Федеральное агентство по образованию
Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования
Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского
Реферат
на тему:
"Смутное время"
Нижний Новгород 2008
План
Вступление
1. За 14 лет до Смуты
2. Трагедия в Угличе
3. Борис Годунов
4. Лжедмитрий I
5. Василий Шуйский, Иван Болотников
6. Лжедмитрий II – Тушинский вор
7. Первое земское ополчение
8. Минин и Пожарский
9. Новая династия
10. Последствия Смуты
Заключение
Список литературы
Вступление
Первые дни по смерти тирана бывают счастливейшими для народов: ибо конец страдания есть живейшее из человеческих удовольствий… Возможно, что именно так можно было охарактеризовать день 18 марта 1584 года. Грозный царь, который посмел прировнять себя к императору Священной Римской империи, провел важные реформы, присоединил к Московскому государству Казанское и Астраханское княжества, создал опричнину и держал в страхе боярское сословие, скончался. На престол вступил его сын, 27-летний Федор Иванович (1584–1598 гг.). Народ смог вздохнуть спокойно: время бесконечных опал и казней прошло. Но безмятежное правление Федора Ивановича было лишь затишьем перед страшной бурей, сотрясавшей Российское государство последующие годы…
По сравнению со своим отцом, Федор был достаточно "мягким" царем и не мог управлять столь могучим государством, коим была Россия в то время. Крепкая, централизованная власть пошатнулась, дав благодатную почву для деятельности бояр. Среди всех выделяется Борис Федорович Годунов (1552–1605). С первых дней правления Федора он находился рядом, всячески "помогая" в правлении, тем самым давая понять, кто есть истинный правитель.
Пришло время и Федор скончался, так и не оставив наследника. Держава перешла в руки Годунова. Начался отчет смутному времени…
1. За 14 лет до Смуты
"Богатырю следовало бы принять тяжкое наследие Грозного, а наследником оказался звонарь". Говорят, сам Иван IV наделял этим прозвищем младшего из своих сыновей – Федора. Не то что бы слабоумный, но совершенно "мягкотелый" человек принял бразды правления. Россия, истощенная войнами, опричниной, нуждалась в отдыхе. Федор дал стране эту необходимую передышку, но лишь для того, что бы вновь подвергнуть Россию испытаниям.
Личность Федора довольно интересна. Иностранные авторы – Флетчер, Пирсон и Маржерет – донесли до нас "распорядок дня" нового правителя: "Молодой государь обыкновенно вставал в четыре часа утра. Покончив с одеванием, он посылал за духовником; духовник являлся с большим крестом и, коснувшись им лба и щек государя, подносил крест к устам для целования. За ним следовал дьякон с иконой святого <…> Федор сейчас же становился на молитву перед принесенной иконой. Четверть часа царь усердно и истово клал земные поклоны. На это время духовник уходил и возвращался с чашей святой воды и кропилом. <…> Совершив эту первую утреннюю молитву, царь посылал справиться о здоровье царицы, как почивала? <…> Получив ответ посланного, царь шел навстречу государыне и приводил с ней некоторое время. Затем они отправлялись вдвоем в свою домовую церковь к заутрени, которая длилась около часа. По возращении царь отправлялся один в приемную палату и, сидя в большом кресле, принимал тех придворных бояр, кого считал достойными этой милости. Около девяти часов он отпускал своих приближенных. Пора звонить к обедне. Царь сам исполнял эту обязанность, а так как обедню служили в одном из кремлевских храмов со всем сложным чином по обрядам греческой церкви, то эта ежедневная служба занимала царя еще часа на два. На самом деле, по крайней мере у окружающих царя, время уходило не на одну молитву. В эти часы церковь служила палатой совета, под звуки бесконечных песнопений думные бояре заводили шумные мирские споры, замолкая по временам, когда справлялись о мнении своего государя. Но у государя своего мнения никогда не было; он выслушивал, блаженно улыбался и, не говоря ни слова, продолжал перебирать четки. По окончании этого второго богослужения, царь возвращался во дворец обедать. Обед подавался к одиннадцати часам весьма торжественно. После обеда государь почивал три часа, а затем опять шел в церковь к вечерне. Остальные часы до ужина посвящались вполне заслуженному отдыху. Ирина проводила это время вместе с супругом, и оба они развлекались разными забавами, обыкновенно балагурством карликов и шутов. Иногда, впрочем, государь удостаивал своим вниманием работы своих золотых и серебряных дел мастеров и иконописцев. После ужина он снова молился со своим духовником и получал его благословение на сон грядущий. Только по воскресеньям да по большим праздникам изменялось это распределение дня".
