Абраменкова В. В.
Вы заметили, что, покупая современные игрушки, взрослые порой охотнее играют в них, чем сами дети? Это не случайно.
Когда одного ученого спросили: "Что вы станете делать, если начнется конец света?", он ответил: "Играть". Заметьте: не плакать, не спасаться, не молиться, а играть!
Да, взрослое человечество играет. Самозабвенно и азартно играет на биржах, на стадионах, на сценах, в конференц-залах и казино. Взрослые играют в политику, в деньги, играют словами и обещаниями, играют в любовь и порядочность. Современная "игровая цивилизация" по сути своей — проявление неоязычества, в центре которого стоит обожение всяческих кумиров и собственных страстей. На наших глазах происходит нивелировка понятия взрослости (а значит, и детства). Как сказал кто-то, разница между взрослым и ребенком - в цене игрушек. Действительно, игрушки дорожают, и за них дорого расплачиваются. В наши дни игра становится образом жизни миллионов взрослых. Выходит, мы играем, а не живем?
Если же обратиться к традиционной российской культуре, то окажется, что понятие игры для наших предков имело позитивный смысл только в отношении забавы, потехи, развлечения, праздника (поэтому свадьбы в старину игрались, а сейчас — справляются, как нужда), а слова "игрок, игрун" применительно ко взрослому и вовсе приобретали не одобрительный негативный оттенок обозначения своего рода одержания, безумства; игроков (актеров, лицедеев) даже хоронили вне церковной ограды, как самоубийц. Для российской традиции было характерно невмешательство взрослых в детский быт, признание детской игровой автономии, права на игру. Это выражалось, в частности, в охотном изготовлении игрушек взрослыми и в существовании особого пространства для игр.
В России с конца прошлого века начинается активное собирательство детских игр и фольклора, например, в 1887 году была издана книга "Детские игры, преимущественно русские. В связи с историей, этнографией, педагогикой и гигиеной", интерес к игре шел по нарастающей и достиг своего апогея в 20-х - середине 30-х годов нашего века. И главное - дети играли, самозабвенно, круглый год, с утра и до позднего вечера, развиваясь физически, умственно, духовно, вопреки политическим, экономическим и бытовым нестроениям...
А наши современные девочки и мальчики, те, для кого игра - жизненная необходимость и условие для развития, перестают играть. Это беспокоит специалистов-психологов и педагогов во всем мире. Что бы вы сказали, если бы птицы перестали петь, зайцы перестали прыгать, а бабочки летать? Изменилось и само качество, сама суть детской игры: она стала какой-то невеселой, агрессивной, индивидуалистичной. Оказалась прервана многовековая непрерывная цепь передачи игровой традиции от одного детского поколения — другому, и это привело к кризису игровой культуры. По мнению В.М. Григорьева - собирателя, организатора и "реставратора" народной игры, - играть стали не меньше, а хуже: "...качество игр стремительно падает. Все больше примитивных игровых форм - шалостей, проказ, забав, стоящих уже на последней грани игры, и все чаще переходящих в озорство и даже хулиганство: забавы с огнем, взрывами, мучительством животных, а то и людей, бессмысленное разрушителъство и т.п... Необходимо спасение и возрождение традиционных народных игр - генетического фонда игровой культуры каждого народа".
Проведенное недавно психологическое исследование в детских садах показало, что на вопрос "Во что ты любишь играть?" 5% детей 4 - 6 лет вообще не могли назвать ни одну игру, 4% назвали компьютерные игры, четверть детей вместо игры называли игрушки (машинки, трансформеры, куклы Барби), которыми они просто манипулировали. Большинство детей называли какие-то подвижные игры типа салок и пряток, но правила игры (самое главное, ее смысловой стержень) сформулировать смог ли лишь некоторые. Из игры уходит ее правилосообразность и соотносимость с образом идеального взрослого.
К сожалению, совсем исчезли групповые игры — воздух детской жизни старших поколений. Где они — "Казаки-разбойники", "Бояре", "Жмурки", "Лапта" и прочие детские радости? Все они вместе со считалками, закличками, песенками и другими формами детского фольклора — величайшего богатства нашей культуры — сохранялись в детской субкультуре на протяжении веков, передаваясь из уст в уста.
Зато появились многочисленные научные концепции игры, в том числе и психологические, однако сама суть, "тайна" игры оказалась так и не раскрыта. Многие ученые-психологи пытались ответить на главный вопрос.
