смотреть на рефераты похожие на "Генезис институтов государства в античной Европе и на Др. Востоке (общее и особенное)"
ПЛАН:
Введение.
Европа и восток: две структуры, два пути развития.
Ранние формы социальной организации и процесс генезиса предгосударственных институтов.
Раннее государство.
Развитое государство на востоке.
Заключение.
Список использованной литературы.
ВВЕДЕНИЕ
Термин "ге'незис" происходит от греческого genesis и означает происхождение, возникновение; процесс образования[1].
Приступая к раскрытию моей темы я хорошо осознаю, что оная не так
просто, как могло показаться на первый взгляд в силу множества причин. Во
введении к своей эпохальной книге Л.С. Васильев, например, очень долго
перечисляет всех тех многочисленных авторов, занимавшихся данной проблемой,
при этом оговаривается, что представленные модели ни в коему случае не
могут считаться абсолютно правильными и универсальными. Это скорее своего
рода путеводители, позволяющие разобраться в хитросплетении тех
многочисленных дорог, которые вели человечество от ранних социальных
структур к развитым, от локальной группы и общины к государству, от
эгалитаризма к иерархии. До сих антропологи и археологи откапывают для
учёных-теоретиков всё новые и новые факты, порой ставящих исследователей в
тупик. Поэтому не удивительно, что среди них нет твёрдого знания о том, как
на самом деле происходил генезис институтов государства и догосударственных
образований. Реальная действительность человеческой истории многообразна.
Но что характерно: при всем ее неохватном многообразии генеральные
закономерности эволюции примерно одинаковы, они и берутся за основу при
изложении различных материалов из истории стран и народов Востока и
античной Европы. И упомянутое мною разнообразие мнений и взглядов на
развитие государственных структур важно знать также в связи с
возрождающимся интересом к подобным теоретическим изысканиям. Учёный мир
только вот стряхивает с себя пыль догматичной истматовской (исторический
материализм) формационной концепции.
Что касается Востока в древности, то в первую очередь бросается в глаза при самом общем, ретроспективном взгляде на его долгую историю, столь богатую различного рода событиями, его экономические принципы существования, от форм ведения хозяйства до форм извлечения избыточного продукта и его редистрибуции, особенности его едва вышедшей из первобытности социальной структуры с ее общинными традициями и явственной тягой к корпоративности, религиозные идеи и связанные с ними социальные ценности, нормы бытия и поведения, установочные стереотипы мышления и восприятия мира, наконец, свойственную ему систему политической администрации, столь привычно воспринимаемую, особенно на фоне свобод античного мира, в качестве "восточной деспотии".
Соответственно социальной структуре сложились и взаимоотношения между
государством и обществом в целом. Если в Европе с античности государство
способствовало процветанию господствующего класса, собственников, если там
общество в лице частных собственников всегда отчетливо доминировало над
государством, а государство было слугой общества и соответственно были
построены все его институты, то вне Европы, на Востоке, дело обстояло
иначе. Государство здесь никогда не было, если использовать привычную
марксистскую терминологию, надстройкой над социально-экономическими
отношениями, сложившимися вне его и помимо него. Государство в лице
причастных к власти социальных верхов не только выполняло функции
господствующего класса ("государство-класс"), но и было ведущим элементом
базисной структуры общества. Если сказать жестче, оно абсолютно
господствовало над обществом, подчинив его себе. Соответственно
складывались институты такого государства и вся обслуживавшая его система
идей и учреждений.
Подчиненное государству общество в различных восточных структурах выглядело
по-разному. В Египте, например, общества почти не было вообще: оно было
практически растворено в институтах всемогущего государства. В Китае голос
его был слышен - как в форме идей, так и в виде определенных организаций. В
Шумере и Вавилонии общество в целом и индивиды как часть его сумели
отстоять даже некоторые формальные права, отраженные в системе законов.
Наконец, в Индии общество в форме варн и каст, в виде классической
индийской общины в некотором смысле даже выходило на передний план[2].
В ранний период, когда никаких признаков частной собственности еще не существовало, это господство не было заметным в силу того, что государство и общество тогда еще практически не были расчленены: государство было формой организации общества; выросшие на основе общественных должностей власть имущие, организованные в аппарат власти, вполне искренне считали себя и действительно были на службе общества, организованного в государство. С ростом престижного потребления и успехами процесса приватизации изменение общей ситуации проявилось, в частности, и в том, что государство в лице аппарата власти отделилось от общества и противопоставило себя ему, одновременно подчинив его себе.
Предоставленное в некотором смысле самому себе (правда, в небольшой степени, ибо государство по-прежнему оставалось системой институтов, возникших во имя самосохранения общества, его традиционной структуры), общество стало заботиться о создании какой-то системы социальных корпораций, которые призваны были как заново организовать его членов в новой, более дробной форме, так и противостоять внешнему нажиму со стороны власти, произволу власть имущих. Частично этими корпорациями стали существовавшие издревле формы - семьи, кланы, общины, а частично возникли и новые - касты, цехи, секты. Некоторые из новых форм не только воспроизводили старые отношения зависимости младших и слабых от старшего и сильного (отношения типа патрон - клиент, отношения клиентеллы), но и придали им некую новую сущность, поставив упомянутую и уходящую в глубокую историю клиентельную связь как бы на новую основу имущественной зависимости от процветающего частного собственника, будь то богатый и причастный к власти аристократ либо влиятельный в общине богач-землевладелец.
Социальные корпорации были известны и Европе. Но там они играли несколько иную роль, ибо на передний план выступали личностные интересы, что было связано с господством частнособственнических отношений. На Востоке же, при отсутствии условий для расцвета индивидуализма частного собственника, горизонтальные связи потенциальных союзников по классу с лихвой перекрывались связями вертикальными, корпоративными, клиентельными.
В Европе превращение частной собственности в структурообразующую основу и возникновение сложной системы идей и институтов, соответствующих этому и всячески стимулирующих развитие индивидуальности гражданина- собственника, его энергии и предприимчивости, его инициативы и гарантий, прав и обязанностей, привели в конечном счете к тому, что общество и определявшая его благополучие и процветание экономика стали быстрыми темпами эволюционировать и наращивать накапливаемые благоприятные инновации. Сильное и уверенное в себе общество, основанное на личной инициативе процветающего собственника, не могло бояться новаций, напротив, оно стремилось к ним, умело отбирало их, для чего использовался свободный и административно не регулируемый рынок, выдвигавший свои требования и предоставлявший удачливым новые возможности.
Итак, в основе исторического процесса на Востоке с древности лежало отчетливо выраженное стремление к консервативной стабильности. Естественно, это оказало огромное воздействие на динамику процесса. Если в Европе это было движение от низшего к высшему, от отсталого к передовому, т.е. линейная динамика прогресса, то на Востоке альтернативой ей оказалось цикличное развитие.
Сравнение Древнего Востока и античной Европы я провожу по следующим направлениям:
1. Преобладающий тип государства.
2. Формы собственности на землю.
3. Город: пути образования, характер деятельности населения, роль в жизни общества, взаимоотношения города и государства.
4. Социальная структура общества: основные сословия, их отличия друг от друга, основные производители материальных благ.
5. Община и ее роль в жизни человека и государства.
6. Картина мира. То общее, что было свойственно сознанию древневосточного и античного человека.
7. Способность цивилизации к саморазвитию.
