Алексей Плуцер-Сарно
1. «Фрак с орденами»
Покрытое татуировками тело вора в законе является прежде всего, как это ни странно, языковым объектом. Тату — это уникальный язык символов и передаваемые в устной традиции правила их «чтения». Язык этот подобен своей эзотеричностью воровскому арго и играет похожую роль — кодирует тайную воровскую информацию от непосвященных «фраеров». Как и в арго, в котором нейтральные литературные слова оказываются наделенными особыми «узкопрофессиональными» значениями, татуировка также использует обычные, на первый взгляд всем знакомые аллегорические изображения (обнаженная женщина, черт, горящая свеча, темница, змея, летучая мышь и т. д.) для передачи «тайного» символического знания. Язык этот предельно социален, предельно политизирован. Татуированное тело вора «изображает» как бы официальный мундир, покрытый регалиями, орденами, знаками чинов и отличий. Не случайно на воровском жаргоне традиционный набор татуировок называется «фрак с орденами». Это выражение есть в словаре воровского арго Д. С. Балдаева (Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона. М., 1992). Таким образом, об изображении мундира можно говорить в буквальном смысле. Так, например, существует множество наплечных татуировок, которые изображают самые настоящие эполеты (см. тату № 554, 555, 556 данного собрания) или погоны со звездами или черепами (см. тату № 10—12 в словаре Д. С. Балдаева, С. 464). Встречаются здесь даже германские погоны армии фюрера (Там же. № 9). На теле также изображаются перстни, нательные кресты с цепочкой, кандалы, кистевые браслеты, нагрудные звезды и короны. Причем, например, поперечные опоясывающие линии на пальцах называются на жаргоне именно «перстнями».
Фактически весь послужной список вора, вся его биография воплощается в таких татуировках. Здесь все его взлеты и падения, назначения на новые должности и разжалования, тюремные «командировки» и переходы на новую «работу». Воровские татуировки — это одновременно и «паспорт», и «досье», и «орденские книжки», и «грамоты», и «эпитафии». То есть это комплекс официальных бюрократических документов. Естественно, что человек, не имеющий татуировок в мире воров, не имеет вообще никакого социального статуса, как бы вообще не существует. На воровском арго такой человек называется «петушок», то есть он мгновенно приобретает статус лагерного «чухана». Первое разделение новоприбывших в зоне — на имеющих тату «раковых шеек» и не имеющих их «петухов» (ср.: «Я попал к „раковым шейкам“ мгновенно, едва только снял рубашку. Надзиратель увидел на моем плече крестовый туз, прищурился и выразительно махнул рукой: выходи!» «Петушки к петушкам, а раковые шейки — в сторону» — так на жаргоне формулируется эта процедура». М. Демин. Блатной. М., 1991).
Человек, непосвященный в тайный смысл воровских татуировок, воспринимает их как хаотический набор случайных знаков (ср.: «Охотно татуируют себя преступники и проститутки — первые вследствие праздности тюремной жизни, стадной подражательности, желанием порисоваться перед товарищами...»Л. Штернберг. Татуирование // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. 64. С. 682). В действительности тело вора представляет собой не разрозненный набор «картинок», а целостный и сложнейшим образом организованный речевой акт. Иногда это речь человека, которая выражает его мысли, чувства или воспоминания («Мать моя, прости меня», «Не забуду мать родную!»). Конкретным сообщением татуировки могут становиться также в тех случаях, когда посылаемые ворами в зону письма татуируются на теле «гонца». Такой гонец специально «берет» на себя необходимое преступление и отправляется в нужную зону. Он становится живым письмом, его тело — прямой речью воровского авторитета.
Но чаще всего тату — это речь всего воровского мира, средство общественно-политической коммуникации, своего рода воровское СМИ (кстати, «гонец» часто тоже несет на своем теле сообщение воровского сообщества всей зоне). Татуировки становятся знаками социальной самоидентификации, общественной рефлексии, коллективной памяти. Они формируют стереотипы массового поведения, задают ритуальные правила упорядочивания воровского мира. Таковы, например, пословичные тату «Главный в зоне — вор в законе», аббревиатурные тату БОГ («Буду Опять Грабить»), ЖУК («Желаю Удачливых Краж»), ЛИСТ («Легавых И Стукачей Трамбуй»), ЛТВ («Легавый Твой Враг»), МИР («Меня Исправит Расстрел»), НКВД («Нет Крепче Воровской Дружбы»), СЛИВА («Смерть Легавым И Всему Активу»), УСОРВ («Умрет Стукач От Руки Вора») и т. п. В таких татуировках представлен целый кодекс законов воровского мира, задающий их носителю правила его поведения на будущее и правила интерпретации его прошлого.