Умирая, Иван Грозный оставил так называемую "пентархию" – регентский совет при Федоре. В него вошли пять приближенных царя: Иван Федорович Мстиславский, Иван Петрович Шуйский, Богдан Яковлевич Бельский, Николай Романович Захарьин-Юрьев. Последнее место занял шурин Федора – Борис Федорович Годунов. Зная, что Федор неспособен самостоятельно управлять страной, Иван IV возложил эту миссию на совет. Сам же Федор покорно исполнял волю вспомогательного правительства.
В первую же ночь после смерти Ивана IV в Москве вспыхнул мятеж. Причиной мог послужить царевич Димитрий – малолетний сын Марии Нагой, последней супруги Ивана Грозного. Дело в том, что помимо прямого наследника – Федора – на престол мог претендовать и Димитрий. В боярском окружении нашелся человек, готовый поддержать кандидатуру незаконнорожденного царевича. Этим человеком был Богдан Бельский. Фаворит Ивана Грозного, человек решительный, в апреле 1584 года Бельский делает попытку государственного переворота. Со своими стрельцами он занимает Кремль, наследником престола объявляет Димитрия, а себя – единоличным регентом при малолетнем царевиче. Но народ, услышав про заговор в Кремле, устремился под его стены. Люди требовали предоставить им живого Федора. Не найдя поддержки со стороны, Бельский вынужден был отступить. А что бы народное волнение не переросло во что-то большее, бояре присягнули Федору.
Попытка заговора и переворота была наказана довольно мягко по тем временам. Бельского сослали воеводой в Нижний Новгород, а Димитрия и его мать Марию Нагую, в сопровождении многочисленной родни отправили в Ярославскую область, в город Углич. Город этот назначили молодому царевичу в удел.
Тем временем, что бы укрепить права нового царя был созван Земский Собор. По свидетельствам летописцев, видные представители всех областей "слезно" умоляли Федора быть царем и венчаться на царство. После не долгих размышлений Федор согласился. Коронование Федора было великолепно, изумляя свидетелей иностранцев своим блеском и внушая им, бесспорно, преувеличенно представление о богатствах, которые оно обнаруживало. В таких случаях, исполняя обычай страны, выставляли все, какие только имелись, драгоценности, но эта показная пышность только прикрывала мрачную нищету. Федор вступил на престол, а за его спиной бояре ожесточенно боролись за власть.
После отъезда Бельского, во главе совета встал Никита Романович. Однако в августе того же года он заболел, а еще через год умер. В это время взошла звезда Бориса Годунова.
Успех Бориса нельзя объяснить одним лишь родством с царской семьёй. В неустойчивой обстановке первых дней царствования влияние Фёдора на дела управления было ничтожным. Тридцатидвухлетнему Борису помогла прежде всего его политическая изворотливость. Годунов поспешил отвернуться от покровителя, сподвижника и свояка Бельского, как только понял, что дело того проиграно. Большое значение имело для него покровительство земских бояр. А земщина не простила Годунову его опричного прошлого. Чем выше он возносился, тем острее чувствовал непрочность своего положения.
