Геннадий Жирков
В науке есть такие понятия и категории, которые возможно обосновать, лишь опираясь на историческую ретроспективу. Только тогда и видно, как развивались данное понятие, система, в которой оно проявляло себя. К сожалению, состояние исторического знания в силу объективных причин находится на недостаточном уровне, что, естественно, не способствует теоретическим изысканиям. С другой стороны, сами теоретики часто пренебрегают им.
Одним из основных грехов теории журналистики является ее оторванность от истории. Без опоры на нее создаются целые научные направления, которые выводят основные свои положения из других теорий, отчасти опираясь на обобщение современной практики. Как показывает исторический опыт, такой теоретический подход мало продуктивен.
Собственно субъективизм теории журналистики был вложен в нее советским периодом, когда в 50 – 60-е гг. разрабатывались функции и принципы журналистики, исходившие из известной ленинской формулы 1901 г. (статья “С чего начать?”). Предложенная В.И. Лениным триада (коллективная пропаганда, коллективная агитация и коллективная организация) лишь частично опиралась на исторический опыт, хотя, без сомнения, практический гений Ленина-политика увидел и четко сформулировал то, что тогда, на заре XX cтолетия, было необходимо в связи с созданием партии – использование организаторской функции печати. Поэтому же у Ленина нет каких-либо заявленных впечатлений об ее основной функции – информационной.
Развитие журналистики показывает наличие еще одной ее исторически исконной функции, наряду с информационной, коммуникативной и организаторской, – просветительской. Информационная функция подчеркивает в журналистике ее объективные корни, ее сигнальную сущность, а просветительская уже несет в себе во многом субъективные факторы, определяющиеся деятельностью творца-просветителя.
В связи с этим одно наблюдение над коммуникативным процессом Петровской эпохи [1]. Неискушенность журналистики тех лет, ее первозданность обнаруживается в текстах и летучих листков, и Ведомостей. Боевой репортаж, который они несли, сугубо документален. Его краски скупы. Там творец еще не разошелся. Он не вытесняет собой информацию, что мы видим в современных СМИ, особенно на телевидении. Обратимся для примера к первому сохранившемуся печатному изданию России, которое было выпущено 27 декабря 1702 г. при непосредственном участии Петра I – “Юрналу, или поденной росписи, что в мимошедшую осаду под крепостью Нотебурхом чинилось сентября с 26-го числа в 1702 году”. В нем хронологически последовательно и с документальной достоверностью воссоздаются военные события с 26 сентября по 14 октября 1702 г., когда происходила осада и взятие крепости Нотебург, называвшейся до захвата ее шведами Орешком.
Если попробовать забыть дистанцию в 300 лет, то можно сказать, что осада Нотебурга выписана в жанре современного репортажа, в котором эпизод следует за эпизодом, события переданы динамично, достоверно, автор явно их участник, но в отличие от современного репортера он остается за кадром, не лезет в него назойливо, для него главное – события. Он – еще летописец, а не публицист и мифолог.
В петровском репортаже нет такого субъективизма, который развивается в журналистике в последующие периоды. Недаром историческая наука о том времени использует публикации Ведомостей как один из важнейших первоисточников. Этот текст, показывающий первую значительную победу Петра I над войсками Карла XII, послужил опорой для историков Северной войны: П. Шафирова, Генриха Гюйссена (Гизена), И.А. Желябужского, И. Голикова и др. [2].
С тех пор прошло 300 лет, и эволюция русской печати сопровождалась процессом нарастания в ней субъективизма. Просветительская функция внесла лепту в это своеобразие журналистики.
В период пражурналистики эта функция для духовной публицистики имела основополагающее значение. Жития святых, проповеди, эпистолография давали пастве примеры того, как жить, как вести себя в обществе, быть добрым и высоконравственным. Исследователи давно подчеркивают эту роль проповедческого слова [3].
И в последующие годы в ходе коммуникативного процесса в России этот пласт публицистики всегда взаимодействовал со светской журналистикой и влиял на нее, обогащаясь в то же время ее многими достижениями. Этот сюжет, без сомнения, требует специального изучения. На первый взгляд, влияние светской журналистики на духовную было особо ощутимо в области формы: появлении разных типов изданий, их определенной соотнесенности с остальными журналами, сборниками, газетами; разнообразии жанровой палитры, языковых средств и др. Основу духовной публицистики составляла не информация, а мнение. Петр I возвращает коммуникативному процессу общества его изначальную роль.
