Реферат

«Философия истории и ее понятия»

Существуют ли законы истории?

Речь идет здесь не о юридических законах, которые устанавливаются государственной властью, а об объективных, существующих независимо от сознания и воли людей законах действительности. Законы действительности характеризуют сущность явлений. Они выступают как своего рода «правила поведения» объектов, определяющие их строение, движение, преобразование, функционирование. Знание законов, по которым изменяется действительность, позволяет нам объяснять и предсказывать ход событий.

Например, найденные Кеплером законы движения планет определяют их «поведение», и это дает нам возможность объяснить, почему в то или иное время наша Земля находится в определенном положении по отношению к другим планетам, и предсказать, в каком положении она должна быть в любой заданный момент времени.

Действуют ли в человеческой истории такого рода законы, определяющие поведение социальных систем и подсистем — этносов, классов, организаций, государств, обществ и человечества в целом? Положительный ответ на этот вопрос сталкивается с двумя трудностями.

Первая трудность состоит в том, что исторические явления уникальны. Природные процессы постоянно повторяются в неизменном виде. В истории же ничего не бывает дважды, ничего не повторяется.

В природе все молекулы воды устроены одинаково и одинаковым образом ведут себя, разлагаясь на кислород и водород под действием электрического тока. А в обществе нет одинаковых людей, социальных групп, организаций, и все они живут по-разному. У каждого народа — своя особая история, состоящая из особых, каждый раз происходящих по-новому событий. В истории России — одни факты и ситуации, в истории США — совсем другие. Пугачевский бунт или Октябрьская революция произошли один раз и второй раз уже не произойдут. Ни другого Пушкина, ни другого «Евгения Онегина» быть не может. Суворов и Кутузов, Екатерина II и Николай II, Ельцин и Путин — это неповторимые личности, и «правила поведения» у них совершенно различны. Как же можно подвести разные, неповторяющиеся, единственные в своем роде явления под общие законы?

Вторая трудность связана с тем, что историю творят разумные существа, обладающие свободой воли. В отличие от природы, где господствуют стихийные, лишенные сознания и желаний силы, общественная жизнь складывается из поступков людей, которые способны по собственному разумению или прихоти действовать или бездействовать, выбирать ту или иную линию поведения, ставить цели и придумывать способы их достижения. Природа, по выражению Эйнштейна, «не коварна»: в ней нет места «задним мыслям». Она «законопослушна» и повинуется «принципу единообразия», согласно которому одна и та же причина в одних и тех же условиях порождает одни и те же следствия. Электроны или звезды не имеют ни добрых, ни злых умыслов, которые заставили бы их что-то делать по-своему. Они не могут уклониться от выполнения законов природы. Но в обществе на ход событий влияют мысли, эмоции, интересы, нравственные принципы их участников. Люди обладают свободой выбора и могут в одних и тех же обстоятельствах повести себя по-разному. Как же могут существовать объективные законы истории, если поведение людей определяется их субъективной волей?

«В отличие от всего остального на свете в общественной жизни то, что есть, есть результат свободного стремления человека к тому, что должно быть, — воплощение некоторых идеалов, верований, стремлений. Здесь нет места для закономерности, ибо закономерность есть лишь в необходимом, общество же опирается на свободу и неопределимую волю людей», — пишет русский философ С. Франк (1877—1950).

Однако из указанных трудностей все же не следует, что человеческая история не подчиняется никаким законам.

Уникальность исторических явлений — несомненный факт. Но она не абсолютна. Сравнивая различные общественные события или различных людей, мы можем обнаружить у них не только единичные и неповторимые, но и общие, повторяющиеся, одинаковые черты. При всех различиях есть и сходство между Россией и США, пугачевским восстанием и Октябрьской революцией и т. д. В обществе, как и в природе, любой объект сочетает в себе нечто единичное и нечто общее. Конечно, двух абсолютно одинаковых стран, царей, революций и т. д. быть не может. Но точно так же и в природе нет двух абсолютно одинаковых звезд, рек, биологических организмов. Разница тут лишь в соотношении, мере, «пропорции» между единичным и общим. Но раз есть что-то общее в разных исторических событиях, то в постоянном повторении у них каких-то общих черт и заключается историческая закономерность.

Свобода воли человека также не является абсолютной. Конечно, поведение людей зависит от их личных субъективных взглядов, наклонностей, целей. Но каждый по собственному опыту знает, что его свобода всегда относительна, и есть объективные обстоятельства, с которыми приходится соразмерять свои субъективные намерения.

Люди обычно хотят как-то улучшить условия своей жизни и более или менее преуспевают в этом. Любой человек в ходе своей повседневной деятельности вносит какие-то изменения в окружающую его действительность, влияет на сознание и поступки других людей. Способность личности изменять социальную реальность возрастает, если она обладает творческим даром. Трудно переоценить влияние великих ученых, писателей, художников на развитие общественного сознания, культуры, техники, производства и исторический прогресс человечества вообще.

Чем выше социальная позиция человека, тем больше он может влиять на общество. Правители государств своей волей иногда инициируют коренные преобразования в стране (вспомним, например, киевского князя Владимира, введшего христианство на Руси, или «царя-плотника» Петра I, повернувшего Россию лицом к Западу).

В истории не раз бывало и так, что действия ничем до того не примечательного человека неожиданно вызывали поворот в судьбах целой страны. Можно вспомнить тут о пастушке Жанне д'Арк, купце Кузьме Минине и др. Если даже в одиночку «простой человек» может оказывать воздействие на общество в целом, то тем более это происходит тогда, когда множество рядовых членов общества начинают думать и действовать одинаково и объединяют свои усилия.

Таким образом, было бы совершенно неверным отрицать способность человека влиять на жизнь общества.

Но каждый индивид от рождения помимо своей воли попадает в мир социальной реальности, которая сложилась до его появления на свет. В ней протекает развитие его индивидуального сознания, в ней он формируется как личность.

Социальная реальность воспринимается людьми как совокупность объективных условий их жизни — объективных в том смысле, что они выступают перед каждым человеком как данные ему обществом, независимо от его сознания существующие обстоятельства его бытия.

