Министерство науки и образования Украины

Днепропетровский Национальный Университет

Реферат

по дисциплине: «Зарубежная литература»

на тему: «Штюрмерский период творчества Ф. Шиллера. Драма «Коварство и любовь»

Выполнил: студент

заочного отделения

английский язык и

литература

Мельник Р.П.

Проверил: Максютенко

г. Днепропетровск

2003 г.

План

Введение

I. Фридрих Шиллер периода «Бури и натиска».

II. Бунтарский характер и жанровое новаторство в ранней драматургии Ф. Шиллера «Коварство и любовь».

Заключение.

Список использованной литературы.

Введение

Немецкая литература эпохи Просвещения развивалась в исклю­чительно сложных и трудных условиях. Германия и в XVIII столетии продолжала оставаться страной феодальной, экономически и полити­чески отсталой, раздробленной. Лишь с середины столетия, а более интенсивно с 1770-х годов, в связи с экономическим и общественным подъемом и активным политическим и культурным воздействием извне, шедшим, в частности, из Франции и Англии, возникают условия для «ускоренного» развития литературы. В творчестве выдающихся писателей и мыслителей – Винкельмана и Лессинга, Гердера, Гёте и Шиллера, а также их соратников – искус­ство и эстетическая теория Просвещения достигают расцвета.

Великие деятели немецкого Просвещения были глашатаями прогрессивных идей, ставившими в своих произведениях насущные во­просы своего времени, ратовавшими за национальное объединение страны и социальное обновление.

Усиление буржуазных отношений вызывает кризис просветитель­ской идеологии, ощутимые признаки которого обозначаются уже с начала 1770-х годов. На литературной арене утверждается сентимен­тализм как реакция на абстрактность и рассудочность классицизма и как выражение живого интереса к нуждам и чаяниям «третьего сословия», сочувствия к простым людям – не только к «слугам», но и к угнетенным вообще.

Тенденциями сентиментализма была пронизана литература дви­жения «Бури и натиска», расцвет которой падает на 1770-е – начало 1780-х годов. Под воздействием европейского сентиментализма. Наследуя лучшие традиции Лессинга и сентименталь­ной поэзии Клопштока писатели движения «Бури и натиска» явились наиболее характерными выразителями той оппозиционности, которая соответствовала как состоянию, так и определенным формам развития немецкой идеологии своей эпохи.

Немецкая классическая философия этих лет оказала огромное воз­действие на развитие литературы. Идеалистическая в своей основе, фи­лософия развивалась исключительно сложными путями.

И все же штюрмерство, подобно европейскому сентиментализму, не было течением единым как по социально-политическим и теорети­ческим принципам, так и по творческим установкам. Гердер, Гёте, Шиллер и их соратники поистине выражали «дух протеста». Их критицизм связан с дальнейшим развитием реализ­ма в немецкой литературе, а идеал сильного человека, цельной лич­ности, богатство ее духовного мира определены стремлением выра­зить принципы свободы.

Процесс развития идеологии и искусства «Бури и натиска» был интенсивным и сложным. В штюрмерском движении явно обозначаются два этапа, связанные с началом общественно-литературной деятельно­сти более старшего поколения поэтов во главе с Гердером и Гёте (пер­вая половина 1770-х годов) и младшего поколения, в среде которого ведущая роль принадлежала Шиллеру (конец 70-х – начало 80-х годов).

I. Фридрих Шиллер периода «Бури и натиска»

Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер родился в семье бедного воен­ного фельдшера в Марбахе-на-Неккаре, в Швабии.

Детство и ранние юношеские годы будущего писателя прошли в мещанской обстановке. Удовлетворение давали лишь занятия в латинской школе. Влияние матери и первого учителя пастора Мозера шло в двух направлениях: они научили мальчика любить поэзию, но и пытались привить ему религиозные взгляды. В 1773 г. по гер­цогскому приказу Шиллер был определен в военную так называемую «Карлову школу». В школе господствовали деспотизм и во­енная муштра, поддерживались сословные различия, процветали шпио­наж, низкопоклонство. Естественно, что молодому поэту, еще в школь­ные годы задумавшему тираноборческую драму «Разбойники», прихо­дилось скрывать свои «опасные» мысли.