Некоторые татуировки могут восприниматься как голос внешнего мира, обращенный к человеку («От судьбы не уйдешь»). Некоторые указывают на то, что человеку предстоит пережить (ОГПУ —«О, Господи, Помоги Убежать»). Подобные тексты способны структурировать будущее, так как воспринимаются самим человеком как программа поведения. Таким образом, татуированное тело способно упорядочивать жизнь, строить судьбу. Человек, таким образом, оказывается полностью зависим от знаков тату. А поскольку у татуировок есть определенный «ритуально-магический» . подтекст, в явственной форме проступающий в различных оберегах, в таких, к примеру, тату, как «С тобой Бог», то можно говорить о том, что татуировки в определенном смысле превращают человека в героя собственного воровского «мифа». Когда живой человек превращается в персонажа из мира тату.
Известно, что в воровском мире человека, присвоившего себе наколки вора в законе, убивают. Такие татуировки могут исчезнуть только вместе с человеком или частью его тела (Ср.: «Если узнают, что наколка ложная и сделана ради куража, лютая разборка ждет нарушителя конвенции, от отрубания пальца с неправедным перстнем до превращения его в презираемого всеми „петуха“». Столица. 1991. № 1). Другие типы недостоверных, но менее «высокопоставленных» тату удаляются вместе с кожей, но их владелец может остаться в живых (ср.: «За наколки отвечаешь? — такой вопрос задается авторитетами зоны прибывшим в ИТЛ, ИТК осужденным... и если его татуировки сделаны не по рангу, заключенного заставляют... удалить их ножом, наждачной бумагой, осколком стекла, кирпичом, а за неповиновение и невыполнение указания блатных и воров в законе носитель татуировок подвергается жесточайшему избиению как самозванец». Д. С. Балдаев. Словарь блатного воровского жаргона, 2-е изд. М., 1997). Все это говорит о том, что тату воспринимается как неотъемлемая и важнейшая «часть тела», а человек — как часть всеобъемлющего текста тату. И обман здесь воспринимается еще и как кощунство, надругательство над истинным священным языком. Таким образом, интимные уголки человеческой плоти преобразуются в место публичной воровской «политики».
Сложность «чтения» тату в том, что пространство тела — уже значимо. Одна и та же татуировка меняет свой смысл (часто на противоположный) в зависимости от части тела, на которую она нанесена (женская головка на животе — знак проститутки, женская головка на груди — знак инициации малолетнего зека). При этом в отличие от обычной речи, где слова выстраиваются в линейные цепочки, в воровских тату знаки разных уровней интегрируются как бы один внутрь другого. Таким образом, текст татуировок нелинеен, а многомерен, объемен. В то же время тату способно включать в себя знаки самых разных типов, тут есть и словесные, и изобразительные, и аллегорические, и символические знаки. Сложность этого языка приводит к тому, что люди, имеющие большой опыт «чтения» и изготовления татуировок, приобретают в воровском мире дополнительный авторитет (так же как те, кто знает в совершенстве «блатную феню»). На воровском жаргоне их называют «колыдиками», точнее «колыдиками зоны», так как чаще всего тату наносятся именно в заключении. Игла для нанесения татуировки на воровском жаргоне называется «пешня», «пчелка», «шпора» или «жало». Приспособление для нанесения тату, сделанное из механической или электрической бритвы, называют на арго «машинка», «бормашина», «швейная машина» и т. п. Тушь для тату на арго именуется «мазутой» или «грязью». Одновременно «мазута»-это наиболее ценные в зоне продукты питания: чай, жир и повидло. Таким образом, краска для тату приравнивается к высшим материальным ценностям зоны. Сама же татуировка называется «реклама», «регалка», «расписка», «клеймо», «портачка». Названия эти тоже, как видим, крайне значимы.
Татуированное тело — целостное текстовое единство, находящееся в постоянном «диалоге» с миром знаков, окружающих человека. То есть татуировки требуют от их хозяина соблюдения правил мимических, жестовых, речевых и поведенческих стереотипов. Кроме того, тату задают правила существования и для внешних объектов. Собеседник вора при общении с ним тоже обязан строго соблюдать свой комплекс поведенческих стереотипов. Таким образом, воровские тату способны структурировать все социально-политическое пространство воровского «общежития». В нашей стране, где каждый бизнесмен платит свою «дань», каждый политик имеет свою «крышу», где воровской язык давно уже пронизывает все общество, тату, как центральная и важнейшая часть языка воровского мира, подчиняет себе все окружающее пространство. Язык тела главных паханов способен структурировать жизнь всей страны.
Мы существуем в виртуальную эпоху, когда письменность стала электронной, а книги, библиотеки, президенты, тюрьмы и человеческие тела стали лишь одной из возможных реальностей. Ценность высокой письменной культуры прошлого стала относительной. Мы вновь ощутили условность любого из существующих миров, почувствовали, что все священные письменные тексты существуют лишь в одной из множества воображаемых реальностей. Нe случайно сами татуировки тоже существуют в трех реальностях — на теле человека, в Интернете и на бумаге, то есть в данном печатном издании.
