Олигархия как политическая проблема российского посткоммунизма

Введение

При обсуждении политической ситуации в России конца 90-х годов вошел в обиход термин "олигархия". Олигархия упоминается как обязательный участник практически всех значимых политических событий, будь то отставка Черномырдина, деятельность правительства Кириенко, шахтерские забастовки или перспективы участия Б. Ельцина в президентских выборах 2000 года. Слово "олигархия" стало вытеснять своего предшественника, "номенклатуру", которое первое время по привычке использовалось для обозначения нового правящего слоя.

Если в первые годы реформ говорили о "новой" или "демократической" номенклатуре и "номенклатурном капитализме", то теперь все чаще упоминаются "олигархия" и "олигархический капитализм". Тем не менее многое продолжает оставаться неясным и прежде всего - что такое "олигархия". Как правило, так обозначается узкая группа руководителей наиболее крупных финансовых и производственных структур, располагающих тесными связями с властью. Иногда она изображается как "новый хозяин" российского государства. Другими это мнение оспаривается, хотя и признается высокий (а в последнее время исключительно высокий) уровень политической активности российской бизнес-элиты.

Применим ли термин "олигархия" к российской бизнес-элите или к правящему слою в целом и в каких отношениях с существующим политическим режимом находится элита бизнеса? Действительно ли мы стоим перед дилеммой "демократия или олигархия", где последняя понимается как контроль бизнес-элиты над государством? В предлагаемой статье делается попытка ответить на эти вопросы.

Бизнес-элита и "олигархическая координация"

Неравномерность институциональных преобразований в российской экономике быстро привела к выделению в новых и старых секторах элитных групп, которые затем начали сближаться-между собой. Наиболее значимая часть взаимоотношений бизнеса с государством переместилась в узкое социальное пространство, свободное от институциональных ограничений. Главными субъектами взаимодействия стали элиты, а центральное место в нем заняли неформальные связи на высшем уровне. Возникла бизнес-элита, опередившая остальную часть предпринимательского сообщества в установлении связей с государством. Последние стали ее важнейшим конституирующим элементом, таким же важным, как объем контролируемого капитала [I].

В новом, посткоммунистическом истеблишменте утвердился "олигархический" тип согласования интересов. Отдельные сегменты власти и связанные с ними бюрократические и политические элиты начали сближаться с элитами бизнеса. Небольшая группа директоров и бизнесменов стала составной частью нового правящего слоя, получив прямые выходы в сердцевину политической системы. Эта верхушка консолидированной экономической элиты ориентирована на политические стратегии индивидуалистического типа. Фактически она не нуждается ни в корпоративных формах самоорганизации, ни в создании каких-то специальных "партий интересов". Власть, к которой она получила постоянный доступ, становится для нее и "партией", и "корпорацией".

Вместе с тем нынешняя бизнес-элита отличается рядом особенностей, с учетом которых называть ее "олигархией" можно лишь с большой долей условности. Элита российского бизнеса - это прежде всего неформальное и горизонтальное образование, у которого отсутствует не только формальная организация, но и неофициальная иерархия.

Для него характерен низкий уровень внутренней консолидации: его члены не только сотрудничают, но и соперничают друг с другом. Члены этого образования строят свои взаимоотношения с государством на индивидуальной основе и тщательно защищают свою автономию во взаимоотношениях с властью. В частности, они противодействуют присвоению полномочий кем-либо из членов своего сообщества говорить от имени всех остальных.

Это образование с открытыми внешними и внутренними границами: возможно как "выпадение" из системы "олигархической координации" (О. Бойко, А. Ефанов), так и перемещение из экономической элиты во властную элиту. Оно состоит не из самодостаточных одиночек, лично контролирующих свои финансовые и промышленные "империи", а из лидеров бизнес-структур с коллективным руководством, способным сместить своего лидера. Это важное обстоятельство служит своего рода гарантией от авантюризма, от чрезмерного увлечения рискованными проектами и втягивания в политические игры.

По линии взаимоотношений с государством бизнес-элита отличается неоднородностью. Изнутри она распадается на две части: "политических капиталистов" (В. Потанин, Б. Березовский, В. Гусинский, ранее О. Бойко) и бизнесменов, сторонящихся политики (А. Смоленский, М. Ходорковский и др.). Небольшая группа "политических капиталистов" принципиально неустойчива. Она занимает пограничное положение между верхушками двух элит. Это резко повышает вероятность перехода в состав политической элиты и сопровождается ослаблением прямых связей с исходной бизнес-структурой. Примером последнего служит Гусинский, ушедший из руководства группы "Мост" и сосредоточившийся на работе со СМИ.

Главная социальная особенность бизнес-элиты лучше всего описывается формулой "слабая организация - высокая эффективность". Наиболее сильное влияние на властные структуры оказывается не через официальную систему представительства, а по неформальным каналам. Интересам, включенным в неформальную систему связей с госструктурами, дет нужды создавать союзы и ассоциации. В отличие от остальных

"групп давления", воздействующих на механизмы принятия решений извне, это -"внутреннее лобби", являющееся составной частью управленческих структур или ин^ тегрировавшееся с ними. Потребность в формальной самоорганизации и создании представительства возникает у таких интересов только тогда, когда происходит отключение от системы неформальных взаимоотношений или возникает реальная опасность такого развития событий. Другими словами, интерес к публичной политике появляется вместе с необходимостью оспорить или "переиграть" то, что уже произошло в сфере бюрократической политики, а возможности неформальных согласовании исчерпали себя. Для интересов, ставших частью олигархической системы координации, превращение в официальную лоббистскую группу служит показателем не силы, а слабости.

Положительная сторона: связей олигархического типа определяется их способностью обеспечивать определенный минимум необходимой координации и стабильности. Ограниченность круга участников и неформальный характер взаимоотношений придает этим связям гибкость и оперативность, позволяет легче договариваться, быстрее принимать решения. К числу достоинств олигархических форм относится и тот факт, что они покончили с политической изоляцией экономической элиты, существовавшей в первый период президентства Б. Ельцина, и преобладанием представителей "директорского корпуса" в системе власти.

Подключение элиты бизнеса к механизмам принятия решений на высшем уровне создало у нее прямую заинтересованность в поддержании политической стабильности. Олигархическая координация представляет собой шаг вперед и по сравнению с системой "бюрократических согласовании" советского типа, поскольку плюрализм олигархических форм укоренен в экономике, а не в системе административного управления. Подтверждением служат экономические неудачи "Олби" и "Микродина", лидеры которых первоначально непосредственно входили в "высшую лигу". Это обстоятельство делает партнеров власти более независимыми, их состав - подвижным, а саму власть наделяет реальной, хоть и несовершенной системой обратных связей с движением финансовых и товарных потоков на важных участках формирующегося рынка.