Во-первых, игра - это школа произвольного поведения (по определению известного детского психолога Д.Б. Эльконина). Заставьте ребенка стоять смирно, он не простоит и двух секунд, но если это действие включить в игровой контекст, цель с успехом будет достигнута. Вспомните старинную припевку: "Море волнуется — раз, море волнуется — два, море волнуется — три. Замри!" Ведь замирают и стоят самые непоседливые мальчики и девочки, даже на одной ножке.
Во-вторых, игра - школа морали в действии (так определил ее другой известный психолог А.Н. Леонтьев). Можно сколь угодно долго объяснять ребенку "что такое хорошо и что такое плохо", но лишь сказка и игра способны через эмоциональное сопереживание, через постановку себя на место другого научить его действовать и поступать в соответствии с нравственными и религиозными требованиями. Они, при умелой организации взрослых, учат многим христианским добродетелям: терпимости к другим, смирению, например. Психологические исследования показали: если "недругов" включить в игровое взаимодействие, в котором они вынуждены работать сообща, заботясь друг о друге, взаимная неприязнь вскоре улетучится, и, наоборот, - для друзей, оказавшихся игровыми соперниками, азарт и желание выиграть часто оказывается сильнее дружбы. Но здесь, конечно, важно руководство взрослых...
В-третьих, игра - ведущая деятельность в дошкольном возрасте, деятельность, определяющая развитие интеллектуальных, физических и моральных сил ребенка.
По мнению о. Василия Зеньковского, "игра - свободное творчество, важнейшее проявление эстетического начала в человеке... средство проникновения в сферу смыслов... постижение единства мира и его Творца" (В. Зеньковский. Проблемы воспитания, с. 106).
С помощью игры становится эффективнее обучение ребенка и приятнее его воспитание. Игра — современное средство диагностики психического состояния ребенка, его личностного развития, но это и превосходный метод коррекции тех или иных дефектов, недостатков, отставания в развитии. Од ним из самых молодых психологических методов является игровая психотерапия.
Да, психологические эксперименты с детьми — это чаще всего увлекательные игры. В наших экспериментах такой игрой была "железная дорога", по которой бригаде машинистов нужно доставить важный груз от станции Ромашка на станцию Колокольчик. Каждый машинист, как и на настоящей железной дороге, имеет свой участок пути, по которому он должен провести локомотив точно по расписанию и без ошибок, а потом передать его другому (по принципу эстафеты).
Если машинист ведет локомотив очень быстро, появляется опасность для поезда, а значит, возможность штрафа для "машиниста". Штрафы, как известно, дело неприятное, тем более, что за них всю группу, а значит, и его самого, ждет наказание — исключение из увлекательной игры. Это первая ситуация, назовем ее "работа для себя". И вторая: теперь за ошибки любого участника штрафы засчитываются только одному. Он один ответствен за всех, именно ему грозит наказание как "бригадиру машинистов". Изменится ли и как изменится поведение детей в этой ситуации — "работы для другого"?
Критерием, по которому можно судить о не преднамеренности поведения ребенка, мы избрали скорость выполнения задания в обеих ситуациях. Если ребенок непроизвольно увеличивает скорость (и вместе с ней — возможность ошибок и штрафов) в ситуации "работы для другого", то, очевидно, его не очень-то заботит наказание сверстника. А если в обеих ситуациях скорость одинакова или во второй ситуации ребенок работает осторожнее, а значит, медленнее? Тогда есть основания считать, что он стремится избавить товарища от наказания так же, как и себя самого, т.е. в соответствии с евангельским призывом "люби ближнего твоего, как самого себя" (Гал. 5, 14).
В экспериментах приняли участие свыше трехсот детей старшего дошкольного и младшего школьного возраста (от 5 до 10 лет ). Большинство самых маленьких резко увеличивало скорость во второй ситуации — желание избежать собственного наказания у пятилеток значительно выше, чем забота о благополучии сверстника. Семилетки одинаково осторожны в обеих ситуациях: они заботятся о сверстнике в той же степени, как и о себе. А к десяти годам благополучие товарища начинает выступать более сильным стимулом, чем собственное наказание — исключение из игры.
Значит, с возрастом дети становятся отзывчивей, добрее? Не будем торопиться с выводами. Чуть-чуть изменим условия игры.
Оставим общую для всей группы цель, общий способ ее выполнения, но теперь каждый ребенок будет выполнять задание независимо от других детей, единолично. И снова: сначала "работа для себя", затем "работа для другого", когда за ошибки всех наказание ждет того же самого "бригадира".
Каковы результаты? Ну и ну — сочувствия друг к другу как не бывало!
Различия между первым и вторым опытами, как говорится, сверхдостоверны у детей всех возрастов — пятилеток, семилеток, десятилеток. Как же получается, что по отношению к одному и тому же сверстнику одни и те же дети в сходных условиях умудряются вести себя столь противоположным об разом?
