Проникнутый с юношеских лет чувством глубокой ненависти к миру угнетателей и эксплуататоров, отразивший свои революционные взгляды уже в ранних дореволюционных произведениях —„Облако в штанах", „Война и мир" и др., — Маяковский с первого же дня Великой Октябрьской социалистической революции становится ее мужественным солдатом. « 'Матросы и красногвардейцы шли на штурм Зимнего дворца, распевая частушку Маяковского: „Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!”

В 1919 году Маяковский начинает работать в РОСТА (Российское телеграфное агентство). Это яркая страница в жизни и творчестве Владимира Владимировича. Наряду с созданием многих стихотворений, поэм и пьес, он вместе с коллективом работников делал „Окна сатиры РОСТА", которые представляли собой агитационные плакаты с подписями к ним.

На первых порах „Окна РОСТА" вывешивались в витринах магазинов и на вокзалах, в агитационных пунктах и в других местах, где собирался народ. С приходом Маяковского в РОСТА „Окна" получили большую политическую, агитационную и художественную целеустремленность.

Сам Маяковский об этом периоде своей деятельности вспоминал так:

„Первые окна сатиры делались в одном экземпляре и вывешивались в немедленно обступаемых народом витринах и окнах пустующих магазинов, дальнейшие размножались трафаретом, иногда до ста—ста пятидесяти экземпляров, расходившихся по окнам агитпунктов... Диапазон тем огромен: агитация за Коминтерн и за сбор грибов для голодающих, борьба с Врангелем и с тифозной вошью, плакаты о сохранении старых газет и об электрификации... Плакатов не менее трех тысяч двухсот. Подписей — второе собрание сочинений".

Стихи Маяковского гремели над страною в грозные годы гражданской войны:

„Шумел Колчак, что пароход. Шалишь, верховный. Задний ход."

„Японцы, всуе белых учите,— ярмо микадо нам не всучите."

„Мчит Пилсудский, пыль столбом, звон идет от мар­ша... Разобьется глупым лбом об коммуну маршал."

Десятки и сотни подобных двустиший и четверостиший, метких острот, призывных, проникнутых революционным пафосом, рифмованных лозунгов, будили, ободряли, вселяли уверенность в победе.

Крымская тематика вступает в творчество В. В. Маяковского с 1920 года.

...Разгар гражданской войны. Иностранные захватчики и белобандиты ведут ожесточенную борьбу против Советской республики. Вслед за разгромленными Деникиным и Юденичем поднимается Врангель, собравший остатки деникинских войск. На западе по приказу Антанты бросила свои силы на Советскую страну Польша...

Маяковский направляет свое оружие против нового врага—Врангеля, окопавшегося в Крыму и начавшего оттуда наступление.

Добить Врангеля! Врангель еще жив, добей его без пощады!— такова партийная директива, которая внедрялась в сознание миллионов и которой служило поэтическое слово Маяковского.

Широко популярный в народе рассказ о том, „Как кума про Врангеля толковала без всякого ума",— только частица написанного в те дни Мая­ковским на тему борьбы с белогвардейщиной. Вот краткий перечень названий этих стихов: „Кажется, небольшая вещь камень", „Праздновать— способы разные, как мы праздник отпразднуем", „Врангель, «Врангель, где ты был?", „Антанта признавала", „Крестьянин, так встречай Врангеля!", „Была у Врангеля добрая тетя", „Третья", „У Врангеля—буржуя все в распоряжении", „Ты не пошел на фронт бить барона?" „Последняя страничка гражданской войны" и многие, многие другие.

В большинстве случаев каждая из этих работ связывалась с агитационными плакатами.

Крымские стихи Маяковского периода гражданской войны обращены не только к фронту, но и к врангелевскому тылу, где вновь на шее трудящихся уселись заводчики, помещики и кулаки.

О крымских стихах и плакатах Маяковского, многие из которых делались с „телеграфной, пулеметной быстротой", можно сказать словами самого поэта: „Это не только стихи... это — прото­кольная запись труднейшего трехлетия революционной борьбы, переданная пятнами красок и звоном лозунгов".

„Грозный смех" Маяковского разил врагов рево­люции, его стихи вдохновляли красноармейцев на * фронте, бодрили уставших, клеймили трусов и маловеров. Его слово гремело не только над Советской республикой, оно перекатывалось через линию фронта и снарядом врывалось во вражеский стан.

Белогвардейская крымская печать злобно шипела на Маяковского, как на поэта революции. Ялтинский „Южный курьер" в № 82 за 31 августа 1920 года, в связи с выступлениями в Ялте реакционного поэта С. Клычкова, писал, снисходительно похлопывая по плечу Есенина и Клюева: „Утверждение С. Клычкова, будто Клюев и Есенин — не барды советского строя и Октябрьской революции, вряд ли можно оспаривать, ибо до Маяковского в этом смысле поэты-крестьяне не допрыгнули".