Из регентского совета осталось трое человек. Но только у Бориса была под ногами твердая почва. Родство с царем давало практически неограниченные полномочия, а будучи женатым на дочери Малюты Скуратова, Борис имел авторитет и в миру. Его сестра, царица Ирина, была женщиной умной, решительной, обладала значительным влиянием на супруга, зачастую заменяя его в исполнении верховной власти. При этом Ирина нежно любила брата, всегда и во всем поддерживала его. Поэтому Борис фактически управлял государством, сведя на нет роль совета. И совет не оставался в ответе. Против Годунова объединились знатные семейства – Мстиславские, Воротынские, Головины, Шуйские. Однако Борис не сидел, сложа руки. Решительными действиями он убирал с дороги один род за другим. Мстиславские задумали покушение на жизнь Бориса, решив его отравить на пиру у Ивана Федоровича. Но заговор провалился, и в 1585 году Иван Федорович исчезает со сцены: его заточили в монастырь, насильно постригли в иноки под именем Иосифа. Вскоре он скончался. Итак, Борис Годунов и Иван Шуйский остались один на один…
Шуйские не могли простить Годуновым их влияние в правительстве. Единственный шанс отлучить Бориса от власти – развести Федора и Ирину. Тем более что был весомый довод – ходили слухи, что Ирина бесплодна. Усилиям Шуйских помогло и ставшее силой благодаря политике Грозного сословие московских купцов, которые устраивали буйные зрелища перед Грановитой палатой. Но с помощью братьев Щелкаловых и митрополита Дионисия Борис укротил бурю. И Шуйские, проворно менявшие направление, стали сторониться от своих единомышленников, пытаясь лицемерно примериться с царским любимцем. "Вы примирились нашими головами!" – крикнул им один возмущенный купец. Этот несчастный исчез в следующую же ночь, но и Шуйские недолго пользовались плодами своей подлой трусости. Донос одного подкупленного слуги послужил предлогом к новым и более строгим гонениям. Борис, будучи более уверенным в послушании своего "венчанного питомца", не задумываясь нанес решительный удар. Знаменитый воин Иван Петрович Шуйский был сослан на Белоозеро, а двоюродный брат его Андрей Иванович в Каргополь, и оба они были задушены. Восемь купцов сложили свои головы на плахе, а сотни их действительных сообщников либо были заключены в тюрьмах, либо разосланы по разным областям.
Эти трагические события не могли долго находиться в пределах одного государства, тем более что Михаилу Ивановичу Головину удалось бежать в Польшу. Но Борис и здесь нашел выход. Московские послы, находившиеся в Польше, получили строгий наказ решительно отвергать все факты гонения на Шуйских. Более того, послы должны были утверждать, будто Шуйские пользуются расположением и щедротами государя. А что касается Михаила Головина, бегство которого нельзя было оспорить, то он будто бы провинился в воровстве.
Таким образом, у власти остались Ирина и Борис Годуновы. Федор Иванович же был чем-то вроде массовки… Но люди ждали от правительства действий, и Годунов начинает действовать. Для укрепления экономического положения государства правительство на церковном Соборе в 1584 г. добилось отмены податных льгот церкви и монастырей. Вместе с тем, Годунов позаботился о росте авторитета церкви, что нашло выражение в учреждении в 1589 г. патриаршества в России (русская церковь добивалась этого с середины XV в). На церковном Соборе первым московским патриархом был провозглашен Иов – ревностный сторонник Годунова. Учреждение патриаршества делало русскую православную церковь юридически независимой от константинопольского патриарха. В это же время проводится перепись земель для учета всего земельного фонда, в связи с чем запрещаются крестьянские переходы в Юрьев день, а в 1597 г. издается указ о пятилетнем сроке сыска беглых крестьян. Это было важным этапом в установлении крепостного права в России, укреплявшим тем самым экономическое положение служилого дворянства. При этом Борис активно принимает иностранных послов, на собраниях стоит подле царя и оглашает царскую волю. С 1584 года Борис присваивает себе один за другим целый ряд титулов. Причем каждый из них был уникален. Годунов был и "конюшим", и "слугою", и "ближним великим боярином", и "наместником царств Казанского и Астраханского". А в 1594 году ему был присвоен официальной грамотой титул, действительно соответствующий его должности – Годунов стал правителем, регентом. Кроме того, Годунов имел серьезный заграничные связи. В 1586 году английская королева шлет Годунову письмо, в котором называет его "князем" и "любезнейшим другом". Наряду с влиянием росли и доходы Годунова. Английский посол Флетчер приписывал ему доход в 93 700 рублей, сумма по тем временам громадная. Горсей считал, что для Бориса вполне возможно набрать и содержать армию до 100000 человек. Однако цифры могут быть и преувеличены.
2. Трагедия в Угличе
В то время как в столице шла кровавая бойня за престол, в Угличе рос последний сын Ивана IV царевич Димитрий. И хотя этот ребенок считался незаконнорожденным, он имел достаточно прав на престол. А посему представлял собой угрозу для власти Бориса Годунова.