Рядовые члены общества, «простые люди», большей частью чувствуют скорее свое бессилие перед лицом объективных условий социальной реальности, чем свою способность произвольно изменять их.

Например, многие наши граждане с возмущением говорят о состоянии дел в стране: низкий уровень жизни, рост преступности, коррупция среди чиновников, огромная пропасть между бедными и богатыми и пр. Но они не видят возможности что-то изменить, и это еще больше усиливает их возмущение. Показательно, что практически половина населения не считает нужным участвовать в выборах («все равно от нас ничего не зависит»).

Сознание личности вторично, производно от ее бытия в заданных социальных условиях. Конечно, сознание — не просто их отражение. В нем возникают желания и мысли, которые могут быть направлены как на сохранение, так и на изменение объективных обстоятельств, в которых личность существует. Однако возможности любого человека ограниченны.

Это проявляется уже в том, что наши желания и мысли обусловлены социальной реальностью. Даже стремление в корне преобразовать общество и любые проекты его преобразования исходят из отражения существующей реальности. Разумеется, человек может фантазировать сколько угодно, но далеко не все, что он хотел бы изменить в окружающей социальной реальности, осуществимо. Осуществить на практике можно лишь то, что допускают объективные законы бытия. Ведь на общество как часть природы и продукт ее развития распространяются объективные законы материального мира. Ни один из них не может быть нарушен в общественной жизни. Человек с помощью своего разума способен открывать эти законы и изобретать способы их использования для получения нужных ему результатов. Но «отменить» законы природы невозможно.

Между событиями истории также существуют некоторые объективно обусловленные зависимости, которые никакая свобода воли не может изменить. Подобные зависимости — это законы истории.

Невозможно, например, организовать машинное производство в обществе, не достигшем соответствующего уровня науки и техники. Нельзя «перескочить» от скотоводческого образа жизни сразу к производству автомобилей. Объективным законам подчиняется и развитие духовной жизни общества. Никакой гений ие смог бы ввести в общественное сознание первобытного общества философские идеи детерминизма или бесконечности, сочинять симфоническую музыку без нотной грамоты, создать теоретическую механику до разработки дифференциального исчисления или заниматься астрофизикой при отсутствии телескопов. Есть внутренняя логика развития человеческих знаний, позволяющая перейти к новому знанию и его практическому применению только на основе накопленного ранее знания.

Таким образом, люди в соответствии со своей волей могут изменять социальную реальность, но лишь в пределах, которые обусловлены объективными законами как природы, так и общества.

Итак, у истории есть свои законы. Но из анализа обеих указанных выше трудностей следует, что эти законы характеризуются, по крайней мере, двумя важными особенностями.

Необходимо учесть, что на развитие событий в истории индивидуальные и неповторимые обстоятельства оказывают больше влияния, чем в природе. Такие обстоятельства случайны, т. е. не имеют однозначной необходимой обусловленности. Это значит, что исторические закономерности как бы «пробиваются» сквозь хаос случайностей. Подобно закону сложения сил в механике они определяют «равнодействующую» многих сил; но в отличие от механики здесь приходится суммировать случайные, непредсказуемые «силы», в каждом отдельном случае отличающиеся уникальными особенностями. Поскольку каждое историческое событие имеет в себе элемент неопределимой заранее случайности, постольку законы истории не могут однозначно определять единичные события. Историческая закономерность выступает лишь как «равнодействующая» массы случайностей. Иначе говоря, законы истории имеют статистический характер. Это вероятностные законы: они не устанавливают, как законы механики, единственно возможный ход исторических событий, а определяют лишь вероятность того или иного их хода.

Необходимо принять во внимание, что исторические процессы в отличие от природных идут не «сами по себе», независимо от людей. История творится не богами или какими-то неведомыми силами — ее творят люди. Их субъективные мотивы и замыслы составляют неотъемлемый компонент исторических процессов. Если бы люди не имели замыслов, намерений и воли, никакой истории не было бы.

Отсюда вытекает принципиальная особенность законов истории: необходимым условием их действия является сознательная деятельность людей. Иначе говоря, субъективный фактор входит в само содержание исторических законов и является одной из реальных сил, определяющих закономерное развитие исторического процесса.

Законы истории обусловливают «веер возможностей», которые могут реализоваться, и притом по-разному, или же не реализоваться. Какие же из возможностей и как реализуются, а какие останутся нереализованными, зависит от субъективных помыслов и действий людей. Но, более того, изменения в сознании людей становятся фактором, изменяющим социальную реальность и тем самым — условия действия исторических законов. Поэтому «веер возможностей» не имеет фиксированных, неизменных границ: новые идеи и проекты общественного переустройства, рожденные в умах теоретиков и получающие признание в обществе, могут породить новые возможности и расширить их «веер». Законы истории, таким образом, допускают историческое творчество.

Зависимость результатов действия законов истории от сознания и воли действующих лиц приводит к тому, что эти законы намечают лишь общую тенденцию к развитию социальных процессов в некотором направлении или, можно сказать, «угол разброса» векторов общественного развития (имеющий к тому же изменяющийся раствор). Предвидеть будущее, опираясь на эти законы, можно только в некоторых общих чертах, но не в конкретных деталях. Имея в виду указанную особенность законов истории, их называют «законами-тенденциями» — в отличие от законов, позволяющих точно рассчитывать, что произойдет при тех или иных заданных условиях.

Хаос и порядок

Поскольку общество есть сверхсложная самоорганизующаяся диссипативная система, постольку в его истории действуют — но действуют в специфической форме — общие закономерности эволюции таких систем.

Во всякой диссипативной системе происходят два противоположно направленных процесса: один (энтропийный) ведет к разрушению ее структуры, беспорядку и хаосу, а другой (антиэнтропийный) — к структуризации системы, росту ее упорядоченности. Таким образом, порядок возникает и существует во взаимосвязи с хаосом (как во внешней среде, так и внутри системы). Взаимосвязь хаоса и порядка — необходимое условие существования диссипативных систем.