После гражданской войны В. В. Маяковский не раз возвращается к теме борьбы за освобождение Крыма. Это, прежде всего, многие страницы поэмы „Хорошо!",- написанной в 1927 году к десятилетию Октября.

Героическая борьба за освобождение Крыма нашла яркое отражение в творчестве великого поэта социалистической революции, поэта, „революцией мобилизованного и призванного" для борьбы за радостное настоящее и еще более светлое будущее советского народа.

В многообразной творческой работе Маяковского большое место занимали его поездки по Советскому Союзу и за границу. Поездки эти были подлинными творческими командировками поэта. — Мне необходимо ездить,— говорил он,—общение с живыми вещами почти заменяет мне чтение книг. („Мое открытие Америки").

Друг Владимира Владимировича" поэт орденоносец Николай Асеев вспоминает: „Особенность дарования Маяковского и, быть может, один из коренных признаков массовости его творчества состояли в том, что ему не только не мешали, а, наоборот, помогали, являлись необходимыми и неотъемлемыми от работы — шум окружавшей его жизни, уличное движение, вся пестрота впечатлений, которые не оставались посторонними процессу его творчества".

В многочисленных поездках Маяковский собирал массу разнородного материала, еще в большей степени окунался в ту „пестроту впечатлений", которая была так необходима для его творчества. Разъезжая, сталкиваясь с людьми и общественными явлениями, он осязал и перерабатывал в стих многое из того, что до тех пор было ему известно, зачастую лишь по наслышке.

„Отбившись, мы ездим по странам по всем",— заявляет Маяковский в одном из стихотворений 1928 года. Об этом же — в „Разговоре с фининспек­тором":

И тянет

меня

в холода и в зной.

Бросаюсь,

опутан

в авансы и в займы я.

Гражданин,

учтите билет проездной!

— Поэзия

— вся!—

езда в незнаемое.

Громадное значение придавал Владимир Владимирович своим публичным выступлениям во время поездок. Постоянное общение с многотысячной аудиторией отличало в нем подлинного поэтического трибуна революции.

….Продолжаю прерванную традицию трубадуров и менестрелей. Езжу по городам и читаю. Новочеркасск, Винница, Харьков, Париж, Ростов, Тиф­лис, Берлин, Казань, Свердловск, Тула, Прага, Ленинград, Москва, Воронеж, Ялта, Евпатория, Вятка, и т. д., и т. д., и т. д.

В этом беглом перечне городов мы встречаем и крымские города — Ялту, Евпаторию. Путешествовать начал Маяковский с первых лет своей поэтической деятельности. Крым он посетил впервые в декабре 1913 года, во время „турнэ футуристов" по России. В поездке этой участвовали Владимир Маяковский, Давид Бурлюк, Василий Каменский. В Крыму Маяковский и его друзья выступали тогда в Симферополе, в Керчи и Севастополе. В творчестве Маяковского эта первая поездка в Крым следа не оставила.

В Советский Крым Владимир Владимирович приехал первый раз в 1924 году, а в 1926—1929 гг. бывал здесь каждое лето. Поездки в Крым Владимир Владимирович предпринимал, главным образом, ради отдыха, но отдых этот бывал весьма относительным. „Маяковский, выезжая отдыхать на юг, менял там свой режим—подолгу лежал на солнце, вел размеренную жизнь, но для головы, для мозга он режима не менял. Он продолжал работать, продолжал обдумывать свои новые произведения. И даже нередко выступал перед публикой с чтением своих стихов. Это был, конечно, не отдых",— пишет М. Зощенко.

Приезжая в Крым, Маяковский живо интересовался жизнью нашей республики, знакомился с местными литераторами и журналистами. Между прочим, одно из стихотворений Маяковского о загранице, написанное в результате поездки в Америку в 1925 году, а именно „Тропики", было впервые опубликовано в газете „Красный Крым".

Проездом, например, через Симферополь Владимир Владимирович посещал редакцию „ Красного Крыма", беседовал с редакционными работниками, делился с начинающими литераторами своим писательским опытом, давал советы. То же бывало и в других городах Крыма.

Пишущему эти строки известно много случаев, да крымские литераторы обращались к Владимиру Владимировичу и получали от него ценнейшие указания и критические замечания.

В результате крымских поездок Маяковского среди его произведений начали время от времени появляться и стихи на крымские темы. Непосредственно посвящены Крыму следующие произведения: „Севастополь — Ялта", „Ялта — Севастополь", „Чудеса", „Крым" („И глупо звать его „Красная Ницца" ..), „Крым" („Хожу, гляжу...") ,,Земля наша обильна", „Польза землетрясений", „Евпатория", „Канцелярские привычки", „Небесный чердак".

