Во второй главе «Синкретизм образов солярных богов и божеств в образах: орёл, конь и олень у якутов» рассматриваются солярные образы оленя, орла и коня, которые по существу являются отражением одного сверхиерарха - творца и создателя Вселенной Юрюнг Айыы Тойона. Он - главный в пантеоне богов - и в традиционных верованиях может представляться в виде коня, орла и т.п.

Первый раздел - «Мировое дерево - космос». Рассматривается общая мифологическая модель мира - мировое дерево. Солярные боги и божества, о которых будет идти речь, располагаются на девяти небесных ярусах (на ветвях этого дерева). Данный универсальный символ является центральным стержнем мифологии. С ним практически связаны все мифологические герои и образы. Поэтому без него, без самых общих понятий, невозможно говорить о мифологии.
Второй раздел - «Космический олень». Проводится попытка реконструировать древнее “божество” у предков якутов, представлявшееся в образе оленя. Культ оленя в чистом виде у якутов Центральной Якутии не сохранился, впрочем, как и у многих других народов. В этой связи раздел посвящён предполагаемому древнему “божеству”-оленю, возможно, существовавшему у тюркоязычных предков якутов. Исследование образа божественного оленя опирается на фольклорные данные, в которых отразилось почитание этого животного. Возможно, в древности олень как знаковый символ отождествлялся с образом мирового дерева, а его рога - с ветвями, т.е. небесными ярусами. Олень, ассоциируясь с мировым деревом, вобрал в свой образ всех обитателей леса в целом и стал воплощением создателя и творца Вселенной. Из всех солярных богов и божеств олень является одним из самых древних и в знаковой символике, пожалуй, наиболее близким к мировому дереву. Данный культ можно реконструировать с помощью архетипов, мифологии и данных лингвистики.
Третий раздел - «Божественный орёл - повелитель солнца». Вершина мирового дерева ассоциируется с образом орла. Он является олицетворением солнца и даже его повелителем. В солярном мифе орёл, олицетворяющий весну, побеждает быка, олицетворяющего зиму. Этот сюжет связывается со сменой времён года. По своей архаичности мифологический орёл может потягаться с аллегорическим образом оленя. Культ орла в традиционной культуре якутов чрезвычайно развит и уступает разве только культу коня, который появился позже.
В четвёртом разделе главы рассматривается культ коня, являющийся самым значимым в традиционной культуре якутов. Большинство якутских племён (кангаласцы-коневоды по численности превосходили остальную часть якутов) до XVII в. в хозяйственной деятельности в основном разводили лошадей. Чаще всего, именно в облике белого жеребца представлялся им главный бог, который в последствии стал сочетаться с образом солнца. Движение солнца по небу в религиозно-мифологическом сознании представлялось как бег коня. Во время главного ритуального праздника Ысыах якуты посвящали Юрюнг Айыы Тойону коня белой масти. Множество ритуальных предметов были украшены элементами коня (голова, копыта и т.д.). Как постоянный спутник человека, конь сопровождал усопших в потусторонний мир (наличие коня в погребальном обряде). В солярном мифе конь был побеждён быком (зима). Вследствие этого зима стала дольше лета.

I.1. МИРОВОЕ ДЕРЕВО - КОСМОС

Временное измерение мирового дерева (эсхатологические представления и последующее возрождение мира). Представление о мировом-дереве является архетипным, присутствующим у разных народов. Однако в каждой этнической культуре существуют конкретные описания мирового дерева, характерные для данного этноса. По мнению А.П. Окладникова, у якутов представление об этом древе осталось от их “южных” предков. Оно отличается от представлений их северных соседей.
У якутов мировое дерево объемлет в себе три мира Вселенной. С его ветвей капает животворная влага изобилия. У подножья белеет бело-молочное озеро – символ мирового океана. Когда внутренность дерева раскрывается, из него появляется благодетельная богиня-владычица урочища-Вселенной, благословляющая героя. Якутское дерево - это светлый образ небесной благодати, счастья и изобилия.
А.П. Окладников в качестве примера приводит чукотский образ мирового дерева. У чукчей оно предстаёт совершенно иначе. Дерево стоит посреди холодного океана. В середине его зияет чёрное дупло. В этом дупле живёт злой дух. Ветви дерева усеяны острыми шипами и сучьями. С каждым приливом дерево ложится на бок и погружается в пучину. Когда дерево поднимается, оно всё белеет от рыбы.1
В представлении народа саха, космос делится на три мира, которые находятся в оппозиции друг к другу. В эпосе олонхо красочно описывается извечная борьба между этими мирами: “За пределами сгинувших навсегда // Древних бранных веков, //... Три враждебных рода богатырей - // Светлые исполины айыы // И враги их - верхние абаасы // И подземные абаасы, // копьями на лету потрясая, // С воплем сшибались, дрались; //... Незабываемая никогда // Нестихающая разразилась вражда, // Неслыханная беда...”.2
В результате этой войны происходит вселенская катастрофа: “Встала густая мгла, // Тьма настала, хоть выколи глаз. //... Сотрясался высокий свод // Необъятно гулких небес. //... Средний серо-пятнистый мир, //... Захлёстнутый морем огня, // Как трясина, зыбиться стал. // // Бедственный преисподний мир, //... Полетел, закружился, гудя, // Охваченный с четырёх сторон // Багрово-синим огнём.”.3
Представление о противостоянии между противоположными зонами космоса распространено в разных частях света у народов, не связанных генетическим происхождением. Наиболее ярко такое противоборство между мирами-антагонистами проявилось в иранском учении Зороастра и религии маздеизма, с их непримиримой борьбой светлого начала Ахура-Мазды и тёмного Анхра-Манью, т.е. добра и зла, жизни и смерти, неба и земли, души и тела и т.д. Согласно этому учению, по окончании времени последний пророк Ахура-Мазды совершит страшный суд, после которого с неба упадет комета, вспыхнет огонь и все сгорит в пламени, огонь растопит горы, металл будет течь, как вода, и когда огненная река очистит всё, даже ад, обновлённая земля станет чистой от всего вредного. Далее в «Авесте» повествуется о воскрешении после огненной смерти старого мира, всех мёртвых и дне воскресения.4
У ближайших сородичей иранцев - у древних индийцев - конец света видится в завершении дня Брахмы, когда космический огонь пожрёт мир и все растворится в небытии. Но с пробуждением Брахмы наступит возрождение.5
У якутов мир также погибнет от огня и только двое детей останутся: мальчик и девочка. Далее все возродится.6 Как видим, идея всеобщей гибели и последующего возрождения имеет широкие типологические параллели у разных народов.
По мнению Е.Н. Романовой, Ысыах это годовой ритуал первотворения, в весеннее время происходило сближение границ между мирами людей и богов. Дорога, по которой приходили боги айыы, - дарующие живое начало, - это дорога богов, спустившихся с неба. Моделирование этой дороги предполагало в религиозном осмыслении творческую программу созидания.7 Сближение границ между мирами может означать хаос, светопреставление и гибель. Но потом начинается новое возрождение мира.
В эпическом сказании олонхо «Нюргун Боотур Стремительный» первые люди на Земле называются Саха Саарын Тойон и его жена Сабыйа Баай Хотун.8 Когда наступил срок появления их ребёнка на свет, Сабыйа Баай Хотун обратилась к мужу со словами: “Прямиком иди на восток. // Там, среди равнины стоят // Три молочно белых холма; // На одном из них // Берёзка растёт //...Вырви с корнем берёзку //...Как принесёшь берёзку сюда, // Сучья, ветки у ней обруби, // Вытеши двухразвилистый кол // И выставь передо мной. // В землю вбей двухразвилистый кол, // Сделай зыбку просторную с желобком, // На развилья зыбку повесь.”.9
У якутов до XIX в. сохранялся обычай, когда мужчина, перед тем как у его жены должны были начаться роды, с восточной стороны дома, в лесу срубал три берёзовых колышка, делал перекладину, за которую держалась женщина во время родов. Три колышка нужно делать из одной берёзы, а не от двух или трёх иначе потуги будут долгими.10 Считается, что у сибирских тюрков (в том числе у якутов) бытовавший обычай, по которому женщины рожали стоя на коленях или на корточках, являлся отголоском мифологического рождения на дереве (около него, у его корней).11
Универсальный образ дерева способен аккумулировать в себе мифологические образы настолько, что через него можно проследить почти всю мифологию.12 Дерево жизни символизировало собой рождение. С ним ассоциировалось ещё и женское начало. В олонхо в мировом дереве жизни Аар Кудук Мас обитает богиня, дух-хозяйка священного дерева и Земли, дух деревьев и трав - Аан Алахчын Хотун: “В древе том обитает // Хозяйка Земли, // Дух великий деревьев и трав, // Аан Алахчын, // Манган Манхалыын, // Дочь Юрюнг Аар Тойона, // Владыки небес, // Посланная жить на земле, // Одарить щедротами // Средний мир, // Украсить, обогатить // Долину жизни грядущих людей.”,13 “Дети бесчисленные у нее - // Духи деревьев и трав.”.14
В олонхо описывается появление из дерева богини Аан Алахчын Хотун, которая появляется в женском облике: “Треснуло древо могучим стволом, // Осыпая куски золотой коры, // Зашумело широкой листвой... //...С горделивым светлым челом, // Перед Юрюнг Уоланом сама // Появилась Аан Алахчын; //...Звучно произнесла // Напутственное благословенье свое, //...Драгоценную одежду свою приоткрыв, // Руками обеими обхватив // Похожую на кумысный бурдюк // Огромную левую грудь, // В которой кипел божественный сок, // Небесная благодать, // Влага, дарящая силу и жизнь, // Протянула ко рту богатыря.”.15 Она предсказывает герою судьбу, благословляет его на подвиги, помогает советами, кормит своей грудью или даёт ему живую воду (ёлбёт мэнгэ уута), и тем самым обратившийся к ней вбирает в себя необычайную силу.16 В этом эпизоде присутствует образ женщины, кормящей своей грудью. Аан Алахчын Хотун - божество Земли и среднего мира - выступает как материнский образ.
В этой связи интересно предположение А.М. Сагалаева о возможном существовании мифа в Южной Сибири, не сохранившегося до наших дней. Согласно ему, появление людей произошло от пары божеств в облике деревьев - женского и мужского. Образ дерева, связанный с источником жизни, в то же время раздваивается на женскую и мужскую половины.17
В олонхо «Эрэйдээх-буруйдаах Эр-соготох» (Обремененный печалью и виной, одинокий мужчина) деревья сопоставляются с людьми: “посмотреть на юг,...березы, подобные женщинам,...лес из лохматых елей, при виде которых вспоминаешь женщину, которая начав стариться,...посмотреть на запад,...хорошенькую рощу из лиственниц, молодых свежих парней, пихтовый лес, представительные господа, которые начинают стариться,...взглянуть на север,...предгорье из осин с дрожащими листьями - шаманок,...ивовые деревья - старые бабушки.”.18
Дерево, возрождение и пара людей (мужчина и женщина) в архетипе передавали один общий смысл. Как один из отголосков мужского дерева в ритуальной символике у якутов оно отразилось в схематическом изображении мирового дерева в виде деревянного коновязного столба сэргэ, который одновременно является и фаллическим символом. У якутов коновязные столбы должны стоять до тех пор пока они не упадут от ветхости. Их нельзя рубить на дрова. Если сэргэ от ветхости падало на землю, его относили в лес и вставляли в развилку лиственниц.19 Сочетание развилки дерева (женского чрева) и сэргэ (фаллоса) отражало идею плодородия, соития, смерти и нового рождения.
