Подход к проблеме
Политическая преступность представляет собой общественно опасные формы борьбы правящих или
оппозиционных политических элит, партий, групп и отдельных лиц за власть или за ее неправомерное удержание. Политическая преступность существовала в прошлом
нашей страны, распространена она и сейчас. Но по политическим причинам этот вид преступности ранее не рассматривался в криминологическом плане, хотя его
общественная опасность намного превосходит тот вред, который наносит вульгарная уголовная преступность, фундаментально изучаемая криминологами. Первые попытки
криминологического осмысления политической преступности в нашей стране появились в начале 90-х годов [1, 2]. Актуальные аспекты проблемы (политический
терроризм и политическая продажность) исследуются в научной иностранной криминологической и политологической литературе [3-6] и в некоторых
отечественных работах [7-10].
Такое положение в мировой криминологической науке сложилось не только в связи с политической невозможностью подобных
исследований, но и из-за научно-практической неопределенности юридического понимания политической преступности. В качестве примера обратимся к одной из
опасных и распространенных форм политической преступности политическому терроризму. Генеральная Ассамблея ООН приняла около десятка резолюций о
национальном, религиозном и международном терроризме, но так и не смогла дать его более или менее обобщенного юридического определения.
Политический терроризм многолик. С одной стороны, он практикуется тоталитарными режимами для подавления воли народов,
политических групп и их лидеров, с другой - используется этими подавляемыми (у некоторых часто не остается других средств) в борьбе за свои права, свободы,
выживание и независимость, с третьей - применяется экстремистами различных мастей. Объединить эти диаметрально противоположные общественно опасные
действия, совершаемые по политическим мотивам, в одно понятие трудно. Другие формы политической преступности еще более неопределенны. Но это не должно
служить основанием для замалчивания существующей крупной криминологической и политологической проблемы, актуальность которой, как показывает политическая
борьба в разных странах, в том числе и в России, не уменьшается, а возрастает.
В действующем У К РФ, да и в законодательстве
большинства стран нет понятия «политическая преступность» и по другим причинам. Его правовое закрепление противоречит Всеобщей декларации прав человека (1948
г.). Международному пакту о гражданских и политических правах (1966 г.), провозглашающих права и свободы каждого человека на политические и иные
убеждения. Данное положение конкретизировано и в других международных нормах. Например, в Типовом договоре о выдаче (экстрадиции), принятом Генеральной
Ассамблеей ООН в 1990. году, прямо говорится, что выдача не разрешается, «если правонарушение, в отношении которого поступает просьба о выдаче,
рассматривается запрашиваемым государством как правонарушение политического характера». Это, однако, не означает, что в современной жизни многих стран нет
уголовных преследований по политическим мотивам, которые обычно камуфлируются под те или иные уголовные деяния.
В СССР под политической преступностью понимались контрреволюционные преступления (1918-1958 гг.), а после принятия более
цивилизованного уголовного законодательства (1958-1960 гг.), - некоторые государственные преступления, совершенные по антисоветским' мотивам и целям. Их
криминализация предполагала защиту «единственно верной идеологии» путем уголовных репрессий. Следственное и судебное доказывание антисоветской
политической мотивации было невозможно без политических оценок, критерии которых неопределенны, ситуативны и зависят не от действующего закона (он в
этом случае дает лишь карт-бланш), а от действующих политиков.
В уголовном законодательстве демократических
государств политическая мотивация как таковая не криминализирована, хотя преступления по политическим мотивам совершались и совершаются в любом
обществе. В демократических странах субъекты «политических преступлений» несут уголовную ответственность не за политические убеждения, а за объективно и
виновно содеянное, если оно предусмотрено в законе. Например, убийство лидера государства или партии в политических целях квалифицируется как посягательство
на жизнь государственного или общественного деятеля (ст. 277 УК РФ).
В истории СССР, особенно после революции 1917
года и в сталинское время, была жесткая зависимость массовых репрессий от политической и идеологической конъюнктуры. Преследовали как за дела, так и за
убеждения, если они противоречили политической линии партии. В последующие годы политические репрессии стали менее массовыми и жестокими. Они прикрывались
квалификацией сугубо уголовного характера, но их политическая направленность не менялась. Это подтверждается хотя и неполной и когда-то закрытой, но
специальной статистикой «политических преступлений». Их антисоветская мотивация, как правило, устанавливалась, исходя из политических соображений, путем
объективного вменения. Основная масса репрессированных не только не совершала никаких уголовно наказуемых действий, но и не обнаруживала своего негативного
отношения к власти. Они попадали под каток политических репрессий из-за социального происхождения, религиозного сана, принадлежности к конкурирующим
партиям и т. д.