Самоорганизация есть результат синтеза хаоса и порядка. В самоорганизующейся системе они не исключают, а, наоборот, порождают и дополняют друг друга. Хаос возникает из порядка, а порядок — из хаоса. При этом рождение порядка из хаоса и хаоса из порядка обусловливается не внешней средой, а внутренней природой диссипативной системы, действующими в ней механизмами.

Хаос, возникающий вследствие разрушения порядка, — это «детерминированный хаос». Он обусловлен теми процессами, которые разрушают порядок. Оказывается, что хаос может быть разным — в зависимости от того, как он образуется. Порядок, возникающий из хаоса, тоже несет на себе след своего происхождения. Хаос, как бы это ни казалось странным, конструктивен в самой своей разрушительности: он «выжигает» все лишние структурные образования — нежизнеспособные, неустойчивые, не встраивающиеся в общую структуру системы. Хаос, таким образом, обладает способностью рождать порядок. Он — не абсолютное зло, а важная сторона процессов самоорганизации.

«Порядок неотделим от хаоса. А хаос порой выступает как сверхсложная упорядоченность».

Порядок и хаос в диссипативной системе сопутствуют друг другу постоянно, но их соотношение в ходе эволюции диссипативной системы изменяется. На одних этапах преобладает порядок, на других — хаос. Крайними случаями являются состояние максимальной стабильности, когда в системе воцаряется устойчивый порядок, а беспорядок сводится к минимуму, и состояние неустойчивости, нестабильности, в котором хаос быстро нарастает, а порядок уменьшается и может рухнуть под воздействием малейшей случайности. Возможны различные режимы переходов системы от одних состояний к другим.

Рассматривая общество как сверхсложную диссипативную систему, социальная синергетика ставит своей задачей исследовать специфику его самоорганизации и особенности взаимоотношения между социальным порядком и социальным хаосом.

Общество, в котором нет никакого порядка, существовать не может. Неорганизованное, неуправляемое общество, в котором царит хаос, обречено на гибель, если не выйдет из этого состояния. Жить в нем опасно, и люди чуть ли не инстинктивно страшатся такой жизни.

Т. Гоббс полагал, что люди, осознав невозможность жить в условиях полного хаоса, когда идет «война всех против всех» (omnia bella contra omnes), заключают «общественный договор», по которому соглашаются признать над собой власть государства при условии, что оно будет наводить в обществе правопорядок.

«Беспредел», отсутствие норм и правил, регулирующих поведение людей, страшен даже для закоренелых преступников; отвергая авторитет государства и установленный им общественный порядок, они считают нужным иметь свой «воровской закон» и своих «авторитетов».

Но не может существовать и такое общество, в котором был бы «абсолютный порядок», не допускающий никакого «самовольного» действия людей. Подобное общество стало бы механической системой, где индивиды и группы были бы лишены всякой свободы действий. Это означает, что их поведение стало бы полностью алгоритмизированным. В таком обществе не только свобода воли, но и разум, в сущности, оказывается излишним, не нужным и даже вредным с точки зрения охраны общественного порядка. Эта механическая система, собственно говоря, уже не была бы человеческим обществом. К тому же она была бы неспособной реагировать на изменения внешней среды и «сломалась» бы либо под их воздействием, либо из-за «выхода из строя» каких-то из ее «винтиков».

Реальные общества всегда находятся где-то между этими предельными состояниями «абсолютного порядка» и «абсолютного хаоса». «Исторический маятник» колеблется внутри разделяющего эти состояния интервала, никогда не достигая его крайних точек. Но, двигаясь в одном направлении, он «асимптотически приближает» общество к состояниям тотальной упорядоченности, а в другом — к состояниям чудовищного беспорядка, беззакония и всеобщего хаоса. Эти колебания сопровождаются пульсацией процессов разнообразных типов: дифференциация — интеграция, иерархизация — деиерархизация, дивергенция (увеличение разнообразия) — конвергенция (уменьшение его), ослабление — усиление и т. д.

Из истории известно, что существовали (и существуют ныне) общества с жестким деспотическим режимом и суровым пресечением всякого инакомыслия и вольностей. Такие общества отличаются господством порядка над хаосом. Общества подобного типа называют «закрытыми» (А. Бергсон, К. Поппер), а также «традиционными», «тоталитарными», «коллективистическими» (К. Поппер), «мегама-шинами» (Л. Мэмфорд). Для них характерны строгое соблюдение сложившихся традиций, «избыточная нормативность» культуры, мелочная регламентация всех форм человеческой жизнедеятельности, неодобрительное отношение к всякого рода творческим новациям, враждебность ко всему чужому, стремление к самоизоляции от соседних обществ. Следствием всего этого является их застойный характер.

Бергсон определяет закрытое общество краткой формулой: «авторитет, иерархия, неподвижность». Согласно Попперу, в закрытых обществах доминирует магическое мировоззрение, табу, авторитет и традиция.

Подобные черты были типичными для первобытной общины, где жесткая дисциплина поддерживалась, главным образом, силой традиций и верований. Эти черты были присущи и древним государствам, образовавшимся в после первобытную эпоху, — с тем различием, что неукоснительное соблюдение гражданами установленного государством общественного порядка обеспечивалось силой тоталитарной власти, способной насильственными мерами справляться с непокорными. Таковы были государства в Древнем Египте и Китае, Древние Вавилон и Ассирия, империи инков и ацтеков и др.

Социальный порядок, опирающийся на деспотический тоталитарный режим, на протяжении всей истории был идеалом для «власть имущих». И они в различных формах стремились установить его. В XX в. он воплотился в фашистских государствах и в государствах советско-социалистического типа. Сейчас он продолжает жить в таких странах, как Ирак, Иран, талибский Афганистан.

Вместе с тем история знает состояния общества, близкие к полному социальному хаосу. Это «эпохи бурь и потрясений», связанные с массовыми движениями, бунтами, восстаниями, революциями. Для подобных состояний характерны социальные беспорядки, распад политических структур, хозяйственная разруха, обнищание, голод, междоусобицы, насилие и массовое кровопролитие. Хаос достигает иногда такой степени, что общество разваливается и исчезает.

