Содержание:

Глава 1. Детство и юность М.М.
Сперанского...............................................................2
Глава 2.
Восхождение.................................................................
.........................................5
Глава 3. На пороге славы и несчастья...................................................................
............7

Глава 4. М.М. Сперанский и Александр
I...........................................................................
.9

Глава 5. Падение и повторное восхождение.................................................................
...11

Глава 6. М.М. Сперанский и Николай I. События декабря 1825 г.

Завершение карьеры и жизненного пути.
..........................................................14

Список литературы..................................................................
............................................17

Великие чудеса Сперанский нам явил,

Науками он вдруг дворян всех задавил.

Сперанский выдумал учить и стариков,

И хочет делать он из мухи пауков.

Велик он стал теперь, хотя и сын поповский;

Но, к сожалению, в нём разум не отцовский:

Громаду света он возомнил переменить,

Чтоб в хаосе таком навек себя затмить.

Неизвестный автор.

Глава 1. Детство и юность Сперанского.
«Родился 1-ого января 1771-го года, почти в полночь». Этот отрывок приведен из автобиографической записки «Эпохи М. Сперанского» (писано в 1823 году, 1 мая )

До конца своих дней Михайло Михайлович не знал, что спутником его в рождении был в действительности год 1772-й – биограф установил данный факт лишь спустя десятилетие после смерти Сперанского, - но зато всю жизнь знал своё происхождение, помнил, что он попович, сын сельского священника.
Помнил не потому только, что ему это напоминали, но, прежде всего оттого, что хотел помнить своё простое происхождение, имел к своему прошлому
(которым его в аристократическом кругу пытались оскорбить, унизить) постоянную и непонятную для окружающих привязанность.

С годами привязанность эта принимала весьма причудливые формы. В пору, когда попович вошёл уже в силу, сделал по гражданской службе завидную и для князя карьеру и имел собственный дом в Петербурге, посетил его как-то один знакомый профессор. Придя к нему в дом поздним вечером, последний был проведён в какую-то каморку, где застал хозяина , стелющего себе постель… на простой лавке. Вдоль неё был разостлан овчинный тулуп, а в головах лежала грязная подушка. “Помилуй, что это значит?” – воскликнул от изумления посетитель. В ответ спокойно прозвучало: “Ныне день моего рождения, и я всегда провожу ночь таким образом, чтоб напоминать себе и своё происхождение, и всё старое время с его нуждою.”

Привязанность к своему происхождению и годам, проведёнными в родительском доме, выражалась у Михаила Михайловича также в необыкновенной его почтительности к матери – простой деревенской попадье. Когда в дни наивысшего его взлёта она заявилась к нему повидаться, одетая в простенький балахон и повязанная платком, он при встрече не только не постеснялся окружающих, а по народному русскому обычаю пал перед нею на колени и высказал знаки самой глубокой и трепетной сыновней любви.

Затерянная во Владимирской губернии деревня Черкутино, в которой родился и провёл своё детство М.М. Сперанский, где проживали его родители и родственники, являлась постоянным адресатом его писем, волнений, забот.
Бывало – с годами, правда, реже и реже – заезжал туда и он сам, видный сановник, известный не только в России, но и далеко за её пределами.
Крестьяне – сотоварищи детства его – не могли надивиться замечательной его о них памятливости, уважительному отношению с его стороны, полнейшему отсутствию в нём какого-либо стремления подчеркнуть своё высокое положение.
Он же с явной приятностью вспоминал прожитые в Черкутино годы.

Отец его, Михайло Васильевич – иерей сельской церкви, высокий ростом, тучный, ко всему, казалось, равнодушный человек – мало уделял внимания своему дому и семье. Все заботы о домашнем быте лежали поэтому целиком и полностью на матери Михайлы Прасковье Фёдоровне – женщине, в отличии от своего мужа, маленькой, худенькой, умной и энергичной. Доходы простого сельского священника, довольно скромные, не позволяли держать при хозяйстве более одного-двух работников, потому многое из домашней работы Прасковье
Фёдоровне приходилось делать самой. С раннего утра и до позднего вечера была она занята хозяйственными делами. Сын же её Михайло, бывший долгое время единственным (лишь позднее у него появятся брат и сестра), рос предоставленным почти целиком самому себе, то есть имел ту самостоятельность, ту свободу, что как воздух необходима для возникновения из маленького человеческого существа большой личности.

Слабому от рождения физически, ему трудно было угнаться за своими сверстниками в их забавах и шалостях. Оттого почти всё время проводил он в одиночестве или же в общении с дедом Василием, который совсем к тому времени ослеп, но сохранил замечательную память на разные житейские истории, а с нею и способность увлекательно их рассказывать. Именно от деда своего получил будущий государственный деятель первые сведения об устройстве мира и житии людей в нём. Избегавший обыкновенных для детского возраста игр маленький Михайло рано выучился читать и чтением книг заменил себе эти игры.

Покинул родительский дом Михайло рано – на восьмом году своей жизни.
Около 1780 года отец отвёз его во Владимир, где строил через посредство одного из своих родственников – местного священнослужителя – на учёбу в епархиальную семинарию.Так поповичу была уготована обыкновенная для его наследства стезя.

Годы, обучения Михайло Сперанского во Владимирской семинарии, были периодом расцвета последней. Ко времени его поступления в семинарию в практике духовных учебных заведений широкое распространение получили телесные наказания – битьё провинившихся в чём-либо семинаристов розгами, палками, ремнями и т.п. Неизменным в воспитании русских семинаристов осталось одно – стремление внушить им некий безотчетный страх, преклонение перед официальными властями, выработать автоматизм послушания властям.

Летом 1788 г. Владимирская семинария была объединена с Суздальской и
Переяславской семинариями в одно учебное заведение, которое поместили в
Суздале. Для Михайлы переезд сюда был не только переменой места жительства
– во Владимирской семинарии он обучался в философском классе, в Суздальской же ему предстояло учиться в классе богословия. Однако долго жить в Суздале
Сперанскому не пришлось. В том же году произошли события, в корне изменившие его жизнь. А именно, вскоре отбыли из Суздаля в столицу империи два семинариста с документом, который гласил: “Объявители сего епархиальной моей семинарии студенты школ богословия М. Сперанский, философии
Вышеславский, в исполнение присланного из Святейшего Правительственного
Синода указа, отправлены в царствующий Санкт-Петербург для продолжения учения в Санкт-Петербургской семинарии”. Внизу документа стояла подпись епископа суздальского Виктора и дата: “декабря 16 дня 1788 года”.

Сперанский-семинарист имел в юности то, чего другие воспитанники семинарий, как правило, в эти годы ещё не имели – он обладал вполне развитым внутренним духовным миром, дававшим определённую автономность его душевным движениям, определённую независимость процессу становления его характера, - духовным миром, сообщавшим ему повышенную сопротивляемость вредным воздействиям господствовавшего в семинарии морального климата.
Научившийся грамоте и с самого начала, много для своего малого возраста проводивший за чтением книг, он с годами читал всё больше и больше. И если во Владимирской семинарии его самообразование являлось беспорядочным, то в
Петербурге оно приобрело характер системы: Михайло читал теперь не всё подряд, а по сознательному выбору и притом приноровился делать регулярные выписки из прочитанного.