Космос в якутской ритуальной символике изображается в комплексе из трёх коновязных столбов сэргэ. Главная коновязь имела навершие трёхголового орла Ёксёкю (рис.1). Второе по значимости сэргэ - с навершием из четырёх голов лошадей (рис.8), смотрящих по разным сторонам света в виде солярного креста - солнца, передавало понятие отца-дерева. Третье по значимости сэргэ имело навершие в виде кумысного кубка - чорона и завершало собой круг и символическое изображение Вселенной. Это сэргэ означало мать-дерево. В архетипе такое навершие являлось общим с понятиями типа: чаша, полумесяц, поза адорации и женщина.
Чаши жизни, расположенные на ветвях мирового дерева. В мифологических представлениях в этих чашах пребывают души ещё не родившихся в среднем мире людей. Эти чаши с не родившимися ещё душами соответствуют понятию беременной женщины. Смерть же видится в образе отвратительного вида старухи (тоже женский образ). В религиозных представлениях в нижнем мире все совершенно иначе. Понятие “беременная женщина”, наоборот получается как “место упокоения после смерти”. В корнях мирового дерева, в перевёрнутых чашах пребывают души умерших.
Верхнему миру (творящему началу) в оппозиции находился нижний мир (поглощающее и в то же время порождающее начало), который в мифологии у саха населяли абаасы (обитатели тёмной стороны космоса). В словаре древнетюркского языка имеется родственное слово aba(i, которое переводится как ‘пугало’. Возможно, что перевод, по всей видимости, сделанный переводчиком ещё в древности, был выполнен был не совсем полно. Современное якутское ‘абаасы’ часто переводят как ‘чёрт, бес или дьявол’.20 Скорее всего, это осовремененный перевод, поскольку в действительности его значение намного шире, так как это слово употребляется в значении ‘смерть, бедствие, злость, проклятие, болезнь и т.д.’. Корень слова ‘aba’ (опасность, зло), а ‘сы’ - словообразовательный аффикс. В якутском языке имеются и другие слова с корнем ‘аба’, с негативным значением: ‘аба’ (яд, горечь, досада); ‘абар’ (злиться); ‘абас’ (женский половой орган (в древности женское начало ассоциировалось с нижним миром)).
Нижний мир в мифологических представлениях ассоциировался со смертью. Загробный мир не воспринимался как абсолют - ничто, и постоянная борьба за выживание воплощалась в героях, преоделевавших смерть. В олонхо корни дерева, уходящие в преисподнюю, выходят обратно в средний мир: “Восемьдесят восемь его // Толстых столбов-корней // Не прорастают в Нижний мир, //... Исполинское дерево-мать; //...Тяжелые золотые плоды, // Как чороны огромные для кумыса, // Срываются с отягченные ветвей, // Раскалываются б†полам, // Ударяясь о корни свои, // А могучие корни, // Взрастившие их, // Впитывают все соки земли. //... Нижняя дерева часть // Источает щедро вокруг себя // Божественно желтую влагу свою.”,21 т.е. здесь присутствует элемент рождения нижним миром.
Два противоположных понятия, смерть и рождение, представлялись одним актом, круговоротом жизни. Смерть в архетипе это тоже рождение, только наоборот; получается торжество новой жизни после смерти. Жизнь воспринималась как своеобразная энергия, которая не могла возникнуть из ничего, а после смерти превратиться в ничто, она совершала переход из одного состояния в другое качество.22
Дерево являлось необходимым звеном и символом в процессе рождения и смерти. Посредством его всё рождается, умирает, а потом трансформируется в новое качество после смерти. В якутском предании (записанном Г.В. Ксенофонтовым 30 января 1925 г. со слов П.Д. Данилова, жителя III Мальжегарского наслега, Западно-Кангаласского улуса) сохранился эпизод обряда “поднятия костей шамана”, согласно которому останки шамана были вложены в обрубок дуплистого дерева, т.е. таким образом, в сознании древних совершалась имитация перехода в иной мир посредством дерева.23 Позже этот обряд мог видоизменяться в арангасное погребение в деревянной колоде на деревьях или на столбах.24 Воздушный способ хоронить на деревьях имеет широкие параллели у народов Сибири. Он восходит к глубокой древности. Известно, что южносибирские “дубо” китайских летописей (Тан-шу), своих покойников хоронили подобным способом.25
В олонхо искривлённость ветвей и корней Аар Кудук Мас (дерева мира) объясняется неосознанным стремлением связи миров между собой, тем самым в религиозных представлениях осуществлялся переход из одной зоны космоса в другую, т.е. циркулирование жизни. Смерть кого-то из живущих в верхнем мире соответствовала рождению кого-то в среднем, а смерть в среднем, - рождению в нижнем. Переход в другую зону космоса подразумевал инкубационный период. На ветвях дерева покоились чары-чаши-гнёзда-колыбели, где обитали души ещё не родившихся, а в корнях - души усопших, т.е. в этих чашах пребывали души во время перехода из одного мира в другой.26
По всей видимости, вативные чаши (горшки) могли иметь символическое значение - как места упокоения души после смерти. Например, в олонхо сообщается, как Сабыйа Баай Хотун послед положила в глиняный горшок и закопала в землю: “От жилья далеко отойдя, // Взобравшись на северный горный склон, // Травяную подстилку свою // Положила на развильи кривом // Березы раскидисто вековой, // А послед, в котором // Сын и дочь // Угнездившись, в утробе ее росли, // Извергнутый после них, // Она, от всякого глаза таясь, // В глиняный скрыла горшок, // Перетянутый тальником, // И от жилья далеко // Закопала в землю его.”.27 В мифологических представлениях этот горшок или чаша - место успокоения в корнях мифологического дерева или лодка (гроб) плывущая по реке смерти.28
Типологическая параллель чорона, кубка, чаши, чары, изогнутого рога (из которого пили вино) и т.п. в архетипе означало то же, что и гнездо или детская колыбель, расположенные на ветвях мирового дерева. В анимистических представлениях якутов, во всех этих предметах покоились души. В олонхо упоминаются колыбели для умерших детей, находящиеся в корнях дерева, т.е. в нижнем мире: “Бездонный раскрылся провал... //...Рожденное на небесах, // Задыхаясь, плача, крича, // Покатилось в темный пролом - // По крутому склону его, // По каменным уступам его; // Цепляясь ручонками кое-как, // Ковыляя на четвереньках, ползком, // Удержаться пытаясь на крутизне, // Обрывалось, падало вниз... // Цепенеющая от страха дитя, // Кубарем пролетев // По горловине подземных глубин, // Попало в схватывающий пищевод, // В заглатывающее жерло // Перевала Хаан Дьалыстыма... //...Там на огненном лоне абаасы, // На островершинной скале, // Что бешено кружится всегда, // Подпрыгивая на вертлюге своем, // Три ели железных растут, //...На их могучих корнях, //...Три железные колыбели судьбы, //...Бьются, подпрыгивая и дребезжа. // И вот докатилось дитя // И упало в одну из трех // Колыбелей, гибельно роковых.” 29
У тюрков Южной Сибири присутствуют подобные мифологические образы - на ветвях мирового дерева висят колыбели будущих ещё не родившихся детей.30 В древнетюркских “каменных бабах”, схематически изображающих умерших, присутствует обязательная деталь - чаша. Подобная традиция восходит ещё в более глубокую архаику. В Причерноморье в эпоху Геродота каменные надмогильные изваяния, изображающие людей (высотой 140-200 см, выполненные схематично и лёгким контуром), имеют обязательный набор: гривна на шее, рог-ритон в правой руке (изредка в левой) и меч-акинак у пояса. По мнению Б.А. Рыбакова, этот рог - “рог изобилия” является обязательной деталью изваяний и отражает связь с божеством плодородия.31
Этот элемент (рог, горшочек, чаша), обнаруженный на каменных изваяниях у ранних кочевников, сохранился и у древних тюрков. Вместо рога изобилия у причерноморских скифов в тюркских изваяниях в правой руке, прижатой к поясу появляются чаши, которые в архетипе в принципе то же самое, что и рог для питья или другой сосуд. Символическое значение чаши у пояса имеет древние параллели. Геродот упоминает о золотой кружке, висевшей на последней складке пояса, которым перепоясывался скиф, давший начало династии царей Скифии, этот обычай носить кружку на поясе сохранился и позже.32
У якутов во время Ысыаха главный исполнитель обрядов (в некоторых случаях, стоя на одном колене) на вытянутых вперёд руках держал перед собой кубок, наполненный кумысом. По мнению Г.В. Ксенофонтова, эта молитвенная поза восходит к глубокой архаике степных кочевников. Она известна археологам по изваяниям “каменных баб”, держащих перед собой сосуд на уровне груди или у пояса.33
Во многих обрядовых действиях якутов очень часто используются священные кубки чороны. Чорон стал неотъемлемым своеобразным символом этнической культуры. Во время Ысыаха служитель культа айыы из чорона, наполненного кумысом, совершал ритуальное разбрызгивание его на четыре стороны света, символизируя орошение и оплодотворение природы, возрождение новой жизни.
Е.Н. Романова, анализируя идею символической связи сосуда и женского тела, широко представленную в литературе, в качестве подтверждения приводит якутские загадки, где беременная женщина сравнивается с горшком: “В горшке зятюшка рождается”, “Говорят в горшке солнце светится”. Сам технологический процесс изготовления глиняного горшка, по её мнению, осмысляется как символическое творение.34 У якутов гончарство сохранялось до начала XX в. Данное ремесло считалось женским занятием. У якутов гончарами (кюёсчит, кюёс охсоочу), как правило, были пожилые женщины или старушки. Существовал негласный запрет заниматься этим ремеслом молодым женщинам или девушкам.35
Е.Н. Романова считает, что шаманский бубен тоже дублировал функцию глиняного горшка. Яйцевидная форма бубна по своей форме то же, что и яйцевидная форма больших горшков. Гадание с помощью бубна в ситуациях неблагополучия = удары в бубен (коммуникация с иным миром); глухие звуки бубна как ответ духов предков. Мифологический образ бубна происходит в якутском слове от звука ‘дюнг’ (глухой звук). Семасиологические универсалии слов ‘звук’ и ‘посуда’ в якутском языке сохранили древние понятия ‘звук’ передавалось разными словами: ‘доргон’ (сотрясение; тон, звук, звон, голос, эхо, отголосок, отзвук; у вилюйских якутов - ‘речка’), ‘дор’ (звук от удара в бубен). Магический удар в горшок = удар в бубен.36
С мировым деревом связаны шаманские представления. Человеку для того, чтобы обрести подобные знания, овладеть сверхъестественными способностями и стать шаманом, нужно было претерпеть очень болезненные изменения. Во время шаманской болезни он для окружающих его людей становился как бы невменяемым.37 Он ощущал, как душа его покидала тело, поднимаясь вверх по дереву-космосу. В итоге, чем выше она поднимется, тем он будет более могущественным шаманом. В конце концов, его убивают, разрывая на куски, чудовища, но затем он вновь возрождается и после этого становится шаманом.
Основные мифологические представления о строении космоса-мирового дерева, состоящего из трёх зон: верхнего (боги, творящее начало), среднего (мир людей) и нижнего (разрушающее начало), во временн(м измерении - прошлое, настоящее и будущее или первотворение, конец света и возрождение; в симметрической композиции - мужчина, женщина и ребёнок; - имеют широкие типологические параллели у якутов с народами, не связанными с ними генетическим происхождением.
