Сочинение: Литература русского зарубежья первой половины XX века (По произведениям В. В. Набокова)

Литература русского зарубежья первой половины XX века

(По произведениям В. В. Набокова)

реферат ученика 11 класса А гимназии № 77

Белана Алексея Владимировича

[pic]

Набережные Челны, 2002г.

Содержание

|Вступление |3 |
|Биография |5 |
|Лирика |7 |
|Роман В. В. Набокова «Лолита» |10 |
|Творчество |11 |
|Источники информации |13 |

Вступление

О Набокове написаны тысячи страниц: сотни литературных портных попытались раскроить по своим лекалам тонкую скользящую набоковскую ткань. Он - видный русский и американский прозаик, поэт, переводчик и ученый-литературовед и энтомолог, более известный произведениями других жанров; один из классиков русской эмигрантской и американской литератур XX века, редкий случай двуязычного писателя, одинаково блестяще писавшего и по-русски, и по- английски.
Для России судьбу Набокова можно сравнить с редкой бабочкой, которая случайно попала в руки баловнице Судьбе: была поймана и засушена меж страниц толстой энциклопедии. И лишь спустя много лет нам повезло случайно наткнуться на этот удивительный экземпляр, аналогов которого просто нет.
И вот мы рассматриваем, сравниваем, изучаем. И ловим себя на мысли, что слишком много прошло времени. Мы утратили навыки обращения с такими бабочками. Мы плохо понимаем их строение. И, к тому же, далеко не все хотят разобраться, гораздо легче отвернуться, забыть, будто никогда ничего подобного и не было. Но азарт первооткрывателя пьянит истинных любителей и заставляет погружаться все дальше и дальше в творчество писателя. Нам уже мало просто увидеть, нам хочется понять. Но тут-то мы и натыкаемся на прозрачную стену, которой окружил себя Набоков. Он как бы играет с нами, машет нам оттуда, подбадривая, но остается все же неуловим. И мы начинаем удивляться, как это вообще можно было поймать такую бабочку. Но «пусть критики расходятся во мнениях, - художник остается верен себе».
«Писатель (по определению самого Набокова) – это человек, волнующийся по пустякам». Очевидно поэтому он не желал выражать в своих книгах чьих-либо политических убеждений и отражать «текущий момент общественной жизни». Лишь однажды в 1939 году вместе с другими выдающимися людьми (Бунин, Бердяев,
Рахманинов и другие) он подписал протест против вторжения Советских войск в
Финляндию. В дальнейшем о своем отношении к политике Набоков говорил так:
«Мои политические взгляды остаются строгими и неизменными, как старая серая скала. Они классически, почти до банальности. Свобода слова, свобода искусства. Социальный или экономический строй идеального государства меня интересует мало. Желания мои весьма скромные. Портреты главы государства не должны размером превышать почтовую марку. Никаких пыток, никаких казней».
Можно считать, что Набоков окончательно перешел на сторону Искусства.
Настоящее Искусство отражает у Набокова не жизнь, а наскоки жизни на искусство.

Никогда Набоков не скрывал, что пишет только для себя; только для того, чтобы избавиться от идеи романа, он переносил ее на бумагу. У писателя и в мыслях не было что-то объяснять, кого-то учить и, тем более, кого-то обличать. Всем своим творчеством Набоков как бы говорил, что «в сущности
Искусство – зеркало, отражающее того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь».