Описанные противоположные состояния общества — состояние «закрытости», в котором господствует деспотическая власть, и состояние социального хаоса — асимметричны по отношению ко времени. Первое содержит в себе тенденцию к стабильному существованию и способно сохраняться в течение долгого исторического времени. Это становится возможным благодаря образованию в обществе иерархии фрактальных структур, повторяющих на всех уровнях один и тот же «рисунок» власти. Фрактальность делает такое общество устойчивым (если же оно не фрактально, т. е. включает в себя не самоподобные структуры, то оно неустойчиво и существует исторически недолго — как это было, например, с империей Александра Македонского). Второе же состояние не может существовать долго, ибо в нем происходит ломка иерархии социальных структур и разрушение фрактальности. Общество стремится выйти из этого состояния, восстановив вновь социальный порядок.

Но оба эти состояния взаимосвязаны и порождают друг друга. Застойный тоталитарный режим сдерживает назревающие социальные перемены до тех пор, пока в силах это сделать. «Выжечь» его застывшие и неспособные к совершенствованию социальные структуры может лишь огонь социальных катаклизмов. Новое вынуждено рождаться в этом огне — иначе оно не может в условиях закрытого общества появиться на свет. Но хаос в обществе — это тяжелое испытание для людей. Недаром в Китае одним из самых страшных считается старинное проклятие: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен!» Время перемен — это промежуточное время, которое заканчивается утверждением нового порядка (даже если он, как это чаще всего и оказывается, далеко не таков, каким он виделся затеявшим смуту людям, и опять становится тоталитарным).

В историческом прошлом человечества было множество более или менее длительно существовавших обществ закрытого типа, которые время от времени взрывались краткими вспышками социальных катаклизмов и хаоса, после чего вновь устанавливался стабильный порядок, характерный для закрытого общества.

Однако наряду с этим в прошлом имели место также сравнительно редкие случаи возникновения более гармоничных социальных систем, в которых складывались гибкие формы социального порядка, связанные с демократией и допускающие относительную свободу мышления и поведения людей. Таковы, например, древнегреческие полисы типа Афин или средневековые города-республики. Эпоха Возрождения расшатывает устои, на которых зиждется закрытый тип общества. Социалисты-утописты бросают вызов государству, стоящему на страже социального неравенства и несправедливости. Век Просвещение (XVIII в.) вносит в общественное сознание идеалы «свободы, равенства, братства». В XIX в. в Западной Европе жесткие режимы деспотической власти все больше уступают место республиканско-демократическим формам государства. А в XX в. наиболее процветающими становятся страны, в которых формируется общество, построенное на демократических началах и гражданских свободах. Такое общество, в противоположность закрытому, называют обществом «открытым».

В открытом обществе иерархия властных структур ставится (в большей или меньшей мере) под контроль населения. Правовая система обеспечивает мирное соперничество различных политических сил в борьбе за власть. Выборность и сменяемость представителей власти делает властные структуры более подвижными и доступными обновлению. Это позволяет совершенствовать социальный порядок, избегая разрушительных социальных катаклизмов и не повергая общество в полнейший хаос. Иначе говоря, открытое общество синтезирует в себе порядок и хаос, дисциплину и свободу. И притом таким образом, что они как бы взаимно не допускают достижения крайних степеней того и другого. В обществе существует «постоянно действующий», но удерживаемый в определенных формах хаос (свобода), локальное усиление которого ведет к уничтожению отдельных нежизнеспособных социальных структур при сохранении общественного порядка в целом.

В современных открытых обществах существует множество разнообразных добровольных организаций граждан (сообществ, фондов, клубов и т. п.), которые создаются ими по собственной инициативе, а не по указке сверху. Свободная, никем не упорядоченная и несогласованная деятельность множества подобных организаций, казалось бы, должна вести к дезорганизации общества. Однако на самом деле она, наоборот, способствует сохранению общественного порядка: эти организации представляют собою разнородные и различные по своим масштабам фрактальные структуры, которые гармонизируют и стабилизируют общество.

Открытое общество характеризуется социальной мобильностью, возможностью перемещений по уровням социальной иерархии в зависимости от личных достижений и заслуг, отсутствием жесткой регламентации поведения людей «сверху», плюрализмом мнений, признанием за личностью права на свободное развитие. Все это стимулирует активность, личную инициативу и поиск оригинальных новаций, которые способны дать более успешное решение задач, интересующих отдельные социальные группы и общество в целом. Отсюда вытекает высокий темп его развития.

Открытое общество есть «общество, в котором индивиды вынуждены принимать решения». Расширение возможностей для свободы действий личности повышает хаотичность общества на микроуровне (на уровне индивидов) при сохранении устойчивости его упорядоченности на макроуровне (на уровне крупных социальных структур). Наконец, важной особенностью открытого общества является то, что оно, в противоположность закрытому, открыто для внешних контактов, для взаимодействия с соседними обществами. Если закрытое общество «интровертно», то открытое — «экстравертно». Более того, оно не может развиваться без обмена ресурсами с окружающим миром, без вовлечения других обществ в орбиту своих интересов и в процесс решения своих задач.

Этим объясняется то, что возникновение и развитие обществ открытого типа сопровождается активной — а нередко и агрессивной — экономической, политической и культурной экспансией на другие страны. История Британской империи — яркий образец такой экспансии. Опыт истории свидетельствует, что закрытые общества не выдерживают натиска открытых. Сопротивление их этому натиску продолжается, но, возможно, XX в. был последним веком, в котором возникли и продержались в течение нескольких десятилетий крупные мировые державы закрытого типа — нацистская Германия и Советский Союз. Можно заметить, что после их падения цивилизация западного типа стала более разумно проводить в жизнь принципы открытого общества, а общественное мнение западных стран стало решительнее отстаивать необходимость мирного развития. Наряду с распространением экономического, политического и культурного влияния открытых обществ усилилось стремление к усвоению ими опыта, накопленного в других обществах.

Создание обществ открытого типа необходимо порождает тенденцию к глобализации исторического развития человечества. Во второй половине XX в. эта тенденция привела к всеобщему культурному обмену, образованию общемирового экономического рынка, возникновению единого политического поля взаимодействия всех государств Земли.