Парадоксально, но некоторая десакрализация высокой письменной культуры привела к повышению статуса «природного» мира, к тому, что весь «природный» мир (как текст) вернул себе часть своего величия. Десакрализация культурного «центра» привела к расширению «границ культуры», к повышению интереса к ее «периферии». Языки хиромантии, линий священного дерева, звездного неба, физиогномики человеческого лица и татуированного тела вновь оказались в центре внимания. Мы вспомнили, что рядом с троящейся реальностью (природный мир/мир искусства/ виртуальный мир) существует еще четвертый мир, столь же загадочный и малоизученный. Мир за рамками литературного вымысла, за пределами электронных пространств, за границами рукотворной «природы». Оказалось, что сам «природный», «бытовой» мир тоже двоится, поскольку он тоже весь сплошь покрыт неким тайным текстом граффити: надписями, словами, символами, рисунками, стихами, именами, диалогами и тайными знаками. Но «природный» объект, весь покрытый «текстами», может окончательно утратить свою «естественность». Условность цивилизации в координатах этого «текста» приобретает прямо-таки «виртуальный» характер.
Один из жанров татуировки — так называемый «автограф». Как правило, это имя «владельца тела» или любой символ, заменяющий его. Эти тату широко распространены и за пределами воровского мира. И они часто воспринимаются как проявление бескультурья. Ведь тело в современной цивилизации — самый ценный объект, который нельзя «портить». Татуировка на теле с такой точки зрения его оскверняет. Это все равно что надпись «Здесь был Вася» на «Мадонне» Рафаэля или знак доллара, изображенный Александром Бре-нером на картине Малевича. Но с другой точки зрения, наоборот, если тело человека сотворено Господом, то и прописанное на нем имя столь же священно, как надпись на иконе, как буквенные знаки на христианском кресте. Вытатуированный «автограф» превращается в живое слово, обращенное к Богу. Такая подпись как бы содержит в свернутом виде авторское «я», она конгруэнтна его душе.
Кстати, традиция нанесения таких надписей-автографов была распространена в еще в Древней Руси. Причем такие надписи наносились даже на церковные стены. Борьба церкви с ними шла уже в XI веке: храмовые настенные надписи языческого происхождения «...уничтожались церковными служителями...» (Медынцева А. А. Древнерусские надписи новгородского Софийского собора. М., 1978. С. 149), поскольку воспринимались чуть ли не как надписи на теле Христовом. Ведь храм был одновременно и Господним «телом» и «телом» самой церковной общины. Причем эта «священная» война против таких храмовых «татуировок» шла порой на тех же стенах. Так, например, ревнителям христианской веры принадлежит надпись XI века: «ОУСОХНИТЕ ТИ РОУКИ» (Там же. С. 149). Эта надпись была сделана как раз борцом с чистотой храмового «тела» на том же самом «теле».
Среди надписей, испещрявших стены древнерусских храмов значительную часть составляли вполне невинные с христианской точки зрения «автографы» писавших. Ими сплошь покрыт любой русский город. Еще А. А. Медынцева заметила, что «...автографы приравнивались к молитве, что подтверждают изображения крестов или храмов, часто сопровождающие такой автограф«(Там же. С. 194). Точно так же и татуировка на теле человека может восприниматься как обращенная к Богу молитва. Мысль о том, что простой крестик может быть знаком молитвы, первой высказала именно А. А. Медынцева: «Многочисленные изображения крестов без сопроводительных записей, часто встречающихся на стенах... — это также молитвы людей...» (Там же. С. 195).
Всевозможные кресты на теле вора могут иметь самые разные смысловые оттенки. Одни кресты — знаки воровской масти, другие —«ходки в зону», третьи — клятвы мести, четвертые — символы преданности воровской идее, пятые — знаки воровской специальности, шестые — символизируют необходимость беречь воровскую честь до самой смерти. Тем не менее, молитвенные кресты, кресты-обереги — тоже присутствуют в языке тату.
В мире воровских татуировок простое и незаметное событие из жизни вора, вырезанное на его теле, становится фактом всеобщей сакральной истории, а вовсе не «частным делом». Татуирование имени, клички порождается тем же «летописным» желанием занести свою жизнь на скрижали бытия. И не случайно корпус современных воровских тату, посвященных историческим событиям, огромен. Практически вся современная русская история оказывается нанесенной на тела зеков.
Тату — это не просто вырезанный на теле «голос человека», его реплика, но еще и голос самого тела, голос тела как «вещи», предмета, это как бы vox rei. Тело умирает, овеществляясь, и вновь оживает как говорящая вещь. Главный признак таких татуировок —«речь» от первого лица, они как бы обращаются к зрителю. Таковы, к примеру, наколки на ногах «Вымой, вытри!» или на веках «Не буди». Молитвы и обереги (татуировка ОГПУ —«О, Господи, Помоги Убежать» или изображения Богородицы) в таком контексте тоже могут восприниматься как «речь» тела или даже его частей. В таких ритуальных татуировках фрагменты тела — ноги, руки, глаза, ягодицы — могут персонифицироваться. Об этом говорят, например, тату на веках «Мы спим», татуировки на ногах «Мы устали ходить», «Они устали от долгого пути» или «Они устали идти под конвоем». Очень показательна татуировка, наносимая на подъемы ног, —«Они тащат меня под конвоем». В ней тело говорит о ногах как о самостоятельном персонаже.
