Вопрос о происхождении македонян — давний и все еще невыясненный. Одни считают их народом, чуждым грекам, другие — греческим племенем, третьи — народом, родственным эллинам, и последнее мнение, по-видимому, ближе к истине. Сообразно с этим одни говорят, что македоняне уничтожили греческую свободу, другие — что они объединили греков. Сами македонские цари выводили свой род из Аргоса, от Теменидов, потомков Геракла. В культурном отношении македоняне, во всяком случае, стояли ниже греков и их быт, их политический строй в IV в. значительно отличался от греческого. Городская жизнь в Македонии не была развита. Здесь был многочисленный крестьянский класс, и главное занятие жителей составляло земледелие и скотоводство. В Македонии существовала царская власть; но македонский царь не был восточным деспотом. Его окружало влиятельное дворянство и его можно сравнить с царем гомеровской эпохи или с королем древних германцев. Вообще некоторые черты быта Македонии напоминают гомеровский мир и быт древних германцев. Македоняне были народ храбрый, полный сил и энергии; но нравы их были суровы, даже дики, и во время смут и междуусобиц, довольно частых в Македонии, происходили кровавые сцены.
Мало-помалу в Македонию стала проникать греческая культура. Проводником ее были преимущественно греческие города, расположенные по македонскому и фракийскому побережью. Выдвигается Македония впервые во второй половине V в., особенно в эпоху Пелопоннесской войны, при царе Пердикке, который является как бы прототипом Филиппа: их сближает некоторое сходство в личном характере и в политике. Из преемников Пердикки выдается Архелай. Он перенес свою резиденцию из Эг (Эдессы) ближе к морю, в Пеллу. Это был варвар по жестокости и неразборчивости в средствах и в то же время поклонник греческой культуры, друг поэтов, художников и философов. Он, подобно прежним тиранам Греции, призывал их к своему двору, при котором, например, Еврипид и умер. Таким образом, на Архелае уже отчасти сказывалось обаятельное действие греческой культуры, и греческое влияние с этих пор сильнее проникает в Македонию.
После Архелая наступает период смут. В македонские дела вмешиваются Пелопид и Ификрат. Греки, можно сказать, были распорядителями македонского престола; к ним за помощью обращались соперники и претенденты. Конец смутам положил младший из сыновей Аминты — Филипп II (359—336 гг.).
Филипп в юности прошел суровую школу несчастий. Одно время, как известно, он находился в Фивах, в качестве заложника, и тут имел полную возможность ознакомиться с сильными и слабыми сторонами тогдашней Греции, с ее культурой, с ее усовершенствованным военным делом и вместе с тем с ее политической слабостью, партикуляризмом и т. п. Филипп не увлекался такими широкими и, казалось, фантастическими планами, как его знаменитый сын Александр; его ум был более трезв и горизонт уже. Но он обладал большой проницательностью, смелостью и энергией, необыкновенной настойчивостью в достижении цели. Современник, историк Феопомп, отзывается о Филиппе, что никогда еще Европа не производила такого замечательного человека. Вступив на престол, Филипп быстро справился с окружавшими его немалыми затруднениями и опасностями — победил претендентов и соседних внешних врагов — фракийцев, иллирийцев — и принялся за организацию военной силы, за преобразование македонского войска. Он усовершенствовал знаменитую фалангу, тяжелый пехотный строй, наряду с которым в македонском войске были и отличная конница, и легкие отряды, особенно из подвластных иллирийских и фракийских племен.
Жизненным вопросом для Македонии было получить выход к морю, добиться обладания береговой полосой, которая усеяна была греческими колониями. К этой цели давно уже стремились македонские цари. Эту цель поставил себе и Филипп и с удивительной настойчивостью и ловкостью достиг ее. При этом ему нужно было считаться с афинянами, которые заинтересованы были в судьбе греческих городов во Фракии и Македонии и могли оказать им помощь.
Филипп начал с Амфиполя, основанного афинянами в век Перикла и потом утраченного ими во время Пелопоннесской войны. С тех пор им никак не удавалось возвратить себе этот город, не желавший подчиниться им. И вот Филипп входит в соглашение с афинянами: он обещает завоевать Амфиполь для них, а те в вознаграждение за это обещают предоставить ему Пидну. Но, овладев Амфиполем (357 г.), Филипп удерживает его за собой, а затем берет и Пидну. Тогда раздраженные афиняне вступают в войну с Филиппом (357—346 гг.).
Но едва только началась эта война, как от афинян отложились их недовольные союзники. Началась одновременно Союзническая война. Понятно, что, ведя войну с союзниками и при том направлении, которое господствовало в Афинах при Эвбуле, афиняне не могли успешно бороться с Филиппом. Сосредоточение сил и политики в одних руках и военная организация давали перевес Филиппу. Сам его противник, Демосфен, отмечает противоположность между ним и афинянами. С одной стороны, македонский царь, как единый властитель, ни перед кем не ответственный, в одно и то же время сам полководец и министр финансов, всюду поспевающий, всюду являющийся с войском, пользующийся каждым временем года, всяким удобным моментом; с другой — афинский демос, «непостоянный, туда и сюда обращающийся, словно ветер на море»; он медлит, делает постановления, узнает только тогда, когда противник уже находится на важном месте, решает выступить против него, никогда его не предупреждает и постоянно бывает захватываем врасплох.
