Дмитрий Денисов
Если бы Мэтью Боултон и Джеймс Ватт никогда не встретились, промышленная революция, конечно, произошла бы, но могла быть отодвинута на неопределенный срок. Однако Ватт и Боултон познакомились, и революционный двигатель был запущен.
В последние десятилетия XVIII века для Промышленной революции были готовы все элементы, кроме одного. Усовершенствования в области сельскохозяйственного производства, хранения и транспортировки продовольствия означали, что впервые в истории человечества граждане со средним доходом могли жить на существенном расстоянии от основных источников продовольствия. В Западной Европе стало стремительно расти городское население. Лондон насчитывал почти миллион жителей. В начале нового столетия в Париже проживало более шестисот тысяч человек. Большее число людей, живущих близко друг к другу, означало сконцентрированную рабочую силу и, что не менее важно, сконцентрированный рынок.
Одновременно шло постоянное усложнение банковского дела и финансовой системы. Фондовый рынок существовал в Амстердаме уже в течение почти двух столетий. Не было недостатка в капитале, капитальных структурах и средствах производства. Еще в 1618 г. здание, в котором производятся товары, начало называться «фабрикой». Слово «промышленность» в смысле «систематический труд, рабочая сила» вошло в английский язык семью годами ранее. Люди начали привыкать управлять временем и выполнять повторяющуюся работу.
Из всех стран Западной Европы Англия была подготовлена к переменам лучше всех. Франция располагала большим капиталом (несмотря на потерю многих территорий своей империи, она все еще оставалась самой богатой метрополией в Европе), но Великобритания имела лучшую денежно-кредитную систему и более низкие процентные ставки. Она управлялась парламентом, который, находясь под контролем формировавших его коммерческих магнатов, поддерживал законодательство, содействовавшее росту бизнеса.
Кроме того, одна из отраслей английской промышленности созрела для революции и была явно предрасположена к технологическим новшествам. Производители текстиля в Англии находились в выгодном положении: влажный воздух позволял делать нить эластичнее и прочнее. Кроме того, в середине XVIII столетия местная изобретательность помогла текстильной промышленности сделать большой рывок. «Летающий» челнок радикально увеличил скорость, с которой можно было ткать. Прядильная машина, появившаяся в 1769 г., позволила прядильщикам не отставать от ткачей.
Единственное, чего недоставало Англии, и что было необходимо для моментального превращения эволюции в революцию, — так это дешевого и надежного источника энергии, быстрого способа вращать машины, чтобы в более короткий период времени производить большее количество товаров. Тогда можно было бы одновременно увеличить и удовлетворить рыночный спрос и достичь экономии за счет роста объема производства. Необходимый источник энергии нашелся, когда случайно встретились и объединили свои знания два совершенно разных человека.
Джеймс Ватт известен как отец промышленной революции. Действительно, усовершенствованный им паровой двигатель — одно из важнейших изобретений в области движения. Однако без Мэтью Боултона Ватт блуждал бы в дебрях истории, блестящий ум без должной и столь необходимой в данном случае практичности. Ватту нужен был партнер, и тогда гениальное изобретение могло стать конкретным продуктом, который просто требовалось вывести на рынок.
Без Джеймса Ватта Мэтью Боултон так и остался бы лишь еще одним очень богатым и почитаемым человеком своего времени, едва ли достойным внимания будущих поколений. Но именно Боултон обратил внимание на Ватта и его хитроумное паровое изобретение, Боултон почти интуитивно угадал потенциал открытия Ватта. Боултон выпустил на свет гений Ватта, и лишь благодаря Боултону оба смогли получить немалую прибыль.
4 июля 1776 года первый американский Континентальный конгресс, собравшийся в Филадельфии, принял Декларацию независимости от Англии и начал переписывать историю глобального богатства и власти. Четырьмя месяцами ранее в Бирмингеме, то есть чуть более чем в ста милях к северо-западу от Лондона, толпа зевак наблюдала первую публичную демонстрацию машины, которая станет, как только будет доведена до ума, «декларацией независимости от бегущей воды». Фабрики больше не будут заложниками засухи или морозов. Промышленные предприятия перестанут строиться только на берегах рек или ручьев. Энергия сама начнет поступать к ним в виде пара. Какую же силу имела эта новая энергия! Даже относительно примитивный паровой насос с учетом мощности, характерной для тех дней, мог делать работу сотни человек.