Просветительская функция вторична по отношению к информационной. Для ее проявления уже в системе журналистики потребовалась определенная база – накопление человечеством знаний. Процессы накопления, передачи и дифференциации знаний отчетливо проявились в расширении диапазона информации журналистики, в эволюции ее материально-технической базы, типологии, профессионализации, связях с аудиторией. Важное значение для типологизации журналистики имеет ее дифференциация по областям знания. В системе СМИ функционирует политическая, научная, во енная, театральная, медицинская и т.д. журналистика, типы издательств, изданий и передач, существуют такого рода профессиональные специализации.
История журналистики показывает, что ее деятели, лучшие представители всегда ставили перед собой как основную задачу – просвещение народа. Традиция в этом отношении была задана еще духовными публицистами. Она была развита и продолжена, получила воплощение в практике лучших изданий России.
Наконец, процессы накопления, передачи и дифференциации знания тесно связаны с состоянием и развитием аудитории журналистики, ее потребностей. Журналистика всегда шла навстречу этим потребностям. Просветительская функция во многом определяла прочность связи журналистики с аудиторией.
Здесь необходимо остановиться на двух важных моментах. Во-первых, на взаимодействии информационных пластов разного характера, циркулирующих в обществе, – контролируемого Церковью и контролируемого светской властью. Оно отражало один из этапов борьбы человечества за полноту знания, как потом это определят, за свободу слова. В России этот этап проходил в XIX в. Многие деятели Русской Православной Церкви не могли полностью принять необходимость информации, обоснованной научными выводами [4]. Журналистика проходила не только светскую, но и духовную цензуру, которая даже в конце столетия отличалась крайним субъективизмом. “Духовная цензура выступила в качестве механического средства пресечения, – обобщает наблюдения в начале XX столетия историк А. Котович, – острие которого в состоянии был обращать в желательную сторону всякий, кто умел изобретать софизмы” [4, c. 134–135, 157–158].
С этим явлением сталкивались на практике цензоры-просветители В.Н. Бекетов, Н.И. Пирогов, Ф.И. Тютчев и др. Для нас данный сюжет представляет большой интерес, как свидетельство всеобщности для системы журналистики просветительской функции, ее универсальности. Отнесение цензурного аппарата к Министерству народного просвещения на начальном этапе развития журналистики вплоть до 1860-х гг. подчеркивает именно эту сторону его деятельности. Другое дело, как эта роль понималась самой властью и чиновниками, выполнявшими не столько закон, сколько распоряжения и текущие указы.
Останавливая внимание на консерватизме духовной цензуры, этой стороне деятельности Церкви, мы должны видеть и главную – позитивную роль РПЦ и ее печати в жизни общества. Особенно актуальным для современной практики средств массовой информации и общения является то, что основными функциями духовной журналистики всегда были нравственное воспитание аудитории и ее просвещение. Эти функции всесторонне влияли на ее характер, типологию, содержание, систему жанров. Обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев (1827 – 1907), активно участвовавший в делах периодики, подчеркивал: “Церковь есть источник истинного народного просвещения”. Один из исследователей печати начала XX в. писал: “В божественной книжке народный читатель ищет морального поучения, примера, нравственной поддержки… решения мучающих его вопросов морального, а иногда и социального характера” [5].
Интеллигенция России тех лет осознавала необходимость морального, духовного, религиозного воспитания народа. В стране наряду с обществами любителей российской словесности в разное время в Санкт-Петербурге и Москве существовали и общества любителей духовного просвещения. В Москве такое общество было создано в 70-е гг. XIX в. Оно имело отдел распространения духовно-нравственных книг (с 1871 г.) [6]. К началу XX в. в стране выходила разнообразная в типологическом отношении конфессиональная печать, оказывавшая большое влияние на общество. “Московские ведомости” в 1875 г. в связи с 15-летием “Православного обозрения” писали: “Его публикации, переводы ветхозаветных книг Библии на русский язык, а равно ряд апологетических статей, живых и современных проповедей, философских этюдов и статей о духовно-судебной реформе и нуждах духовенства и его отношениях к обществу, составляют ценный вклад в нашу духовную литературу, которым питалось и светское образованное общество” [7].
Этот информационный пласт, несмотря на его своеобразие, долгое время был стимулирующим атмосферу духовности в обществе, распространение в народе знания, хотя и в церковной оболочке, способствовал росту грамотности населения страны. Наличие духовной журналистики в общей ее системе было важным фактором не только для общества в целом, но и светской прессы. Массовые издания в большей части XIX в. не мыслились без духовного отдела, о чем свидетельствуют ходатайства во властные структуры издателей-редакторов светских журналов, стремившихся иметь такой отдел. Вот типичный ответ Синода на их просьбы: “Святейший Синод находит неуместным вообще соединение в одном журнале статей духовного и светского содержания, весьма различных по своему характеру, преимущественно для чтения православному народу…” [8]. Это указание касалось и всей периодики РПЦ.
