Игум. Георгий (Шестун)
Расцерковление жизни, происходящее в России на протяжении двух последних веков, привело к тому, что изменилось мировоззрение человека, его отношение к национальной идее. Присущий допетровской эпохе взгляд на образованность как на внутреннее устроение духа в XVIII веке вследствие отпадения от веры приобрел рационалистичность, притязающую на высшее и полное познание истины.
Наиболее глубоко различие между двумя видами образованности изучил один из основоположников славянофильства русский философ Иван Васильевич Киреевский. Он полагал, что возвращение утраченного возможно путем переработки "европейской образованности" в духе учений восточной патристики.
Известно, что стремление человека к истине без должного духовного руководства может повлечь так называемую духовную подмену, когда истинные ценности, смыслы жизни извращаются, стараниями врага рода человеческого приобретают ложную направленность. В Православии такое состояние называется духовной прелестью. Подобное может случиться и с целым государством, если оно теряет духовную цельность.
Россия своим духовным руководителем всегда имела Святую Православную Церковь. И тот, кто продолжает ее слушать и следовать ее законам, живет в России святой, где главным политическим, экономическим и нравственным законом является евангельская истина: "Стяжите же прежде Царство Божие и правду его, и остальное все приложится" (Мф. 6, 33).
В XVIII веке в национальном сознании идеал святой Руси стал заменяться идеалом великой России, заимствованным из Западной Европы. Отпавшие от Православия, забывая, что сказано: "Царство Божие внутрь вас есть" (Лк. 17, 21), - пытаются построить прообраз такого Царства на земле. Это стремление объединяет столь разных, на первый взгляд, коммунистов, желающих построить земное Царство Божие под видом коммунизма, и демократов, мечтающих об обществе потребления.
На самом деле есть два полюса, существенно отличающихся между собой, - мир Православия и весь остальной, который под различными видами представляет мир земной, падший и греховный.
Современные политики не предлагают выбирать между святой Русью и великой Россией. Выбор предлагается делать из разных видов духовной подмены, духовного заблуждения. Таким образом, наше будущее становится очевидным, независимо от того, кто встанет во главе страны - правые, левые или центристы. Единственный путь спасения - возвращение к идеалам святой Руси, к соединению светской и духовной власти, к "стяжанию Царства Божия".
Чтобы понять настоящее, мы должны знать наше прошлое. Необходимо вспомнить и осознать, где разошлись наши пути, приведшие к тому, что одни граждане нашей страны стали желать процветания великой России, а другие стремятся к сохранению Руси святой. В истории философской мысли это разделение явно обозначено противостоянием славянофилов и западников.
Россия приняла христианство из Византии, которая почиталась как второй Рим и была признанным центром христианского мира в восточной его части. По определению Г. Флоровского (4. 2), Византия была в X веке "единственной страной, подлинно культурной во всем "европейском" мире". Это значение она не утратила на протяжении следующих столетий, но к XIV веку Византия в политическом и общественном отношении представляла лишь тень своего великого прошлого. И в этой ситуации, когда Византийская империя, существовавшая более 1000 лет, оказалась сведена лишь к одному городу Константинополю, особенно остро осознавалось, что главная ценность, главное содержание культурного и духовного наследия Византии - это христианство, православная вера.
XIV век - время духовного возрождения Византии, когда монашество приняло форму исихазма (3. 33). В это время произошло второе после крещения византийское влияние на Русь, которое выразилось в распространении переведенных с греческого языка книг духовного содержания - житийных, богословских, аскетических. Византия, приняв из крестильной купели в свои духовные объятия Русь, в последние годы своего бытия передала ей опыт своей молитвенной жизни. Крещеная Русь стала на путь стяжания Духа Святого. Совсем не случайно, замечает протоиерей Иоанн Мейендорф, что конец XIV века в Московской Руси включил в себя личности преподобного Сергия Радонежского и его учеников. Возрождение Северной Фиваиды русского монашества непосредственно связано с византийской практикой исихазма. В житии преподобного Сергия Радонежского содержится сведение о его переписке с патриархом Константинопольским Филофеем, который был исихастом, учеником Григория Паламы.
Последующее влияние Византии на Русь, как это ни удивительно, как раз и привело нашу страну к встрече с западной культурой. После падения Византии ее ученые и богословы были вынуждены бежать в Италию. Когда в конце XV века Российская Церковь столкнулась с ересью жидовствующих, полный библейский свод составлялся и проверялся уже не с греческого, а с латинского перевода.
При Петре I состоялось становление самостоятельной светской культуры, не имеющей связи с церковным сознанием. Русское самодержавие с этого времени становится абсолютным, а Церковь попадает во внешнюю зависимость от верховной власти. Происходит обмирщение национального сознания, и именно в этот период идеал святой Руси заменяется идеалом великой России.
