Противоречие между человеком и машиной как источник кризиза культуры XX века.

Причины роковой роли техники в человеческой жизни. Итоги XIX века. О. Шпенглер. Х. Ортега-и-Гассет.

Процесс отчуждения. А. Шопенгауэр, Ф. Ницше. Экзистенциализм. А. Камю.

Художественная культура XX века. Процессы изменения в искусстве.

Перспективы человечества. Пол Кеннеди «Готовясь к XXI веку».

По мнению многих философов и мыслителей нашего времени противоречие в культуре двадцатого века проистекают из противоречия между человеком и машиной. Вообще, прошедший век продемонстрировал человечеству, что культура как интегрирующее начало общественного развития охватывает не только сферу духовного, но во все большей степени - материально­го производства.

Все качества техногенной цивилизации, чье рожде­ние было отмечено чуть более трехсот лет назад, смогли проявиться в полной мере именно в нашем столетии. В это время цивилизационные процессы были максимально динамичны и имели определяющее значение для культуры. Между традиционной гуманитарной культурой европейского Запада и но­вой, так называемой «научной культурой», производной от научно-технического прогресса XX века, с каждым годом растет катастрофический разрыв. Вражда двух культур может привести к гибели человечества.

Острее всего этот конфликт сказался на культурном самоопределении отдельно взятого человека. Техногенная цивилиза­ция могла реализовать свои возможности только через полное подчинение сил природы человеческому разуму. Такая форма взаимодействия неизбежно связана с широким использованием научно-технических достижений, которые помогали современни­ку нашего века ощущать свое господство над природой и лишали при этом его возможности ощутить радость гармонического сосу­ществования с ней.

Машинное производство имеет космологическое значение. Царство техники - особая форма бытия, возникшая совсем недавно и заставившая пересмотреть место и перспективы человеческого существования в мире. Машина - значительная часть культуры, в XX веке осваивает гигантские территории и овладевает массами людей, в отличие от прошлых эпох, где культуры охватывали не­большое пространство и небольшое количество людей, строясь по принципу «подбора качеств». В XX столетии все делается мировым, все распространяется на всю человеческую массу. Воля к экспансии вызывает неизбежно к исторической жизни широкие слои населе­ния. Эта новая форма организации массовой жизни разрушает кра­соту старой культуры, старого быта и, лишив культурный процесс оригинальности и индивидуальности, формирует безликую псевдо­культуру.

К такому состоянию европейская культура пришла вполне за­кономерно, так как культурное взросление носит циклический ха­рактер, а техногенная цивилизация - последнее звено этого разви­тия. Автор «Заката Европы» воспринимал культуры как живые ор­ганизмы, знающие рождение, расцвет, увядание и смерть. Восемь великих культур в шпенглеровской морфологии являются носите­лями подлинной всемирной истории: египетская, вавилонская, ин­дийская, китайская, мексиканская, античная, магическая (арабская)

и наша европейская «фаустовская». Все они после эры культурного расцвета вступают в период окостенения цивилизации. Для О. Шпенглера очевидно, что цивилизационный процесс благопри­ятен для развития техники, но губителен для великих творений: ис­кусства, науки, религии, т. е. собственно культуры.

Испанский философ - Ортега-иГассет - оценивая сложившуюся ситуацию в Европе 20-30 гг., обращается к итогам ХIХ века. По мнению философа он принес человечеству огромные плодотворные заво­евания. Главными из них были победа политической демократии и парламентаризма, а также невиданное ни в одну из прошлых эпох мировой истории развитие техники. Но в начале XX века со всей очевидностью обнаружилось, что он создает новую, несходную с XIX веком историческую ситуацию, ситуацию, которая резко отличает его не только от девятнадцатого, но и от всех прежних веков мировой истории.

Наиболее наглядный и очевидный показатель происшедшего исторического сдвига Ортега усматривает в огромном увеличении численности той людской массы, которая окружает человека XX века и которая не может не броситься в глаза каждому бесприст­растному наблюдателю повседневной жизни новой эпохи. Девятнад­цатый век не только способствовал развитию науки и техники, но и в несколько раз увеличил население земли, а особенно больших городов. И вместе с тем, создав новые, почти безграничные источ­ники богатства и комфорта, он дал большой массе людей ощущение легкости жизни, лишил ее нравственной требовательности к себе, чувства ответственности перед настоящим и будущим, уважения к труду и традиционным нормам общественной морали. Этот ис­торический феномен Ортега называет «восстание масс», подчеркивая, что охарактеризованная им новая для европейской жизни историческая ситуация имеет как свои положи­тельные (подъем техники, создание новых потребительских благ, условии большего комфорта, облегчение культурного обмена и воз­можности сношений между различными частями света), так и свои резко отрицательные стороны, свидетельствующие о глубоком кризисе, переживаемом современным человечеством.