Итак, замкнутое пространство тела, сплошь покрытое магическими надписями, кардинально меняет свой статус, превращается в место совершения ритуальных действий. Такие тату воспринимаются как сила, заставляющая потусторонний мир воздействовать на объект, с которым они соотносятся. К этому типу тату относятся обереги (№ 4, с надписью: «Сохрани раба твоего Алексея»). Изображения жука-скарабея — это тоже один из самых древних воровских оберегов. Существуют еще известные воровские обере-ги-тату: «Да принесет мне воровскую удачу царица небесная», «Спаси от легавых и суда» и многие другие. С оберегами связаны многие изображения Богоматери (№ 266, «Мать Божья, прости мне грехи»; № 267, «Матерь Божья, спаси и сохрани своего сына — раба грешного») и изображения Господа (№ 262, «Святой Отец, спаси и сохрани раба Божьего»). К оберегам относятся и многочисленные изображения ангелов-хранителей (№ 260, 261, 263). Сюда же относятся ангелы, берегущие огонь свечи (№ 269). Изображения храмов тоже представляют собой своеобразные обереги (№ 282). Конечно, в такого рода символах может быть заключено одновременно множество значений. Главы этого храма могут означать и количество лет, проведенных в заключении, и количество «ходок в зону». Но, кстати, воровской словарь Д. С. Балдаева относит изображения храма, монастыря именно к оберегам: «Наколка-оберег вора в авторитете -татуировка с изображением Иисуса Христа, Богоматери, архангелов, святых, ангелов, церкви, монастыря и креста». В другом месте тот же словарь относит к оберегам также изображения черепов: «Оберег — татуировка авторитета в воровском мире с изображением Иисуса Христа, Богоматери, архангелов, святых, ангелов, церквей, монастырей, креста, черепа человека...» Видимо, все тату, связанные, казалось бы, с религиозной тематикой и с темой смерти, в действительности имеют всегда скрытый магический подтекст. Хотя, повторяем, все эти символы многозначны, и тот же череп означает, к примеру, и принадлежность данного лица к воровскому званию. В воровском жаргоне это значение является одним из основных, что подтверждают данные словаря Д. С. Балдаева: «Череп -татуировка, означающая принадлежность к авторитетам». Кроме того, череп — это еще и символ смерти. К подобным символам могут быть отнесены также крест, топор, коса, змея и некоторые другие. Змея, кстати, это не только символ умерщвляющего рока, но, одновременно, и символ мудрости воровских законов.
Тема смерти в татуировках представлена тремя основными воровскими формулами, означающими отсутствие страха смерти («Вору не страшна смерть», № 284); постоянное соседство со смертью, ее соприсутствие (№ 197, «Я смерть бессмертная — всегда рядом!»; № 198, «Смерть меня ждет всегда» с изображением смерти с косой и крестом) и изначальное нахождение «внутри» смерти (№ 283, «Я уже труп»). Эта устремленность к смерти (№ 196, «Я рожден, чтобы умереть», где изображен череп на кресте) — основополагающий принцип воровского восприятия мира. Таким образом, изображение черепа в воровских тату — это еще и основной воровской концепт. Понятно, что вор, боящийся смерти, -это уже не вор хотя бы потому, что в воровском мире смерти в обычном понимании этого слова вообще нет.
С темой смерти непосредственно связан и распространенный «жанр» инициационных тату, которые наносятся малолеткам при наступлении совершеннолетия (№ 177, 185, 189, 190, 192). В частности, в них изображаются женские головки, иногда в сопровождении тюльпана или розы, кинжала, колючей проволоки, бокала вина и различных знаков воровской «масти». Только после совершения соответствующих воровских тюремных обрядов посвящения и нанесения таких тату юные воры могут начать свою карьеру. Важность этого обряда усугубляется тем, что инициация, как известно, есть символическая смерть человека. Малолетка, прошедший через этот обряд, символически уже мертв. Таким образом, чтобы стать вором, нужно умереть дважды: покинув «мир малолеток» и оставив «мир воли». Язык тату говорит нам о том, что воры сами воспринимают себя как потусторонних персонажей. Кстати говоря, сама тюрьма символически воспринимается как могила. А посещение ее — главный этап в жизни вора.
3. «Черти кумовские»
Явная политизированность, социальность воровских татуировок заставляет исследователей выделять значительную их часть в раздел антисоветских и антикоммунистических. В самом деле, в мире тату присутствуют все выдающиеся советские политические деятели, которые, кстати, тоже часто говорят здесь от первого лица. Встречаются изображения Ельцина («Я не пальцем деланный как Мишка Горбачев, который пьет только ряженку», № 444), Ленина («Главный пахан КПСС«, № 420), Сталина («Начальник лагеря социализма. Гулаг. НКВД», № 3, из «Словаря...» Д. С. Балдаева, С. 520), Андропова («...пахан Совдепии», № 437), Брежнева («Главный осел Кремля», № 439), Горбачева («Раб Марксистско-Ленинского фуфла и чернухи. Миша, кончай лепить горбатого... прибавь пайку и скоси срока зэкам», № 441). В последнем примере, как видим, татуировка «обращается» к президенту, а не наоборот. Заметим в скобках, что, по мнению Л. А. Мильяненкова, обычное изображение Ленина-это еще и скрытая аббревиатура ВОР, поскольку Ленин расшифровывается как «Вождь Октябрьской Революции» (Л. А. Мильяненков. По ту сторону закона. СПб., 1992).