Общественно-эстетические принципы в духе идей штюрмерства на­чали складываться у Шиллера еще в годы пребывания в Карловой шко­ле. Социальной основой их было несогласие с крепостническим режи­мом, искренняя вера в возможности республиканского образа правле­ния. Как и в «Разбойниках», эти тенденции проявились в юношеской сентиментальной поэзии Шиллера, собранной в «Антологии на 1782 год», где кроме Шиллера были представлены некоторые поэты «швабской группы». В «Антологию» были включены стихи любовные, меланхолические и стихи, исполненные гражданского пафоса, выражавшие солидарность с деятелями общественного прогресса или изобличавшие пороки сановных особ, тиранию.

Наиболее полно черты радикального просветительства и социаль­ный протест были выражены в трех юношеских сентиментально-роман­тических прозаических пьесах Шиллера – «Разбойники» (1780), «За­говор Фиеско в Генуе» (1783) и «Коварство и любовь» (1784).

Интенсивная работа Шиллера над трагедией «Разбойники» нача­лась после того, как он прочел в 1777 г. рассказ Д. Шубарта «К исто­рии человеческого сердца», где был описан эпизод, типичный в условиях феодальной системы. История двух братьев, сыновей одного дворянина, отражала определенный социальный конфликт.

Шиллер совершенно оригинально разработал тему разбойников, по­казал их объективно поставленными вне закона. Глубже разрешены психологические проблемы. Более сложны у Шиллера и социальные характеристики и обобщения.

Как типичный штюрмер, Шиллер отказался от стихотворной формы драмы (обязательной у классицистов), герои его говорят простым раз­говорным языком, с богатыми образными оттенками диалектной речи. Нередко в их речи встречаются грубые обороты. Место действия «Разбойников» меняется почти в каждой из пятнадцати сцен. Достаточно велик и временной охват дей­ствия – около двух лет бурной эпохи Семилетней войны. Основные ге­рои драмы – представители деклассированных элементов – разбой­ники, массы плебейства и бюргерства. В духе эстетики «Бури и натис­ка» автор выделяет образ выдающегося героя-одиночки. Таким «бурным гением» в драме и выступает Карл Моор. Сила «Разбойников» состояла в ярком изобличении пороков фео­дального строя – разврата, подлости, продажности. Наиболее ценно в трагедии «живописание человеческих характеров» из мира жес­токости и лицемерия.

Тема духовной несостоятельности бунтаря-одиночки, гибели его де­ла в результате торжества в человеке эгоистического начала разрабо­тана Шиллером в его следующей «республиканской трагедии». Истори­ческая концепция «Заговора Фиеско» выдержана в духе просветитель­ских учений о том, что факты реальной действительности являются ил­люстрацией неразумности феодальных отношений, что эти факты дока­зывают необходимость их разрушения и построения нового «царства разума».

Сюжетом для драмы послужили события политического заговора графа Фиеско в Генуе в 1547 г. Свергнув власть иноземцев (французов), генуэзцы восстановили республиканский строй, но не обрели свободы, так как власть в стране фактически захватил племянник дожа – наг­лый, высокомерный и деспотичный Джанеттино. Общее недовольство и заговор против него возглавил юный честолюбивый вельможа Джованни Луиджи Фиеско. В авторском предисловии к драме Шиллер говорит о своих попыт­ках действия героев «согласовать с природой», подчинить законам не­обходимости. Главное в этом процессе драматург связывал в харак­тере персонажей не с политикой, а с чувством, поскольку «политический герой» может, как казалось Шиллеру, всецело отрешиться от своих «че­ловеческих черт», себя же драматург считал «знатоком сердца».

Трагедия «Коварство и любовь» явилась вершиной раз­вития штюрмерской драматургии Шиллера. «Бюргерская трагедия» пер­воначально была задумана как бытовая пьеса, в которой должны найти разрешение проблемы семьи. Однако в процессе работы драматург об­наружил, что вопрос о положении бюргерства и сословные отношения, рассматривавшиеся им в плане семейно-бытовом, на деле представ­ляли острый общественно-политический интерес.

