Тема "литературных" взаимоотношений А. Пушкина и И. Бродского часто поднимается в современной критике. В работах ученых и публицистов ставится вопрос прежде всего о преемственности творчества Бродского, о его тесной связи со знаменитым предшественником или отсутствии таковой.
Мнения на этот счет разные. Одни литературоведы ругают "русскоязычного" поэта Бродского, считая, что его поэзия вообще не имеет никакого отношения к русской словесности. Отсюда вытекающее суждение о том, что сама попытка сравнения Бродского с "солнцем русской поэзии" - самое страшное кощунство и чуть ли не святотатство. Другие называют поэта "Пушкиным ХХ века" и прочат ему славу в будущем, которая затмит достижения его старшего "коллеги по цеху". Эту бурную полемику мы рассматривать не будем и ни к одной из спорящих сторон не примкнем, а согласимся со словами Льва Лосева о "непрекращающемся диалоге", который ведет Бродский с Пушкиным "то в сюжете, то в подтексте стихотворений". Особенности этого "непрекращающегося диалога" и попробуем проанализировать на примере поэмы И. Бродского "Двадцать сонетов к Марии Стюарт", а именно на шестом ее сонете.
Прежде, чем приступить непосредственно к анализу, следует рассказать немного обо всей поэме. Лирический герой Бродского, прогуливаясь по Люксембургскому парку в Париже, обращает внимание на одну из каменных статуй. Это изображение шотландской королевы Марии Стюарт. Сонм воспоминаний, мыслей и чувств просыпается в поэте при созерцании "анфаса и матовых плеч" каменной дамы. Обрывками впечатлений прошлого, слухами об этой исторической личности и просто собственными философскими размышлениями он спешит поделиться со статуей, ибо лучшего слушателя не найти. Шестой сонет - это своеобразное признание в любви каменному изображению Марии Стюарт. На первый взгляд так и кажется. Но все не так просто. Из текста сонетов видно, что адресат душевных излияний поэта – не реальная историческая личность, а образ некой Мари, зачем-то ему нужный. Это образ близкого поэту человека, женщины, которую он когда–то любил (или все еще любит?).
Конечно, можно сделать отсылки к биографии автора, вспомнить Марианну Басманову, реальную женщину, возлюбленную Бродского, которой посвящены многие его лирические шедевры. Но в рамках отдельно взятого "Шестого сонета" мы вряд ли имеем на это право. Поэтому далее будем образ прекрасного адресата считать размытым и называть героиню "красавицей", как делает это сам автор в "Четвертом сонете":
Красавица, которую я позже
Любил сильней, чем Босуэлла – ты,
С тобой имела общие черты…
Итак, "Шестой сонет". Надо сказать, что в данном случае мы имеем дело с таким литературным явлением, как реминисценция. По толковому словарю Ожегова реминисценция - "отголосок, отражение влияния чьего-нибудь творчества в художественном произведении". Вообще в поэзии реминисценции довольно редкое явление, чаще встречаются интерпретации, подражания и пародии. Данный сонет Бродского на первый взгляд и выглядит как пародия. Уж больно налицо отсылки к тексту оригинала, иронические замечания. Но задача пародии - насмешка (помягче - усмешка, при так называемой дружеской пародии) над мыслями, чувствами, тематикой, манерой, поэтикой того, кто или что пародируется, для чего присущие ему особенности гипертрофируются, подчёркиваются их чем-то смешные стороны. У Бродского нет ни такой задачи, ни соответствующих приёмов; хотя некий комический эффект его реминисценция производит. Для реминисценции необходимо либо нацеливаться на очень начитанную публику, либо использовать известный текст, знакомый каждому. Для признания в любви лучшего материала-основы, чем пушкинское "Я вас любил…" не найти. Это произведение - не только образец творчества великого классика, но и для восприятия русского читателя наполненный неким особым, сакральным, смыслом. Но Бродский, используя стихотворение Пушкина, конечно, не идет у него на поводу: он вышивает по пушкинской канве, но своими собственными нитками, иногда совпадая с ним, иногда полемизируя. Воспринятое Бродским пушкинское слово, пройдя через горнило его собственных представлений и поэтики, откликается новым звучанием, наполняется новым смыслом. Так что можно говорить не просто о перекличках, но об апелляции Бродского к Пушкину и своеобразной реакции на него. Отражение новых смысловых пластов заметно на всех языковых уровнях поэтического текста.