После написания «Лолиты» Набокову пришлось пережить бурный поток нападок и обвинений в распущенности сюжета. Обвиняли его и в том, что ради обеспечения материального благополучия он создал конъюнктурное и низкопробное произведение. Но время подтвердило истину: «Нет книг нравственных или безнравственных. Есть книги хорошо написанные или написанные плохо. Вот и все». В хоре недоброжелателей нашлись и такие, кто утверждал, что Набоков раньше порочил Россию, а с выходом «Лолиты» очернил и Америку. Этим людям можно было бы посоветовать перечесть «Портрет Дориана
Грея» (Не приписывайте художнику нездоровых тенденций: ему дозволено изображать все). Но сам Набоков нанес более четкий и разящий выпад:
«Искусство писателя – вот его паспорт».
Вернемся же к бабочке, с которой мы начинали. Под лучами солнца и наших горящих глаз бабочка Набокова вдруг оживает прямо в руках. Затрепетали крылья, задрожали усики, и вот она уже над нами. Теперь мы все можем видеть
Набокова, читать его книги, пьесы, стихи. И никто больше не смеет скрыть его от нас (кроме нас самих). Никто не сможет его больше засушить и спрятать. И, дай Бог, чтобы его книги стали нашими постоянными и верными спутниками.

Биография

Владимир Владимирович Набоков родился в Санкт-Петербурге 10 (22) апреля
1899 года - в один день с Шекспиром и через 100 лет после Пушкина, как он любил подчеркивать, на Большой Морской улице, 47, в семье аристократов
Елены Рукавишниковой и Владимира Дмитриевича Набокова.
Дед писателя был министром юстиции при Александре III, а отец, известный юрист, - один из лидеров (наряду с Павлом Николаевичем Милюковым)
Конституционно-демократической (кадетской) партии, член Государственной
Думы.
Набоков-старший в быту был англоманом, Владимира в семье называли на английский манер – «Лоди» и английскому языку обучили прежде русского.
В 1900 родился Сергей, первый брат Владимира (Сергей умрет в концентрационном лагере Nazi в 1945 году.), а через год мать Набокова отвезла своих детей в По, во Францию, в дом ее брата Василия, известного как Дядя Рука. В 1916 Дядя Рука завещает Владимиру огромное богатство, которое последний никогда не увидит.
В 1903 - родилась первая сестра Набокова, Ольга, а через три года – вторая, Елена. В «Speak, Memory» Набоков отмечает, что самые ранние его воспоминания относятся к 1903 году. Детство Владимир Набоков провел в имении Выра, в 60 верстах от Санкт-Петербурга, на берегу реки Оредеж, правого притока Луги. Мальчик вырастал в атмосфере духовного либерализма, избытка материальных и духовных ценностей.
В 1908 - отец Набокова, член первой Думы, был заключен в тюрьму на 90 дней после подписания политического манифеста.
В 1911 году Владимира отдали в одно из самых дорогих учебных заведений
России - Тенишевское училище, хотя оно и славилось сословным либерализмом.
Сразу же после октябрьского переворота, в ноябре 1917 года, Набоков- старший отправил семью в Крым, а сам остался в столице, надеясь, что еще можно предотвратить большевистскую диктатуру. Вскоре он присоединился к семье и вошел в Крымское краевое правительство как министр юстиции.
Набоковы через Турцию, Грецию и Францию добрались до Англии. В том же
1919 году Владимир стал студентом Кембриджского университета, вначале специализируясь по энтомологии, затем сменив ее на словесность. В 1922-м он с отличием его закончил.
После окончания университета Владимир Набоков переехал в Берлин, где его отец основал эмигрантскую газету «Руль». В то время в немецкой столице сосредоточилась литературная и интеллектуальная эмиграция из России, русские заселили целые кварталы.
Переводчик статей для газет, составитель шахматных задач и шарад, преподаватель тенниса, французского и английского языков, актер, сочинитель маленьких скетчей и пьес, голкипер в футбольной команде - этим на первых порах в Берлине Владимир зарабатывал на жизнь. В 1922 году на одном из эмигрантских собраний был убит его отец, заслонивший собой П.Н. Милюкова от выстрела монархиста (по другим версиям - фашиста). Это поколебало религиозное чувство Владимира Набокова, а в дальнейшем он демонстративно подчеркивал свой атеизм, хотя многие страницы его прозы противоречат этому.