Быт и нравы современной Германии в трагедии Шиллера нарисо­ваны очень точно и ярко, их драматург изучал непосредственно, об­щаясь с людьми из разных сословий. С драматургией Лессинга автора «Коварства и любви» связывало резкое противопоставление бюргерско­го сословия аристократии, критика феодально-абсолютистского обще­ства. Но в трагедии Шиллера в большей степени подчеркнут момент политический. Определяя место этой трагедии Шиллера в истории не­мецкой литературы, Энгельс подчеркивал, что это «первая немецкая по­литически-тенденциозная драма».

Изменяется теперь и сам принцип «рупора идей». По сравнению с «Разбойниками» система мотивировок здесь гораздо сложнее. При ис­ключительной остроте и подчеркнутой тенденциозности политических противоречий, отраженных в трагедии, «Коварство и любовь» отличает­ся глубиной раскрытия психологии героев, усложненной детализацией, диалектикой отношений личного и общественного.

И все же сила трагедии заключалась не столько в показе мелочей реального быта, сколько в реалистическом подчеркивании «типичных об­стоятельств» – преступлений одних и трагической гибели других. Весь этот сложный конфликт, который Шиллер разрешает в своей трагедии, по существу подчинен выяснению важнейшего вопроса о праве народа, о судьбах простых людей, пока ещё забитых и бесправных. Это и при­давало пьесе особое значение в тогдашних условиях, ибо в ней вос­созданы яркие и подлинные картины действительности, сделаны важные обобщения социально-политического характера.

Аристократы (президент Вальтер, гофмаршал фон Кальб) пока­заны в состоянии острых противоречий с бюргерским сословием (семей­ством бедного музыканта Миллера). Трагедия возникает от того, что дочь Миллера Луиза любит сына президента – Фердинанда и любима им. Молодые люди переступают сословные границы, отдаваясь только своему естественному чувству. Шиллер указывает на трагическое не­соответствие нравственной нормы, желаемого с существующими в реаль­ных условиях, с установившимися предрассудками.

Штюрмерский элемент сказался здесь в подчеркивании несоответ­ствия положения героя и его желаний, в выяснении препятствий, меша­ющих достижению цели. На пути Фердинанда появляются носители со­циального зла – президент Вальтер, чиновник Вурм, «демоническая женщина» – леди Мильфорд. Сын президента резко противостоит отцу, которого называет злодеем. Романтический идеал Фердинанда сосредо­точен в его собственном сердце и любимой им девушке.

Луиза – самая трогательная героиня Шиллера. Девушка из наро­да, она любит Фердинанда, искренно и непосредственно отдается своему чувству. На предложение Фердинанда о бегстве Луиза отвечает отка­зом, ибо видит в этом нарушение моральных норм; она решает лучше пожертвовать своим счастьем ради покоя родителей. Угнетенное состоя­ние приводит ее к согласию написать письмо под диктовку Вурма (от­каз от Фердинанда, ложное «признание» в неверности ему). Но, подчи­няясь непреоборимому, по ее мнению, коварному злодейству, Луиза продолжает любить Фердинанда. Она решительно- противится притязаниям Вурма. Теперь мысль о самоубийстве, как выход из создавшегося положения, не покидает ее. В адресованном Фердинанду письме, которое Луиза передает отцу, она объясняет, как их обманули и разлучили. Но тайна злодеев обнаруживается слишком поздно: в состоянии ревности Фердинанд отравляет Луизу и себя. Казалось, что коварство востор­жествовало. В действительности же победу одерживает вера в нравст­венные принципы, истину и справедливость.

Положительные персонажи трагедии – представители молодого поколения, романтически приподнятые, прямые продолжатели традиций Вертера и Лотты, Юлии и Сен-Пре. Чувствительные и возвышенные, они мечтали о равенстве людей, о свободе личности, сочувствовали угне­тенным, нередко гневно протестовали против несправедливостей, жесто­кости и тирании, но, будучи героями сентиментальными, Луиза и Фердинанд прежде всего верили в силу своего чувства.

Семья музыканта Миллера олицетворяет мир простых и честных людей. Она нарисована контрастно по отношению к миру коварства, лжи и лицемерия. В среде простых людей отношения основаны не на интригах, насилии и коварстве, а на взаимном доверии, чистоте нравов, любви и искренности.