Архетипы, присущие людям, независимо от их этнической принадлежности присутствуют в разных частях света. Конвергентное развитие мифов у разных народов длительное время сохраняет общие мотивы. Но со временем мифологические образы богов и героев первопредков и сюжеты, связанные с ними трансформируются. Это обусловлено закономерным развитием духовной культуры в каждом народе.
Эпическая традиция, когда предания предков, заученные наизусть, передаются из уст в уста, сохраняет строй песни и складное её изложение, а вместе с тем и её архаику (местами уже не понятную современным слушателям). Образ и детальные описания мирового дерева якуты унаследовали от своих “южные” предков, однако он у них получил своё дальнейшее развитие.

I.2. НЕБЕСНЫЙ ОЛЕНЬ

В анимистических представлениях древнего человека каждое дерево наделялось душой. В целом лес воплощался в едином образе божества - властелина леса. Он представлялся в зооморфных образах, среди которых особое положение занимал сохатый лось или олень. Считается, что в голоцене эти звери стали основным объектом охоты неолитических племен, живших на огромных пространствах таёжной зоны Евразии. Культ сохатого получил широкое распространение в среде охотничьих племён. Его отражением можно считать сохранившиеся изображения лосей в наскальных рисунках, на писаницах Северо-Восточной Азии, Сибири, Урала и Северной Европы. Встречающийся в петроглифах сюжет, в котором самец преследует самку, отражал идею соития, размножения зверей и природную силу творения или сотворения.38
Древние охотники ещё в мезолите обращались к небу, к солнцу и звёздам, помогавшим им ориентироваться во время длительного преследования оленей. Главное созвездие в их религиозных верованиях стало ассоциироваться с лосихой, от которой рождались все звери.39 По мнению Б.А. Рыбакова, именно этот культ, присутствующий в искусстве разных этносов Евразии от каменного века до средневековья, является отголоском общих религиозные верований, которые могли зародиться еще в мезолите. Он отмечает также, что поклонение небесным оленям является повсеместной архаической стадией.40
Культ лося и оленя существовал у многих племён уже в неолите и бронзовом веке, о чем свидетельствуют петроглифы, писаницы, оленные камни Сибири, Кавказа и Европы. Некоторые исследователи считают, что в фольклоре разных этносов эти обитатели леса были вполне взаимозаменяемы. У некоторых народов культово-мифологическая значимости лося возросла и заняла место оленя, представляемого в виде созвездия.41
По всей видимости, древнего человека поразило сходство рогов оленя с ветвями дерева, что и послужило переносом образа мирового дерева на божественного оленя. Возможно, в представлении древнего таёжника, в образах оленя и сохатого воплощались тайга и мировое дерево жизни. Поэтому почитание мирового дерева, сохатого и оленя часто переплетались в одном культе.
Такое представление о связи мифологических знаков оленя и дерева присутствует у эвенов Якутии в предании о превращении ветвей мирового дерева в рога оленя и дальнейшем его рождении из дерева-космоса. Отнесённое к богам в знаковой символике, это животное эвены рассматривали как священное дерево.42
Солярный миф о космическом олене (лосе). У якутов сохранился солярный миф в шаманской легенде о трёх лосях, летящих в погоне друг за другом. Лось чёрной масти с белой мордой находился на облаках. К нему поднялся лось, мастью похожий на цвет волн, но, устрашившись, спустился. Первый лось стал его преследовать. Лось “водянистой” масти, спасаясь, налетел на третьего лося, который лежал на вершине высокой сопки. Между первым и третьим лосем началась борьба. Третий лось победил первого, полетел и мимоходом поломал ветвь дерева.43
В солярном мифе якутов присутствует эпизод борьбы лосей друг с другом и образы трёх лосей, сопки и дерева. Лоси передают символы трёх зон космоса. Первый лось находился на облаках - верхний мир. Второй был “водянистой” масти - нижний мир. Третий лось отдыхал на сопке - средний мир, где живут люди. Он стал победителем, но сломал ветвь дерева, тем самым нарушил порядок, или некоторое равновесие, ослабив верхнюю зону и придав силу нижней.
По-якутски созвездие Большой Медведицы называется ‘Арангас сулус’ (помост-звезда), Малая Медведица - ‘Тонгус арангас сулуса’ (эвенкийский помост-звезда). Сохатый же в ночном небе обозначал созвездие Ориона - ‘Тайахтах сулус’ (лосиная звезда). Мировое дерево (сохатый) проходило через Орион, т.е. мировая ось проходила по млечному пути (геомагнитному экватору). У эвенов в отличие от якутов, несмотря на близкое соседство, лось ассоциируется не с созвездием Ориона, а с Полярной звездой. Млечный путь - ‘Халлан сиигэ’ (небесный шов) у саха в солярном мифе называется дорогой, по которой Халлан Уола (сын неба) гнался за оленем.44
Этот сюжет распространён среди разных народов. У южносибирских тюрков в солярном мифе созвездие Ориона видится как три маралухи, за которыми гонится охотник.45 В древнеиндийской мифологии созвездие Мригаширша, состоящее из трёх звёзд, частично соответствует Ориону. Это созвездие видится, как голова антилопы, проезённая стрелой. Созвездие Адра соответствует ? Ориона и представляется в виде дикого охотника, гонящийся за антилопой.46 Зверь в зависимости от географической широты может изменяться, но остаётся первобытный смыл погони охотника за копытным животным с красивыми рогами на голове (олень, маралуха, антилопа).
Олень - мировое дерево. В архетипе олень сопоставляется не только с деревом, но и с горой. В якутском языке отмечается семантический сдвиг, - дерево ? лес - гора; ta (др.-тюрк.) - гора ? ‘тыа’ (саха) - ‘лес’. В древности ‘тыа’ могло означать ‘лес, растущий в гористой местности’. В других тюркских языках родственные слова ta, da - означает ‘гора’, в языках крымских татар и гагаузов - ‘лес’.47 В олонхо образы гор сравниваются с образами оленей: “Друг против друга взвились на дыбы // И застыли, окаменели навек. // Эти девять хребтистых гор, // Будто девять оленей, // Склонивших рога, // Готовых наброситься на врага.”.48 Сохатый, подобно оленю, в олонхо тоже сопоставляется с горами: “Словно могучие лоси-самцы, // Ощетинив шерсть на загривках крутых, // Сшиблись и застыли навек - // Так вот, острые горбя хребты, // Эти горы тесно сошлись”.49
Возможно, на мифологическом уровне олень и сохатый могли олицетворять лес и одновременно горы или горы, покрытые лесом. Предполагается, что в таких местах, а именно: в горах, покрытых лесом, предки тюркских народов, находившиеся ещё на стадии присваивающего хозяйствования, т.е. ещё до доместикации коня, когда они занимались охотой, рыболовством и собирательством, в их жизни олень был более значимым объектом на охоте.
С глубокой древности Восточная Сибирь не являлась оторванной от соседних регионов. Культурный прессинг на территорию Средней Лены с более южных широт отмечается с каменного века. Влияние Южной Сибири на территорию современной Якутии не прерывалось и в последующие периоды. А.П. Окладников, изучая археологические культуры эпохи палеометаллов бассейна Средней Лены, сопоставил начало местной культуры бронзового века со средней карасукской эпохой степной бронзы, а её конец - с тагарской курганной культурой. Причём заметил, что наибольшее сходство бронзовых вещей из Якутии прослеживается именно с карасукскими изделиями и что образцом и законодателем для северной металлургии являлся степной скифский мир.50
В скифском искусстве наиболее ярко проявилось изображение оленя, который выделяется как наиболее характерный признак. Он был широко распространён в евразийской степной и лесостепной полосе. В наскальной живописи бассейна Средней Лены среди изображений оленей и лосей наибольший интерес в этом плане представляют писаницы Бэс-Юрях на p.Амга и Суон-Тиит на p.Алдан (рис.6). Они выполнены в тагарском зверином стиле. Подобного типа животные были характерны для искусства тагарской культуры (Южная Сибирь, VII-III вв. до н.э.). Сходный рисунок зафиксирован на Томской писанице (1-е тысячелетие до н.э.). Эти рисунки относятся к бронзовому веку (карасукской эпохе в Южной Сибири).51
Среди наскальных рисунков бронзового века Средней Лены, на писанице Тинная солярный символ запечатлён на рогах сохатого. Зверь изображён в экспрессии бега с высоко поднятой головой и массивными рогами округлой формы. По мнению Н.Н. Кочмара, нарисованный сохатый воплощает мировое дерево, а его рога - ветви, на которых покоится солнце. В данном изображении присутствует синкретизм солнца и властелина тайги. В этот период в бассейне Средней Лены появляются писаницы с солярной символикой.52
По замечанию А.И. Гоголева, рассказы о божественных небесных оленях (тангара табалара) сохранились в фольклоре якутов, как о жертвенных и диких животных, в которых отразилось почитание их, существовавшее ещё в эпоху скифо-сакского времени.53 В олонхо «Эрэйдээх-буруйдаах Эр-соготох» об оленях сказано: “Что касается его леса, то он скрывает... диких северных оленей, принадлежащих только богу.”.54 В фольклоре осталось выражение: “тогус халлан юнэр муостара” (девять рогов-небес, которым молятся),55 т.е. рога одновременно являются ветвями дерева. Они простираются в верхнем мире, образуя небесные ярусы, которые населяли божества. По всей видимости, в древности люди почитали и справляли ритуальные обряды, посвящённые космическим оленям или лосям, воплощавшим мировое дерево-космос.
Название оленя, ставшее табу. Поскольку дерево, ветка и олень представляли один архетип, слова, обозначающие оленя и ветку, в индоиранских языках звучат похоже: (kha (др.-инд.), saka (др.-иран.), саг (осетин.) - ‘олень, ветка’. Такое созвучие в языках индоевропеисты Т.В. Гамкрелидзе и Вяч.Вс. Иванов объясняют тем, что уже в достаточно ранний период у этих народов название оленя табуируется, например, на эвфемическое обозначение ‘рогатый’ (метафорически ‘ветвистый’).56 Эвфемическое saka утвердилось у скифов для обозначения оленя-самца, так как во многих иранских языках для обозначения оленя вообще существуют термины с корнем gav, буквально означающий ‘корова’, в авестийском - gavasna, на фарси - [gv], пехлеви - gavazn, афганском - gavazn, осетинском - ‘гваз’ и т.д.57
В тюркских языках, в отличие от индоиранских, олень называется по-разному: geyik (тур.), suun (туркм.), bua (кирг., уйгур., узб.), иви (тув.), болан (башк., татар.), таба (як.) и т.д. Что касается названия олень ‘таба’ у якутов, то здесь имеется механический перенос с тюркского tebe - ‘верблюд’, а название верблюда в якутском - ‘тэбиэн’ является заимствованием с монгольского ‘темеген’ (верббжд). ‘Лось’ в якутском - ‘тайах’ соответствует тюркскому taylak - ‘верблюд 2-х лет’.58
А.И. Гоголев якутский корень ‘сах’ в слове ‘сахсагар’ (ветвистый, густо разросшиеся ветви, лохматый) сравнивает с иранским saka - ‘ветка, олень’, предполагая, что предки якутов могли называть оленя подобным однокоренным словом, которое сохранилось в названии божества Сах.59 С этим мнением солидаризируется Е.Н. Романова.60 Другое слово с корнем ‘сах’, связанное с понятием оленя, сохранилось в названии одежды ‘сагынгньах, сангыйах’ (оленья доха). Слово представляет собой аффиксированную форму ‘сагы + йах’.61 Возможно, предки якутов в древности называли оленя ‘саха (сах)’, и он мог быть одним из главных тотемов, но позже, со временем, это слово позабылось. Предполагается, что якуты не сохранили древнего названия оленя. Вероятно, это связано с языком табу, применяемым для тотемных животных. В якутском языке имеется архаическая поговорка “Аар саарга аатааммат аат” (ни под каким видом не произносимое имя).
