Ю.В. Чайковский, доктор философских наук, профессор
Трактовка истории как исключительно социально-политического процесса являет собой, по-моему, не более чем изнанку прежнего марксистского подхода. Ведь данный процесс — лишь одно из проявлений (пусть и самое заметное) культурной истории, он не должен затмевать ни историю хозяйства (которую столь высоко ставил марксизм), ни историю взаимоотношений людей с природой — ту, которую начинают понимать лишь сейчас.
Но что из экологии желательно довести до сознания учеников? И коли верна мысль, что каждая эпоха заново переписывает всеобщую историю, то ныне самое время задуматься, если не об экологической истории, то об экологическом аспекте истории всех времен и стран.
В курсе истории вряд ли уместно говорить об экологии «по Геккелю», т. е. о взаимодействии животных и растений со средой обитания. Речь тут, естественно, надо вести об экологии как гуманитарной дисциплине, осмысляющей место человека в природе, а такая сформировалась после второй мировой войны. Прежние авторы, даже касаясь той проблематики, которую мы сейчас считаем гуманитарно-экологической, излагали и решали ее в совсем иных терминах.
Самой заметной фигурой представляется здесь Освальд Шпенглер («Закат Европы», 1918–1922)1. Кричащие примеры из жизни имперского Рима или рассуждения о плачевности нашего будущего для Шпенглера были культурологичны, а для нас экологичны. Так, гибель города, по Шпенглеру, в том, что он, будучи «космически мертвым», способен лишь расти, но не развиваться. Именно тут видится зародыш экологического аспекта истории.
Нынешняя западная идеология, несмотря на отдельные крупные экологические достижения, представляется ученым-экологам антиэкологичной. Во-первых, это идеология потребления, тогда как в наше время экология требует ограничить потребление рамками возможностей природы. Другими словами, Запад обязан заботиться о сохранении не только собственной природы, но и природы тех стран, ресурсами которых он живет. Во-вторых, западная идеология до сих пор связана с христианством. В частности, нынешняя точка зрения западных историков на экологический кризис во многом определяется дискуссией вокруг той идеи (ее высказал в 1967 г. историк Линн Уайт-младший), что идейным корнем кризиса явилось иудео-христианское отношение к природе как к объекту эксплуатации, в противоположность восточным религиям, толкующим человека как часть природы. Уайту не раз указывали, что, зная средневековую Европу, он мало осведомлен в остальном. Критики напоминали ему и акты экологического разбоя в греко-римском мире, и существенное различие между восточными религиями, и содержащиеся в Ветхом Завете призывы к рациональному хозяйствованию2.
Всё так. Однако дело ведь не в том, есть ли в священных текстах те или иные высказывания, а в реальной деятельности, воцаряющейся с распространением данной религии. Так вот, с воцарением христианства Европой было усвоено не восточное, но греко-римское отношение к природе, а нынешняя природоохранная деятельность протекает в основном вне христианских религиозных движений и нередко вопреки им. Поэтому мне видится глубокий смысл в той мысли Уайта, что для выхода из кризиса необходимо утверждение новой религии, отрицающей как библейскую идею господства человека над природой, так и излишнее потребление.
У нас близкую мысль высказал лидер Международного социально-экологического союза Святослав Забелин. Он выразил уверенность, что природоохранная идеология может иметь успех, если овладеет умами интеллектуальной элиты (к которой он отнес 0,1% населения)3. В самом деле, ведь и прежние идеологии побеждали отнюдь не путем голосования в каких-то парламентах, а воодушевлением активного меньшинства. По-моему, такое воодушевление и есть та цель, которую может ставить перед собой экологическое переосмысление курса истории.
На мой взгляд, ни назидательные примеры экологической беспечности прежних цивилизаций, ни умиление экологической мудростью (весьма, кстати, сомнительной) малых народов сами по себе успеха не принесут — ученики в основной своей массе спокойно пропустят это мимо ушей, как пропускали «десять заповедей» или «моральный кодекс строителя коммунизма». Может ли удержаться в детской голове заповедь «не убий!», если курс истории зиждется на описании войн и казней? Удержится ли заповедь «не бери у природы лишнего!», если курс истории подает как победу разума индустриализацию и нынешнюю реформу с ее рекламой безудержного потребления в качестве чуть ли не единственной цели?