Ситуация нарушения культурной целостности и разрыва органической связи человека с природными основаниями жизни в XX веке интерпретируется культурологами как ситуация отчуждения.

Отчуждение - это процесс превращения различных форм человеческой деятельности и ее результатов в самостоятельную си­лу, господствующую над ним и враждебную ему. За примером далеко ходить не надо. Телевизор - чудо ХХ века. И мы уже без иронии называем его членом семьи. Люди ходят друг к другу в гости, а телевизор служит фоном, связкой для разговора. Отсюда, потеря умения общаться. Сегодня ребенок сначала становится зрителем и лишь потом читателем, получив готовую визуальную картинку и лишившись возможности самостоятельно, используя собственное изображение представить героя того или иного литературного произведения. Телефон - не менее замечательный подарок НТР человечеству. Но возможность быстро сообщить информацию изжила культуру письма. Ведь верно, сегодняшние послания никогда не сравнятся по содержательной наполненности и языковому оформлению даже с письмами начала века нынешнего.

Отчуждающий ме­ханизм связан с рядом проявлений: бессилие личности перед внеш­ними силами жизни; представление об абсурдности существования; утрата людьми взаимных обязательств по соблюдению социального порядка, а также отрицание господствующей системы ценностей; ощущение одиночества, исключенности человека из общественных связей; утрата индивидуумом своего «я», разрушение аутентичнос­ти личности.

«Прогнозирование» мыслителей XIX века связано с негатив­ным отношением к судьбам европейской культуры, продемонстри­ровавшей, что она сама является источником отчуждения личности от подлинных целей бытия. Радикальный поворот в истолковании культуры был обозначен в трудах А. Шопенгауэра, поставившего под сомнение прогрессивную направленность всякой разумной деятельности человека.

С точки зрения А. Шопенгауэра, в процессе длительной социальной эволюции человек не сумел развить свой организм до более совершенного, чем у любого другого животного. В борьбе за свое су­ществование он выработал в себе способность заменять деятель­ность собственных органов их инструментами. К XIX веку развитие машинного производства актуализировало эту проблему. В резуль­тате, считал А. Шопенгауэр, оказалось бесполезным обучение и со­вершенствование органов чувств. Разум, следовательно, не особая духовная сила, а отрицательный итог отключения от базисных актов, названный философом отрицанием «воли к жизни».

В представлении последователя А. Шопенгауэра Ф. Ницше от­чуждение человека от культурного процесса имеет еще более острые формы, так как ницшеанская культурфилософия строится на отри­цании христианских ценностей. Уже в одной из первых книг «Происхождение трагедии из духа музыки» провозглашается примат идеалов эстетического величия над нравственными идеалами. Искусство предстает как дополнение и завершение бытия. Усматривая рождение художественной культуры в недрах самой трагической действительности, философ не только отрицает противопоставление жизни страданию, но и видит в последнем истинный источник творчества. Трагическая сущность выражается через противоборство аполлоновского и дионисийского начал, примирение происходит под эгидой Диониса. Мир олимпийских богов, являющихся олицетворением классической упорядоченности, заслоняет от человека подлинное бытие. Когда же пена иллюзии исчезает и мир обнажает истинные свои черты, человека переполняет дионисийское чувство потрясения.

Дионисийская чрезмерность, а не аполлоновская мера вела человека к истине. Ф. Ницше определяет культуру как форму стихийной жизни или художественный стиль народного духа. Социальной базой высшей культуры является общество, построенное по иерархическому принципу: масса рабов, лишенных творческого н каста свободных, которым суждено воспитать гениев-творцов.

Проблема кризиса культуры в результате отчуждения чело­века от результатов его деятельности получила свое развитие в ряде философских школ XX века. Экзистенциальная философия поста­вила в число актуальнейших проблем нынешнего столетия такие во­просы как абсурдность человеческого существования и тотальная изолированность его от социума (А. Камю, К. Ясперс, М. Хайдеггер).