В свете сказанного очевидно, что развитие открытого общества — это не просто факт внутренней истории отдельного народа, а поворотный пункт истории всего человечества.

«Переход от закрытого общества к открытому можно охарактеризовать как одну из глубочайших революций, через которые прошло человечество».

Конечно, закрытые и открытые общества не отделены друг от друга китайской стеной. История знает много промежуточных вариантов, несущих в себе черты обоих типов общества. Речь идет лишь о длительной исторической эпохе, в течение которой через разнообразные промежуточные формы идет превращение открытого общества в основной тип социальных систем.

С утверждением и распространением обществ открытого типа происходит уменьшение «амплитуды» колебаний «исторического маятника». Человечество проявляет стремление — и находит средства его реализации — не доводить эти колебания до крайних состояний закрытого общества и социального хаоса.

Однако «маятникообразный» ход исторических процессов продолжается, приводя к циклическому чередованию периодов относительно стабильного упорядоченного состояния и «времени перемен», возмущения, нестабильности. Эти «волны истории» в открытом обществе становятся менее бурными, но оно «покачивается» в них, переживая в какой-то отдельной сфере общественной жизни или обществе в целом смену периодов эволюции и периодов кризиса. В периоды эволюции устанавливается режим более или менее плавного, упорядоченного, «ламинарного» течения событий, а в периоды кризиса возникает «турбулентный», неустойчивый, более или менее хаотичный поток непредсказуемых перемен.

Волны истории

Циклическое, пульсирующее протекание исторических процессов было замечено людьми издавна. Для описания их историки и философы уже в древности прибегали к образу волны, которая поднимается, доходит до высшей своей точки и затем спадает и исчезает (после чего возникает новая волна).

О том, что общество подобно отдельному человеку, проходит стадии рождения, расцвета и умирания, писали еще древнекитайские мудрецы. Итальянский философ Дж. Вико (1668-1744) полагал, что история каждого народа складывается из трех волн — трех эпох: «века богов», который отражается в мифах, в котором еще нет государства и люди подчиняются жрецам; «века героев», когда утверждается власть аристократов, а память об исторических событиях сохраняется в героическом эпосе; «века людей», для которого характерно государство в форме монархии или республики и который описывается в исторических летописях. Каждая эпоха кончается кризисом и распадом общества. И. Гердер (1744-1803) всю историю человечества представил как процесс, который сначала идет по восходящей, а затем по нисходящей ветви. Историки обнаружили развитие волновых процессов не только во времени, но и в пространстве: по Земле в разные эпохи прокатывались волны цивилизаций, исходящие из географического центра, в котором они зарождались, и распространявшиеся на окружающую этот центр «периферию». В XIX - XX вв. теории циклического развития общества разрабатывали Н. Данилевский, О. Шпенглер, Ф. Горнелиус, А. Тойнби, П. Сорокин, М. Каган и другие исследователи, в трудах которых были предложены различные варианты описания жизни и смерти государств, культур, цивилизаций.

Разумеется, волнообразные ритмы — не специфическая особенность истории человеческого общества. Волновые (циклические, колебательные, осциллирующие, синусоидальные) процессы происходят в природе повсюду: в атомах, звездах, планетных системах, живых организмах. Сам по себе факт существования волн истории вряд ли способен кого-либо удивить. Проблема состоит в том, чтобы не просто констатировать их существование, а выяснить законы, определяющие их конкретные свойства, причины их возникновения и затухания, сроки и условия их протекания. Без этого обращение к ним не дает возможности ни объяснять, ни предсказывать ход исторических процессов.

Предпринято множество попыток установить конкретные хронологические параметры исторических циклов в развитии стран и народов.

А. Л. Чижевский попробовал найти связь между волновым ритмом исторических процессов и 11-летними циклами изменения солнечной активности. Проведенный им статистический анализ событий истории более 80 народов и стран за 2500 лет дал следующий результат: свыше 60% социальных катаклизмов и массовых движений произошло в периоды максимума солнечной активности (длящиеся 2-3 года в 11-летнем цикле), тогда как на периоды ее минимума (тоже по 2-3 года) падает лишь 5% из их числа. Разумеется, «Солнце не решает ни общественных, ни экономических вопросов», — подчеркивал Чижевский. Но он считал, что выбросы солнечной энергии и вызванные ими изменения электромагнитного поля Земли влияют на биологическую жизнь нашей планеты, усиливают психоэмоциональную возбудимость людей и тем самым способствуют росту динамики социальных перемен в соответствующей фазе солнечного цикла.

Однако из открытых синергетикой закономерностей эволюции диссипативных систем следует, что ритмика идущих в них циклических процессов определяется их внутренней природой, а не внешней средой. Поэтому, даже признавая влияние космоса на земные дела, причины стабилизации и дестабилизации процессов, происходящих в обществе, нужно все же искать не в космосе, а в самой социальной реальности, во внутренних закономерностях общественного развития.

Не останавливаясь на историко-философских концепциях, объясняющих общий ход развития общества без анализа законов цикличности и хронологической повторяемости, рассмотрим некоторые теории волновых процессов в разных сферах общественной жизни европейского общества XIX-XX вв.

В XIX в. европейские экономисты подметили волнообразные колебания экономической активности с периодом в 7-11 лет («торгово-промышленные циклы» Жугара). К. Маркс раскрыл природу этих колебаний, связав их с особенностями капиталистической экономики, периодически приводящими к кризисам перепроизводства. Н. Д. Кондратьев раскрыл более продолжительные циклические процессы в экономике — волны длительностью в 48-55 лет («длинные волны» Кондратьева).

В кондратьевской теории «длинные волны» в экономике связываются с процессом изнашивания, смены и расширения основных капитальных фондов. Первая фаза кондратьевского цикла — «повышательная волна». Она нарастает с увеличением инвестирований в основные фонды, капитальным строительством, переструктурированием производства. Но когда растущий спрос на капитал вызывает его дефицит, он дорожает, что вызывает обратную тенденцию — к уменьшению инвестиций и хозяйственной активности. В результате происходит перелом повышательной волны. Начинается вторая фаза кондратьевского цикла — «понижательная волна»: экономическая депрессия, понижение цены капитала, оседание его в банках, поиск путей удешевления производства (в том числе за счет новых технических идей). Но удешевление капитала облегчает вложение его в производство, и это ведет к перелому понижательной волны.