Речь должна, по-моему, идти об экологическом аспекте всего курса, аспекте, пронизывающем изложение истории. Что это значит? Попробую наметить ответ, ограничиваясь в данной статье рамками древней истории. Прежде всего стоит показать, что люди во все времена жили в своей природе, которая всегда была «не резиновая» и уже в самые ранние времена давала людям это понять. Не только все перемещения народов, но и едва ли не все крупные войны имели подоплекой нехватку жизненных ресурсов. Величественная греческая цивилизация, остатки городов которой до сих пор можно видеть от Крыма до Испании, расселялась по чисто экологическим причинам — растущее население не могло прокормиться на прежних территориях. Именно рост населения заставлял воевать, и он же был залогом безопасности — едва он прекращался, страна становилась добычей соседа с растущим населением.
Так, в частности, Македония, переживавшая демографический взрыв, покорила Грецию, а через 200 лет, когда население Балкан заметно поредело, Македония сама, вместе с Грецией, подпала под власть Рима. Что тут чему было причиной — убыль населения привела к ослаблению балканских государств или наоборот? Экология, как мы увидим, ответ дает.
Далее, стоит обратить внимание на причины гибели целых цивилизаций, тех, что упоминаются в школьном курсе. Единого мнения об этих причинах нет, но это не должно обескураживать: достаточно, по-моему, отметить безусловно имевшие место экологические обстоятельства, чтобы убедить детей в важности экологического взгляда на мир.
Вся древняя история есть, в сущности, цепь демографических и экологических кризисов. Отчего погибли Крит, Микены, Египет? Отчего гибли такие восточные цивилизации, как Мохенджо-Даро, Шумер, Бактрия? Среди причин часто называют и экологические, и надо постараться уяснить, насколько они в действительности были существенны. Традиционный курс истории вообще обходит всю данную проблематику, но не следует впадать и в другую крайность — считать судьбоносной одну лишь экологию.
Так, Роберт Салларес начинает с деления экологической истории на два аспекта: что думали сами древние о природе и какова была (с нашей точки зрения) та природная ситуация, в которой они жили4. Греки, по его мнению, считали природу своей собственностью и совсем мало заботились о ее сохранении, однако сама природа нередко давала знать о своих пределах.
Последуем за Салларесом и начнем с того, как воспринимали свои катастрофы сами греки. Они были склонны считать природу неисчерпаемой, как неисчерпаемы реки (Ксенофонт, например, писал в книге «О налогах», что месторождения мрамора и серебра не скудеют, несмотря на их разработку), а природные бедствия считались следствием гнева богов. Четкую формулировку данного миропонимания находим у Платона в диалоге «Критий».
Аттика (та область Греции, которой управляли Афины), по Платону, представляет собою «сравнительно с прежним состоянием лишь скелет истощенного недугом тела», поскольку тут «вся мягкая и тучная земля оказалась смытой, и только один остов еще перед нами». Но прежде «край имел и высокие многохолмные горы, и равнины, которые ныне зовутся каменистыми, а тогда были покрыты тучной почвой, и обильные леса в горах. Последнему и теперь можно найти очевидные доказательства: среди наших гор есть такие, которые ныне взращивают разве только пчел, а ведь целы еще крыши из кровельных деревьев, срубленных в этих горах для самых больших строений. Много было и высоких деревьев из числа тех, что выращены рукой человека, а для скота были готовы необъятные пажити, ибо воды, каждый год изливаемые от Зевса, не погибали, как теперь, стекая с оголенной земли в море, но в изобилии впитывались в почву...». Среди этой идеальной природы жили идеальные люди, одним из достоинств которых была стабильная численность правящего сословия: афиняне «следили за тем, чтобы на вечные времена сохранить одно и то же число мужчин и женщин, способных когда угодно взяться за оружие, а именно около двадцати тысяч». Столь же изобильна и справедливо устроена была и мифическая Атлантида5.
Отчего же все это исчезло? От беспечного природопользования? Нет, от порчи нравов, от появления любви к богатству и забвения справедливости. Когда Зевс увидел это, он решил покарать грешников.