История начинается на Востоке... Этот хорошо известный и ныне никем в принципе не оспариваемый тезис убедительно подкрепляется данными современной археологии, материалами палеографии и иными первоисточниками. В плодородные долины и предгорья Ближнего Востока уходят своими корнями древнейшие очаги мировой цивилизации. Именно здесь возникали и приобретали устойчивые формы древнейшие социальные и политические институты, совокупность которых определила очертания наиболее ранних модификаций человеческого общества, а затем и государства. Совершенный переход от присваивающего хозяйства (охота, рыболовство, собирательство) к производящему, т.е. к регулярному производству пищи (неолитическая революция) – оседлый быт с гарантированной пищей способствовал резкому ускорению дальнейшего развития производства и культуры. Производственный потенциал земледельческого неолита оказался столь значительным, что появилась объективная возможность создания избыточного продукта, за счет которого можно было содержать освобожденных от производства пищи людей, исполнявших различные административные функции. Иными словами, именно на основе появившихся в результате неолитической революции производственных возможностей и возникли в конечном счете древнейшие очаги урбанистической цивилизации со свойственными им надобщинными социальными структурами и ранними формами политической администрации. К этому стоит добавить, что на базе производственных возможностей земледельческого неолита возникли первые известные науке протогосударственные структуры, подавляющее большинство которых существовало опять-таки на Востоке[3].
Древневосточные государства (Египет, Вавилон, Индия, Китай и др.)
возникли около 5 тыс. лет назад в зонах поливного земледелия, а значит
имелась необходимость организации крупных и сложных оросительных систем.
Такой характер сельскохозяйственного производства ("азиатский способ
производства") требовал, во-первых, сохранения родовой общины, ибо
отдельные семьи не могли проводить сложные и объёмные ирригационные работы,
а во-вторых, наличия сильной публичной власти.
Важно заметить, что до эпохи античности такого же типа протогосударства были и на территории Европы, в частности в Греции, начиная с микенского периода ее истории. Едва ли есть основания для сомнений в ближневосточных истоках раннеевропейской земледельческой культуры, равно как и параметров ее предантичной государственности. Для доантичной Греции, предстающей перед миром наиболее ярко со страниц гомеровского эпоса, характерны были примерно те же отношения, что существовали и в иных ранних протогосударствах, в частности восточных: господствовали общинные связи, существовали мелкие правители-вожди (базилевсы и др.), тогда как частнособственнические отношения были еще неразвитыми. Иное дело – времена античности. Именно с времени возникновения во второй трети 1 тысячелетия до н. э. античной Греции греки стали ощущать и фиксировать весьма заметные отличия своего образа жизни от образа жизни соседних с ними цивилизованных народов Востока, не говоря уже о нецивилизованных "варварах".
В античной Европе позднее ранневосточных государств в результате
появления частной собственности, имущественного расслоения, раскола
общества на классы, складывались по преимуществу так называемые государства
рабовладельческого типа. Наиболее классические из них были созданы в Греции
(VIII–VI вв. до н.э.) и в Риме (VI в до н.э.). Формой организации
государственной власти были унитарные монархии и республики, в отличие от
восточных деспотий на Востоке.
ЕВРОПА И ВОСТОК: ДВЕ СТРУКТУРЫ, ДВА ПУТИ РАЗВИТИЯ
Античное общество сформировалось прежде всего на базе развитых
торговых связей и средиземноморского мореплавания. То и другое, вкупе с
благоприятными географическими условиями, сыграло, видимо, свою роль в
архаической революции, приведшей к преобразованию доантичной (в принципе
близкой к типичной древневосточной) структуры в кардинально отличную от нее
античную. Трудно сказать, что явилось причиной архаической революции,
которую смело можно уподобить своего рода социальной мутации, ибо во всей
истории человечества она была единственной и потому уникальной по характеру
и результатам. Одно несомненно: главным итогом трансформации структуры был
выход на передний план почти неизвестных или по крайней мере слаборазвитых
в то время во всем остальном мире частнособственнических отношений,
особенно в сочетании с господством частного товарного производства,
ориентированного преимущественно на рынок, с эксплуатацией частных рабов
при отсутствии сильной централизованной власти и при самоуправлении общины,
города-государства (полиса). После реформ Солона (начало VI в. до н. э.) в
античной Греции возникла структура, опирающаяся на частную собственность,
чего не было более нигде в мире. Господство частной собственности вызвало к
жизни свойственные ей и обслуживавшие ее нужды политические, правовые и
иные институты – систему демократического самоуправления с правом и
обязанностью каждого полноправного гражданина, члена полиса, принимать
участие в общественных делах (римский термин res publica как раз и означает
"общественное дело"), в управлении полисом; систему частноправовых гарантий
с защитой интересов каждого гражданина, с признанием его личного
достоинства, прав и свобод, а также систему социокультурных принципов,
способствовавших расцвету личности, развитию творческих потенций индивида,
не говоря уже о его энергии, инициативе, предприимчивости и т. п. Словом, в
античном мире были заложены основы так называемого гражданского общества,
послужившего идейно-институциональным фундаментом быстрого развития
античной рыночно-частнособственнической структуры. Всем этим античное
общество стало принципиально отличаться от всех других, прежде всего
восточных, где ничего похожего, во всяком случае в сколько-нибудь заметном
объеме, никогда не было. Особенностью же основы восточной структуры было
полное поглощение личности коллективом и соответственно отсутствие личности
как самоценной индивидуальной целостности со всеми ее внутренними
потенциями и особенностями. Даже Карл Маркс, столь неравнодушный к
классовому анализу ни разу не употребил понятие "класс" применительно к
Востоку, потому что там, где нет частной собственности, нет и не может быть
места классам и классовым антагонизмам. Однако, в жизни древневосточного
общества огромную роль играли вековые традиции. И таковая природа типичной
восточной общины являлась определяющей структуру в целом, макроструктуру
государства[4].
Именно на основе греческой античности были достигнуты в Древнем Риме
впечатляющие успехи в области экономики, политической администрации,
культуры. Пройдя через полосу кризиса, на что ушло несколько долгих веков,
средневековая Европа начала быстро и энергично возрождать античные нормы,
принципы и институты, чем была заложена социально-экономическая основа
эпохи Возрождения, которая, в свою очередь, означала создание условий для
быстрого и энергичного восстановления некоторых античных порядков,
элементов античной структуры. И именно последовавшее вскоре за этим, после
Великих географических открытий, первоначальное накопление капитала создало
материальную базу для вызревания в Европе капитализма.
Мне кажется, что именно то, что европейская структура ведет к
капиталистическому развитию в силу заложенных в ней потенций эволюции, а
восточная, отличная от нее, в силу тех же обстоятельств (иные потенции) к
капитализму привести не может, создает ту самую пресловутую дихотомию
Восток – Запад. А по поводу причин этой дихотомии, вопрос можно
сформулировать примерно так: экономика или власть, собственность или
государство? Что первично, что вторично, какая здесь взаимосвязь?
Греки с глубокой древности контактировали с Египтом и другими
ближневосточными государствами и немало от них заимствовали и в сфере
экономики (транзитная торговля и мореплавание), и в области политики
(реформы Солона), и в сфере мудрости, знаний, философии и т.п. Уже в
"Политике" Аристотеля среди прочих форм государственной власти была особо
вычленена тирания, определенная как "деспотическая монархия". И хотя это
был в основном абстрактный анализ форм власти, а тирания как таковая была
хорошо известна и самим грекам, идея о деспотии отчетливо ассоциировалась
прежде всего с Востоком, в частности с персидской династией Ахеменидов.
РАННИЕ ФОРМЫ СОЦИАЛЬНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ И ПРОЦЕСС ГЕНЕЗИСА ПРЕДГОСУДАРСТВЕННЫХ
ИНСТИТУТОВ
В этом параграфе я попытаюсь найти и проследить процесс развития основных социальных, социокультурных, социально-экономических и административно-политических институтов. Причем речь идет о самых общих принципах возникновения и становления этих институтов. Иными словами, я поставила перед собой задачу сконструировать нечто вроде идеальной совокупной модели, генерального эталона, ориентируясь на который можно было бы представить, хотя и с определенными вариантами, возможный ход формирования предгосударственных институтов, а затем и государства.