Стихотворение Пушкина состоит из восьми строк. У Бродского - это сонет, и, как и положено сонету, в его составе – 14 строк. Получается, что целых 6 строк – это свободное пространство, принадлежащее только Бродскому и выходящее за рамки пушкинского "Я вас любил". У Бродского нет классической разбивки на октет и два терцета, принятой для сонета, и рифмовка строк – совсем не традиционная. Собственно, сонетная форма здесь расшатана до предела. Несмотря на слова автора в "Первом сонете" о "классической картечи", лексику тоже не назовешь традиционно сонетной. Нацеленности на какой-либо определенный стиль речи у Бродского нет, для него главное – ясность выражения мысли, а какими средствами языка она будет достигнута – значения не имеет. Вот потому "Шестой сонет" и наполнен несколько "сниженной" лексикой. Так, поэт допускает употребление таких разговорных единиц и оборотов, как "сверлит мои мозги", "разлетелось к черту на куски", "в который вдарить", "пломбы в пасти"; и умело вставляет, где надо, словосочетания, ставшие определенными романтическими штампами: "дай вам Бог", "сей жар в крови", что звучит весьма высокопарно. С помощью такого лексического "винегрета" достигается определенный эффект: читатель сбит с толку и отвлечен от главной сути повествования, от истинной авторской позиции.
Интонация тоже совсем не сонетовская. Для автора классического сонета то, о чем он пишет, - очень серьезно, он буквально изливает свою душу в стихах (достаточно вспомнить сонеты Шекспира). Относительно "Шестого сонета" Бродского складывается впечатление, что он просто потешается и иронизирует. По большому счету так и есть. Но ирония и насмешка направлены совсем не на Пушкина и его произведение, как это было бы в пародии, а на себя самого. Если копнуть глубже, то выходит, что нарочитая самоирония – попытка скрыть нечто серьезное, важное и по-настоящему ценное. Давайте разберемся. Лирический герой Пушкина адресует свое стихотворение женщине, к которой он когда-то испытывал нежные чувства: пушкинское "я вас любил" довольно однозначно говорит о прошлом. Осталось тепло, благодарность; о "боли" речи нет – так почему же не пожелать счастья хорошему человеку, которого ты уже внутренне от себя отпустил? Пушкин желает. Бродский же – напротив! - почти нахально заявляет, что Бог подобного сильного чувства со стороны мужчины "красавице" "не даст!", т.е. нет человека, способного любить ее сильнее. Интересно, что именно с этого момента наибольшего эмоционального напряжения и начинаются 6 строк непосредственно самого Бродского, с Пушкиным уже никак не связанные. Такое ощущение, что поэта просто "прорвало": лавина страсти, возмущения, скрытых упреков и едкой самоиронии рвется на бумагу. Но напряжением, конечно, отмечены не только эти строки. Признание Бродского вообще гораздо эмоциональней и драматичней, чем у Пушкина. Это у Бродского заходит речь о "боли", он рассуждает о самоубийстве:
Я застрелиться пробовал, но сложно
с оружием. И далее, виски:
в который вдарить?
То есть мысли о смерть налицо, пусть и поданные в шутовском тоне. Несмотря на страстность и бурные эмоции, признание Бродского все таки очень материально, "овеществлено", "заземлено". Если у Пушкина говорится о душе, в которой любовь, "быть может", "угасла не совсем", то Бродского больше волнует не душа. Его любовь навязчиво "сверлит мозги". Пушкинское послание – лиричное, трогательное, одухотворенное; Бродский же – напротив – намеренно выводит чувства в область телесного, осязаемого, плотского. Очень показательны в этом смысле последние строки:
… сей жар в крови, ширококостный хруст,
Чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
Коснуться - "бюст" зачеркиваю уст!
Достигается даже определенный комический эффект. Это происходит из-за несоответствия поэтики Бродского классической, его изображения объекта любви – классическому образу возлюбленной. Там, где классические воздыхатели мечтали коснуться "уст" возлюбленной, лирический герой Бродского – "бюста"; где у них трепетало сердце, и болела душа - у Бродского – от страсти "плавятся пломбы".
Но вся эта шутовская бравада, все эти витиеватые иронические нагромождения созданы лишь для того, чтобы скрыть ранимую, тонкую душу искренне любящего и страдающего. Бродский (лирический герой у Бродского это все равно в конечном счете автор) посмеется над собой сам: над одиночеством, разлукой, несложившимся.… А читателю не позволит.
Литература
Иосиф Бродский и мир. Метафизика, античность, современность. СПб., изд. журнала "Звезда", 2000.
Людмила Штерн. Бродский: Ося, Иосиф, Joseph. М., изд. "Независимая газета", 2001.
И.С. Скоропанова. Русская постмодернистическая литература. М., изд. "Флинта", изд. "Наука", 2002.
Русская литература ХХ века. 11 класс. Часть вторая. М., изд. "Дрофа",1997.
Меркин. Русская литература ХХ века. Часть вторая. М., 1995.
А. Штоль. "Двадцать сонетов к Марии Стюарт". Попытка комментария.
А.А. Фокин. К вопросу о поэтической реинтерпритации.
А. Жолковский. Text counter Text.
Игорь Лощинов. Из заметок о пушкинских реминисценциях в русской поэзии ХХ века.
И. Бродский. Новые стансы к Августе. СПб., Пушкинский фонд, 2000.