Уязвимость олигархической координации связана прежде всего с ее неустойчивостью — она осуществляется на узком социальном пространстве и при отсутствии формальных процедур. Неформальный характер договоренностей и соглашений делает их непрочными и ставит в прямую зависимость от соотношения сил внутри олигархии. Ограниченность неформальной координации с властью верхушкой экономической элиты порождает среди основной части российского бизнеса политическое отчуждение от власти (авторские соображения по поводу "олигархической" системы координации см. в [2-5]).

Раздробленность, взаимное недоверие и политическая зависимость от власти усугубляются низкой легитимностью бизнес-элиты. Исследования показывают, что в массовом сознании крупный бизнес - объект концентрации отрицательных значений и оценок. Особенно характерна враждебность к крупным банкам и финансовым структурам. Само накопление денег в нынешних условиях признается делом несправедливым, а концентрация "неправедных" денег - тем более. Невысокая общественная репутация новых коммерческих банков оказалась подорванной в результате многочисленных и громких скандалов, связанных с финансовыми махинациями и аферами. В массовом сознании крупные финансовые структуры ассоциировались прежде всего с пирамидами.

Крупные промышленные структуры также не обладают иммунитетом в общественном мнении. От негативной оценки их не спасает даже "правильный" с точки зрения постсоветской культуры производственный статус. Достаточно показательным в этой связи представляется пример самой известной и успешной производственной структуры, общественный имидж которой страдает существенными изъянами - Газпрома [б]. ' -

Не удивительно, что политическая роль большого бизнеса воспринимается также с недоверием и враждебностью. По данным Фонда "Общественное мнение", в 1998 году позитивный вклад "крупных предпринимателей, большого бизнеса" в достижение "примирения и согласия в российском обществе" отметило только 2% опрошенных, отрицательный - 12%. Для сравнения: положительный вклад "оппозиционных политических партий и движений" в достижение "примирения и согласия" отметило 3% опрошенных, отрицательный — 13% [7]. Другими словами, как источник политической нестабильности крупные предприниматели оценивались практически на одном уровне с политической оппозицией. По данным Российского независимого института социальных и национальных проблем (РНИСиНП), в настоящее время 58% опрошенных выступает за ограничение вмешательства крупного бизнеса в политическую жизнь страны [8].

Глубинной причиной негативного отношения к проникновению предпринимателей во власть является перспектива возникновения "частной власти", которая однозначно квалифицируется как нелегитимная, разрушающая зафиксированную в культуре границу между частным и публичным. Власть и политика как ее новая "демократическая эманация" располагаются полностью внутри публичной сферы и образуют ее ядро. Размещение власти (а затем и политики) в границах публичной сферы — одна из самых устойчивых черт европейской культуры, лишающей частную власть над людьми, как и использование власти в частных интересах, культурной санкции и легитимности. Эта культура в целом характерна и для России.

Разрушение границы, отделяющей "ядро" публичной сферы (власть) от частной, посягает на одну из базовых характеристик культуры. Перспектива появления в публичном поле социальных фигур, символизирующих "частные интересы", при том, что процесс их легитимизации в культуре еще не завершился, вызывает в обществе отторжение. Сами предприниматели вполне отдают себе отчет в том, что их политические притязания не имеют общественной поддержки 1

Это позволяет сделать вывод: как особое политическое образование внутри сообщества бизнеса "олигархия" не существует. Бизнес-элита - лишь составная часть нового истеблишмента. Самостоятельно она не способна претендовать на власть в стране. Но если в составе предпринимательского сообщества "олигархии" нет, то почему о ней так много говорят в связи с политической активностью бизнес-элиты? Правда, в последнее время предпочитают вести разговор не об "олигархии" как таковой, а об отдельных "олигархах" большого российского бизнеса. Это слово явно оказалось востребованным, но само по себе взаимосвязей в новом истеблишменте не проясняет. Для ответа на этот вопрос необходимо проанализировать генезис взаимоотношений посткоммунистического режима с новыми и старыми элитами. Начнем с эволюции взаимоотношений бизнес-элиты с российским государством.

От иерархии — к десубординации

Начавшее формироваться в недрах союзных структур слабое российское государство остро нуждалось в расширении политической базы в обществе, включая поддержку со стороны нарождающегося российского предпринимательства. (Руководители ряда союзов и ассоциаций были включены в состав Координационно-консультативного совета при Президенте Ельцине - предшественника нынешнего Президентского Совета. В качестве противовеса Совету по предпринимательству при Президенте СССР была создана аналогичная структура при Президенте России и т.д.2.)

Распад прежнего общественного порядка и образование институционально-правового вакуума стимулировали бурное развитие примитивных форм и типов отношений,
свойственных скорее традиционному, чем современному обществу. Центральное место среди них заняли патронаж и клиентела - разновидность иерархических отношений, предполагающих обмен покровительства "патрона" на лояльность "клиентов"3.

Сближение государства и капитала проходило по линии установления привилегированных связей с наиболее крупными финансовыми структурами, способными взять на себя функцию агентов государства или высшего политического руководства. Основными вехами этого процесса стали учреждение института уполномоченных банков (для измерения этого процесса О. Крыштановской был предложен специальный показатель - "индекс уполномоченности"), акционирование ОРТ в 1994 году (тогда пресса впервые заговорила о "большой восьмерке" - по числу акционеров) и залоговые аукционы 1995 года. Обычно такого рода связи принимали форму патронажа со стороны конкретных государственных чиновников достаточно высокого ранга.

Бизнес-структуры, ставшие объектами бюрократического патронажа, часто занимали устойчивые рейтинговые позиции или переживали периоды бурного роста (подобные периоды имелись, например, в истории банка МЕНАТЕП, ОНЭКСИМбанка, Альфа-банка, Национального резервного банка, Уникомбанка). В качестве могущественных "бюрократических патронов" в прессе чаще других упоминались фигуры начальника Службы безопасности Президента А. Коржакова, управляющего делами Президента П. Бородина, первого вице-премьера правительства О. Сосковца, заместителя министра финансов А. Вавилова.

Первое время "политические патроны" прочно удерживали свои позиции, а сами отношения сохраняли иерархический характер. Между политической и экономической элитами оставалось и определенное социальное отчуждение. Поначалу попытка отдельных представителей российского большого бизнеса выйти за рамки патронажа и перейти к более равноправным отношениям к успеху не приводили. Стремление главы группы МЕНАТЕП М. Ходорковского и руководителя "Интерпрома" М. Юрьева" в начале 90-х годов занять министерские посты не увенчались успехом, и попытки председателя совета Мост-банка Б. Хаита войти в состав президентских структур в 1994 году также закончилась неудачей (назначению помешала служба Коржакова).

