Ром Харре - мастер психологии, философ, культуролог, публицист.
Как имя вплетается в контекст индивидуальной судьбы? Почему в различных сообществах, в том числе в социальных возрастных группах детей и подростков, столь часто прибегают к прозвищам? Не выполняют ли имена и прозвища в процессе развития личности человека особую функцию психологической защиты? На некоторые из этих вопросов пытается найти весьма остроумные ответы известный английский философ и психолог Прежде всего необходимо обратить внимание на то особое интимное значение, в котором собственное имя отождествляется с самим собой и в соответствии с которым неоднозначный вопрос "Кто я?" допускает в качестве ответа как называние имени, так и некое описание. Обычно имя выполняет роль описания. Значение такого ответа хорошо иллюстрируется теми чувствами гордости, стыда... которыми обрастает наше имя.
Антропологи гораздо более подробно, чем психологи, исследовали имена. Известны данные о системах именования, в которых "подлинное" имя скрывается из опасения, что враг человека может обрести власть над ним, если узнает его настоящее имя - а это убедительно демонстрирует ту степень, в которой имя человека отождествляется с ним самим.
Антропологи отмечают, что выбор имени отчасти определяется описательными или эмпирическими чертами именуемого предмета или индивида и особенностями самой системы именования. Важно осознать и пророческую роль имени, будь то имя, выбранное для человека ответственными лицами и официально зарегистрированное, или прозвище, влияние которого может сказываться всю жизнь.
Итак, официально данные имена, в выборе которых человек почти не властен. Некоторые исключения определяются тем, что в отдельных законодательных системах человеку предоставлена возможность официально поменять имя по своему выбору. Так, женщины, вступая в брак, могут либо принять фамилию мужа, либо сохранить свою девичью фамилию. Наконец, в британской системе дворянских титулов человек, удостоенный титула, вправе выбрать имя по своему усмотрению. В целом, однако, я буду исходить из допущения, что имя дается человеку в момент рождения или вскоре после рождения, и сам человек никак или почти никак не определяет, каково будет его имя. (Иное дело то, что я называю прозвищами, о которых речь пойдет ниже.)
Намечу две основные сферы влияния, которое имя оказывает на человека и человек на имя. Первая касается открытия человеком своего имени. Насколько я могу судить, неизвестно, когда человек открывает для себя свои имена, в каком порядке и как его установки по отношению к этим именам возникают, развиваются и меняются. В отсутствие эмпирических исследований можно допустить, что имя и фамилия усваиваются человеком как некое социальное знание в разное время в ходе его индивидуального развития. Это может быть так, а может быть и нет. Но, открыв свое имя, человек постепенно приходит к пониманию его значимости.
Наступает такое время, когда дети, которым не посчастливилось с именем, осознают, что их имя - это клеймо. В силу разных причин некоторые имена становятся абсурдными, нелепыми, вызывающими насмешки. В наши дни пример такого рода - имя Хорас, которое, насколько я могу судить о природе этого явления, было присвоено мультипликатором Уолтом Диснеем невероятно тупой лошади, и благодаря популярному мультфильму само имя превратилось в обидную кличку. К тому же существуют имена, которые сами по себе в какой-то мере нелепы. В мои школьные годы имя Лонгботтом (буквально Толстозадый. - Прим. переводчика) неизменно вызывало насмешки, как, соответственно, и его обладатель.
Но имя может выступать клеймом и иного рода. В тех обществах, где заклеймены определенные этнические группы и характерные для них имена, имя само по себе обретает эмоциональную нагрузку. Было бы некорректно в отсутствие эмпирических данных приводить примеры такого рода, однако каждый читатель может извлечь их из собственного опыта.
Люди, которые страдают от клейма своего имени, умеют более или менее успешно его переносить. Благодаря работам американского психолога Э. Гофмана нам известно, как им это удается. Вопрос о том, насколько открытые Гофманом правила задействованы в процессах примирения с неблагозвучным именем, остается открытым для эмпирических исследований.