В Берлине Набоков прожил до 1937 года, затем, опасаясь преследований фашистских властей, переехал в Париж, а в 1940 году эмигрировал в Америку.
За европейский период написаны почти все лучшие его книги, подписанные псевдонимом Сирин. В 1923 году вышли два сборника стихотворений – «Горний путь» и «Гроздь» (оба посвящены памяти отца). Как прозаик он начал с рассказов, первый роман «Машенька» был написан в 1926 году. Далее выходят романы «Король, дама, валет» (1928), «Защита Лужина» (1929), «Возвращение
Чорба», «Соглядатай» (оба - 1930), «Подвиг» (1932), «Камера обскура»
(1933), «Отчаяние» (1936), «Приглашение на казнь» (1938), «Дар» (1937-
1938), «Solus Rex» («Одинокий король»; 1940).
Поселившись в Соединенных Штатах, Владимир Набоков перешел, как писатель, на английский язык. Несмотря на мучительность этого перехода, в чем он неоднократно признавался, Америку он воспринял как землю обетованную. Много лет спустя в интервью 1969 года Набоков объяснится ей в любви: "Америка - единственная страна, где я чувствую себя интеллектуально и эмоционально дома". За двадцать лет жизни там написаны романы «Истинная жизнь Себастьяна
Найта» (1941), «Другие берега» (1951 - на английском; 1954 - переведен на русский), «Пнин» (1957).
Роман «Лолита» (1955), написанный там же, - о двенадцатилетней американской «нимфетке», ставшей «смертоносным демоном» для сорокалетнего
Гумберта, - принес ему мировую славу, а также деньги.
В 1960 году Владимир Набоков возвращается в Европу и поселяется в
Швейцарии, выбрав курортное местечко Монтрё, еще в студенческие годы поразившее его «совершенно русским запахом здешней еловой глуши».
Выходят его романы «Бледный огонь» (1962), «Ада» (1969). Затем появляются романы «Просвечивающие предметы» (1972) и «Взгляни на арлекинов!» (1974).
Перу Набокова принадлежат четырехтомный перевод на английский язык пушкинского «Евгения Онегина» и комментарии к нему, а также книга «Николай
Гоголь», изданная в 1944 году в США на английском языке.
В конце жизни Набоков говорил: «Я никогда не вернусь в Россию... Не думаю, чтоб там знали мои произведения...» С этим заблуждением он и ушел из жизни в 1977 году. Похоронен на швейцарском кладбище Клэренс в Монтрё.

Лирика

«Стихи» — так просто назвал юный Набоков свой первый поэтический сборник
1916 года. Так будет назван и первый сборник поэта Годунова-Чердынцева, очередного «альтер эго» его создателя из романа «Дар»: «Перед нами небольшая книжка, озаглавленная «Стихи» (простая фрачная ливрея, ставшая за последние годы такой же о6язательной, как недавние галуны, — от «лунных ночей» до символической латыни)...» Этими словами открывается воображаемая героем романа рецензия на его стихи. Возможно, не следовало писать и этих строк, и давать вторую жизнь сборнику стихов, из которого сам Набоков никогда впоследствии не печатал. Но может быть именно для того, чтобы до конца постичь путь набоковского дара, следует заглянуть в его начало, переиздав книжку, ставшую библиографической редкостью. Сборник был издан за собственный счет автора, на деньги, доставшиеся ему от умершего в тот год дядюшки Рукавишникова. Когда И.В.Гессен, друг семьи Набоковых, высказал сомнение относительно необходимости этого издания, отец Набокова заметил, что у сына свое состояние. Тому же Гессену Набоков-отец заметил, что
«Володя пишет стихи, и недурные». Он даже послал книжку сына Корнею
Чуковскому, который прислал вежливый отзыв, но, как бы по забывчивости, приложил разносный черновик.