В это время распространяется богословское просвещение (1. 55), которое чаще сводится к перенесению латинской школы на русскую почву, что породило разрыв между богословской ученостью и церковным опытом. В это время овладение наукой стало сводиться к учености, эрудированности, которая не была нейтральной, поскольку изучение богословия приучало все вопросы ставить и видеть по-протестантски. Реформировался и душевный склад русского человека (4. 101-102).
Ростки нигилизма, которые прочно вошли в русское сознание в XVIII-XIX веках, связаны с распространением в России вольтерьянства, презирающего старину и связанную с ней религиозность.
Как ответ на потребности, предопределенные новой национальной идеологией, далекой от церковности, возникают сочинения первых русских историков - В.Н. Татищева, М.М. Щербатова, М.В. Ломоносова. Их национальное самосознание вдохновлялось величием России в ее эмпирическом бытии. Это был вдохновенный патриотизм, но патриотизм с оттенком чистого гуманизма, когда распространяется мнение, что ни Церковь, ни государство не имеют влияния на человеческую личность.
Известна ломоносовская формула:"Испытание натуры трудно, однако приятно, полезно, свято". В этом признании "святости" свободного научного исследования и заключается основной тезис секуляризованной мысли. Очевидна новая религиозно-философская позиция, в которой свобода мысли не мешает религиозному чувству, ставшему к тому времени внецерковным (1. 104-106). Показательно, что поэтические произведения Ломоносова на религиозные темы связаны исключительно с Ветхим Заветом, у него практически не встречается новозаветный мотив. Можно предположить, что это связано с уже сложившейся к тому времени внецерковной установкой даже у религиозных людей.
Два столь различных мировоззрения - церковное и внецерковное - породили и два вида образованности. "Две образованности, - писал И.В. Киреевский, - два раскрытия умственных сил в человеке и народах представляют нам беспристрастное умозрение, история всех веков и даже ежедневный опыт. Одна образованность есть внутреннее устроение духа силою извещающейся в нем истины; другая - формальное развитие разума и внешних познаний. Первая зависит от того начала, которому покоряется человек, и может сообщаться непосредственно, вторая есть плод медленной и трудной работы. Первая дает смысл и значение второй, но вторая дает ей содержание и полноту. Для первой нет изменяющегося развития, есть только прямое признание, сохранение и распространение в подчиненных сферах человеческого духа; вторая (...) не может быть создана мгновенно (...), но должна слагаться мало-помалу из совокупных усилий всех частных разумений. Впрочем, очевидно, что первая только и имеет существенное значение для жизни, влагая в нее тот или иной смысл" (2. 159).
Присущая второй образованности бесхарактерность, по мысли Киреевского, позволяет ей оставаться в народе или человеке даже тогда, когда утрачивается или изменяется внутренняя основа бытия. Во времена переломов истории, в эпохи упадка, когда утрачивается основа жизни, господствует и является единственной опорой для неутвержденной мысли формальная разумно-внешняя образованность.
Все заблуждения, считал Киреевский, вытекают из представления, что живое разумение духа - то внутреннее устроение человека, которое есть источник его крепкой жизни и высшего зрения ума, может возникнуть из одного развития логического разума. Нет, логический разум, оторванный от других источников познания, сам осознает неполноту своего ведения. А поскольку, как свидетельствует Киреевский, "основное начало нашей православно-славянской образованности истинно (...), то очевидно, что как оно некогда было источником нашей древней образованности, так теперь должно служить необходимым дополнением образованности европейской (...), очищая от характера исключительной рациональности и проницая новым смыслом" (2. 161-162).
Определив наличие двух видов образованности, Киреевский ставит вопрос об отношении европейского и российского просвещения. Принято считать, что различие существует только в степени просвещенности, а не в характере и не в духе или основных началах образованности. При такой логике бытует мнение, что у нас было варварство, а на Западе процветали науки, значит, мы - ученики, а там - учителя. Но когда стали известны драгоценные памятники древнерусской книжности, русские ученые с удивлением обнаружили обман во всем, что касалось истории России, коренных основ ее просвещения, ее веры.
Исторический экскурс
При рассмотрении развития просвещения Киреевский традиционно опирается на три понятия. Его интересуют особая форма, через которую проникает христианство на Запад и в Россию; особый вид, в который перешла образованность древне-классического мира; особые элементы, из которых сложилась государственность.
Страны, принявшие христианство, сохраняли свою отличительность, при этом каждая хранилась единомыслием Вселенской Церкви, соединявшей всех в святое согласие. Господь спасал всех единодушием Православного мира. Оставаясь верной общему преданию и общему согласию, каждая Церковь особым характером своей духовной деятельности увеличивала общее богатство и полноту духовной жизни всего христианства.