В действительности, греки не ждали гнева или милости богов, а пытались, сведя леса, пресечь смыв почвы террасированием склонов. Метод применяется повсеместно и поныне, но как раз пример древних греков показывает, что эта полумера лишь задерживает неизбежный финал: смыв почвы прекратился, когда смывать стало нечего, а население сократилось до минимума, какой способны прокормить долины.
Разумен вопрос: почему греков не спас импорт зерна, столь выручавший их прежде? Да очень просто: чтобы больше покупать, надо чего-то больше продавать, а такого ресурса у ослабевшей страны не было.
Очень рано, задолго до Платона, греки столкнулись с проблемой перенаселения, и уже первая поэма троянского цикла («Киприи») объясняла Троянскую войну волей Зевса, решившего избавить Землю от избытка людей. (Данной идее суждена была долгая жизнь: вплоть до Нового времени множество политических писателей рассматривало боевые потери как эффективное средство регулирования численности населения, и лишь с рождением статистики выяснилось, что они компенсируются в следующем же поколении, а эффективно снижает массу населения не сама война, но разрушение экономики и среды обитания людей.)
Мысль о том, что причиной катастрофы может быть чрезмерная эксплуатация природы, очень нескоро стала приходить в головы античных философов. Так, подлинной язвой Аттики были Лаврионские серебряно-свинцовые рудники. Небольшой полуостров южней Афин был буквально изрыт тысячей шахт, где бессчетные массы рабов как изнывали во тьме штолен, так и чахли при свете дня в сернистых и свинцовых испарениях плавильных печей. От газов сохли растения, от промывочных вод гибло все живое в ручьях, леса вокруг были вырублены на потребу тех же ненасытных печей. До сих пор Лаврион «украшают лишь холмы отвалов голой, пустой породы и шлака»6. И все это именовалось «серебряной сокровищницей Афин». В наши дни такое гиблое место послужило бы созданию прогрессивного движения, которое стало бы добиваться от властей закрытия производства, и власти, возможно, предпочли бы занять население чем-нибудь более чистым, а серебро закупать где-нибудь в «развивающейся стране»; но тогда афиняне решили иначе — пресекли поток импортного серебра, не погнушавшись уничтожить для этого греческий торговый город Эгину, закупавшую серебро у Испании, единственной соперницы Афин в серебряной металлургии. А уцелевших эгинцев обратили, как водится, в рабов.
Один из немногих текстов, где видно понимание разрушительной деятельности хозяйства, находим в 33-й книге «Естественной истории» Плиния (I век). Плиний знал, что писал, поскольку, будучи римским наместником в Испании, сам видел чудовищные приемы римского колониального хозяйствования. Вот один из них, именовавшийся иберийским словом «арругии» (смывание).
На северо-западе Испании золото добывали обрушением небольших гор. Выше золотоносной горы устраивали водохранилище, в горе пробивали сеть продольных и поперечных штолен, а затем рушили перемычки. Плиний сам видел, как «раскалывающиеся каменные массы падают в глубину с грохотом, который превосходит все человеческие представления, и с невероятно сильной воздушной волной», как люди с криками бегут из штолен. Сколько из них погибли и покалечились — он не сообщил, но заметил, что их работа требует больше смелости, нежели ныряние за жемчугом.
На обрушенную массу спускали все водохранилище разом, причем при раскрытии плотин тоже гибли люди. Затем внизу, в долине, промывали золотоносную грязь. Процедуру повторяли до полного исчезновения горы.
Другие металлы римляне добывали пусть и не столь эффектно, но с еще большими потерями. Особенно пострадали леса, ибо металлургия была чисто дровяная, а дрова требовались не только для плавки, но и для «пожига» — разрушения стен рудника огнем. Наиболее грандиозна картина римской добычи свинца, в чем римляне оставили греков далеко позади. И тут мы переходим ко второму аспекту экологической истории древности — нынешнему ее пониманию.