Филипп всячески пользовался обстоятельствами. Он предлагает свою дружбу Олинфу, берет Потидею и отдает ее ему, в надежде, быть может, потом овладеть ими обеими; он приобретает богатую лесом и металлом местность у Пангея, в глубине Фракии, и основывает там город Филиппы. Отсюда он получает большой доход и материал для постройки флота, который он стал заводить. Он берет Мефону на македонском побережье и т. д.
Тем временем Филиппу открылась возможность вмешаться в дела самой Греции. Там вспыхнула Священная война, которую по побуждению фиванцев амфиктионы объявили фокидянам, не пожелавшим уплатить наложенный на них штраф, и под предводительством Филомела, набравшего наемников, овладевшим Дельфами. Распря и борьба разрослась и охватила почти всю Грецию. Афины приняли сторону фокидян. Союзники Фив, фессалийские Алевады, призвали к себе на помощь Филиппа против ферских тиранов. Преемник погибшего Филомела, Ономарх, сначала имел было успех в войне с Филиппом, но потом Филипп нанес ему решительное поражение в Фессалии. Македонскому царю открывался путь в среднюю Грецию, и он попытался овладеть Фермопилами. Но тут предупредили его афиняне, поспешившие двинуть к проходу свое войско и флот и тем заставившие Филиппа отступить.
Тогда Филипп снова обращается во Фракию. Его внимание сосредотачивается теперь, главным образом, на покорении Олинфа и Халкидики. Отношения его с Олинфом не были уже так дружественны, как прежде: Олинф даже заключил договор с Афинами. Наконец, в 349 г. дело дошло до открытой войны, и олинфяне обратились за помощью в Афины. Тогда выступает на первый план главный противник Филиппа — Демосфен, и начинается борьба оратора с царем. Демосфен, в молодости вынужденный начать процесс против своих опекунов и взяться за профессию адвоката, много работавший над собой, приобрел славу великого оратора и от судебного красноречия перешел к политическому. В своих знаменитых «Филиппинах» и в Олинфийских речах он настаивает на необходимости послать войско во Фракию; он доказывает, что сами граждане должны участвовать в походах; он побуждает обратиться к другим грекам, чтобы привлечь их к общей борьбе против Филиппа; старается раскрыть перед афинянами затаенные цели и планы Филиппа, выяснить основы его могущества, условия его успеха; в своих речах он является великим оратором-патриотом, стремящимся пробудить в своих соотечественниках энергию и побудить их к принятию своевременных мер к защите свободы и независимости, которым, по его мнению, угрожала опасность со стороны Филиппа. Для Демосфена борьба с Филиппом была борьбой принципиальной, борьбой за само существование Афин и Греции. Благодаря главным образом его настояниям, афиняне оказали помощь Олинфу. Но помощь все же была недостаточна. К тому же афиняне вели одновременно войну и на Эвбее, в общем для них неудачную. Филипп покорил города Халкидики один за другим, частью силой, частью подкупом, и при помощи измены овладел самим Олинфом (348 г.), который был разрушен, а жители его проданы в рабство. Цель Филиппа была достигнута: побережье Эгейского моря все было теперь в его руках.
В Афинах падение Олинфа произвело сильное впечатление. Тем не менее, как ни велико было возбуждение против Филиппа, дальнейшая война казалась и тягостной и бесполезной: она истощала лишь силы; ни афиняне, ни Филипп не могли нанести Друг другу решительный удар. Со своей стороны македонский царь склонялся к миру. Сам Демосфен не противился теперь; он, вместе с Филократом и своим противником Эсхином, отправлен был послом в Македонию, к Филиппу, и переговоры привели к соглашению. По так называемому Филократову миру (346 г.) между обеими сторонами устанавливались дружба и союз; за каждой оставалось то, чем она владела при заключении мира; на море и на суше должны были быть обеспечены свободные, безопасные сношения и торговля, а против пиратства приняты меры. В мирный договор фокидяне не были включены. Они представляли в то время своего рода наемническое, полуразбойничье государство; война для них приняла неблагоприятный оборот. Вскоре после Филократова мира их вождь Фалек капитулировал. По постановлению совета амфиктионов фокидяне должны были расселиться по деревням, а города их — преданы разрушению; на них была наложена ежегодная уплата известной суммы взамен разграбленных ими сокровищ дельфийского храма; но самое важное было то, что у них было отнято право голоса в амфиктионии и передано Филиппу. Теперь македонский царь мог заседать в амфиктионии, делался ее членом. Он, следовательно, приобретал формальное право на участие в греческих делах, получал возможность постоянно влиять на Элладу, и это влияние как бы узаконивалось. Отсюда до гегемонии над Грецией был один только шаг.