В действительности советская «политическая преступность», как можно теперь судить, представляла собой репрессивную
политику властей против своего народа, который не разделял или противился политическим установкам коммунистической партии. С этой точки зрения
репрессированных лиц следует рассматривать не как субъектов преступлений, а как жертв политического произвола. По международным документам они приравниваются к
жертвам преступлений [II]. А под политическим произволом по Закону РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 года понимаются
«различные меры принуждения, применяемые государством по политическим мотивам, в виде лишения свободы, помещения на принудительное лечение в психиатрические
учреждения, выдворения из страны и лишения гражданства, выселения групп населения из мест проживания, направление в ссылку, высылку и на спецпоселение,
привлечение к принудительному труду в условиях ограничения свободы, а также лишение или ограничение прав и свобод лиц, признававшихся социально опасными
для государства или политического строя по классовым, социальным, национальным, религиозным или иным признакам, осуществляющиеся по решениям судов и других
органов, наделявшихся судебными функциями, либо в административном порядке органами исполнительной власти и должностными лицами».
Изложенное выше позволяет рассматривать политическую преступность с трех позиций: уголовно-правовой, мотивационной и
оценочной.
С уголовно-правовой точки зрения к политическим преступлениям по УК РФ безоговорочно можно отнести лишь некоторые
насильственные преступления против основ конституционного строя:
- посягательство на жизнь государственного или
общественного деятеля, совершенное в целях прекращения его государственной или иной политической деятельности (ст. 277);
- насильственный захват власти или насильственное удержание власти в нарушение Конституции РФ, а равно направленное на
насильственное изменение конституционного строя РФ (ст. 278);
- вооруженный мятеж в целях свержения или
насильственного изменения конституционного строя РФ (ст. 278);
- публичные призывы к насильственному захвату власти,
насильственному удержанию власти или насильственному изменению конституционного строя РФ (ст. 280).
Иные преступления рассматриваемой главы УК можно отнести к политическим лишь на основе конкретной оценки ряда обстоятельств.
Например, государственную измену, совершенную по корыстным мотивам, трудно отнести к политическим деяниям, хотя она и совершается в ущерб безопасности
страны. Однако то же деяние, совершенное по идейным побуждениям, 'будет политическим.
Мотивационный подход предполагает политическую мотивацию совершенных деяний. Он намного шире уголовно-правового, ибо по
политическим мотивам могут быть совершены самые различные преступления: против жизни и здоровья (убийства, причинение вреда здоровью и др.); против свободы,
чести и достоинства (похищение человека, незаконное лишение свободы и др.); против конституционных прав и свобод человека и гражданина (нарушение
равноправия граждан, нарушение неприкосновенности частной жизни и др.); против общественной безопасности (терроризм, массовые беспорядки и др.); против основ
конституционного строя и безопасности государства (государственная измена, посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля, возбуждение
национальной, расовой или религиозной вражды и др.); против мира и безопасности человечества (публичные призывы к развязыванию агрессивной войны, наемничество
и др.). Для уголовно-правовой квалификации перечисленных и иных деяний, которые могут быть совершены по политическим мотивам, содержание мотивации не имеет значения,
но оно важно в криминологическом или политологическом плане.
Оценочный подход предполагает придание
политического значения совершенному преступному деянию не только самим преступником (что охватывается мотивационным подходом), но и жертвой, обществом
и государством. Это наиболее широкий и наименее определенный критерий. Он позволяет расценивать в силу соответствующих интересов властей любое деяние в
виде политического акта, что распространено в тоталитарных государствах, но от этого не застрахованы и демократические страны. В подобных случаях либо сам
режим в силу своих интересов расценивает то или иное деяние как политическое (хотя оно объективно может таковым не являться), либо лицо, преследуемое
режимом за совершение, какого-либо правонарушения, осознает это как политическую расправу над ним. Оценочный подход широко используется и в
качестве политических спекуляций, когда лицо, привлекаемое к уголовной ответственности за реально совершенное преступление, утверждает, что над ним
производится политическая расправа.
Некий политик (каких ныне много в России), уличенный в коррупции и других должностных преступлениях, уезжает в другую
страну и оправдывает себя тем, что его якобы преследуют по политическим мотивам, хотя некоторые его противоправные действия очевидны.
Все разновидности политической преступности условно можно свести к тр м видам:
1) преступления, совершаемые по политическим
мотивам отдельными лицами или группировками, против легального конституционного строя, интересов государства или го законных руководителей;
2) преступления, совершаемые по политическим мотивам отдельными лицами или группами лиц, против своих политических
конкурентов;
3) преступления, совершаемые правящей группировкой тоталитарных режимов в собственных политических целях, против
народа, отдельных партий, групп и конкретных лиц.
Не имея возможности в одной статье рассмотреть
весь спектр политической преступности, остановимся на политическом терроризме и экстремизме, а также на политической коррупции, которые особо актуальны для
России.
При социализме политическая преступность выражалась главным образом в политических репрессиях, хотя были и другие формы.
Политические репрессии обычно связывают с И. Сталиным. Ныне достаточно неопровержимых доказательств того, что они предполагались К. Марксом и Ф.
Энгельсом, а начались при В. Ленине. Красный террор в 1917-1923 годах поглотил 1, 7 млн жертв [12]. При Сталине репрессии достигли апогея, но они продолжались,
хотя и в меньшей и видоизмененной форме, во времена Н. Хрущева, Л. Брежнева, Ю. Андропова и даже М. Горбачева. Бывший член Политбюро А. Яковлев пишет: «За 70
лет большевистского режима менялись формы репрессий, но причины и суть произвола оставались неизменными. Режим, лидеры господствующей верхушки шли на
любые преступления против человечности во имя укрепления моно власти, моноидеологии и монособственности» [13]. Репрессии связаны не столько с именами
генеральных секретарей руководящей партии, сколько с самой изначально насильственной природой социализма.