Болезненное ощущение, возникающее при осознании того, что твое имя могло бы быть другим, приводит к тому, что имя-клеймо становится крайне неприятным. Гофман выделяет три разных пути, посредством которых удается совладать со своим именем. Те, кто не соответствует "норме", оказываются страстными сторонниками этой нормы. Так в XIX веке в Америке иноязычные имена переделывались на английский лад. Заклейменный человек, не меняя имени, может попросту сторониться того общества, в котором его имя считается клеймом. Есть основания полагать, что этим приемом успешнее взрослых пользуются дети.
И третье: имя участвует в создании мнения о человеке, поэтому смена имени - всегда пример управления производимым впечатлением. Перемена может быть незначительной: меняется лишь произношение, и имя переходит из одной этнической группы в другую, либо затрагивается этимология слова, и фамилия Розенберг превращается в Монтроз. Кроме того, можно от одной части имени перейти к другой, меняя способ представления личности, когда, например, Лиззи становится Бет. (С прозвищем, конечно, справиться гораздо труднее, поскольку оно присваивается окружающими, и человек над ним властен в гораздо меньшей степени.)
Также важен эффект, который оказывает на нас имя, когда мы гордимся им. В некоторых обществах позитивное влияние имени не случайно: родители стараются выбрать благозвучные и достойные имена своим детям, роднящие их с выдающейся личностью, семейством и даже целым народом. Во многих китайских семьях эта традиция сохранилась по сей день, а в викторианской Англии очень часто встречались имена Фэйт, Хоуп и Черити (подобно русским - Вера, Надежда, Любовь. - Прим. переводчика).
Широкое распространение имеет также феномен, относительно которого практически не собрано систематических данных, - это стремление подростков к смене своего имени. Конечно, здравый смысл подсказывает, что прозвище и самоощущение столь же тесно переплетены, сколь, по-моему, разобщены реальная и желаемая личности. Разобщенность, преобладающая в самоощущении подростка, может быть преодолена посредством смены имени на такое, которое в большей мере соответствовало бы желаемой личности.
Есть и другой аспект - широко распространенная практика принятия сценических псевдонимов, когда Норма Джин Бейкер становится Мерилин Монро, а Джерри Дорси - Энгельбертом Хампердинком. Наверное, существует некое негласное представление в кругу импресарио, какого рода имя соответствует данному типу личности. Можно предположить, что такое представление культурно-специфично и изменяется со временем. Исследования на кросс-культурной и исторической основе могли бы прояснить, существуют ли универсальные принципы, проявляющиеся в данных случаях.
Помимо открытия своего собственного имени и его судьбоносного значения, существует также прочтение имени окружающими, общественное понимание личностных свойств того или иного имени. Английская газета "Санди Таймс" опубликовала результаты собственного исследования особенностей социального смысла определенных имен, выполненного в шутливом духе. В них сравнивались четыре области Британии. Оказалось, что между севером и югом Англии существует различие в использовании викторианских женских имен, например, имя Эмма чаще встречается на юге, чем на севере. Однако то, что часто называют классовыми различиями, оказывается более важным в выборе имени, чем географический фактор. В тех областях, где преобладает ручной труд, имя подбирают тщательно, во многом под американским влиянием. А в районах Лондона, где преимущественно живут квалифицированные работники, преобладают традиционные, простые имена.
Разумеется, газетные отчеты несовершенны. За ними скрываются неисследованные особенности едва уловимого социального опыта, социальных и личностных ассоциаций, связанных с именами. Известна, например, салонная игра, практикуемая в некоторых семьях. Она состоит в том, чтобы угадывать, что за человек, скорее всего, является носителем определенного имени. Иногда оказывается, что свою роль играет опыт встреч с людьми, названными одними и теми же именами, однако я склонен полагать, что тщательное эмпирическое исследование, скорее всего, выявит некую культуру имен, в которой эти ассоциации подчиняются характерным для данной местности обобщениям.