Филократов мир далеко не удовлетворил всех афинян и подал повод к ожесточенной борьбе партий и ряду процессов.
В то время в Афинах обнаруживается два противоположных течения: одно — против македонского царя, другое — за него. Главой и самым ярким, лучшим выразителем стремлений антимакедонской партии был Демосфен. В его глазах Филипп был заклятым и самым опасным врагом Эллады, ее свободы и независимости. Демосфен отстаивал тот идеал, который дорог был греку, в особенности афинянину. Для него борьба против Филиппа имела принципиальное значение, была борьбой не на живот, а на смерть, борьбой за свободную политию, против насилия и тирании. По Демосфену, правовым государством может быть только Демократическое: только в демократии господствует закон. Монархия для него равнозначна тирании, и каждый монарх или тиран — враг свободы и противник законов. Впрочем, это не мешало Демосфену искать опоры у персидского царя. В афинской Демократии Демосфен видит оплот свободы, независимости и законности против Македонии. Филипп для него — олицетворение коварства, вероломства и насилия, и гражданин, попавший в зависимость от царя, подобного Филиппу, из свободного и самоуправляющегося, «автономного», становится рабом. Меры, предлагаемые Демосфеном для того, чтобы можно было с успехом вести борьбу с таким противником, как Филипп, сводились к поднятию энергии граждан, к участию их самих в военной службе, к более справедливому и целесообразному распределению между ними тягостен; к употреблению доходов государства не на теорикон, а, прежде всего, на военные цели и т. п. Но меры эти оказывались или не осуществленными, или недостаточными... Рядом с Демосфеном среди деятелей антимакедонской партии мы видим еще двух ораторов — даровитого Гиперида, любителя роскоши, чувственных удовольствий, поклонника Фрины, и сурового Ликурга, знатока финансов.
Но была партия, которая стояла на стороне македонского царя и не только по корыстным побуждениям, вследствие подкупа и т. п., как утверждали противники, но и по убеждению. К македонской партии принадлежал Филократ, по имени которого назван мир с Филиппом 346 г., и знаменитый соперник Демосфена Эсхин, сначала по профессии актер и писец или секретарь, потом оратор, один из лиц, близких к Эвбулу.
Идеологом этой партии был Исократ. Родился он за несколько лет до Пелопоннесской войны и умер почти столетним старцем, дожив до Херонейской битвы. По собственному его сознанию, природа не создала его способным править государством или быть оратором в настоящем смысле этого слова: она не дала ему ни достаточно сильного голоса, ни смелости, чтобы говорить перед народом и вступать в спор или состязание с людьми, теснящимися на трибуне; но она одарила его здравым смыслом, он приобрел хорошее образование и считал себя способным давать советы родному городу, т. е. Афинам, эллинам и выдающимся людям того времени. Исократ стал «публицистом». Еще в своем «Панегирике», около 380 г., он высказывает мысли о примирении греков, объединении их и национальной войне против Персии. По его мнению, прочного мира не может быть между греками, если они не будут сообща воевать против Персии. Если бы кто-либо из иностранцев, говорит Исократ, пришел и узнал современное положение Греции, он счел бы нас (спартанцев и афинян) за больших глупцов, видя, что мы ссоримся из-за мелочей и губим нашу собственную страну, тогда как мы могли бы без всякой опасности завоевать Азию. Исократ ждал объединения Греции и национальной войны против Персии то от Ясона Ферского, то от Дионисия Сиракузского, то от спартанского царя Архидама. Ожидания не оправдались. Наконец Исократ свои надежды возложил на Филиппа Македонского. После Филократова мира он в послании к «Филиппу» с особенной ясностью изложил свою программу. Обращаясь к македонскому царю, Исократ говорит: «Я хочу посоветовать тебе стать во главе соединенных греков и идти против варваров». Надо завоевать если не все Персидское царство, то сколько можно, хотя бы Малую Азию от Киликии до Синопы. И это вовсе не так трудно. Дело человека, если он полон великих мыслей, любит греков и своим умом видит дальше других, воспользоваться массой людей, которые теперь скитаются вследствие нужды и опасны для общественного спокойствия, отвоевать земли и, основав в них города, поселить в них скитающихся и таким образом освободить от бедствий, от которых они страдают и которые другим причиняют. Города эти будут границей Греции и форпостом для всего населения. Само божество, по мнению Исократа, внушило ему эту мысль; он высказывает ее не ради личного интереса, но ради заботы о благе Греции. Филипп должен считать всю Грецию своей. Он должен быть благодетелем для эллинов, царем для македонян, повелителем для варваров. Вокруг него должны собраться уполномоченные всей Эллады для общего обсуждения панэллинских интересов... Таким образом, Исократ наметил программу, которая выполнена была отчасти Филиппом и в гораздо более грандиозных размерах Александром. О последнем говорили, что, прочитав Исократов «Панегирик», он решил идти на завоевание Персии.