Вероятно, в каждой массовой аудитории заложен фактор информационного самообслуживания, который является следствием неудовлетворенности ее важных потребностей. На протяжении веков властные структуры России и во многом элита общества кормили народ информацией с ложки. В этом, без сомнения, были исключения, вспомним Петра Великого – Великого просветителя, но мы говорим о правиле. Среди народа функционировал свой информационный поток, опиравшийся на мифы, слухи, официальные известия и др., имевший свои средства производства, доставки и передачи информации. Он был замечен в просвещенном обществе и назван народной литературой, продукцией массовой культуры и т.п. Он взаимодействовал с другими информационными потоками общества и оказывал на них и негативное, и позитивное влияние. Он обслуживал самую большую аудиторию.
Даже в информационном процессе конца XIX в. по-прежнему особое место занимала своеобразная лубочная народная литература, имеющая тоже просветительское значение. Потенциальная российская аудитория тех лет была пестра и разнообразна, огромное ее большинство было малограмотным или неграмотным. Народная литература приучала такую часть аудитории к изображению, будь то рисунок или буква; она несла определенную информацию, создавала первичное информационное пространство, которое постепенно усложнялось, совершенствовалось и качественно росло.
Процесс взаимодействия информационных потоков на рубеже веков – от их отрицания до их слияния, обеспеченный к этому времени во многом общей материальной базой, сказывался на информационном производстве и его продукции, на труде журналиста. “В последнее время чуть ли не главными поставщиками литературного материала для лубочных издателей, – пришел к выводу изучавший эту журналистику А.С. Пругавин, – являются сотрудники мелкой прессы”. Их произведения нередко покупались издателями на вес. За 36 страниц, называвшихся листовкой, платили не более 3–4 рублей. При этом никакого авторского права на таком информационном рынке не существовало. Отсюда многовариантность некоторых творений. “Разбойник Чуркин”, которым “зачитывались рабочие”, родился на страницах “Московского листка” Н.И. Пастухова, а через некоторое время после успеха у читателей появляются его “копии” в издательствах И.А. Морозова, Шарапова, Губанова, В. Пономарева : “Разбойник Чуркин, или кровавая расплата”, “Разбойник Чуркин в плену у черкесов”, “Страшный разбойник Чуркин и приключения его в остроге и на каторге”, “Жена разбойника Чуркина” и т.д. [9].
Информационный рынок народной литературы вместе с увеличением числа потребителей его продукции развивался и расширялся, постепенно становился достоянием всей общественности страны и заботой забот ее управленческих структур. Интересно то обстоятельство, что и правящие круги государства, и многие представители элиты, интеллигенции стремились по-своему изменить характер народного информационного потока. При этом правящие круги с помощью Церкви и цензуры, активизировав усилия, добились важных достижений в изменении читательского репертуара к 80-м гг. В качестве примера, который получил поддержку у власти в середине XIX в., была взята деятельность московского Комитета по изданию духовно-нравственных книг для простолюдинов. В 90-е гг. репертуар лубочной продукции на треть был религиозным. Особое место в нем занимали жития святых (из 266 названий 147): Георгия Победоносца, Сергия Радонежского, Тихона Задонского, Кирилла и Мефодия и др. [10, c. 312].
Цифры позволяют говорить о том, что народная литература была не только средством развлечения, но и нравственного воспитания, а вот в просвещении аудитории она была всего лишь мостом к нему: общественно-политическая, экономическая, научная и т.п. информация мало доходила до массового читателя. Именно в 80-е гг. интеллигенция, особенно Л.Н. Толстой, комитеты грамотности и общества, ряд крупных предпринимателей пытаются нарушить эту традицию, пуская в толщу народа литературу более высокого уровня и качества. Только Санкт-Петербургский комитет грамотности с 1879 по 1895 гг. издал 126 книг, 36 из которых печатались по нескольку раз. Общий тираж этой литературы составил около 2 млн экз. Большое распространение в народе получают произведения Л.Н. Толстого. В феврале 1887 г. выходит его драма “Власть тьмы”. Ее первый тираж был раскуплен сразу же. В течение двух месяцев драма переиздавалась 5 раз, за год ее тираж составил почти 100 тыс. экз. В том же году для народного чтения было напечатано 397000 экз. произведений Л.Н. Толстого (вообще же его сочинений – 67760 0 экз.). В народ пошел поток литературной классики: произведения Гоголя, Лермонтова, Крылова, Тургенева. В 1887 г. истек срок права на собственность родственников А.С. Пушкина на его сочинения. Первое дешевое издание их предпринял А.С. Суворин. Оно было раскуплено за полчаса. Произведения великого поэта выпустили Павленков, Сытин, Карцев, Маракуев и т.д. Всего за год было продано 1,5 млн экземпляров пушкинских книг [11]. Все это свидетельствует о качественно новом состоянии российской читательской аудитории.