В таких тату постоянно встречаются странные политические лозунги, а также советские символы. Но серпы с молотами здесь — это лишь знаки «чужой» власти. А воровской мир не признает никакой власти, кроме власти воровских авторитетов. В языке воровских тату и черт, и дьявол, и Сталин, и красное знамя — равнозначные символы враждебного ворам мира. Пятиконечная звезда, серп и молот, свастика и даже знак «666» почти синонимичны в языке воровских тату. Бесконечные черти (№ 377, 378,) или Ленин с рогами и хвостом здесь не вызывают удивления. Сотрудники МВД и сама эта организация всегда символически изображается в виде черта, дьявола (№ 418). Сталин здесь тоже появляется в обличье Сатаны (№ 429). Главный пахан может также изображаться в виде вампира или летучей мыши. На самой татуировке № 429 так и написано: «...его образ „Летучая мышь“ символ сатаны». Разумеется, изображение Карла Маркса здесь тоже может украшаться дьявольскими рогами (№ 463).
Для воровских тату во всем этом кажущемся хаосе символов нет никаких противоречий. Большая часть такого рода антикоммунистических татуировок на самом деле не имеют никакого отношения к диссидентству. Коммунистическая символика лишь означает отказ от сотрудничества с властью. Это знаки, отвергающие «систему», но, разумеется, не в пользу демократии, а в пользу власти «воровского закона» (№ 415). К примеру, череп с серпом на лбу и с орлиными крыльями — это лишь знак воровского авторитета. И политика тут ни при чем (см. также № 410). Это лишь клятвенные формулы «отрицаловки» («В зоне манту-лить на КПСС не буду, я не холопка Совдепа!»), это знаки традиционного воровского отказа от сотрудничества с «ментами» (такова, к примеру, татуировка № 413 с надписью «Привет Кремлю из Колымы» и с изображением скелета, держащего в руках эре-гированный пенис). Это знаки отказа от подчинения, объявления войны «ментам», но никак не антикоммунистические лозунги. На языке воров это называется «оскал на власть» (№ 417). Не случайно серпы и молоты в таких тату могут быть окружены венками из колючей проволоки.
Воровские тату не бывают и патриотическими. К примеру, Георгий Победоносец, сражающийся с трехглавым гадом (№ 224), это опять же лишь символ противостояния дьявольской власти «ментов». В этом отношении характерно тату, где изображен вор в виде льва, загрызающего свиноподобного черта, под которым разумеется «ментовской» мир. Это типичное тату авторитетного вора (№ 570). Кстати., слово «черт» на воровском арго как раз и означает человека, не принадлежащего к воровскому миру, и в частности, «работника органов внутренних дел». «Чертовой ротой» на воровском арго именуют сотрудников МВД. «Черти кумовские» — это зеки, сотрудничающие с начальством лагеря.
4. «Трефовая масть »
Понятие «масти» в воровском жаргоне — одно из центральных, концептуальных. Этим словом обозначается одновременно и вся воровская группировка, и вся общность воров одной специальности, и сама эта специальность, и воровская судьба, счастье и удача. Эти значения зафиксированы множеством «воровских» словарей. Соответственно, «держать масть» на арго значит «иметь власть над воровским сообществом, руководить им, поддерживая порядок и соблюдение воровского закона». Д. С. Балдаев в своем словаре упоминает также «масть мужиков», «масть блатных», «масть козлов». (Балдаев, 1997). Таким образом, под мастью может подразумеваться и часть лагерного сообщества, не относящаяся к ворам в узком смысле и объединенная тем или иным признаком («масть козлов»), а также категории лиц, оказавшихся в тюрьме, но вообще как бы не входящих в сообщество воров («масть мужиков»). В действительности они, конечно, являются частью этой социальной системы.
Итак, главные символы вора в законе — это знак трефовой или пиковой карточной масти; не случайно воров так и именуют —«воровской мастью». Таким образом, самыми «благородными» картами в колоде являются пиковый и трефовый короли. Кстати, на воровском жаргоне трефового короля именовали когда-то«Святым Николаем». Это значение зафиксировано словарем Д. С. Балдаева.
Кроме того к основным «воровским» знакам относятся изображения черепа, крыльев (чаще орлиных, реже летучей мыши), знак креста (четырех-, шести- и восьмиконечного, № 637), изображение короны воровского короля (№ 10, 11, 12, 13, 14). К символам авторитетных воров в законе относятся также некоторые животные — кот, барс, лев, леопард (№ 33), тигр (№ 35; № 551 — знак «тигра зоны», авторитетного «бойца», заключенного-«отрицалы»), змея и орел.