Тщательно изучая многочисленные отсталые и примитивные общества, этнографы и антропологи не только собрали гигантское количество материалов полевых обследований, но и. детальнейшим образом изучили и сопоставили друг с другом эти материалы. На основе этих сопоставлений были сделаны серьезные выводы, способствовавшие выявлению некоторых общих закономерностей формирования и развития примитивных социальных структур, возникновения в недрах этих структур институтов, способствующих их эволюции.
Человеческое общество, выделяясь из породившей его живой природы, уже
на заре истории противопоставило природным инстинктам культуру. Именно она
уже в ее самой ранней форме легла в основу общества, практически создала
общество как совокупность людей, связанных общими потребностями и целями и
взаимодействующих ради их удовлетворения, как в конечном счете
упорядочение, т. е. организацию, основанную на общепринятой и обязательной
системе норм. Как утверждает известный французский антрополог К. Леви-
Строс, первоосновой социокультурного начала была сексуальная реформа,
запрет инцеста, что породило систему упорядоченных коммуникаций, основанную
на принципе эквивалентного взаимообмена. Обмен женщинами, дочерьми и
сестрами, ограничивший беспорядочное половое общение в рамках первобытного
стада и породивший ранние формы жестко фиксированных брачных связей,
способствовал установлению нормативного родства, в связи с чем были
определены старшинство поколений, брачные классы и в конечном счете
основанные на этом родовые и родоплеменные общности. Фундаментальный
принцип эквивалентного обмена-дара стал затем основой основ существования
всех ранних обществ. Обмен словами и знаками-символами способствовал
становлению определенных норм общения, обмен пищей и предметами обихода вел
к укреплению социальных связей, к созданию более или менее устойчивой
структуры, без чего складывавшееся человеческое общество просто не сумело
бы выжить.
Исследования экономантропологов открывают нам, что первобытный коллектив охотников и собирателей обычно был невелик – в среднем 20-30, иногда 50 человек. Каждая группа имеет свою территорию обитания в пределах района, занятого данной этнической общностью, и находится на полном самообеспечении, хотя при этом она может быть связана взаимообменом с соседями. Фундаментальный принцип существования локальной группы – ее эгалитарность. Система добычи, распределения и потребления пищи здесь основана на строгой уравнительности, но с учетом ролевых функций: между мужчинами и женщинами, старшими и младшими, взрослыми, стариками и детьми всегда существовало определенное и строго фиксированное неравенство в потреблении, генетически восходящее к аналогичному неравенству и в рамках стаи животных. Социальные права и обязанности членов группы (опять-таки с учетом ролевых функций) одинаковы. Все имеют голос. Каждый волен принять самостоятельное решение вплоть до разрыва с группой. Есть соблазн видеть в этой эгалитарности и свободе принятия решения нечто вроде первобытной демократии. Гораздо больше оснований говорить о жестком конформизме группы, о строгой необходимости для каждого полностью соответствовать сложившимся экспектациям под угрозой изгнания из общества (уже не только из данной группы), чем о свободе мнений и поведения. Словом, эгалитаризм – это далеко не демократия. Без уравнительного потребления группа попросту не смогла бы выжить и обеспечить нормальное воспроизводство, не говоря уже о расширенном.
Экономический аспект генерального принципа системы эквивалентного
обмена, основанной на уравнительности, антропологи обозначили термином
"реципрокность" (от лат. – двигать туда-сюда, возвращать обратно).
Первоначальная суть реципрокного взаимообмена сводилась к тому, что каждый
вносил в общий котел, сколько мог, и черпал из него, сколько ему
полагалось, тогда как разница между отданным и полученным измерялась в
терминах социальных ценностей и выражалась в форме престижа и связанных с
ним привилегий. Будучи едва ли не первым универсальным механизмом
функционирования человеческого общества на ранних этапах его существования,
реципрокный обмен сыграл решающую роль в последующем развитии общества, в
конечном счете в разложении той эгалитарной структуры, которая вызвала его
к жизни и существовала на его основе. Здесь мы переходим к проблеме
появления привилегий и избыточного продукта. Оставался лишь шаг до
социального неравенства. И вскоре этот шаг был сделан, правда, уже в новых
условиях, когда на смену обществу собирателей пришли коллективы
производителей пищи, земледельцев и скотоводов[5].
Неолитическая революция и переход к регулярному производству пищи способствовали заметному росту избыточного продукта, что дало резкий толчок изменению форм социальных отношений, менявшихся параллельно с появлением нового образа жизни в виде оседло-земледельческих поселений и общинной организации. Непрочные у собирателей парные семейные ячейки при переходе к оседлости и систематическому производству пищи трансформировались в более крепкие и достаточно многочисленные семьи, даже семейно-клановые группы, заменившие собой локальные группы бродячих охотников. Именно такие семейно- клановые группы стали первичной ячейкой оседло-земледельческого (а позже и кочевого) обществ[6].
Прежде всего своим положением отец-патриарх обязан не случайности
выбора и тем более не собственным заслугам, а случайности рождения или
обстоятельств, превративших его в старшего среди группы более младших
родственников его поколения и следующих поколений. Господствует все тот же
фундаментальный принцип эквивалента, но древняя практика реципрокного
обмена в этом пункте оттесняется специфической системой перераспределения и
получившей наименование редистрибуции. Путь от эгалитарного общества к
ранговому и есть движение от ре-ципрокности к редистрибуции. Редистрибуция
как важнейший полит-экономический принцип возникает с того момента, когда
средства коллектива и тем более его избыточный продукт оказываются в
распоряжении главы группы. Посредством щедрых демонстративных раздач глава
процветающей группы повышает свой престиж и занимает более высокое
положение в общине. Функции общинного лидера, тем более главы крупной,
разросшейся общины, подчас разделенной на кварталы или состоявшей из
нескольких соседних деревень, достаточно сложны и многообразны. В некотором
смысле это уже функции политического администратора. К их числу относились
регулярное перераспределение участков пахотной земли между численно
менявшимися группами и небольшими семьями (коль скоро возникали такие),
обеспечение справедливого пользования общинными ресурсами и угодьями,
организация общественных работ, взаимоотношения с соседями, включая
межобщинный обмен и ритуальные акции, и т.п. На лидера возлагалась и важная
функция верховного редистрибутора, т.е. распорядителя как коллективного
достояния общины, так и ее избыточного продукта, хранившегося в
общественных амбарах. За всю свою непростую и, главное, необходимую для
нормального существования общины работу старейшина обычно получал от глав
семейных групп, которым он формально вручал их участки и права на
определенные угодья, подарки - вначале спорадические и даже необязательные,
но со временем становившиеся нормой и регулировавшиеся обычаем. Эти
подарки, равно как и участие всех в строительстве большого дома для главы
общины и его жен, всей его большой семьи (дом старейшины, как правило,
выделялся размерами), являли собой тот эквивалент, который старейшина
получал от коллектива за свой общественно полезный труд. Вначале эти
подарки в форме пищи, зерна хранились в амбарах и не вели к заметному
обогащению лидера, больше раздававшего, чем получавшего. Но со временем их
накапливалось все больше, а глава общины все более определенно превращался
в глазах коллектива уже не просто в распорядителя, но в "хозяина земли",
раздававшего ее как бы от своего имени и за то имевшего право на налог,
которым он был волен распоряжаться по своему усмотрению. Это означало, что
объективная потребность разраставшегося и усложнявшегося коллектива в
управлении и централизованном регулировании в форме редистрибуции
избыточного продукта вела к появлению должностных лиц, обладавших
престижем, авторитетом, привилегиями и облеченных властью, т.е. очень
заметно отличавшихся по своему реальному статусу от рядовых производителей.
