мести и коллективной обязанности и права родственников выплачивать или получать в частном порядке компенсацию в связи с убийством. Здесь яснее, чем в любой другой области, мы видим, как ослаблялось влияние рода на своих членов.
Параллельно с развитием государственной системы наказаний возникла и ее антитеза — королевская прерогатива миловать преступников. За деньги король мог даровать объявленным вне закона лицам право свободного проживания в стране. Через своих чиновников на местах монархия все больше брала на себя ответственность за выдвижение обвинений против нарушителей закона, осуществление полицейских функций и приведение приговоров в исполнение. Поддержание законности укрепляло власть и престиж короля в обществе и больше, чем что-либо еще, обеспечивало покорность подданных.
Как и монархия, церковь пользовалась независимостью в осуществлении собственной власти в общественной жизни. Так что можно говорить о разделенной на две части государственной власти в период Высокого Средневековья. Было разработано четкое церковное законодательство. В светских законодательных кодексах ему посвящался специальный раздел христианских установлений, то есть правил, регламентирующих христианские каноны и регулирующих отношения между церковью и обществом. В церковных законодательствах учитывались также решения синодальных ассамблей и пасторские послания епископов. В основу всеобщего канонического законодательства Норвегии легли папские послания и решения Вселенских соборов. Церковь не сумела отстоять свою независимость от монархии и лагтинга в том, что касалось законодательства, относящегося к «христианским» разделам светских кодексов. Однако в таких вопросах ей принадлежала законодательная инициатива, и — в рамках внутрицерковного законодательства — она вырабатывала дополнительные правила, существенно влиявшие на общество.
По Тёнсбергскому конкордату 1277 г., юридическая власть церкви распространялась на все судебные дела, выдвинутые против представителей духовенства (privilegium fori), а также на «духовные» вопросы, регулируемые нормами в христианских разделах светских законодательных кодексов. Частично речь шла о нарушении религиозных заповедей и церковных канонов, а частично — о делах, затрагивающих финансовое и юридическое положение церкви. Границы церковной юрисдикции оспаривались вплоть до конца Высокого Средневековья, но это не помешало созданию отдельной системы отправления правосудия под руководством епископов. Таким образом, помимо требований искупления греха в рамках чисто церковной системы епитимий, начинавшейся в исповедальне, церковные суды выдвигали обвинения, осуществляли судопроизводство и выносили приговоры о «светском» наказании.
Источником власти церкви была ее религиозная роль в обществе — распространение христианства как единственной «предписанной» религии и надзор за выполнением его установлений. В период Высокого Средневековья норвежской церкви весьма успешно удалось внедрить в жизнь общества внешние формы католического христианства. Одним из свидетельств того, что деятельность церкви пустила глубокие корни, является множество даров, или так называемых «подношений душам», которые она получала за молитвы и службы по усопшим с целью облегчить и сократить их пребывание в чистилище на пути к спасению. Именно таким способом церковь приобрела значительную часть своих земельных владений.
Через систему приходов христианское учение проникало в любой уголок страны. А церковные таинства отмечали все этапы жизни людей от рождения до смерти. Церковный календарь празднеств и служб придавал каждому году четкую периодичность. Благодаря религиозно обоснованным нормам поведения церковь глубоко пронизала всю повседневную жизнь. Религиозная идеология становилась неотъемленомй частью общего менталитета.
С религиозными целями церкви были тесно связаны те социальные задачи, которые она взяла на себя, прежде всего заботясь о бедных, больных и престарелых. Были введены «доли бедняков» от церковной десятины (четверть которой предоставлялась в распоряжение крестьян), строились богадельни и больницы, где бедные и немощные получали лечение и уход, религиозные учреждения предоставляли кров и стол тем, кто мог заплатить за это.
Церковь играла также важную культурную роль. Единственной формой образования для народа было заучивание наизусть «Кредо», «Отче наш» и «Аве Мария». Научиться читать и писать можно было только в кафедральных и монастырских школах. Кроме того, именно представители духовенства стремились поступить в университеты, возникшие в Европе во второй половине XII в. Церковь была заинтересована прежде всего в образовании клира, но от ее деятельности в этой области выигрывал и королевский дом, и светская аристократия, и королевская администрация.
Церковь и корона создавали благоприятную среду для развития искусства и интеллектуальной жизни того времени, являясь помимо прочего важнейшим источником финансов. Письменный язык, используемый в законодательных и иных документах, заложил основу древненорвежского языка. Он явно отличался от датского и шведского (восточноскандинавских языков) и вместе с почти идентичным староисландским составил древненорманнскую, или западноскандинавскую, языковую форму. Что касается литературного творчества, то для него особенно благоприятные условия сложились в архиепископской резиденции в Нидаросе и при королевском дворе в Бергене, где особо поощрялось создание исторических сочинений — саг о деяниях королей и хроники. В этой сфере безусловно лидировали исландцы благодаря своим сказительским традициям и исключительным литературным способностям. Нидарос был также центром богословской литературы.