Внешне разрозненное, а внутренне единое стремление разных интеллектуальных сил страны к просвещению народа развивало его культуру, грамотность, шло навстречу процессу демократизации общества в будущем. Велики заслуги в этом консерватора К. П. Победоносцева. При нем ежегодно открывалось 10 новых монастырей и 250 церквей [12]. Его неординарная личность, неукротимая энергия на посту обер-прокурора имела порой неожиданный для него самого эффект в оживлении общественного внимания к духовной жизни, вопросам религии, в том числе и через полемику с Победоносцевым, его взглядами, его позицией и практикой. Недаром на рубеже веков возникают религиозно-философские собрания с их целью “обновления русского православия”, оживляется и активизируется духовная журналистика. Если Победоносцев, можно сказать, доминировал на верхних этажах власти, то его великие современники Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой больше обращались к новым просыпавшимся к социальной и культурной жизни общества широким слоям народа. Противостояние Победоносцева и Толстого, Кронштадтского и Толстого будило религиозно-философскую мысль и готовило тот ее расцвет, который она переживет уже в эмиграции 20 – 30-х гг. XX в. [13].
Одновременно это противостояние разных интеллектуальных сил страны отражает еще одну существенную тенденцию в развитии России, наметившуюся в 80-е гг., а именно внутреннее движение народных масс к более активной социально-политической и культурной жизни общества, что осознанно понималось и управлением государства, и многими деятелями культуры, художниками слова.
Результаты просветительской деятельности государства, Церкви, интеллигенции, предпринимателей разного ранга, получившие благодатную почву в стремлении самого народа к знаниям и отразившиеся в информационном процессе, были ощутимы уже к концу XIX в. Это коснулось всех читательских групп. Так, число учащихся в стране значительно выросло: студентов на 185 %, школьников на 121 %. Число грамотных на селе увеличилось в два раза [14]. Появляется новая активная читательская группа – рабочие.
Все это свидетельствовало о том, что в этот исторический период начался процесс становления массовой читательской аудитории России, что было достижением просветительской деятельности, развернутой в обществе во многом благодаря журналистике, и что существенно сказалось на ее системе.
Научно-технический прогресс в экономике, образование достаточно развитой материально-технической базы журналистики, все более активное использование ее возможностей бизнесом, пробуждение сознания масс, начало становления массовой аудитории – все это создало в России такие условия функционирования журналистики, которые тогда предопределили значительные изменения в ней и готовили еще более существенные изменения на будущее, сделали основной тенденцией ее развития – становление массовых типов изданий и одной из основных ее функций – просветительскую.
Процесс капитализации экономики страны способствовал демократизации журналистики и ее аудитории, слиянию существовавших обособленно элитарного и самодеятельного (“народного”) информационных потоков, что в 80 – 90-е гг. было особенно заметно в практике книгоиздания, но сказывалось и на журналистике вообще, ее типологии. Капитализация привела к развитию всесторонних разнообразных потребностей населения. Информационный рынок откликнулся на это ростом более приспособленных к вкусам новой аудитории типов изданий, более оперативных, несущих разнообразную информацию, увлекающихся сенсацией самого разного характера, потакающих всем вкусам массового читателя, явно использующих опыт самодеятельного информационного потока. Во-первых, это массовые, тонкие журналы. Успех “Нивы”, самого распространенного издания в стране, свидетельствует о расширении читательской аудитории журналистики и ее новых приоритетах. Во-вторых, развитие видеоинформационного ряда, фотографии и кино привело к увеличению доли фотоинформации в содержании периодики вообще и к росту числа иллюстрированных журналов, что соответствовало потребностям массовой аудитории и отвечало ее социально-психологическим особенностям и характеру восприятия информации, поскольку видеоинформация синтезирует образ и текст, делая ее более привлекательной и облегчая ее понимание. До 1880-х гг. в стране выходило не более 10 иллюстрированных журналов-еженедельников, к концу века их число увеличилось в 5–6 раз, а в 1905 – 1907 гг. их было более 200 [15]. В-третьих, создавшиеся тогда условия цензурного режима, фильтрации информационных потоков, дифференциации потребностей аудитории по отраслям знаний привели к росту специализированной, отраслевой журналистики: появляются технические, статистические, научные, экономические журналы, издания этого же типа переводной литературы.
Таким образом, к концу XIX в. сеть журналов страны стала полнее отражать насущные интересы общества, потребности разных слоев населения, отличаться разнообразием типов изданий; стала важнейшим фактором в просвещении народа: одни журналы приучали его к чтению; другие – несли ему конкретные знания; третьи – давали информацию, откуда почерпнуть их; четвертые – обучали профессиональным навыкам и т.д.