Часто от покровительствующего животного начинали исчислять своё происхождение многие племена и роды. Со временем, он занял место рядом с предками. Тотема нельзя было убить, (он родич), но с другой стороны, в обрядах многих народов его убивали и торжественно съедали на ритуальном пиршестве. Точно так же было и с его именем; с одной стороны, его нельзя было произносить вслух, с другой - оно присваивалось племени, отдельным его членам и т.д.62
У северных якутов посвященное духу животное называют ‘кудьай’, у тувинцев ‘куудай’ (ездовой кастрированный олень; первоначальное значение - ‘серый конь’).63 В словаре якутского языка Э.К. Пекарского значение ‘кудай’ не выяснено, слово рассматривается только в сочетаниях Кыдай Баксы Тойон - божество, дарующий искусных кузнецов и могущественных шаманов; Кытай Баксыла - третий сын Верховного бога - Творца, служащий кузнецам трех миров.64 Теоним Кудай в языках южно-сибирских тюрков (сагайцев (хакасов), телеутов, алтайцев, щорцев) означает ‘бог’ и считается иранским по происхождению.65
Олень - посредник между мирами богов и людей. В погребальном обряде олень сопровождал умерших в потусторонний мир или в обитель предков. Поэтому, когда на похоронах убивали оленей, тем самым как бы символизировали транспортировку усопших в мир богов. В Южной Сибири в курганах Пазырыка были обнаружены погребальные колесницы, запряжённые лошадьми. У одной или двух лучших верховых лошадей, положенных в восточном ряду, были оленьи маски, украшенные большими золотыми рогами. Здесь кони имитировали священных оленей, которых они сменили на более поздней стадии.66
В.Л. Серошевский в конце XIX в., собирая якутский этнографический материал, отметил, что бедняки северных якутов во время похорон в качестве жертвенных животных часто использовали помимо прочего домашнего скота оленей.67 На этом олене в религиозных представлениях душа усопшего должна была отправиться на тот свет.68 Обычай убивать олень на похоронах у северных якутов, скорее всего, появился под влиянием природно-географических условий Севера и вряд ли является исконно якутской традицией. В то же время использование оленя в качестве “транспортного средства в потусторонний мир” может являться своеобразной реанимацией давно позабытого обычая, когда у далёких предков якутов, ещё проживавших на “юге”, до доместикации лошади существовал предполагаемый культ оленя.
В северном говоре якутов имеется слово ‘элик’ (дикий олень). В Южной Сибири у тувинцев-тоджинцев ‘элик’ - это ‘косуля’.69 В Центральной Якутии это слово сохранилось в одном из названий божества богатого леса Байанайя - Элик Хандагай. Байанай - хозчин-дух леса, покровитель охотников ездит верхом на олене. Шуба, в которую одет Байанай, сделана из шкуры оленя. Похоже, что древнейшее “божество”-олень не исчез полностью, а продолжал жить в якутском фольклоре в образе божества богатого леса.
В мифологии у саха демиург и глава богов Юрюнг Айыы Тойон имеет три эпитета: Юрюнг Айыы Тойон, Юрюнг Аар Тойон и Юрюнг Арт Тойон. Третье имя - Юрюнг Арт Тойон сохранилось в записях Г.В. Ксенофонтова.70 Иногда он выступает под третьим именем главы небес Сюгэ Тойон - бог грома.71 Сюгэ Тойон, помимо, того что он разит молнией нечистую силу и покровительствует скоту, он дарует жеребят, телят и детей.72 В этом он сохранил функции аналогичные древнему божеству тайги (сохатого, оленя), покровительствовавшему животным и рождению нового подрастающего поколения у всего живого (у людей и зверей). В боге творце в его основном качестве (творения) продолжилась функция древнего божества сохатого (рогатого оленя) - хозяина леса (собирательный образ леса и всех его обитателей), от которого зависело благосостояние древних охотников и собирателей.
Знак оленя в эпоху военной демократии. Богу грома поклонялись воины в период военной демократии, когда племена и роды “вступили на тропу войны”. Зооморфные образы божеств приобрели новое качество, в том числе и поклонение тотему оленю. Племенная верхушка, “аристократия”, демонстрируя свой особый статус, украшала себя соответствующими атрибутами. При раскопке скифских курганов, на телах погребённых были обнаружены татуировки в виде различных фантастических животных, среди которых просматриваются олени и их признаки.73
С подобными оленьими (лосиными) татуировками перекликается сюжет олонхо, в котором Нюргун Боотур, отправляясь в поход на богатырские подвиги, просит у божества богатого леса Баай Байаная удачи на охоте. Баай Байанай по-своему реагирует на его просьбу; появляется лось, который вызывает богатыря на бой: “Весёлый хозяин лесной, // Прославленный Баай Байанай; //...Перепрыгнув дремучий урман, // Только выше хвойных вершин // промелькнула шапка его... // Осмотрелся вокруг // Нюргун Боотур // И видит - огромный лось, // Выйдя из чащи, // Встал перед ним, //... Понял Нюргун Боотур - // Зверь его вызывает на бой.”.74
Богатырь побеждает сохатого, и после того, как он его убивает, он надевает шкуру лося на себя: “Шкуру с лося проворно снял; // Ещё мокрую, шкуру добычи своей // На колени себе расстелил; // Шкуру передних ног // На руки себе натянул; // Шкуру снятую с задних ног, // На ноги напялил себе.”.75 Эпизод, когда эпический богатырь натягивает на голое тело шкуру сохатого, передаёт тот же изначальный смысл, что и древние воины, украшающие своё тело татуировкой в виде оленя или лося.
Осетинский исследователь В.И. Абаев, рассматривая в Илиаде образ троянского коня, писал, что нужно быть готовым к тому пониманию некоторых существенных моментов в Илиаде, когда объяснение можно будет найти в мифах и обрядах народов Сибири. Захват Трои греками с помощью огромного коня, внутри которого жни спрятались, по структуре то же, что и борьба героев-шаманов в образе животного. В эпосе олонхо «Эр-Соготох», богатырь, снаряжаясь в поход, сначала раздобыл чудо-коня, затем нарядился в шкуру быка, глаза к глазам, рот ко рту и уши к ушам пригнал. Герои Илиады после безуспешных попыток сломить троянцев силой оружия, влезают в оболочку лошади, поскольку если естеством нельзя одолеть врага, то остаётся хитростью, колдовством; шаман приходит на смену воину.76
Сами воины в якутских олонхо часто сопоставляются с оленями, а воины-хосуны нередко принимают облик этого зверя.77 В олонхо богатырь Кюн Дьирибинэ сравнивается с оленем: “Грозный боец, // Горячий юнец, // Тешащийся отвагой своей... // В теле его закипела кровь, // В темя ему ударила кровь, // Потемнело от гнева в его глазах. // Как порой осенней // Пороз-олень, // Грузные наклонив рога, // Бросается на врага.”.78
Архаичный культ оленя сохранился и в шаманстве у северных якутов, именно в этом образе представляется мать-зверь, которую рисуют желтой охрой или кровью на бубне. Древние колдуны своим внешним обликом подражали божествам и духам. Атрибуты синкретического небесного оленя-птицы запечатлены в наскальной живописи Средней Лены в изображении “шамана” (колдуна) с бубном и распростёртым крылом, оленьими рогами на голове. Рисунок датируется раннежелезным веком (середина 1-го тысячелетия до н.э. - 1-е тысячелетие н.э.) (рис.4).79
В когдовской практике различные части оленя обладали волшебными свойствами. В Южной Сибири у тувинцев в одежде шамана (кама) сохранились оленьи детали (в частности, головной убор в передней части украшен подшейным волосом оленя, схематически изображает человеческое лицо).80 В скифском искусстве также присутствует синкретический образ, включающий в себя человека, оленя и птицы (рис.5).
Как отголосок архетипа оленя-птица-душа в олонхо говорится, что материнская душа может находиться в олене; богатырка из нижнего мира Кыыс Кыскыйдаан, желая выйти замуж за богатыря среднего мира Юрюнг Уолана, выдаёт ему тайну своего брата, сказав, что его душа находится в оленёнке Кэй Тугуте. Она рассказывает, как надо убить этого зверя, чтобы умер её брат: “Тропы тайные выслежу я, // Где бродит зверь его Кэй-Тубут; // В теле этого зверя живёт // Материнская // Воинственная душа // Брата лютого моего. // Заколдованный этот зверь // Был порождён и взращён // На бурном северном // Склоне небес. // // Если этого зверя поймать, // Если вырвав заживо // Сердце его, // Сжечь в огне, - // Истребится тогда // Материнская, злая его душа.”.81 Мифологический зверь Кэй Тугут (Тубут), о котором говорит богатырка нижнего мира Кыыс Кыскыйдаан, представляется в образе оленёнка с рогами. Слово ‘тугут’ в якутском означает ‘оленёнок’.
В олонхо «Эрчимэн Бэргэн» в груди оленя находится сосуд с живительной влагой: “Айз-богатырь, // В местах тех бродивший, // Свернул на пустырь. // Он сына срединного мира // Тотчас // Узнал и отнёс // На цветущий алас, //... Затем грудь оленю рассёк // И оттуда // Он с влагою вынул // Подобье сосуда, // Склонился к Бэргэну // И губы смочил // Той влагой, дарящей // Источники сил. // // У витязя губы // Зардели цветком, // Потухшие очи // Блеснули лучом, // Расплылся туман // И развеялся сон, // Вновь силу и бодрость // Почувствовал он.”.82
В глубокой древности предки тюркских народов проживали в горно-таёжной зоне Сибири. В период присваивающего хозяйствования до доместикации лошади, когда люди занимались охотой, рыболовством и собирательством, олень представлял наиболее важный объект на охоте. Культ оленя-лося был значимым, он олицетворял собой тайгу, и поэтому специально посвященный олень в религиозных представлениях, подобно мировому дереву, осуществлял связь с небесными божествами. По всей видимости, можно предполагать, что у далёких предков якутов, как и у других народов Сибири и Центральной Азии, в древности существовал культ оленя - солнечного божества.

I.3. ОРЁЛ - ПОВЕЛИТЕЛЬ СОЛНЦА

У сибирских народов культ орла непосредственно связан с деревом-космосом. У якутов божественный орёл доставляет душу будущего шамана на это дерево и там выступает в роли учителя. В олонхо верхняя крона мирового дерева уходит в верхний мир, т.е. олицетворяет верхнюю зону космоса. На самой её верхушке восседает орёл :“Не буря, громом гремя, // Не буран, завирухою шелестя, // Не бушующий вихрь степной, // К небу поднимающий пыль, - //... Послышался крыльев могучий шум, // Послышался перьев железных звон... // Сверкая, как падающая звезда, // Полыхая столбом огня, //... Опустился медленно из облаков // На вершину древа Аар-Лууп // Полосатый небесный орел. // Склонив железный кованый клюв, // Схожий с девятипудовым кайлом, // Трижды, четырежды распластав // Исполинские крылья свои, // Всем огромным телом он сел // На звонкой макушке ствола // Священного древа земли.”.83
Орёл стал первоучителем и покровителем шаманов. У якутов он - родоначальник и творец шаманов, высиживающий в железной колыбели яйцо, из которого вылупляется ребёнок, которого он воспитывает шаманом. Сам шаманский кафтан является имитацией орла, в которой фигурируют его основные части тела: широкие рукава - крылья, длинная бахрома - перья, сзади имеется хвост и т.д.84 В сакральной символике бубна, как в средстве передвижения в потусторонний мир, сочетались образ копытного животного и птицы. Бубен шамана у якутов делается из шкуры лошади, он также имеет “рога” и “уши”, к его обечайке кожаным ремнём прикрепляются маховые перья орла.