Объяснение просто. "Железная дорога" словно объединяет детей, создавая для них общее поле взаимодействия, переживаний, общий эмоциональный настрой. Другая ситуация этого лишена. Общая цель, которая создается экспериментатором, здесь очень быстро "испаряется", каждый озабочен собственны ми успехами и ему недосуг подумать о товарище. В первой ситуации каждый ребенок сопереживает удачам и неуспехам каждого: осуждает нерадивого ("Что ты, как курица вареная!"), предостерегает ("Смотри, здесь бугор, не коснись!"), успокаивает ("Не бойся, мы тебя не подведем"). При этом дети сдвигаются поближе, у некоторых появляется не произвольное движение поддержать, помочь неумелому. Во второй ситуации, хотя дети находятся вместе и делают общую работу, они не связаны между собой. Они рядом, но не вместе. Из этого вырастает взаимное равнодушие.
Очевидно, что совместная деятельность в игре предрасполагает к сочувствию и сопереживанию, к тому, чтобы неблагополучие другого могло быть воспринято как свое собственное.
Что это мы все про горести да неприятности, наказания да неблагополучие? Будто доброта только в том, чтобы соболезновать, сопечалиться, сострадать. Давайте поговорим о радости за другого, а также — о сорадости с ним вместе. Про нее ученые знают совсем мало.
Об этом до сих пор больше говорили писатели и поэты, чем ученые. Вот "Некрасивая девочка" Н. Заболоцкого:
...Чужая радость так же, как своя,
Томит ее и вон из сердца рвется,
И девочка ликует и смеется,
Охваченная счастьем бытия.
Ни тени зависти, ни умысла худого
Еще не знает это существо...
Сострадание необходимо людям, ибо порой лишь деятельное милосердие других способно уберечь человека от гибели. А способность радоваться за другого в определенном смысле "избыточна". Кому придет в голову содействовать и без того удачливому и счастливому? В особенности, когда твое собственное благополучие оставляет желать лучшего!.. Да, именно с завистью приходится зачастую сталкиваться.
А что у детей? По наблюдениям педагогов и психологов, у маленького ребенка сначала возникает сопереживание радости и много позднее — сопереживание горю ближнего. Ребенок уже на втором году жизни пытается приобщить окружающих к удовольствию, которое испытывает сам. Малыш готов радоваться по любому поводу, и лишь равнодушие взрослого его настораживает и огорчает. Он активно стремится подключить взрослого к собственной радости, поделиться ею.
И наш игровой эксперимент позволяет спросить: куда все это исчезает у взрослого человека? Почему так часто мы сталкиваемся с "черной завистью"? Неужели, как считают многие, сердца людей настроены лишь на сострадание и не способны к сорадованию?
Данная точка зрения оказывается неприемлемой для авторов огромного пласта философско-этической литературы, именуемой святоотческой, яркими представителями которой являются великие христианские святые и мыслители — Иоанн Златоуст, Василий Великий, Максим Исповедник и многие другие, оставившие богатое духовное наследие и психологически глубокое учение о человеке, смысле его бытия и его самосовершенствовании.
"Ничто так тесно не соединяет людей между собой, как то, когда они сорадуются друг другу", — говорит Авва Дорофей. В известном христианском памятнике — "Добротолюбии" - многими авторами показано, что отсутствие сорадования — зависть — является нарушением заповеди Божией, тяжким пороком и смертным грехом, поскольку именно с завистью в мир вошла смерть. "Корень убийства – зависть", — сказал Иоанн Златоуст, именно из зависти библейский Каин - первый убийца на Земле — убил брата своего Авеля.
По мысли святителя Тихона Задонского — замечательного русского духовного писателя XVIII века, Российского Златоуста, - окончательное искоренение этой "ненасытной и пагубной страсти" в смирении и умножении любви, поскольку только любовь, по апостолу Павлу, "не завидует... не превозносится... не ищет своего...не радуется неправде, а сорадуется истине" (1 Кор. 13, 4-6). Сравнивая зависть с ненасытным червем, святитель призывает человека уничтожить "сего червя пагубного, да не возрастиши умертвит душу твою". В поучениях Аввы Дорофея сказано так же, что зависть — самый непреодолимый род вражды — происходит от желания человека вознестись над всеми, эта страсть иссушивает душу, ослепляет разум, затворяет Небо, рождает болезни (у Влади мира Даля: "завидовать - болеть чужим здоровьем"). Христианская аскетика, отразившая и сформулировавшая многовековой опыт борьбы человека со страстями, предлагает "духовный щит" от зависти — смирение и сорадование. Очень важно, чтобы сорадование как антизависть было не чуждо ребенку.