В России всеобщность и универсальность просветительской функции нашли выражение и в деятельности создателей материально-технической базы журналистики. Многие из них (Н.И. Новиков, А.С. Суворин, А.Ф. Маркс, И.Д. Сытин и др.) видели одну из своих важных задач в просвещении народа. На этом понимании роли капитала в обществе предпринимателями были созданы лучшие, наиболее распространенные и тиражные издания русской журналистики (журнал “Нива”, газета “Русское слово” и др.).
В целом так называемое вмешательство капитала в журналистику имело для нее и общества прогрессивное значение, если видеть конечные результаты этого вмешательства. Как ни странно, но именно капитал демократизировал элитарную журналистику X V III – XIX вв., постепенно расширяя ряды потребителей информации, аудиторию печати, поскольку он был заинтересован в сбыте производимой им продукции: будь то лубочная народная картинка, календарь, сонник, азбука или позднее – газета. Капитал повернул развитие журналистики к более массовым типам изданий. Во-первых, от журнала к газете как более демократическому типу издания. Вот как отнесся к этому наш доморощенный миллионер-издатель И.Д. Сытин (1851 – 1934), выходец из самых низов крестьянства, выпускавший самую распространенную газету России “Русское слово”: “Дешевая газета даст мне покупателей: газета будет тянуть книгу, а книга – газету. А самое главное… подписка на газету даст мне оборотный капитал, который будет для меня как бы беспроцентной ссудой” [16]. Во-вторых, капитал способствовал созданию и распространению разных типов дешевых, а главное массовых газет: бульварных, “копеек”, листков, вечерних, рекламных и т.д. Они приучали малограмотную аудиторию к газете, чтению, втягивали в чтение печати новые слои населения. Первая русская революция 1905 – 1907 гг., можно сказать, взорвала информационное пространство страны: на его простор вырывается легальная партийная печать разных оттенков, бульварная, массовая, иллюстрированная, копеечная пресса, кинематограф.
Что касается журналистики, то она была обеднена отсутcтвием полноценной политической информации, полноценных типов политических изданий, политических обозревателей в журналистском корпусе. Почти все оттенки политической мысли, кроме официально поддержанного, окажутся за границей. Большинство инакомыслящих будут вынуждены так или иначе эмигрировать. Даже в начале XX в. значительная часть русской политической прессы выходила в других странах, занимаясь оттуда своеобразным политическим просвещением масс. Нелегальная печать, как правило тоже политическая, издававшаяся в России, была достаточно слабой. Ее роль в воздействии на народ советскими историками была преувеличена.
Все это, однако, не означает того, что в российском обществе вообще не циркулировала политическая информация, не шло политическое просвещение населения. Информационный процесс приспосабливается к складывающимся условиям в государстве, находит, хотя и с ограничениями, каналы распространения политической информации (базар, салон, слухи, самиздат и т.п.).
Совсем недавно историк О.В. Сляднева, заново просматривая историю русской журналистики XVIII – начала XIX вв., вдруг обнаружила, что в это время в России, помимо хорошо известного журнала Н.М. Карамзина “Вестник Европы”, имевшего политический отдел (1802 – 1803 гг.), выходили переводное издание “Политический журнал” (Москва, 1790 г.), первая частная газета “Гений времен: Исторический и политический журнал” (1807 – 1809 гг.) [17]. К таким открытиям приводит то обстоятельство, что историю русской журналистики по-настоящему стали изучать в советский период, и это ее исследование было односторонним: анализировались, главным образом, прогрессивные по тем понятиям органы печати. Большая часть газет и журналов остались вне поля зрения историков. Да и в целом история журналистики требует нового прочтения, так как старый подход при изучении истории журналистики еще дает себя знать.
Возвращаясь к процессу политизации журналистики, следует подчеркнуть, что так или иначе он шел. Об этом свидетельствуют документы и материалы архивов, практика разных типов изданий, которые предстоит еще изучить. Любая тема (краеведение, быт, женский вопрос, литература и др.) позволяла публицисту ставить определенные политические акценты. Вопрос о том, что сильнее воздействует на читателя – прямой призыв к топору или показ бедственного быта рабочей семьи, безземелья крестьян, картин голода и т.п., не может быть решен прямолинейно – в пользу призыва.