Против борьбы с Филиппом был и лучший полководец Афин того времени, сорок пять раз избиравшийся в стратеги, — Фокион, прославленный своей честностью и бескорыстием, строгими спартанскими нравами и образом жизни, близко стоявший к Платоновой Академии, в особенности к тогдашнему главе ее Ксенократу. Фокион знал слабость афинян и не верил в их победу над Филиппом. По его мнению, надо было или быть сильным, или дружить с сильными.
Наконец, на стороне македонского царя было большинство вообще состоятельных.
Вскоре после заключения Филократова мира Демосфен и некий Тимарх выступают обвинителями Эсхина по делу о посольстве к Филиппу. Тогда Эсхин в свою очередь нападает на Тимарха, который известен был своей крайней безнравственностью (в молодости торговал собой); Тимарх был осужден и лишен права гражданства. Обвинение против Эсхина пришлось на время отложить... Зато Гиперид выступает против Филократа, сторонника Македонии и виновника мира с Филиппом, и Филократ удаляется в изгнание. Наконец, Демосфен возобновляет обвинения против Эсхина по поводу поведения его при переговорах о мире, и Эсхин оправдан был лишь незначительным большинством голосов. И эти речи, несмотря на все их красноречие, производят, в сущности, тяжелое впечатление: в этих взаимных обвинениях, злобе, зависти и ненависти, инсинуациях и клевете трудно подчас разобраться. Нельзя, например, верить на слово Демосфену, когда он говорит об Эсхине, об его бесчестности и продажности. Между современниками Эсхина не все были такого мнения о нем, и на его стороне был не только Эвбул, но и известный своей честностью Фокион. Еще Полибий говорил, что как бы мы ни превозносили Демосфена, всякий в праве осудить его за то, что он «необдуманно и неосновательно» возводит позорнейшую вину на замечательнейших эллинов, выставляя их предателями (тут имеются в виду не Эсхин и вообще не афиняне, а другие греки): Демосфен все измеряет пользой родного города, полагая, что взоры всех эллинов должны быть обращены на афинян, и называя предателями всякого, кто этого не делает; по мнению Полибия, он судит неверно, уклоняется от истины, и сами события показали, что не Демосфен предугадал будущее, но те, кого он называл предателями (XVIII, 14).
И противоположность взглядов, страстность в оценке лиц и событий находит себе отзвук даже теперь, в современной науке: когда заходит речь о Демосфене, о Филиппе и Александре, ученые часто оставляют историческую точку зрения и теряют надлежащую объективность. Одни восхваляют Демосфена как государственного человека, деятельность которого по своей благотворности не имеет другого примера в истории, который внушил своим согражданам новый дух, как пан эллинского деятеля, ставя его выше Перикла и борьбу с Филиппом сравнивая с борьбой против Ксеркса; в торжестве Македонии видят несчастие для Греции, а в Филиппе и даже Александре — извратителей чистых эллинских начал (Б. Г. Нибур, Дж. Грот). Другие, напротив, оправдывают Филиппа, идеализируют Александра, а Демосфена упрекают в политической близорукости за то, что он боролся за старину, за свободу своей родины и не видел, что борьба эта бесполезна: он должен был бы оставить свои патриотические стремления и преклониться перед могуществом Македонии, знать, что ей принадлежит будущее, а не бороться с ней (И. Г. Дройзен); в Демосфене иногда видят просто «агитатора», пагубно влиявшего на соотечественников, наталкивавшего их на гибельную политику, возбуждавшего в них несбыточные надежды, самомнение и т. д. (А. Гольм, отчасти К. Ю. Белох). Но едва ли историк вправе становиться на такую точку зрения: упрекать Демосфена в близорукости за то, что он не преклонился перед Македонией, которой принадлежало будущее, значит, в сущности, требовать от исторического деятеля, чтобы он становился непременно на сторону силы и успеха, чтобы он был оппортунистом и плыл по течению. Демосфен боролся за то, что для афинского гражданина должно было быть дороже всего, — за свободу своей родины. Несмотря на все его слабости и недостатки, надо признать, что он исполнял свой долг, и не его вина, если успех не увенчал его дела, если будущее принадлежало не ему и не тому, что он отстаивал.
При тогдашнем положении дел мир не мог быть прочен. Взаимные неудовольствия росли. Действия афинян во Фракии, у принадлежавшего им Херсонеса Фракийскаго, где они нападали на города и местности, покровительствуемые или принадлежавшие Филиппу, давали последнему повод к жалобам и требованиям. Афиняне отвергли их. Демосфен в своей третьей «Филиппике» развивал свою воинственную программу, требуя обширных приготовлении на суше и на море и союза с другими греками против Македонии как общего врага. А когда Филипп двинулся против Перинфа (на берегу Пропонитиды) и затем Византия, то последовал окончательный разрыв (340 г.). Афиняне заключили союз с некоторыми греческими государствами и вошли в сношения даже с Персией. Демосфен избран был «эпистатом морского дела» и преобразовал триерархические симмории, облегчив положение средних граждан и увеличив долю наиболее богатых при снаряжении кораблей. Он достиг, наконец, и того, что остатки доходов шли не на теорикон, а на «стратиотикон», т. е. на военные нужды. Влияние Эвбула пало. И Перинф и Византий устояли против Филиппа. Перинфу оказывали поддержку персы, которые, как и афиняне, не желали, чтобы македонский царь утвердился на берегах Пропонитиды и в проливах, ведущих в Понт. Византию помогали афиняне, Хиос, Кос, Родос. Филипп снял осаду, предпринял поход на север против скифов и возвратился оттуда в тот момент, когда ему открывался опять удобный случай вмешаться в дела Греции, где вспыхнула новая Священная война.