Маркс и Энгельс, провозгласив в «Манифесте Коммунистической партии» достижение своих целей путем «насильственного
ниспровержения всего существующего общественного строя», предвидели возможность организованного насилия. «Мне думается, - писал Энгельс И. Вейдемейеру, - что в
одно прекрасное утро наша партия вследствие беспомощности и вялости всех остальных партий вынуждена будет встать у власти... Мы будет вынуждены
проводить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами отлично знаем, насколько они несвоевременны. При эт ом мы потеряем головы... наступит
реакция и, прежде чем мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только чудовищами... Трудно представить себе
другую перспективу...» 14].
Идея диктатуры пролетариата закономерно вела руководителей коммунистических партий к массовым политическим репрессиям в
любой стране мира, где им удавалось закрепиться, ибо социализм (коммунизм) как искусственно насаждаемая система мог выжить только в таком беспощадном
варианте. Во всяком случае ослабление репрессивной составляющей коммунистических режимов неминуемо вело к их краху.
Политическое насилие в революционной России с самого начала направлялось из центра в виде призывов, указаний, декретов и
директив. Большинство их никогда не публиковалось. Он стали доступными после Указа Президента РФ от 23 июня 1992 года о снятии ограничительных грифов с
законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий, уголовного и административного порядка их осуществления, организации
репрессивных органов, порядка исполнения и мест отбывания наказания, применения принудительного труда, ограничения прав, помещения в психиатрические учреждения
и многих других вопросов [15].
19 ноября 1917 года Наркомат юстиции (НКЮ) издал подробную инструкцию «О революционном трибунале, его составе, делах, подлежащих
его ведению, налагаемых им наказаниях и о порядке ведения их заседаний», заменившую уголовный и уголовно-процессуальный кодексы. В ней предписывалось
при назначении наказания руководствоваться не законами, а «обстоятельствам> дела и велениями революционной совести». Это и положило начало практике подмены
репрессивными органами законодательных учреждений и издания важнейших правовых норм в виде закрытых ведомственных актов и решений. В это время был создан
репрессивный орган - ВЧК, которому было предоставлено «право непосредственной расправы для пресечения преступлений», изоляции классовых врагов в
концентрационные лагеря, расстрела всех лиц, причастных к вражеским организациям. В 1922 году ВЧК была упразднена, а ее функции переданы НКВД, а
затем ГПУ, которому в декрете от 16 октября 1922 года предоставлялось «право внесудебной расправы вплоть до расстрела в отношении всех лиц, взятых с
поличным...»
23 мая 1922 года был принят первый УК РСФСР, в котором впервые были даны понятия политических (контрреволюционных)
преступлений и их перечень (ст. 57-73). Под контрреволюционным преступлением понималось всякое действие, направленное на свержение завоеваний пролетарской революции.
Такой широкий и неопределенный политизированный подход дополнялся возможностью объективного вменения, приданием некоторым нормам обратной силы, применением
уголовно-правовых санкций при недоказанности контрреволюционных действий, расплывчатостью диспозиций конкретных составов, что позволяло репрессировать
любого неугодного человека.
Принятие Уголовного кодекса 1922 года не устранило применения уголовных наказаний в административном порядке. Через два
месяца после его введения ВЦИК издал декрет об административной высылке. В это время под непосредственным руководством Ленина была осуществлена насильственная
административная высылка за границу и в северные губернии деятелей российской и мировой науки: Н. Бердяева, С. Франка, Н. Лосского, С. Булгакова, Ф. Степуна,
Б. Вышеславцева, И. Лапшина, И. Ильина, С. Трубецкого, П. Сорокина, А. Флоровского, В. Мякотина и многих других. Точных данных о числе депортированных
нет. Предполагается, что оно приближается к 300. Причина одна - нежелание слышать политических оппонентов. Л. Троцкий в одном из интервью так и сказал:
«Мы выслали этих людей потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно» (цит. по [16]).
Спустя еще два месяца комиссии при НКВД было предоставлено право в административном порядке не только высылать, но и
заключать социально опасных лиц в лагеря принудительных работ. После образования СССР в 1922 году и принятия Конституции 1924 года институт высылки
в соответствии с Основными началами уголовного законодательства СССР и союзных республик распространялся на всю территорию Союза и фактически действовал до
1989 года. Самыми массовыми были административные ссылки и высылки на поселение кулаков и членов их семей, неугодных народов, военнопленных и перемещенных лиц.
В 1926 году был принят новый УК РСФСР, а затем и уголовные кодексы других союзных республик. Особенная часть УК РСФСР
открывалась, как и в прежнем кодексе, главой о контрреволюционных преступлениях. Понятие этих деяний было расширено, допускались прямое
объективное вменение. Существенно расширялась уголовная ответственность за антисоветскую агитацию и пропаганду.
1 декабря 1923 года Постановлением ЦИК и СНК СССР были внесены существенные изменения в уголовно-процессуальное законодательство.