Когда для Сперанского подошло время окончания Петербургской семинарии, ему предложили остаться в ней на преподавательскую работу. 20 Мая 1792 года митрополит Гавриил определил поповича на должность учителя математики
Александро-Невской семинарии с годовым жалованьем в 150 рублей ассигнациями. Через три месяца ему было поручено преподавать там ещё и физику с красноречием, а к жалованью присоединили ещё 50 рублей. 8 Апреля
1795 года Михайло был назначен учителем философии и в дополнение к учительской должности – префектом семинарии. Размер его жалования возрос до
275 рублей.

Время преподавательской деятельности в петербургской семинарии было в жизни молодого Сперанского периодом интенсивнейших движений его ума, временем окончательного его духовного созревания. В эти годы он не только много читает и выписывает из прочитанного, но и творит: пишет статьи и научные трактаты, пробует силы в литературе.

Молодость – пора самой чистой, самой искренней дружбы. В России дружить умели, друзей ценили по-особому.

“Друг мой” – так обращался Михайло к Петру Словцову, который, в свою очередь, считал Сперанского лучшим себе другом. Они подружились в
Петербургской семинарии – Словцов прибыл сюда из Сибири после окончания епархиальной семинарии в городе Тобольске. По завершении учёбы в Петербурге он вернулся в Тобольск на должность учителя философии и математики в тот самый семинарий, выпускником которой был. Но жизненным путям друзей не раз суждено будет разойтись и пересечься. Когда кто-либо – Сперанский или
Словцов – будет на жизненном пути своём вставать перед необходимостью сделать важный выбор, он немедленно будет обращаться за советом к другому: каждый станет другу главным советчиком в запутанных житейских обстоятельствах. Так однажды Сперанскому пришлось решать вопрос о том, вступать ли ему, сыну сельского священника, в гражданскую службу. Петр
Словцов с жаром призывал его вступить.

Князь А.Б. Куракин для Сперанского был, что называется, “роковым человеком”. Именно через него Михаил Михайлович попал в гражданскую службу
– главную колею своего жизненного пути. В 1796 г. Алексею Борисовичу вздумалось приобрести себе домашнего секретаря для ведения переписки на русском языке. На должность эту выбран был молодой преподаватель Александро-
Невской семинарии. Влиятельный вельможа обратился за помощью в подборе секретаря к ректору семинарии, и последний рекомендовал ему Сперанского как наиспособнейшего из всех ему известных молодых людей. В качестве испытания рекомендованному было предложено написать одиннадцать писем, содержание которых обрисовано ему было лишь в самых общих чертах. Задание это Михайло получил вечером, но к утру все письма лежали уже на столе князя. Изящный стиль их и быстрота составления восхитили его чиновничью натуру, и судьба
Сперанского решилась.

В самообразовании своём и размышлениях молодой Сперанский рано вышел за рамки религиозных вопросов и проблем нравственного бытия человека. Будто под действием некоего внутреннего инстинкта попович с необычной для семинариста силой заинтересовался существующим в человеческом обществе механизме властвования, средствами управления людьми.

2 января 1797 г. Михайло Сперанский был зачислен в канцелярию генерал- прокурора с чином титулярного советника. Данный чин соответствовал учёному званию магистра с десятилетним стажем, тогда как действительный стаж нашего поповича составлял менее пяти лет. Поэтому в документах, представленных на присвоение ему чина титулярного советника, была сделана ложная запись:
Сперанский был представлен окончившим Петербургскую семинарию в 1786 году.

Впоследствии Сперанский не раз будет горько жаловаться на свою чиновную долю и сожалеть о том, что выбрал её себе. Но тогда, в самый момент выбора и в начале своей чиновничьей службы, он был полон благих надежд, он чувствовал в себе необыкновенные способности и был уверен, что станет знаменит, что непременно прославит свое имя какими-нибудь великими свершениями.

Глава 2. Восхождение.

Карьера Сперанского была в начале своём весьма стремительной.

Через три месяца после своего вступления в гражданскую службу, а точнее 5 апреля 1797 г., экспедитор генерал-прокурорской канцелярии титулярный советник М.М. Сперанский получил чин коллежского асессора.
Ещё через девять месяцев – 1 января 1798 г. – он сделан был надворным советником. Спустя двадцать с половиной месяцев – 18 сентября 1799 г. – коллежским советником. Не прошло и трёх месяцев, как он сделался статским советником. Случилось это 8 декабря того же года. А через девятнадцать месяцев – 9 июля 1801 г. – Михаил Михайлович уже действительный статский советник! Позднейшие биографы Сперанского не могли читать без изумления его формулярный список – всего за четыре с половиной года попович из домашнего секретаря знатного вельможи превратился в видного сановника Российской империи, достигнув чина, соответствовавшего воинскому званию генерала. Но не сама по себе быстрота продвижения по служебной лестнице достойна здесь настоящего удивления (восемнадцатый век знал и более скорые карьеры), удивительно другое – как, каким образом удалось ему столь стремительное восхождение?

Едва начавшись, эпоха павловского царствования заимела себе целую серию различных названий. “Называли её, где как требовалось, – вспоминал
Ф.П. Лубяновский, – торжественно и громогласно – возрождением; в приятельской беседе, осторожно, вполголоса – царством власти, силы и страха; втайне между четырёх глаз – затмением свыше”. Столь навязчивое проявление свойств собственной личности, настойчивое до абсурда утверждение во всём своего “я”, каково и обнаружил Павел на Российском престоле, вполне позволяют поверить в реальность сказанного о нём Герценом: ”Он, наверное, попал бы в сумасшедший дом, если бы не попал прежде на трон”.

В этой атмосфере, в которой царили сумасбродство императора, самодурство вельмож, эгоизм и раболепие чиновников, протекали первые годы государственной службы Сперанского. У него не было постоянного покровителя среди знатных сановников – обязательного условия быстрого движения вверх по служебной лестнице, поэтому, чтобы сделать успешную карьеру, Михайло должен был поэтому обращать в покровителя каждого нового своего начальника. Для молодого человека, только начинавшего чиновничью жизнь, никакого ещё опыта службы не имевшего, совсем не искушённого в чиновных интригах и секретах угождения начальству это было весьма нелегко. Однако же факт на лицо: каждый новый начальник Сперанского будто под воздействием гипноза спешно превращался в верного и преданного его покровителя.

В дальнейшем фактическое влияние Сперанского на ход государственных дел постоянно будет превышать рамки его должности. Современники непременно будут выделять в его личности старание и высокие умения приспосабливаться к положениям, характерам, вкусам различных людей, с которыми входил он в соприкосновение. Источниками данного свойства сочтут обыкновенную угодливость и бесхарактерность. В Сперанском усмотрят качество, прямо противоположное доктринёрству, но не менее пагубное, – отсутствие твёрдости собственных убеждений. И поскольку при всем том уме и дарованиях государственного деятеля отказать ему будет невозможно, возникнет вопрос о противоречивости его натуры.