Культ орла у якутов получил особенно сильное развитие. Табу распространялось не только на убийство орла, запрещалось есть его мясо, а, найдя мёртвого или нечаянно убив, нужно было обязательно похоронить его на арангасе с соответствующими атрибутами. Тело мёртвого орла оборачивали в чистую бересту, брали в охапку, шли задом в лес, где устраивали высоко на дереве лабаз и оставляли там тело с заклинаниями: “Великий дедушка-господин! Возвратись к своим создавшим тебя предкам, не гневаясь на меня: я поднял твои серебряные кости, я положил в лабаз твои медные кости!” Орла, оказавшегося поблизости от юрты, кормили.85
Орла, как знаковый символ, можно считать одним из древнейших прообразов, присутствующих в мифологиях разных народов, не связанных между собой генетическим происхождением. Универсальность такого явления, скорее всего, можно объяснить тем, что у людей на подсознательном уровне, независимо от этнической принадлежности, на одни и те же явления в природе возникают одинаковые ощущения и понятия. На это не раз обращали внимание многие учёные. Ещё в начале ХХ в. этнограф Л.Я. Штернберг указывал на сходство культа орла у якутов и у других племён Сибири и далее вплоть до Скандинавии. Причём он сделал акцент на том, что наибольшая близость в культе орла присутствует у якутов и западные финнов.
В отношении происхождения этого культа Л.Я. Штернберг высказал предположение, что необычайная сила хищного пернатого, несравненная мощь его полёта, уносящая в самую недосягаемую высь, поразила воображение древнего человека. “Страшный огонь” в его глазах ассоциировался с огнём - земным солнцем. По своему положению орёл находился ближе всех к дневному светилу и вполне подходил на роль теоса. Он был не агрессивен по отношению к человеку. Возможно, с этим связано появление представлений о его благородстве и покровительстве людям. Многие племена признавали орла своим тотемом. У якутов культ орла тесно связан с культом предков. Эго эпитет Хотой Айыы - киси тёрдё означает ‘предок людей’. И, наконец, его прилёт совпадал с наступлением весны, что дало повод называть начало весны “прилётом божественного орла”. Неслучайно у целого ряда народов: якутов, чулымских тюрков, самодийцев, нивхов и т.д. март называется месяцем орла.86
Орёл, несущий людям солнце, свет, тепло и добро. В религиозных представлениях саха весной божественный орёл несёт в своих когтях солнце. От взмахов его гигантских крыльев поднимается ветер. Вследствие этого в феврале дуют особенно сильные ветры. Орел, т.е. птица, составляет один архетип - ветер, воздух, душа. В период смены сезона происходит ожесточённая борьба между весной, которая в этот период видится в образе орла, и зимой - в обличии быка.
Другой солярный миф у якутов, передающий идею смены сезона, в котором глава божеств абаасы, населяющих три нижних яруса верхнего мира Улуу Суорун Тойон в образе медведя убивает лося, перекликается с мифами жителей тайги. Этот сюжет у якутов мог быть воспринят от тех племён и родов, которые населяли бассейн Средней Лены до прихода тюрков-коневодов.
Представление о смене времён года у якутов, в образах терзания быка пернатым хищником, является исконным и отличается от соседних народов Севера. Вероятно, предки якутов могли принести с собой данный сюжет с “юга”, поскольку материальная и духовная культура коневодов и скотоводов Средней Лены (Туймаады), “южного”, центральноазиатского происхождения.
Д.В. Черемисин, исследуя ирано-тюркские связи в области мифологии, отметил очень древние иранские параллели в тюркских материалах на примере роли мифологической птицы в годовом природном цикле в якутской «Песне о наступлении года» и в древнеиранском тексте из «Авесты» (Vid. V, 12, 13). Он отметил, что оба эти отрывка идентичны по содержанию. Мифологические образы в якутской «Песне о сотворении Вселенной» он возводит к иранским мифологемам.87
Схожий сюжет отмечен у ранних кочевников VIII-III вв. до н.э. Сцена борьбы и терзания копытного (быка, барана, козла, оленя или лошади) хищником (орлом, грифоном, львом или барсом) представлена по всему степному поясу от Сибири до Карпат в период от ранней до поздней скифо-сакской эпохи (рис. 11). Е.Е. Кузьмина считает, что символика борьбы и терзания является иллюстрацией солярного цикла; кругообращения солнца в верхнем и нижнем мирах, борьбы дня и ночи, лета и зимы. Подобные сюжеты часто встречаются на жертвенных плитах, использовавшихся на новогодних торжествах, когда праздновали весной возрождение и торжество природы.88
Смысл идеи смерти быка-зимы в архетипе было равнозначно рождению орла-весны. Иллюстрация терзания в скифо-сакском круге племён, по предположению С.И. Руденко, является ближневосточной по происхождению, проникшей в степи ещё в доахеменидское время. По его мнению, изображение грифона в Южной Сибири представляется типичным для Ассирии.89
Представления о борьбе хищника (льва) с копытным (быком), олицетворявшие смену сезона существовали на Ближнем Востоке. Ещё шумерские звездочёты следили за сменой небесных светил и их цикличностью определяли разделение года. В конце 4-го -3-ем тысячелетии до н.э. в Месопотамии 10 февраля начинался цикл земледельческих работ. В этот день созвездие Льва с Царской звездой находились в зените, а Плеяды (звезда Быка) исчезали с небосклона и в течение 40 дней не наблюдались. Таким образом, сцена борьбы хищника с копытным в искусстве многих народов символизировала весеннее возрождение природы. Это подтверждается ещё и тем, что часто подобные мотивы изображались на фоне дерева жизни или прорастающего злака.90
Изображение жертвоприношения быка на фоне дерева или прорастающего злака отражало природное явление. Вообще сюжет терзания хищником копытного широко распространён среди разных народов, причём не обязательно родственных. Различия касались лишь деталей и трактовок, но сохранялся общий смысл.
Бык, как представитель силы, противостоящий хищному зверю или пернатому, почитался многими этносами. Некоторые элементы почитания этого животного у разных народов могли восприниматься от своих соседей. Считается, что название быка: (k(z (др.-тюрк., тур., азер., уйгур.), огус (як.), угыз (татар.), вГр (чуваш.) - тюрки унаследовали от ираноязычных кочевников, или других индоиранцев, поскольку проявляемые формы в тюркских языках указывают на исключительную древность заимствования; у индоиранцев бык называется ux(a (авест.), u (санскр.), okso (тохар.).91
Во 2-м тысячелетии до н.э. основнлм жертвенным животным в Центральной Азии был бык, позже его заменил конь. Жертвоприношение коня у мирового дерева, как знакового эквивалента жертвенного столба, связанного с космогоническими представлениями, восходит к индоиранскому единству и сохранился в основные чертах в знаковых образах материальной культуры тюрков.92 В древнем культе хищных птиц у тюркских народов наблюдается связь с процессом возрождения природы и, как следствие этого, идея влияния их на плодородие природы, плодовитость диких и домашних животных и самого человека.93
Инкорнации солнца воплотились в облике Ёксёкю - трёхглавого царя-орла (иногда о двух головах и даже о восьми). Он восседает на самом высоком небе и в знаковой символике обозначен в виде навершия на главной ритуальной коновязи (рис.1). Подобного типа изображение орла с тремя головами присутствует в скифском искусстве (рис.2.). Три головы орла Ёксёкю могли означать три положения солнца на небосклоне: первая голова - это восходящее солнце, вторая голова - зенит и третья - закат (рис.3).
В олонхо древние богатыри саха могли принимать облик трёхгогового орла - Ёксёкю: “Через голову перевернувшись, Нюргун // В огромного превратился орла, // Могучего, о трех головах, // Солнце заслоняющего крылом, // Месяц закрывающего плечом, // С когтями, как восемь // Кос-горбуш, // Торчащими вкривь и вкось, // С клювами, словно три пешни, // Словно три тяжелых кайла... // Превратился Нюргун Боотур в орла // В чешуйчатом железном пере, // Похожем на черный лес // Широких длинных мечей, // С крыльями, гудящими на лету, // С длинным раздвоенным хвостом, // С перьями железными, как лезвия // Отточенных на битву мечей.”.94
В подобного орла могли превращаться не только мифологические герои саха, но и их враги. В олонхо «Эрчимэн Бэргэн» богатырь враждебного мира превращается в орла Ёксёкю: “Слетел Эксекю - // Чукунур-богатырь - //...Чудовищем смрадным, // Повсюду он давит // людей беспощадно. // Грозой налетев, // Сокрушил всё до тла, // Земля ещё чёрной // Такой не была.”.95 В другом олонхо «Нюргун Боотур Стремительный» богатырь нижнего мира абаасы Эсэх Харбыыр, во время боя с богатырем среднего мира Нюргун Боотуром, обращается за помощью к удаганке нижнего мира Ытык Хахайдаан, которая принимает облик трехголового орла: “Распахнулся темный провал, // Словно зияющее жерло // Чудовищной дымоходной трубы... // Оттуда вылетела, свистя, // Трехголовая, // С раздвоенным хвостом, // Которым играл безумный илбис, // Взвилась на крыльях железных своих, // Перьями кованными звеня - // Острыми, как лезвия // Копий отточенных боевые, // С хищно изогнутыми когтями // На медных лапах кривых, // Взмыла птица огромная // Эксэкю... // Медленно опустилась она // На вершину ближайшей горы, // Где шесть железных деревьев росло; // На корявые их суки, // На ржавые их верхи // Села птица, // Простерлась, // Как черный костер, // Устремила огненные глаза - // Молнией бьющий взгляд // В спину богатыря, // Сына небесных айыы, // Чтобы смертоносным лучом // Дюжее тело его пронзить, // Душу его поразить.”.96 Божественного орла почитали не только мифологические саха, но и их враги, с которыми они воевали.
Поскольку душа, подобно птице, могла летать, её в знаковой символике часто изображали в виде птицы. В рунических текстах97 в честь древнетюркских вождей Кюль-тигина и Бильгн-тоньюкука смерть выражена словом u(a-bardy - ‘наверх ушёл, т.е. улетел’.98 В мифологических представлениях саха души ещё не родившихся в среднем мире людей покоятся в чашах (гнёздах) на ветвях дерева-космоса, вершина которого находится в верхнем мире. Трёхголовый орёл, означающий восход, зенит и закат солнца, в ритуальной символике находится на верху коновязи сэргэ, в центре круга. В таком виде, в смысловом значении он соответствует понятию божественного орла, несущего в своих когтях свет, солнце, весну, тепло и добро. Сюжет ожесточённой борьбы и победы мифологического орла, олицетворяющего весну над быком, олицетворяющим зиму, у саха обнаруживает параллели с сюжетами терзания хищником копытного у ранних кочевников VIII-III вв. до н.э.
Мифологический орёл - представитель верхней зоны космоса - имеет солярное значение и ассоциируется с самим солнцем и даже считается его повелителем. Глава богов Юрюнг Айыы Тойон часто выступает в образе орла. Пернатый хищник связан с верхней частью, с вершиной мирового дерева. По своей архаичности мифологический орёл может потягаться с аллегорическим образом оленя. Культ орла в традиционной культуре якутов чрезвычайно развит и уступает разве что культу коня, который появился позже.