В XIII в. лидерство в литературе принадлежало придворной аристократии Бергена, благодаря ей появилось множество переводов героико-романтических произведений и исторических трудов. Это был. один из элементов сознательной попытки внедрения европейской рыцарской культуры. Монарший круг являлся плодородной почвой для появления и такого заметного произведения того времени, как «Королевское зерцало».
Монархия и церковь определяли и архитектурные стили эпохи Высокого Средневековья. Повсюду возводились каменные здания: королевские замки и дворцы, резиденции епископов, церкви и монастыри. Их величественная архитектура служила не только практическим целям; она символизировала господствующее положение монархии и церкви в обществе. Изобразительное искусство Высокого Средневековья — как скульптура, так и живопись — было в первую очередь представлено в Домах Божьих, составляя неотъемлемую часть их убранства. Оно было зачастую непосредственным «проводником» религиозного учения, распространяемого духовенством, способствуя его укоренению в сознании населения, в большинстве своем не грамотного.
Бурный культурный расцвет Норвегии в период Высокого Средневековья был обусловлен совместными усилиями короны и церкви. Он также во многом был связан с европейским влиянием, что особенно проявилось в богословских трудах, в куртуазной литературе, романской, а затем готической архитектуре и изобразительном искусстве. Слияние местных и иностранных традиций создавало условия для независимой высокохудожественной творческой деятельности.
Для успешного развития как монархии, так и церкви была необходима экономическая структура, достаточно стабильная, чтобы обеспечить условия для регулярных финансовых поступлений. Благодаря системе земельной аренды монархия и церковь к концу Высокого Средневековья получали регулярный доход от своих земельных владений. Владения церкви на тот момент были куда более обширны, чем у короны; во многом это объясняется тем, что большая часть земель в ходе консолидации страны была передана церковным учреждениям.
Важным источником дохода для церкви и особенно для короны служили штрафы и конфискации, налагаемые от нарушителей законности. Кроме того, оба института собирали налоги. Тогдашним государственным налогом был лейданг, дополненный во внутренних областях Восточной Норвегии так называемым виссёйре («фиксированной податью»). Лейданг превратился в налог в результате замены воинской службы в мирное время ежегодными платежами. В итоге эта система получила юридическое закрепление в «Ландслове». Налоговые поступления в пользу церкви в виде десятины были куда значительнее. Первоначально десятиной в основном облагались земледельцы. При Магнусе Эрлингссоне она стала юридически обязательной на большей части территории страны. В 1277 г. была предпринята попытка распространить ее на все виды экономической деятельности, но осуществить это на практике церковь в полной мере так и не сумела. Приведенные выше источники дохода дополнялись рядом других, менее значительных.
Несомненно, в конце Высокого Средневековья доходы церкви намного превышали доходы короны. Прямым отражением этого была значительно более высокая численность духовного сословия по сравнению со служилыми людьми короля, о чем мы уже упоминали. Также очевидно, что доходы норвежской монархии существенно уступали тем, что получали правители соседних королевств и других стран Европы.
Тогда возникает вопрос: каким же образом королю и его приближенным удавалось управлять королевством со столь высоким уровнем эффективности, который, очевидно, был достигнут к концу Высокого Средневековья? Конечно, население снабжало короля товарами и деньгами, но решающую роль здесь сыграл распространенный в Норвегии так называемый бесплатный общественный труд (dugand, dugning). Фактически монархия поручала немалую часть общественных обязанностей городскому и сельскому местному самоуправлению. Так зародилась традиция, ставшая в дальнейшем характерной чертой норвежского государственного управления.
Несмотря на то, что король и центральный аппарат явно стремились уменьшить власть местных и региональных тингов и усилить собственное влияние, к системе подобных собраний не только сохранялась, но и расширялась под контролем короля. В годы правления Магнуса Лагабётира собственные лагтинги получили крупнейшие города, а в последующие десятилетия — и большинство из 10 округов, каждый из которых имел своего законодателя лагмана. Сельские и городские собрания служили центром общественной жизни на местном уровне.
Как на типгах, так и вне их, местная элита — «добрые» или «здравомыслящие» люди — всегда привлекалась к местному управлению. Важная роль посредника между королевской администрацией и сельскими общинами принадлежала бонделенсману (приставу) — представителю крестьян, с конца XIII в. исполнявшему обязанности помощника сюслемана. В более густонаселенных и специализированных городских общинах со второй половины XIII в. вводятся должности городских советников — родманов. Они осуществляли юридические и административные функции под руководством местных королевских чиновников. Не менее важная роль принадлежала владельцам и арендаторам жилья — хусфасте менн.