Хотя орел, как указывает словарь Д. С. Балдаева, может означать еще и побег из лагеря: «Орел —...заключенный, совершивший побег из ИТУ». А тигр — это еще и заключенный — «отрицала». Соответственно, «тигрятник» в воровском арго — это синоним понятия «отрицаловка». Этими словами именуются в арго как группа воров, принявшая соответствующие правила поведения, так и места в ИТЛ, где они могут быть изолированы. Эти данные подтверждаются материалами словаря Д. С. Балдаева: «Тигрятник — 1. То же, что Телевизор... 2. То же, что Отрицаловка... 3. Камера в карцере, в которую помещают заключенных-отрицал...»
Как мы уже сказали, один из самых распространенных символов вора — это кот. Он символизирует ловкость и воровскую удачу. Не случайно в данной книге целый раздел татуировок посвящен «котам». Реже встречающийся волк — тоже воровской знак (№ 360, «Волк волку друг и брат»). «Перо», меч, кинжал и оскал «зверя» — символы воровской власти, силы и беспощадности к врагам воровского мира.
Понятно, что, увидев татуировку с изображением льва, трефовой масти и крыльев (№ 552), любой член этого мира узнает в ее носителе вора. Точно так же тату с изображением тигра, короны, креста, крыльев и пиковой масти скажет о том, что ее носитель — воровской авторитет (№ 553). Вообще, крылья — один из основных воровских знаков. Именно поэтому державный орел, нынешний герб России, часто появляющийся в воровских татуировках, в сочетании с крестом тоже превращается в престижный воровской знак.
Есть еще один очень важный воровской символ. Это вытатуированное или произнесенное слово «мать». В ситуации принципиального отказа воров от семьи и родственных связей реальная мать вора — лишь абстрактный положительный центр враждебного в целом мира «гражданки». Это романтическое воспоминание из прошлой жизни («Не жди меня мама, хорошего сына...»). Настоящая «мать» вора — это так называемая «воровская мама», которая в арго также называется «махан», «маханка», «маханша», «паханка» и «паханша». Точно так же как «брат» вора — это почти всегда не родной, а названный брат. Конечно, не исключена возможность совпадения родственных связей с воровскими, но это случайность, а не закономерность. (Такое совпадение можно усмотреть в фильме «Брат».) Точно так же как «воровская семья» на арго — это группировка воров, не подразумевающая родственных связей. «Воровская мама» — это либо пожилая женщина-воровка «в законе», которая бережет старые воровские традиции и руководит группой воров (это редкость, хотя подобные факты фиксируется словарем Д. С. Балдаева: «Цуцуня — пожилая женщина, мать блатного, дающая приют ворам, освободившимся из мест лишения свободы»), либо содержательница притона, воровской малины, либо хранительница воровской добычи, либо скупщица краденого и т. п. Итак, «воровская мать» — это, во-первых, определенная должность в воровском мире и, во-вторых, символическая «мать» воров, прародительница воровского племени, носительница воровских законов. В этом смысле это персонаж «ритуальный». Именно в этом значении это слово становится важнейшим символом воровской клятвы («Клянусь мамой!»). В персонифицированном обличье «мама» становится центральным символом воровской правды и воровской чести.
5. «Червонная масть»
Следующая разновидность наколок — эротические тату. Генетически такие татуировки, несомненно, связаны с ритуальными текстами и не являются простыми «указаниями на объект любви». Ведь даже всем известное изображение сердца или двух сердец тоже связано по происхождению с заговорами. Как известно, центральная и классическая формула любовных заговоров и присушек постулирует слияние и объединение сердец: «...так бы сливалось и слипалось сердце у сей рабы (имя) с тем рабом (имя) во единое место...» Текст «любовной» татуировки может приравниваться их автором к «событию», свершившемуся факту жизни. Это не просто слово, воздействующее на жизнь, а это и есть сама жизнь. Создание текста «о любви» воспринимается как акт «творения» любви. Такие тексты встречаются не только в тату, но и в граффити: «Я люблю Марину!» — далее приписано другим почерком: «Ты Артур люби ее в сердце, а не на стене», — далее приписано: —«Идите на хуй». (1994. СПб, Пулковское ш., д. 13, кор. 2). Таким образом, всевозможные изображения сердец, пронзенных стрелой, пересекающихся или нарисованных друг в друге сердец — это своего рода тексты сексуальной магии. Такова, например, воровская татуировка № 3 из данного собрания, на которой изображено сердечко, а в него вписаны имена Антона и Ани.
Перед нами тексты, воздействующие на объект любви через посредство «иного» мира. Но тогда тело начинает походить на магического идола. Получается, что «творение» любви происходит на теле человека, но при этом само тело предстает как неодушевленный материал для этого акта «творения».