Иными «принципами» руководствуется президент. Свойственный ему аморализм проникает и в область семейных отношений. Президент Вальтер хочет использовать сына в качестве послушного орудия своей воли, для усиления своей власти и влияния при дворе. С этой целью он решает женить Фердинанда на леди Мильфорд, любовнице герцога, получившей отставку. Отвечая на упорство сына и желая убрать Мил­леров с дороги, президент прибегает к излюбленному средству – наси­лию, но вынужден отступить перед угрозой Фердинанда рассказать всем о том, «как становятся президентом», т. е. разоблачить его преступления.

Моральную победу в трагедии Шиллера одерживает мир любви. Вот почему драматург заставляет президента устрашиться последствий своих деяний и отдать себя в руки правосудия. Еще более противоречи­вым предстает характер леди Мильфорд. Она не любит герцога, в Фер­динанде же находит положительные качества, готова с ним бежать за пределы герцогства. Она видит, наконец, чего стоят герцогские подар­ки. В уста камер-лакея драматург вкладывает рассказ о том, что пода­рок герцога – шкатулка с брильянтами – стоит жизни семи тысяч солдат, проданных герцогом для ведения войны в Америке. Да и сама леди Мильфорд в конце концов становится жертвой деспотизма герцога.

Разработка темы, связанной с родной стихией Шиллера, оказала воздействие и на его художественный метод, позволила ему глубоко реалистически обрисовать характеры и среду, способствовала устране­нию той некоторой книжности стиля, которая проявилась в «Заговоре Фиеско». В противовес собственно мещанской драме, тяготевшей, по его мнению, к «натурализму», Шиллер выдвинет позднее «закон идеализации», обра­щенный не в прошлое, а в современность. Простые люди, по его мысли,,, достойны изображения в высокой лирической трагедии.

II. Бунтарский характер и жанровое новаторство в ранней драматургии Ф. Шиллера «Коварство и любовь».

Пожалуй, ни одна из пьес Шиллера не обладает столь индивидуализированным языком действующих лиц: каждого персонажа, каждой социальной группы, представленных в этой драме. Даже близкие к высокой патетике первых драм Шиллера речи двух любящих, Луизы и Фердинанда, речи, которые в значительной степени выполняют функцию “рупора времени”, чаще звучат вполне естественно: так произносятся “благородные великие мысли” простодушными молодыми людьми, только что усвоившими новые взгляды на окружающую действительность. Фердинанд познакомился с ними в университете, Луиза переняла их у Фердинанда. Примечательно, что последнее прямо подчеркнуто в сцене двух соперниц, Луизы и леди Мильфорд, где, в ответ на возвышенную тираду девушки из народа, видавшая виды фаворитка запальчиво, но с несомненной прозорливостью восклицает: “Нет, моя милая, тебе меня не провести!.. Это у тебя не прирожденное величие! И его не мог внушить тебе отец – в нем слишком много молодого задора. Не отпирайся! Я слышу голос другого учителя”.

Мысли, системы воззрений в “Коварстве и любви”– в отличие от “Фиеско” и тем более “Разбойников” – не играют столь решающей роли. В драме нет тех самодовлеющих философских глубин, и тех “бумажных (умственных) страстей”, которые движут поступками героев и доводят их до роковой черты. Не стремится Шиллер в этой драме и к установлению идеального типа революционера или желательного характера революционных действий, равно как и к разрешению или постановке общих, абстрактных проблем грядущего преображения человечества. Всю свою творческую энергию поэт направляет на другую задачу: на изображение “несовместимых с моралью” противоречий между жизнью угнетателей и угнетенных, на показ конкретно-исторической, социальной почвы, на которой с неотвратимостью рока должно взойти семя революции, – если не теперь, то не в далеком будущем, если не в Германии, так в какой-либо другой европейской дворянской монархии.

В “Коварстве и любви” сталкиваются в непримиримой вражде два социальных мира: феодальный, придворно-дворянский – и мещанство, крепко спаянное судьбою и традицией с широкими народными массами. К первому принадлежит по рождению Фердинанд, сын президента фон Вальтера (обязанный этой среде своим относительно высоким военным чином и университетским образованием): ко второму, к миру униженных и оскорбленных, – возлюбленная Фердинанда, Луиза.