По делам о террористических организациях и терактах следствие должно было проводиться за 10 дней, обвинительное заключение вручалось обвиняемому за сутки
до суда, дела слушались без участия сторон, кассационное обжалование и помилование не допускались, приговор к высшей мере наказания приводился в
исполнение немедленно. Эту работу выполняли учрежденные при НКВД (в - который вошло ОГПУ) внесудебные органы:
Особое совещание, а на местах - «тройки» и «двойки», которые рассматривали судьбы репрессированных по спискам. В 1937 году
упрощенный порядок рассмотрения дел о терактах был практически распространен на все контрреволюционные преступления. Расследовать дела об этих деяниях за 10 дней
было невозможно. Они «шились белыми нитками» с применением пыток, насилия, подлога, обмана и других злоупотреблений. Действовавший в то время институт
уголовно-правовой аналогии позволял репрессивным органам по своему усмотрению толковать как контрреволюционные (политические) любые умышленные или
неосторожные действия и бездействие.
Реабилитация жертв политических репрессий была медленной, противоречивой и мучительной. Она началась в конце 1953 года, вскоре
после смерти Сталина, и продолжается до настоящего времени. С 1993 года лицам, которым отказано в реабилитации, было предоставлено право обращаться в суд.
Приверженность спецслужб политической ориентации высших должностных лиц или избранных партий представляет опасность не только при коммунистическом режиме.
Там, где в деятельность спецслужб вмешивается политика, целью которой является не организация и защита общества, а борьба за власть или ее удержание любым
путем, трудно избавиться от злоупотреблений спецслужб по политическим мотивам. Поэтому проблема заключена не столько в спецслужбах, сколько в самом
политическом руководстве.
Показать таблицу
со статистикой в отдельном окне
Эта статистика ведется с 1918 года, но является неполной, противоречивой и неоднородной. В нее включены как злоупотребления
режима, ныне называемые политическими репрессиями, так и виновно совершенные преступления, субъекты которых до сих пор остаются не реабилитированными. Доля
последних невелика. Есть основания полагать, что удельный вес названных лиц в 1918-1928 годы составлял в среднем не более 10-15%, в 1929-1938 годы - около
1-2%, в годы войны и сразу после нее - в пределах 5-10%. Даже после принятия нового законодательства о государственных преступлениях (1958 г.) доля реально
виновных в их совершении (т. е. тех, которые не реабилитируются) не превышала 25-50% в структуре зарегистрированных деяний. Более того, речь идет лишь о
статистике «преступлений», отраженных в материалах уголовных дел. Между тем основная масса репрессий осуществлялась в административном (внесудебном)
порядке. Сознавая недостатки учета, тем не менее можно полагать, что динамика зарегистрированных «политических преступлений» более или менее адекватно
отражает основные тенденции реальных репрессий за 1918-1958 годы (см. табл.)
Рост «политических преступлений» обозначился уже
в 1918-1922 годы. Только «красный» террор унес около 1, 7 млн человеческих жизней. Это был период ожесточенной гражданской войны. После того как XV съезд
ВКП (б) принял курс на коллективизацию сельского хозяйства, в 1929-1933 годы началась борьба с троцкистами и правыми уклонистами, репрессивная деятельность
усилилась в 6-8 раз. В структуре репрессированных лиц особенно велика была доля кулаков, что в основном не отражалось в статистике ОГПУ.
Кулаки делились на три категории: 1) контрреволюционный актив, который подлежал уничтожению по решению «троек»; 2)
богатые кулаки и семьи кулаков первой категории, которые высылались в отдаленные районы с конфискацией имущества;
3) остальные кулаки, а также середняки, бедняки и даже батраки с «прокулацкими настроениями», они выселялись внутри республик,
краев и областей. Общее число реальных жертв раскулачивания, согласно публикациям ЦК КПСС 90-х годов, превышало 20 млн человек [17]. Расправа над
кулаками была генеральной репетицией перед еще более кровавыми историческими событиями. Она убедила вождей в колоссальных возможностях режима по
насильственному переустройству миропорядка.
В 1934 году XVII съезд ВКП (б) принял решение об
окончательной ликвидации капиталистических элементов, под которыми подразумевались все, кто сомневался в правоте большевистского режима. Академик
И. Павлов написал в декабре 1934 года письмо В. Молотову, где утверждал: «Вы сеете... не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма
не было» [18]. Он остался жив, видимо, благодаря своей, мировой известности. А вот делегатам XVII съезда не повезло. Из 1966 его участников 289 проголосовали
тогда против Сталина, в связи с чем 1108 делегатов (56, 4%) были потом уничтожены как враги народа [19]. 1937-1938 годы были «пиком» репрессивной
деятельности. Приговоры со смертной казнью за эти годы составили 82, 4% всех зарегистрированных смертных приговоров, официально вынесенных в 1918-1958 годы.
В. Молотов в конце жизни утверждал, что 1937 год был необходим, так как революция произошла в отсталой стране и опасность фашистской агрессии была
велика, поэтому необходимо устранить остатки враждебных сил [20], т. е. самим уничтожить наиболее дееспособную часть народа.