Для того времени Углич был довольно значительным городом – три собора, полтораста церквей, двенадцать монастырей, две тысячи монахов и тридцать тысяч жителей. Царевич вполне мог довольствоваться таким уделом, а деревянный дворец отвечал требованиям княжеского жилища если не великолепием архитектуры, то, по крайней мере, своими размерами. А между тем семья Димитрия тосковала по Москве, им хотелось быть поближе к Кремлю. Здесь же они обречены были терпеть враждебное отношение людей, представленных для надзора за семьей. Это не могло не сказаться на характере царевича.
Димитрий родился 19 октября 1583 года. Он обнаруживал особенную чуткость к дурному обращению, проявляя буйный нрав, мстительный характер и даже предрасположенность к жестокости. Он был действительно сын Грозного. Рассказывали, то Димитрий охотно смотрел, как резали быков или баранов, а иногда он пробирался на кухню, чтобы собственноручно свернуть шею нескольким цыплятам. Однажды зимой, играя со своими сверстниками, царевич велел сделать из снега двадцать человеческих изображений и, дав им имена приближенных своего старшего брата, с криком: "Вот что вам будет, когда я буду царствовать", – рубил их изо всей силы саблей. И Борис не был забыт в этой игре в возмездие.
Годунов, добиваясь трона, пытался несколько раз избавиться от Димитрия. После безуспешных попыток отравить его, Борис сговорился со своими родными и друзьями совершить иное покушение на жизнь Димитрия. За исполнение взялся окольничий Андрей Петрович Клешнин. Его заботами в Углич в качестве городских приставов были отправлены Михаил Битяговский с сыном Даниилом и племянником Никитой Качаловым, а также Осип Волохов, сын мамки Димитрия. Они навлекли на себя подозрения Марии Нагой, и она усугубила бдительность. Однако 15 мая 1591 года Мария не смогла уберечь сына.
Трагические события разворачивались стремительно, как пожар. Около полудня царица оставила своего сына на попечение мамки Василисы Волоховой. Мамка, будучи участницей заговора, не обращая внимания на возражения кормилицы, Ирины Ждановой, повела царевича во двор. Убийцы выжидали этой минуты. Осип Волохов, взяв царевича за руку, спросил его об ожерелье, что было на шее Димитрия. Ребенок поднял голову, чтобы ответить, и в этот момент Волохов ударил его ножом по горлу. Но рана оказалась легкой, хотя жертва и упала без сознания. Кормилица бросилась на тело царевича, что бы прикрыть его собою, пронзительно закричала. Между тем, убийца обратился в бегство. Тогда Данила Битяговский и Качалов, избивши до полусмерти Жданову, вырвали из ее рук царевича и прикончили его. Прибежала мать и, в свою очередь, подняла крик, но ее никто не услышал. Было время послеобеденного сна, и родственники царицы почивали в покоях. Тревогу поднял сторож церкви Спаса. Он находился случайно на колокольне, откуда видел все происшедшее, и ударил в набат. Сбежался народ. Толпа, узнав, что случилось, бросилась на убийц. Во время этих беспорядков были убиты Битяговский и одиннадцать его предполагаемых соучастников. Той порой тело царевича перенесли в Собор Преображения Господня, а в Москву, чтобы уведомить Федора, отправили гонца. Как и следовало ожидать, весть прошла сначала через руки Годунова, который позаботился изменить ее смысл. Было признано, что Димитрий, играя ножом, сам лишил себя жизни. Следственная комиссия, составленная из преданных временщику людей, подтвердила этот факт.
Но люди обвинили Годунова в убийстве царевича. Борис, создавая следственную комиссию, назначает ее председателем Василия Ивановича Шуйского, сына покойного Ивана Петровича Шуйского. Зная давние распри между родами, становиться очевидным, что этот выбор был довольно рискованным. Однако он же являлся красноречивым свидетельством в пользу невиновности Бориса. Итак, началось следствие.