В этом смысле большой интерес представляет история газеты “Русские ведомости” (Москва, 1863 – 1918 гг.), которая была крупным литературным предприятием – одним из первых товариществ по изданию газеты, учрежденным по инициативе ее редактора В.М. Соболевского в 1882 г. и состоявшим из 11 человек. В течение многих лет “Русские ведомости” были центром притяжения интеллектуальных сил страны. В них сотрудничали М.Е. Салтыков-Щедрин, Л.Н. Толстой, П. Лавров, Г. Успенский, А.Ф. Кони, В.Г. Короленко, К.К. Арсеньев, В. Гиляровский и др. По мысли В.Г. Короленко, газета “успела создать традицию русского либерализма того времени в широком смысле этого слова. В тогдашнем либерализме, как в зерне, хранились возможности всех передовых направлений, еще связанных морозами тогдашней исторической минуты” (курсив наш. – Г.Ж.) Эта характеристика была обстоятельно доказана современной исследовательницей Н.Д. Середой в ее кандидатской диссертации о “Русских ведомостях” 1860 – 1870-х гг. [18].
Пример “Русских ведомостей” показывает, что, говоря об ущербности политического просвещения в условиях царского цензурного режима, не надо упрощать ситуацию. Важная роль в нем этого печатного органа не вызывает сомнения. С таким же успехом можно было бы раскрыть то большое значение, которое в политическом просвещении имели “Московские ведомости” – антипод либеральных “Русских ведомостей”. Газета М.Н. Каткова (время его редакторства – 1863 – 1887 гг.) постоянно вызывала общественность на полемику по многим актуальным и острейшим вопросам, возбуждала общественное мнение и концентрировала его внимание на них. По мнению цензора Н.П. Гилярова, ““Московские ведомости” образовали своего рода департамент к решению важнейших вопросов по внутренней и внешней политике…” [19].
К началу XX в. в России выходило до сотни частных общественно-политических газет. Проведенный в 1900 г. А.В. Пешехоновым в “статистическом очерке” “Русская политическая газета” их контент-анализ показал, что в газете этого типа тогда преобладала информация: 42% страниц занимала реклама, остальные 58% на 4/5 состояли из информации, и лишь пятая часть приходилась на то, что сейчас понимается под публицистикой [19]. Конечно, эта пресса воспитывала политически своего читателя, воздействовала на него.
Протекавший на рубеже веков процесс политизации социальной жизни общества вел к обострению борьбы самодержавия с инакомыслием. Многие политические деятели эмигрировали из России. С началом Великой русской революции в феврале 1917 г. им предоставилась возможность вернуться на Родину. 6 тыс. политэмигрантов только части европейских стран, по свидетельству посланника России в Великобритании К.Д. Набокова, выразили такое желание. Известно, что из других государств, из Америки, тоже шел поток возвращавшихся в Россию политиков. Вот почему эмиграцию этого периода можно назвать политической. При этом следует иметь в виду, что самодержавие сознательно встало на путь депортации оппозиции разных политических оттенков, особенно интеллигенции, представителей правящего сословия, редко прибегая к крайним репрессиям.
Образовав стеклянный колпак из паутины спецслужб и следя за тем, что делается под этим колпаком, оно вырабатывало меры противодействия оппозиции, правда, не всегда достаточно эффективные, несмотря на умелую работу своих соглядатаев, знавших буквально все о видных деятелях русского зарубежья. Но в конечном итоге самодержавие просчиталось, так как целый ряд обстоятельств привел к тому результату, который явно не ожидался.
В начале XX в. процесс взаимодействия основной русской журналистики и печати диаспоры, зарубежной, который сопровождал почти всю историю информационного процесса России, стал важным фактором политического просвещения масс. Обогащенная европейской теорией и практикой политическая мысль, разносторонняя политическая информация достигали русской аудитории, даже малограмотных, и воздействовали на них. Конечно, все это взаимодействие происходило непросто. Психологами установлено различие восприятия информации людьми умственного и физического труда. Массовая аудитория требовала предметной, конкретной информации, близкой и понятной для нее. Публицист-политик часто увлекался абстрактными умозаключениями и был далек от такого читателя. Однако с развитием процесса урбанизации в этот исторический период, роста рабочего класса дело в этом отношении упростилось, так как активно заработала устная коммуникация. Ее коммуникаторы (интеллигенты-просветители, партийные пропагандисты и агитаторы) распространяли не только свежую информацию среди рабочих, но и по-своему интерпретировали ее и публикации прессы.
Просветительская функция журналистики изначально демократична. Те, кого мы обозначаем элитой, – носители знания, но большинство элиты не может сидеть в слоновой башне из книг. Наоборот, набрав знаний, элита стремится отдать их добровольно или продавать, когда складывается соответствующий информационный рынок. Ценность русской интеллигенции – в ее бескорыстности. Она несла знание в народ, потому что она – интеллигенция, страдая и от власти, и от темной силы толпы.