Итак, вставший над общиной старейшина приобретает над нею определенную
власть. Существует множество определений понятия "власть". Классическая
формула М. Вебера сводится, например, к тому, что власть - это возможность
осуществлять свою волю вопреки сопротивлению тех, кого это затрагивает,
либо при согласии их. В триаде престиж - авторитет - власть вершиной и
конечной целью амбициозного честолюбца является достижение реальной власти,
т.е. возможности в конечном счете не только руководить, но порой и
навязывать свою волю управляемому коллективу, что означало достижение
высшей точки на общепризнанной шкале социальных ценностей. Хотя власть
старейшины была так называемой властью положения, опиралась только на
престиж и авторитет, да еще к тому же довольно дорого стоила ее обладателю,
к ней стремились многие. И не приходится удивляться: шкала социальных
ценностей говорила сама за себя - все, кто был готов к этому, обычно
включались в негласное соревнование за достижение ее вершины.
Социологи и антропологи подвергли обстоятельному анализу феномен
механической солидарности разраставшихся на основе сегментации семейно-
клановых групп многочисленных родственных кланов в зоне обитания данной
этнической общности. Базирующаяся на общности происхождения, культуры,
языка, спаянная ритуальными нормами (обряды инициации, мужские дома,
празднества) и легендарно-мифологической традицией, такого рода общность,
обычно всегда именовавшаяся племенем, подчас исчисляется сотнями тысяч.
Именно в ее недрах фиксируется солидарность, которая реализуется
автоматически, но подчиняется законам энтропии: сила ее убывает с
увеличением дистанции, как социально родственной, так и территориальной
(феномен убывающей этнической солидарности). Консолидирующий импульс здесь
возникает лишь в экстраординарной ситуации, чего оказывается достаточно для
сохранения общности, которая в ординарном, обычном состоянии вновь
автоматически распадается на аморфную сумму общин - каждая во главе со
своим лидером. Но такие аморфные общности ещё нельзя назвать племенем, чья
структура уже близка к протогосударственной. Конституирующий
протогосударственную структуру импульс становится устойчивым, если угроза
общности извне оказывается постоянной, - именно в этом случае возникает
племя как структура во главе со своим вождем. Но для того чтобы такого рода
процесс кристаллизации общности произошел, чтобы аморфная общность
превратилась в племя, требовалось существование рядом с ней сильного
соседа, в котором все эти процессы уже прошли. Механизм процесса генезиса
первичных надобщинных структур таков: в ходе соперничества лидеров соседних
общин наиболее удачливый берет верх и подчиняет себе остальных, превращая
их в повинующихся ему руководителей управлявшихся ими прежде коллективов,
которые выступают теперь по отношению к возникающему протогосударству в
целом в качестве его региональных подразделений[7]. Но одно дело - процесс
в замкнутом анклаве, другое - в реальности древнейшего исторического
прошлого. Иными словами, если в стерильной обстановке процесс мог и
подождать, пока общность окончательно созреет для интеграции, при условии,
что ничто извне этому не мешает и никак в это не вмешивается, то в
древневосточной реальности, где складывались первые известные науке
протогосударства, такого рода условий не было.
Слабые соперники подчинялись сильному, богатому и щедрому, в
результате чего создавалась благоприятная обстановка для возникновения
надобщинной политической структуры, протогосударства. Первичное
протогосударство, или простое протогосударство, вождество - это обычно
группа общинных поселений, административно подчиненных центральному поселку
городского типа, где находится резиденция вождя и его окружения. В функцию
вождя входит создание эффективной системы администрации с целью добиться
оптимальной организации производства и максимума избыточного продукта.
Наряду с этим на передний план среди ведущих функций вождя выходит военная.
Дело в том, что с момента возникновения первых первичных протогосударств (а
их обычно возникало сразу несколько в том регионе, где для этого были
условия и уже наглядно действовала сила примера) появляется и ожесточенное
соперничество между ними. В этих условиях именно войны оказываются главным
средством решения споров и реализации преимущества. Военная функция надолго
становится одной из важнейших, что, собственно, и породило представление о
всеобщем характере так называемой военной демократии как формы организации
воинственной общности, существующей за счет грабежа других. Укрупненная
система мелких первичных протогосударств - это сложное или составное
протогосударство, имеющее иерархическую внутреннюю структуру и знакомое с
определенным количеством оторванных от сельскохозяйственного производства
групп администраторов, воинов, жрецов и обслуживающего верхи персонала
(слуги, рабы, ремесленники). Администраторы - это общинная выборная
верхушка; воины - это группа профессионалов -дружинников, всегда готовая
повести за собой всех остальных, способных носить оружие. Слуги и рабы
принадлежат к числу неравноправных чужаков, чаще всего захваченных в ходе
войн. Из их же числа, а также из числа собственных мастеров, если они
имелись в коллективе, формируются профессионалы -ремесленники, прежде всего
металлурги-кузнецы, продукт труда которых становится особенно важным с
момента, когда неолитические коллективы вступают в век бронзы. Но едва ли
не наиболее важной прослойкой в формирующемся протогосударстве всегда были
жрецы. Во всяком случае глава протогосударства часто одновременно был
высшим жрецом-первосвященником. Власть в протогосударстве, как и в общине,
была выборной, ибо иных форм ее замещения общество еще не знало. Но
достигший высшей власти вождь, сполна вкусивший сладость этой власти,
пользующийся всеми благами авторитета и привилегий, никогда не спешит с ней
расстаться. Напротив, он старается ее укрепить, добиться ее легитимизации,
в чем заинтересован и коллектив: авторитарная власть вождя ведет к
укреплению интегрирующих импульсов, призванных противостоять принципу
убывающей солидарности, к ослаблению тенденции к региональной автономии,
обузданию честолюбия местных лидеров и в конечном счете к соединению
воедино всех включенных в рамки протогосударства. На практике сказанное
означает, что добившийся власти лидер стремится закрепить эту власть за
собой пожизненно, а коллектив этому способствует. Вот здесь-то и приходит
на помощь институт сакрализации власти. Вождь должен выступать как носитель
божественной благодати, как могущественный посредник между миром живых и
сверхъестественными силами, включая и всех умерших вождей. На службу
возникающей в связи с этим более сложной религиозно-мифологической системе
привлекаются все существовавшие до того колдуны и иные служители культа.
Эта кардинальная трансформация в системе взглядов, своего рода
мировоззренческая революция, сыграла огромную роль в дальнейшем развитии
ранних обществ и государств. Как упоминалось, сакрализация вождя была
важным условием институционализации его власти, легитимизации его
божественного права на власть. Власть становилась пожизненным правом, а
выборы нового вождя - более редким явлением. Власть вождя стала
наследственной в его семье, что сыграло огромную роль в деле стабилизации
всей структуры.
Описанный в процесс генезиса пред- и протогосударственных институтов в
основных своих пунктах - с бесчисленными вариациями и модификациями -
универсален. Так или примерно так вызревали надобщинные политические
структуры у всех народов и во все времена, вплоть до XX в., что
засвидетельствовано полевыми материалами антропологов, сыгравшими едва ли
не важнейшую роль в реконструкции этого процесса. Следует снова напомнить,
что именно на основе привычной протогосударственной структуры гомеровской
Греции произошла та революционная трансформация (социальная мутация),
которая вызвала к жизни античную структуру, принципиально отрицавшую
предшествовавшую ей.
Появление феномена власти-собственности было важным моментом на пути
институционализации общества и государства в неевропейском мире.