Однако его нельзя было назвать образцовым. В нем легко было обнаружить много небрежностей и странностей. Так, не достает показаний главного свидетеля – царицы Марии; ее, оказывается, не допрашивали. Показание большинства других свидетелей чересчур согласны между собой и производят впечатление хорошо заученного урока. Очных ставок не делали, когда это было явно необходимо, а в других случаях не допрашивали порознь, когда это могло послужить на пользу дела. Горожане, селяне, чиновники всех степеней, попы, архимадриты, простые священники, дворцовые слуги, повара, булочники, истопники, холопы – все были призваны сразу и хором повторяли за Василисой Волоховой рассказ, явно бывший отголоском чужих слов. Все они были признаны свидетелями-очевидцами, а между тем, многие из них не могли ничего видеть. Наконец, следователи упустили начать дело с самого начала, а именно, они не осмотрели внимательно тело жертвы: они не видели его! Они признавали достоверным, что малолетний Димитрий в припадке черной немочи нанес себе смертельный удар, и все силы положили лишь на то, чтобы выяснить, кто подлежит ответственности за этот несчастный случай и его последствия. Главным образом, они завели дело против Нагих, обвиняя их в том, что те без всякого уважительного повода подстрекнули перебить Битяговского и его товарищей по несчастью.
Но версия об преднамеренном убийстве Димитрия лишь одна из… Существует и другая, не менее достойная внимания и изучения.
С некоторых пор царевич Димитрий прихварывал. У него обнаружилась наклонность к падучей болезни. Что бы исцелить ребенка, обратились к знахарю, а когда беда случилась, то его обвинили в наложении порчи на царевича. Эти сведенья, собранные следствием, не могут быть все до одного явной выдумкой. Накануне несчастья больному стало лучше, мать повела его к обедне, а, вернувшись домой, позволила ему поиграть во дворе. На следующий день царица поступила так же. Ребенок остался с мамкой Василисой Волоховой, кормилицей Ириной Тучковой (по мужу Ждановой) и постельницей Марией Колобовой (по мужу Самойловой). На заднем дворе к царевичу присоединились четверо товарищей из сословия "жильцов": Петр Колобов, Бажен Тучков, Иван Красенский и Георгий Козловский. Стали играть в "тычку", попадая ножами в цель. Вдруг у царевича начался припадок эпилепсии. Падая, ребенок поранил себе горло ножом, который собирался метать. Димитрий скончался не тот час же. Брат царицы Григорий застал своего племянника еще живым, а он прибыл на место происшествия немало времени спустя, когда тревога уже разнеслась по всему городу. Кормилица с криком подхватила ребенка на руки. На ее крик прибежала мать. Ребенок был ранен, но видно с первого взгляда нельзя было определить степень тяжести ранения. Что же делает мать? Надо было бы ожидать, что она кинется на помощь своему ребенку и вырвет его из рук провинившейся кормилицы, виновной в непростительной оплошности. Ведь было безумием позволить ребенку, страдающему падучей болезнью, играть с ножом. Но, по словам Волоховой, первое, что сделала царица – схватила полено с и размаху ударила ее, Волохову. Матери было все равно, что рядом раненый ребенок. Единственное чувство, побуждающее Марию к действию – гнев. И царица вымещает его на мамке Димитрия. В то же время, Мария указывает и на Осипа как на убийцу царевича. Осипа на месте происшествия не было; по крайней мере, он не присутствовал, когда произошло несчастье. Каким образом и почему на него взваливают вину? Но вот ударили в набат. Собралась толпа, и вместе с ней прибежали братья царицы, Михаил и Григорий. Михаил был "мертвецки пьян", да к тому же у него были личные счеты с Битяговским. И Михаил, и Григорий в один голос стали указывать толпе на Михаила Битяговского и его сына Даниила как на сообщников Осипа Волохова в убийстве царевича: мол, они действовали по приказу Годунова. Толпа выламывает дверь избы, в которой заперся Михаил Битяговский с Даниилом Третьяковым, и убивает обоих. Данилу Битяговского, в свою очередь, нашли в дьячьей избе: его убили вместе с Никитой Качаловым и другими несчастными, вступившимися за Битяговских и Волохову. Погоня за Осипом Волоховым ворвалась даже в церковь, и здесь его убили в присутствии царицы.