В других стихах крымская тематика затрагивается частично, в связи с какой-либо другой основной темой. К числу этих стихов относятся ,,Еврей", „Славянский вопрос-то решается просто" и другие.

Кроме того, следует иметь в виду и те произведения, которые хотя и не имеют прямого отноше­ния к крымской тематике, но в Крыму создавались или заканчивались поэтом.

В 1924 году Маяковский, будучи в Крыму, продолжал работу над поэмой „Владимир Ильич Ленин". Последние разделы поэмы „Хорошо!", ее заключительные главы были написаны им летом 1927 года в Крыму и из Ялты были отправлены в Госиздат. Из двух разделов, которыми заканчивается поэма, последний—„Я земной шар чуть не весь обошел"— был написан в Ялте; здесь же Маяковский и выступил впервые с его чтением.

Во время одного из приездов в Ялту Маяковский написал известное стихотворение „Товарищу Нетте—пароходу и человеку". Посвящено оно па­мяти советского дипкурьера Теодора Нетте, убитого белобандитами за границей. Именем Нетте назван один из пароходов Черноморского флота. Стихотворение написано под свежим впечатлением встречи с пароходом „Нетте" в Одесском порту, откуда Маяковский направился в Крым. Стихотворение „Товарищу Нетте — пароходу и человеку" — ярчайший образец публицистической лирики.

Перейдем теперь к стихам, написанным непосред­ственно на крымские темы. Как и во всем творчестве поэта, мы видим в них органическую слитность лирики с публицистикой, пример лирики обще­ственной.

Лирически воспринимает поэт пейзажи, цветы, горы, море, все богатства крымской природы.

Я езжу

по Южному

берегу Крыма —

не Крым,

а копия

древнего рая.

Какая фауна,

флора

и климат!

Пою,

восторгаясь

и озирая.

(„Земля наша обильна". Том IX, стр. 385)

Хожу,

гляжу в окно ли я,— ,

цветы

да небо синее,

то в нос тебе

магнолия,

то в глаз тебе

глициния.

(.Крым". Том VIII, стр. 251).

Крымские стихи Маяковского проникнуты чувством гордости за Советский Крым, ставший местом отдыха и лечения сотен тысяч трудящихся.

Маяковский никогда не отмахивается от личных тем, личных хотя бы и в узком смысле этого слова. Он писал: „В этой теме, и личной и мелкой, перепетой не раз и не пять, я кружил поэтической белкой и хочу кружиться опять". („Из поэмы „Про это").

Но поэт всегда восставал против того, чтобы под флагом личной лирики уводить поэзию от общего дела социализма. Яростно борясь против тех, кто пытался дискредитировать политическую поэзию, Маяковский бросал в лицо „чистых лириков" про­никновенные слова:

Я буду писать

и про то

и про это,

но нынче

не время

любовных ляс.

Я всю свою

звонкую силу поэта

тебе отдаю,

атакующий класс.

(Том VI, стр. 32).

Голос Маяковского в его политической поэзии звучал так же лирически, так же свежо и непосредственно, с такой же глубокой внутренней силой, как и в его произведениях, навеянных личными переживаниями.

Мне б хотелось

про Октябрь сказать

не в колокол названивая,

не словами,

украшающими

тепленький уют,—

дать бы

революции

такие же названия,

как любимым

в первый день дают!

(„Не юбилейте". Том VIII, стр. 117).

В творчестве Маяковского личное и общественное сливалось воедино. Мотивы личных переживаний сочетались у него с глубочайшей любовью к социалистической родине, к Октябрьской революции.

Могучий поэтический талант придавал неповторимую выразительность его стихам, которые, независимо от того, „про то" они или „про это", с одинаковой любовью и благодарностью принимают советские люди.

Во вступлении к поэме „Во весь голос" Маяковский писал": „Я ассенизатор и водовоз, революцией мобилизованный и призванный". Для того, чтобы наступило наше Сегодня, когда жить стало лучше, жить стало веселее, для того, чтобы в грядущем „коммунистическом далеке" потомки людей Октября могли спокойно посвящать свой досуг радостям жизни и красотам природы,—для всего этого поэт считал своим долгом расчищать оружием слова дорогу в Сегодня и Завтра. Обращаясь к потомкам, Маяковский говорил: „для вас, которые здоровы и ловки, поэт вылизывал чахоткины плевки".

И в Крыму поэт встречал немало остатков проклятого прошлого, которое мешает идти вперед, притупляет ненависть к классовому врагу, усы­пляет перед лицом военной угрозы. Поэтому он напоминает о враге, призывает к укреплению обо­ронной мощи. Поэтому наряду восторженными строками о красотах природы Крыма—агитация за благоустройство курортов, бичевание грязи и непорядков.

Огромное

синее

Черное море,

часы

и дни

берегами едем,

слезай,

освежайся,

ездой уморен.