Практически это означало, что прежняя свободная община теряла свои
исключительные права владения ее угодьями и продуктом. Теперь она вынуждена
была делить эти права с теми, кто в силу причастности к власти мог
претендовать на долю ее имущества, начиная от регионального вождя-
администратора, будущего владетельного аристократа, которому верховный
вождь передавал часть своих высших прерогатив, и кончая общинным главой,
все более превращавшимся в чиновника аппарата администрации. Иными словами,
возникал и надолго закреплялся хорошо знакомый специалистам феномен
перекрывающих друг друга владельческих прав: одна и та же земля (а точнее,
право на продукт с нее) принадлежит и обрабатывающему ее крестьянину, и
общине в целом, от лица которой выступает распределяющий угодья старейшина,
и региональному администратору, и верховному собственнику. И что
показательно, эта множественность прав, столь нелепая в обществе с
юридически хорошо разработанными частно-правовыми нормами, здесь никого не
смущает: коль скоро земля не является частной собственностью и принадлежит
всем, то совершенно естественно, что каждый получает свою долю дохода от
нее, причем в строгом соответствии с той долей владения ею, власти над ней,
которой реально располагает. Вместе с тем важно оговориться, что в
множественности прав уже таились зародыши некоторой трансформации прежней
структуры, в частности тенденции к приватизации, т.е. к появлению частной
собственности (пусть не господствующей и весьма ограниченной в потенциях,
но все же частной), до того в описываемом обществе еще не известной.
Обычное протогосударство, в том числе составное и даже этнически гетерогенное, несмотря на весьма заметную разницу между крестьянскими низами и верхами управителей, было еще густо опутано системой родственных клановых связей. Более того, именно эти связи играли чаще всего основную роль в его социальной и административной структуре, определяя степень знатности и место человека в обществе. С течением времени и по мере институционализации власти ситуация определенным образом менялась. Прежде всего клановые связи начинали терять свою всеобщность и оказывались свойством немногих, признаком избранности, аристократизма. Кроме того, опасавшиеся притязаний близкой родни на власть правители стремились приблизить к себе преданных лично им чужаков из числа мелких должностных лиц, слуг, а то и иноплеменников-рабов, явных аутсайдеров. Часть их, закрепившись наверху, со временем тоже давала начало знатным аристократическим кланам. Результатом всего этого было появление в обществе, прежде ориентировавшемся в основном на заслуги и престиж, новых критериев для деления на верхи и низы. Верхи стали комплектоваться из числа наследственных аристократов и причастных к власти должностных лиц, причем те и другие, тесно связанные клановыми связями, образовывали своего рода потомственный слой людей, занятых в сфере управления и включенных в систему социально-имущественных привилегий. В новых условиях социальные низы, т.е. крестьяне-производители, оказались исключенными как из системы генеалогического родства в конических кланах аристократов, так и из сферы редистрибуции. Этот все углублявшийся отныне разрыв между верхами и низами означал, что на смену примитивному политическому образованию типа протогосударства шла более развитая и принципиально отличная от него административно-политическая структура - раннее государство.
РАННЕЕ ГОСУДАРСТВО
Раннее государство обычно много сложнее и крупнее протогосударства;
этническая гетерогенность здесь - уже практически почти обязательная норма,
ибо возникает раннее государство преимущественно за счет завоеваний и
аннексии соседей. Расширяясь и включая в свой состав многие десятки и сотни
тысяч людей, раннее государство обычно оказывалось перед необходимостью
усложнить администрацию, следствием чего был дальнейший рост иерархичности
структуры в целом: все стоявшие над общиной в свою очередь выстраивались в
сложную иерархическую лестницу должностных лиц, прав, статусов, привилегий.
Так, иерархическая лестница управления оказывалась по меньшей мере
трехступенчатой; возникали три уровня - высший общегосударственный, средний
региональный и местный. На местном уровне по традиции на главу общины
падала львиная доля всех административных забот о благосостоянии общинного
коллектива, а также о своевременных выплатах ренты-налога в казну и
организации необходимых для коллектива и для государства общественных
работ. Этот последний момент заслуживает особого внимания. Дело в том, что
именно в рамках укрупненного раннего государства, в отличие от
протогосударства (за редкими исключениями типа раннешумерских), возникает
феномен урбанизации, т.е. монументального городского строительства,
сооружения дворцов, храмов, мавзолеев, пирамид, каналов, дамб и т.п.
Урбанизация стоит дорого, так что далеко не случайно именно с нее
начинается обычно отсчет цивилизации. Далеко не все протогосударства могли
позволить себе нечто подобное, и подавляющее большинство их так и замирало
на доцивилизованном уровне. О немногих исключениях типа древнешумерских
храмовых центров уже упоминалось. Что же касается ранних государств, то для
всех них урбанизация была непременным условием существования, чем они
принципиально отличались от протогосударств.
Активная внешняя политика удачливого правителя приводит к расширению
границ его государства, увеличению его населения и богатств. В зависимости
от сильного государства оказываются его соседи, находящиеся на разном
уровне развития, но в любом случае выплачивающие в знак признания своей
зависимости определенную дань. Расширение земель и поток дани создает новые
условия и возможности для правящих верхов. Успешно расширяющий свои
владения правитель нередко дает своим родственникам - практически теперь
уже от своего имени - участки земли, подчас целые области в своего рода
кормления. И хотя доход с этой вотчины не принадлежит вновь назначенному
владельцу, во всяком случае целиком, часть его становится объектом
присвоения со стороны нового владельца. Более того, в условиях ослабления
расширившегося государства этот владелец - как, впрочем, и функционально
близкий ему региональный администратор - обычно превращается в автономного
властителя и узурпирует право от собственного имени наделять родственников
и приближенных более мелкими уделами и кормлениями, что способствует
возникновению многоступенчатой иерархической структуры вас сально-
феодального типа, сталь хорошо известной и древности, и средневековью. Но
тенденция к приватизации проявляется не только в этом. Власть имущие
постепенно приобретают право распоряжаться людьми, оказывающими им услуги
или находящимися под их началом. Эти услуги нередко индивидуализируются, а
люди - будь то воины, слуги или рабы - становятся объектами присвоения. В
результате всего этого в обществе, прежде всего на надобщинном его уровне,
возникает определенное количество излишков материального производства,
которые пускаются в частнотоварный оборот. Иными словами, излишки, до того
не бывшие товаром, теперь становятся им. Возникают товарные рынки и как
прямое следствие этого - деньги, всеобщий эквивалент. На товарном рынке с
помощью денег реализуются самые различные вещи, сырье, предлагаются услуги.
Рабочая сила превращается в товар, следствием чего является институт
частного рабства. Но все сказанное является уже не столько элементом
раннего государства, сколько институтом государства развитого. Все это
возникает на грани перехода раннего государства в развитое и, более того,
может считаться едва ли не основным признаком этого перехода, своего рода
критерием отсчета.
РАЗВИТОЕ ГОСУДАРСТВО НА ВОСТОКЕ
Раннее государство "врастает" в развитое постепенно - хотя далеко не каждому это удается. Принципиальные отличия развитой политической государственной структуры от ранней сводятся к появлению двух новых институтов - системы принуждения и институционализованного закона, а также, как упоминалось, к дальнейшему развитию частнособственнических отношений.
Функция медиации лидера группы, старейшины и даже вождя в прогогосударстве опиралась преимущественно или исключительно на его престиж и авторитет. Элементов принуждения и насилия, не говоря уже о законе, еще не было, хотя постепенно все это вызревало. Так, например, сакрализация правителя способствовала усилению его авторитета даже в условиях автоматической солидарности клановой структуры: сакрально санкционированная высшая воля вождя приобретала силу закона, не говоря уже о том, что сам такого рода закон на первых порах опирался на религиозно-моральную норму и не имел характера безличностного принуждения. Ритуальная форма закона становилась своего рода "ненасильственной формой насилия", хотя параллельно с ней в обществе, уже хорошо знакомом с войнами и в немалой степени живущем за счет доходов от покоренных и зависимых народов, вызревали также и принуждение, даже насилие в своем неприкрытом виде, правда, пока еще только по отношению к чужим[8].