«Я – бедный и слабый смертный», - писал он о себе. Данное ощущение
Сперанский пронесет через всю свою жизнь. Находясь в довольно уже зрелом возрасте, он со спокойной твердостью напишет: «Провидение нас водит как детей на ленте и только для опыта дозволяет иногда нам обжечься или уколоться». Конечно, такое мировоззрение обусловлено духом той эпохи, в которой жил Сперанский.

Среди чиновников генерал-прокурорской канцелярии слыл за человека гордого, независимого в суждениях. Правда, гордость его переходила иногда в некоторое высокомерие, а независимость в излишнюю категоричность. Вместе с тем он был склонен к насмешкам. Никто не мог лучше него подметить в поведении того или иного человека какую-либо нелепость с тем, чтобы при случае высмеять ее. В этой своей насмешливости он не щадил даже собственных начальников. В шутки, бросаемые в их адрес, Михайло вливал иной раз столько яда, что они превращались в настоящую злую сатиру. Подобным образом он
«шутил», естественно, за спиной своих начальников. Но находился
«доброжелатель», который передавал его наполненные ядом шутки непосредственно тому, в чей адрес они отпускались. После каждой из таких передач отношение начальников к Сперанскому резко менялось к худшему. Но проходило время, и разгневавшиеся на поповича начальники становились к нему опять милостивы.

Важным этапом в биографии молодого Сперанского выступают его взаимоотношения с императором Павлом. Страницу эту, к сожалению, нельзя реставрировать во всей полноте, речь может идти разве что о нескольких обрывках, к тому же плохо между собой совмещающихся. Один из них– свидетельство чиновника Н.С. Ильинского, служившего в рассматриваемое нами время в том же самом ведомстве, что и Михаил Михайлович.

Лето 1800 г. Павел I вознамерился провести в Гатчине. При особе своей он повелел находиться в числе прочих лиц также генерал-прокурору
Оболянинову. Последний же, отъезжая в Гатчину прихватил с собой и
Сперанского. Ильинский пишет в своих записках, что будто бы Павел, узнав о прибытии в Гатчину Сперанского, тот час набросился на Оболянинова: “Это что у тебя школьник Сперанский – куракинский, беклешовский? Вон его сейчас!”.
Петру Хрисанфовичу стоило больших трудов смерить императорский гнев.
Сохранить поповича при себе ему удалось лишь утверждая, что он, Оболянинов,
“держит его в ежовых рукавицах”. Вскоре после этого эпизода Павел прогуливался в гатчинском саду и встретил одного знакомого чиновника с другим, которого не знал. “Это кто с тобою?” – спросил Павел знакомого.
“Наш чиновник Сперанский”, – ответил тот. И Павел, по рассказу Ильинского, не сказав ни слова, отвернулся, закинув голову назад и отдуваясь – этот жест был обычным выражением его негодования.

Тягостная для человеческой души атмосфера чиновной службы не могла не сказываться негативно на характере Сперанского. Каждодневное актёрство во взаимоотношениях с начальниками и сослуживцами, постоянное сдерживание и подавление истинных своих чувств, изображение эмоций, к которым привыкли окружающие и которых они ждали, но каковые были чужды его сердцу, формировало в нём искусственность речи и манер – личину, панцирем ложившуюся на его живую личность. Но кроме существования чиновного
(видимого во всём) Михайло имел существование сугубо внутреннее, скрытое от постороннего глаза. Он возвращался из канцелярии домой и целые часы проводил в одиночестве, предаваясь чтению философских книг и размышлению – занятию, которое ещё в семинарских стенах вошло для него в привычку. Это потаённое от окружающих существование и спасало его личность от того омертвения, которым угрожала ей чиновная служба, атмосфера государственных учреждений. И всё же трудно было бы Сперанскому предохранить себя от вредного воздействия окружавшей его обстановки, когда б не явилось ему нечто, в молодости по-особому ожидаемое, но, тем не менее, приходящее всегда неожиданно. Обрекая героя на чиновную службу, судьба проявила таки к нему своё благоволение и послала ему то, что самой сутью своей предназначено быть подлинным ангелом-хранителем всякой человеческой души от окружающих её мерзостей. Через посредство А.А. Самборского судьба послала
Михайле любовь.
Летом 1797 г. молодой попович, всего лишь полгода назад вступивший в гражданскую службу приехал в Павловск к начальнику своему Куракину, рядом с которым жил Самборский. Однажды, Михайло решил прийти в гости к давнему своему покровителю. В доме Самборского в тот вечер был званный обед.
Михайло прибыл вовремя. Уселся вместе с другими гостями обедать. Случилось так, что место напротив него оказалось свободным. Увлеченный обедом, он и не заметил, как туда села опоздавшая к обеду гостья. Когда через некоторое время Михайло поднял глаза, то увидел напротив себя, к великому своему изумлению, чрезвычайно миловидную девушку, обликом своим излучающую свет самой чистой духовности. «Казалось, что я тут впервые в своей жизни почувствовал впечатление красоты, - вспоминал он позднее. - Девушка говорила с сидевшей возле нее дамою по-английски, и обворожительно- гармонический голос довершил действие, произведенное на меня ее наружностью. Одна лишь прекрасная душа может издавать такие звуки, - подумал я, -и если хоть слово произнесет на знакомом мне языке это прелестное существо, то она будет моей женою». Избранницей Сперанского была крестная дочь Самборского Элизабет Стивенс.3 ноября 1798 г. он женился.
Молодожены сняли для своего гнездышка небольшую квартирку на Большой
Морской. В хозяйстве молодой жене помогали нанятые кухарка и лакей. Но счастье их оказалось недолгим. Осенью 1799 года родилась дочь и умерла жена. Горе казалось невыносимым. Элиза умерла, когда Сперанский был на службе. По возвращении он нашел бездыханное тело супруги и, не в силах справиться с горем, несколько раз убегал и возвращался к своей Элизе. Затем пропал вовсе, оставив записку с просьбой назвать дочь Елизаветой в честь матери. Биограф М. М. Сперанского барон Корф так писал о днях прощания супругов: «… он был на службе в Павловске и при предсмертных ее страданиях находилась одна г-жа Вейхард. Когда Сперанский возвратился домой, он нашел остывший труп. Оставив у изголовья дочери записку… он исчез. Первая мысль была, что несчастный лишил себя жизни. Но на следующее утро он с всклокоченными волосами, со страшно изменившимся лицом явился в свое жилище, приложился к телу и опять исчез. Так продолжалось все время, пока тело лежало в доме. Он приходил поутру, приходил вечером, лобызал дорогой прах и снова пропадал. Даже последний долг покойной… был отдан без него…».
Его нашли через несколько недель на одном из Невских островов полностью изнеможенного, убитого горем, доведенным до отчаяния своей печалью. От самоубийства Сперанского спасло осознание своего долга, обязанностей перед дочерью. Вернувшись к жизни, 27-летний вдовец с головой ушел в работу. Эту первую, так мгновенно и ярко вспыхнувшую любовь Сперанский проносит в себе всю свою жизнь.
В последние месяцы правления Павла Сперанский пребывал в состоянии душевного кризиса. Равнодушие, скука, недовольство своим положением явно преобладали среди его настроений. Горечь утраты любимой, выносимая поначалу, постепенно ослабла. Обезумевшее от боли сердце его потеряло прежнюю чувствительность, отупило, замерло.
Счастливец по службе, совершивший не просто карьеру, а прямо-таки прыжок к высоким чинам и должностям, баловень судьбы в представлении окружающих, он со всей ясностью понял вдруг, что пирамида должностей есть не что иное, как пирамида клеток. Чем более высокой должности на службе достигает кто-либо, тем в более тесную клетку попадает.
В ночь с 11 на 12 марта 1801 г. император Павел был задушен в собственной резиденции собственными сановниками. В России наступили другие времена. Так уж случилось тогда, что настоящее прощанье с XVIII веком произошло у россиян с уходом из жизни не 1800 года, а императора Павла I и новый век явился россиянам соответственно не с 1801 годом, а с императором
Александром. Стал он в России действительно веком преобразований, веком реформ.