В собрании амфиктионов локры из Амфиссы выступили с обвинениями против афинян, которые принесли дар в Дельфы, когда те захвачены были фокидянами, отметив в надписи союз фиванцев с персами против греков во время персидских войн. В ответ на это Эсхин, бывший тогда афинским пилагором, т. е. представителем, в свою очередь выступил с обвинениями против амфиссян в том, что они вспахали поле, которое по состоявшемуся некогда постановлению амфиктионов должно было оставаться не обрабатываемым. Это и дало повод к Священной войне против амфиссян. Филипп, призванный в качестве полководца, немедленно двинулся к Фермопилам и занял Элатею, бывшую ключом к Средней Греции.
Из знаменитой речи Демосфена «О венке» мы знаем, какое потрясающее впечатление произвело на афинян это занятие. «Был уже вечер, — так спустя несколько лет напоминал Демосфен своим соотечественникам об этом моменте, — когда пришла весть пританам, что Элатея занята. Тогда одни, тотчас встав из-за стола, удалили торговцев из палаток на рынке и зажгли плетеные лавки (как тревожный сигнал); другие послали за стратегами и приказали трубить тревогу. Город был полон смятения. На другой день, вместе с рассветом, пританы созвали Совет в булевтерий, а вы отправились в народное собрание, и прежде чем Совет обсудил положение и составил предварительное решение, весь народ уже сидел на местах. Затем, когда Совет пришел в собрание, пританы сообщили полученное известие, ввели вестника и тот рассказал сам, — тогда глашатай спросил: "Кто желает говорить?" Никто не выступил; глашатай несколько раз повторил вопрос — никто не подымался, хотя были тут все стратеги, были тут все ораторы»... Наконец выступил Демосфен. Он предложил отправить послов в Фивы, чтобы заключить с ними союз против Филиппа. Предложение это было принято, и сам Демосфен во главе посольства отправился к фиванцам. Филипп в свою очередь старался склонить последних на свою сторону, давая заманчивые обещания. Но Фивы отвергли его предложение и вступили в союз с афинянами, которые соглашались на все, — брали на себя большую часть издержек, подчинялись предводительству Фив на суше, признавали господство их над Беотией.
Таким образом, прежние еще недавние противники — амфисские локры и фиванцы, с одной стороны, афиняне — с другой, становились союзниками ввиду общности их интересов и общего врага, Филиппа. К ним примкнули Эвбея, Коринф, Мегары, Ахайя и некоторые другие. На первых порах греки имели успех. Но Филипп искусным движением перенес войну в Беотию и дал своим врагам битву при Херонее (338 г.). Здесь должна была решиться участь Греции. По численности силы обеих сторон были почти равные; у греков пехоты даже немного более, чем у македонян. Но во главе греков были вожди, подобные Харесу и Лисиклу; во главе же македонского войска стоял Филипп, окруженный опытными полководцами, имея в качестве помощника гениального сына — Александра. Сами македоняне были испытанные в боях воины; ими руководила единая воля, и Херонейская битва окончилась поражением греков. Одних афинян пало 1000, и 2000 было взято в плен.
Афиняне, в распоряжении которых находились еще флот и море, с энергией и лихорадочной поспешностью стали принимать меры для обороны своего города в ожидании появления у его стен победителя. Гиперид предлагал даже, чтобы вооруженный Совет отправился в Пирей для принятия мер защиты и распоряжений, какие сочтет необходимыми для спасения государства, чтобы рабам дана была свобода, метекам — право гражданства, чтобы государственные должники, лишенные чести, исключенные из списков граждан и изгнанники вновь восстановлены были во всех правах. И это предложение едва не было осуществлено. Оборона города вверена была Фокиону. Но Филипп обнаружил большую умеренность и желание мира, который и был заключен при посредстве попавшего в плен при Херонее оратора Демада, даровитого, но низкого и продажного. По этому Демидову миру Афины сохраняли свою самостоятельность; за ними оставались острова Саламин, Делос, Самос, Аемнос и Имброс; они получали Ороп, служивший нередко яблоком раздора между ними и фиванцами, но должны были уступить Филиппу Херсонес Фракийский. Филипп дал пленным афинянам свободу без всякого выкупа, даже одел тех из них, кто был наг, и кости павших отослал в Афины. В благодарность за все это афиняне предоставили Филиппу, его сыну Александру и потомству право афинского гражданства; он был объявлен «благодетелем» города; ему была поставлена статуя на площади.