Когда мужчины наносят на определенные места своего тела имя любимой женщины, то в глазах женщины это «действие» доказывает искренность чувств ее партнера, то есть опять же приравнивается к любовному акту. Таким образом, фиксация имени любимой на теле, на камне или в паспорте упорядочивает некоторые социальные отношения. Забавно, но преклонение перед «штампом в паспорте» (в разделе «семейное положение») тоже связано с «магическим» отношением к тексту.
Воровские татуировки, часто рассматриваемые в качестве эротических, любовных или даже порнографических, в действительности имеют косвенное отношение к эротике. К примеру, сцены совокупления татуируются на теле вора, не отдавшего карточный долг. Подобное тату является наказанием и лишает данное лицо всякого статуса в воровском мире. Это «разжалование», «уничтожение», социальная казнь, а не эротика. Например, в тату № 392 есть надпись: «И черти любят блядей и лэк». На картинке изображена девушка, вступающая в орально-генитальный контакт с чертом. Такая татуировка аллегорически приравнивает проигравшегося к проститутке, бляди. А «блядь» в воровском мире (применительно к мужчине) — это одно из самых страшных оскорблений. Помещать такие тату в разделе «порно» — это все равно что публиковать фото обнаженного женского трупа в «Плейбое». Ничего кроме ужаса у жителей зоны такие тату не вызывают. Окружающие чураются человека с такой татуировкой, его сторонятся как зачумленного, поскольку соприкосновение с ним может принести социальную смерть каждому. Таковы, например, татуировки данного собрания № 380, 390, 392. Все эти черти, негры, грузины, насилующие девиц, представляют собой условные знаки, в которых эротический подтекст совершенно не актуален.
Собственно же татуировки, связанные с сексуальной жизнью воров, выглядят с внешней точки зрения совсем неэротично. Это, к примеру, может быть просто изображение короны со знаком червонной масти, которую, кстати, еще называют «вафлерской мастью». Носитель такого «сердечка» действительно представляет собой эротический объект, выполняющий в зоне роль «женщины» (именно роль «женщины», поскольку называть эти контакты гомосексуальными — не совсем точно). Точно так же надпись «мохнорылый» или «мохнатый вор» — это сексуальное тату, придающее мужчине женские черты («мохнатка» — вагина). К эротике могут быть отнесены также всевозможные точечки, наносимые на определенные места, изображения туфельки (№ 395) и многие другие знаки сексуальных объектов зоны. Впрочем, это тоже свого рода социальное клеймо, закрепляющее за его носителем именно эротическую роль в воровском мире (буквально это перевод из «мужчин» в «женщины»). Кроме червей к «красным мастям» относится знак карточных бубен, именуемый «кумовской мастью». Это насильственно выкалываемый символ «стукача», «суки», который тоже лишает вора всякого авторитета и может повлечь за собой сексуальное насилие.
В прямом же смысле порнографические татуировки здесь в принципе невозможны. Проявления сексуальности, серьезное отношение к любви в воровском мире не поощряется. Зекам сексуально озабоченным даже насильно накалывают зайчика, помечая их на языке тату и снижая тем самым их социальный статус. Такой человек уже не может иметь авторитета в среде воров. Воровской мир в каком-то смысле асексуален, сексуальный акт здесь часто оказывается элементом политической борьбы («акт опускания»). Буквальное изображение полового акта в тату, как правило, тоже лишено сексуального подтекста и имеет совсем иное символическое значение.
Отдельная группа эротических тату — это рисунки на теле проституток. Это может быть изображенная на животе обнаженная женщина, надпись типа «тяжелее стакана и хуя в руки ничего не беру», изображение женской головки в короне, окруженной розочками, сердечками, бабочками и знаками червонной масти. Подобные тату (например, № 728), конечно, тоже должны рассматриваться не столько как порнографические, сколько как социальные, фиксирующие статус женщины-проститутки, закрепляющие за ней ее «должность» и создающие ей определенное «общественное положение» в мире воров. Именно «общественное положение», поскольку проститутку уже никто не имеет права заставить не только работать, но вообще выполнять любую неприятную деятельность, не соответствующую ее «профессиональному» статусу. Таким образом, такого рода татуировки в воровском мире еще и защищают ее.
6. «Усы», «шары» и «тюльпаны»
Опредмечивание, овеществление воровского тела, восприятие его как не имеющего признака одушевленности сопровождается его символическим умиранием. «Кольщик» — это своего рода «жрец», выполняющий роль, функционально сходную с ролью палача. Таким образом, процесс татуирования как акт превращения тела в символический труп определенным образом соотносится с пыткой и казнью. И не случайно вор в законе в татуировках очень часто изображается в виде скелета или черепа, не случайно сам процесс татуирования часто происходит насильственно, когда татуирование (как и пытка) оказывается способом заставить тело говорить правду. Кроме того, татуировки, как известно, часто наносятся не только с намеренной жестокостью, но и сопровождаются одновременно процессом «шрамования», «рубцевания» и «клеймования», что позволяет создавать не теле человека своего рода барельефы, объемные изображения. Скульптурные элементы на теле человека говорят о том, что тело здесь превращается не просто в предмет, но даже в «неоформленный» предмет, вещество. Тут уже мы имеем дело с ритуальным, значимым актом окончательного «расчеловечивания», «дегуманизации» тела и с процессом сотворения «нового» человека.