I.4. БЕЛЫЙ КОНЬ

Среди якутских племён и родов до XVII в. наиболее многочисленными были кангаласцы. По численности они превосходили все остальные племена и роды, проживавшие в бассейне Средней Лены (Долины Туймаады). По своему хозяйственному укладу помимо разведения крупного рогатого скота, охоты, рыболовства и собирательства они занимались коневодством. Оно стояло у них на первом месте. Их предки - кочевники разводили лошадей. Это во многом определило мировоззрение этого этноса. Культ коня являлся, пожалуй, чуть ли не самым значимым в культуре якутов. Главнейший бог, демиург - создатель Вселенной часто видится в облике белого жеребца.
Вплоть до XX в. лошадь в жизни якута имела большое значение: табуны лошадей были мерилом богатства; лошадь как транспортное средство использовалась даже далеко за полярным кругом; жеребячье мясо и внутренности употреблялись в пищу; из кобыльего молока приготовлялся кумыс, а шкура, грива и хвост использовались как материал для изготовления одежды, различные вещей и предметов быта; из копыт в древности нарезали пластины для доспехов и т.д.
Множество ритуальных предметов украшено элементами коня (голова, копыта и т.д.). Во время весенне-летнего торжества природы якуты приносят свой самый драгоценный дар - коня белой масти - величайшему Юрюнг Айыы Тойону. Жеребца выпускали на свободу: кровью нельзя было осквернить Творца, устраивать в его честь кровавые жертвоприношения. С этого дня этот жеребец становился священным. Никто не мог причинить ему вред. В случае, если он попадал в беду, ему необходимо было оказывать помощь.
В духовной культуре, в олонхо, из всех животных лошадь занимает одно из главных мест. Богатырский конь является обязательным спутником героя, помогает своему хозяину советами, спасает в случае опасности, он умеет летать и говорить на человеческом языке.99 В олонхо богатырский конь рождается для подвигов и заранее определен богами тому или иному герою: “В те незапамятные времена // Повелел Дьесегей - создатель коней, // Чтобы близ человека конь вырастал, // Чтобы другом он человеку стал.”.100 Богатырский конь наделён силами волшебства: “Эй назначенный мне судьбой, // Хозяин мой удалой, // Чего испугался ты? // // В огнях, в громовых, // В облаках Дьесегей // Пролетающий над землей, // С небесных пастбищ меня пригнав, // Такой мне давал наказ: // Если твой // Наездник-тойон // В чужих краях в беду попадет // И страх на него нападет, // Ты ему тогда послужи, // Сокровенное слово скажи...”.101
Конь в олонхо является полноправным героем со своей собственной историей. Например, конь Суордаайы Скакун, проигравший скачки, с обидой говорит победителю Вороному, который, чтобы его не узнали во время состязаний, принял другое обличие: “А ты, на грани блестящих небес // Стоя рожденный конь, // Летающий громовой стрелой // Скакун Вороной! // Хоть в чужом обличье // Явился ты, // Хоть в обманном образе ты неказист, // Но я тебя сразу узнал! // Ведь мы когда-то // Вместе с тобой // Паслись, росли // На привольных лугах // Солнечных пределов айыы... // // В табунах Дьесегей, // Бога коней, // В косяке Кюре Дьесегей Хотун - // От Большого Небесного Жеребца, // Мы близнецы родились! // Мы выношены утробой одной, // Мы выкормлены одним молоком... // Так неужто // Ты не узнал меня? // // Ты зачем огненным // Дыханием своим // Спину мою // Спалил до костей, // На крестце могучем моем // Толстые мышцы прожег // До округлых // Почек моих? // Ты зачем //...Пустил меня скакать впереди // И, напирая грудью потом, // Гнал меня, // Передышки мне не давал, //...Перегон для меня // Непосилен был, // Пересохла жидкость // В суставах моих! // Обижен я на тебя! // Не увижусь больше с тобой! // Не прибегу // Скакать и играть // Рядом с тобой // На небесный луг, //...Так, негодуя, Жалобно ржа, Все дальше небесный конь улетал.”.102
Конь, символизирующий небесного бога. В преданиях кангаласских якутов на первом Ысыахе Эллэй произносил благословение алгыс, посвящённое Юрюнг Айыы Тойону. Во время проведения обряда выпал крупный дождь.103 С подобным эпизодом перекликается якутская легенда «Шаман Эргис», в которой говорится, что, когда служитель культа айыы по имени Эргис проводил Ысыах, то на середине неба появилось белое облако, из которого показывался бог лошадей Дьёсёгёй (у некоторых кангаласских племён Дьёсёгёй приравнивался Юрюнг Айыы Тойону) в образе белого жеребца и громко ржал. После этого выпадал снег и тогда год был урожайным.104 На Ысыахе сразу после благословения Юрюнг Айыы Тойону главный исполнитель обрядов посвящал благословение алгыс Дьёсёгёю.105
Как видим, жеребец наделён оплодотворяющими функциями. В легенде, записанной в 1886 г. в Баягантайском улусе В.Л. Серошевским, сообщается о том, что бог сначала сотворил коня, от него произошёл полуконь-получеловек, от него родился человек.106 В олонхо «Сын лошади Аталами Богатырь» расказывается об одинокой лошади, которая родила человека.107 Таким образом, в сотворении человека принимает участие конь.
В олонхо дерево-космос Аар Кудук Мас - это коновязь демиурга. Коновязь в архетипе помимо того, что это космос или мировое дерево, одновременно ещё и фаллос божественного жеребца, как элемент отцовского начала. Схожее представление существовало в Элладе, где космос представлялся в виде гигантского фаллоса.
В ритуальной символике якутов вторым по значению после коновязного столба Тойон сэргэтэ (с навершием из трёхглавого орла) является сэргэ с навершием их четырёх голов лошадей, смотрящих на четыре стороны света. Подобная комзжзиция из четырёх голов лошадей перекликается с центрально-азиатским “сенегровым колесом” на оленьем камне из аймака Дзавшан (берег оз. Айринг-нур), также состоящим из четырёх голов коней, только расположенных в вихревом движении и считается символом солнца, а кони - его инкорнациями. Следует упомянуть, что у индоиранских племён колесо - это тоже символ солнца.108
Навершия коновязных столбов у якутов могут иметь разные количества лошадиных голов. То же самое можно сказать и о “сенегровом колесе” ранних кочевников степей Евразии. Так, например, на оленном камне из с.Константиновка Николаевской области имеется крупное изображение свастики из шести голов коня.109 Четыре головы лошади, смотрящие по четырём сторонам света, могут означать четыре положения небесного светила: первая - восход, вторая - зенит, третья - закат, а четвёртая - надир, ночное солнце, невидимое за горизонтом. Если смотреть на эту композицию сверху, то получается крест в круге. Простейшая форма колеса имеет четыре линии под прямым углом. Отсюда символика креста, первоначально связанная с культом солнца. Например, слово ragio одновременно означает спицы колеса и лучи солнца. Производные от этого слова: радиус - круг и радиация - излучение. Колесо очень рано начало отождествляться с солнечным диском.110
Погребение с конём. Как постоянный спутник человека конь сопровождал умершего в потусторонний мир. У якутов конь стал обязательным элементом погребального обряда. В традиционной культуре погребальный обряд, как часть представлений о загробной жизни, является наиболее консервативным и менее подвержен изменению. Именно поэтому данный обряд представляет особый интерес, он помогает реконструировать прошлые религиозные представления.
У якутов до XVIII в. сохранился погребальный обряд для представителей своей аристократии. Четырёхугольная яма с внутренней, одностенной или двустенной бревенчатой камерой, внутри которой помещалась колода с покойником, сверху устанавливалось внутреннее перекрытие - навес, покрывавшееся берестяными полотнищами. Сопроводительный инвентарь состоял из личных вещей, оружия и чаши. Вместе с хозяином на тот свет его сопровождал раб, а также лошади в отдельной камере или поблизости от могилы хозяина. Сверху над могилой вместо насыпи устанавливался чардаат - надземный деревянный низкий двускатный сруб. Вокруг могилы сооружали деревянные коновязные столбы сэргэ, увенчанные макетами белых коней или их шкурами. А начиная с XIX в. - просто коновязные столбы без лошадиных шкур или иной их имитации.111
Данная конструкция погребения восходит к раннему средневековью. В 921- 922 гг. на р.Волге побывал арабский путешественник Ахмед ибн Фадлан. Он описал похороны тюркского (гузского) кагана. По его сведениям, умершего погребали в грунтовой могиле, которая напоминала дом, туда же складывали различный инвентарь, а в руку усопшего давали деревяннуо чашу с набидом. Затем там его сжигали и сооружали над ним навес. Сверху всё засыпалось землёй. Возле могилы на деревянных стойках водружали шкуры лошадей. В их представлениях, лошади должны были переправить кагана в мир богов.112
В свою очередь, погребение с конём и детали конструкций древнетюркских курганов обнаруживают параллели с более ранними эпохами. Характеристику наиболее раннего погребения кочевников оставил античный историк Геродот, описавший похороны скифского царя. Тело умершего было захоронено в большой четырёхугольной грунтовой яме. Внутри ямы помещалась камера, внутри камеры - перекрытие, которое сверху засыпалось землёй. Вместе с мёртвым царём погребали вестника, конюха, повара, виночерпия, наложницу, а также коней и первенцев от других домашних животных и т.д., в том числе золотые чаши. Сверху над могилой делали большую насыпь. Спустя год после похорон убивали 50 самых красивых коней и 50 человек. Вокруг надмогильной насыпи ставили деревянные стойки и ободья, поднимали удавленных всадников и лошадей.113
Помимо описания похорон скифского царя Геродотом, имеются археологические материалы погребений скифо-сакских курганов от Сибири до Причерноморья. Особенно знамениты пазырыкские курганы в Горном Алтае. Возможно, что появление скифо-сакской культуры в Южной Сибири (Горном Алтае) относится ко второй половине VIII - VII вв. до н.э.114
Пазырыкские курганы скифов - это поистине грандиозные сооружения. Глубина могильной ямы, ориентированная по сторонам света, достигала более 6 м, площадь - в среднем около 40 м2. Внутри ямы делался сруб из толстых брёвен с одинарными или двойными стенами. Сруб ставился на пол из толстых плах. Бревенчатый потолок при двустенной камере делался двойным. Он покрывался берестяными полотнищами и сверху засыпался грунтом. Берестой, в некоторых случаях полосками оклеивали колоды-саркофаги. Над могилой делали насыпь высотой от 1,75 до 3,75 м, площадью от 24 до 58 м.115
В ходе работ археологических экспедиций 1980-1990-х годов на территории Горного Алтая были исследованы памятники позднескифского (Шибинского) этапа пазырыкской культуры (могильники: Бике I, Айрыдаш III, Ороктой, Ороктой-Экэ, Усть-Эдиган и др.). На основе данных планиграфического и сравнительного анализа наблюдения над погребальной обрядностью был систематизирован археологический комплекс позднескифского времени Горного Алтая и были представлены решения вопроса о возможности генетической преемственности пазырыкской и булан-кобинской культур.
В результате сравнительного анализа обеих культур, ещё раз подтверждён вывод Д.Г. Савинова, Ю.Т. Мамадаева и других исследователей, что булан-кобинская культура сформировалась на местной, т.е. пазырыкской основе. Пазырыкское население продолжало жить на территории Горного Алтая вплоть до рубежа эр. В эволюции погребального комплекса пазырыкской культуры на Шибинском этапе (III-I вв. до н.э.) присутствуют элементы старой скифской и новой хунно-сарматской культур.