Простите, товарищ,

купаться негде:

окурки

с бутылками...

(Том IX, стр. 385).

Свою поэзию Маяковский подчиняет задачам борьбы за лучшее будущее, за светлую, чистую жизнь. По его собственному выражению он впрягал свою музу „в воз повседневности".

Не осталось вне поля зрения Маяковского и землеустройство трудящихся евреев в Крымской республике. В 1926 году он участвовал в составлении киносценария „Евреи на земле". Фильм был заснят на землях, отведенных в Крыму для евреев-переселенцев. Большинство надписей к кадрам этого фильма принадлежит В. В. Маяковскому.

В стихотворении „Жид", проникнутом страстной ненавистью к антисемитизму и антисемитам, Маяковский призывает выплюнуть слово „жид" вместе с матерщиной и бранью. Здесь же поэт говорит о жизни и работе евреев-переселенцев в Крыму'.

Еврея не видел?

В Крым!

К нему!

Камень обшарпай ногами!

Трудом упорным

еврей

в Крыму

возделывает

почву-камень.

(Том IX, стр. 220).

Маяковский, будучи в Праге в 1927 году, выступал перед многочисленной аудиторией. Буржуазная печать, в том числе орган Крамаржа „Народ", начала бешеную кампанию против талантливейшего советского поэта. Работник отдела печати советского полпредства в Праге Якобсон сообщал впоследствии Маяковскому, что газета „Народ" требовала решительных мер к недопущению в Чехо —Словакию „иностранных коммунистических провокаторов".

Вот какой злобный отклик находили в буржуазной среде поездки Маяковского и его выступления за границей, где он чувствовал и вел себя как подлинный полпред советской поэзии, как гражданин Советского Союза, высоко несущий это почетное звание.

Стихи Маяковского о Крамарже и его крымской (когда-то!) даче еще раз напоминают советскому читателю, что вчерашние хозяева крымских дворцов и поместий, выброшенные вон за пределы нашей родины, мечтают вкупе с империалистическими заправилами о новой интервенции.

Ухом

к земле,

пограничник, приникни—

шпора

еще

не звенит на Деникине?

Врангель

теперь

в компании ангельей.

Новых

накупит

Англия Врангелей.

(„Готовься". Том IX, стр. 234—235)

Владимир Владимирович придавал самое серьезное значение выступлениям перед слушателями с чтением своих произведений. Выступления сопровождались разговорами с аудиторией. Они были для поэта отличной проверкой правильности его творческого пути, лучшим ответом на враждебные выкрики вроде того, что „вас не понимают рабочие и крестьяне."

Сквозь годы борьбы и стройки поэт видел контуры нашего со­циалистического Сегодня. В его восклицании, повторяемом нами сейчас, — реальная и радостная уверенность, что будущее сулит еще более пышный расцвет нашей социалистической родины и одного из живописнейших ее уголков—„райского крымского края".

ЕВПАТОРИЯ

Клуб „Первое мая". Открытая площадка заполнена целиком, обладателям входных билетов некуда втиснуться. Курортная аудитория настроена шумно и весело. Маяковский в ударе.

— Евпатория — это вещь! Нравится.

На другой день по просьбе Курортного управления Маяковский выступает в санатории „Таласса" для костно-туберкулезных.

Эстрадой служила терраса главного корпуса. Перед ней расположились больные. Наиболее тяжелых вынесли на кроватях. Других вывели под руки и уложили на шезлонгах. Весь медицинский персонал налицо. Всего собралось около 400 человек.

Маяковский, выйдя на импровизированную эстраду, несколько смутился. Хотя он и знал, перед кем ему предстоит выступать, на несколько секунд он задумался над тем, с чего начать и как овладеть вниманием необычных слушателей. Он начал особенно громко:

— Товарищи! Долго я вас томить не буду. Расскажу вам в двух словах о моем путешествии в Америку, а потом прочту несколько самых лучших стихов.

В его голосе и улыбке, с которой он произнес „самых лучших" было что-то такое хорошее и ободряющее, что по аудитории прокатился смех и раздались аплодисменты и одобрительные возгласы. Он сразу расположил к себе больных.

Одним из самых своих лучших стихотворений он считал «Сергею Есенину". Он прочел его и здесь. После слов

Надо

жизнь

сначала переделать,

переделав —

можно воспевать —

он на секунду остановился. Этого никто не заметил. Но он по­нял, что следующие строки:

Это время —

трудновато для пера:

но скажите,

вы,

калеки и калекши,

где,

когда,

какой великий выбирал

путь,

чтобы протоптанней

и легше?

могли бы обидеть больных, напомнить им об их несчастии или перебить их внимание. Поэтому он полностью пропустил их.

Выступление длилось часа полтора без перерыва. Больные проводили поэта как близкого человека.