Кто видел все эти ужасы? Кто свидетельствует о них? Волохова! Между тем, ее ударили первой и, если поверить ей, бросили чуть живую на месте событий. Излив на мамку весь свой гнев, царица передала полено Григорию Нагому, и тот с ожесточением бил мамку. И другие палачи присоединились к нему. Но все равно! Жертва все видела, следили за всеми передвижениями драмы…
А между тем – и это еще более удивительно – ни четверо детей, участвовавших в игре с Димитрием, никто из свидетелей-очевидцев не указывают мамку среди присутствовавших во время несчастья женщин. Каким образом и за что приобщили ее к делу и так жестоко расправились? Загадка…
Возникает еще один, законный, вопрос: что же стало с Димитрием среди всей этой суматохи и резни? Здесь единодушны все свидетели: на руках кормилицы он долго мучился в судорогах. "Его долго било", повторяли один за другим свидетели. В какую минуту он умер? Неизвестно. Кто же убедился в его смерти? Никто. Тело поспешно было перенесено в церковь, с той же торопливостью похоронено, и равнодушие, проявленное при долгой агонии, сопровождало несчастного ребенка до самой могилы. А может, Димитрий не умер?
Сразу же после трагедии еще одни брат Марии Афанасий покинул Углич и отправился в Ярославль. Несколько дней спустя, он постучался в ворота Иеронима Горсея, случайно проживавшего в этот городе. Рассказав английскому агенту о смерти Димитрия, убитого по приказу Годунова, Афанасий попросил лекарств для царицы: мол, она стала жертвой отравления, ей грозит смерть, у нее выпадают волосы, ногти, слазит кусками кожа… Однако, Мария Нагая не была отравлена. Более того, она не сопровождала брата в этом "бегстве". Тогда кому понадобились лекарства, и зачем Афанасий столь подробно рассказал о трагедии? Опять тайна, покрытая мраком неизвестности…
А на город Углич обрушилось новое несчастье. Нагие подверглись гонениям и жестокому возмездию. Марию принудили принять монашество в глухом Никольском монастыре, остальных Нагих в ссылках раскидали по России. Двести жителей города погибли под пытками, другим отрезали языки, и почти все население было приговорено к ссылке.
В 1606 году, полагая, что царевич Димитрий скончался и был погребен в Угличе в церкви Преображения Господня, вырыли его тело. Два свидетеля – русский Тимофеев, автор летописи, и голландец Исаак Масса, чьи мемуары являются одним из наиболее ценных памятников для истории той эпохи, – говорят, что ребенок в одной руке держал вышитый платок, а в другой – горсть орешков. Присутствие таких предметов в гробу можно объяснить как заботу хоронивших: предать тело вечному покою в том самом виде, в котором его застигла смерть. Но тогда этот ребенок, обе руки которого заняты, не играл в тычку! Он не поранил себя ножом и, вероятно, даже не был убит таким способом, ибо тогда в гробу был бы и нож – орудие его смерти. Присутствие в руке ребенка самих орешков исключает возможность и покушения на жизнь, и несчастного случая в данное время и при данных обстоятельствах. Царевич возвращался с обедни, но где, на каком чудесном дереве он мог сорвать в мае месяце эти предательские орешки? Если предположить несчастный случай, то кажется невероятным тот факт, что в руках у ребенка, страдающего падучей болезнью, оказался нож – острое орудие, достаточное для причинения смертельной раны. Если предположить покушение, то кажется странным время, выбранное для убийства. Из этого можно сделать лишь один вывод: тело, обнаруженное в 1606 году, не принадлежит Димитрию. Но кем был этот несчастный ребенок, похороненный под именем царевича? Двойник? Случайный ребенок? Ответа пока нет…
Трагедия в Угличе показала, насколько жестока была борьба за власть на Руси. Ведь Димитрию было всего лишь семь лет и почти семь месяцев, когда его убили. Но тайна гибели царевича еще не раз откликнется в истории нашего государства…
3. Борис Годунов
Время шло, а Ирина так и не принесла России наследника. И хотя в 1592 году у Ирины родилась дочь, царевна Феодосия, она не прожила и нескольких месяцев. Федор понимал, что все кончено – передать престол некому. Царь угасал, и вместе с ним уходила в историю правящая династия Рюриковичей. Страну беспокоил главный вопрос: кто же получит наследство?