Появление внутри страны пленных иноплеменников, приобретавших статус рабов - вначале коллективных, позже также и частных, означало перенесение принуждения и насилия внутрь. Отсюда был теперь только шаг до использования уже сформировавшегося института принуждения по отношению не только к чужим, но и к взбунтовавшимся или проштрафившимся своим, от мятежного регионального администратора или владетеля удела до недовольных своим положением общинников либо горожан. Практика авторизованного насилия породила специально формулировавшуюся для удобств администрации систему регламентов наподобие той, что предложили в царствах чжоуского Китая реформаторы легистского толка. Именно таким образом, хотя и со многими вариантами, шел процесс вызревания институтов развитого государства. Здесь важно заметить, что речь не должна ограничиваться упоминанием о принуждении, насилии, системе регламентов. Ведь соответствующим образом - в интересах государства, основанного на генеральном принципе власти- собственности,- институционализировались и все остальные формул существования структуры, обслуживавшие сложившуюся социально-политическую данность. Это касается социальных (семейно-клановых, общинных, надобщинных) институтов, политических принципов (централизованная администрация, удельная знать), идеологии и т.п. И более всего сказанное заметно на примере упоминавшегося уже процесса приватизации - родного брата того, что привел в Средиземноморье к становлению античной структуры с господством частнособственнических отношений, опиравшихся на частное право, гражданское общество, республиканско-демократические формы правления, индивидуальные свободы и т.д. Всего этого в неевропейских структурах на аналогичном этапе развития не возникло и возникнуть не могло. Почему же?
Казалось бы, все здесь должно было развиваться примерно так же, как и
в античной Греции. Развивались товарно-денежные отношения. Под воздействием
рыночных связей начинала интенсивно разлагаться земледельческая община, в
которой все определеннее выделялись домохозяйства малых разделенных семей.
Переделы земли в общине (там, где они были) становились все реже, пока не
прекращались вовсе. В общинной деревне появлялись богатые и бедные семьи,
много- и малоземельные. Часть хозяйств нищала и разорялась, появлялись
безземельные, вынужденные арендовать чужую землю либо идти в батраки.
Другие предпочитали перебраться на новые земли, освоить их и закрепить за
собой. Словом, шел процесс накопления в руках индивидов материальных
излишков и торговли ими, в результате чего возникали богатые торговцы и
ростовщики, в кабалу к которым попадали неимущие. Казалось бы, еще немного
- и набегающая на общество частнособственническая стихия с присущим ей
размахом сметет все. Ведь не только богатые купцы, ростовщики, земледельцы,
но даже и сами правители порой - в качестве частных лиц - приобретали у
общины право на владение земельными участками. Разве все это не сближало
ситуацию с античной? На самом деле все не так. Зарождавшуюся и даже быстро
развивавшуюся частную собственность и обслуживавший ее далеко еще не
огражденный правовым барьером рынок встречала давно институ-
ционализировавшаяся и принципиально враждебная рыночно-
частнособственническим отношениям иная структура, командно-
административная. Командно-административная структура, о которой идет речь,
это и есть неевропейское государство, восточная деспотия по Гегелю или
"азиатский" (а точнее - государственный) способ производства по Марксу.
Принципиальное отличие этого государства от того, которое было типично для
Европы с античности, отнюдь не сводится, как-то может показаться на первый
взгляд, к большей степени произвола или беззакония. Достаточно прочитать
повествование Светония о римских цезарях, чтобы убедиться, что и произвола,
и беззакония, и деспотической власти в античности было более чем
достаточно: по жестокости и насилиям едва ли не любой из цезарей и особенно
такой, как Нерон, могут сравняться с восточными владыками, а то и оставить
многих из них позади. Дело совсем в ином.
Во-первых, в том, что мощная централизованная структура складывалась в неевропейском мире на протяжении тысячелетий не на основе рыночно- частнособственнических отношений. Привычная командно-административная форма отношений абсолютно подавляла и нарождавшуюся частную собственность, и робкий обслуживающий ее и не имевший ни свобод, ни гарантий, ни привилегий восточный рынок. Власть здесь была первоначалом. Власть, команда, администрирование довлели абсолютно, тогда как отношения собственности, необходимые для регулирования хозяйства, были явлением производным, вторичным по отношению к власти. А во-вторых, в античном мире даже в те времена, когда в политике, администрации, власти царил произвол, сближавшийся внешне с деспотизмом по-восточному, существовали уже опиравшиеся на развитую частную собственность и мощный свободный античный рынок отношения нового типа, рыночно-частнособственнические, существовали и ограждающие эти отношения нормы права (знаменитое Римское право). Традиции свободы, как экономической, так и правовой, политической, не были здесь пустым звуком, что и определяло во многом конечный итог противостояния свободы и произвола. Разница между античной рыночно-частнособственнической и восточной командно-административной структурами сводится, таким образом, не к возможному объему произвола власти отдельно взятого деспота, а к принципиальной разнице самих структур как таковых. Если в системе рыночно- частнособственнических отношений в хозяйстве задает тон рынок, господствует частная собственность и все правовые нормы направлены на обеспечение наибольшего благоприятствования рынку и собственнику, то в системе административно-командных отношений задают тон администрация и команда сверху, для правящих верхов создается режим наибольшего благоприятствования, а рынок и собственники находятся в подчиненном, подконтрольном правящим верхам и администрации состоянии. Можно сказать и определеннее: ни рынок, ни частная собственность в восточной структуре не являются свободными и потому не имеют права быть уподобленными рынку и частной собственности в рыночно-частнособственнической европейской структуре. На Востоке как норма существует квазирынок и квазисобственность, причем именно вследствие структурной неполноценности то и другое лишено внутренних потенций для самоусовершенствования. На Востоке рынок и собственник находятся в зависимости от государства и обслуживают нужды прежде всего правящего слоя. Государство же здесь твердо стоит над обществом и соответственно над экономикой общества, а его правящие слои, не будучи классом в привычном марксистском понимании этого термина (т.е. классом экономическим, классом, владеющим собственностью и реализующим это преимущество в собственных интересах), являются своего рода квазиклассом, ибо в конечном счете живут за счет достояния общества и выполняют в этом обществе функции господствующего класса. И, что особенно важно подчеркнуть, эти функции правящие верхи традиционно выполняют не потому, что они узурпировали власть и навязали свою волю искусственно ослабленным собственникам, но именно потому, что они управляют обществом принципиально иным, чем европейское. Командно-административная структура опирается на принцип власти-собственности и генетически восходит к практике реципрокного взаимообмена, к традициям централизованной редистри-буции. Эта особенность способствует тому, что. объективно может сложиться впечатление - тем более у того, кто привык к марксистской политэкономической системе понятий и логике анализа,- будто в рамках классической восточной структуры нет или почти нет места антагонизмам и эксплуатации. В самом деле, если правящие верхи заботятся об организации общества, включая и его экономику, то платой за их труд закономерно является упоминавшаяся уже рента-налог, выплачиваемая низами как натурой, так и отработками. А раз так, то перед нами естественная форма законного и необходимого для благосостояния и вообще для существования структуры в целом обмена деятельностью[9].
Напомню, что разница между верхами и низами сводится не только к различиям в функциях (работают и те, и другие - но каждый по-своему), но и к несходству в качестве жизни (бедные - богатые), а также к имманентному праву верхов командовать и к обязанности низов повиноваться. Так вот, если с точки зрения этих критериев обратиться к Востоку, то окажется, что в основе лежит власть администратора, основанная на отсутствии частной собственности. И далеко не случайно сам термин "командно-административная структура" вошел в активный научно-публицистический оборот в наши дни, когда объективно понадобилось выявить принципиальную разницу между двумя структурами - рыночно-частнособственнической и противостоящей ей социалистической, генетически восходящей к классической восточно- деспотической.