Глава 3. На пороге славы и несчастья.

Начало царствования Александра не могло не казаться прекрасным.
Свобода манер и речей нового императора немедленно передалась его подданным. С самого начала он дал понять окружающим, что дело не ограничится в его царствование одними разговорами. Из близких друзей им был создан так называемый “Негласный комитет”, предназначенный для решения вопросов подготовки реформы “безобразного здания управления империей”. Их величественную цель сформулировал сам Александр – “обуздать деспотизм нашего правительства”.

Восшествие на престол Александра I нарушило однообразие чиновничьей службы ММ. Сперанского. 19 марта 1801 г. экспедитор генерал-прокурорской канцелярии статский советник Сперанский получил новое назначение по службе.
Изданным в этот день высочайшим указом ему повелено было состоять статским секретарём при Д.Т. Трощинском, которого Александр I сделал чем- то вроде своего государственного секретаря. Примерно месяц спустя
Сперанский стал ещё и управляющим экспедитором гражданских и духовных дел в канцелярии так называемого “Непременного Совета”, созданного императором вместо собирающегося от случая к случаю “Совета при высочайшем дворе”.

Сперанский, обладавший гибким умом, обширными познаниями и к тому же не имевший равных себе в тогдашней России по искусству составления канцелярских бумаг, неизбежно должен был сделаться правой рукой нового своего начальника (Трощинского), что и произошло. 9 июля 1801 г. Сперанский получил чин действительного статского советника. Замерший было столбик его карьеры вновь пополз вверх. 8 сентября, одновременно с манифестом о министерствах, вышел и высший указ, который повелевал: “Статс-секретарю
Сперанскому быть при министерстве внутренних дел”. Теперь из под его пера выходили и ежегодные отчёты министерства внутренних дел императору
Александру. Никто из членов "Негласного комитета" (Строганов, Кочубей,
Новосильцев, Чарторыжский) не отличался способностью воплощать политические идеи в конкретные преобразовательные проекты. Сперанский стал для них, поэтому сущей находкой. Не будь его, очень возможно, что деятельность
“Негласного комитета” ограничилась бы одними разговорами и не вылилась бы в какие-либо практические меры. Непосредственно на заседания аристократов- реформаторов попович не допускался.

В результате произошедшей жизненной перемены душевное состояние
Сперанского решительно изменилось. Из разочарованного, болезненно скучавшего своими служебными занятиями, усталого человека он превратился в личность необыкновенно энергичную, увлеченную – все в нем ожило и засветилось.

Надо ли говорить, какие трудности испытывал в таком разнообразии лиц и интересов молодой чиновник, одаренным умом и талантом, но не имевший ни знатности, ни связей, ни сколь-нибудь солидного опыта гражданской службы.
Здесь буквально на каждом шагу требовалось делать какой-либо выбор. Кому угодить, чьим интересам отдать предпочтение, чтобы не пасть, остаться при должности, получить награду, занять еще более влиятельное место. Каждый раз, когда ему приходилось делать выбор между лицами и интересами, он делал его именно так, как это нужно было для его карьеры.

В течение 1802-1804 гг. из под пера Сперанского вышла целая серия политических записок, часть из которых, как, например, “Записка об устройстве судебных и правительственных учреждений России”, писана была им по заказу, часть – по собственной инициативе. Главным орудием реформ должен быть законный государь. Народ, по его мнению, всегда имеет в самом себе достаточную силу, чтобы уравновесить силу правительства – “не правительство рождает силы народные, но народ составляет силы его. Правительство всемощно, когда народ быть таковым ему попускает”.

Как верный сын своей эпохи, Сперанский был в реформаторстве своем идеалистичен: он имел ряд основополагающих идей о том, как должна быть организована система управления – они выражали собой суть механизма властвования, сложившегося в Англии, стране наследственной демократии – и эти английские по своему происхождению идеи, казавшиеся ему пригодными для любых условий, он стремился принести в Россию. Сперанский был наивен, полагаясь, на то, что законный государь по собственному желанию ограничит свою абсолютную власть, подрежет сук, на котором сидит. Но все же
Сперанскому надо отдать должное: создавая проекты общественно-политических преобразований в России, он смотрел и глубже, и дальше всех других современных ему носителей реформаторских замыслов. Идеи западноевропейских философов хоть и восхищали его, но не затмили в нем здравого смысла. Он не допускал и малейшей мысли о том, чтобы подчинять этим идеям и принципам российскую действительность, насильно втискивать русское общество в рамки представлений, возникших из знакомства с западноевропейскими политическими системами.

Время работы Сперанского в министерстве внутренних дел, приходящееся на 1802-1807 гг. составляет в его жизни период, быть может, наиважнейший.
Это прелюдия самого захватывающего, самого главного в его жизни – порог его славы и несчастья. На указанные годы попадает последний относительно ровный, гладкий отрезок его жизненного пути. Все дальнейшие усеяны буграми и колдобинами.

В 1806г. в жизни Сперанского произошло событие, сыгравшее огромную роль в его последующей судьбе. Часто болевший в тот год В.П. Кочубей решил послать его вместо себя на доклады к государю. Случай завоевать благорасположение Александра Сперанский имел ещё в правление Павла I, когда ему поручено было в дополнение к основной его должности экспедитора генерал- прокурорской канцелярии также управление канцелярией “Комиссии о снабжении резиденции припасами”, которая возглавлялась молодым цесаревичем. Но тогда
Михайло был Александром разве что замечен, не более того. На сей раз, дело обстояло по-другому. Непосредственные доклады императору давали ему широкую возможность показать себя. И можно сказать уверенно, что данной возможностью он сумел воспользоваться в полной мере. Сперанский предстал перед Александром I именно таким человеком, в каковом тот нуждался.
Свидетельством этому служит дальнейший ход событий. Александр стал регулярно давать Сперанскому личные поручения и брать его с собой в различные поездки. 19 октября 1807 г. его величество уволил Сперанского из министерства внутренних дел, сохранив за ним звание статс-секретаря. Этим он сделал ещё один шаг по пути приближения к себе способного чиновника.
Вскоре Александр назначил Сперанского товарищем министерства юстиции и одновременно сделал его главным своим советником в государственных делах.