Переломы волн — это кризисные периоды, прерывающие повышательную и понижательную эволюцию.

В культуре, согласно исследованиям С.Ю. Маслова, В.М. Петрова, А.С. Дриккера и др., циклические процессы с периодом в 50 лет протекают в общем синхронно кондратьевским волнам. Повышательной волне соответствует преобладание «аналитического» (по Маслову) или «ренессансоподобного» (по Дриккеру) стиля в искусстве, высокий престиж знания, открытость внешним культурным влияниям, демократизм. Понижательная волна сопровождается «синтетическим» (Маслов) или «бароккоподобным» (Дриккер) стилем, падением престижа знания, тягой общества к замкнутости, сепаратизму и авторитаризму. Переходы от одного стиля к другому связаны с кризисами, во время которых происходит эклектическое смешение разных художественных форм, отрицание старых и поиски новых средств, методов и путей развития искусства.

Волновые изменения в политической сфере на материале истории США были выявлены Ф. Клинбергом. Согласно его исследованиям, американская внешняя политика с конца XVIII в. до 1960-х гг. последовательно прошла 4 цикла со средней продолжительностью 48 лет; в каждом из них «экстраверсивная» фаза (концентрация на внешнеполитических интересах) сменялась более краткой «интроверсивной» фазой (замкнутостью на внутренних проблемах). Первая из этих фаз соответствует эволюционному росту силы и влияния США, тогда как вторая связана с кризисными явлениями, заставляющими отказаться от внешнеполитической активности. А. Шлезингер-старший проследил смену волн либерализма и консерватизма в общественной жизни США, которая происходит циклически в среднем за 33 года. А. Шлезингер-младший (сын) связал 30-летние волны политической истории США со сменой поколений. По его теории, каждое поколение, вступив в самостоятельную жизнь, первые годы проявляет «политический романтизм» и общенациональную целеустремленность, а затем ориентируется на «частный интерес» и уходит в заботы о личном благополучии. Можно заметить, что либерализм, политический романтизм, стремление к изменениям в обществе характеризуют турбулентное «время перемен», а консерватизм и уход в частную жизнь — признаки периода относительной стабильности.

Анализ различных подходов к выявлению цикличности социальных изменений позволяет сделать, по крайней мере, три вывода:

существование в истории цикличных, волнообразно протекающих процессов — несомненный факт;

конкретные параметры, хронологические рамки, механизмы этих процессов устанавливаются весьма приблизительно и неоднозначно;

наряду с фактами, соответствующими найденным периодическим закономерностям, имеются и факты, которые в них не укладываются.

Отсюда следует ненадежность исторических прогнозов, опирающихся на идею цикличности: несмотря на то что некоторые из них частично, а иногда и полностью подтверждаются, в каждом конкретном случае нельзя быть уверенным в том, что так будет и на этот раз.

Бифуркации и аттракторы

С синергетической точки зрения для понимания хода истории общества необходимо учитывать, что оно есть нелинейная система (как и другие сложные диссипативные системы).

Под нелинейностью понимаются отступления от пропорциональной (описываемой линейными функциями и уравнениями) зависимости между причиной и следствием. Нелинейная связь между явлениями имеет более сложный характер (описываемый нелинейными функциями и уравнениями).

Нелинейность означает, во-первых, что малые по своим масштабам события могут породить грандиозные последствия. Возможен так называемый «эффект бабочки»: взмах крыльев бабочки в дельте Амазонки может вызвать бурю на всем американском континенте (а в фантастическом рассказе Брэдбери герой, отправившийся в прошлое, случайно губит бабочку, и это меняет ход истории его страны.). Во-вторых, для нелинейных процессов характерны ситуации, в которых будущее неоднозначно определяется настоящим (начальными условиями). Математически это выражается в том, что нелинейные уравнения при некоторых критических условиях приводят не к одному, а к нескольким решениям. Это означает, что в критической точке возникают различные варианты последующего хода событий, различные альтернативные пути дальнейшей эволюции системы.

Разветвление процесса на несколько возможных траекторий называется бифуркацией.

Приближаясь к точке бифуркации, система приходит в неустойчивое, «возбужденное» состояние, для которого характерна чувствительность к малейшим изменениям ситуации. Микроскопическое воздействие на неустойчивую систему может вызвать ее макроскопическое преобразование в одном из нескольких возможных направлений. Это объясняется тем, что имеющееся в системе энергетическое напряжение готово к разрядке, и чуть заметное смещение какого-то элемента служит «пусковым механизмом», направляющим поток энергии на выполнение той или иной работы, — подобно тому как ничтожное усилие, с которым оператор прикасается к одной из кнопок пульта управления, приводит в движение к определенной цели многотонную ракету.

Точка бифуркации — это точка ветвления, развилка (от англ. fork — вилка). В ней система должна сделать выбор направления, по которому далее пойдет ее эволюция.

В природных системах этот выбор совершается стихийно, «сам собой»: свободы выбора здесь нет, он определяется действием объективно сложившихся случайных обстоятельств. В неживой природе системы не обладают свободой воли и подчиняются воле «слепого случая» (лишь у живых существ появляются зачатки свободы воли). У людей же есть свобода воли. Хотя это и не абсолютная свобода, тем не менее она все же такова, что человек при наличии разных возможностей способен выбрать из них любую по своему собственному усмотрению. В дело выбора, таким образом, вмешивается субъективный фактор, которого нет в природе.

«Различие между биологической и социальной эволюцией состоит в том, что общества могут вести себя целенаправленно. Мы можем в определенных рамках выбирать наш путь эволюции».

Принципиальное отличие общества от природных систем состоит в том, что выбор бифуркационной ветви зависит от субъективного фактора — воли, сознания, разума людей.