Прозвища - чрезвычайно важная часть мира детей. Прозвища изобретаются детьми для детей и становятся образцом тонкой и изощренной системы. Однако первые в нашей жизни прозвища мы получаем от родителей и близких нам людей. Независимо от культурных условий каждый маленький ребенок оказывается буквально осыпан разными именами, ни одно из которых не является его официальным именем. Пока ничего не известно о том, как младенец разбирается во всем этом многообразии, как начинает принимать имя как свое собственное. Имена, используемые отцом и матерью по отношению к ребенку, в известной мере различаются. Для отцов характерна скорее формальная манера обращения к детям. Но как возникают прозвища? Исследования, проведенные среди детей, показали, что существуют четыре основных принципа происхождения прозвищ.
Некоторые прозвища описывают качества ребенка: физические, интеллектуальные или свойства характера. Они - основа для создания имени. Блестящий пример такой практики в действии описан в современном романе Ле Карре (Le Carre). "В пору весенних экзаменов мальчишки удостоили Джима прозвища. Они предприняли несколько попыток, пока, наконец, не удовлетворились. Сначала попробовали звать его Гусаром, намекая на его армейские повадки, некоторую безобидную грубоватость и склонность к прогулкам в одиночестве. Но прозвище Гусар не прижилось. Тогда был испробован Пират, потом - Гуляш, отчасти навеянный его страстью к мясным блюдам, отчасти его безупречным французским. Но и Гуляш их не удовлетворил: этому прозвищу недоставало намека на его скрытую силу. Наконец они остановились на прозвище Рино (Носорог). Оно отчасти было навеяно его любовью к физическим упражнениям, которую они не могли не заметить. Рано поутру, ежась под холодным душем, они видели, как он с рюкзаком за спиной возвращается с утренней прогулки. А поздно вечером они видели в окне силуэт Рино, боксировавшего с тенью...
Многие события, совпадения в жизни служат источником возникновения прозвищ. Представьте девочку, которой на уроке французского всякий раз, когда наступает ее очередь читать фрагмент из учебника, достается фраза, начинающаяся словами "J'aime". Дотоле "безымянная", девочка приобретает кличку Джем. Или представьте мальчика-подростка, которого ломающийся голос подвел на уроке французского при чтении слова "coupable"; с той поры за ним закрепилась загадочная кличка Куп. Прозвища, связанные с событиями, в антропологии называют внешне мотивированными.
Другие категории - внутренне мотивированные прозвища. В их основе - вербальная аналогия. Это, например, связь официального имени и прозвища. Так имя Стефен Хилл обращается в Чилл, а затем в Чарли. По-моему, также внутренне мотивированными являются культурные аналогии, когда, например, некто по имени Дональд начинает зваться Дак. С культурной аналогией связан либо является ее вариацией и другой прием, в котором сочетаются внутренняя и внешняя мотивации, например, когда школьники зовут свою учительницу Кики, потому что она внешне похожа на персонаж телепередачи - кукольную лягушку.
Наконец, существуют традиционные клички, ассоциируемые с внутренне мотивированными прозвищами, например, Нобби (элегантный, шикарный) вместо Кларк или Дасти (пыльный) вместо Миллер, либо ассоциируемые с социальной ролью, продиктованной очевидными внешними качествами, например, Порки (Толстяк).
Система присвоения прозвищ оказывает огромное влияние на процессы порождения и поддержания общественного порядка, который создают дети в рамках своего автономного детского сообщества. В целом система именования оказывает влияние в трех направлениях. Во-первых, она отмечает тех, кого отвергает детская группа. Во-вторых, она обозначает сплоченную группу тех, кто обладает привилегией величать друг друга по прозвищам. (Так, тринадцатилетние девочки-подростки обращаются друг к другу по прозвищам. Включение в их группу или исключение из нее обозначается переходом либо к прозвищу, либо к официальному имени.) Наконец, имеет место процесс, посредством которого выдвигаются лидеры данного микросообщества.