Спустя десятилетия, описав в «Других берегах» историю создания сборника, Набоков оговаривается: «Спешу добавить, что первая эта моя книжечка стихов была исключительно плохая, и никогда бы не следовало ее издавать. Ее по заслугам немедленно растерзали те немногие рецензенты, которые ее заметили». Первым из них был Владимир Васильевич Гиппиус, поэт, прозаик, критик и педагог. Он преподавал в Тенишевском училище, где среди его учеников оказались Осип Мандельштам и Владимир Набоков. Сюжет с
«растерзанием» так преподнесен его жертвой: «В.В.Гиппиус, писавший (под псевдонимом Бестужев) стихи, мне тогда казавшиеся гениальными (да и теперь по спине проходит трепет от некоторых запомнившихся строк в его удивительной поэме о сыне), принес как-то экземпляр моего сборничка в класс и подробно его разнес при всеобщем, или почти всеобщем, смехе. Был он большой хищник, этот рыжебородый огненный господин...» Каким он был преподавателем, замечательно описал Мандельштам, посвятив ему в «Шуме времени» отдельную главу «В не по чину барственной шубе». По словам его ученика, «В.В.Гиппиус, учитель словесности, преподававший детям вместо литературы гораздо более интересную науку — литературную злость», науку, усвоенную вполне двумя его гениальными питомцами.
Если ядовитый Владимир Гиппиус по долгу наставника подвергнул первые опыты своего ученика пусть и разгромному, но разбору, то его, по определению Набокова, «значительно более знаменитая, но менее талантливая кузина Зинаида», встретившись с отцом будущего писателя В.Д.Набоковым, сказала ему: «Пожалуйста, передайте вашему сыну, что он никогда писателем не будет». Приведя этот отзыв, Набоков замечает, что «своего пророчества она потом лет тридцать не могла мне забыть», то есть до самой своей смерти в 1945 году. Представляется отнюдь не случайным совпадением то, что из уст другой Зинаиды герой романа «Дар» поэт Годунов-Чердынцев услышит слова иного пророчества: «Я думаю, ты будешь таким писателем, какого еще не было, и Россия будет прямо изнывать по тебе, — когда слишком поздно спохватится...» Если отнести эти слова к их автору, то они действительно оказались пророческими — спустя шестьдесят лет после того, как они были написаны, Набоков-писатель триумфально вернулся в Россию.

Войдя в русскую литературу на излете серебряного века, Набоков показал себя в стихах приверженцем классической традиции, заслужив у критиков прозвище «поэтического старовера». Сборник стихотворений 1916 года весь настоен на его первой любви к Валентине Шульгиной, прототипу Машеньки в одноименном романе и Тамары в «Других берегах». «Я впервые увидел Тамару — выбираю ей псевдоним, окрашенный в цветочные тона ее настоящего имени, — вспоминает Набоков, — когда ей было пятнадцать, а мне шестнадцать». Это случилось в Рождествено под Петербургом летом 1915 года. Вглядимся внимательно в черты Валентины и вспомним описание внешности Тамары: «Сквозь тщательно протертые стекла времени ее красота все так же близко и жарко горит, как горела бывало. Она была небольшого роста, с легкой склонностью к полноте, что, благодаря гибкости стана да тонким щиколоткам, не только не нарушало, но, напротив, подчеркивало ее живость и грацию. Примесью татарской или черкесской крови объяснялся, вероятно, особый разрез ее веселых черных глаз и рдяная смуглота щек. Ее профиль на свет был обрисован тем драгоценным пушком, которым подернуты плоды фруктовых деревьев миндальной группы. Ее очаровательная шея была всегда обнажена, даже зимой...» Герой же романа «Машенька» Алферов доверительно говорит Ганину:
«Моя жена — прелесть. Брюнетка, знаете, глаза этакие живые...»
Стихотворение «Весна», открывающее первый набоковский сборник, заканчивается стихом — «Какие у тебя красивые глаза!» В целом же сборник представляет собою один любовный цикл, состоящий из шестидесяти восьми стихотворений, которым предпосланы два эпиграфа:

Un souvenir heureux est peut etre sur terre

Plus vrai que le bonheur...