Итак, главное, что отличает верхи от низов, - это момент власти
(команда, администрация). Абсолютная власть, породившая высшую и абсолютную
собственность в условиях отсутствия или ликвидации частной собственности и
свободного рынка, - вот тот феномен, о котором идет речь. Возник он не
случайно. Скорее, напротив, явился закономерным итогом многотысячелетней
постепенной эволюции, законным плодом истории. Ведь особенностью всей
системы отношений, связанных с описываемой структурой и обусловленных ею,
являются ее исключительная устойчивость, стабильность, способность к
автоматической регенерации (или, иначе, к самовоспроизводству), опирающиеся
на веками отработанный комплекс защитных средств и институтов. Строго
говоря, и генеральный принцип обязательного реципрокного взаимообмена, и
практика централизованной редистрибуции избы точного продукта и труда
коллектива, и сакрализация возвысившегося над обществом вождя, правителя, и
появление престижного потребления правящих верхов, и формирующаяся практика
принуждения, и вся система идеологического обоснования статус-кво,
опирающаяся на привычные нормы морали и религиозные установления, - все это
являло собой мощную оборонительную систему, призванную решительно
противостоять всему тому новому, что могло разрушить веками создававшийся и
заботливо сохранявшийся баланс. Появление же рыночных связей, товарно-
денежных отношений, накопление богатства в частных руках и иные связанные
со всем этим результаты процесса приватизации колебали этот баланс, нанося
ему чувствительные удары.
Идеальным в сложившихся обстоятельствах было бы такое сочетание
государственной и частнособственнической форм хозяйства, при котором
приоритет первой был бы вне сомнений. Вот почему вне зависимости от того, в
какой степени каждый из представителей правящий кругов лично был втянут в
сферу рыночно-частнособственнических отношений (покупая земли у общин,
вкладывая деньги в торговлю и т.п.), все они в целом вынуждены были
действовать единодушно и достаточно жестко по отношению к собственнику.
Отвечая за нормальное функционирование системы, в рамках которой и
благодаря которой они господствовали, правящие верхи вынуждены были
выступать за нейтрализацию дезинтегрирующей тенденции, т.е. за строгий
контроль и суровые ограничения частнособственнической стихии, без чего
нельзя было и думать о достижении оптимального сосуществования с ней. В
разных структурах это противостояние принимало различные формы.
Противостояние, о котором идет речь, сводилось к выработке строго
фиксированной нормы, призванной регламентировать частнособственнический
сектор, обеспечить верховный контроль государства и безусловный примат
административной власти над отношениями собственности. Практически это
означало, что в обществе не существовало системы строгих индивидуальных
прав и гарантий интересов собственника, как то имело место в античной
Европе. Как раз напротив - собственники были подавлены и поставлены в
зависимость от носителя власти, от произвола администрации, причем наиболее
преуспевшие из них нередко расплачивались за это конфискацией имущества, а
то и жизнью, благо формальный предлог для этого найти было несложно. Первая
заповедь частного предпринимателя в неевропейских структурах - вовремя дать
взятку кому следует и "не высовываться". Это, естественно, не могло не
тормозить свободного развития частной экономики и препятствовало разгулу
частнособственнической стихии.
Казалось бы, все сказанное может означать, что с ослаблением
централизованного контроля в моменты кризиса ситуация должна была
радикально меняться в пользу собственника. Это, однако, не так. Динамика
функционирования централизованного государства в неевропейском мире
убедительно опровергает подобного рода посылку. Конечно, ослабление власти
центра способствовало усилению региональных администраторов и удельной
знати, что нередко приводило к феномену феодализации (речь идет о социально-
политической раздробленности и связанных с ней явлениях и институтах). Но
это никак не означало создания благоприятных условий для частного сектора.
Во-первых, государь меньшего масштаба оставался все тем же государем, с
таким же аппаратом власти и теми же принципами администрации. А во-вторых,
даже тогда, когда и на региональном уровне власть слабела, а общество
оказывалось в состоянии дезинтеграции, следствием всего этого были упадок
хозяйства, натурализация его, а то и кризис, восстания обнищавшего люда,
завоевания воинственных соседей. Все это никак не способствовало расцвету
частной экономики, скорее напротив - богатые собственники подвергались
экспроприации в первую очередь. Словом, история Востока свидетельствует о
том, что расцветала частнособственническая экономика только в условиях
стабильности и сильной власти центра со всеми ее контролирующими функциями,
включая жесткий административный контроль над экономикой всей страны. Таким
образом, сущность неевропейской модели в том, что частная собственность
здесь, даже появившись и укрепившись, всегда была второстепенной и никогда
не была защищена от произвола власти какими-нибудь привилегиями либо
гарантиями, свободами или правами. Альтернативой господству частной
собственности здесь была власть-собственность. Функции господствующего
класса выполняли организованные в аппарат власти верхи общества. И еще.
Если в антично-капиталистической структуре государство, как на том
настаивает марксизм, было надстройкой над базисом и орудием в руках
господствующего класса, т.е. общество там безусловно стояло над служившим
ему государством, то в неевропейских обществах все было прямо наоборот.
Государство здесь абсолютно довлело над обществом и потому было, если
продолжать пользоваться привычными терминами истмата, субъектом
производственных отношений и важнейшим элементом базиса.
Именно в этом - ключ к структуре традиционных неевропейских обществ. Без
этого трудно рассчитывать на адекватное понимание сути Востока, как
древнего, так и современного.
Дело в том, что структурные формы, типологическое сходство которых
берется за основу, суть лишь скелет того или иного общества. Конкретный же
облик и тем более живой дух его зависят главным образом от его
цивилизационных и религиозно-культурных параметров. Что же касается этих
последних, то о них следует сказать в первую очередь самое главное: при
всем своем несходстве и даже порой весьма заметном принципиальном
противостоянии друг другу все они в чем-то опять-таки близки между собой.
Эта близость, равно как и кардинальное отличие их от европейской антично-
христианской традиции-цивилизации, в том, что они появились на свет и были
призваны обрамлять отличные от европейской неевропейские структуры. Иными
словами, системы идей и институтов во всех неевропейских традициях-
цивилизациях различались весьма заметно, но притом разительно сходились в
одном и основном: все они обслуживали структуры, где частнособственнические
отношения не были главными и где поэтому не существовало всего того, что
способствовало бы их быстрому и эффективному развитию, как то имело место в
Европе. Можно добавить к сказанному, что процесс сложения системы идей и
институтов в рамках каждой традиции-цивилизации шел весьма медленно,
особенно на раннем этапе развития государств.
В результате сложения первых очагов урбанистической цивилизации и последующего достаточно быстрого процесса формирования протогосударств и ранних государств, укрупнения социальных организмов за счет усложнения их внутренней структуры появился новый тип общества
Как свидетельствуют многие факты и как это сейчас уже практически
признано специалистами, процесс генезиса социального, правового и
имущественного неравенства был связан не с классообразованием (марксизм), а
с политогенезом, т. е. возникновением государства. Именно протогосударство
и раннее государство со всеми его атрибутами (институт власти-
собственности, рента-налог и централизованная редистрибуция и др.) не
просто обслуживали все возраставшие и усложнявшиеся потребности
цивилизующегося общества, но и способствовали формированию новых социальных
слоев, т. е. тех категорий и групп людей, которые призваны были выполнять
те или иные социальные функции укрупнявшегося социального организма. По
мере развития первоначальных социальных структур и первичных
протогосударств на только что описанную систему ранних социальных связей
накладывалась еще одна, имевшая отношение к правовому статусу населения.