После этого Филипп отправляется в Пелопоннес и в Коринфе созывает уполномоченных греческих государств. На этом собрании объявлен был общий мир между греками. На будущее время запрещались взаимные войны и междуусобицы, всякие насильственные перевороты и перемены в имущественных отношениях — конфискации, разделы земель, уничтожение долгов, а также возвращение изгнанников, освобождение рабов в революционных целях; обеспечивалась безопасность торговли и плавания. В этих постановлениях находили себе выражение и поддержку преимущественно интересы состоятельного класса, который и служил одной из опор для македонского царя. Социальным реформатором Филипп не выступал; но он стремился положить конец войнам и смутам, взял под свою охрану мир и существующий порядок. Из представителей греческих городов в Коринфе должен был заседать союзный совет, синедрион, который и наблюдал за соблюдением мира и состоявшихся постановлений. Внутри государствам предоставлялась самостоятельность. Между греками и македонским царем устанавливался союз, и Филипп был провозглашен гегемоном Греции в предстоявшей войне с Персией.
Херонейской битвой заканчивается история независимой Эллады. Начинается новый период мировой истории, который по примеру И. Г. Дройзена принято называть эпохой эллинизма. Это — период «распространения греческого господства и образованности среди отживших культурных народов Востока», когда из слияния начал греческих и восточных возникла так называемая эллинистическая культура. В течение нескольких лет под ударами Александра Македонского пало обширное Персидское царство. Восток соединился с греко-македонским миром. «Мы прожили необычную человеческую жизнь», — говорил современник, оратор Эсхин, в 330 г. «История наших дней покажется сказкой грядущим поколениям. Персидский царь, который прорыл Афон и проложил мост через Геллеспонт, который требовал от эллинов земли и воды и осмеливался называть себя в своих письмах владыкой всех людей от восхода до заката, — он борется теперь уже не за владычество над другими, а за собственную жизнь... А наш город, убежище всех эллинов, куда прежде стекались посольства со всей Эллады, чтобы просить у нас помощи каждое для своего города, — он борется теперь уже не за гегемонию над Элладой, а за собственный клочок земли». Деметрий Фалерский или Фалерейский, младший современник этих событий, замечает:
«Если бы пятьдесят лет назад какой-нибудь бог предсказал будущее персам, или персидскому царю, или македонянам, или царю македонян, — разве они поверили бы, что ныне от персов, которым был подвластен почти весь мир, останется одно имя и что македоняне, которых раньше едва ли кто знал даже имя, будут теперь владычествовать над миром»?..
Успехи Александра на первый взгляд могут действительно показаться чисто сказочными. Но если ближе всмотреться, то мы увидим, что они были подготовлены предыдущим развитием. На Восток давно уже проникали греки в виде купцов, наемников, авантюристов; вместе с тем начинали проникать и греческое влияние, искусство, вообще культура. Исократ начертил уже и программу, которую лишь в более грандиозных размерах выполнил Александр. Для греков совершившиеся перемены имели не только то значение, что их независимость пала. Тут была и другая сторона: для избежания катастрофы, той социальной революции, которая могла угрожать грекам, надо было пробить те перегородки, которыми окружили эллинов с востока персидская монархия, с запада Карфаген, с севера варвары Италии и Балканского полуострова, и тем снова открыть нации выход наружу; для этого необходимо было устранить политическую раздробленность. В эпоху эллинизма на Восток уходит излишек населения Греции, который до тех пор, вследствие тяжелых политических условий греческого мира, частью погибал в беспрерывных войнах, частью все более и более увеличивал число бездомных скитальцев, бродяг на дороге и пиратов на море.
Но прежнее значение руководящих греческих государств, в том числе и Афин, пало. Со времени господства Македонии судьбы афинской демократии не представляют общего интереса; они имеют интерес специальный. Цикл развития афинской демократии закончился. Мы коснемся здесь лишь событий, которые являются как бы эпилогом предыдущего.
В 336 г., вскоре после Херонейской победы, Филипп погиб от руки убийцы. Как ни была значительна эта личность, но смерть ее не изменила общего положения Греции: по выражению Фоки-она, сила, победившая при Херонее, стала только меньше одним человеком. Притом преемником Филиппа был Александр Великий. В Греции обнаружилось было брожение. При известии о смерти Филиппа Демосфен забыл о своем личном горе, о смерти недавно умершей дочери, и явился в Совет и народное собрание в праздничной, белой одежде, с венком на голове. По его предложению была принесена благодарственная жертва, и памяти убийцы воздана честь, несмотря на то, что незадолго перед тем афиняне постановили вручить Филиппу золотой венец и выдать всякого, кто посягнул бы на его жизнь. Достаточно, однако, было появления Александра в Греции, чтобы его гегемония была признана, и движение пока улеглось. Оно вспыхнуло вновь с большей силой во время отсутствия Александра, когда пришла ложная весть о его гибели в войне с иллирийцами. Фиванцы восстали и окружили находившийся в Кадмее македонский гарнизон; афиняне тоже поднялись. Но Александр быстро явился к Фивам и жестоко наказал их: город был разрушен, оставшиеся жители проданы в рабство. Афиняне пришли в смятение и отправили к Александру посольство, поздравляя его со счастливым возвращением и победой. По политическому расчету и из уважения к Афинам Александр отнесся к ним иначе, чем к Фивам, и примирился с ними, отказавшись даже от предъявленного сначала требования выдать главных противников Македонии, в том числе Демосфена, Гиперида и Ликурга.