(Alfred de Musset)

Then fill the bowl! Away with gloom;

Our joys shall always last;

For hope will brighten days to come

And memory gild the past.

(Wordsworth)
Крупнейший французский лирик XIX века Мюссе был любим Набоковым с отрочества. Первый эпиграф взят из его стихотворения «Воспоминания» (1841).
Самый отбор эпиграфов симптоматичен не только в плане их отражения в сборнике, где мотив неразделенной любви, терзаний лирического героя, всех перипетий чувств вполне укладывается в рамки любовной поэзии ХIХ-го столетия. Эти эпиграфы как бы предвещают будущего Набокова, у которого тема памяти и ощущения утраты, возврата к минувшему и преображение его явится ведущей во всем последующем творчестве. Н.К.Рерих когда-то сказал:
«Человек, изучающий водохранилище, прежде всего заботится узнать об истоках». Точно так же, желая познать великого писателя, мы обращаемся к его истокам, в данном случае к первому сборнику стихов. В них так мало на первый взгляд от будущего Набокова, но его предсказывает, если вчитаться, не только эпиграф, но и внимание к детали, погруженность в мир природы, разновидности которой цветут, порхают и поют в положенном месте и в назначенное им время года. Можно в связи с этим вспомнить Набокова-критика, издевавшегося над поэтами и переводчиками, ничего не смыслящими в природе, частью которой они являются. Цветы, птицы, колокольные звоны — все это составляющие того рая, ощущение грядущей утраты которого уже предчувствовалась автором. Оглядываясь в прошлое, Набоков вспоминал пору первой любви: «В течение всех тех месяцев я не переставал писать стихи к ней, о ней — по две-три «пьески» в неделю; в 1916 году я напечатал сборник и был поражен, когда она мне указала, что большинство из этих стихотворений
— о разлуках и утратах...» Заключительные строки стихотворения «Я стремлюсь всеми силами к счастью...» уже в полной мере выявляют будущего Набокова, разрешая в знакомых нам образах ведущие мотивы его творчества:

Ты пойми... Разглядеть я стараюсь

Очертания рая во мгле,

Но к заветным цветам устремляюсь,

Как пчела на оконном стекле.
Тридцать лет спустя сестра Набокова Елена Владимировна Сикорская, найдя в
Праге этот сборник, писала ему в Америку 1 октября 1945 г.: «Представь себе: в библиотеке я нашла твою первую книжку стихов «Стихи» В.В.Набоков,
1916 год. Если хочешь, когда-нибудь тебе их все перепишу. Они очаровательны». Она начинает переписывать для него весь сборник, ощущая при этом, как она пишет, что «вернулась, как будто бы просто вошла в прошлое».
По детским воспоминаниям ей особенно запомнилось одно — «Милая, хочешь за темными опушками...»
Набоков откликается на получение своих отроческих стихов: «Очень было занятно их перечитать. Я их совсем забыл! Недалеко я ходил за эпитетами в те дни». Набоков пишет: «Ужасно хорошо и трогательно «ущелье» и «фонарик»».
Речь идет о стихотворении «Осеннее», в котором «фонарик» играет главную роль:

Мой фонарик по бокам

В молочном свете липы округляет.

Дорога медленно спускается к мосту,

За ним — гора, а там над купами сирени —

Большой балкон в заброшенном саду.