В 1992 году в президентском архиве были обнаружены документы о плановой организации массовых репрессий в 1937-1938 годы
[21]. На основе решения ЦК ВКП (б) от 2 июня 1937 года о борьбе с врагами народа последовал приказ наркома внутренних дел Н. Ежова от 30 июля 1937 года о
репрессировании 268950 человек, в том числе об уничтожении 75950 (первая категория) и направлении в лагеря и тюрьмы 193 тыс. (вторая категория). План
был расписан по республикам, краям и областям. И это было только начало. Местные руководители, соревнуясь друг с другом, просили увеличить «лимиты» по
первой и второй категориям на десятки тысяч человек. Из многочисленных просьб приведем одну: «Для очистки Армении просим разрешить дополнительно расстрелять
700 человек из дашнаков и прочих антисоветских элементов. Разрешение, данное на 500 человек первой категории, уже исчерпывается. Микоян, Маленков, Литвин».
Участвовал в этом и лично Сталин. Приводим его резолюцию:
«Дать дополнительно Красноярскому краю 6600
лимита по первой категории. И. Сталин». Кроме того, ЦК ВКП (б) принял дополнительный план на 57200 человек второй категории и 48000 - первой. И это
не все. Инициатива местных партийных и советских лидеров была беспредельной.
Деятельность «троек» первоначально предполагалось
приостановить 10 декабря 1937 года. Но этот срок неоднократно продлевался. Приведу циничное выступление начальника УНКВД Мальцева в Томске: [22].
Перед Великой Отечественной войной была почти'
полностью обезглавлена Красная Армия (репрессированы были 4 заместителя наркома обороны, 16 командующих военными округами, 25 их заместителей и помощников, 5
командующих военными флотилиями, 8 начальников военных академий, 25 начальников штабов военных округов и их заместителей, 33 командира корпуса, 76 командиров
дивизий, 40 командиров бригад, 291 командир полка и другие начальники) [23].
Расправа была приостановлена лишь 17 ноября 1938
года в связи с ликвидацией «троек» и обвинениями НКВД и Прокуратуры в злоупотреблениях и в попытке выйти из-под партийного контроля. Центральные
власти избавились от многих свидетелейсоучастников и обелили себя.
В 1939 году число регистрируемых репрессий
снизилось в 20 раз. В 1940 году число репрессий увеличилось, а в последующем году возросло по сравнению с 1939 годом в 4, 4 раза. Последний всплеск учтенных
репрессий был в 1946-1947 годы, когда они обрушились на репатриированных граждан. В эти годы продолжались массовые репрессии против неугодных народов,
военнопленных и репатриированных лиц, но сведения о них находились вне официальной статистики.
Зловещий 1937 год со временем приобрел вторую жизнь в качестве серьезного политического пугала. Сегодня любые предложения,
нацеленные на цивилизованный
социально-правовой контроль над криминальной приватизацией, организованной преступностью, коррупцией и т. д., отвергаются.
Эксплуатируется людской страх перед сталинизмом в корыстных или политических целях новых властей.
Остается без ответа вопрос об общем числе пострадавших от коммунистического режима. Занимавшийся этой проблемой писатель
А. Солженицын считает, что жертвами государственных репрессий и терроризма с 1917-го по 1959 год стали 66700 тыс. человек [24]. Аналогичную цифру (более 60
млн человек) называет А. Яковлев, бывший председатель комиссии по реабилитации репрессированных лиц [25]. Соотносимые данные приводят и другие авторы [26-28].
Официальные сведения многократно занижены. В феврале 1954 года впервые было объявлено, что с 1921-го по 1953 год за
контрреволюционные преступления было арестовано 3, 8 млн человек. В последующих высказываниях официальных лиц, независимо от охватываемого периода, звучала
примерно одна и та же цифра. Последнее заявление было сделано начальником Центрального архива МБ РФ (ныне ФСБ РФ) А. Краюшкиным. В своем интервью в 1993
году он сказал, что, если исходить из наличных уголовных дел, за контрреволюционные преступления с 1917-го по 1990 год было осуждено 3853900
человек, из них 827955 расстреляно. Он оговаривается, что' реальное число людей, чьи судьбы были исковерканы репрессивной машиной, было во много раз
больше [29].
Монопольное «право» на политические преступления коммунистического режима после его падения распалось на сотни «прав» самых
разных политических, националистических, сепаратистских, криминальных сил, которые вступили в беспощадную борьбу за власть и собственность в центре и на
местах. Наивные надежды на цивилизованное построение демократического общества рухнули. Политическая преступность продуцировала все новые формы.
Становление националистических, сепаратистских и экстремистских течений (народных фронтов) в республиках привело к резкому
обострению национального вопроса. Стремящиеся к власти и собственности национал-политические силы ловко использовали стихийное недовольство народов.
Поэтому первые проявления демократии, рыночной экономики и суверениэации стали предметом борьбы политизированных националистических, сепаратистских,
авантюристических, экстремистских, криминальных и коррумпированных сил. Многие политические межнациональные конфликты сопровождались массовой преступностью со
стороны различных политических сил.