Наступили мирные годы для Афин. Демосфен, по-видимому, отказался от решительной оппозиции Македонии; он действует иногда заодно с таким ее сторонником, как Демад. Но антагонизм с Эсхином продолжается; он разрешился процессом, в котором Эсхин выступил против Ктесифонта, после Херонейской битвы предложившего наградить Демосфена венком за его заслуги в деле укрепления Афин. По этому поводу Демосфен произнес свою знаменитую речь «О венке». Эсхин проиграл дело, должен был заплатить 1000 драхм штрафа, так как в его пользу не было и пятой части голосов, и навсегда покинул Афины.
Материальное благосостояние и положение финансов в Афинах за эти годы улучшилось. Важные заслуги тут принадлежат Ликургу, который в то время и был главным государственным деятелем в Афинах. Ликург происходил из старинного, знатного рода, отличался строгим образом жизни, честностью, но в то же время и суровым нравом: о его речах говорили, подобно тому, как о законах Драконта, что они написаны не чернилами, а кровью. В течение 12 лет (338—326 гг.) он заведовал финансами и упорядочил их; доходы он довел до 1200 талантов в год, увеличил при этом флот и т. д. Народное постановление, сделанное в честь Ликурга — уже после его смерти, так перечисляет его заслуги: «Ликург во время своей государственной деятельности установил много прекрасных законов отечеству и был казначеем государственных доходов в течение трех четырехлетий, распределил из государственных доходов 18 900 талантов, собрал на акрополе большое количество денег, приготовил украшение богине (Афине), статуи Победы из цельного золота, золотые и серебряные сосуды и золотые украшения 100 канефорам; будучи избран для заведования военными приготовлениями, собрал на акрополе множество оружия и 50 000 стрел, приготовил 400 годных к плаванию триер, одни починив, другие вновь выстроив; кроме того окончил постройку доков и морского арсенала, достроил театр Диониса, окончил панафинейский стадион, выстроил гимнасий в Ликее и многими другими сооружениями украсил город... Часто отдавая отчет в своей деятельности в свободном демократическом городе, он во все время остался неизобличенным и неподкупным. Итак, чтобы все знали, что народ при жизни высоко ценит людей, постановивших себе правилом верно служить демократии и свободе, и после смерти воздает им приснопамятную благодарность, — в добрый час да постановит народ: воздать хвалу Ликургу, сыну Ликофрона, из Бутад, за его доблесть и честность, воздвигнуть ему от имени народа медную статую на площади, кроме тех мест, где закон запрещает их ставить, дать содержание в Пританее старейшему в потомстве Ликурга на вечные времена, вырезать на каменных плитах все его постановления и поставить на акрополе».
Когда спартанский царь Агис поднялся было против Македонии, афиняне не примкнули к этому движению. Но в конце царствования Александра возникли осложнения. Казначей Александра, Гарпал, похитивший громадную сумму денег, набрав наемников, на тридцати кораблях явился к берегам Аттики, в надежде, что афиняне примут его к себе, как получившего уже право афинского гражданства, и воспользуются его средствами для восстания против Македонии. На этот раз афиняне, однако, не приняли Гарпала. Но когда он, оставив наемников и суда у Тенара, в Пелопоннесе, сам опять явился в Афины, ему дали там убежище. На требование выдачи Гарпала афиняне сначала ответили отказом, но затем арестовали его вместе с сокровищами. Но Гарпалу удалось вскоре бежать, а из его сокровищ оказалась целой лишь половина; остальное было расхищено или пошло на подкуп. Возник громкий и запутанный процесс. Расследовать дело поручено было ареопагу. В числе обвиняемых был привлечен и Демосфен, причем его обвинителем был прежний союзник — Гиперид, недовольный тем, что Демосфен раньше высказывался против того, чтобы воспользоваться деньгами и наемниками Гарпала для борьбы с Македонией. Демосфена присудили к 50 талантам штрафа, и так как он не в состоянии был уплатить, то его заключили в тюрьму, а затем он бежал из Афин. Дело Гарпала нарушило прежние отношения с Александром. Затем Александр потребовал, чтобы его признали богом, и только после некоторого колебания и оппозиции афиняне согласились присоединить его к сонму олимпийских богов, в качестве тринадцатого, и построить ему святилище, — характерная черта того времени, явно указывающая, что эпоха прежних демократических Афин миновала. Но еще более должен был взволновать афинян эдикт Александра (324 г.) о возвращении изгнанников на родину. Для самих изгнанников это была мера благодетельная, но она явилась актом самовластного распоряжения македонского царя, без согласия и участия того союзного синедриона, который заседал в Коринфе. Она прямо противоречила прежним постановлениям, сделанным при Филиппе. А главное — изгнанников было много, среди них были политические враги, имения их перешли уже в другие руки, и теперь массовое возвращение изгнанных тревожило многих: оно должно было повести к распрям, внутренней борьбе, к нарушению установившегося порядка и имущественных отношений. Афиняне должны были расстаться с Самосом, отдать его прежним жителям, изгнанным ими, а своих клерухов выселить оттуда.