Фонарь глядит сперва на мокрые ступени,

Потом скользит по стареньким колоннам

И гаснет, наконец, исполнив свой завет.
Стихотворение это самое приметливое в буквальном смысле слова, в нем явственны реалии старого рождественского дома, на балконе которого встречались Владимир Набоков и Валентина Шульгина. В «Других берегах» есть описание, знакомое по стихам, хотя и оснащенное прозаическими подробностями: «В темноте журчал дождь. Я заряжал велосипедный фонарь магическими кусками карбида, защищал спичку от ветра и, заключив белое пламя в стекло, осторожно углублялся в мрак. Круг света выбирал влажный выглаженный край дороги между ртутным блеском луж посредине и сединой трав вдоль нее. Шатким призраком мой бледный луч вспрыгивал на глинистый скат у поворота и опять нащупывал дорогу, по которой, чуть слышно стрекоча, я съезжал к реке. За мостом тропинка, отороченная мокрым жасмином, круто шла вверх; приходилось слезать с велосипеда и толкать его в гору, и капало на руку. Наверху мертвенный свет карбида мелькал по лоснящимся колоннам, образующим портик с задней стороны дядиного дома. Там, в приютном углу у закрытых ставень окна, под аркадой, ждала меня Тамара. Я гасил фонарик и ощупью поднимался по скользким ступеням». Из этого позднего текста впорхнуло вдруг по ассоциации в письмо к сестре слово-образ, которого в стихах нет вовсе — «ущелье»: «Из сточной трубы, сбоку от благосклонных колонн, суетливо и неутомимо бежала вода, как в горном ущелье».
Не только в прозе и письмах отзовутся эти первые стихи, но и в последующих стихотворных сборниках Набокова — «Горний путь», «Гроздь» — прозвучат отклики на первую любовь, на первый поэтический опыт. В стихотворении «Поэт» (1918), открывающем «Горний путь», провозглашен подчеркнуто программно новый поэтический путь: «...я слышу новый звук, я вижу новый край...» По воле Набокова и вышедший посмертно в 1979 году сборник его поэтического наследия, хотя и не отразил его раннего творчества, но назван был, как бы в память первого сборника, — «Стихи».

Роман В. В. Набокова «Лолита»

Роман Владимира Набокова «Лолита» был написан в 1955г. на английском языке. Перевод был осуществлен самим автором. Этот роман принес писателю широкую известность.
«Лолита. Исповедь Светлокожего Вдовца» – таково было двойное название, под которым автор получил этот странный текст. Если не считать исправления явных описок, да тщательного изъятия некоторых цепких деталей, которые, несмотря на все старания самого «Гумберта Гумберта», еще уцелели в тексте, как некие памятники и вехи, можно считать, что эти примечательные записки оставлены в неприкосновенности. Причудливый псевдоним их автора – его собственное измышление, между тем как «Гейз» всего лишь рифмуется с настоящей фамилией героини.
Для читателя, рассматривающего «Лолиту» просто как роман, ситуации и эмоции в нем описанные, остались бы раздражительно-телесными, если бы они были обеспечены при помощи пошлых иносказаний. Правда, во всем произведении нельзя найти ни одного непристойного выражения.
Если бы ныне однотомник В. В. Набокова оказался без «Лолиты», то совершенно на том же основании скажем, «Избранный Достоевский» не включал бы «Бесов».
Великое произведение искусства всегда оригинально; оно по самой своей сущности должно потрясать и изумлять. У меня нет никакого желания прославлять господина «Гумберта Гумберта». Нет сомнений в том, что он отвратителен, что он низок, что он служит ярким примером нравственной человеческой проказы, что в нем соединены свирепость и игривость, которые может быть и свидетельствуют о глубочайшем сострадании, но не придают привлекательности некоторым его измышлениям. Его чудаковатость, конечно, тяжеловата. Отчаянная честность, которой трепещет его исповедь, отнюдь не освобождает его от ответственности за дьявольскую изощренность. Он ненормален. Он не джентльмен. Но с каким волшебством певучая его скрипка возбуждает в нас нежное сострадание к Лолите, заставляет нас зачитываться книгой, несмотря на испытываемое нами отвращение к автору исповеди.
Как художественное произведение, «Лолита» далеко выходит за пределы покаянной исповеди, но гораздо более важным, чем ее научное значение и художественная ценность, мы должны признать нравственное ее воздействие не серьезного читателя, ибо этот мучительный анализ единичного случая содержит в себе и общую мораль. Беспризорная девочка, занятая собой мать, задыхающийся от похоти маньяк – все они не только персонажи единственной в своем роде повести; они, кроме того, предупреждают нас об опасных уклонах; они указывают на возможные бедствия. «Лолита» должна бы заставить всех – родителей, социальных работников, педагогов – с великой бдительностью и проницательностью предаться делу воспитания более здорового поколения в более надежном мире.