Ситуация стала постепенно меняться с появлением в составе правительства руководителей образованных в ходе экономической реформы акционерных обществ (президента АО "АвтоВАЗ" В. Каданникова, президента РАО "Высокоскоростные магистрали" А. Большакова). Однако окончательный перелом произошел позже, на президентских выборах 1996 года. Активная поддержка представителями новой экономической элиты кандидатуры действующего Президента Б. Ельцина на раннем этапе избирательной кампании способствовала преодолению прежнего политического недоверия4.

В ходе избирательной кампании новая экономическая элита установила прямые связи с высшим политическим руководством страны, а после выборов ее представители были включены в высшие этажи исполнительной власти. Банкир Потанин стал одним из первых вице-премьеров правительства, финансист Березовский -заместителем секретаря- Совета безопасности, руководитель крупного рекламного агентства "Видео интернэшнл" В. Лесин - главой нового управления Администрации Президента. Первый "призыв" представителей большого бизнеса во власть продолжался недолго, но ситуация кардинально изменилась. Во взаимоотношениях государства с бизнесом наступил новый этап. Патронаж уступил место "симбиотическим" отношениям ("сращивание", личная уния). В СМИ заговорили о "семерке" (или "семибанкирщине") - группе наиболее приближенных к власти крупных финансовых структур. Как правило, в этой связи упоминались имена Б. Березовского (ЛогоВАЗ, Объединенный банк, Сибнефть), В. Гусинского (Мост), В. Потанина (ОНЭКСИМ- банк), М. Ходорковского (МЕНАТЕП), А. Смоленского (СБС-АГРО), М. Фридмана и П. Авена (Альфа-групп). Ее все чаще стали отождествлять с "олигархией" [11, с. 137-141].

Но переход к установлению "симбиотических" отношений с властью подорвал иерархию, на которой прежде базировались взаимоотношения политической и экономической элиты. Достигнув своего пика в "сращивании", внеинституциональные формы взаимоотношения начинают исчерпывать свои возможности. Это было вызвано двумя основными причинами. Во-первых, патронаж и "сращивание" противоречат новым образцам (правовым, демократическим, рыночным), которые были признаны в качестве нормативных, но пока не способны стать основой нового общественного порядка. Статус клиентелы воспринимается многими как вынужденный, что делает его не вполне легитимным. Со своей стороны "личная уния" предполагает разную степень "близости" с властью и различные возможности. "Неравенство в симбиозе" также порождает противоречия и конфликты. При возникновении благоприятных условий участники стремятся к преодолению патронажа или разрушению "симбиотических" взаимоотношений с властью своих более удачливых соперников.

Во-вторых, активную роль в разложении и патронажа, и личной унии играет демократическая политическая среда. Она стимулирует противоречия между участниками этих отношений и освобождает заложенный в них конфликтный потенциал. Демократическая политическая среда предоставляет "клиенту" власти легальную возможность для увеличения своего политического веса и легитимизирует возможный конфликт с "патроном". Сохраняя свою организацию и политические ресурсы, предпринимательская группировка в принципе в любое время может пойти на конфликт с властью. Эти условия сохраняются и после преобразования отношений в личную унию.

Можно выделить три основных направления трансформации внеинституциональных взаимоотношений. В первом случае клиентела власти превращается в группу давления. Исходная патронажная форма взаимоотношений преобразуется в конфликтную - участники автономны, оказывают друг на друга взаимное давление, ведут торг, заключают соглашения по конкретным вопросам. Но иерархия во взаимоотношениях сохраняется.

Во втором случае бывшая клиентела становится частью системы власти. Патронаж уступает место симбиотическим отношениям. Происходит сращивание государства с бизнесом, точнее - высшей бюрократии с экономической элитой, поскольку круг участников привилегированных отношений по определению ограничен. Иерархия практически исчезает, фигуры патрона и клиента теряют свою определенность. "Ведущий" и "ведомый" постоянно меняются местами, и зачастую трудно определить, кто от кого зависит.

Примером трансформации такого типа может служить "семерка" ведущих финансовых структур, каждый из членов которой в ходе своего развития в той или иной степени был объектом патронажа. Однако затем они резко сократили дистанцию, отделяющую их от власти, и оказались практически на одном уровне со своими патронами и равновеликими им фигурами. Они переросли патронаж, а их отношения с бывшими патронами приблизились к горизонтальным. Теперь члены "семерки" могут обмениваться с представителями бюрократической и политической элиты равноценными услугами.

Наконец, в третьем случае " симбиоз" превращается в конфликт, а участники "олигархической координации" со стороны большого бизнеса - в группы давления. Это становится возможным благодаря демократической политической среде, которая предоставляет проигравшей стороне легальные возможности добиться изменения положения в свою пользу. Система "олигархической координации" помогала сохранять равновесие в новом истеблишменте до тех пор, пока во взаимоотношениях между элитами сохранялись неравенство и субординация. Исчезновение или ослабление иерархии при отсутствии новых форм взаимоотношений привели к конфликтам.

Cокращение дистанции, отделявшей ранее от политической элиты, становится допол-дтельным фактором, побуждающим членов экономической элиты при необходимости зйти на конфликт. По мере эволюции взаимоотношений от патронажа к "симбиозу" сближение власти большого бизнеса становится более тесным. Но и конфликт между ними приобретает злее острый характер. Прежде всего такой конфликт наделен потенциалом расши-ушя в политическом пространстве. Подобно "кооперативным" отношениям (патронаж "симбиоз") конфликт также протекает во вне- или слабоинституциональных формах. [евысокая регламентация конфликта означает отсутствие каких-либо формальных репятствий на пути его разрастания. Тем самым конфликт наделяется способностью к быстрой эскалации.

Повысилась эффективность политических ресурсов большого бизнеса. Об этом видетельствует сравнительный анализ двух конфликтных фаз - 1992-1994 года и 997 года. В обоих случаях конфликт сопровождался политизацией групп давления изнеса. В первый период это приняло форму создания "партий интересов". Однако отерпев крах на парламентских выборах 1993-го и 1995 годов "партии интересов" аргинализировались и были вытеснены на политическую периферию [12, с. 19—31].

В 1997 году в качестве главного политического ресурса использовались "инфор-[ационные империи", созданные за время, предшествовавшее конфликту. Они оказа-ись гораздо более эффективным политическим инструментом, чем "партии интере-ов". Этот политический ресурс постоянно сохраняется в распоряжении наиболее рупных групп давления бизнеса (ведущих финансовых структур) [13, с. 199-229].

Наконец, изменилось позиционирование конфликта в политическом пространстве. 'анее столкновения государства с группами давления бизнеса в значительной мере риобретали форму конфликта между высшим политическим руководством (или сверхэлитой") и старыми и новыми элитами, боровшимися за доступ к новой власти. [осле 1996 года конфликт означал перенесение борьбы внутрь нового правящего поя.