Сложность характера – отличительная черта почти всех действующих лиц этой драмы: и в этом, конечно, сказывается возросшая реалистическая зоркость Шиллера, понявшего сердцем художника и, отчасти, умом мыслителя, что поступки и сознание людей определяются не только “прирожденными свойствами”, но и их положением в обществе.

Отсюда – глубокая испорченность и вместе с тем великодушие леди Мильфорд (ее разрыв с герцогом и отъезд из его владений). Отсюда – властолюбие и тщеславие президента фон Вальтера, способного поступиться счастьем единственного сына (женить его на всесильной герцогской фаворитке), лишь бы удержать за собой первенствующее положение в стране; но вот – перед лицом самоубийства Фердинанда – обнажается его истинно отцовское чувство и заставляет его, честолюбца и карьериста, предать себя в руки правосудия: прощение, вымоленное у умирающего сына, для него теперь важнее всего...

Отсюда же – строптивость, артистическая гордость, но также и трусливое пресмыкательство, приниженность старого Миллера. В одной из сцен, где старый музыкант, “то скрипя зубами от бешенства, то стуча ими от страха”, выставляет за дверь оскорбителя его дочери – президента, – эти противоречивые свойства проступают даже одновременно.

Вурм. Какая сложная, “подпольная” натура! Лояльный бюрократ, он пресмыкается перед высшими и презирает простой народ, из которого он вышел; но вместе с тем он отнюдь не “верный раб” власть имущих: пустого гофмаршала фон Кальба он осмеивает открыто, президента ненавидит тайно. В последней сцене Вурм испытывает своего рода удовлетворение, ввергая президента (отнявшего у него сперва честь и совесть, а затем и Луизу) в ту бездну позора, которого не избежать и ему, но которая теперь, когда он все потерял, его уже не устрашает. “Я всему виною? – кричит он в исступлении фон Вальтеру. – И ты мне это говоришь, когда от одного вида этой девушки холод пробирает меня до костей... Я обезумел, то правда. Это ты свел меня с ума, вот я и буду вести себя, как сумасшедший! Об руку с тобою на эшафот! Об руку с тобою в ад! Мне льстит, что я буду осужден вместе с таким негодяем, как ты!” В этом взрыве отчаяния и жгучей ненависти – своего рода проблеск человечности, извращенной всем рабским, низким его существованием.

Такая сложность душевной жизни – прорывающаяся сквозь наносные дурные чувства и помыслы человека лучшая, исконная его природа – глубоко связана с руссоистской верой Шиллера в благую основу человека, искалеченную, но не умерщвленную существующим общественным порядком.

И еще об одной черте этой драмы. Никто до Шиллера не показывал с такой пронзительной силой испытания, через которые проходит человеческое сердце, в частности – сердце простого человека.

В прямой связи со сказанным всего естественнее вспомнить сцену, где секретарь Вурм вымогает у Луизы им же сочиненную “любовную записку” гофмаршалу фон Кальбу – улику, которая, как полагает Вурм, должна побудить Фердинанда фон Вальтера добровольно отказаться от девушки, столь очевидно “недостойной” его высокого чувства. Но сцена эта, при всем ее ключевом значении для хода действия и ее неоспоримых драматических достоинствах, все же носит на себе печать мещанской мелодрамы; тирады Луизы здесь не свободны от условной риторики, в которой слышится не столько крик раненого сердца героини, сколько политическая страсть стоящего за нею автора.