Законодательство Магнуса Лагабётира возлагало на местное общество серьезные задачи по поддержанию законности. Особо следует отметить практику созывов «судов» из «добрых людей», обычно состоявших из 6 или 12 членов. Продолжая древнюю традицию крестьянского общества, эти «суды» служили арбитрами и экспертами при урегулировании местных споров: разъясняли конкретные юридические права и положения, выслушивали свидетельские показания; оценивали размер ущерба, нанесенного в результате нарушений закона; определяли компенсацию, причитающуюся потерпевшей стороне. Если прежде они были неофициальными органами правосудия, то теперь их также «прикрепили» к тингу. Здесь, помимо прочего, они должны были работать заседателями вместе с лагманом, вынося приговоры по серьезным уголовным делам. Но их главной задачей по-прежнему оставалось обеспечение базы для судебных решений. «Добрые люди» в городе и деревне были также членами присяжных комиссий, которые решали вопросы оправдания (оправдывая или осуждая обвиняемого в тех делах, где иной способ прояснения фактов был невозможен), а кроме того, выполняли функции оценщиков, поручителей и свидетелей при экономических сделках.
Согласно кодексам законов Магнуса Лагабётира, органы местного самоуправления имели множество других официальных обязанностей, не связанных с поддержанием законности. В сельских районах к таким обязанностям относилось: обеспечение воинской повинности — лейданга, предоставление средств передвижения государственным чиновникам, содержание в порядке дорог, доставка почты, помощь бедным. В городах коллективные обязанности подразумевали пожарную службу и ремонт кораблей. В ряде случаев роль представителей власти играли домовладельцы — главы городских дворов. Церковь увеличивала количество коммунальных обязанностей, требуя участия в строительстве и поддержании приходских церквей и назначая церковных старост для обеспечения надлежащего контроля.
Возросшее число документальных свидетельств, относящихся к концу XIII в., подтверждает, что органы местного самоуправления в городе и деревне действовали во многом именно так, как предписывалось законом. Это означает, что монархия в период Высокого Средневековья обладала властью, основанной не только на интересах аристократии и поддержке церкви. Она также опиралась на участие местного населения в общественных делах.
Конечно, между монархией и населением возникали разногласия — частично из-за требований короны о военной и финансовой помощи, частично из-за того, что приближенные короля использовали закон в собственных интересах. Однако законодательство конца Высокого Средневековья свидетельствует, что центральное правительство стремилось предотвратить подобную или иную эксплуатацию подданных и придавало важное значение обеспечению законодательной базы и поддержке короны со стороны крестьянского общества. Уровень лейданга был ниже, чем налоги в соседних королевствах. Это объяснялось тем, что во время войны воинская служба по лейдангу сохранялась, тогда как почти повсюду в Европе всеобщее ополчение уже заменили профессиональные войска. Таким образом, норвежское крестьянство в целом сохранило большее политическое значение, чем это имело место в большинстве других европейских стран той эпохи.
Ранее мы уже отмечали, что ни духовная, ни светская аристократия Норвегии не была достаточно сильна, чтобы осуществлять власть в обществе независимо от короны. Добавив к ним крестьянские и городские слои населения, мы получим ситуацию, когда ни одна из крупных общественных групп не обладала силой, достаточной для господства над другими или для противостояния интересам монархии. Наоборот, все они в той или иной степени зависели от короля, что давало ему и правящей верхушке больше свободы действий, чем позволяли имевшиеся в их распоряжении поддержка и доходы сами по себе.
Однако не стоит путать государство периода Высокого Средневековья с современным в плане его значимости для общества и контроля над ним. Индивид в те времена был в такой степени предоставлен сам себе, настолько был зависим от своего непосредственного окружения и частных интересов, что сегодня это просто трудно представить. И горожане, и селяне испытывали куда меньший контроль и получали куда меньшую защиту со стороны государственной власти. Они не ощущали ее постоянного присутствия. В этом смысле деятельность королевской администрации была слишком скромной по масштабам, а социальные задачи, которые она выполняла, — слишком ограниченными.
Церковь оказывала гораздо большее влияние на жизнь отдельного человека, чем монархия. Это отразилось и в ее доходах, и в количестве ее структур. По всей стране она стремилась распространять одно учение и проводить в жизнь одну — христианскую — практику. Христианство, несомненно, представляло собой наиболее сильный цементирующий элемент более единого норвежского общества, сложившегося в период Высокого Средневековья.
Однако, если говорить о характере данного общества, отличного от других стран, монархия по-прежнему, судя по всему, играла более важную роль, чем церковь с ее «интернациональной» ориентацией. И все же при поддержке духовенства возникла специфическая норвежская политическая идеология, в которой «вечный король Норвегии» (rех perpetuus Norvegiae) Олав Святой играл роль великого мифического законодателя, воплощения норвежского закона и правосудия. А политика, проводившаяся монархией в периоды напряженности и конфликтов с иностранными державами, представляла собой плодотворную почву для самоутверждения норвежцев, что находило отражение в королевских сагах.
Превращение к концу Высокого Средневековья «земли норманнов» в «державу норвежского короля» означало, что норвежцы уже значительно глубже ощущали национальное единство, чем то разрозненное этнокультурное общество, которое мы смутно видим в начале эпохи викингов, во времена Оттара.
1. Даниельсен Р. и др. История Норвегии. От викингов до наших дней; М.: Издательство "Весь Мир", 2003
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.world-history.ru/