Римская Церковь, имевшая практическую направленность и заинтересованная в установлении логических связей понятий, тоже имела свою особенность, но, отделившись от Церкви Вселенской, обратила ее в исключительную форму.
Приверженность римского мира к наружному сцеплению понятий, по мысли Киреевского (2. 189), была небезопасна для римских богословов даже в то время, когда Римская Церковь была живой частью Церкви Вселенской, когда общее сознание всего Православного мира удерживало каждую особенность в законном равновесии. После отделения Рима эта особенность римского ума неизбежно взяла перевес и в характере учения римских богословов. Прибавление, сделанное ими к Символу веры, объясняется единственно логическими выводами.
И.В. Киреевский в результате своих двадцатилетних поисков истинных причин отличия европейской образованности от российской вознес свой ум сквозь национальные и государственные особенности, которые являются следствием, а не причиной разделения, и с высоты миропонимания, присущей Вселенской Церкви, Церкви Православной, увидел в России хранительницу византийского богословия, догматического мышления.
Восточные мыслители для постижения полноты истины ищут внутренней цельности разума, сосредоточения умственных сил, при которых все отдельные проявления деятельности духа сливаются в одно живое и высшее единство. Западные мыслители полагают, что постижение полной истины возможно даже для самодвижно действующих в своей одинокой отдельности разделившихся сил ума. Используя те же выражения, что и на Востоке, говоря о "внутренней сосредоточенности духа", о "собрании ума в себе", они имели в виду совершенно иное: не сосредоточение, не собирание, не цельность внутренних сил, а лишь их крайнее напряжение.
Киреевский в своих рассуждениях приходит к пониманию того, что западный человек не знает той живой совокупности высших умственных сил, где ни одна не движется без сочувствия другой, того равновесия внутренней жизни, которая отличает даже внешние проявления человека, воспитанного в традициях Православного мира и сохраняющего даже в самые крутые переломы жизни глубокое спокойствие, мерность, достоинство и смирение, свидетельствующие о равновесии духа, глубине и цельности самосознания.
Убедившись, что корень российской образованности живет в народе и, что важнее всего, в его Святой Православной Церкви, Киреевский считает, что прочное здание просвещения в России может быть построено, только когда образованный класс, способный формировать общественное сознание, почувствует односторонность европейского просвещения, осознает потребность новых умственных начал и обратится в их поиске к чистым источникам Православной веры. "Одного только желаю я, - пишет Киреевский, - чтобы те начала жизни, которые хранятся в учении Святой Православной Церкви, вполне проникли убеждения всех степеней и сословий наших, чтобы эти высшие начала, господствуя над просвещением европейским и не вытесняя его, но, напротив, обнимая его своей полнотою, дали ему высший смысл и последнее развитие и чтобы та цельность бытия, которую мы замечаем в древней, была навсегда уделом настоящей и будущей нашей Православной России" (2. 221-222).
Это основание русской образованности, познающей истину через "живую совокупность высших умственных сил", Киреевский признает необходимым основанием и для мыслящей Европы, где из-за чрезмерного авторитета отвлеченного мышления "все бытие является человеку прозрачной диалектикой его собственного разума, а его разум - самосознанием всемирного бытия". Но человеческий разум, посягнув на одинаковые права с Божественным Откровением, сначала становится основанием религии, а потом заменяет ее собой.
Там, где ум и сердце проникнуты Божественной истиной, степень учености становится неважной, поскольку сознание Божественного равно вместимо для всех ступеней разумного развития. Но для того, чтобы руководить умственной жизнью человечества, Божественная истина должна подчинить себе внешний разум. Она должна в общественном сознании стоять выше других истин как начало властвующее, пронзающее весь объем просвещения.
Отпадение Рима от Вселенской Церкви лишило Запад чистоты христианского учения, но оно же остановило развитие общественной образованности на Востоке, поскольку воплощение Божественной истины во внешней образованности народа должно было свершиться совокупными усилиями Востока и Запада. Задачей Востока с тех пор стало сохранение Божественной истины в ее чистоте и святости (2. 240-241).
В Православной Церкви Божественное Откровение и человеческое мышление не смешиваются, пределы между Божественным и человеческим не преступаются ни наукой, ни учением Церкви. Всякое отклонение церковного учения от церковного Предания воспринимается лишь как частное мнение, подлежащее суду разума. Такое стремление к сохранению чистоты Божественного Откровения, с одной стороны, ограждает церковное учение от неправильных перетолкований естественного разума, а с другой - ограждает разум от вмешательства церковного авторитета. Для православных христиан, по свидетельству Киреевского, одинаково непонятно и то, как можно судить Галилея за его несогласие с представлениями церковной иерархии, и то, как можно отвергать достоверность апостольских посланий. Главное отличие православного мышления состоит в том, что оно стремится поднять разум выше обыкновенного уровня, стремится сам источник разумения, сам способ мышления возвысить до согласия с верой (2. 247-249).