Сперанский стал приглашаться на обед к императору с императрицей, начиная с 1807 г. Тогда у него было шесть таких приглашений. В следующем же, 1808 г. он приглашался уже двадцать три раза. А в 1809 г. – семьдесят семь раз. В судьбе нашего героя явно наступает новая пора.

Глава 4. Сперанский и Александр I.

Летом 1809 года Сперанский, вынужденный прежде кочевать по чужим домам, снимая квартиры, смог, наконец, обзавестись собственным домом. За умеренную цену он купил у статского советника Борзова двухэтажный особняк – довольно скромное, обветшалое здание на Сергиевской улице близ Таврического сада. После ремонта, длившегося почти два месяца, дом приобрел сносный вид, и осенью Михайло поселился в нем вместе с десятилетней дочерью и тещей.
Елизавета и ее бабушка – расположились в комнатах на первом этаже. Здесь же были устроены гостиная, зала, столовая, комнаты для прислуги и приемный кабинет, весь уставленный шкафами и книгами, призванный одновременно служить и домашней библиотекой. Сам хозяин дома обосновался на втором этаже
– в просторной комнате, наполненной рукописями и тишиной. Она стала для него рабочим кабинетом и спальней. Наряду с письменным столом здесь стоял диван, на котором обитатель этой комнаты спал.

Дочь Сперанского вспоминала впоследствии, что рабочий день отца ее в ту пору начинался рано. В шестом, а часто и в пятом часу утра был он уже на ногах: читал, писал, а часов с 7-8 принимал приходивших по разным делам людей. После приема посетителей вновь читал и писал либо выезжал во дворец.
В 3 часа дня Михайло Михайлович выходил на ежедневную часовую прогулку, после чего садился обедать. Обедал он обыкновенно с друзьями, тоже чиновниками: Столыпиным, Магницким, Жерве. Образованные люди всегда охотно откликались на его приглашения – обед в его доме был весьма скуден по составу блюд, но зато чрезвычайно богат по содержанию застольных разговоров.

Часов в 5 вечера Михайло Михайлович снова отдавался работе: писал что- либо или же ехал к государю. Перед тем, как дочь его отходила ко сну, он он приходил к ней поболтать и поиграть – сам же ложился спать поздно.

По мере сближения с императором Александром круг деятельности
Сперанского всё более расширялся. В конце 1807 г. он был назначен членом
“Комитета об усовершенствовании духовных училищ”. В 1808 г., помимо назначения на важную должность товарища министра юстиции, Александр I сделал его членом ещё двух комиссий: составления законов и рассмотрения лифляндских дел. 1809 г. принёс Сперанскому чин тайного советника, должность управляющего комиссией финляндских дел, членство в главном правлении училищ и ряд других должностей и званий.

1 января 1810 г. Александр I учредил своим манифестом Государственный
Совет. Сперанский получил в этом органе, призванном стать “средоточием всех дел высшего управления”, должность государственного секретаря. В течение трёхлетия – с 1809-го по 1811 г. – Сперанский являлся самым влиятельным среди русских сановников лицом – по существу, вторым после императора человеком в Российской империи.

Воздействие Сперанского на ход государственных дел было в рассматриваемый период почти всеобъемлющим. Оно распространялось на русскую администрацию и суд, финансы и законотворчество, сферу просвещения и культуры, внутреннюю политику и взаимоотношения России с другими государствами. Сперанский определял, если не прямо, то косвенно, назначения на должности, в том числе и высшие. Когда Александр I поддавшись уговорам своей сестры великой княгини Екатерины, решил в начале 1810 г. назначить на пост министра народного просвещения Н.М. Карамзина, Сперанский отговорил своего императора от данного назначения и предложил сделать историка сначала куратором Московского университета. Александр согласился, однако
Николай Михайлович от кураторства отказался.

В июле 1809 г. император ехал с Каменного острова в Петергоф, карета опрокинулась, и он серьёзно повредил себе ногу. Несколько недель ему пришлось провести в одной из комнат Петергофского дворца. Этим своеобразным отпуском Александра I и воспользовался Сперанский для того, что бы побудить его осуществить реформу чинопроизводства. Во время визитов к государю был выработан окончательный текст указа Сенату о новых правилах производства в чины по гражданской службе. 6 августа 1809 г. указ был опубликован. Согласно ему, чин коллежского асессора могли получить только те чиновники, которые имели на руках свидетельство об успешном окончании курса обучения в одном из российских университетов или выдержали экзамены по специальной программе, включавшей проверку знаний русского языка и одного из иностранных, усвоения естественного права, римского, гражданского и уголовного права, всеобщей и русской истории, государственной экономии, арифметики, геометрии, физики, географии и статистики России.

В конце 1808 г. Александр I поручил Сперанскому составить общий план преобразования общественно-политического строя России.

По причине ли особенной застойности русской общественной жизни иль под впечатлением незабвенных реформаторских деяний Петра Великого укоренилась в характере русской знати привычка смотреть на всякую реформу как на революцию. Любых реформ в обществе русские вельможи и в том даже случае, если ничегошеньки не знали конкретного о содержании и смысле их, боялись, боялись так, как боятся обыкновенного стука в дверь, каждого шороха у своего жилища мелкие казнокрады. Когда на место “Негласного комитета” встал
Сперанский и облечённый доверием государя приступил к разработке проектов коренных преобразований, прежняя боязнь реформ превратилась у них прямо- таки в панический страх.

Негативную реакцию неизбежно вызвали к себе и те преобразования, которые Сперанский осуществлял в области финансов. Повышение размеров податей и пошлин, обложение налогом дворянства значительно расширяли круг его недоброжелателей. К концу 1810 г. атмосфера всеобщего недовольства окутала всю государственную деятельность нашего реформатора. В каждой брошенной им фразе, в каждом шаге его усматривали злой умысел, скрытое намерение причинить вред.

Разработка Сперанским проектов социально-политических преобразований совершалась в тайне от общества, и это ещё более усугубляло его положение.
Отсутствие сколь-нибудь определённых сведений о предполагаемых реформах не давало передовой части общества – людям, заинтересованным в перемене к лучшему, - возможности выступить активно в поддержку реформ и защиту реформатора, и это облегчало задачу его противников. В обстановке искусственно созданной вокруг реформ таинственности слух, сплетня, интрига становились острым оружием в борьбе с неугодным реформатором.

В свете всего этого вполне понятным становится тот факт, что реформы
Сперанского, дававшие простор всему талантливому и образованному в русском обществе и подрывавшие позиции бездарностей и невежд, были восприняты последними, составляющими основную массу чиновничества, в качестве покушения на самые устои государства, а сам реформатор стал изображаться человеком, поставившим своей целью подрыв самодержавной власти.

Сперанский просит Александра I отстранить его от должности госсекретаря и управления финляндскими делами и сохранить за ним лишь один пост директора комиссии законов.