Новой страницей в истории немецкого реализма, гениально глубоким воссозданием душевного надрыва униженного, исстрадавшегося человека, нам представляется сцена объяснения старика Миллера с Фердинандом. Миллер возвратился из арестного дома благодаря “любовной записке” Луизы, тюрьма и жестокая расправа ему уже не грозят; более того, ему удалось отвратить свою дочь от ужасной мысли о самоубийстве. Он хочет бежать из этого города “дальше, дальше, как можно дальше!” “Луиза, утешение мое! Я в сердечных делах не знаток, но как больно вырывать из сердца любовь – это-то уж я понимаю!.. Я переложу на музыку сказание о твоем злосчастии, сочиню песню о дочери, из любви к отцу разбившей свое сердце. С этой балладой мы будем ходить от двери к двери, и нам не горько будет принимать подаяние от тех, у кого она вызовет слезы”. В таком состоянии умиленного восторга он встречается с молодым фон Вальтером. Фердинанд дает ему большую сумму денег за уроки музыки, которые он у него брал, столь большую, что Миллер сначала не решается и принять ее, но Фердинанд успокаивает его словами: “Я отправляюсь в путешествие, и в стране, где я собираюсь поселиться, деньги этой чеканки не имеют хождения”. Так, значит, не придется играть под окнами, вымаливая милостыню, ему и его любимой дочери? В приступе болезненного, слепого эгоизма он хочет и Фердинанда, мнимо обманутого любовника, приобщить к счастью своему и Луизы: “Жаль только, что вы уезжаете! Посмотрели бы, какой я стану важный, как буду нос задирать!.. А дочка, дочка-то моя, сударь!.. Для мужчины деньги – тьфу, деньги тьфу... Но девчонке все эти блага вот как нужны!.. Она у меня и по-французски выучится как следует, и менуэт танцевать, и петь, да так, что о ней в газетах напечатают”. И все это он говорит мнящему себя обманутым Фердинанду, уже задумавшему отравить Луизу, свою мнимую изменницу! Правда, Миллер помнит о его горе, но он рад избавиться от зятя-дворянина; а позади тюрьма, страх перед казнью или позорным наказанием, и сверх того – гордость великодушным поступком дочери! “Эх! Будь вы простым, незаметным мещанином и не полюби вас моя девчонка, да я бы ее придушил своими руками!”

Но обратимся к раскрытию конфликта “мещанской трагедии”.

Шиллер удачно выбрал для отца Луизы профессию музыканта и столь же удачно назначил местом столкновения двух социальных миров его дом. Выходец из народа, занимаясь искусством, усваивал более тонкие чувства, более возвышенный образ мысли; да и посещение его дома знатным учеником было в порядке вещей, а потому чувство, соединявшее Фердинанда и Луизу, могло надолго остаться незамеченным.

Молодой дворянин новых, “просвещенных” воззрений, Фердинанд полюбил дочь простого музыканта. Он грезил не о тайных любовных встречах, а о том, как поведет Луизу к алтарю, назовет своею перед целым миром. В его глазах она не только равна ему, но и единственно желанна: “Подумай, что старше: мои дворянские грамоты или же мировая гармония? Что важнее:” мой герб или предначертание небес во взоре моей Луизы: “Эта женщина рождена для этого мужчины”?”

Любви Фердинанда и Луизы приходится преодолевать вражду двух непримиримых сословий, к которым они принадлежат. И эта вражда так глубока, что ею в известной степени затронуты и сердца обоих любящих, прежде всего сердце Луизы, более болезненно переживающей горесть неравенства. Еще недавно она разделяла с отцом его неприязнь к высшим классам. И вдруг ею завладевает любовь к знатному дворянину, к сыну всесильного президента, к юноше, который не только не кичится своим сословием, но вместе с нею мечтает о временах, когда “цену будут иметь лишь добродетель и беспорочное сердце”. Но, при всей своей любви к Фердинанду, Луиза не может в себе заглушить страх девушки из народа перед “сильными мира сего”, перед отцом Фердинанда, а потому не способна смело ринуться в борьбу с существующим порядком – в борьбу, быть может, грозящую гибелью ее родным.

Предчувствия Луизы оправдались. Пусть первая попытка президента насильно разлучить любящих и женить сына на фаворитке герцога, леди Мильфорд, была парирована Фердинандом, пригрозившим отцу губительными разоблачениями. “Сорвалось!” –должен был признать устрашенный президент фон Вальтер. Но тут-то Вурм, его секретарь, сам мечтавший жениться на дочери музыканта, и выдвинул другой, более сложный план действия: отцу надо для виду согласиться на неравный брак Фердинанда; тем временем родители Луизы берутся под стражу, Миллеру грозит эшафот, его жене – смирительный дом, – и единственное возможное их освобождение– “письмецо”, записка в которой Луиза назначает “очередное свидание” гофмаршалу фон Кальбу и смеется над слепотой молодого фон Вальтера, верящего в ее невинность. “Теперь давайте посмотрим, как это у нас с вами все ловко выйдет. Девушка утратит любовь майора, утратит свое доброе имя. Родители после такой встряски... еще в ножки мне поклонятся, если я женюсь на их дочери и спасу ее честь”. – “А мой сын? – недоуменно вопрошает президент. – Ведь он же мигом обо всем проведает! Ведь он же придет в неистовство!” – “Положитесь на меня, ваша милость! Родители будут выпущены из тюрьмы но прежде, чем вся семья даст клятву держать происшествие в строжайшей тайне...” – “Клятву? Да чего она стоит, эта клятва, глупец!” – “Для нас с вами, ваша милость, ничего. Для таких же, как они, клятва – это все”.