Конечно, есть причины, направляющие волю человека на тот или иной поступок. Но поступок не вытекает из них автоматически (если только речь идет не об автоматизированных реакциях). На то и дан человеку разум, чтобы не слепо повиноваться обстоятельствам, а обдумывать свои возможности и находить наилучший способ действий в данных обстоятельствах. Любые технические, экономические, политические задачи ставятся и решаются людьми в соответствии с их представлениями о том, как это следует делать. Другое дело, что человеческие замыслы не всегда осуществляются так, как этого хотелось бы (по знаменитому изречению В. С. Черномырдина: «Хотели как лучше, а вышло как всегда»).

Выбор бифуркационной ветви в социальных системах, как и в природных, тоже может определяться случаем — прихотью властителя, насморком полководца, оплошностью дипломата, опиской чиновника, выстрелом в политического деятеля и т. п. «Эффект бабочки» в принципе способен превратить мелкое уличное происшествие в толчок, переводящий стрелку исторического процесса на новый путь. Но выбор делает не сам случай, а люди, которые реагируют на него и обладают свободой по собственной воле определять его последствия. При этом люди руководствуются усвоенными знаниями, принятыми в культуре ценностными ориентациями и нормами поведения. Культура формирует их цели, желания и идеалы, к которым они стремятся. Стало быть, можно сказать, что в сфере культуры образуются духовные предпосылки, определяющие развитие общества. В частности, культурные установки исторических деятелей, делающих выбор в точке бифуркации, обусловливают принимаемые ими решения и тем самым оказывают непосредственное влияние на ход исторических событий.

К размышлению. Вот как по этому поводу высказывался Г. Гейне: «Так и знайте, гордые люди действия, — вы не что иное, как бессознательные чернорабочие на службе у людей мысли, которые не раз в смиреннейшей тиши точнейшим образом предсказывали все ваши деяния. Максимилиан Робеспьер был не чем иным, как рукой Жана-Жака Руссо...» Прав ли Гейне?

Движение по выбранной бифуркационной траектории может быть неустойчивым, и тогда возникают новые локальные (в частях системы) и глобальные (определяющие эволюцию системы в целом) бифуркации. Но существуют траектории (или узкие «коридоры» траекторий), которые ведут систему к устойчивым состояниям. Такие состояния называются аттракторами (от лат. attractio — притяжение). Аттракторы как бы притягивают к себе систему. Если система вошла в конус аттрактора (ведущий к нему «коридор»), то это предопределяет ее будущее. Попытки выбраться из конуса аттрактора тщетны — различные траектории, попавшие в конус, неизбежно выводят систему на аттрактор. Элементы ее довольно жестко выстраиваются в соответствии с будущим порядком. Все, что не соответствует ему, будет уничтожено диссипативными процессами.

Аттрактор — это будущее устойчивое состояние, к которому направляется эволюция системы

История человечества может быть представлена в виде цепочек бифуркаций, ведущих общество от одних аттракторов к другим. Объективные условия в точках бифуркации задают спектр возможных вариантов эволюции. Субъективные особенности людей, их замыслов и действий влияют на выбор какого-то из этих вариантов. Аттрактор выступает как «предельное», конечное для выбранного варианта эволюции состояние, по отношению к которому другие состояния являются переходными, промежуточными. На путь в конус аттрактора выводит случайность, но как только этот путь выбран, дальнейшая эволюция общества закономерно и необходимо приводит его к «предельному» устойчивому состоянию.

«Между двумя точками бифуркации в системе действуют детерминистические законы, а в окрестностях точки бифуркации существенную роль играют случайные флуктуации, И именно они "выбирают" ветвь, которой будет следовать система».

В историческом процессе в качестве аттрактора может выступать как более высокий уровень организации общества, больший порядок в нем («простой аттрактор») так и, наоборот, состояние дезорганизации, анархии и хаоса («странный аттрактор»). В последнем случае возможно «соскальзывание» на ветвь эволюции, которая не была выбрана в предыдущей бифуркации.

В реальной истории выбор бифуркационной ветви может привести общество к процветанию, а может и завести его в эволюционный тупик. Общество, пошедшее по тупиковому пути, впадает в долгую, «спячку» (как это было в странах Востока — Китае, Японии, Индии и др., которые лишь в XX в. вышли на новую ветвь эволюции) или же исчезает, не дав ростков, пробивающихся к новому аттрактору (так исчезли Древний Египет, Шумер, Вавилония, цивилизации майя, инков и атцеков).

Иногда говорят: «История не знает сослагательного наклонения». В самом деле, вопрос «что было бы, если бы...» не интересует историка, ставящего своей задачей описание фактов: что было, того иначе уже быть не может. Но философия истории нуждается в сослагательном наклонении: надо знать, какие варианты эволюции (в том числе и несбывшиеся) возникают в бифуркациях, чтобы понять общие законы исторического развития общества и научиться учитывать опыт прошлого в поисках пути к лучшему будущему.

Есть ли в истории смысл?

Пытаясь объяснить исторический процесс развития общества, многие мыслители выдвигали идею о том, что человечество движется к какой-то цели. Это представляется вполне естественным с религиозной точки зрения. В самом деле, если человек создан высшей сверхъестественной силой, то возникает вопрос, для чего она его создала? Должна быть цель, ради которой существует человечество. В продвижении к этой цели и заключается сущность исторического прогресса. Таким образом, история человечества обретает смысл, состоящий в выполнении предназначения, определенного ему свыше.

Понятия «цель» и «смысл» не тождественны. Цель есть результат, на достижение которого направлен исторический процесс. Смысл — более широкое понятие, чем цель.

Вообще говоря, смысл есть содержание мысли. Например, смысл высказывания — это его мысленное содержание, закодированная в нем информация. Понять смысл какого-либо предмета — значит понять мысль, которая заложена в него, замысел, в соответствии с которым этот предмет создается, функционирует, используется, изменяется и т. д. Наличие смысла обязательно предполагает того, кто этот смысл создал и вложил, облек в материальную оболочку, которая является его носителем.