Конфликт в новом истеблишменте Кризис "сращивания"

Исчезновение иерархии из взаимоотношений политической и экономической элит (ривело к тому, что представители последней начали вступать в альянсы в новом [стеблишменте в качестве полноправных участников. Начался взаимный перенос [ротиворечий: из бизнес-элиты - в политическую элиту, из политической элиты - в >изнес-элиту. Уже в конце 1996-го — начале 1997 года заговорили о появлении двух юлынихгруппировок - "старого" и "нового" капитала, ориентированных соответственно на премьера В. Черномырдина и (тогда еще) главу Администрации Президента .. Чубайса. Первая группировка включала Газпром, Национальный резервный банк, Банк Империал, ЛУКойл, вторая - ОНЭКСИМбанк, МЕНАТЕП, СБС, Альфа-банк, Уникомбанк, Московский национальный банк, а также Мост-банк и ЛогоВАЗ. Главной пшией дифференциации стала разница "происхождения" и политического патронажа "старый" капитал - Черномырдин, "новый" капитал - Чубайс).

Реорганизация правительства весной 1997 года и последующее появление в его :оставе трех автономных политических фигур (Черномырдин, Чубайс, Немцов) гсложнили конфигурацию политических ориентации в верхушке экономической элиты. вокруг каждого из них в руководстве правительством стала складываться система ююзов. Однако возникшая после реформы правительства система коалиций ведущих юлитиков и финансовых групп не оказалась устойчивой, а ее перестройка - законной.

Неустойчивое равновесие было разрушено в результате активизации альянса ОНЭКСИМбанка с "молодыми реформаторами" в правительстве. Последние про-юзгласили ориентацию на новые, универсальные правила при проведении приватизационных аукционов. Было заявлено о "разрыве связей с крупным капиталом". ОНЭКСИМ публично поддержал ориентацию власти на "универсальные" правила. Расчет был сделан на то, что он сможет больше других от этого выиграть - за счет более прочных связей с западным капиталом и привилегированных отношений с организаторами аукционов. Курс власти на "разрыв с крупным капиталом" обернулся содействием экспансии наиболее мощной финансовой группы.

Проведение летом 1997 года конкурса по Связьинвесту привело к столкновению ОНЭКСИМбанка с финансовыми группами Березовского и Гусинского. "Банковская война" началась против Потанина, но очень быстро мишенью для ударов становится сначала руководство Госкомимущества в лице А. Коха, а потом предполагаемые политические патроны Потанина по конкурсу Связьинвеста - Чубайс и Немцов. Политическая база первых вице-премьеров в бизнес-элите оказалась разрушенной. Им удалось в разной степени сохранить поддержку лишь двух финансовых групп -ОНЭКСИМбанка и Альфа-групп.

Политический эффект "банковской войны" в СМИ был двояким. Прежде всего произошло окончательное разрушение устойчивых связей в элите бизнеса. После всего происшедшего говорить об "олигархии" стало весьма затруднительно. Настало время подвижных коалиций, определяемых интересами участников приватизационного процесса каждый раз заново перед новой крупной сделкой. Было убедительно продемонстрировано, что государство остается ведущей стороной во взаимоотношениях с бизнесом. Различные группировки экономической элиты в состоянии бороться лишь за влияние на государство.

Тем не менее исполнительной власти был нанесен серьезный политический ущерб. Было совершенно очевидно, что конфликт стал оборотной стороной симбиотических отношений между властью и элитой бизнеса. Изнанкой "сращивания" стал перенос конфликтов из бизнеса в верхние эшелоны политической власти. Последняя оказалась одной из главных жертв столкновения между враждующими финансово-политическими группировками. В то же время стало ясно, что курс на "разрыв связей" государства с крупным капиталом чреват дальнейшей эскалацией конфликта в новом истеблиш-менте и не способен упорядочить разладившиеся взаимоотношения между политической и экономической элитами5.

Идеологическое размежевание

"Развод" между "молодыми реформаторами" и большей частью бизнес-элиты получил идеологическое оформление. Главным предметом размежевания в новом истеблишменте становятся взаимоотношения государства и бизнеса. Первое время "идеологический проект" нового российского государства, инициировавшего рыночные реформы, и российского бизнеса, формировавшегося в ходе этих реформ, был общим. Новое, российское государство провозгласило идеологическую приверженность развитию частного предпринимательства и пошло по пути демократических и рыночных реформ. Конфликт в новом истеблишменте показал, что этот период заканчивается.

Столкновение с бизнес-элитой стимулировало кристаллизацию собственной идейной программы новой политической элиты в отношении места и роли частного предпринимательства в обществе. Ориентация высшей федеральной бюрократии на идеологию "государственного капитализма" стала более очевидной и откровенной. Предпринимаются попытки сформулировать "государственно-центристскую" общенациональную идеологию, принципиально закрепляющую подчиненное положение частного предпринимательства во взаимоотношениях с властью.

В настоящее время можно выделить две разновидности этой "государственно-центристской " идеологии. Одна, получившая название либерального государственничества, ассоциировалась с идеологической риторикой и политическим стилем Чубайса. Она успела лишь обозначиться в публичном пространстве и пока остается хорее на уровне идеологической интенции. Вторая версия "государственно-центри-тской" идеологии также детально не разработана, но поднялась, по крайней мере, до 'ровня "манифеста". Речь идет о народном капитализме Немцова. (Помимо самого шце-премьера носителем этой новой идеологии выступает его помощник В. Аксючиц, руководитель умеренно консервативного православного Российского христианского (емократического движения; в бытность свою народным депутатом РСФСР Немцов был членом этого движения.)

Политическое содержание "народного капитализма" во многом определяется нетер-шмостыо федеральной политической элиты к недавно обретенной политической 1втономии крупного частного капитала. Формально за ним сохраняется "право голоса", ю фактически он лишается реальных возможностей добиваться своих интересов во эзаимоотношениях с федеральной властью. Провозглашая борьбу с олигархией, Яемцов стремится к тому, чтобы взаимоотношения с частным предпринимательством w выходили и не имели возможности выйти из жестких рамок "политического патронажа". По существу предпринимается попытка вернуть взаимоотношения между мастью и большим бизнесом на федеральном уровне к состоянию, в котором они уже <авно находятся на региональном уровне, где местный бизнес - "под губернатором" :см. [15]).

"Народный капитализм" подается как замена дискредитировавшейся идеологии тиберализма, которая отождествляется со слабым государством и всевластием олигар-сии. В ставшей достоянием гласности аналитической разработке "Об информационно-здеологической войне", изготовленной (как утверждают) в период борьбы "молодых эеформаторов" с "семибанкирщиной" летом—осенью 1997 года, идеология "народного сапитализма" квалифицируется как "новые, честные правила игры для всех", "сильное •осударство и президентская власть", "патриотизм" и противопоставляется "традицион-1ым либеральным ценностям", "демократии", "свободе слова" [16].