Машина, которую Джеймс Ватт демонстрировал 8 марта 1776 г., была далеко не первым двигателем, приводимым в движение паром. За сотню лет до того, как Ватт начал мастерить свой механизм, Эдвард Сомерсет построил «атмосферный двигатель» , который помог установить многие из общих принципов паровой энергии. В 1698 г. Томас Сэйвери получил патент на первый практический паровой двигатель, способный поднимать воду, и в течение следующих нескольких десятилетий машина широко использовалась для выкачивания воды из шахт, снабжения водой городов или приведения в движение водяных колес фабрик. Двигатель Сэйвери был вытеснен машиной Томаса Ньюкамена, первым паровым двигателем с поршнем и цилиндром, ставшим в Англии стандартом на большую часть XVIII столетия. Впрочем, двигатели Сэйвери и Ньюкамена имели два существенных недостатка: оба были огромными, размером с четырехэтажный дом, и оба слишком неэффективно использовали тепло. Даже рудничные компании, сами добывавшие уголь, испытывали трудности с поставками угля, необходимого для сжигания в машинах, чтобы держать шахты сухими. Джеймс Ватт решил обе проблемы, не только увеличив мощность парового двигателя, но и расширив сферы его применения, навсегда изменив сам характер производства. Но, чтобы все это случилось, потребовалось определенное стечение обстоятельств.
Кстати, что же известно о Джеймсе Ватте? Ватт родился в небольшом шотландском городке. Казался легковозбудимым, всю жизнь его мучили мигрени. Его дед по отцовской линии, Томас, преподавал геодезию и навигацию; отец, Джеймс, был кораблестроителем, а также производителем и поставщиком навигационных инструментов. Обладающий научным складом ума и взыскательный к своей работе, Ватт занимался в мастерской отца, а в возрасте 19 лет уехал в Лондон учиться на «изготовителя научных инструментов». Через год он вернулся назад в Шотландию, устав от ученичества и отвратительных условий жизни, в которых оказался. В Глазго Ватт снова попробовал заниматься изготовлением инструментов. Однако купцы местных гильдий об этом и слышать не желали, так как Ватт не сумел получить образование в Лондоне.
Первый большой прорыв в жизни Джеймса Ватта произошел через год, когда университет Глазго, более заинтересованный талантами молодого человека, чем его верительными грамотами, назначил его «мастером по изготовлению математических инструментов». Вскоре Ватт близко сошелся с Джозефом Блэком — лектором по химии, который позднее открыл энергию перехода тела из одного агрегатного состояния в другое, а также студентом Джоном Робисоном, ставшим впоследствии выдающимся профессором естественной философии в университете Эдинбурга. Всех троих объединял интерес к возможностям паровой энергии.
До 1761 г. Ватт экспериментировал с паром самостоятельно без каких-либо крупных достижений. В 1764 г. ему поручили восстановить неисправный экспонат механической коллекции университета — модель парового двигателя Джона Ньюкамена. Ватт ознакомился не только с частями агрегата, но и с его поистине эпическим разбазариванием тепла. Тогда ученый сделал теоретический вывод, что температура сжатого пара должна быть предельно низкой, а цилиндр столь же горяч, как и поступающий в него пар. Оба предположения натолкнули его на гениальную мысль: необходим специальный конденсатор, где пар содержался бы отдельно от главного цилиндра. Незадолго до этого металлургия сделала шаг вперед, и стало возможным обеспечивать точность допусков, требуемых спецификациями Ватта. Всего лишь пятью годами ранее никто не смог бы изготовить машину, придуманную Ваттом.
Вскоре после своего открытия Джеймс Ватт оставил работу в университете и устроился гражданским инженером в Глазго, где закончил разработку радикально нового дизайна парового двигателя, в три раза более дешевого в эксплуатации, чем любой имевшийся на рынке. В 1769 г. Ватт зарегистрировал свой первый патент и почти одновременно обзавелся первым патроном — Джоном Роубаком, шотландским производителем железа, купившим две трети интереса в патенте изобретателя. Наверное, для Ватта это стало моментом освобождения. После долгих лет целеустремленной работы он, наконец, создал паровой двигатель, который мог завоевать рынок, а в Роубаке нашел человека, который был предположительно готов проявить деловое мышление и способности маневрирования на рынке.
На самом деле из союза ничего не получилось. Пока Ватт возился со своим аппаратом, Роубак высказывал все больше и больше раздражения. «Вы позволяете незаметно ускользать большей части вашей жизни», — написал он однажды изобретателю. По сути, Роубак не внес особого вклада в общее дело: ему не хватало реальных денег, да и здравого смысла. Инвестиции в рискованное горнодобывающее предприятие ввергли Роубака в крупные долги, а экономическая депрессия 1773 г. совсем разорила его. Через некоторое время Джон Роубак объявил о своем банкротстве. Это стало вторым большим потрясением для Джеймса Ватта.
Однако сильнее всего Ватт был удивлен, когда бирмингемский бизнесмен Мэтью Бо-ултон, стремясь удовлетворить свои претензии к Роубаку, перебрал его тощий портфель активов и выхватил то, что никого, казалось, не интересовало: патент Джеймса Ватта на паровой двигатель. Партнерство с Роубаком стало для изобретателя союзом, заключенным если не в аду, то в его предместьях. В Боулто-не, однако, Ватт нашел единомышленника на всю жизнь, а Бирмингем оба сочли идеальным городом, чтобы поставить мир на уши.
Для промышленной революции Бирмингем стал тем, чем была Флоренция для Ренессанса. Сформировавшееся в Бирмингеме «Лунное общество» свело вместе горячих сторонников гражданских прав, капитанов коммерции, ученых, докторов и непревзойденных интеллектуалов. Это был уникальный коллектив. Группа собиралась на обед и беседу ежемесячно во время полнолуния, чтобы после собрания, если позволяла погода, было достаточно света для пешей прогулки домой. Встречи общества посвящались обсуждению важных злободневных научных и философских проблем, но они нисколько не напоминали собрания дилетантов или сухих академиков. «Лунное общество» стремилось поднять имидж Бирмингема и выпускаемых в нем изделий. Это было актуально, потому что, во-первых, сами члены общества в ряде случаев извлекали из подобной тактики непосредственную выгоду, а во-вторых, многие из них уверялись в важности своей идеи, если она была востребована рынком.
«Лунатиком» был и Уильям Мэрдок. Ведущий изобретатель, приехавший в Бирмингем, чтобы работать на Мэтью Боултона и Джеймса Ватта, Мэрдок почти превзошел последнего. Именно эксперименты Мэрдо-ка с дистилляцией угля позволили широко использовать угольный газ для освещения, именно Мэрдок усовершенствовал сжатие воздуха, сделавшее возможным создание действующей паровой пушки, именно Мэрдок, как мы увидим позже, мог бы принести Боултону и Ватту еще больше славы и богатства, если бы только они его слушали.
Мэтью Боултон — промышленник и предприниматель являлся, наверное, наименее талантливым членом «Лунного общества». Но он был ключевой фигурой общества, одним из его основателей и гостеприимным хозяином, в доме которого и проходили обеденные собрания.
Поскольку предприятия Боултона производили все, от пуговиц и застежек до монет и причудливых украшений, он также мог рассчитывать на серьезную выгоду, в случае, если престиж Бирмингема и его товаров поднимется.
Как и остальные «лунатики», Мэтью Боултон, кажется, не в силах был сопротивляться нововведениям. Так, его неоклассический особняк считался самым технологически совершенным домом в Англии конца XVIII столетия. Система центрального отопления, забытая с тех пор как римские легионы оставили Великобританию, представляла собой сеть трубочек для распределения горячего воздуха из подвальной печи. Даже лестницы нагревались через маленькие отверстия. В 1995 г., когда Бирмингемский муниципалитет проводил в поместье ремонтно-реставрационные работы, печь все еще была в рабочем состоянии. Для наружной отделки особняка Боултон использовал новые шиферные плиты, покрытые краской и песком. Таким образом удавалось сохранить неизменным внешний вид особняка даже после того, как хозяин пристраивал к нему новые крылья. Впадины, сделанные молотком при креплении плит, затыкались кнопками с фабрики Боултона. Он экспериментировал даже с оконными рамами из металлических сплавов, да ко всему был еще и поваром, обожавшим угощать «лунатиков» сытным блюдом под названием «Бирмингемский суп». (Среди прочих ингредиентов рецепт включает «одну говяжью ногу»).
Мэтью Боултон верил в благородство машин. Он любил делать вещи, все равно, какие. И у него была своя фабрика. Начавший карьеру с производства пуговиц и выигравший от нескольких удачных в финансовом отношении браков, Боултон на момент знакомства с Ваттом управлял почти конгломератом. Не смущаясь производством предметов роскоши и не боясь трудностей ведения торговли за границей, с середины столетия Боултон занялся бизнесом, связанным с позолотой. Он собирал сильно разукрашенные, сделанные «под золото» часовые корпуса для продажи внутри страны и на континенте. Рукоятки мечей, застежки для обуви и брелоки для часов шли из цехов Боултона потоком. Казалось, ради прибыли предприниматель готов был придавать металлу любую форму и даже чеканить монеты. Имея в виду свой чеканный бизнес, Боултон однажды пожаловался лордам Тайного совета, что «народ несет огромные убытки от подделки полупенсовиков, получившей в последнее время невиданный размах и, кажется, продолжающейся увеличиваться». Не стеснялся Боултон и продвижения своих товаров. Отпечатанные письма, которыми он буквально забросал сельскую местность накануне аукциона своих товаров в 1771 году, весьма напоминают современную рекламную кампанию прямой почтовой рассылки.
Когда в середине 1770-х гг. Мэтью Боултон завладел первым патентом на паровую машину Ватта, он имел самое большое и современное производственное предприятие в Англии. На его заводе использовалось множество машин и работало шестьсот рабочих. Многие изделия Боултона двигались по сборочным линиям, прототипу конвейера, по которому спустя столетие с четвертью пойдет «Модель Т» Генри Форда. Чтобы защищать самых квалифицированных рабочих, Боултон предоставлял им раннюю форму медицинского страхования. Неудивительно, что и этот человек, и его фабрика получили в то время такую известность.
Мануфактуру Боултона посещало столько любопытных, что ему пришлось организовать экскурсии, которые он также использовал для повышения своей репутации и продвижения товаров. Когда в 1774 г. взглянуть на завод приехал Сэмюэль Джонсон, Боултон сказал прославленному литератору: «Сэр, я продаю здесь то, чего желает весь мир: власть». Даже в метафорическом смысле слова промышленника не были пустым хвастовством. Мэтью Боултон стоял в центре индустриального Бирмингема, а Бирмингем в то время представлял собой центр индустриального мира.
Джеймс Ватт дал Боултону еще одну поточную линию, которая оказалась лучшей из всех. Получив права на патент Ватта, Боултон почти сразу же сформировал новое предприятие — «Боултон и Ватт», чтобы приступить к производству двигателя. Подгоняемый Боултоном (и, возможно, исключительно благодаря тому, что его подгоняли), методичный Ватт собрал работающий двигатель всего за пять месяцев. Как раз в это время угольная промышленность Англии подходила к разгару кризиса. Чем глубже в землю зарывались люди в поисках угля, тем чаще они натыкались на грунтовые воды, и тем дороже становилось поддерживать в нормальном состоянии и людей, ирабочие зоны. Паровые шахтные насосы съедали так много топлива, что вынуждали владельцев шахт отказываться от своих разработок.
Двигатель Ватта стал той экономичной альтернативой, которая помогла спасти всю промышленность. Как только продукт и потребность в нем слились воедино, угольный бизнес воспрянул вновь. Компания «Боултон и Ватт» продавала паровые насосы с такой скоростью, с какой успевали их выпускать. К 1783 г. они захватили весь рынок в Корнуолле, где находились самые богатые угольные шахты Англии. В течение многих лет Джеймс Ватт жил в Глазго на краю бедности. Теперь он в одночасье стал богат.
Мэтью Боултон дал Джеймсу Ватту то, что Джон Роубак только обещал: настоящий деловой, здравый смысл, предпринимательский инстинкт, один из самых глубоких карманов в Англии и привлекательное общественное лицо. Однажды Ватт сказал о себе, что он «находится не в своей тарелке, когда вынужден иметь какие-либо дела с остальным человечеством». Жизнерадостный Боултон, напротив, почти всегда был в центре общения. В то время как Боултон решал ежедневные проблемы, Ватт возился со своим двигателем в полном уединении, и это было как раз то, что нужно обоим. Боултон и Ватт монополизировали весь горнодобывающий рынок, но ни фирма, ни ее изобретательный гений не решили фундаментальную проблему энергоснабжения промышленной революции.
Двигатель Джеймса Ватта был возвратно-поступательным: он двигался вверх и вниз, и только вверх и вниз. Несмотря на все усовершенствования, он по-прежнему оставался насосом, способным выполнять только то, что может насос. Впрочем, откачка воды из шахт оказалась, возможно, самым выгодным делом в Англии конца XVIII века. Мэтью Боултон хотел получить ротационную машину, такую, которая «знала» бы вращение. Без нее даже его большая мануфактура продолжала зависеть от текущей воды и водяного колеса.
Если история Джеймса Ватта и поточного двигателя относительно ясна до того времени, когда паровой насос стал паровым двигателем, то сам момент этого превращения прошлое хранит в тайне. Патентные заявки, которые при других обстоятельствах помогли бы восстановить последовательность событий, только запутывают дело. В век, изобилующий промышленным шпионажем и патентными тяжбами, спецификации писались достаточно пространно, чтобы сбить с толку конкурентов, и достаточно неясно, чтобы воплотить теорию в практику.
Разумеется, Боултон подталкивал Ватта как можно быстрее трансформировать возвратно-поступательное движение во вращательное: всегда открытый для новых идей, Боултон был не в силах остановить себя, даже если бы и захотел. Ватт же продолжал изобретать — он также не мог без своей работы. В конце концов, критические изменения произошли: появилась система передач «солнце-планета», преобразовывавшая возвратно-поступательное движение машины Ватта во вращательное.
Оба основателя ушли из компании «Боултон и Ватт» в 1800 году. Они остались хорошими друзьями, богатейшими гражданами Англии и просто передали бизнес своим сыновьям. Неудивительно, что для Ватта отставка ничего не меняла. В свои преклонные годы он запатентовал машину для рисования перспектив, процесс копирования письма и паровое колесо, которое, как он надеялся, сможет пере давать вращательное движение непосредственно от пара, без участия передаточной системы. (Эту последнюю работу Ватт закончить не успел). Одним из последних изобретений Ватта стал сделанный им в возрасте 83 лет механизм для копирования скульптур. В свою очередь Боултон продолжал приветствовать в своем поместье и на фабрике всех великих и любопытных. Умение принимать людей было еще одним из его многочисленных талантов. Ватт умер в своем поместье под Бирмингемом в 1819 г., в возрасте 83 лет; Боултон скончался десятью годами ранее, чуть-чуть не дотянув до своего 81-го дня рождения.
Кто из двух друзей был более значимой фигурой? История однозначно решила этот вопрос. «Словарь научной биографии», изданный под эгидой «Американского совета просвещенных сообществ» и отредактированный группой маститых академиков, едва упоминает Боултона в статье о Ватте. Британская Энциклопедия посвящает Бо-ултону меньше половины колонки, в то время как Ватту отводит целых две. Кроме того, Ватт не сходит со страниц многочисленных детских книг о науке, призванных вдохновлять молодые умы. До некоторой степени история права. Все великие изобретения начинаются с великих идей.
Сэр Николас Гудисон, бывший председатель лондонской Международной фондовой биржи, автор исследовательской книги о Мэтью Боултоне и его производственной деятельности, не соглашается с таким подходом. «Для Британии и британской культуры характерно прославлять изобретателя Ватта, а не предпринимателя Боултона», — недовольно заявил он журналу Institutional Investor. Недовольство Гудисона вполне можно понять. Даже великая идея — это только идея до тех пор, пока некий человек с практическими навыками не превращает ее в продукт и не знакомит мир с возможностями его использования. Для Джеймса Ватта таким человеком стал именно Мэтью Боултон.
Но, может, было бы лучше вообще не отделять двух этих людей друг от друга? Как в названии основанной ими компании, Боултон и Ватт должны всегда быть соединены знаком &, обозначающим «и». Без предприимчивого Боултона, с его энергией и умением с выгодой применять технологии, Джеймс Ватт имел бы на руках действительно потрясающий метод подъема воды из глубоких шахт и все же вряд ли достаточно интересный материал для истории. Именно Боултон подтолкнул Ватта вперед, заставил его задуматься, как превратить возвратно-поступательное движение во вращательное, склонил изобретателя начать реализовывать блестящие идеи. Неспособный уменьшить врожденный пессимизм Ватта, Боултон передал ему свой оптимизм. Это аргумент в пользу Боултона. С другой стороны, без изобретательного Ватта Мэтью Боултон не получил бы никакого конечного продукта, к которому мог бы приложить свои предпринимательские и деловые таланты. То, что больше всего раздражало в Ватте (невероятная целеустремленность и упорство), было и самой бесценной чертой его характера, и Боултон сумел понять это. Партнерство оказалось моделью успеха. Изобретатель и предприниматель могли бы прекрасно прожить по отдельности; объединившись, они изменили мир, хотя не настолько сильно, как хотелось бы.
Список литературы
Журнал the Chief 12(56), 2006