Важно подчеркнуть, что просветительская функция отражает позитивную реализацию информационного процесса в обществе. Это было при пражурналистике – духовной публицистике, при монархах, которые сами, как Петр I, Екатерина II, Александры I и II и др., выступали просветителями и их устремления во многом совпадали с ходом развития общества. То же мы наблюдаем в советский период, когда журналистика, несмотря на политические манипуляции правящей партии, просвещала, развивала массы, разные народы и племена.
При строительстве новой журналистики В.И. Ленин сделал ставку на экономическую, производственную пропаганду. Уже в “Очередных задачах Советской власти” он выдвинул задачу “превратить прессу из органа преимущественно сообщения политических новостей дня в серьезный орган экономического воспитания масс населения”. В связи с этим им была выработана программа деятельности печати: знакомство с “образцовой постановкой дела”, пропаганда “примера трудовой коммуны”, организация соревнования тружеников, критика “недочетов хозяйственной жизни” и др. По мнению В.И. Ленина, в таком подходе – основное отличие двух типов печати – буржуазной и социалистической. Основополагающей в этом отношении является ленинская антитеза, зафиксированная в одном из планов к названной статье: “Печать буржуазная (политика) и социалистическая (экономика)”.
Производственная пропаганда в СССР была государственной политикой. Говоря о практике советской журналистики, мы коснулись лишь ее большого значения в экономическом просвещении масс – и только на его начальном этапе, не затрагивая многие другие аспекты ее просветительской деятельности: огромной культурной работы, проведенной ею среди многих народов страны, по повышению грамотности ее населения, приобщению его к печатному слову и радио и т.д. То есть фактически одной из основных функций советской журналистики была просветительская, что определило ее силу и ценность для современной практики. Как советские теоретики ни открещивались от наследия дореволюционной печати, на самом деле в этом отношении советская журналистика развивала ее лучшие традиции. Вот что значит в теории не учитывать исторический опыт: теоретики говорят об одном, историческая практика свидетельствует о другом.
Таким образом, в системе функций журналистики, которая постоянно развивается и видоизменяется, свое место (и существенное) на протяжении ее 300-летнего развития занимала просветительская функция [21]. Одним из объективных оснований этой функции являются процессы накопления, передачи и дифференциации знаний в человеческом обществе. Как показывает анализ исторической практики журналистики, эта функция, будучи универсальной и всеобщей, проявляет себя на всех уровнях (или этажах) информационного процесса, в деятельности всех его звеньев, всех его участников: управленческих структур, Церкви, предпринимателей-издателей, элиты, интеллигенции, журналистского корпуса, в становлении аудитории и ее связей, в форме и содержании журналистики (типологии, диапазоне информации, проблематике, жанрах, дизайне и др.).
Самодеятельный, народный информационный поток создавал первичное информационное пространство, где циркулировала мифологическая, искаженная информация, слухи, но эта информация, одетая в своеобразную форму, несла и некую долю настоящей информации и крупицы знания, готовила аудиторию к информации другого уровня.
Официальный информационный поток, несмотря на фильтровавшую его цензуру, давал обществу основные необходимые для его функционирования информацию и знания. Его существенным компонентом в досоветский период была духовная информация – результат деятельности Церкви и ее печати. Взаимодействие светского и духовного информационных потоков было существенным фактором информационного пространства российского государства. Оно обогащало информационный процесс и создавало в обществе определенную идеологическую подоплеку.
Элитарный информационный поток, без сомнения, был нацелен на просвещение общества, развитие его культуры, но долгое время он как бы обслуживал сам себя, был во многом замкнут на довольно узкий слой населения, что можно объяснить целым рядом факторов (состоянием общества, материальных возможностей элиты, ее отрывом от массовой аудитории и т.д.). Но говоря так, мы несколько обостряем вопрос в связи с существующей переоценкой роли этого информационного потока. В разные эпохи роль и значение разных потоков, уровней (этажей) информационного про цесса разная. Заслуга элитарного информационного потока в том, что он не смешивался с официальным, отстаивал себя, раздвигал информацион ное пространство, втягивал в него новые слои аудитории. Его беды определяются его противопоставлением самодеятельному информационному потоку, претензии на исключительность, игнори рование процесса капитализации журналистики (“торгового направления” печати, массовой прессы и др.).
Информационный процесс всегда имел материальную базу. К сожалению, все, что связано с ней, мало изучено, хотя имело и имеет кардинальное значение для развития журналистики, коммуникационного процесса общества, понимания их характеристик. Только тогда, когда частный капитал получил возможность достаточно широко использовать информацию как товар, стала очевидна его значительная роль в функционировании и демократизации информационного процесса общества, журналистики, системы средства массовой информации и массового общения. Капитал был заинтересован в общественном накоплении знаний, и его представители-издатели много сделали для просвещения народа. Научно-технический прогресс, капитализация информационного процесса вели к демократизации общества: большему доступу к информации и знаниям большего числа людей, в конечном счете сближению информационных потоков.