И вот, когда умер Александр (323 г.), в Греции вспыхнула война против македонского господства. В ней приняли участие многие греческие государства и главным образом Афины. Против сторонников Македонии началось гонение. Демад за то, что предложил признать Александра богом, был лишен чести и присужден к штрафу. Аристотель должен был удалиться из Афин. Демосфен же возвратился из изгнания и был встречен восторженно. Во главе греческого войска стал Леосфен. Антипатр был заперт в Ламии, отчего и сама война получила название Ламийской. Но Леосфен вскоре погиб, к Антипатру двинулась помощь, и осаду с Ламии пришлось снять, а затем Антипатр соединился с Кратером и при Кранноне победил греков. На море же афинский флот потерпел поражение от македонского флота (у острова Аморгоса). Антипатр отказался вести мирные переговоры с греческими государствами сообща. Пришлось каждому государству в отдельности заключать мир с победителем. Афины сдались на милость и немилость Антипатра (322 г.). Ороп перешел опять к Беотии; Самос отдан был прежним жителям. Самостоятельности Афин был положен конец; македонский гарнизон расположился в Мунихии. Антипатром была произведена перемена и во внутреннем строе Афин: право гражданства оставлено было только за теми, кто имел состояния не менее 2000 драхм, т. е. за более состоятельными, которые главным образом и принадлежали к македонской партии; перед тем всех граждан было 21 000; теперь только 9000 сохранили свои права, а большинство, т. е. 12 000, лишились их; из них многие переселены были во Фракию. Руководящая роль в Афинах перешла к Фокиону и Демаду. Над Демосфеном, Гиперидом и другими ревностными противниками македонского господства произнесен был смертный приговор. Они бежали из Афин. Гиперид был схвачен на Эгине, доставлен живым Антипатру и казнен; Демосфен лишил себя жизни, приняв яд, в Калаврии, в храме Посейдона, чтобы не отдаться в руки преследователей.
Так отнята была самостоятельность у Афин. Потом она вновь была им возвращаема, но ненадолго, и Афины находились в зависимости от Македонии, а потом — от Рима. Демократические формы большей частью оставались, но они утратили былое значение.
Мы видели, как чрезвычайно последовательно, чисто органически шло развитие государственного строя Афин. Постепенно совершается переход от монархии к аристократии, затем так же постепенно демократия занимает место аристократии. Вспомним, например, как лишь мало-помалу открывался низшим классам доступ к должностям, как совершалась демократизация Афин после Клисфена, как «пережитки», вроде двойного жребия, сохранялись в последующем строе Афин. Тиран Писистрат во многом является продолжателем и даже завершителем дела «первого предстателя демоса» Солона и предшественником таких его вождей, как Фемистокл и Перикл; Клисфеновы филы и триттии имеют уже своих предшественниц; Перикл оказывается вовсе не таким новатором, каким его иногда изображали новейшие историки. Афинская демократия была чисто народным созданием, результатом работы целого ряда деятелей и поколений, а не результатом честолюбия и интриг отдельных личностей. Достигнув блестящего расцвета в период Пятидесятилетия, она во время злосчастной Пелопоннесской войны пережила тяжелый кризис, внутренний и внешний, и стала клониться к упадку. Она в самой себе носила некоторые внутренние противоречия и элементы последующего разложения. Это разложение, недостаток в организации афинского правительства, политическая раздробленность Греции, раздоры и социальные недуги, не говоря уже об ослаблении энергии граждан и порче нравов, привели Афины к падению.
Афинская демократия, насколько нам известно, впервые в истории сознательно и ясно поставила идеалом свободу и равноправие, и свободу не необузданную или анархическую, а в сочетании с законом. Мы видим, как в ней нередко проводится принцип самоограничения: державный демос сам пытается ограничить себя. Конечно, действительность иногда далеко расходилась с идеалом; афинская демократия имела свои недостатки; на ее памяти немало грехов и даже преступлений. Но чтобы правильно оценить эту демократию, надо судить о ней с точки зрения того времени, современных ей порядков и условии тогдашнего мира. Она, например, не отрешилась от рабства, которое в древнем мире было так распространено, но все же она его часто смягчала, вносила и в эти отношения человечность. Вообще, несмотря на некоторые печальные исключения, человечность — одна из наиболее характерных черт афинской демократии, особенно в лучшую ее пору. А чистая человечность, по словам поэта, искупает все человеческие недостатки:
Alle menschliche Gebrechen
Subnet reine Menschlichkeit.
Гете
Бузескул В.П. История афинской демократии; СПб.: ИЦ "Гуманитарная Академия", 2003
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.world-history.ru/