Нам необходимо рассмотреть два важных момента, чтобы понять значение этих вербальных процессов. Насколько тесно вокруг прозвища группируются качества и в какой мере они принимаются тем, кто носит прозвище? Насколько тесно эти качества группируются вокруг центрального атрибута прозвища, из которого оно и произросло? То есть, в какой мере прозвище Толстяк для упитанного мальчика является его описанием, а в какой - ролью?
Этнографы говорят о тенденции, согласно которой тот, кто происходит из клана Орла, по отношению к другому клану, скажем, Медведя, начинает "вести себя по орлиному". Один весьма наблюдательный молодой этнограф описывает постепенное обретение кошачьих повадок некой особой, получившей прозвище Пусси (Киска) исключительно из-за формы глаз. По аналогии с влиянием имени-тотема можно допустить, что характеристики прозвища порождают определенный стиль поведения, с помощью которого носитель прозвища стремится ему соответствовать.
А как насчет традиционных прозвищ вроде Толстяк, Грязнуля? Они воспроизводятся из поколения в поколение и, похоже, относятся к основам автономной детской субкультуры. Полагаю, что такие традиционные прозвища - это не просто фиксация каких-то качеств. Прозвище относит ребенка к определенному классу. Новая роль и предписанный ей стиль поведения выступают гораздо более важными характеристиками носителя прозвища, нежели его внешние качества. Уместно спросить, насколько толстым должен быть Толстяк и насколько грязным - Грязнуля. Однако, насколько мне известно, исследований по этому вопросу не проводилось.
Поскольку этнография загадочного племени детей еще далека от совершенства, приходится в отсутствие адекватных научных данных обратиться к литературным описаниям, из которых я хочу выделить два весьма определенных класса толстых мальчиков. Билли Бантер (Жиртрест) действительно крупный мальчишка с большим животом, который может, пользуясь своим весом, расталкивать окружающих, но который в сложной ситуации готов разреветься. Пигги (Хрюша) - упитанный отличник в очках с толстыми линзами, который двигается по-девчачьи и совершенно не годен для подвижных игр. Смею утверждать, что оба эти типа определяются скорее социальными, а не физиологическими чертами, и толстому мальчишке суждено быть отнесенным либо к одному классу, либо к другому. Думаю, в каждой детской группе отнесение к данному классу тем или иным образом может быть осуществлено лишь однажды, то есть в группе будет только один Жиртрест и один Хрюша. Чтобы объяснить существование этих типов и их роль в жизни сообщества, понадобится гораздо более обширное исследование, нежели те, что уже проделаны.
Давайте внимательнее присмотримся к классу "Пиг-ги", поскольку мы имеем исключительную возможность рассмотреть одного из представителей этого класса, описанного гениальным писателем Уильямом Голдингом в качестве главного героя его романа "Повелитель мух". Пигги - архетипический персонаж, потомок Фальстафа и Санчо Пансы. Его антипод - Ральф, высокий и атлетически сложенный. Пигги невысок и очень толст. В соответствии с архетипом он "вне игры". "Дядюшка запретил мне бегать, - объясняет он, - из-за астмы". Он отмечен своим физическим несовершенством как "единственный мальчик в школе, страдающий астмой", и его очки - важный атрибут архетипа - выступают как предмет гордости. Он признается Ральфу: "Я ношу очки с трех лет".
В романе Пигги выступает не только оруженосцем Ральфа. Он его интеллектуально превосходит, именно он мыслит, строит планы и превыше всего ценит порядок. Он принимает смерть от банды Джека, встав на защиту раковины - единственного символа цивилизованного порядка, которым владеют мальчики. Ребята на острове насмехаются над Пигги, подобно тому как мальчишки в наших школах над своими Пигги, но именно к ним они обращаются, когда требуется мастерство. Почему такие ребята обычно толстые? В отсутствие определенных этнографических данных осмелюсь предположить, что существует некая традиция, которая это требует. Постоянство автономного детского сообщества требует, чтобы в нем присутствовали толстяк № 1 - Билли Бантер и толстяк № 2 - Пигги. И более или менее подходящие ребята укладываются в эти роли. Те, кто всего лишь упитан, но не обладает прочими атрибутами, остаются рядовыми гражданами детской республики.