Изменения в погребальной обрядности ранних кочевников в сторону упрощения надмогильных и внутренних сооружений, а также расположения умерших и сопроводительных захоронений коня и инвентаря, начавшееся ещё в раннескифское время было результатом как внутренней эволюции так и внешних импульсов. Предположительная датировка позднего этапа таштыкской археологической культуры VI в.116 Политические события в Центральной Азии на рубеже II-I вв. до н.э. не привели её культуру к полному исчезновению. Она вступила на качественно новую ступень и продолжила своё дальнейшее развитие в булан-кобинской культуре гунно-сарматского облика.117
Многие исследователи кочевнических культур евразийских степей обратили внимание на сходство и даже идентичность многих элементов таштыкской (I в. до н.э. - V в. н.э.) и забайкальской (хуннской) культур, особенно в обряде захоронения. Это - наличие в могильных ямах срубов, в которых помещались колоды. На поверхности - невысокие надмогильные сооружения.118 Более того, анализ всего комплекса этнокультур кочевников (от хуннского времени до эпохи средневековья), показывает, что их генезис восходит к культуре ранних кочевников. Когда же после скифо-сакских и хунно-сарматских племён в степях появились тюрки, консервативный погребальный обряд во многом не изменился. Аналогичное внутреннее устройство могил - внутреннее перекрытие (навес над покойником) прослеживается в погребениях алтайских тюрков VI-VIII вв.119
Конечно, конструктивные детали надмогильных сооружений у самих саков и у древних тюрков были различны. Так например, погребения среднего пазырыкского этапа на Алтае (VI- начало II в. до н.э.) различаются деталями погребального обряда и инвентаря.120 Тем более это касается скифо-сакских курганов на всём протяжении степей от Центральной Азии до Причерноморья. Внешний вид курганных насыпей ранних кочевников на грунтовой поверхности в зависимости от ландшафта сооружался из разного материала: в Причерноморье - из земли, в Горном Алтае - из камня. Данные различия в надмогильном сооружении произошли без видимых изменений в идеологии. Это как раз тот случай, когда различия в приёмах захоронения не означала изменения в идеологии. Погребальный обряд в Степи во многом сохранялся и в последующие периоды. В эпоху средневековья погребальный обряд кочевников, обитавших на всей территории от предгорий Алтая до Дуная, в определённом смысле даже поражает необычайным единообразием.121
В новых природно-географических условиях, в зоне вечной мерзлоты и северной тайги, потомки переселенцев с “юга” - якуты - возводили вместо огромных надмогильных земляных или каменных насыпей, деревянные двускатные сооружения, окруженные деревянными столбами. Деревянное надмогильное сооружение является, пожалуй, единственным принципиальным отличием в погребальной конструкции между саха, древними тюрками и саками.122
Погребальная камера у знатных скифов, древних тюрков и саха по внешнему виду из себя представляла дом с четырьмя стенами с крышей и бревенчатым полом; это тоже жилище, но для усопшего. В религиозных представлениях древних саха, на востоке находился верхний мир, и там зарождалась душа. Поэтому умерших ориентировали так, чтобы лицо смотрело в сторону восхода солнца. Аналогичное положение умерших в могилах прослеживается у скифов и у некоторых тюркских племён.123
В погребальном сооружении лошадь находилась с умершим хозяином, её хоронили в соседней камере или за пределами, но рядом с могилой. Общая композиция скифо-тюркской могилы - курган со столбами, обращёнными к небу, - также имеет сходство с могилами с древними индийцами. Она фрагментарно описана в «Ригведе» и называется “домом Ямы”, в котором покойный и умершие предки вместе прикованы к столбу, через который они осуществляют связь с небом.124
Тюркоязычные предки якутов, переселившись в бассейн Средней Лены оказались в новых природно-климатических условиях. По всей видимости, данное переселение было вынужденным, иначе как объяснить, почему они обосновались в местах, где “мороз, выжимает слезы из глаз”. В солярном мифе конь, воплощающий лето, борется с быком, воплощающим зиму. Повествование вызывает симпатии якутов к гордому коню, но бык одерживает победу. Печальное завершение предания объясняет для якута почему зима становится длиннее лета.125
В знаковой символике мировое дерево изображается в виде коновязного столба, который в архетипе соответствует фаллосу белого жеребца, оплодотворяющего и тем самым зарождающего новую жизнь. Конь как воплощение Юрюнг Айыы Тойна символизировал творческое начало.

* * *

Рассматриваемые солярные образы у саха соотносятся с различными частями мирового дерева.
* Реконструируемый образ мифологического оленя - “солнечного божества” в знаковой символике соответствовал верхней части мирового дерева. На его рогах - ветвях-небесных ярусах - располагались души, ещё не родившихся в среднем мире.
* Божественный орёл - повелитель солнца - в основном ассоциируется с вершиной мирового дерева. Орёл, т.е. птица и душа, составляли один архетип. В образе птицы душа переносится из верхнего мира в средний, где она обретает новую жизнь.
* Ритуальный конь и мировое дерево входят в единый комплекс мифологических представлений. В знаковой символике мировое дерево изображается в виде коновязного столба, а в архетипе соответствует фаллосу белого жеребца, оплодотворяющего и тем самым зарождающего новую жизнь.
Солярные образы в виде оленя, орла и коня у народа саха, сохранившиеся в эпосе олонхо в основном, по-видимому, являются наследием тюркоязычных племён, поскольку почитание культа айыы связывают с этими племенами.
1 Окладников. Указ. соч. С.257-258.
2 Нюргун Боотур Стремительный. Песнь первая. С.10.
3 Там же, С.11.
4 Лелеков Л.А. (Москва). Ахурам(зда. - С.77. //Мифологический словарь /Гл.ред. Е.М. Мелетинский. - М.: Сов. энциклопедия, 1991. - 736 с. С.77; Щербаков В.И. Где жили герои эддических мифов? (Новое в жизни, науке, технике. Сер.”Знак вопроса”; № 9) - М.: Знание, 1989. - 48 с. С.42; Щербаков В.И. Как был открыт город богов. - С.37-61. //Книга тайн. Сб. /Предисл., выбор и обзорные В. Щербакова. Художник К. Панцулая. - М.: Общество по изучению тайн и загадок Земли, 1991. - 304 с., ил. С.54; Терапиано Ю. Маздеизм. - М.: “Сфера” РТО, 1992. - 112 с. С.15.
5 См.: Гоголев. Якуты. С.21.
6 Линденау. Указ. соч. С.45; См.: Гоголев. Якуты. С.21; Гоголев. Эпико-мифологический мир саха. С.13.
7 Романова. “Люди солнечных лучей с поводьями за спиной”. С.104.
8 Нюргун Боотур Стремительный. Песнь первая. С.22.
9 Там же. С.24.
10 Ястремский. Указ. соч. С.198; Сагалаев А.М. Урало-алтайская мифология: Символ и архетип. - Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1991. - 155 с. С.72-73.
11 Сагалаев. Указ. соч. С.73.
12 Там же. С. 61, 35.
13 Нюргун Боотур Стремительный. Песнь вторая. С.49.
14 Там же. Песнь первая. С.17.
15 Там же. Песнь третья. С.102.
16 Кулаковский. Указ.соч. С.42.
17 Сагалаев. Указ. соч. С.24.
18 Олонхо [Эрэйдээх-буруйдаах Эр-соготох (Обремененный печалью и виной, одинокий мужчина)]. С.114.
19 Алексеев Н.А. Традиционные религиозные верования якутов... С.74.
20 Русско-якутский словарь. /Под ред. П.С. Афанасьева и Л.Н. Харитонова. Ок. 28000 слов. - М.: Сов .энциклопедия, 1968. - 720 с. С.697.
21 Нюргун Боотур Стремительный. Песнь вторая. С.50.
22 Габышев Е.С. Арангасные могилы. - С.85-88. //Человек и Север: исторический опыт, современное состояние, перспективы развития. Материалы региональной межотраслевой науч.-практической конференции. Якутск. 12-13 октября 1992 г. - Якутск: ЯНЦ СО РАН, 1992. - Ч.I. - 152 с. С.87; Габышев Е.С. Погребальная “чара” в якутских могилах. - С.65-66. //Материалы по археологии и этнографии Сибири и Дальнего Востока: Тез.докл. XXXIII РАЭСК /Под ред. В.С. Зубкова. - Абакан: Абаканский государственный педагогический институт, 1993. - 70 с. С.66.
23 Ксенофонтов.. Шаманизм. С.149.
24 Сагалаев. Указ. соч. С.124-125; Габышев. Арангасные могилы. С.86.
25 Ванштейн С.И. Тувинцы-тоджинцы. Историко-этнографические очерки. - М.: Изд-во восточной литературы, 1961. - 204 с. (АН СССР Институт народов Азии, тувинский научно-исследовательский институт языка, литературы и истории) С.192.
26 Сагалаев. Указ. соч. С.107; Габышев. Погребальная “чара” в якутских могилах. С.66.
27 Нюргун Боотур Стремительный. Песнь первая. С.32.
28 Габышев. Погребальная “чара” в якутских могилах. С.66.
29 Нюргун Боотур Стремительный. Песнь первая. С.19.
30 Традиционное мировоззрение тюрков... С.32.
31 Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. - М.: Наука, 1988. - 782 с. (АН СССР. Отд-ние истории ордена трудового красного знамени ин-т археологии) С.64-65.
32 [Геродот. История] /Пер. съ греческаго языка Иваномъ Мартыновымъ. - СПб: Типографiи Iос. Iоаннесова, 1827. - Ч.XVI. Кн.19. Исторiя Иродотова съ прим. Переводчика. - Ч.II, содержащая въ себ кн.: 3 и 4. Кн.4. Мельпомена. - 671 с. (Греческiе классики) С.341, 343.
33 Архив ЯНЦ СО РАН, ф.4, оп.1, ед.хр.91. Л.34.
34 Романова Е.Н. “Люди солнечных лучей с поводьями за спиной”. С.20, 25.
35 Там же. С.16.
36 Там же. С.34-35.
37 Архив ЯНЦ СО РАН, ф.4, оп.1, ед.хр.56. Ксенофонтов Г.В. Скотоводство как источник войн, развитие народного эпоса, культа ездовых животных и кузнечного искусства. - 33 л. Л.1.
38 Кочмар Н.Н. Писаницы Якутии. История и культура Востока Азии. - Новосибирск: Институт археологии и этнографии СО РАН, 1994. - 262 с. С.136.
39 Рыбаков. Язычество Древней Руси. С.762.
40 Рыбаков. Язычество Древней Руси. С.73, 76, 59.
41 Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. - М.: Наука, 1994. - Изд. 2-е. - 608 с. (РАН. Отд-ние истории. Ин-т археологии) С.56-57; Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч.Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры. - Тбилиси: Тбилисский университет, 1984. - Кн.II. Семантический словарь общеиндоевропейского языка и реконструкция индоевропейской протокультуры. - 969 с. С.519.
42 Алексеев А.А. Забытый мир предков. (Очерки традиционного мировоззрения эвенов Северо-западного Верхоянья.) - Якутск: Коммерч.-изд. фирма «Ситим», 1993. - 93, [1] с.: ил.; 20 см. С.35.
43 Архив ЯНЦ СО РАН, ф.4, Ое.1, ед.хр.94. Ксенофонтов Г.В. Материалы по шаманству. Л.21.