Способен ли ребенок сорадоваться? И опять эксперимент — детская игра. Введем вместо наказания награду. Общая схема прежняя: сначала за успешное выполнение совместной задачи каждый ребенок получает приз ("работа для себя"), а затем за общий успех приз получает только один — ну, конечно же, наш "бригадир" (наконец и ему повезло).
Полученные результаты поразили своей неожиданностью. Дошкольники работали для награды сверстника лучше, чем для собственной награды. Парадоксальность этих данных, с точки зрения здравого смысла, очевидна. А что дошколята вытворяют на опытах! Они вскакивают с мест, хватаются за голову, топают ногами, когда появляется опасность проигрыша. Они хохочут, кричат "ура", обнимаются, когда празднуют победу. Порой кто-то из них говорит: "Я буду стараться, пусть Игорек получит приз".
Но это - только первый раз. Повторим опыт - тот же самый, с теми же участниками. И тут детей словно подменяют: неприязненные взгляды в сторону бывшего "козла отпущения", а ныне счастливчика. Больше трети всех детей просто отказываются работать, а остальные так выполняют задания "для другого", что ни о каком призе не может быть и речи. Девиз каждого: "У него и так уже один лишний, я тоже хочу". Вот тут появляется зависть.
Сорадование разрушилось на глазах. Слабеньким оно оказалось и непрочным. Но ведь было же!
Историю его разрушения хорошо продемонстрировал шестилетний мальчик Илюша. Когда за совместный труд любимая сестра Илюши должна была получить в награду игрушку, мальчик первый раз сказал: "Надо радоваться, когда другому хорошо". Во второй раз он вздохнул: "Надо потерпеть". А в третий раз мальчик вскочил: "Ну уж нет! Тогда у нее надо взять одну игрушку!"
Новый сюрприз; чем выше у ребенка интеллектуальные умения, например, решать задачи на сообразительность, тем ниже его способность к сорадованию. Это значит, сорадуются добрые, но глупенькие дети, причем доброта убывает по мере "прибавления, ума" (!). А мы так хотим, чтобы наши дети были умными и, конечно, не за счет доброты и сердечности!
Что может стоять за этими фактами? Норма справедливости, о которой говорят дети? Действие нормы справедливого распределения ("всем, как и мне", "всем должно быть поровну"), безусловно, осознается детьми, но в ситуации сорадования эта норма для кого-то перестает действовать. Проявляется это у детей, не способных логически мыслить и отделить собственное бытие от бытия товарища. Воистину, "блаженны нищие духом"! У остальных детей возникает зависть, лишь облеченная в форму справедливого распределения.
Общая возрастная картина такова: от старшего дошкольного к младшему школьному возрасту отзывчивость детей к беде другого возрастает, а способность радоваться за другого резко падает. К десяти годам о сорадовании уже, увы, говорить не приходится! Куда оно исчезает? Скорее всего это итог изъянов воспитания, позволяющего взять верх греховной натуре человека.
Формирование у ребенка способности к состраданию и к радости за другого имеют разную психологическую природу. Сопереживание как радость возникает очень рано, младенец будто рождается с готовностью к радости и сорадости. А горя, страдания он стремится прежде всего избежать, если можно - просто не увидеть. С возрастом ребенок все более начинает сопереживать, сострадать.
Недаром многие педагоги утверждают, что награды, поощрения вообще гораздо результативнее наказаний. Радостный эмоциональный настрой коллективной игры, возникший при получении награды каждым, переносился и на ситуацию, когда получает награду кто-то один. Однако эта радость у детей крайне неустойчива. Но и это неустойчивое стремление дошкольника поработать для награды другого исчезает уже у младших школьников. Специальным образом построенная игра остается благодатной почвой для проявления сострадания, но она уже не в силах заставить ребенка-школьника "сорадоваться".
Вероятно, этому в немалой степени способствует принятая система моральных норм. Известно, что культурно-этические традиции воспитания прежде всего стремятся выработать именно сострадание: "помогай человеку в беде", "раздели горе ближнего", "утешь, успокой". Сорадование как антизависть — это высшая христианская норма поведения в соответствии с десятой заповедью Божией. Кардинальные отличия сострадания от сорадования усмотрел Василий Великий: "Многие из нас плачут с плачущими, но многие ли радуются с радующимися?". Сострадание - человеческий закон поведения, необходимый для выживания вида, ему можно и нужно учить, сорадование — сверхчеловеческая способность, Божия благодать, а не закон, научить этому нельзя, можно лишь учиться. И недаром сказал поэт: "Сострадают люди, сорадуются – ангелы". Взрос лому человеку, чтобы искренне сорадоваться, необходима огромная работа по духовному самосовершенствованию, преодолению себялюбия, эгоизма, доступная немногим, может быть, только святым, в то время, как ребенок способен сорадоваться естественно. И в этом ему помогает игра.