Похоже, роль Билли Бантера несет в себе черты козла отпущения: ему позволено вести себя как грубому обжоре, а потом расплачиваться за себя и за других. Нечто подобное заметно и в различении двух классов интеллекта - "Умника" и "Тугодума". "Умник" - это ходячая энциклопедия, он помогает другим решать их проблемы, и его интеллект всеми признается, тогда как над Тугодумом, который хоть и неглуп, все насмехаются как над тупицей.
Другая пара традиционных типов - Грязнуля и Язва, по-моему, также укладывается в микросоциологическую схему. Грязнуля, подобно Толстяку № 1, несет ответственность за общую нечистоплотность. А Язве дана своеобразная лицензия на шутовство, причем комплекция защищает его от тех последствий, к которым мог бы привести его острый язык.
Но зачем прозвища остальным "гражданам" сообщества? Ответ на этот вопрос, получен в детальном исследовании присвоения прозвищ в небольшой английской школе. Когда стандартные прозвища оказываются использованы, еще остается богатейший набор. Однако этимология остальных прозвищ весьма прямолинейна. Есть определенные стандартные клички, например Морковка, есть аллитерации - так, тот, чье имя оканчивается на "от", получает прозвище Хот Дог. Того, чья фамилия Холмс, называют Шерлок и т.п. Но роль и этих прозвищ не исчерпывается их этимологией. А вот у семи учеников в классе этой школы вовсе не оказалось прозвищ. Возможно, отсутствие прозвища свидетельствует о периферийном положении ученика в детском сообществе и в целом служит показателем его изолированности. В этой "безымянной" группе оказалось огорчительно много детей из Вест-Индии. Двое из них, самые популярные у одноклассников, клички имели - их прозвище свидетельствовало о социальном признании. Хотя вопрос о том, что здесь первично, не до конца ясен.
Также очевидно, что в возрасте примерно одиннадцати-двенадцати лет происходит перемена в системе присвоения прозвищ. Есть данные о том, что прозвища, использовавшиеся ранее, в этом возрасте отвергаются и возникает новая система именования. Эмпирически установлено, что новые прозвища не связаны с традиционными классами и в гораздо большей степени определяются внешностью и особенностями поведения. Выявлено различие между школьниками из рабочих районов и районов, населенных служащими. Среди старшеклассников рабочих районов прозвища более консервативны, чем среди детей служащих. Консерватизм характерен не только для прозвищ самих по себе, но и для их этимологии. Существует, например, преемственность прозвищ, так или иначе производных от фамилии. Среди детей рабочих районов фамилия Бэррет легко обращается в Кэррот (Морковка), тогда как у представителей среднего класса чаще встречаются прозвища типа Чок-Айс, обусловленные любовью к мороженому.
Кто придумывает прозвища? Ограниченные данные, которыми мы располагаем, позволяют предположить, что существует некто, кому детским сообществом выдана своего рода лицензия на присвоение прозвищ. Иногда это может быть учитель, хотя чаще всего это не он. Попытки всех остальных придумывать прозвища, как правило, оканчиваются неудачей. Мы наблюдали драматические попытки признанной вест-индской группы присвоить прозвища своим безымянным товарищам - попытки, оставшиеся безуспешными.
Многие люди имеют несколько прозвищ, и каждое из них, похоже, связано с принадлежностью к определенной группе. Двое друзей или, скажем, небольшая группа приятелей могут иметь особые прозвища друг для друга, которые не позволено использовать больше никому, но в более широкой группе они в соответствии с ситуацией используют иные прозвища.
Как и многие другие социальные явления, система прозвищ, вероятно, является не только формой солидарности, но и источником иных форм социальной активности, например поддразнивания и унижения. Одно и то же прозвище может служить проявлением симпатии и быть средством оскорбления. Хотя и оскорбление выступает своего рода признанием, тогда как те примерно двадцать процентов, кому отказано в прозвище, не признаны вовсе.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.eti-deti.ru