Причем всевозможные символические операции с телом в воровском мире не ограничиваются нанесением подобных татуировок. В области сексульного «усовершенствования» тела вора в кожу крайней плоти зашиваются шары, вставляются «усы», «браслеты», разрезанная на четыре части головка пениса становится «тюльпаном». Подобные операции превращают соответствующие органы вора опять же в инструменты палача, а вся сексуальная сфера его жизни, таким образом, мутирует в работу палача, исполняющего ритуал насилия над своей жертвой. Такой же характер носят и отношения с подчиненными и «фраерами». Есть также целый набор воровских жестов, направленных на деформацию их тел. Это, к примеру, жесты, сопровождающиеся традиционным отрезанием уха («ухи покоцаю»), выкалыванием глаза («моргала повыкалываю»), удалением волосяного покрова вместе с кожей и многое другое. Причем тело в процессе подобных операций преобразуется, меняет свои смыслы и функции. Следы от удаленных татуировок, шрамы, деформации тела, полученные в результате пыток, приобретают вполне определенные значения. Они такие же символы, как и сами тату. Интересно, что на воровском арго словом «расписной» именуют не только человека, покрытого татуировками, но и имеющего множество значимых шрамов. Оба эти значения есть в словаре воровского жаргона Д. С. Балдаева.
Условность тела в этом пространстве резко возрастает, а границы личности стираются. Вор не принадлежит себе, он принадлежит воровскому миру. Здесь не важна жизнь одного человека, здесь борются за бессмертие воровского закона. Тело здесь — лишь часть воровского языка, языка тату, шрамов, жестов и пыток. А пытка — это лишь разновидность вопроса, задаваемого телу, это лишь речь вещи, например, речь «пера», обращенная к телу. Только телу здесь можно доверять, только тело не лжет, только тело можно заставить говорить голосом истины.
Итак, тело в воровской культуре является традиционным местом совершения различных социальных действий. Оно перестает быть статичным, происходит как бы непрерывный акт его творения. В таком контексте главный пахан, конечно же, приобретает черты Демиурга, Творца. Но все эти операции с телом, в том числе пытки, здесь в то же время воспринимаются как «речевые», как общение на истинном, сакральном воровском языке. Знаки этого языка — тату — оберегают тело, поскольку являются знаками божественной речи де-миурга-пахана. Таким образом, воровская татуировка, означающая принадлежность данного тела к миру воров в законе, делает его еще и практически неприкосновенным для любых, не утвержденных воровским законом социальных действий. Таким образом, тату — это еще и политическая проблема, связанная с политизацией тела.
Все эти процессы характерны не только для воровского мира, который давно уже стал моделью нашего общества в целом. Быть частью воровского мира модно, престижно и выгодно. Интересоваться воровским миром благородно и прилично. Барды поют песни на блатном жаргоне («Но я откинулся, какой базар-вокзал...»), литераторы пишут на нем целые романы («Николай Николаевич»). Снимаются тысячи фильмов о преступном мире, где благородные разбойники «мочат» направо и налево неблагородных и наоборот (частично этим определяется успех фильма «Брат»). Тиражируется миф о мафиозности общества и государства. В тиражировании этого мифа тексты о ворах играют не последнюю роль. Но, если вся наша страна — огромная банда во главе с паханом, то почему бы нам, в самом деле, не воспринимать в качестве нормы собственной речи блатную феню. Действительно, ботать по фене модно и прилично. Словарь блатного жаргона и атлас воровских татуировок становятся частью обихода, словно тельняшка на голое тело. Воровской язык становится языком читателя, происходит своего рода криминализация языкового самосознания. Язык в сознании читателя выворачивается наизнанку, переосмысляется, мутируя в «новую речь».
Воровской мир таким образом пытается включить в себя, подчинить себе все социальное пространство. Между тем, блюстители чистоты языка давно ведут разговоры о стремительном проникновении в литературную речь всяких «нехороших» слов, в частности воровских. Но масштабы проникновения воровской культуры в жизнь значительнее, чем можно вообразить. И это проникновение совершается несколько иным путем. Расширяется, растет не проникновение мафиозности в культуру, а представление об этом проникновении. Это проникновение в сознание, а не в жизнь. А уж затем вся наша жизнь начинает восприниматься как воровская. Представление о размерах фронта наступления воровского мира на массовое сознание может дать публикуемая коллекция воровских татуировок. И если мы оглянемся вокруг, то увидим, что татуировками этими покрыты не только воры в законе, но и миллионы вполне благонамеренных граждан. Просто потому, что в нашей стране каждый пятый житель прошел через лагеря и каждый второй через армейские зоны. И мы, благонамеренные мещане и законопослушные обыватели, уже давно воспринимаем себя в роли благородных разбойников, оскорбленных нищих и бесстрашных жителей татуированных трущоб.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://ec-dejavu.ru/