44 Эргис Г.У. Очерки по якутскому фольклору. - М.: Наука, 1974. - 396 с. С.134-135; Аникин А.Е. К типологии некоторых якутских космонимов. - С.86-93. //Язык-миф-культура народов Сибири: сборник научных трудов. - Якутск: Якутский госуниверситет, 1994. - 231 с. С.86-89.
45 Симаков Г.Н. Соколиная охота и культ хищных птиц в средней Азии: (ритуальный и практический аспекты). СПб., 1998. 320 с. (Ethographica Petropolitana, I) С.26.
46 Мифы древней Индии. С.17-18, 202.
47 Антонов. Материалы по исторической лексике... С.18; Гамкрелидзе, Иванов. Указ. соч. Кн.II. С.614, 666.
48 Нюргун Боотур Стремительблй. Песнь вторая. С.46.
49 Там же. С.48.
50 Окладников. Указ. соч. С.166-167, 214.
51 Кочмар Н.Н. Писаницы Якутии. История и культура Востока Азии. - Новосибирск: Институт археологии и этнографии СО РАН, 1994. - 262 с. С.8.
52 Кочмар Н.Н. Наскальные изображения эпохи бронзы на территории Якутии. - С.34-37. //Археология и этнографии Сибири и Дальнего Востока. /Ответ.ред. Ю.Ф. Кирюшин. Ред.кол.: В.В. Горбунов, А.Б. Шамашин, А.В. Караваев, Д.В. Колдаков. Сб.тез.докл. XXXIV регижнальной археолого-этнографической студенческой конференции Сибири и дальнего Востока. 15-17 марта 1994 г. - Барнаул,1994. - 134 с. С.34.
53 Гоголев. Якуты. С.20.
54 Олонхо [Эрэйдээх-буруйдаах Эр-соготох (Обремененный печалью и виной, одинокий мужчина)]. С.113.
55 Эргис. Указ. соч. С.126, 118.
56 Гамкрелидзе, Иванов. Указ. соч. Кн.II. С.518-519; Килуновская М.Е. Интерпретация образа оленя в скифо-сибирском искусстве (по материалам петроглифов оленных камней). - 103-107 с. // Скифо-сибирский мир. Искусство и идеология. - Новосибирск: Наука, 1987. - 176 с. С.103.
57 Килуновская М.Е. Интерпретация образа оленя в скифо-сибирском искусстве (по материалам петроглифов оленных камней). - 103-107 с. //Скифо-сибирский мир. Искусство и идеологИэ. - Новосибирск: Наука, 1987. - 176 с. С.236.
58 Антонов. Материалы по исторической лексике... С.57-58, 60.
59 Гоголев. Якуты. С.20.
60 Романова. «Люди солнечных лучей с зоводьями за спиной». С.133.
61 Антонов. Материалы по исторической лексике... С.62.
62 Быковский С.Н. К вопросу о тотемизме //Из истории докапиталистических формаций. С.61-63.
63 Ксенофонтов. Урангхай-сахалар. Т.I, 2-я кн. С.304; Ванштейн С.И. Тувинцы-тоджинцы. Историко-этнографические очерки. - М.: Изд-во восточной литературы, 1961. - 204 с. (АН СССР Ин-т народов Азии. Тувинский научно-исследовательский ин-т языка, литературы и истории) С.32.
64 Пекарский. Указ. соч. Т.II. Стлб.1363, 1441.
65 Радловъ В.В. Опытъ словаря тюркскихъ нарчiй - СПб.: Типографiя Императорской Академiи Наукъ, 1899. - Т.II. - 1814 стлб. Стлб.998-999.
66 Руденко С.И. Горноалтайские находки и скифы. - Л.: АН СССР, 1952. - 258 с. с ил. (Серия “Итоги и проблемы современной науки”) С.130; Рыбаков. Язычество древних славян. С.82.
67 Северные якуты - супэтническая группа, численностью более 40 тыс., проживающие за полярным кругом на территории Республики Саха (Якутия). В своей хозяйственной деятельности, в отличие от якутов центральных улусов Якутии, помимо прочих традиционных понятий занимаются оленеводством.
68 Серошевский. Указ. соч. С.598-599.
69 Ванштейн. Указ. соч. С.42.
70 Кулаковский. Указ. соч. С.17.
71 Гоголев. Некоторые аспекты старинной религии якутов. С.167.
72 Пекарский. Указ. соч. Т.II. Стлб. 2378; Алесеев Н.А. Сюгэ тойон. - С.521.
73 Руденко. Указ. соч. С.136.
74 Нюргун Боотур Стремительный. Песнь вторая. С.75.
75 Там же. С.76.
76 Абаев. Троянский конь. С.330, 340-342.
77 Ксенофонтов. 1) Ураангхай-сахалар. Т. I, 2-я кн. С.299, 186-187; 2) Ураангхай-сахалар. Т. I, 1-я кн. С.343, 356, 358.
78 Нюргун Боотур Стремительный. Песнь первая. С.37.
79 Кочмар. Писаницы Якутии. С.243, 255.
80 Дугаров. Указ. соч. С.81.
81 Нюргун Боотур Стремительный. Песнь четвёртая. С.171.
82 Эрчимэн Бэргэн. С.162-164.
83 Нюргун Боотур Стремительный. Песнь пятая. С.189.
84 Штернберг. Указ. соч. С. 724, 732, 734.
85 Серошевский. Указ.соч. С.634; Кулаковский. Указ.соч. С.92; Алексеев Н.А. 1) Культ айыы-племенных богов, покровителей якутов. С.149; 2) Традиционные религиозные верования якутов... С.40.
86 Штернберг Л.Я. Культ орла у сибирских народов. Этюд по сравнительному фольклору. /Сборник музея антропологии и этнографии имени Петра Великого при АН СССР. IV т. Ко дню 80-летия академика Василия Васильевича Радлова (1837-1917). - Л., 1917-1925. С.718-719; Архив ЯНЦ СО РАН, ф.4, оп.1, ед.хр.63. Ксенофонтов Г.В. Вопросы мифологии и религии. - 534 л. 213, 215.
87 Черемисин. Указ. соч. С.38.
88 Кузьмина Е.Е. Сюжет борьбы хищника и копытного в искусстве “звериного” стиля евразийских степей скифской эпохи//Скифо-сибирский мир. Искусство и идеология. - Новосибирск: Наука, 1987. - 176 с. С.3, 6-8; Раевский Д.С. Модель мира скифской культуры. Проблемы мировоззрения ираноязызных народов евразийских степей 1 тысячелетия до н.э. - М.: Наука, 1985. - 205 с. С.152-153; Руденко. Указ. соч. С.157-158.
89 Руденко. Указ. соч. С.196-197; Кузьмина. Указ. соч. С.4.
90 Кузьмина. Указ. соч. С.4-6.
91 Севортян. Этимологический словарь тюркских языков. (Общетюркские и межтюркские основы на гласные) С.522; Гамкрелидзе, Иванов. Указ. соч. Кн.II. С.579, 566.
92 Нестеров С.П. Конь в культурах тюркоязычных племён Центральной Азии в эпоху средневековья /Отв.ред. Ю.С. Худяков. - Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1990. - 142 с., ил.; 22 см. (АН СССР. Сиб. отд-ние. Ин-т истории, филологии и филосифии) С.111, 113.
93 Симаков. Указ.соч. С.26-27.
94 Нюргун Боотур Стремительный. Песнь седьмая. С.311.
95 Эрчимэн Бэргэн. С.166.
96 Нюргун Боотур Стремительный. Песнь третья. С.126.
97 Древнетюркское письмо VI-XI вв. называют руническим, хотя часть исследователей определяют их как ‘руноподобные знаки’, считая, что руны это только древнегерманские буквы по внешнему сходству с которыми тюркские буквы получили своё название. Но поскольку в публикациях древнетюркское письмо также стали называть руническим, то это название стало общим как для древнегерманских, так и для древнетюркских знаков.
98 Малов С.Е. Памятники древнетюркской рунической письменности. Тексты и исследования. - М.-Л.: Изд. АН СССР, 1951. - 452 с. С.48.
99 Емельянов Н.В. Сюжеты олонхо о родоначальниках племени. - М.: Наука, 1990. - 208 с. С.14.
100 Нюргун Боотур Стремительный. Песнь третья. С.68.
101 Там же. Песнь четвертая. С.140.
102 Там же. Песнь седьмая. С.276-278.
103 Романова. Якутский праздник Ысыах. С.21-22.
104 Исторические предания и рассказы якутов. С.255.
105 Алексеев Н.А. Традиционные религиозные верования якутов... С.95.
106 Серошевский. Указ.соч. С.253.
107 Емельянов. Сюжеты якутских олонхо. С.38.
108 Нестеров. Указ. соч. С.114-115.
109 Савинов Д.Г. Оленные камни в культуре кочевников Евразии. - СПб.: Санкт-Петербургский университет,1994. 208 с. С.55.
110 Донини Амброджо. Люди, идолы и боги. Очерк истории религии /Пер. с итал. - М.: Госполитиздат, 1962. - 320 с., ил. С.50.
111 Габышев, Кириллин. Указ. соч. С.84-85.
112 Плетнева С.А. Половцы. - М.: Наука, 1990. - 208 с., ил. (Серия “Страницы нашей Родины”) С.32; См.: Габышев, Кириллин. Указ. соч. С.83-84.
113 Геродот. Указ. соч. Кн.IV. С.421-425; Габышев Е.С., Кириллин А.С. О чардаатной могиле якутов. - С.83-85. //Новое в археологии Сибири и Дальнего Востока: Тез.докл. XXXII РАСК /Под ред. Л.А. Чиндиной. - Томск: Томский госуниверситет, 1992. - 138 с. С.83.
114 Руденко. Указ. соч. С.249.
115 Там же. С.225-226, 240.
116 Савинов Д.Г. Государства и культурогенез на территории Южной Сибири в эпоху раннего средневековья. - Кемерово: Кемеровский госуниверситет, 1994. - 215 с. С.31.
117 Миронов В.С. Памятники позднескифского времени на Средней Катуни. - С.82-84. //Археология и этнография Сибири и Дальнего Востока /Ответ.ред. Ю.Ф. Кирюшин. Ред.кол.: В.В. Горбунов, А.Б. Шамашин, А.В. Караваев, Д.В. Колдаков. Сб.тез.докл. XXXIV РАЭСК Сибири и дальнего Востока. 15-17 марта 1994 г. - Барнаул: Алтайский госуниверситет, 1994. - 134 с. С.82-84.
118 Лайпанов, Мизиев. Указ. соч. С.33.
119 Савинов. Государства и культурогенез на территории Южной Сибири в эпоху раннего средневековья. С.79.
120 Журба Т.А. Новые материалы по раннему этапу пазырыкской культуры. - С.73-75. /Археология и этнография Сибири и Дальнего Востока /Отв.ред. Ю.Ф. Кирюшин. Ред.кол.: В.В. Горбунов, А.Б. Шамашин, А.В. Караваев, Д.В. Колдаков. Сб.тез.докл. XXXIV РАЭСК Сибири и дальнего Востока. 15-17 марта 1994 г. - Барнаул: Алтайский госуниверситет, 1994. - 134 с. С.74.
121 Плетнева С.А. От кочевий к городам (Салтово-маяцкая культура). Материалы и исследования по археологии СССР, ( 142. - М.: Наука, 1967. - 190 с. (АН СССР Ин-т археологии) С.100.
122 Габышев, Кириллин. Указ. соч. С.84.
123 Плетнева. От кочевий к городам. С.98.
124 Винокуров. Указ. соч. С.70.
125 Романова. «Люди солнечных лучей с поводьями за спиной». С.74.



74