В межнациональных политических конфликтах погибли
сотни тысяч людей. Появились миллионы беженцев. В особенно неблагоприятных условиях оказалось русское и русскоязычное население, политические и
экономические права которого попираются во многих бывших союзных республиках.
Одной из форм политической преступности можно
считать августовский путч 1991 года, организованный некоторыми представителями высшего руководства СССР с целью срыва подписания нежелательного для них
Союзного договора между лидерами девяти республик (Россия, Белоруссия, Украина, Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан, Азербайджан),
которое было намечено на 20 августа 1991 года. 19 августа путчисты совершили попытку государственного переворота, организовали Государственный комитет по
чрезвычайному положению (ГКЧП), изолировали Президента СССР М. Горбачева, установили контроль над средствами массовой информации ввели в Москву войска. Но в
результате оказанного Б. Ельциным и другими руководителями России сопротивления путч был подавлен, а его организаторы арестованы [30, 31]. После этих событий
коммунистическая партия была запрещена, а СССР фактически распался. И этот распад в декабре 1991 года был подтвержден нелегитимным «Беловежским
соглашением» руководителей трех республик (Россия, Белоруссия, Украина).
Новая форма криминального политического
противостояния проявилась в октябре 1993 года. После распада СССР почти все российские автономии заявили о своем суверенитете, а некоторые из них взяли
курс на выход из Российской Федерации. В условиях ожесточенной политической борьбы, трудного подписания договора Между субъектами федерации, разработки
проекта новой Конституции России до предела обострились отношения между Президентом и парламентом (Верховным Советом), которые привели к фактическому
двоевластию. Референдум от 25 апреля 1993 года, не давший перевеса ни Президенту, ни парламенту, усилил политическое противостояние. Президент издал
указ о роспуске Верховного Совета, а последний объявил об устранении Президента. Оба решения были неправовыми. 2 октября 1993 года по Москве
прокатилась волна массовых демонстраций, организованных оппозицией. По призыву А. Руцкого, противоправно возложившего на себя обязанности Президента, и Р.
Хасбулатова (Председателя Верховного Совета) 3 октября их сторонники начали вооруженный штурм здания московской мэрии и телецентра, а Президент Ельцин
объявил чрезвычайное положение, ввел войска в Москву, и 4 Октября по его приказу танки обстреляли боевыми снарядами Белый дом, в котором находились
депутаты Верховного Совета и их сторонники, что привело к человеческим жертвам. Здание было захвачено верными Президенту войсками, а депутаты, в том числе и
руководители сопротивления, арестованы [32].
В декабре 1994 года начался вооруженный конфликт
в Чечне, где для подавления сепаратистского режима Дж. Дудаева федеральные власти развернули боевые действия, которые были прекращены лишь в августе 1996
года. Чеченцы организовали многочисленные диверсионные террористические акты на территории России [33-36].
В последние годы политическая преступность в России проявляется в форме террористических актов, преследующих политические
цели, массовых беспорядков (забастовок), вандализма, публичных призывов к насильственному изменению конституционного строя Российской Федерации,
возбуждения национальной, расовой или религиозной вражды, раздувания антисемитизма, сепаратизма, русофобии и фашизма [37].
Наличие в стране многочисленных общероссийских партий и политических общественных объединений [38] существенно затрудняет
борьбу с политической преступностью в правоприменительном плане. Между борьбой с политическими общественно опасными отклонениями и преследованием по
политическим мотивам очень тонкая грань, особенно в условиях политической нестабильности. Переступив эту грань, можно нарушить шаткое равновесие в
обществе. Вместе с тем попустительство политическому экстремизму таит в себе не меньшую политическую опасность.. Именно этими обстоятельствами обусловлена,
нерешительность такой борьбы в годы текущего реформирования общества. Нельзя игнорировать и другую трудность: доказать политическую мотивацию не так просто.
Обратимся к наиболее опасному политическому деянию - политическому терроризму. Как уже говорилось, он до сих пор не имеет
четкого определения в мировой практике. Оценочно считается, что до 65% актов терроризма в мире совершается по политическим мотивам [5]. При расследовании
многих террористических актов в нашей стране следствие предполагало политическую версию, но она редко подтверждалась.
Пик терроризма в России падает на 1995 год - год активной войны в Чечне. По статистике МВД, в 1994 году было зарегистрировано 18
актов терроризма, в 1995 - 46, в 1996 - 36, в 1997 - 32 и в 1998 году - 21. До 1994 года в УК РСФСР не было состава терроризма, если не считать ст. 66 и 67,
предусматривающих ответственность за террористические акты по политическим мотивам против государственных деятелей. В те годы было зарегистрировано лишь
одно покушение на Д. Брежнева (1969 год), совершенное В. Ильиным.
В связи с ростом терроризма в 1994 году в УК
РСФСР была введена ст. 213-3, предусматривающая ответственность за терроризм, совершаемый в целях нарушения общественной безопасности либо воздействия на
принятие решений органами власти. В новом УК РФ ('ст. 205) одной из целей терроризма было указано устрашение населения. Политическая мотивация во всех
этих случаях может просматриваться лишь как конкретный доказанный факт. А если учесть, что раскрываемость терроризма не превышает 30%, то статистически
оценить всю опасность политического терроризма непросто.