Столкнувшись при осуществлении плана государственных преобразований с яростным сопротивлением, открытой враждебностью со стороны аристократов и чиновников, Сперанский, таким образом, не нашёл для их преодоления иного средства, как обратиться за поддержкой к своему патрону –императору
Александру.

Просьбу своего госсека об отставке Александр не удовлетворил.
Сперанский продолжал работать над проектами гос. реформ с той же энергией, что и прежде.

Дальнейшее течение дел и времени приносило Сперанскому всё новых и новых недоброжелателей. К лету 1811 г. холодная атмосфера недоброжелателей вокруг Сперанского стала почти беспросветной. К нему охладели даже те, кого он считал своими приятелями, кто часто посещал его дом.

Глава 5. Падение и повторное восхождение.

Сила врагов Сперанского – людей, составлявших против него настоящий заговор, заключалась так же в их хладнокровном расчёте. Так было, в частности, с поступившим к Александру I известием о том, что Сперанский принадлежит к тайному союзу иллюминатов и является главой этого якобы революционного масонства в России.

В конце сентября 1811 г. Армфельд и Балашов осуществили одну из самых хитроумных своих акций против Сперанского. Через посредство статс-секретаря
Госсовета Магницкого интриганы обратились к реформатору с просьбой о встрече. Михайло Михайлович ответил согласием, и встреча состоялась. На ней
Армфельд с Балашовым предложили своему противнику учредить объединённый с ними секретный комитет для управления всеми гос. делами. Сперанский сразу же отказался от участия в таком мероприятии, сказав при этом: “Упаси Боже, вы не знаете государя, он увидит тут прикосновение к своим правам и нам всем может быть худо”. О предложении шведского барона и русского министра он сообщил Магницкому, и тот дал совет немедленно рассказать обо всём государю. Но Сперанский заявил, что не сделает этого, так как подобный поступок был бы “подлою интригою с его стороны”. Иначе поступили Армфельд и
Балашов. Естественно, что инициатором предложения создать секретный комитет был выставлен Сперанский.

К началу 1812 г. русский госсекретарь завершил в основном разработку стратегии подготовки России к войне с Францией. Александр же в это время всё еще сомневался в неизбежности данной войны. И Сперанскому вновь и вновь приходилось убеждать своего императора в том, что ход событий неминуемо влечёт обе страны к военному столкновению друг с другом.

Предостережения Сперанского о неизбежности войны с Францией, его настойчивые призывы готовиться к этой войне, конкретные и разумные советы о том, как это делать, не давали Александру I ни малейших оснований для сомнений в преданности его России. Напротив того, поведение госсекретаря говорило скорее о его искреннем желании блага своей стране. Мысль императора работала поэтому совсем в другом направлении, нежели то, каковое задавали ей внушения интриганов – противников реформатора. Не помышляя об измене Сперанского отечеству, Александр всё более склонялся к мнению об измене госсекретаря ему, российскому самодержцу. Как-то – было это в самом начале 1812 г. – Александр в разговоре со Сперанским о предстоявшей войне спросил у него совета, участвовать ли в ней лично ему, российскому императору. Михайло Михайлович обрисовал всё то сложное положение, в каковом окажется в случае войны Россия, описал военные таланты Наполеона и предложил государю воздержаться от личного участия в войне, но, собрав
Государственную думу, предоставить вести войну ей. Спустя несколько дней после упомянутого разговора Я. де Санглену довелось слышать, как возмущался Александр этим вполне разумным советом Сперанского: “Что же я такое? – Нуль! Из этого я вижу, что он подкапывается под самодержавие, которое я обязан вполне передать наследникам моим”.

К концу 1811 г. Александр стал, видимо, понимать, что степень информированности Сперанского далеко выходит за пределы, допускаемые его должностью госсекретаря. Сперанский обнаруживал в своих записках к императору и личных с ним беседах столь обширную осведомлённость о разных обстоятельствах внутренней и внешней политической жизни России, что невольно внушал ему сомнение в том, кто же действительно правит империей – он, российский государь, или вознесённый им на вершину власти и допущенный в царский дворец выскочка-попович? Это появившееся в душе Александра подозрение, что в лице Сперанского радом с ним, законным государем- самодержцем, появился госсекретарь-самодержец, с течением времени неизбежно получало всё новую пищу. Сперанский всё более брал на себя подготовку к ведению войны с Францией, усиленно занимался финансовым обеспечением этой войны. Он старался следить за малейшими переменами на международной арене и в развитии русско-французских отношений. Через своих людей в министерстве иностранных дел госсекретарь сумел получить доступ к секретным документам, даже к тем из них, знакомство с которыми составляло исключительную прерогативу государя.

При начале войны с Наполеоном роль Сперанского в управлении
Российской империей неизбежно возросла бы до огромной степени. Сам Михайло
Михайлович, во всяком случае, к этой своей высокой роли, пожалуй, сознательно готовился. Быть главным организатором победы над врагом, стремившимся покорить его отечество, да ещё над каким врагом – гениальным
Наполеоном! – бать спасителем отечества, что для него могло быть славнее этой роли. А у кого слава, у того и влияние. Но всё это понимал и
Александр. Высказанное ему Сперанским в начале 1812 г. предложение собрать
Государственную думу и поручить вести войну ей, прежде всего, конечно, ущемляло личное самолюбие его величества. Но вместе с тем реакция его на данное предложение, зафиксированная в воспоминаниях де Санглена, показывает, что в нём появилось явное опасение того, как бы царственную его персону совсем не отстранили в ходе войны от власти.

Как бы то ни было в декабре 1811 г. в отношении Александра к
Сперанскому наметился явный перелом.

1 января 1812 г. Сперанский получил от императора очередную награду –
Александрийскую ленту. Но в сложившейся к тому времени ситуации, награждение это не было признаком государева благоявления, а являлось скорее плохим предзнаменованием. Александр имел обыкновение награждать тех, кого собирался отправить в отставку. По инерции Сперанский продолжал работать с прежней интенсивностью. Но император уже не звал его к себе как прежде, по любому случаю, а постепенно и вовсе перестал звать. События неумолимо шли к окончанию развязки.

Нет для русского чиновника худшего несчастья, чем удаление со службы.
Решив обойтись при высылке реформатора без официального указа, Александр I распорядился тем не менее сообщить нижегородскому губернатору Руновскому, что “императору благоугодно, дабы тайному советнику Сперанскому во время пребывания его в Нижнем Новгороде оказываема была всякая пристойность по его чину”. Казалось, положение изгнанника должно было устроиться как нельзя лучше. Однако, этого не произошло. Одновременно с вышеуказанным распоряжением в Нижний Новгород через министра полиции поступило высочайшее предписание о необходимости установить над ссыльным строгий контроль. На нижегородского губернатора возлагалась обязанность доносить в Петербург обо всем замеченном насчет Сперанского и обо всех лицах, с которыми он будет иметь знакомство или частые свидания. Собственноручные его письма, а также присылаемые ему губернатор должен был отсылать в подлиннике министру полиции для докладов государю даже и тогда, когда его величество находилось в отъезде. Что переживал в это время, когда происходили описанные события
Сперанский, можно только гадать. В Нижнем Сперанский провел полгода. Внешне он сохранял спокойствие и по-видимому, ждал, что вскоре его вернут в
Петербург. Он гуляет по городу, причем, как доносил губернатор, « уклоняется между простым народом», «скрытым образом бывает в трактирах и питейных домах».И опять шли донос за доносом. А это было лишь естественное стремление Сперанского окунуться в провинциальную жизнь ,от которой он был оторван двадцать лет.