Современная революция в области информационных технологий привела во многом к синтезу разных информационных потоков в телевидении и более основательно и стихийно в глобальной сети – Интернете; предоставила обществу новые возможности в получении информации, освоении знания, т.е. по-прежнему просветительская функция востребована наступающей новой эпохой, и необходимо исследование того, как она проявляет себя в данных условиях.
Необходимо оговориться, новейшие информационные технологии, однако, не привели к полному слиянию информационных потоков разных уровней: они продолжают сосуществовать. Вероятно, это закономерное явление информационного пространства, его красочности, нюансировки как следствие фактора информационного самообслуживания определенной аудитории, который способствует самосохранению определенного информационного потока, многокачественности информационного пространства и проявлений просветительской функции.
1. Статья обобщает наблюдения автора, нашедшие отражение в его работах, и опирается на них: Журналистика и капитал: эволюция взаимодействия // Журналистика – Предпринимательство – Просвещение. СПб., 2000. С. 6–32; Духовная журналистика: история, традиции, опыт // Журналистика – Церковь – Просвещение. СПб., 2002. С. 74–104; История цензуры в России XIX – XX вв. М., 2001; Журналистика 1880 – 1890-х годов // История русской журналистики XVIII – XIX веков: Учебник. СПб., 2003. С. 560–597; Эпоха Петра Великого: основание русской журналистики. СПб., 2003.
2. Шафиров П. Рассуждение о Свейской войне. СПб., 1717; Записки Желябужского с 1682 по 2 июля 1709 г. СПб., 1840; Голиков И. Деяния Петра Великого. М., 1788. Гюйссен Г. Журнал государя Петра I с 1709 по 1710 г. // Записки Федора Туманского. Ч. 8. СПб., 1788.
3. См.: Ученова В.В. У истоков публицистики. М., 1989; Туманов Д.В. Становление и типология духовной публицистики Руси XI – XVI веков // Журналистика – Церковь – Просвещение. СПб., 2002. С. 6–24; Жолудь Р.В. Начало православной публицистики: Библия, апологеты, византийцы. Воронеж. 2002.
4. Жирков Г.В. История цензуры…
5. Всеподданейший отчет обер-прокурора Св. Синода К. Победоносцева по ведомству Православного исповедания за 1888 и 1889 гг. СПб., 1891. С. 32.
6. Православное обозрение. 1875. Т. 1. С. 335–339.
7. См.: Жирков Г.В. Духовная журналистика… С. 94–95.
8. Сборник законоположений и распоряжений по духовной цензуре Православного исповедания с 1720 по 1870 год. СПб., 1870. С. 206–209.
9. Пругавин А.С. Запросы народа и обязанности интеллигенции в области умственного развития и просвещения. М., 1890. С. 164, 181.
10. Книга в России. 1881 – 1895 гг. СПб., 1997. С. 312.
11. Павленков Л.Н. Периодические издания и книжное дело в России в 1887 году // Исторический вестн. Т. 32. 1888. С. 247–248; Пругавин А.С. Указ. соч. С. 169, 195, 16.
12. Федоров В.А. Православная Церковь и государство // Очерки русской культуры XIX века. Т. 2. М., 2000. С. 312.
13. См. подробнее: Жирков Г.В. Между двух войн: журналистика русского зарубежья (1920 – 1940 годы). СПб., 1998.
14. Лейкина-Свирская В.Р. Интеллигенция в России во 2-й половине XIX в. М., 1971. С. 51, 55–56; Книга в России… С. 305.
15. Воронкевич А.С. Иллюстрированные еженедельники в России (1888 – 1904 гг.). М., 1985. С. 13.
16. Сытин И.Д. Жизнь для книги. М., 1985. С. 202.
17. Сляднева О.В. Первые политические издания России // СМИ в современном мире: Материалы науч.-практ. конф. СПб., 2003. С. 35–36.
18. Середа Н.Д. Газета “Русские ведомости” в 1860 – 1870-е годы: Автореф.: дис. … канд. филол. наук. М., 2001. С. 14, 23.
19. См. подробнее: Макушин Л.М. “Московские ведомости” М.П. Каткова: pro и contra // Акцепты (Воронеж). 2002. № 5–6. С. 58–66.
20. Пешехонов А. Русская политическая газета (Статистический очерк) // Русское богатство. 1901. № 3. С. 8–9.
21. См. постановку проблемы: Жирков Г.В. Просветительская функция журналистики: историко-типологический аспект // СМИ в современном мире. Материалы науч.-практ. конф. СПб., 2003. С. 16–18.