В социальной ситуации сегодняшнего дня, с его конкуренцией и индивидуализмом, цинизмом и жестокостью, когда милосердие к слабым, сострадание к обездоленным перестает быть нормой поведения даже в детской среде, воспитание в игре способности к действенному состраданию и активному сорадованию оказывается необходимым средством пре одоления личностного эгоцентризма и противоядием против саморазрушительной зависти.
Вы, наверно, заметили, что мы пока говорили о детях вообще. А ведь наши дети — мальчики и девочки, и об этом никак нельзя забывать. Очень важно, в какие игры они играют если девочка стреляет, разбирает машины, а мальчик постоянно баюкает куклу и наряжается — необходимо повнимательнее при смотреться к этим детям и мягко подчеркивать преимущества мальчишечьих (для мальчиков) и девчоночьих (для девочек) игр и форм поведения.
В наших экспериментальных играх были группы мальчиков, были группы девочек, для них создавались соответствующие инструкции, подбирались значимые призы. Так кто же оказался отзывчивее — мальчики или девочки?
Во всех экспериментальных ситуациях игр девочки-дошкольницы меньше сострадали и радовались за подруг, чем мальчики. При этом представление о своем поведении у девочек было самым радужным. На вопрос экспериментатора: "Для кого ты старалась больше?" - девочка почти всегда отвечала: "Для подруги". Зато в присутствии взрослого девочка старалась уберечь подругу от наказания и содействовать ее награде, чего нельзя сказать о мальчиках.
И все-таки, как ни обидно, девочки пяти-семи лет во всех экспериментальных ситуациях оказываются менее добрыми, чем мальчики.
Почему? Ответ, очевидно, опять за пределами психологии, возможно, в сфере истории культуры. В самом деле, мужчины всегда действовали преимущественно в группах, совместно друг с другом: охота, война, спорт, общественные организации типа клубов и так далее. Возможность реализовать собственные цели через такие группы увеличивала потребность мужчин в объединении с другими, повышала необходимость в соучастниках, а значит, и готовность им содействовать. Деятельность женщин была более индивидуализирована, общение и взаимодействие со сверстницами - по крайней мере по сравнению с мужчинами — были ограниченными. Собственные цели, как правило, не выходящие за пределы семьи и родственных связей, женщина реализовывала через близких — родителей, мужа, детей. История не подготавливала женщин к коалиционной деятельности друг с другом. Может быть, дошкольницы и демонстрируют нам эти архаичные формы по ведения? А мальчики — мужскую солидарность?
Но, поскольку социальная роль женщины в последнее время сильно изменилась, изменилась и сама система воспитания, мы вправе ожидать, что эти различия между мальчиками и девочками будут колебаться в зависимости от возраста. Действительно, у девяти-десятилеток это соотношение меняется — теперь мальчики во всех экспериментальных ситуациях меньше думают о своих партнерах по играм, меньше им сострадают и сорадуются, чем девочки.
Очевидно, важна тут не биология сама по себе, а те различия в социальной позиции, которые заданы исторически сложившимися формами взаимодействия у мужчин и женщин. И дети в играх воспроизводят эти формы поведения. Именно совместная игра, в которой происходит смена позиций — помогающего и страждущего, награждающего и награждаемого, — помогает ребенку осваивать различные модели поведения, почувствовать горе и радость другого человека.
Истоки отзывчивости и в самых первых ответных движениях младенца на прикосновение матери, в этой первой совместной деятельности двух, в которой устанавливается самая первая общность переживаний, и дальше, во взаимодействии и общении со взрослыми, когда преподаются первые уроки нравственности – "Поделись сладостями", "Не сделай больно бабушке", "Помоги маленькому". А затем в группе сверстников, когда малыш сталкивается с жизненной необходимостью сравнивать себя и другого, оценивать свои поступки.
С возрастом отзывчивость все меньше нуждается в опоре на внешние стимулы, и человек начинает сочувствовать дальним, тем, кто не находится с ним лицом к лицу и не включен в непосредственое общение или игру. Однако эти поздние образования своим появлением обязаны первоначальной ситуации непосредственного взаимодействия и со трудничества.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/