Творчество

Набоков оставил после себя, без преувеличения, огромное литературное наследие. Его главными, написанными по-русски книгами являются: «Машенька»
(1926), «Король, дама, валет» (1928), «Возвращение Чорба», «Защита Лужина»
(1930), «Подвиг» (1932), «Круг» (1936), «Дар» (1937-1938), «Приглашение на казнь», «Соглядатай» (1938) и другие. В те же годы опубликовал немало стихов, стихотворные драмы: «Дедушка», «Смерть», «Скитальцы», «Плюс», пьесы в прозе, немало переводов, в том числе для детей: «Аня в стране чудес» Л.
Кэтола. В США писал по-английски: «Действительная жизнь Себастьяна Найта»,
«Под знаком незаконнорожденных», «Лолита», «Призрачные вещи», «Ада»,
«Взгляни на арлекинов!». Переводил на английский русскую поэзию XIX века.
Перевел и построчно откомментировал «Евгения Онегина», издал прочитанные в
Уэльслейском колледже и Корнуэльском университете лекции по русской литературе.
В. В. Набоков оставил значительное драматическое наследие: его перу принадлежат девять пьес и сценарий для фильма по роману «Лолита».
Первая из пьес, «Событие», была написана в Ментоне в 1938 году и появилась в том же году в четвертом номере журнала «Русские записки».
Следующая пьеса «Изобретение Вальса» написана в сентябре 1938 года в Кап д
Антиб и напечатана в одиннадцатом номере «Русских записок».
Пансион набоковской прозы плотно населен малосимпатичными персонажами.
Угрюмые, докучливые. То фальшивые, то трусливые, то откровенно подлые. Они и выглядят соответственно. В авторском голосе слышится злость и разочарование: ущербна, пакостно-тягуча, мелочна человеческая натура. То этот внимательный соглядатай заметит на чьем-то лице мясистую бородавку у носа, «словно лишний раз завернулась ноздря» («Круг»), то почует «теплый, вялый запашок не совсем здорового, пожилого мужчины» («Машенька»), и читателю едва не делается дурно, но это еще цветочки; то расскажет, точно уголовный хроникер, как мать, потеряв терпение, утопила двухлетнюю дочку в ванной и потом сама выкупалась – не пропадать же горячей воде («Василий
Шишков»). Из каждого человека можно добыть «слабый раствор зла».
Безрадостное впечатление. Кретинизм, мерзость…
Набокова обвиняли в бездумности и бездуховности, в аморализме, в подмене добродетельного пафоса приемом. Но так ли это? Взглянем на некоторые его произведения поближе.
Читая роман «Подлинная жизнь Себастьяна Найта», невольно погружаешься в лабиринт зеркал, причудливый мир отражений, который тем более интересен, что за каждым отражением мы находим ускользающие черты самого Набокова.
Исследуя подлинную жизнь Найта, мы вместе с героем романа (да что там, вместе с самим Набоковым) постоянно встречаем подробности жизни и черты характера, столь хорошо знакомые истинным любителям Набокова. Порою кажется, что автор намеренно изобразил себя, умершего в Старом Свете, в образе Себастьяна Найта, и себя, родившегося в Америке, в образе рассказчика. Но для любителя шахматных задач это было бы слишком просто.
Автор намеренно играет с Читателем, предоставляя ему возможность увидеть почти готовый портрет Владимира Набокова. Но тут же он затуманивается; еще немного, и вот уже виден только бледный контур; а затем, и вовсе – только улыбка. Впрочем, и она растворяется, но лишь для того, чтобы мы вновь встретились с живым писателем на другой странице. При этом сам автор – это и есть его книги; книги, которые рождаются с обложки и умирают с последней страницей. Во всяком случае, все книги Набокова закрываешь с чувством утраты чего-то неуловимо прекрасного.