Далее Сперанский был выслан в Пермь. Первые месяцы в Перми Сперанский сильно нуждается; он закладывает царские подарки и ордена. Между тем все убеждены, что он сказочно богат. Ведь не мог же он не нажиться! Однако худшее, с чем пришлось столкнуться Сперанскому в Перми, было не безденежье, а травля со стороны местного общества. Дело в том, что по прибытии
Сперанского никто не знал, как с ним поступать. На этот счет никаких распоряжений не приходило, поэтому местные чиновники пребывали в полном недоумении. Но на выручку сим мужам явилась жена губернатора Анна Ивановна.
В первые дни по приезде в Пермь Сперанский сделал несколько визитов
«представителям» города. Чиновники же, убоявшись гнева Анны Ивановны, ему не ответили. Со временем она придумывала все новые оскорбления для «врага отчизны» (так Анна Ивановна звала Сперанского). По ее наущению, мальчишки при встрече со Сперанским кричали: «изменник! изменник!» и бросали в него комья грязи. За что получали от губернаторши лакомства. Однако были и люди, которые уважали и помогали Сперанскому. Но эти безобразия напугали некоторых пермский чиновников, и они обратились к министру полиции
Балашову, как все-таки разуметь личные права сосланного. Балашов ответил коротко и ясно: Разуметь сосланного гос. Секретаря, как тайного советника».
Ответ министра грянул громом, и все недоброжелатели исчезли.

31 Августа 1814 г. – в день, когда вышел манифест об окончании войны с Наполеоном, - императором Александром было объявлено повеление удовлетворить просьбу Сперанского и, тем самым, предписано ехать на житьё в
Великополье (деревня Сперанского). Спустя некоторое время после прибытия
Сперанского в свою деревню сюда прибыла его дочь Елизавета. Здесь он ведет уединенный образ жизни; много читает, занимается воспитанием взрослеющей дочери. Время, проведённое в Великополье, Сперанский будет считать лучшим временем своей жизни.
В Великополье в Сперанском возродился пропавший было интерес к политическим делам. Михайло Михайлович с жадностью ловит каждое известие из Петербурга, всякий слух о событиях в царском дворце.

Через некоторое время Сперанского навестил Аракчеев. Когда Сперанский обратился к нему с просьбой походатайствовать за него перед государем с тем, чтобы тот определил его на службу и дал должность, Аракчеев согласился.

Результатом данного ходатайства стал указ от 30 августа 1816 г., согласно которому уволенный со службы без всякого указа Сперанский вновь принимался на службу и назначался Пензенским губернатором. Согласно ему назначение опального сановника пензенской губернии сделано было лишь для того, чтобы дать ему способ “усердною службою очистить себя в полной мере”.

1 октября 1816 г. наш герой был уже в Пензе. Так произошло его возвращение к власти и государственной деятельности.

Приехав в Пензу, Сперанский немедленно занялся наведением порядка в делопроизводстве, страшно запущенном при прежних губернаторах, постарался быстро разрешить годами тянувшиеся тяжбы, развернул активную борьбу со злоупотреблениями чиновников. Аппарат управления губернией новый пензенский губернатор обновил за короткое время почти полностью.

Сперанский как будто возвратился на круги своя. В нём просыпался, казалось, прежний реформатор.

Пребывая на посту пензенской губернии, Сперанский активно ищет подходы к императору. За время, прошедшее с 17 марта 1812 г., он послал Его
Величеству десятка два писем и ни на одно из них не удостоился его личного ответа. Отвечал Балашов, Аракчеев, но не сам Александр. И всё же в период своего пензенского губернаторства Сперанский добился того, что государь проявил к нему благосклонность.

Рескрипт о назначении Сперанского генерал-губернатором Сибири был подписан Александром I 22 марта 1819 г. Когда 7 мая 1819 г. Сперанский покидал Пензу, толпы народа (многие со слезами на глазах) провожали его.

С приездом в Томск Михайло Михайлович впервые соприкоснулся с безобразиями сибирского управления в их подлинном масштабе. При ревизии
Томской губернской администрации он не нашёл ни одного чиновника, не берущего взяток. Ему пришлось даже вывести дела по взяткам из разряда уголовных и отнести их к гражданским делам, распорядившись закрывать их в тех случаях, когда взяточники возвращали деньги, полученные в качестве взятки.

В заключении своей деятельности в Сибири Сперанский составил целый ряд проектов по преобразованию управления этим обширным краем. Содержание их производит впечатление, что вышли они из-под равнодушного, холодного пера.

В самый момент приезда Сперанского в Петербург – это было 22 марта
1821 г. – российский император находился на международном конгрессе в
Лайбехе. Возвратился он оттуда лишь 26 мая, а бывшего своего госсекретаря принял спустя ещё две недели – 6 июня. Когда Михайло Михайлович вошел в государев кабинет, Александр воскликнул: "Уф, как здесь жарко", - и увлек его с собой на балкон, в сад. Всяких прохожий был в состоянии не только видеть их, но и вполне расслышать ведущийся между ними разговор, но
Александр , очевидно, и хотел, чтобы не иметь повод идти на откровенность, на которую его – надо полагать – мог склонить несправедливо обвиненный и изгнанный им 9 лет назад из Петербурга реформатор.
"Ну, Михайло Михайлович, - начал разговор Александр, пожимая Сперанскому руку в знак приветствия вместо практиковавшихся при прежних встречах объятий, - очень рад тебя видеть. Здоров ли? Каков был твой переезд? Я думаю – ужасный, потому что ты попал в самую распутицу. Извини, что так долго не мог тебя принять, но все это время, после возвращения был ужасно занят. О! Какая с тобой кипа бумаг! Но виноват, сегодня никак не могу ими заняться. Оставь у меня до другого разу". В таком духе разговор продолжался и далее: Александр говорил и говорил, непрерывно, неостановимо ничего не значащие слова, а собеседник его не имел никакой возможности вставить в этот поток свое слово и успевал только кланяться и кивать головой.
С такой же холодностью, как и в первый раз, император держал себя и при других встречах со Сперанским.

Михайло Михайлович хорошо усвоил себе, что аристократический круг есть сила, а император не столь самостоятелен в своих поступках. Словно стремясь наверстать упущенное, исправить прежнюю свою оплошность, Сперанский стал регулярно выезжать в свет, сделался частым гостем в домах высшего общества, превратился за всегдотая аристократических салонов. Некогда гордый отшельник, он искал близкого знакомства и заискивал даже у тех, которые ни в чем не могли быть ему полезны. Знавшие Сперанского до его ссылки не могли сдержат удивления. Недругам же своим дал он своим поведением хорошую почву для злословия.

В ноябре стало известно о смертельно опасной болезни императора.