Более или менее уверенно можно говорить о
политической (сепаратистской, националистической) мотивации при совершении террористических актов в Буденновске, Кизляре, Махачкале, при покушении на
жизнь генерала Романова, убийстве Дудаева, захвате турецкими террористами российского теплохода «Аврасия» (в политических интересах Чечни), фактов
вандализма с памятниками Николаю II, при взрывах «Москвича» у Спасских ворот, синагоги в Марьиной роще и в некоторых других случаях.
Отвечая на вызовы времени. Президент РФ в 1995 году внес проект закона об изменении и дополнении уголовного и
административного кодексов. УК РСФСР предполагалось дополнить ст. 64-2 (мятеж), 74-2 (организация фашистских объединений и групп), 74-3 (пропаганда фашизма) и
изменить ст. 229 (надругательство над памятником или могилой), включив в диспозицию статьи «осквернение их фашистской символикой и атрибутикой», а
административный кодекс дополнить ст. 193-3 (демонстрирование фашистской атрибутики и символики). Однако этот проект не стал законом. Не было дано и
удовлетворительной расшифровки понятия «фашизм». Также без движения в Госдуме лежит проект закона, внесенный Правительством РФ, «О противодействии
политическому экстремизму».
В рамках действующего законодательства после появления Указа Президента РФ «О мерах по обеспечению согласованных действий
органов государственной власти в борьбе с проявлениями фашизма или иных форм политического экстремизма в Российской Федерации» 1995 года в плане борьбы с
политическим экстремизмом было возбуждено 45 уголовных дел. По состоянию на февраль 1999 года 12 дел переданы в суды, 8 человек осуждены, один оправдан,
три дела в стадии рассмотрения, 10 дел находятся в производстве следователей, в том числе по факту взрыва синагоги в Марьиной роще, по скандальной публикации в
газете «Русский реванш», по статье «Еврейская оккупация России» в газете «Русские ведомости» [38]. Однако из-за законодательных пробелов возможности
борьбы с политическим экстремизмом ограничены. Правоохранительные органы ныне, к счастью, не имеют «особого совещания». Поэтому основные недостатки борьбы с
рассматриваемыми формами общественно опасной деятельности лежат в политических противоречиях политических сил различных ветвей власти'.
В целях преодоления этого Фонд «Индем», возглавляемый Г. Сатаровым, подготовил доклад о противодействии политическому
экстремизму. В докладе говорится, что в действующем российском законодательстве нет понятия «экстремизм». И это хорошо, считают аналитики. Одно дело -
социологическое применение данного понятия и другое - использование его в целях принуждения. Из-за сложности юридической квалификации будет трудно доказать
экстремизм. Поэтому авторы против прямого законодательного употребления терминов «фашизм», «большевизм», «сепаратизм», «экстремизм». Они полагают, что
если «при расследовании насильственных преступлений правосознание следователя или судьи играет минимальную роль (главную роль играет доказательство вины), то
в юридической оценке правонарушений экстремистского характера именно правосознание - решающий фактор» [39]. Нетрудно заметить, что эти новые
«демократические» идеи списаны с практики политических репрессий 20-30-х годов.
Правовая беспомощность властей способствовала
активизации других политических общественно опасных девиаций. Государственная Дума, например, только после массового возмущения в стране и в мире решилась
мягко осудить депутата от КПРФ А. Макашова за публичные националистические высказывания. Отказано было в возбуждении уголовного дела и в отношении А.
Баркашова, угрожавшего мэру Москвы Ю. Лужкову за то, 'что он не разрешил провести в Москве съезд праворадикального движения Русского национального
единства (РНЕ). В подтверждение угрозы баркашовцы устроили шествие по улицам Москвы 31 января 1999 года, которое было воспринято общественностью как демонстрация
силы.
Последние события подтолкнули разработку проекта федеральной программы по противодействию политическому и религиозному
экстремизму на 1999-2000 годы. В проекте «под политическим экстремизмом понимается деятельность общественных объединений, иных организаций, должностных
лиц и граждан, направленная на насильственное изменение конституционного строя России, нарушение прав и свобод граждан в политических целях, насильственный
захват и насильственное удержание власти; посягательство на суверенитет и территориальную целостность Российской Федерации, иное применение насилия для
достижения политических целей, а также публичные призывы к совершению противоправных деяний в политических целях» [40]. Перечисленные действия в
приведенной дефиниции уже криминализированы в действующем УК (ст. 205, 277-282 и др.). Нужны дополнения и изменения в законе. В ряде случаев они могут быть
существенными.
Ныне особо опасными становятся политический сепаратизм, публичные призывы к игнорированию федеральных законов, к выходу из
России (например, высказывание Президента Илюмжинова об отделении Калмыкии от России) или отделения части территории от Российской Федерации.
Не менее опасными становятся возбуждения национальной, расовой или религиозной вражды, унижение национального
достоинства, а равно пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии или национальной
принадлежности, совершаемые публично или в средствах массовой информации.