Вообще, тема отражений в произведениях Набокова играет очень важную роль.
Без осознания значимости этой роли невозможно добиться понимания всего творчества писателя. Со страниц книг на нас смотрит не сам автор, а отражение отражения Набокова, одетого в маскарадный костюм и играющего роль, придуманную им самим.
Или первый роман Набокова-Сирина «Машенька», - наиболее «русский» из романов Набокова. В романе вся атмосфера, воздух некой странности, призрачности бытия окутывает читателя. Здесь воплощена подлинные судьбы, превращенные талантом Набокова в вымышленные. Позже, в 1954г., в «Других берегах» он изложит истинные происшествия, породившие роман, и назовет истинное место действия – берега все той же реки Одереж под Петроградом.
Здесь появится как бы «подкладка» этой, говоря словами автора,
«полубиографической повести», - сад его дяди В. И. Рукавшиникова; татарский разрез глаз героини, которой он вновь дает псевдоним – Тамара; и пара подруг, которых заботливая судьба вскоре приберет прочь с пути; велосипедные прогулки с фонарем, заряженным магическими кусками карбида. Та же неблагосклонная для любви петроградская зима, кончившаяся тусклым расставанием, в отличие от Машеньки шагнет не в сумерки, «пушисто пахнущие черемухой», а в «жасмином насыщенную тьму».
Но уже в «Машеньке» впервые заявит о себе основная сквозная тема В. В.
Набокова: тема двух домов. Дом, где временно проживает Ганин, главный герой повествования, прозрачен не только для грохочущих поездов, но и для читателя – как сущий символ не одного лишь проходного двора изгнания, но и прошлого как такового. В конце герой его покидает и «не вернется больше никогда». Причем Ганин наконец понимает, что любезный его сердцу образ
Машеньки тоже остался навеки «там, в доме теней, который уже сам стал воспоминанием». А следом всплывает дом другой, только еще строящийся.
Пожалуй, самая характерная черта, свойственная всем проходным героям
Набокова, – их максимальный эгоизм, нежелание считаться с «другими». Ганин жалеет не Машеньку и их любовь, он жалеет себя, только себя, которого не вернешь, как не вернешь молодости и России. И реальная Машенька, как не без оснований страшится он, жена тусклого и апатичного соседа по пансионату
Алферова, своим «вульгарным» появлением убьет хрупкое прошлое…
Писательница Галина Кузнецова передает характерный разговор в русской провинциальной библиотеке на юре Франции: «Я спросила о Сирине. – Берут, но немного. Труден. И потом, правда, что вот хотя бы «Машенька». Ехала, ехала и не доехала. Читатель таких концов не любит».
Набоков – писатель интеллектуал, превыше всего ставящий игру воображения, ума, фантазии. Вопросы, которые волнуют сегодня человечество – судьба интеллекта, одиночество и свобода, личность и тоталитарный строй, любовь и безнадежность – он преломляет в своем, ярком метафорическом слове.
Стилистическая изощренность и виртуозность Набокова резко выделяет его в нашей традиционной литературе. Его монументальное наследие только начинает публиковаться на родине. Общая оценка его творчества впереди; его место в русской и мировой литературе будет определено впоследствии.

Источники информации

Сочинение: Литература русского зарубежья первой половины XX века (По произведениям В. В. Набокова)

Похожие работы: