Любимым сравнением Владимира Набокова, крупнейшего представителя русского зарубежья, было сравнение литературного творчества с шахматной игрой. В шахматах важно не только найти единственно верное решение, но и ввести противника в заблуждение, разработать систему обманчиво-сильных ходов, если хотите, слукавить.
Конечно, шахматы, да еще на таком высоком интеллектуальном уровне,— игра не для всех. Так и произведения Набокова рассчитаны на умного опытного читателя, способного уловить игру художественных образов, распутать цепь намеков, обойти языковые и стилистические «ловушки» автора. Читая некоторые страницы набоковской прозы, часто ловишь себя на мысли, что разгадываешь усложненный кроссворд, и на разгадку хитроумного замысла тратится немало времени и сил. Зато потом, когда интеллектуальные трудности позади, начинаешь понимать, что силы и время потрачены не зря: мир Набокова неповторим и его герои останутся в памяти навсегда.
Перу писателя принадлежат произведения как на русском, так и на английском языках. Наиболее известные из них — романы «Машенька», «Защита Лужина», «Камера обскура», «Дар», «Лолита», «Пнин». Кроме того, Набоков—автор переводов на английский язык «Евгения Онегина», «Слова о полку Игореве», исследований о Гоголе, лекции по русской литературе.
Поэтому не удивительно, что одна из центральных тем его творчества — тема России. Это та самая Россия, образ которой встает со страниц прозы Тургенева, Льва Толстого, Бунина. И в то же время, Россия другая, набоковская: образ-воспоминание, окрашенное горьким осознанием навсегда покинутой родины.
Роман «Машенька» (1926) в этом отношении особенно показателен. Главный герой, Лев Глебович Ганин, оказавшись на чужбине, вместе с родиной утратил и ощущение молодости, силы, уверенности в себе. Как и прочие эмигранты, он здесь, в Берлине, никому не нужен, да и ему не нужны ни переполненный пыльный пансион, ни его обитатели, такие же жалкие, растерянные существа, ни сам Берлин, чопорный, шумный и суетливый. Все чаще Ганин испытывает то гнетущее состояние, которое называется рассеянием воли. Тяжкая тоска настолько захватывает душу, что человек не в состоянии решить, что делать: «переменить ли положение тела, встать ли, чтобы пойти и вымыть руки, отворить ли окно..» У него нет сил, а главное, желания бороться за свое место под солнцем: кажется, что мутные сумерки, наполняя тело, претворяют «самую кровь в туман», и пресечь это «сумеречное наважденье» невозможно.
Описывая внутреннее состояние своего персонажа, Набоков как бы играет с ним, и с читателем. Нам до конца непонятно: то ли душевные переживания деформируют внешний мир, то ли, напротив, уродливая действительность омертвляет душу. Будто два кривых зеркала поставлены друг перед другом и их искаженные изображения взаимно удваиваются, утраиваются, удесятеряются в какой-то мрачной изломанной перспективе.
Однако совершенно неожиданно для себя Ганин узнает на фотографии жены соседа но пансиону девушку, которую некогда искренно любил. Это Машенька, с именем которой связаны для героя самые светлые воспоминания. И постепенно душа Ганина пробуждается: оживают в памяти комната в петербургском доме, загородная усадьба, три тополя, амбар с расписным окном, даже мельканье спиц велосипедного колеса. Словом, оживает Россия, еще не вступившая в полосу исторических катаклизмов, сохраняющая поэзию «дворянских гнезд» и теплоту родственных отношений. Прошлое настолько овладевает сознанием героя, что даже чужие, отталкивающие улицы Берлина кажутся ему теперь «широкими, как черные блестящие моря», а хмурое утро раскрашивается нежными розовыми красками. Образ Машеньки, возникший из ниоткуда—это, пишет Набоков, «знак, зов, вопрос, брошенный в небо», на который Ганин вдруг получил «самоцветный, восхитительный ответ».
Сделав все, чтобы помешать соседу встретить жену, придя на вокзал, Ганин в тот самый момент, когда поезд затормозил у перрона, почувствовал, что во встрече необходимости нет, что роман его кончился навсегда. Прекрасное женское лицо, всплывшее после многих лет житейского забвения, вновь ушло в небытие. Так и образ России, яркий в своей достоверности, остался лишь воспоминанием о прошлом, к которому нет возврата.
Роман «Защита Лужина» (1930)повествует о судьбе знаменитого шахматиста, давно и привычно гастролирующего по Европе. Русская тема снова выходит на первый план: петербургское детство, прогулки с гувернанткой по Невскому, загородный дом, девочка с яблоком в руках.. Но главный акцент сделан на описании внутреннего мира гениального человека, который несовместим с обывательским здравомыслием.
Бездуховность окружающих становится невыносимее оттого, что Лужин осознает в себе присутствие высшего творческого начала и одновременно свое бессилие повлиять на близких людей. Постепенно он утрачивает ощущение живой реальности, и уже не жизнь, а видимость жизни, как «густая клейкая масса», обволакивает его существо.
Черно-белое пространство шахматной доски заполняет душу героя, и ему кажется, что, участвуя в шахматном турнире, он готовит против чуждого ему мира грозную матовую атаку.
По сравнению с «Машенькой» роман «Защита Лужина» — более сложное по форме произведение. Писатель более активно вступает в интеллектуальную игру с читателем, и теперь эта игра острее, парадоксальнее, трагичнее. Отсюда открытость финала. Лужин как будто совершает самоубийство: высаживает окно, вылезает наружу, ухватывается за подоконник, разжимает пальцы. «Александр Иванович, Александр Иванович!»—заревело несколько голосов. «Но никакого Александра Ивановича не было».
А что же было? «Гений всегда странен»,— говорил Набоков. В «Защите Лужина» странность доведена до предела. Не случайно, читая роман, мы ощущаем в нем не только классическую прозрачность описаний Тургенева или Бунина, но и фантасмагорию Гоголя, едкую иронию Чехова.
Владимир Набоков много вобрал в себя от западноевропейской и, главным образом, американской культуры. Но корни его, бесспорно, русские, российские. Свою литературную родословную —от Пушкина до Чехова — Набоков всегда помнил и ценил.
В. Набоков «Машенька»
В. Набоков. «Защита Лужина