Всего, как подсчитано в наше время, за 250 лет римляне обрушили в Испании 500 млн т породы и добыли этим 1,5 тыс. т золота — по 3 г на тонну. (В наши дни берут как минимум вдвое больше.) Характерно, что автор, у которого я эти цифры заимствовал, называет арругии «наиболее передовой по тем временам металлургической техникой» и уверен: арругии «опровергают мнение, будто римляне только нещадно эксплуатировали людей и хищническими методами добывали земные богатства и не привнесли в разработку руд и получение металлов ничего нового»7. Если это не хищничество (пусть и новаторское), то что же тогда хищничество?! Так что кругозор Плиния оказался шире, чем у нынешнего технократа: «Мы гонимся за всеми жилами земли и... еще удивляемся, если земля иногда раскрывается и трепещет... мы проникаем в ее чрево, мы ищем богатств в царстве душ усопших»8. Возникла теория упадка нравов, и беды государства связывали с ним.
Как показало бурение ледникового щита Гренландии, те его слои, что отложились за века расцвета металлургии в древнем Средиземноморье, сильно обогащены свинцом: в Гренландии осело около 400 т свинца, причем максимум пришелся на время расцвета Римской империи. А ведь от Испании до Гренландии — 4 тыс. км!
Полагая, что в атмосферу уходило 5% добытого свинца, и используя математические модели рассеяния пыли, можно оценить добычу свинца. Оказывается, в годы максимума она достигала огромной величины 80 000 т в год. Испания должна была прямо-таки задыхаться в свинцовой пыли. Из свинца по всей Римской империи делали листовые кровли, водопроводные трубы, ядра для пращей, таблички для письма, украшения, посуду, косметику и даже подслащали кушанья ядовитым «свинцовым сахаром». Массовое отравление свинцом считают одной из причин падения западно-римского мира9.
Не надо, однако, все сводить к экологической беспечности, как прежде все сводили к борьбе классов. Наиболее взвешенную, разумную позицию находим у Саллареса. Признавая людскую вину в уничтожении средиземноморских лесов (что повело к размыву почв, особенно горных, а затем и к развалу земледелия), он видит главную причину бед не в беспечности людей, а в неустойчивости самой природы тогдашнего Средиземноморья. Периоды обильных дождей сменялись периодами частых засух, и при этом многие леса, например, леса Аттики, были обречены на вымирание. Земледелие становилось малорентабельным, но люди, естественно, пытались вести хозяйство теми же приемами, что и их предки, невольно усиливая эксплуатацию природы сверх допустимого. Крах экономики был неизбежен.
Салларес справедливо указывает, что нынешняя цивилизация, живущая в эпоху наступления пустынь, оказалась в сходном положении, и поэтому знание экологической истории Античности может оказаться весьма полезным для прогнозирования нашего близкого будущего.
«Как же быть?» — спросят школьники. Историк ничего им об этом не говорит.
Неужели остается пассивно ждать гибели? Отнюдь. В прежние времена, когда экологии не существовало, людям действительно оставалось лишь ждать свершения судьбы, ибо идея спасения природы прийти в головы не могла (да и приди она, средств для глобальных мер все равно не было). Сейчас беды природы у всех «на слуху», и уже одно это меняет ситуацию радикально: рождается новая идеология.
А что до глобальных мер, то вся масса античного свинца, осевшая в Гренландии, составляет всего 15% осевшей поверх нее массы свинца в отложениях XX века. В основном это свинец бесконтрольных автомобильных выхлопов. Теперь, когда выхлопы жестко контролируются, подобной массы уже не осядет, и это значит, что человечество может управлять своими глобальными действиями достаточно эффективно. Теперь вопрос в том, какие именно действия нужны, чтобы спастись, но обсуждать их лучше не на уроках истории.
1 Spengler О. Der Untergang des Abendlandes. Bd. 2. Welthistorische Perspektiven. Munchen, 1922, S. 127.
2 Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. — М., 1990.
3 Газ. «Спасение», 1991. № 3.
4 Салларес Р. Экология Древнего мира: проблемы и подходы/Вестник древней истории, 1995. №3.
5 Платон. Соч. Т. 3. — М., 1994.
6 Бакс К. Богатства земных недр. — М., 1986. С. 214.
7 Там же. С. 149.
8 Цит по: Марфунин А.С. История золота. — М., 1987. С. 34.
9 «Химия и жизнь», 1995. № 3. С. 7.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.ecolife.ru/