Иногда "народный капитализм" приравнивается к новой "идеологически правильной" »ерсии либерализма - "либеральному государственничеству" [17-19]. Обе версии "государство-центричной" идеологии отводят частному предпринимательству подчи-<енное место. Он признается не партнёром, а клиентом государства. Правда, помимо ;ходства, между "либеральным государственничеством" Чубайса и "народным капи-гализмом" Немцова есть и различия. Последний включает важный компонент, который полностью отсутствует у первого, - публичную защиту "отечественных товаропроизводителей" (кампания по пересаживанию федеральных чиновников на "Волги", издаваемая под патронажем Немцова ассоциация "Покупайте российские товары").

В публичном пространстве "либеральному государственничеству" Чубайса и "народному капитализму" Немцова формально противостоит также малоразвернутая идеология национального капитализма Березовского. (Она пунктирно намечена в многочисленных интервью Березовского и детализируется в ходе продолжающейся "информационной войны" контролируемыми им СМИ, в особенности "Независимой газетой".) Можно указать на несколько различий между этими противостоящими в публичном пространстве "прикладными" идеологиями. "Схемы" Чубайса и Немцова основным партнером государства в реформируемой экономике выбирают иностранный капитал (хотя и не говорят об этом прямо), "схема" Березовского - национальный капитал.

"Либеральное государственничество" и "народный капитализм" отводят крупному национальному капиталу вспомогательную роль во взаимоотношениях с государством, "национальный капитализм" провозглашается его равным партнером. (Первоначально Березовский неосторожно говорил о необходимости "подчинения государства крупному капиталу", а в интервью "Файнэншл тайме" вскоре после президентских выборов утверждал, что Россией правят семь банкиров.) "Схемы" Чубайса и Немцова предполагают, что государство принадлежит чиновникам, "схема" Березовского — что государство выступает совместной собственностью чиновников и крупного капитала (это порождает обоснованные подозрения чиновников, что на самом деле крупный капитал претендует на центральную роль, а им отводится лишь "служебная"). В этом смысле. По крайней мере в своей первоначальной версии, "национальный капитализм" действительно может быть назван "идеологией олигархии".

Однако за политическим противостоянием скрывается близкое идеологическое родство всех трех "схем". "Национальный капитализм" оказывается лишь разновидностью "государственно-центристской" идеологии, поскольку претензия крупного капитала на партнерство (или все-таки руководство?) обосновывается за счет приписывания ему квазигосударственного статуса. Ценности свободного предпринимательства отсутствуют во всех трех идеологических "схемах", хотя "либеральное государствен-ничество" и "народный капитализм" продолжают активно пользоваться либеральной риторикой. Собственно говоря, эти версии "государственно-центристской" идеологии лишь "поднимают" до уровня принципов положение, которое адекватно описывается "традиционной" моделью общественной легитимации частного предпринимательства, закрепляющей его зависимый статус [б].

Как видим, политическая элита обгоняет большой бизнес в идеологическом обосновании собственных интересов. Политически автономизировавшаяся от власти, бизнес-элита остается ассимилированной государством идеологически. Государство задает образцы и эталоны идентичности, на которые ориентируется частное предпринимательство даже тогда, когда пытается выступать с собственными идеологическими инициативами. Показательно, что в поле притяжения "государственно-Центристской" идеологии оказались почти все участники банковской ("информационной") войны 1997-1998-х годов. Своеобразной "визитной карточкой" еще одного участника банковской войны, Потанина, в момент его вхождения в публичное пространство стали громкие слова о банке с "государственным менталитетом".

Ликвидация политической автономии правительства

По официальной версии отставка правительства Черномырдина в марте 1998 года была призвана создать благоприятные политические условия для проведения нового экономического курса (одна из декларированных причин отставки, озвученная Немцовым, — стремление освободить правительство от обязательств перед бизнес-элитой). Однако главной причиной стало стремление Ельцина разрушить новый центр влияния, который возник в результате постепенной концентрации вокруг Черномырдина значительной части региональных лидеров и бизнес-элиты.

Смена правительства привела к серьезным политическим последствиям. Во-первых, произошло перераспределение политического влияния в элите бизнеса. В числе "проигравших" оказалось большинство групп большого бизнеса, близких к предыдущему правительству. Прежде всего ослабли политические позиции Газпрома. Его шаги в этот период говорят о подготовке к существованию в жесткой, агрессивной среде. Об этом свидетельствовали новые финансовые альянсы (в том числе с Инкомбанком, находящимся на периферии бизнес-элиты), институционализация взаимодействия с коммерческими банками (создание для этих целей специального совета), попытка "накачать" публичный ресурс (переход главного политического менеджера группы Мост С. Зверева на руководство системой "паблик рилейшнз" Газпрома).

Первоначально была подорвана и система политических связей Березовского, который с самого начала стал в оппозиию к новому правительству (считается, что он имел своего кандидата на пост премьера-И. Рыбкина). Оказались ослаблены и его позиции в бизнес-элите: произошел распад ЮКСИ, который- был формой альянса контролируемой Березовским Сибнефти и компании ЮКОС из группы МЕНАТЕП Ходорковского. Правда, Березовский достаточно быстро восстановил свои политические связи - уже в апреле ему удалось вернуться на государственную службу в качестве исполнительного секретаря СНГ. Кроме того, поддержав А. Лебедя на губернаторских выборах в Красноярском крае, он приобрел важный политический ресурс.
В числе "выигравших" оказался прежде всего недавний политический аутсайдер -Потанин. Ему удалось сохранить союз с Чубайсом и "Альфа-группой" (об этом Потанин сообщил в интервью газете "Стампа") {20]. С появлением нового правительства каждый из членов этого альянса сумел увеличить свой индивидуальный политический вес. Чубайс становится главой РАО ЕЭС, превращаясь в одного из крупнейших представителей бизнес-элиты. Потанин восстанавливает тесные связи с правительством, утраченные после его отставки с поста вице-премьера и последовавших за этим событий (банковская война и разгром команды Чубайса в правительстве). "Альфа" сделала шаги к превращению в "медиа-магната".

Из финансовых групп, близких к правительству Черномырдина, только Ходорковскому удалось сохранить и даже укрепить связи с новым правительством. Его "топ-менеджеры" и близкие им люди вошли в состав нового правительства: глава партнерской страховой компании М. Зурабов (брат А. Зурабова, президента МЕНАТЕПа) - в качестве первого заместителя министра здравоохранения, вице-президент ЮКОСа С. Генералов — министром топлива и энергетики. Кроме того, первый "посланец" МЕНАТЕПа в правительстве С. Новиков (в прошлом - начальник финансового управления ЮКОСа) переместился с поста замминистра топлива и энергетики на новую должность — председателя Госкомрезерва.