В многонациональной стране жизненным может быть
лишь один подход: соблюдение равных прав всех народов при их широкой культурно-национальной автономии, где есть место для здорового патриотизма
любой нации. Антисемитские высказывания связаны с клеймением евреев и сионизма (разновидность патриотизма), а русофобские - с клеймением русских и русского
патриотизма. Появилась мода ругать патриотизм, употребляя его с приставками «социал-» или «национал-» и ставя его рядом с фашизмом. Это - не заблуждение, а
прямая провокация межнациональных политических конфликтов. Подобные действия лишь укрепляют такие праворадикальные движения, как РНЕ, особенно в ситуации
глубокого экономического и политического унижения большей части народа.
Солженицын в своей новой книге «Россия в обвале»
(1998 г.) обоснованно пишет:
«Патриотизм - достояние многих стран, в том числе всех европейских, патриотизм - начало, объединяющее народ и никак не отделяющее
от человечества... Приняв понятие гражданского патриотизма, нельзя упустить понятие патриотизма национального. В странах однонациональных тот и другой
едины суть. В странах многонациональных, как наша, национальный патриотизм есть составная и подкрепляющая часть, общегражданского... В Соединенных Штатах
патриотизм стоит высоко. Не только никто его не стыдится, но Америка дышит своим патриотизмом, гордится им - и разные народные группы сливаются в нем
едино».
Еще одна составляющая политической преступности - политическая коррупция. Она не менее опасна, чем политический терроризм. В
советское время ее расцвет падает на период застоя. Ее публичное признание состоялось в 80-е годы [41]. Возможности советской политической коррупции были
ограничены. Она позволяла лишь получить власть или удержать ее.
В современной России политическая коррупция
распространена иамного шире. Она позволяет конвертировать власть в капитал, а последний во власть. Но ее труднее «вылущить» из общей лавины коррупционных
деяний. Во-первых, любая коррупционная деятельность выявляется в 1-2% случаев; во-вторых, при расследовании и судебном рассмотрении коррупционных преступлений
далеко не всегда выясняется их политическая подоплека.
Политическая коррупция очень часто связана с
финансовыми взносами на политические цели, на организацию выборной кампании, на покупку государственных должностей, на оплату лоббирования политических
интересов, на покупку конфиденциальной государственной информации и т. д. В российском законодательстве эти вопросы почти не отрегулированы. Именно
отсутствие правового контроля за политической коррупцией превращает проведение федеральных, региональных и местных выборов в битву тугих кошельков, в особо
криминальные кампании. Подобные коррупционные действия, а также противозаконные лоббизм, фаворитизм, протекционизм и другие виды политической коррупции у нас
вообще не криминализированы.
Политические последствия любых форм коррупции огромны: смещение целей политики от народа к олигархии, снижение доверия к
власти, падение престижа страны в мире, извращение политической конкуренции, риск крушения демократии. Коррупция расчищает путь диктатуре. Гитлер пришел к власти
на эксплуатации лозунга борьбы с коррупцией в Веймарской республике. Но он не только не справился с коррумпированностью в рейхе, но превратил его в один из
самых коррумпированных режимов.
О политической коррупции говорится на всех уровнях власти. Сенсационные разоблачения политических коррупционеров мы
слушаем и читаем ежедневно, но адекватного правового регулирования этих процессов и правовой борьбы с реальной политической коррупцией пока не было.
Ныне появилась надежда, что последние действия правительства РФ, объявившего борьбу с экономическими преступлениями и различными формами коррупции, помогут
сдвинуть эту проблему с мертвой точки. Следует помнить лишь об одной опасности: надо чтобы эта борьба не стала политизироваться в целях перегруппировки
политических элит, которая уже началась. Некоторые симптомы ее в той или иной мере проявляются как в центре, так и в отдельных регионах.
1, Шабалин В. А. Политика и преступность // Государство и право. 1994. 4. С. 43-53.
2. Лунеев В. В. «Политическая преступность» // Государство и право. 1994. 7. С. 107-121.
3. Wilkinson P. Political Terrorism. London, 1974.,
4. Political Corruption / Meidenheimer A. J.
(ed.). Oxford, 1989.
5. Schmid A., Jogman A. Political Terrorism. Oxford-New York, 1988.
6. Шнайдер Г. Й. Криминология. Пер. с нем. М., 1994. С. 433 48.
7. Лазарев Н. Я. Терроризм как тип политического
поведения // Социологические исследования. 1993. 8.
8. Лунеев В. В. Преступность XX века. Мировые,
региональные и российские тенденции. М» 1997. С. 330-381.
9. Кабанов П. А. Политическая коррупция в России.
Нижнекамск, 1998. ICf Кабанов П. А. Политический терроризм. Нижнекамск, 1998.
11. Декларация основных принципов правосудия в
отношении. жертв преступлений и злоупотреблений властью // Седьмой конгресс ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями (Милан, 26
августа - 6 сентября 1985 г.). Нью-Йорк, 1986. С. 71.
12. Мелыунов В. П. Красный террор в России. 1,
917-1923 гг. М., 1990. С. 46.
13. Яковлев А. Н. По мощам елей. М., 1995. С. 6.
14. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 28. С. 490, 491.
15. Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. М., 1993.