Работу Альбера Камю «Миф о Сизифе» иногда назы­вают «манифестом атеистического экзистенциализма», хотя для читателя, не знакомого с католицизмом, его ду­хом и догматами, будет не очень понятно, почему рассуж­дения мыслителя об абсурде, самоубийстве и «все дозво­лено» Достоевского вообще относятся к атеизму. Но во Франции 40-х годов это произведение Камю воспринима­лось как прямая атака на религию. Французский мысли­тель стремится проанализировать сознание человека, лишившегося религии, веры в бога, а именно такова судь­ба современного человека, как считает Камю. Это созна­ние находится на той грани, когда веры у человека уже нет, а новой точки опоры еще нет. Человеку в таком со­стоянии очень трудно примириться с мыслью о бессмыс­ленности поисков внешней опоры, с тем, что он должен рассчитывать только на себя. Это «разорванное» созна­ние - сознание абсурда - Камю и выразил в «Мифе о Сизифе». Если бога нет, стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить? - задает мыслитель свой главный вопрос. Столкновение с бессмысленностью мира - делается вывод в книге - приводит нерелигиозного человека к единст­венному выходу, к надежде, которая заключена в нем са­мом, в творческой открытости его существования.

К очерку Камю примыкает небольшая работа Жана Поля Сартра - одного из крупнейших философов XX ве­ка. Сартр четко и недвусмысленно ставит по крайней мере два важнейших философских вопроса: существует ли «природа человека» и каково отношение «свободы челове­ка» и «обстоятельств»? На первый вопрос мыслитель от­вечает в духе экзистенциализма, доказывая принципиаль­ное положение об открытости человека, о том, что чело­век - это не что иное, как тот проект, который им самим конструируется, это то, что каждый решается сделать со своей жизнью, это - самоопределение, а не предопределение. Нет никакой «природной» или «божественной» сущ­ности, которая могла бы предрешать поведение и мышле­ние, тем более неверно было бы приписывать человеку предопределение свыше. За этими рассуждениями Сартра лежит максима экзистенциалистской морали - человек совершенно свободен в своей внутренней жизни, и никакие обстоятельства не могут поколебать этой его изначальной свободы, от которой, как парадоксальным образом выразил это Сартр, человеку не спастись. Но парадокс заключен не только в способе выражения, но и в том, что Сартр, сам, видимо, того не желая, начинает строить совершенно определенную картину человеческого бытия, возвращаясь к концепции человека как существа, имеющего свое «ес­тество», а именно естество внутренней свободы. Кроме того, человек - и это понятно не только марксистам - не может довольствоваться только внутренней свободой. Изменение внешних обстоятельств, создание достойного людей образа жизни - важнейший принцип гуманизма.

* * *

Искусство связывается с другими силами культурной деятельности и приобретает ряд вторичных функции. Оно играет важную роль в процессе возникновения ремесел и экономическим ценностей. Искусство и знание находятся в тесном родстве друг с другом. В натуралистическом изобразительном искусстве всегда присутствует точное наблюдение и стремление к изучению окружающей среды. Символизм искусства и научные диаграммы порой тесно связаны друг с другом. Современные критики, как правило, рассматривают произведение искусства как оригинальное послание творческой личности к публике, как выражение эмоционального или интеллектуального состояния, передаваемого посредством искусства от одного человека к другому. Такое представление имеет смысл только в том случае, если при этом не врывается значение целостного культурного контекста и традиций искусства. Подобно многим артефактам, или продуктам человеческой деятельности, произведения искусства становятся частью общества, и их развитие, так же как и их функцию, можно понять, лишь изучая их в социальном контексте.

Осмысление тех процессов, которые преобразовывали художественную культуру ХХ века приходило не сразу. Первоначально стремительные перемены, которые происходят в искусстве, вызывают в эстетической теории и художественной критике широчайшую гамму оценок и откликов - от радостных приветствий новых поисков и головокружительных опытов до резкого неприятия нового как нар­ущающего традиции и потому разрушительного, пошлого, низкого. И действительно, стоит только представить себе ставшие те-перь классическими панно А. Матисса «Танец» и «Музыка», выполненные им по заказу С. Щукина в 1910 году, чтобы ощутить резкое неприятие, с которым воспринималась новая живопись публикой, воспитанной на «академических» произведениях: резко противопоставлен локальный оранжевый цвет обнаженных тел иссиня-фиолетовому и темно-зеленому как обозначению неба и земли; фигуры музыкантов даны предельно лаконично, упрощенно, даже примитивизировано. Фигуры танцующих женщин обобщены до своего рода «пластической формулы» танца. Неудивительно, что в том же 1910 году на выставке Осеннего салона в Париже оба панно произвели скандальную сенсацию.