Если смысл истории видят в движении к определенной цели, то тогда смысл и цель совпадают. Но смысл не обязательно означает наличие цели. Он может заключаться и в каком-то ином замысле, в соответствии с которым человечество создано, живет, функционирует, развивается. В качестве примера можно вообразить, скажем, что человечество — это игрушка для развлечения сверхразумных существ, и смысл истории в том, что они придумывают разные каверзные ситуации и смотрят, как люди выкарабкиваются из них. А когда игра существам надоест, они, подобно шахматистам, просто смахнут фигуры с доски и сложат их в коробку.

Существуют различные представления о смысле человеческой истории.

В средневековой христианской философии господствовала концепция провиденциализма, развитая Августином Блаженным. Согласно этой концепции, ход истории определятся волей Бога, который ведет человека к «спасению», к возвращению из «града земного» (куда люди попали из рая после грехопадения Адама) в «град Божий». Иную концепцию построил знаменитый русский философ Вл. Соловьев (1853-1900). Он утверждал, что Бог не хочет от человека пассивного, несвободного следования божественной воле. Человек сам должен понять свое предназначение и по собственному желанию осуществить его. Это предназначение состоит в том, чтобы в процессе исторического развития, преодолев распри между людьми и разрыв между человеком и природой, достичь «всеединства», слияния мира с Богом.

Идею космического предназначения человечества развивали также В. И. Вернадский (1863-1945) и П. Тейяр де Шарден (1881-1955), которые, однако, отходили от традиционной религиозной постановки вопроса. Они видели всемирно-историческую задачу человечества в антиэнтропийной деятельности и одухотворении природы.

Об истории как процессе выполнения человечеством своего предназначения говорил и Гегель. В его философии смысл истории определяется тем, что развитие человечества выступает формой саморазвития «мирового духа». На каждой стадии развития мирового духа его временным носителем является какой-то народ, который после исполнения своей исторической миссии уступает место другому народу. И историческая роль отдельной личности тоже обусловлена тем, насколько она в своей деятельности реализует волю мирового духа. Конечная цель всемирной истории — познание мировым духом самого себя.

Материализм отвергает мысль, что Бог или некий высший разум предопределил смысл истории. Синергетика, открыв закономерности самопроизвольного развития сложных систем, с новой точки зрения подтверждает известные слова Лапласа, что для объяснения мира нет необходимости в «гипотезе о существовании Бога». Никто природу не создал и не поставил перед ней никакой цели, и точно так же никто не создавал человечество и не ставил никакой цели перед ним. Человечество существует не для того, чтобы выполнить какое-то заданное ему свыше предназначение, а потому, что возникло на определенном этапе эволюции материи на Земле и развивается в соответствии с объективными законами до тех пор, пока имеются условия, в которых оно может существовать (если только само себя не уничтожит в ядерной или какой-нибудь еще катастрофе).

Но, может, быть, сама природа уготовила человечеству какое-то предназначение, и смысл истории — в том, чтобы это предназначение осуществлять?

Вот аргументы в пользу этого предположения, изложенные в эмоциональной форме риторических вопросов-восклицаний: «Неужели природа в течение сотен миллионов лет и впрямь случайно сотворила столь сложное устройство, каким является наш мозг? И неужели лишь для того, чтобы обеспечить мимолетное — по космическим далям и срокам — процветание неких активных, плодовитых и весьма любознательных существ? Не логично ли предположить, что... природа уготовила человечеству некую особую космическую миссию, органически присущую эволюции материи во всей обозримой Вселенной?»

Но природа не ставит перед собой никаких целей. Да и если бы ставила, то у нас не было бы возможности узнать, что она замыслила насчет человека. Ибо наука познает законы природы, но не ее «мысли». Мы, конечно, можем при желании приписывать природе свои мысли, но тогда уже вопрос заключается не в том, для чего природа предназначила человека, а в том, для чего человек сам предназначает себя.

Смысл истории нельзя узнать или открыть подобно тому, как астроном открывает неизвестную ранее звезду или биолог — генетический код, в котором заложена программа поведения животного. Ни от Бога, ни от природы мы не можем получить ответа на вопрос, в чем смысл истории. И сама история не может дать ответ на него. Никакое исследование исторических фактов не скажет нам, к чему мы должны стремиться. Факты, будь то факты истории или факты природы, не могут решить за нас, для чего мы живем.

В истории не существует никакой цели и никакого смысла, заданных человечеству «извне». Но это не значит, что их не может быть вообще.

«Хотя история не имеет цели, мы можем навязать ей свои цели, и хотя история не имеет смысла, мы можем придать ей смысл».

Человечество способно само поставить себе цель и придать смысл своей деятельности. Однако было бы наивно надеяться, что это может быть сделано каким-то пророком, который, наконец, сформулирует цель и смысл истории, и всем станет ясно, в чем они состоят.

Было немало исторических деятелей, выдвигавших цели, к которым должны устремляться усилия народов, стран и всего человечества. В некоторых случаях такие цели достигались — правда, всегда лишь отчасти. Можно вспомнить тут об Иисусе Христе и Мухаммеде, Александре Македонском и Цезаре, Петре I и Бисмарке. Маркс провозглашал целью истории построение коммунистического общества, и в лозунге «Наша цель — коммунизм» многие видели смысл истории. Но всякий раз в конце концов оказывалось, что поставленные исторические цели были, во-первых, преходящими и, во-вторых, не становились на практике общечеловеческими.

Пока исторический прогресс идет полилинейно, о какой-либо единой цели или едином смысле истории говорить не приходится. Человечеству необходимо прежде осознать свое единство и организоваться во всемирном масштабе — таково условие осуществления целенаправленной объединенной общечеловеческой деятельности (в этом смысле идея «всеединства» Вл. Соловьева имеет рациональное содержание). Только тогда оно сможет сплотиться для осуществления дел, составляющих цель и смысл его развития.

Проблема заключается не в том, чтобы «открыть» данное человечеству свыше (от Бога или от природы — не имеет значения) «задание», которое ему положено выполнить. Проблема в том, что человечество должно само определять свои задачи, разумно оценивая при этом их принципиальную осуществимость, и солидаризироваться в их выполнении. Чтобы история обрела смысл, человечество должно стать хозяином своей судьбы.