Античная философия, чуждая Божественного Откровения, не проводила четкого разделения между тварным и нетварным. Этот порочный взгляд на мир она передала и западному богословию. Разделяя тварное и нетварное как философские категории, но исключая возможность обожения тварного, сводя его развитие лишь к совершенствованию, западное мышление неизбежно пришло к смешению тварного и нетварного, веры и разума, что, в свою очередь, привело к исключению одного другим. Человеческое с тех пор начало вытеснять Божественное, разум заменил веру.
Первым условием для возвышения разума к Божественной истине, по мнению Киреевского, является его стремление собрать в одну неделимую цельность все свои отдельные силы, которые в обычном состоянии человека находятся в разрозненности и противоречии. Необходимо, чтобы он постоянно искал в глубине своей души внутренний корень разумения, где все отдельные силы сливаются в живое и цельное зрение ума. Такое внутреннее сознание, смиряя рассудочное самомнение, не стесняет свободы естественных законов разума, напротив, укрепляет его самобытность и вместе с тем добровольно подчиняет его вере.
Свободное развитие естественных законов разума не может быть вредным для православно мыслящего. Православно верующий может заразиться неверием при недостатке внешней образованности, но не может, как инакомыслящие, естественным развитием разума прийти к неверию. Он знает, что для постижения цельной истины нужна цельность разума, и искание этой цельности составляет постоянную задачу мышления.
Находясь на высшей степени мышления, православно верующий понимает ограниченность и относительную истинность других систем мышления. Как ни мало бывают развиты рассудочные понятия верующего, каждый православный сознает в глубине души, что Божественная истина требует высшего духовного зрения, которое приобретается не наружной ученостью, но внутренней цельностью бытия. Поэтому истинное богомыслие он ищет там, где надеется обрести чистую цельную жизнь, способную обеспечить ему цельность разума, а не там, где имеется лишь школьная образованность.
Следя за развитием своего разума, православно верующий вместе с тем следит и за способом своего мышления, постоянно стремясь возвысить разум до того уровня, на котором он мог бы сочувствовать вере. Эта особенность и составляет самобытность православной образованности, которая должна обеспечить ей господствующее направление. Только такое мышление может освободить умственную жизнь православного мира от искажающих влияний западного просвещения и от гнета невежества (2. 247 -252).
Подобные рассуждения позволили И.В. Киреевскому более точно определить значение философии в умственной деятельности. Философия - не наука и не вера. Она - общий итог и общее основание всех наук и проводник мысли между ними и верой. Где есть вера и нет развития разумной образованности, там и философии быть не может. Где есть развитие наук и образованности, но нет веры или вера исчезла, там философские убеждения заменяют убеждения веры и в виде предрассудка дают направление мышлению и жизни народа.
Если же вера народа имеет один смысл и одно направление, а заимствованная у другого народа образованность имеет другой смысл и другое направление, неизбежно произойдет вытеснение веры образованностью, когда возникают соответствующие философские убеждения. Или же вера, преодолевая в мыслящем сознании народа эту внешнюю образованность, произведет свою философию, которая даст другой смысл внешней образованности (2. 252-253).
Сравнивая созерцательную жизнь святых отцов Церкви и современную философскую образованность, Киреевский замечает, что естество разума, просветленного сосредоточенным богомыслием, имеет совершенно иные свойства, чем разум, ограничивающийся созерцанием обыкновенной внешней жизни.
Все ложные выводы рационального мышления, считал Киреевский, обусловлены его притязанием на высшее и полное познание истины. Если бы оно сознало свою ограниченность и видело в себе одно из орудий, которым познается истина, а не единственное орудие познания, тогда и свои выводы представило бы как условные и ожидало бы от истиннейшего способа мышления высших и истинных выводов (2. 257).
Говоря о духовной трагедии неправославных философов, Киреевский на примере Шеллинга, протестанта от рождения, показал тяжелое состояние человека, который томится внутренней жаждой Божественной истины и не находит ее. Шеллинг сознавал ограниченность протестантизма, отвергшего Предание, но и в Римской Церкви находил лишь смешение истинного Предания с неистинным. Ему оставалось одно - собственными силами добывать и отыскивать из смешанного христианского Предания то, что соответствовало его внутреннему понятию о христианской истине. "Жалкая работа, - восклицает И.В. Киреевский, - сочинять себе веру!" (2. 262).
1. Зеньковский В.В. История русской философии. Ленинград, 1991. Т. 1. Ч. 1.
2. Киреевский И.В. Полное собрание сочинений в 2-х томах. М., 1911. Т. 1.
3. Мейендорф Иоанн, протоиерей. Православие и современный мир. Минск, 1995.
4. Флоровский Г.В. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991.