У власти вскоре оказался Николай I.

Глава 6. Сперанский и Николай I. События декабря 1825 г.

Завершение карьеры и жизненного пути.

Сперанский любыми средствами хотел вернуть былое политическое влияние.
Смерть Александра I и восстание декабристов дали ему шанс. О восстании на
Сенатской площади Сперанский почти наверняка знал. Он был лично знаком с
К.Рылеевым. С.Трубецким, С.Волконским, Н.Муравьевым. Декабрист Батеньков, служивший под началом Сперанского в Сибири, жил у него в Петербурге. После победы декабристы собирались включить Сперанского во Временное правительство. Именно от него они узнали о назначении присяги Николаю
Павловичу на 14 декабря. В день восстания Сперанский сказал декабристу
Корниловичу: "Одержите сначала верх". Видимо, в случае успеха он был готов поддержать восставших, но восстание потерпело поражение и царский Манифест, о событиях 14 декабря, был составлен Сперанским.

Николаю I был нужен человек, который бы грамотно организовал суд над декабристами. Нужен был чиновник, разбирающийся в законодательстве.
Сперанский блестяще выполнил работу по организации суда и следствия. Он педантично классифицировал вину обвиняемых по разрядам и предлагал наказания, в том числе смертную казнь, которая в России почти не применялась.

Сперанский мог бы остаться в стороне, и жизни ему бы это не стоило.
Граф Мордвинов, к примеру, голосовал против смертной казни. Другие же, напротив, предлагали четвертовать заговорщиков. Сперанский был куда гуманнее: он предложил повесить своих вчерашних единомышленников.
Конъюнктуру он уловил очень точно, Николай I просил применить казнь "без пролития крови".

Он не рассчитал цену, которую ему придется заплатить за возвращение во власть. Доверие Николая I он завоевал, но раздавлен был совершенно.
Говорят, что когда выносили приговор, Сперанский плакал.

На окружающих Сперанский производил впечатление процветающего бюрократа, причём особенно в тот период своей жизни, который мы сейчас описываем. В самом деле император Николай I глубоко ценил его, часто с ним советовался. Николаевский министр государственных имуществ П.Д. Киселёв вспоминал, как однажды – было это 17 февраля 1836 г. – он пришёл к императору за советом по вопросам устройства быта казённых крестьян и тот сказал ему: “Повидайся со Сперанским. Я ему говорил о моих намерениях и прошу тебя сообразить всё это с ним, дабы представить мне общее ваше предложение об устройстве дела”.

Это новое возвышение Сперанского в 30-е годы XIX века имело под собой прочное объективное основание. Николай I принуждён был решать значительно более сложные проблемы, нежели те, которые вставали перед его предшественниками. Заложенные Петром I политические и экономические структуры в его время окончательно изживали себя и требовали замены. С другой стороны. В условиях небывало возросшей в своей численности бюрократии самодержцу было на много труднее, нежели прежде, осуществлять ту или иную политическую линию и тем более менять направление своей внутренней политики.

Именно на Сперанского Николай I возложил функцию составителя проектов законов и инструкций. Именно к нему обращался император в том случае, если для принятия решения требовались специальные знания.

Именно Сперанскому Николай I поручил такое важное дело, как составление “Свода законов Российской империи”. Впоследствии биографы
Сперанского назовут это его дело главным подвигом его жизни. И действительно, созданием “Свода” наш герой завершил труд почти полутора веков русской истории, увенчал многочисленные попытки систематизировать российское законодательство, регулярно принимавшиеся начиная со времени
Петра I.

Сперанский получил орден Св. Андрея, а спустя некоторое время деньги в размере 10 000 ежегодной выплаты в течение 12 лет. Но лучшим выражением благодарности и благоволения Николая I стал поступок его величества на специальном заседании Государственного совета 19 января 1833 г., посвящённом обнародованию составленного “Свода”. В конце данного заседания
Николай позвал к себе Сперанского и в присутствии всех членов совета снял с себя Андреевскую звезду и надел на него, демонстративно горячо при этом обняв. По воле Александра II эта сцена была изображена барельефом на пьедестале памятника Николаю I.

1838 г. принёс Сперанскому небывалую прежде усталость и равнодушие к себе и делам. Михайло Михайлович ощутил вдруг сея глубоким стариком.
Окружающие не сразу заметили произошедшую в нем перемену. Внешний облик его не потерял с годами приятности. Высокий ростом и лишь слегка сутуловатый при ходьбе, с огромным, обнаженным от волос лбом, с глазами, излучающими спокойствие и ум, всегда аккуратно, с некоторою даже щеголеватостью одетый, он являл собой воплощение сознающей себя величавости, но не холодной, каковой она часто имеет быть, а той редкой, что испускает мягкость и теплоту.

Со всеми, независимо от звания и должности, был Михайло Михайлович обходителен в общении, почтителен и лаков.

Всегда привлекательной была личность Сперанского, когда он говорил. В противовес принятому в светском обществе правилу изъясняться по-французски он всегда старался говорить на русском языке.

Женщины как будто вовсе не замечали его старости. Как и прежде, находясь в его присутствии, они всячески старались ему понравиться и ловили малейшие приметы в его облике и поведении, говорящие в пользу его ответного к ним чувства. Глаза его постоянно слегка слезились. Истинной причиной этому были его усердные занятия – он по-прежнему много проводил за чтением и писанием, - но женщины давали другое объяснение: они говорили, что у
Михайлы Михайловича «влюбленные глазки».

В последующие дни физическое состояние Сперанского ухудшилось настолько, что видавшие его стали предполагать скорую его смерть. Император
Николай по два раза на дню справлялся о его болезни. А в один из дней, получив очередное известие, он призвал к себе князя Васильчикова и отдал ему распоряжение опечатать по смерти Сперанского его кабинет со всеми там находящимися бумагами.

С конца ноября 1838 г. болезнь Сперанского пошла на убыль. Михал
Михайлович стал явно поправляться. В канун Нового года его навестил сам император, да притом дважды – 23 и 27 декабря. В первый день Нового года
Николай I присвоил Сперанскому графское достоинство. Почесть эту Михайло
Михайлович принял совсем радушно: “Государь хотел обрадовать моих друзей” – сказал он, узнав о своём графстве. В графах наш герой прожил ровно 41 день.

Весь январь Сперанский работал, невзирая на мольбы дочери позаботиться о своём здоровье. 7 февраля в Петербурге выдалась на редкость скверная погода. Но именно в этот день Михайло Михайлович вздумал совершить прогулку. Напрасно отговаривали его от данной затеи: он ушёл из дому и, довольно долго ходив на ветру, сумел, конечно, простудиться.

Вследствие простуды затаившаяся в нём болезнь восстала с новой силой.
8 февраля Сперанский лёг в постель и больше не встал с неё. Поутру 11 февраля 1839 г. сердце его прекратило своё биение.

Список литературы:

V Ежемесечный общественно-политический и научный журнал партии

«Демократическая альтернатива» «Рубежи» ( 5/1995)

V Томсинов В.А. Светило российской бюрократии. Москва, «Молодая гвардия»:1991г.

V Интернет