Естественным и само собой разумевшимся было то, что все члены ранней
этнической общности всегда считались полноправными: издревле понятия "свой"
(в этническом смысле) и "полноправный" были синонимами. Иное дело - чужие.
Это были потенциальные враги, бесправные рабы. На две перечисленные системы
- ранних этногенных связей и правового неравенства гетерогенного в
этническом плане населения данной социальной общности - со временем
накладывалась и еще одна, третья – имущественное неравенство.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Сущность отношений, сформировавшихся в складывавшихся на основе общинной первобытности древневосточных обществах, и как эти отношения вписывались в традиционный характер власти и определяли типичные формы господства и подчинения раскрывается в высказанном и обоснованным в моей работе тезисом о господстве принципа власти-собственности и централизованной редистрибуции на Востоке.
Углублявшийся разрыв между верхами и низами означал, что на смену примитивному политическому образованию типа протогосударства шла более развитая и принципиально отличная от него административно-политическая структура - раннее государство. Раннее государство - это многоступенчатая иерархическая политическая структура, основанная на клановых и внеклановых связях, знакомая со специализацией производственной и административной деятельности. Главными функциями такого государства являются централизованное управление крупным территориально-административным комплексом с этнически гетерогенным населением, расширение пределов своей территории за счет военных захватов, а также обеспечение благосостояния общества и престижного потребления привилегированных верхов за счет ренты- налога с производителей, дани с зависимых соседей. Раннее государство хорошо знакомо с урбанизацией и монументальными сооружениями, осуществляемыми населением в счет общественных работ, причем эти работы, как и вся сумма взаимоотношений между верхами и низами, основаны на принципах реципрокности и редистрибуции, рассматриваются как закономерный обмен деятельностью и легитимизирются общепризнанной религиозно- идеологической доктриной. Именно на этапе раннего государства в процессе развития престижного потребления и тенденции к приватизации закладываются основы новой формы социально-экономических отношений - отношений частнособственнических, связанных с товарно-денежным хозяйством и рынком рабочей силы.
Раннее государство "врастает" в развитое постепенно - хотя далеко не каждому это удается. Принципиальные отличия развитой политической государственной структуры от ранней сводятся к появлению двух новых институтов - системы принуждения и институционализованного закона, а также, как упоминалось, к дальнейшему развитию частнособственнических отношений.
Процесс приватизации, что привёл к становлению античной структуры с господством частнособственнических отношений, опиравшихся на частное право, гражданское общество, республиканско-демократические формы правления, индивидуальные свободы и т.д. Всего этого в неевропейских структурах на аналогичном этапе развития не возникло и возникнуть не могло. Потому, что строго говоря, и генеральный принцип обязательного реципрокного взаимообмена, и практика централизованной редистрибуции избы точного продукта и труда коллектива, и сакрализация возвысившегося над обществом вождя, правителя, и появление престижного потребления правящих верхов, и формирующаяся практика принуждения, и вся система идеологического обоснования статус-кво, опирающаяся на привычные нормы морали и религиозные установления, - все это являло собой мощную оборонительную систему, призванную решительно противостоять всему тому новому, что могло разрушить веками создававшийся и заботливо сохранявшийся баланс. Появление же рыночных связей, товарно-денежных отношений, накопление богатства в частных руках и иные связанные со всем этим результаты процесса приватизации колебали этот баланс, нанося ему чувствительные удары.
Отвечая за нормальное функционирование системы, в рамках которой и благодаря которой они господствовали, правящие верхи вынуждены были выступать за нейтрализацию дезинтегрирующей тенденции, т.е. за строгий контроль и суровые ограничения частнособственнической стихии, без чего нельзя было и думать о достижении оптимального сосуществования с ней. В разных структурах это противостояние принимало различные формы[10].
Словом, история Востока свидетельствует о том, что расцветала частнособственническая экономика только в условиях стабильности и сильной власти центра со всеми ее контролирующими функциями, включая жесткий административный контроль над экономикой всей страны. Таким образом, сущность неевропейской модели в том, что частная собственность здесь, даже появившись и укрепившись, всегда была второстепенной и никогда не была защищена от произвола власти какими-нибудь привилегиями либо гарантиями, свободами или правами. Альтернативой господству частной собственности здесь была власть-собственность. Функции господствующего класса выполняли организованные в аппарат власти верхи общества. И еще. Если в антично- капиталистической структуре государство, как на том настаивает марксизм, было надстройкой над базисом и орудием в руках господствующего класса, т.е. общество там безусловно стояло над служившим ему государством, то в неевропейских обществах все было прямо наоборот. Государство здесь абсолютно довлело над обществом и потому было, если продолжать пользоваться привычными терминами истмата, субъектом производственных отношений и важнейшим элементом базиса. Именно в этом - ключ к структуре традиционных неевропейских обществ. Без этого трудно рассчитывать на адекватное понимание сути Востока, как древнего, так и современного. Можно добавить к сказанному, что процесс сложения системы идей и институтов в рамках каждой традиции-цивилизации шел весьма медленно, особенно на раннем этапе развития государств.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Васильев Л.С. История Востока.
История государства и права зарубежных стран в 2-х томах. Под общ. ред.
О.А. Жидкова и Н.А. Крашенинникова. Изд. НОРМА-ИНФРА, М., 1998.
Черниловский З.М. Всеобщая история государства и права – М., Юристъ, 1996,
576 с.
Всеобщая история государства и права. Учебник для студентов, обучающихся по
специальности "юриспруденция". Отв. ред. д.ю.н., проф. К.И. Батыр. "Былина"
– Москва 1999.
Андреев И.Л. Происхождение человека и общества. М., 1988.
Чиркин В.Е. Элементы сравнительного государствоведения. М., 1994, 152 с.
Д. Ф. Терин. «Запад» и «Восток» в институциональном подходе к цивилизации.
http://www.nationalism.org/library/science/sociology/terin/terin-sj-
2001.htm
Дьяконов И.М. Пути истории. М., 1995.
Фридрих Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства.
М., 1985.
Рене Давид. Основные правовые системы современности. М., 1989.
В.М. Корельский, В.Д. Перевалов. Теория государства и права. – М.: ИНФРА М
– НОРМА, 1997. – 570 с.
-----------------------
[1] Словарь иностранных слов. – М. – ЮНВЕС. – 1995. – 832 с.
[2] Алаев Л.Б. Размышления о прогрессе. // Общественные науки и
современность, 1999-б, №4.
(http://www.russianglobalclub.com/civkri/lit.htm)
[3] Алексеев В. П., Монгайт А. Л., Перщиц А. И. История первобытного
общества. - М.: Высшая школа, 1982.
[4] Никифоров В.Н. Восток и всемирная история.
(http://www.ancient.holm.ru/topics/articles/11_russia/atcl_russia_02.htm)
[5] Л.И.Семенникова. Феномен Востока. Античный мир. Становление современной
европейской цивилизации. // Л.И.Семенникова. Россия в мировом сообществе
цивилизаций. Брянск, 1995
[6] Государство и социальная структура на Древнем Востоке: Сб. статей. М.,
1989.
[7] Бикерман Э. Хронология древнего мира: Восток и античность. М., 1975.
[8] Васильев Л. С. Цивилизации Востока: Специфика, тенденции, перспективы
// Цивилизации. Вып. 3. М.: Наука, 1995. С. 141–151.
[9] Васильев Л.С. История Востока: Учеб. по спец. "История". В 2-х т. М.,
1993. Т. 1. - 495 с. Т. 2. - 495 с.
[10] Бикерман Э. Хронология древнего мира. Ближний Восток и античность. М.,
1975
(http://oba.wallst.ru/scientif/history/foreig????????
n/antient.htm)