Кроме того, произошло усиление "московской группировки" Ю. Лужкова, финансовой опорой которой служат АФК "Система" и Банк Москвы. Этот политико-предпринимательский альянс отличается более высокой внутренней сплоченностью в немалой степени из-за того, что в отличие от федеральных московские власти удерживают взаимоотношения с крупным капиталом в рамках жесткого патронажа. "Московская группировка" оказалась в одном ряду с ведущими группировками большого бизнеса и продолжала наращивать финансовые и кадровые ресурсы. Последние уже традиционно пополняются выходцами из федеральных структур (к А. Бочину и Ш. Тарпищеву прибавились недавние отставники Е. Басин, бывший министр строительства, В. Лазуткин, бывший руководитель Федеральной службы по телевидению и радиовещанию и А. Котелкин, бывший глава госкомпании Росвооружение).

Соотношение сил между центральной властью и элитами (включая большой бизнес) существенно изменилось. Правительство С. Кириенко, подчеркнуто аполитичное и технократическое, провозгласило принцип "равноудаленности" от группировок во взаимоотношениях с бизнес-элитой. Однако на деле оно просто утратило способность быть посредником и координатором. Ликвидация политической автономии резко ослабила способность правительства выстраивать отношения с лидерами большого бизнеса.

Как показали последующие события, смена кабинета политически ослабила не только правительство, но и Президента. В полной мере это проявилось после провала "перемирия" между правительством и руководителями большого бизнеса.

Попытка инстнтуционализации взаимоотношении

Финансовый кризис на время подтолкнул руководство исполнительной власти и бизнес-элиту навстречу друг другу. В начале июня 1998 года состоялась встреча Ельцина и Кириенко с "десяткой" ведущих российских бизнесменов. Следом появилось "Обращение", подписанное предпринимателями - участниками встречи, в котором выражалась поддержка "всех разумных шагов" руководства страны по преодолению последствий финансового кризиса. Большой бизнес и власть заключили "перемирие".

Прошла серия неформальных консультаций правительства с представителями бизнес-элиты по выходу из финансового кризиса. По предложению последних Чубайс был возвращен в структуру исполнительной власти в качестве специального представителя Президента по переговорам с международными финансовыми организациями. Наконец, была предпринята попытка институционализации взаимоотношений правительства с российским большим бизнесом. Появилась идея образования "Совета экономического взаимодействия" - СЭВ. Схема организации СЭВ предусматривала наиболее тесное сближение участников из всех ранее имевших место 6 .

Однако сотрудничество правительства и большого бизнеса продолжалось недолго. СЭВ поддержали группировки Потанина и Фридмана, с самого начала близкие к правительству Кириенко. Для них, похоже, это давало возможность институционально закрепить свое влияние на правительство. Его оппонентами выступили Березовский, Гусинский, и, в косвенной форме, Смоленский. Новый консультативный орган практически сразу же получил ярлык "параллельного правительства". (Тезис о "параллельном правительстве" одним из первых выдвинул Е. Киселев на НТВ.) Политически слабое правительство было напугано перспективой дальнейшего уменьшения собственной самостоятельности. Против институционализации консультаций с большим бизнесом активно выступил Немцов, опасаясь своей отставки, которой требовала часть крупных предпринимателей. В результате идея СЭВа умерла еще на стадии проекта.

Эскалация конфликта

После отказа от идеи СЭВа правительство переориентировалось на получение займа от международных финансовых организаций и ужесточение сбора налогов как главные средства выхода из финансового кризиса и ослабления кризиса социального. В отношении крупного капитала правительство перешло к "жесткому" курсу. "Знаковым" событием стала демонстративная атака на Газпром. Помимо решения чисто фискальных задач в действиях правительства просматривалось стремление "построить" ведущего естественного монополиста и на этом примере показать бизнес-элите, "кто в доме хозяин".

Ответом стало возобновление "предпринимательской фронды", начавшейся в апреле 1998 года и прекратившейся на время недолгого "единения с правительством". От правительства Кириенко открыто дистанцировался Гусинский. Он предал гласности свое несогласие с идеей СЭВа на встрече "десятки" с Ельциным. Контролируемые им СМИ повели активную критику правительственной политики. Березовский возобновил "контригру" против Чубайса, целью которой стало обесценение политических дивидендов, полученных последним в результате успешных переговоров с МВФ о предоставлении стабилизационного займа. К возобновленной "предпринимательской фронде" присоединились и ведущие нефтяные компании.

Было обнародовано резкое по тону и ориентированное на поддержку политической оппозиции "Обращение руководителей нефтяных и газовых компаний к Президенту и Правительству России", подписанное ЮКОСом, Сибнефтью, СИДАНКО, Сургутнеф-тегазом, ЛУКойлом, ТНК, Газпромом, ВНК. Семью из восьми подписавших "нефтяное обращение" компаний управляют люди, которые участвовали в написании первого воззвания ("мирного") - М. Ходорковский, В. Алекперов, В. Потанин, В. Богданов, М. Фридман, Р. Вяхирев. Но их выступление оказалось плохо организованным и своих целей не достигло. После обхародования "Обращения к Президенту и Правительству" от него в разной форме дистанцировались большинство подписавших его компаний:

отмежевались Газпром, СИДАНКО и ТНК. ЮКОС и Сибнефть заняли неопределенную позицию - они заявили, что не могут сказать, поддерживают они "нефтяное обращение" или нет. Выступить единым фронтом ведущим нефтяным компаниям не удалось. В стороне от "предпринимательской фронды" остались лишь изначально поддерживавшие правительство Кириенко Потанин и Фридман. Активной оппозиции правительству сторонится и Ходорковский.

Но главным результатом нового обострения противоречий между политической и экономической элитами стала эскалация конфликта: спустя год после борьбы с "молодыми реформаторами" бизнес-элита перешла к политическому давлению на Президента. В полной мере сказались долгосрочные политические последствия отставки правительства Черномырдина. Операция, задуманная для перераспределения политического веса внутри исполнительной власти в пользу президентских структур, привела к противоположному результату.

Еще при правительстве Черномырдина Ельцин, пытаясь уравновесить премьера, вышел из положения арбитра и оказался прямым участником взаимоотношений с Государственной Думой, Советом Федерации и политическими элитами. Такое положение диктовалось архитектурой согласительных процедур ("круглый стол" и "четверка" с его прямым участием) [22]. Лишенное политической опоры правительство "технократа" Кириенко потребовало от Президента еще большего прямого участия в политической борьбе. Президент оказался на "линии огня", а значит, в роли ответственного и объекта претензий.

Разрушение созданной прежним премьером неформальной системы взаимоотношений, которая наделяла центральную власть функциями арбитра и координатора, сломало равновесие во взаимоотношениях с бизнес-элитой. Из аморфного и неорганизованного конгломерата противоречивых интересов руководители большого бизнеса превратились в плохо управляемого партнера центральной власти со своими "видами" на ее реорганизацию.

Претензии в отношении Президента накапливались в бизнес-элите уже давно. Болезнь Ельцина (с конца 1996 года, спустя лишь несколько месяцев после прошедших президентских выборов) фактически возобновила антипрезидентскую кампанию, которая с тех пор не прекращалась. За это время Президент по крайней мере уже дважды выбывал из активной политической жизни. Это порождало сомнения относительно целесообразности выдвижения Ельцина на третий срок.

Первым подобные сомнения публично "озвучил" Березовский непосредственно перед отставкой Черномырдина в конце марта. К середине лета 1998 стало появляться все больше сообщений и прямых свидетельств того, что бизнес-элита начала оказывать давление на Президента и его непосредственное окружение. Цель - побудить Ельцина отказаться от выдвижения своей кандидатуры на третий срок 7.

По некоторым сведениям, существует как минимум три плана, предусматривающих досрочное сложение Президентом Ельциным своих полномочий. В двух предусматривается отказ Ельцина от выдвижения в 2000 году, за которым должны последовать сложение им своих полномочий и досрочные президентские выборы. Один предполагает ключевую роль сформированного на основе корпоративного представительства "Временного государственного совета" в подготовке досрочных выборов - не только президентских, но и парламентских, другой - сначала смену премьер-министра и уже затем - отставку Ельцина. Третий во главу угла ставит конституционную реформу, направленную на перераспределение президентских полномочий в пользу правительства и Государственной Думы, а также резкое ограничение либо полную отмену системы местного самоуправления.

Автором первого плана считают Березовского (впрочем, расценивая план лишь как тактический маневр, призванный облегчить прохождение второго плана) 8. . Поддержка второго плана приписывается также Березовскому, "находящемуся на острие атаки", и, кроме того, "сблизившимся с ним по различным причинам" Смоленскому, Вяхиреву и Алекперову, третьего — Гусинскомуи Ходорковскому [24, с. 9-13].

Налицо резкое обострение взаимоотношений бизнес-элиты с высшим политическим руководством страны. (Новое сближение правительства и деловой элиты, последовавшее вслед за "падением рубля" в середине августа и выразившееся, в частности, в создании "платежного пула" 12 ведущих банков, пользующегося поддержкой Центрального банка, носит чрезвычайный характер и потому вряд ли может считаться устойчивым.) В то же время было бы неверно считать его причиной активность "вышедших из повиновения олигархов" или проблему "неизбираемости" Ельцина. Эти проблемы - скорее симптом гораздо более обширного по своим масштабам неблагополучия во взаимоотношениях политического режима с элитами и обществом. По существу можно говорить о кризисе российского посткоммунизма.

"Кто правит?" Элиты и общество в политической базе режима

С самого начала опора посткоммунистического режима в элитных группах отличалась принципиальной неоднородностью. В момент становления политический режим опирался на коалицию восходящих групп, располагавшихся на периферии элиты прежнего, коммунистического режима, — демократической интеллигенции и низших звеньев номенклатуры (преимущественно советской и хозяйственной). Они стали основой новых "режимных" элит, генетически связанных с новым политическим режимом [25]. Тем не менее политическая база режима в элитных группах оставалась узкой и уязвимой. Основная часть элитных групп - военная, часть административной, часть хозяйственной, культурная, научная - были унаследованы от прежнего политического режима. В перспективе подобная ситуация грозила новому политическому режиму изоляцией и неустойчивостью.

Новый политический режим остро нуждался в укреплении связей с элитами по многим причинам. К этому побуждали исходная неукорененность в элитах, "естественная монополия" старых элит на политическое управление, отсутствие социального "противовеса" элитным группам в виде сильных "прорежимных" партий и структур гражданского общества, а также институциональная слабость новой государственной машины". Выстраивая политическую базу в элитных группах, режим решал двуединую задачу:

он стремился приобрести поддержку элит, не превратившись при этом в их "заложника". В значительной мере это удалось. Политическая база режима в элитах заметно расширилась за счет подключения к ней групп, интегрированных позднее, на особых условиях либо частично. Это - элита армии и спецслужб, директорский корпус, аграрии, традиционная элита науки и культуры. •

Лояльность старых элит преимущественно "покупалась" - повышением статуса, расширением спектра льгот и привилегий, в частности предоставлением возможности участвовать в предпринимательской деятельности. Иногда "покупка лояльности" принимала форму отказа от модернизации и прямого субсидирования отсталых структур, институтов и секторов, служащих местом базирования старых элит. Как правило это сопровождалось попустительством в отношении противозаконных действий и коррупции элитных групп этих секторов (государственная бюрократия, армия, директорский корпус, аграрии). По сравнению с "режимными элитами" цена поддержки старых элит оказалась намного выше, а прочность интеграции — намного ниже.

Стратегия власти по расширению своей политической базы была не единственным фактором, изменившим конфигурацию элитного пространства. Другим фактором стали промежуточные итоги экономических и политических преобразований последних лет. За это время возникли новые элиты, генетически связанные с политическим режимом. Это новая экономическая элита и новая региональная элита, утвердившаяся у власти после губернаторских выборов 1996-1997-го годов. Режим постарался установить нормальные взаимоотношения также и с периферийными элитами (губернаторы, связанные с оппозиционными силами, часть руководства ЛДПР, группы, тяготеющие к Лебедю), включая "контрэлиту" (умеренная часть фракции КПРФ в Государственной Думе). Последняя, несмотря на идеологическую враждебность режиму, свои позиции занимает благодаря институтам, являющимся составной частью режима - легальной политической партии, выборам, партийной фракции в Государственной Думе, руководству законодательной и исполнительной властью в регионах.

Посткоммунистическому режиму удалось решить задачу укоренения в элитах. Преемственность во всех элитных группах оказалась исключительно высока, хотя ее уровень колебался [26, с. 151-155]. Однако оборотной стороной расширения политической базы в элитах стал кризис, связанный с растущей неспособностью режима "переваривать" разнородные группы, оказавшиеся в поле его политического притяжения.

Во-первых, социальная цена интеграции старых элит стала чрезмерной. Структуры, институты и сектора, которые служат местом их базирования, отличаются низкой продуктивностью, снижают общую эффективность государственной власти и генетически плохо совместимы с политическим режимом. Результатом их деятельности становится растущее напряжение во взаимоотношениях власти и общества. Наглядным подтверждением этого служат финансовое бремя, возлагаемое на бюджет нереформированными секторами экономики, неплатежи, социальные проблемы армии, коррупция и преступность. Проблемы, порожденные беспомощностью и безответственностью старых элит, уже привели к отчуждению от власти значительной части социальной базы режима за время, прошедшее после президентских выборов 1996 года.