И Фердинанд попадает в эту “чертовски тонко” сплетенную сеть, становится жертвой коварной интриги президента и Вурма, построенной на циничном учете религиозных предрассудков мещанства, ибо оказывается неспособным – вопреки обманчивой очевидности – верить “только своей Луизе и голосу собственного сердца”. И в том, что он не понимает Луизы, психологического склада простой бюргерской девушки, – один из источников трагической развязки их любви. С младенчества не знавший чувства приниженности, Фердинанд видит в малодушных колебаниях своей возлюбленной лишь недостаточную силу ее страсти. Ревность Фердинанда, приведшая его к убийству невинной Луизы, а затем и к самоубийству, родилась много раньше, чем Вурмом было составлено письмо Луизы к ничтожному гофмаршалу. Оно дало только новую пищу его старым подозрениям.

Тем самым гибель этих любящих (в отличие от гибели Ромео и Джульетты) – не результат столкновения их согласно бьющихся сердец с внешним миром. Напротив, она подготовлена изнутри, ибо Фердинанд и Луиза, несмотря на всю их готовность порвать со своей средой, с сословными предрассудками, сами затронуты растлевающим влиянием общества: социальные перегородки не до конца ими разрушены и в собственных душах. “Рожденным друг для друга”, им все же не удалось одолеть построенный на неравенстве несправедливый, калечащий людей общественный порядок.

Заключение

Наиболее полно черты радикального просветительства и социаль­ный протест были выражены в трех юношеских сентиментально-роман­тических прозаических пьесах Шиллера – «Разбойники» (1780), «За­говор Фиеско в Генуе» (1783) и «Коварство и любовь» (1784).

Пятиактная трагедия «Коварство и любовь» явилась вершиной раз­вития штюрмерской драматургии Шиллера. «Бюргерская трагедия» задуманая первоначально как бытовая пьеса, в которой должны найти разрешение проблемы семьи, в процессе работы переросла в острый общественно-политический интерес.

При ис­ключительной остроте и подчеркнутой тенденциозности политических противоречий, отраженных в трагедии, «Коварство и любовь» отличает­ся глубиной раскрытия психологии героев, усложненной детализацией, диалектикой отношений личного и общественного.

В “Коварстве и любви” Шиллер сошел с героико-романтических высот “Разбойников” и “Фиеско”, встал на твердую почву реальной немецкой действительности. Быт и нравы современной Германии в трагедии Шиллера нарисо­ваны очень точно и ярко, их драматург изучал непосредственно, об­щаясь с людьми из разных сословий. Реализм, глубоко национальная окраска драмы сказались и на ее языке.

Значение творчества Шиллера штюрмерского периода состояло, таким образом, и в том, что немецкая литература, преодолев сухой ге­лертерский педантизм, приближалась к изображению жизни народа. Так Шиллер уже в жанре «мещанской драмы» вплотную подошел к идее искусства героического, исполненного гражданского пафоса. Можно сказать что, творчество Шиллера драмой «Коварство и любовь» достойно венчает весь процесс раз­вития литературы европейского Просвещения.

Список использованной литературы

Гинзбург Л. Я. Литература в поисках реальности // Вопросы литературы. 1986. № 2.

Жучков В. А. Немецкая философия эпохи раннего Просвещения. М., 1989.

История зарубежной литературы XVIII века / под ред. В.П. Неустроева, Р.М. Самарина. – М.: Издательство МГУ, 1974.

Лозинская Л.Я. Ф. Шиллер. М., 1960

Ланштейн П. Жизнь Шиллера. М., 1984.

Либинзон З. Е. Фридрих Шиллер. М., 1990.

Практические занятия по зарубежной литературе / Под ред. проф. А.H.Михальской. -М.:Пpосвещение, 1981.