Диссиденты (лат. dissidens - несогласный) - термин, который сначала западная, а затем и советская печать с середины 70-х гг. применяла к лицам, открыто спорившим с официальными доктринами в тех или иных областях общественной жизни СССР. Само явление зародилось значительно раньше, в эпоху, непосредственно последовавшую за хрущевской «оттепелью», т. е. в 1964-1968 гг. В этот период значительная часть интеллигенции осознала расхождение между своими общественными идеалами, сформированными в основном историческим опытом и надеждами предыдущего десятилетия, и политическим курсом послехрущевского руководства, непосредственным толчком к такому осознанию стал судебный процесс над писателями А. Синявским и Ю. Даниэлем (февраль 1966 г.). Этот суд не только способствовал кристаллизации общественного мнения, но и стимулировал первые формы гражданской активности (прежде всего в виде петиционной кампании в защиту осужденных писателей). В 1968-1969 гг. под влиянием продолжающихся политических процессов (дело А. Гинзбурга - Ю. Галанскова, январь 1968 г.) гражданская активность части «инакомыслящих» стала приобретать признаки общественного движения. Возникла определенная координация действий; Самиздат, до того по преимуществу художественный, обогатился публицистикой, социально-политической эссеистикой (например, «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» А. Д. Сахарова), многочисленными «открытыми письмами» и т. д.; весной 1968 г. начал выходить машинописный информационный бюллетень «Хроника текущих событий». Выпуски «Хроники» являются основным источником по истории диссидентства.
Специфика диссидентского движения в истории общественных движений в России определяется тем, что диссидентство как целое никогда не стремилось стать ни политической оппозицией, ни тем более политической партией. Попытки поставить вопрос о политических перспективах движения (с такими попытками исторически связан термин «демократическое движение», бытовавший в конце 60-х - началу 70-х гг.) не имели успеха. Диссиденты никогда не имели ничего похожего на общую программу, а те из них, кто стоял на определенной политической платформе, - от марксистской (Р. и Ж. Медведевы, П. Г. Григоренко) до православно-националистической (В. Осипов и др.), - осознавали ее как свое личное дело, не вмещающее в себя диссидентство как целое. Общей являлась гражданская и нравственная позиция, видимым следствием которой становилась общественная активность, противопоставленная господствующему конформизму. В условиях почти полного отсутствия гражданского общества «отщепенчество» становилось единственной формой реализации личности в сфере общественной жизни. Таким образом, понятие «диссидент» изначально несло в себе принципиальную парадоксальность. Осознать себя членом общества, ответственным за его судьбу, значило быть отторгнутым от общественных структур, носивших в значительной мере иллюзорный характер. В этих условиях импульс к социально значимому действию мог носить преимущественно внутренний и экзистенциальный характер; типичным примером «диссидентского» поведения была демонстрация семерых на Красной площади 25 августа 1968 г. (ее участники протестовали против ввода советских войск в Чехословакию). Высокий статус «отщепенчества» подкреплялся еще и тем, что диссиденты изначально придерживались принципа самоценности человеческой личности; «отщепенство» становилось для многих средством утверждения суверенности личности, которая при дефиците работающих общественных структур оказывалась один на один с властью. Отсюда и определенная настороженность большинства диссидентов по отношению к идее самоотожде-ствления личности с какой бы то ни было общностью и, как следствие, принципиальность «непартийность», «неполитичность», «неидеологичность» движения. Отсюда и повышенный интерес к вопросам права - не только как к инструменту защиты человека от посягательств карательных органов в первую очередь как к средству построения гражданского общества.
Характерно, что единственным самоназванием, которое диссиденты не получили извне, стал термин «правозащитники». Правозащитное течение всегда было ядром диссидентского движения, точнее, полем пересечения интересов всех других течений - политических, социально-культурных, национальных, религиозных и многих других. В центре внимания правозащитников было пополнение с правами человека в СССР и несоответствие этого положения Всеобщей декларации прав человека ООН. Именно в сфере правозащитной деятельности сформировались основные диссидентские независимые («неформальные», по более поздней терминологии) организации: Комитет прав человека (1970 г.), Инициативная группа защиты прав человека (май 1969 г.). Московская и ряд республиканских групп содействия выполнению Хельсинских соглашений (начиная с 1976 г.), Комитет защиты прав верующих, Комиссия по расследованию использования психиатрии в политических целях.
Включая в себя, а отчасти порождая такие оформленные общественные тенденции, как, например, правозащитная деятельность, диссидентство в свою очередь существовало в более широком контексте диффузного инакомыслия большей части интеллигенции (инакомыслие, впрочем, проявлялось и в других социальных слоях). Провести границу между инакомыслием и диссидентским движением крайне непросто: скорее всего, ее можно определить как границу между образом мыслей и типом социального поведения. Однако зачастую (особенно в сфере профессиональной деятельности гуманитариев) образ мыслей оказывался напрямую сопряженным с активной общественной позицией: таким образом, множество писателей, критиков, философов, художников оказывались наряду с диссидентами, на позициях нравственного противостояния конформизму. Некоторых из них репрессии и другие формы давления со стороны властей вытолкнули непосредственно в диссидентство. Так появились литераторы-диссиденты (А. Галич, Г. Владимов, А. Солженицын, В. Войнович), философы-диссиденты (Г. Померанц, Б. Шра-гин, А. Зиновьев) и др.
Разнообразные формы собственно диссидентской деятельности до середины 70-х годов сводились в основном к получению и распространению той информации, которая по идеологическим соображениям либо вовсе не затрагивалась официальной печатью, либо сознательно искажалась. К этой тематике относились: судебные и внесудебные репрессии по политическим мотивам; положение политических заключенных; национально-культурные и религиозные движения на Украине, в Литве, в Закавказье; движение крымских татар, месхов и других народов за возвращение на родину; преследования верующих различных конфессий; проблемы эмиграции; цензурный произвол в литературе.
Очень скоро мощностей Самиздата стало недостаточно для тиражирования этой информации, и значительная часть ее различными каналами начала уходить на Запад и там публиковаться - возник «Тамиздат». Это дало повод для обвинения диссидентов в антипатриотизме, политической ангажированности и даже в работе на западные спецслужбы.
Кроме экзистенциального порыва к нравственному сопротивлению, побудительным мотивом участия в диссидентском движении было стремление помочь конкретным людям, подвергшимся репрессиям. Движение породило широкомасштабную систему помощи политзаключенным и их семьям, конституировавшуюся в 1974 году в так называемый Фонд помощи. Кроме того, спорадически возникали и действовали многочисленные комитеты помощи конкретным лицам. Участники этих комитетов помощи и самого Фонда подвергались репрессиям.
Еще один важный аспект активности диссидентов - их участие в самиздатской деятельности. Кроме отдельных ра~ бот, в Самиздате 70-х гг. функционировали многочисленные машинописные журналы как литературные, так и общественно-политические: «Вече», «Поиски», «Память» (периодический сборник исторических материалов) - в Москве; «Сигма», «37», «Часы», «Женщина и Россия» - в Ленинграде; «Аушра», «Пастоге», «Рупинтиялис», «Перспективос» - в Литве; «Украинский вестник» - на Украине; «Золотое руно» - в Грузии и многие другие. Их участников - редакторов и авторов - также считали диссидентами
Непрекращающиеся репрессии, с одной стороны, и массовая эмиграция - с другой, не привели к заметному уменьшению количества людей, принимавших участие в диссидентском движении. Однако с конца 70-х гг. стал кардинально меняться состав его участников. Новые люди, в основном молодежь, часто воспринимали диссидентство как политическую оппозицию или как особую субкультуру, альтернативную официальной. В силу особенностей движения оно, по мере восприятия его самими участниками как изолированного социально-культурного образования с выраженной политической доминантой, таковым и становилось. Самодостаточность «нового диссидентства» (предпосылки этого, впрочем, были созданы всем ходом развития движения) привела, в значительной степени, к потере движением своих уникальных черт. Впрочем, основные принципы - защита прав человека, ненасильственные действия, гласность - новое движение в своей теории и практике сохранило.
Роль диссидентов в истории «периода застоя» сложно определить однозначно. Представляется, однако, что одной из важнейших общественных функций диссидентского движения было целеполагание, т. е. формирование и сохранение определенных общественных идеалов. Последующая эпоха перестройки в значительной мере легализовала традиционные диссидентские лозунги: гласность, демократизация общественной жизни, создание правового государства, радикальная реформа в экономике, открытое общество и т. д. Однако перестройка ввела эти лозунги в области реальной политики с присущими последней свойствами компромиссности, непрямолинейного движения, частичных решений. Диссидентская интеллигенция в некоторой своей части оказалась не готова к этому процессу и продолжает чувствовать себя хранительницей идеалов; другая часть современных диссидентов, в принципе соглашаясь с необходимостью компромисса, не в состоянии принять активное участие в политической жизни страны в силу эмоционального неприятия политики как рода деятельности, - неприятия, присущего социально-психологическому складу традиционных диссидентов.
В феврале 1966 года два советских писателя, Андрей Синявский и Юлий Даниэль, которых считали авторами изданных за границей сатирических произведений, предстали в Москве перед судом. Совершенно не признавая своей вины и не прося прощения, как того требовали неписаные законы монолитного общества, они высказывались за свободу мысли и за право быть непохожими на других. Они оказались в том же положении, что Борис Пастернак 8 лет назад, или «дикий» поэт Иосиф Бродский, осужденный в Ленинграде за «тунеядство» в марте 1964 года. Подсудимые чувствовали присутствие незнакомых друзей, которые собрались перед небольшим залом заседаний, куда пускали только родственников. Суровое наказание «преступников» вызвало волну протестов и прошений, поддержанных многими западными коммунистами. Молодой поэт Александр Гинзбург, который ранее уже отбыл наказание в исправительной колонии за создание в 1960 году первого подпольного литературного обозрения «Синтаксис», объединил выступления обвиняемых и их защитников в «Белую книгу». Она циркулировала в машинописных распечатках и издавалась за границей. Когда его осудили, другие заняли его место.
Скромных возможностей Самиздата, старой печатной машинки «Эрика», которая, по словам барда Александра Галича (также диссидента), не делает больше 4 копий, было достаточно для подрыва монополии государства на информацию. Эти средства обеспечивали широкий резонанс борьбе, которую начал в 1967 году великий мятежный писатель Александр Солженицын (ему тоже пытались заткнуть рот) против всесильного Союза писателей, инструмента государственной монополии на литературу.
В августе 1968 года, во время советской интервенции против «Пражской весны», состоялась первая попытка публичного выступления на Красной площади с участием Ларисы Богораз и поэтессы Натальи Горбаневской. Вступил в борьбу и академик Андрей Сахаров, «отец советской водородной бомбы». «Демократическое движение» повело борьбу за уважение к правам человека, в частности за свободу выступлений. Огонь разгорелся, и никакие репрессии уже не смогут его погасить.
Термин «диссидент», взятии из словаря истории религий, свидетельствует о замешательстве политической мысли, марксистской или любой другой, перед этим новым феноменом. Он родился благодаря ослаблению террора после смерти Сталина. Как и революционеры XIX века, диссиденты сегодняшнего (или вчерашнего?) дня составляют в беспредельной России незначительное меньшинство. Но этим и ограничивается сходство. Перед лицом всемогущего государства, абсолютного властелина экономической, социальной, юридической, культурной жизни и под наблюдением всеприсутствующей «госбезопасности» диссиденты кажутся гораздо менее опасными, чем их предшественники. Отказ от всех попыток конспирации, вооруженной борьбы, подпольных действий, кроме чтения и распространения запрещенных произведений, частично объясняет отсутствие политической программы, сравниваемой с программами их предшественников.
Это отсутствие политической программы одновременно свидетельствует о более глубоком различии между революционерами XIX и XX веков. Революционная мысль с прошлого столетия и до наших дней совпадает с мыслью о политической рациональности, которая была уничтожена в России официальным марксизмом.
Власти не из садистских побуждений пытались расправиться с диссидентством при помощи психиатрических больниц, в которые были помещены Галансков, Буковский, Плющ, Наталия Горбаневская и многие другие: совсем наоборот, это делалось с полным убеждением в собственной абсолютной правоте. В глазах молчавшего большинства, образованного всеприсутствующим официальным мышлением, диссидентство приравнивалось к простому и полному отказу от рациональности. Зато принуждение со стороны государства преподносится и добровольно воспринимается как благоразумие.
Практика заключения диссидентов в психиатрические больницы одновременно показывает, в чем состоит их истинная сила. Чтобы быть опасным, диссидентству не нужно ни оружия, ни программы, ни даже большого количества сторонников, - ему достаточно существовать, так как уже это ставит под сомнение правомерность однопартийной системы.
Признать оппозицию, даже теоретически, - значит ослабить эту правомерность, основанную на всеобщности, противоречащей разуму правды. Термин «отщепенец», возникший из образа отделенных от ствола щепок, часто используется как синоним слова «диссидент» и имеет сильный религиозный оттенок. Официальная логика сводит диссидентство к отщепенству и лишает его всякого права на политическое существование. Так как со времен Сталина простое физическое уничтожение диссидентства не использовалось, остается его устранение либо эмиграцией (сперва разрешенной евреям, как будто для содействия национальной интерпретации диссидента), либо при помощи психиатрических больниц.
Возвращение Сахарова, реабилитация таких покойных уже диссидентов, как Некрасов и Галич, шаг, сделанный навстречу Бродскому, Солженицыну и Синявскому, как будто свидетельствуют о том, что такие способы борьбы принадлежат прошлому и что советское общество, судя по заявлениям Горбачева, готово признать легальное существование оппозиции. Это будет концом диссидентства через переход от теократического (или идеократического, что в общем одно и то же) общества, обреченного на монолитность) к светскому и демократическому обществу, основой которого является плюрализм.
Мишель Окутурье. Диссиденты