Во-вторых, в самостоятельную проблему превратилась "невыстроенность" отношений с бизнес-элитой и новыми региональными лидерами. В последнем случае проблему создало разрушение "вертикали исполнительной власти" в результате тура губернаторских выборов 1996-1997 годов [27, с. 10-61]. Здесь, как и во взаимоотношениях с бизнес-элитой, иерархия сменяется десубординацией (хотя и в более ограниченных масштабах).

Все вместе взятое это породило двойной кризис - политической базы режима в элитах и во взаимоотношениях режима с обществом. Коалиция элит, на которую опирался режим, практически распалась. Оказалось ослабленным ядро политической базы центральной власти. В свою очередь, взаимоотношения с обществом стали жертвой курса на максимальное расширение политической базы режима в элитах. Существующий политический режим приобрел явные "олигархические" черты. Его Отличает повышенная "открытость" по отношению к новым и старым элитным группам и "закрытость" от общества, концентрация в узком правящем слое ключевых политических ресурсов (власти, собственности, влияния на общественное мнение), раздробленность, снижение дееспособности центральной власти. .

Среди руководящих групп посткоммунистического режима с самого начала наблюдалось тяготение к "закрытое™", проявлявшееся в различных формах (сначала - идея люстрации, затем - идея отказа от выборов, стремление поставить под административный контроль частное предпринимательство, усиление различных форм давления на свободу печати). В сознании элитных групп преобладают антидемократические установки и "социал-дарвинистские" настроения.

"Наиболее влиятельная в обществе группа - руководители, - свидетельствует российский социолог, - может быть отмечена следующими признаками: положительным отношением к режиму личной власти, к снижению социальных гарантий для простых людей, к поддержке элиты - в комплексе означающими социальный эгоизм, антинародность (вспомним задержки зарплаты, завышенные оклады, патологическую тягу к роскоши, коттеджам, иномаркам). Каждый руководитель в отдельности может быть демократом, гуманистом, заботливым руководителем и избранным народом депутатом, но все вместе они образуют социальную силу, разрушающую едва созданное некое подобие демократии в стране" [28, с. 20].

"Социальная замкнутость" новых элит свидетельствует о том, "что у них стремление к групповому самоутверждению продолжает преобладать над способностью к политическому руководству обществом (гегемония). Повышенная "открытость" элитным группам одновременно создает опасность "заражения" посткоммунистического режима идеями и настроениями, во многом враждебными его исходной демократической идентичности.

Эта исходная идентичность помогала преодолевать тенденцию к "закрытости", навязываемую политическому режиму новыми элитами. Частное предпринимательство и демократические процедуры создают определенные каналы для интеграции массовых групп населения в политическую базу режима. Однако интеграционный потенциал этих каналов блокируется слабостью социальных ресурсов массовых групп. Частное предпринимательство в своем нынешнем виде оказалось уделом меньшинства, занимающим в обществе достаточно изолированное положение. Оно не стало массовым социальным идеалом. Не наблюдается притока в частное предпринимательство новых, свежих сил [29].

На массовом уровне преобладают "тупиковые" формы адаптации к новой экономической реальности, созданной экономической трансформацией и ослаблением государства ("подсобные хозяйства"). Стабилизирующее влияние демократических процедур также ограничено. Оно распространяется на небольшой период времени и после выборов начинает быстро слабеть. Отсутствие среднего класса приводит к тому, что публичная политика в межвыборный период сужается до элитных групп. В результате в настоящее время частное предпринимательство и демократические выборы не позволяют преодолеть политическую дистанцию между режимом и обществом. Этими каналами оказывались в состоянии воспользоваться в первую очередь субэлитные группы и периферийные элиты.

Другим важным последствием неравной "открытости" режима элитам и обществу стало двойное расслоение политической системы по "вертикали". На федеральном уровне она сохраняет соответствие исходным демократическим образцам, но на ее "нижних этажах" (региональном и городском) происходит дрейф в противоположную сторону: свобода печати редуцируется до "связей с общественностью", а выборы - до плебисцитарности (об этом свидетельствуют данные о голосовании на некоторых местных выборах, где уровень поддержки региональных руководителей приближался к "советской отметке", например, в Москве за Ю. Лужкова, а в Кемеровской области -за А. Тулеева).

В то.же время наиболее близкий демократическим образцам федеральный уровень политической системы оказывается наиболее отчужденным от общества. Интеграционную тенденцию в политической системе представляют региональные и муниципальные звенья. Оли удерживают политическую систему от окончательной социальной поляризации. Там новый общественный порядок и воплощающий его политический режим обладают более высоким уровнем социальной интеграции. В то же время это достигается в значительной степени благодаря использованию недемократических и нерыночных механизмов. Наиболее яркий пример и символ такого рода - политический режим Лужкова в Москве.

"Закрытость" режима от общества в полной мере фиксируется общественным мнением (см. табл.). Общество не ощущает разумного, осмысленного присутствия власти. Политическая ситуация в стране воспринимается многими как беспорядок и безвластие (который часто обозначают уголовным термином "беспредел"). Существующей власти отказывают в полноценном статусе (несмотря на то, что для ее легитимации

используется один из наиболее сильных и адекватных механизмов - демократические выборы). Это наносит прямой политический ущерб режиму, который в межвыборный период вступил в стадию постоянно убывающей легитимности. Ресурс новой легитим-ности, приобретенный на президентских выборах 1996 года, в межвыборный период изнашивается достаточно быстро - гораздо быстрее, чем это предусмотрено Конституцией.

"Социальная закрытость" режима порождает в обществе впечатление, что центральная власть находится "в плену" у элит и ориентируется исключительно на их запросы. В большинстве случаев на классический вопрос политической науки "Кто правит?" невозможно ответить четко и определенно. В устойчивых демократических системах это сопряжено с цивилизованной рассредоточенностью власти - "разделение властей" дополняется автономией общества от государства, плюрализмом мнений и организованных интересов в обществе. У нас есть другие причины, затрудняющие ответ на этот вопрос. Субъект власти, во-первых, не рассредоточен, а раздроблен, что сопряжено с утратой дееспособности власти, и, во-вторых, еще и размыт и непрозрачен для граждан. Ситуацию усугубляет преобладание внеинституциональных форм во взаимоотношениях власти и элит. Это обстоятельство делает государственные структуры непрозрачными для граждан и порождает сомнения в их легитимности.

Наиболее характерные качества власти (ВЦИОМ, февраль-март 1998 [30])