Несомненно, что в XX веке роль цвета и как носителя смысла, и как языка, на котором говорит художник, чрезвычайно возрастает. Цвет приобретает собственную значимость, красоту. А. Матисс, опиравшийся в своем творчестве на эстетическую зна­чимость цвета, подчеркивал: «Цвет действует тем сильней, чем он проще». Однако и эта необычная, нетрадиционная значимость цвета все же не лишена собственной традиции. И если в европейском искусстве эта традиция не выступает со всей очевидностью, хотя она и достаточно ясна в искусстве средневековой Европы, те в странах Востока .(особенно мусульманского Востока) роль цве­та в прикладном искусстве и декоративном убранстве интерьера огромна. Таким образом, и особое отношение к цвету, характерное для искусства начала и середины XX века, не является уж столь новым неожиданным, но оказывается освоением внеевропейской традиции, не сущей в себе многовековой опыт изобразительного творчества.

То же самое можно сказать о слове как средстве литературы, «самовитом» слове, по выражению русских футуристов. Не менее характерными являются такие же процессы в развитии музыки, когда сериальность, алеаторика, додекафония становятся важными средствами выражения мысли, носителями смыслов и значений в обновленной художественной ткани. Движение, пластика челове­ческого тела, маска, элементы символики и условности, разруше­ние границы между сценой и залом и обытовление языка театра - все это не в меньшей мере «знакомые незнакомцы», новое, но обладающее своей традицией в истории мировой культуры.

Произошло изменение уровней культуры, повышение самостоятельности отдельного индивида, его независимости от обычаев и обрядов, традиции и установлен­ных правил этикета, поведения, общения. Независимость эта дала мнимую свободу, поскольку истинная свобода не может основы­ваться на отрицании традиций, уходе от них. Истинная свобода есть выражение преемственности духовного опыта поколений, и на этой основе зиждется зависимость от традиций нравственной культуры, внешних и внутренних правил, установленных этой тра­дицией, определяющих во многом стиль и ведущие ориентиры жизни, систему духовных ценностей, принципов, установок. Имен­но эта основа и создает подлинную, осознанную, взвешенную самостоятельность в принятии решении, выборе действий. Но при ослаблении культурных традиции, обеднении преемственности внутренняя свобода все больше заменялась свободой внешней, самостоятельность духа - самостоятельностью тела, что посте­пенно приводило к снижению духовности и уровня культуры.

В философии и эстетике XIX—XX веков было предложено мно­го объяснений процессов понижения культуры. Здесь и уско­ренный прогресс всех 'сторон материальной жизни, технико-про­мышленной сферы, в результате которого человек не успевал ду­ховно развиваться в том же темпе, становился поверхностным постоянно куда-то спешащим, не имеющим ни времени, ни сил на то, чтобы остановиться, всмотреться, осознать, духовно освоить явления и факты действительности. Где же ему было «вчитаться» в другого человека, вжиться в какую-либо гуманитарную пробле­му. В других случаях упрекали технику с ее голым рационализмом, технократическое мышление, не признающее ничего кроме открытого прагматизма. Упрекали в этом и тех, кто оказывался у власти, у рычагов управления обществом, ибо они, часто не обла­дая сами должной культурой, не имеют возможности и правильно оценить ее смысл, экономят на культуре, придавая значение лишь узкому профессионализму, стимулируя тем самым духовное вы­рождение и деградацию. Вероятно, совокупность параллельно раз­вивающихся процессов, имеющих общий корень - ослабление связей поколений в сфере культуры, в равной мере порождала и безоглядное развитие техники, и измельчание человеческих инте­ресов и потребностей, и чрезмерную рационализацию сознания, и возрастание культуры городов с сопровождающим ее обезличи­ванием человеческих отношений. Во всяком случае в результате страдала духовная культура, а следовательно - страдал человек, .потому что он обесценивался как индивидуальность, обесценивались его жизнь и природа, окружающая среда как источник ду­ховной и материальной жизни личности. Все это в равной мере и привело к изменениям в области художественной культуры и в области искусства.

Умира­ет ли искусство? - этот вопрос возникает неоднократно при взгляде на его изменившееся лицо. И все же международное сооб­щество эстетиков приходит постепенно к единому выводу: нет, не умирает. «Трансформация искусства, но не его смерть; оно в на­стоящее время занимается экспериментами, способными привести к eгo обновлению”, - утверждает в 70-е годы Л. Гарсен (Фран­ция).

Постмодерн – одно из ведущих направлений в искусстве последних десятилетий. Проблема постмодерна состоит в определении его места. Он либо является крайней стадией проявления авангарда, либо представляет собой самостоятельный этап культурного развития. Постмодернисты отказываются вписываться в авангардную поэтику, претендуя на оригинальность и новизну своего творчества. Но это не так. Постмодернизм – это очень красивая поза, но не более. Приемы и методы этого направления мы сможем найти в предыдущих культурных традициях. Нпр., в барокко. Ряд искусствоведов, проводя аналогии между барокко и постмодерном, идут вслед за П. Флоренским. Философ рассматривал мировую культуру как повторяющуюся смену двух замкнутых типов культур – средневекового и возрожденческого, что открывает источник духовной общности символизма, футуризма, конструктивизма и барокко. Постмодерн как и барокко работает с символами, но несет при этом полную аннигиляцию художественного образа. Разрушение стереотипа, «борьба» с логизированным пространством предлагает не тот ноль, который присоединяясь к единице, дает десятку (символ барокко), а ноль, утверждающий сам себя. Отсюда, нарастающее чувство дегуманизации и опустошенности постмодернистской свободы. Но при этом, сквозь передразнивание, передергивание, ерничанье прорывается драматическое. Пародируя не реальность, а пародию на нее, художник постмодерна добивается удивительного эффекта. Пародия в квадрате возвращает нас к оригиналу. И вот таким сложным путем художник возвращает нас к изначальным человеческим ценностям, ставшими затертыми.

Таким образом, в искусстве XX века происходило и происходит интенсивнейшее движение в глубь человека, чтобы вопреки падению нравов, на-ступлению технократической идеологии, обесчеловечиванию при­роды, вопреки всему, что направлено против человека, вновь воз­величить его внутренний мир, его духовный потенциал, раскрыть и рассмотреть его, понять и увидеть, что нет в мире ничего тако­го, что не могло бы подпасть, под духовное влияние человека, его интеллекта, его души.

В контексте заявленной проблемы очень важна синергитическая перспектива человечества, некий симбиоз человека, природы и общества. Последнее идет к созданию единой информационной сети. Макклюэн, Масуда, Тофлер – все они связывают социокультурный процесс со средствами коммуникации, в основе которой лежит компьютер.

В 1996 году вышла книга Пола Кеннеди «Готовясь к двадцать первому веку», которая тут же стала бестселлером. В ней он попытался определить, что же ждет молодежь в профессиональном отношении в грядущем веке. По его мнению, рынок компьютерно грамотных людей скоро будет переполнен, поэтому нужно развивать свои гуманитарные таланты: способность к общению, познания в политике и международных делах. В вопросе, в каких областях будет наибольший спрос, Пол Кеннеди согласен с психологом Робертом Райхом, который утверждает, что наилучшие перспек­тивы у тех, кого он называет "анали­тиками символов", то есть у людей, которые умеют работать с символами и анализировать их, например, это требуется при составлении банков данных, в программном обеспечении, на рынке ценных бумаг, в сценарном деле, а все эти сферы имеют международное значение. И в связи с глобализацией, спрос на таких специалистов есть во всем мире. Если убрать все научные термины, то станет понятным, что Кеннеди имеет в виду прежде всего людей творческого труда, способных делать выводы из прочитанного, но при этом не боящихся любого оборудования - начиная от кухонного и заканчивая банковским. И вот кто выживет (по, мнению автора; в двадцать первом веке: юристы, изобретатели, дизайнеры - эти профессии соответствуют требо­ваниям глобализации.

Двадцатый век заставил многих ученых рассматривать культу­ру как противоположное цивилизации образование. Если цивилиза­ция всегда стремится к неуклонному движению вперед, ее путь - восхождение по лестнице прогресса, то культура осуществляет свое развитие, отказавшись от однонаправленного линейного движения вперед. Культура не использует предшествующее духовное наследие как трамплин для новых достижений по той причине, что она не может отказаться целиком или частично от культурного фонда. Напротив, огромное значение в культурном процессе имеет сопричастность с различными воплощениями традиции. Культура может строиться только на основе духовной преемственности, только с учетом внутрен­него диалога культурных типов.

Сегодня развитие принципа диалога культур - реальная воз­можность преодолеть глубочайшие противоречия духовного кризи­са, избежать экологического тупика и атомной ночи. Реальным при­мером консолидации различных культурных миров является союз, сформировавшийся к исходу XX века в Европе между европейскими нациями. Возможность аналогичного союза между огромными куль­турными регионами может возникнуть только при условии диалога, который сохранит культурные различия во всем их богатстве и многообразии и приведет к взаимопониманию и культурным контактам.

Список использованной литературы

Айсина Ф. О., Андреева И. А. “История мировой культуры”, “Просвещение”, М., 1998.

Ортега-и-Гассет Х. “Эстетика. Философия культуры”, “Искусство”, М., 1991.

Руднев В. П. “Словарь культуры ХХ века”, М., 1998.

Селиванов В. В. “Искусство ХХ века”, М., 1991.

“Сумерки богов” (сборник статей), М., 1991.

13