На своем смертном одре Федор не беспокоил себя столь тяжелой заботой. Забавляясь скипетром, он только спрашивал себя, в чьи руки передаст он этот жезл, который в его руках не более чем игрушка. Склонившись к его изголовью, Ирина шептала имя Бориса. Однако благочестивый монарх качал головой и оставался в нерешимости. Как ни близко был к престолу теперь Борис, но ввиду многочисленной материнской родни, которая за неимением более близких единокровных родственников составляла семью государя, он был не более как временщиком и чужаком. Он сам в этот час скромно прятался за племянниками царицы Анастасии, окружавшими ложе умирающего.
Не имея более возможности превозмочь нерешительности и сомнения, чувствую свою близкую гибель, царь вручил скипетр старшему из своих двоюродных братьев, Федору Никитичу Романову. Федор Никитич выразил глубокую благодарность, но в свою очередь скромно отклонил высокую честь и передал скипетр своему младшему брату Александру. Минуту спустя в таком положении оказался третий брат, Иван, и он слагал с себя бремя, обратившись к четвертому, Михаилу. Но и Михаил отказался.
Видя это, царь первый раз в жизни потерял терпение и в то мгновение, когда он готовился предстать перед вратами рая, совершил грех – единственный грех, который известен. "Пусть возьмет его, кто хочет!" – Крикнул гневно Федор. Тогда, разрывая семейный круг, приблизился один человек и мощной рукой схватил пренебрегаемую эмблему. Этим человеком был Борис Годунов.
Сказка красива, но это лишь сказка. Федор скончался 7 января 1598 года. Перед смертью он думал о судьбе скипетра не более чем при жизни. Патриарх Иов задал государю вопрос: "Кто же будет после тебя?". И Федор ответил: "Во всем царстве волен Бог: как Ему угодно, так и будет". В жизнеописании Федора, составленном тем же Иовом, патриарх толкует эти слова по-своему, утверждая, что государь передал скипетр своем супруге Ирине. Но официальные документы – грамоты об избрании Бориса Годунова и Михаила Романова – не сохранили следа такого обличения властью. В них говориться только, что царь Федор "оставил на престоле царицу Ирину". Будучи действительно на престоле после смерти своего супруга, Ирина сохраняла это право вплоть до той поры, пока вопрос со свободным престолом не будет решен как-нибудь иначе.
Но Ирина, – потому ли, что была связана обязательством со своим братом, или ее побудили личные соображения – отказалась подчиниться этому решению. Вдовствующая царица умерла для мира. На девятый день после смерти своего супруга, она удалилась в Новодевичий монастырь и приняла иночество под именем Александры.
И вот страна, где воля властелина была все, осталась без хозяина. Однако, тут все еще было правительство. Инстинкт самосохранения заставил членов Думы последовать примеру Польши, где на время столь частых, к несчастью, междуцарствий обязанности верховной власти исполнял архиепископ. И здесь патриарх был призван к исполнению той же обязанности. Но мысль, что власть непременно должна исходить от трона, так крепко укоренилась в умах, что Иов не считал возможным исполнять свои полномочия иначе, как от имени добровольно постригшейся царицы. Будучи монахиней, Ирина все еще сохраняла обаяние, потому что служила источником и необходимым органом всей власти.
Если верить грамоте об избрании Бориса, Дума попыталась было вмешаться своей собственной властью. Дьяк Василий Щелкалов, выйдя из дворца, что бы поговорить с собравшимся перед Кремлем народом, добивался присяги "Совету из бояр и князей". Но его тотчас же прервал негодующий крик:
– Мы не знаем ни князей, ни бояр! Знаем только царицу. Да здравствует Ирина Федоровна!
– Но царица постриглась…
– Да здравствует Борис Федорович!
Эта манифестация подготовила будто бы избрание Бориса Годунова. Патриарх с духовенством, боярами и множеством народа, отправился в Новодевичий монастырь просить Ирину благословить своего брата на царство. Ирина не желала лучшего, но Борис наотрез отказал. Он не хотел даже думать об этом. Такое важное дело должно было решить народное собрание из всех сословий государства. Борис требовал Земского Собора.
Собор открылся 17 февраля 1598 года. Бесспорно, это собрание не соответствовало тому понятию о народном представительстве, какое мы имеем теперь. В сохранившихся документах, которые, несомненно, дают сведения, относящиеся к разным временам, число участников колеблется между 457 и 502, причем число наличных членов собора постоянно изменялось. Подсчет по спискам дал такой свод: 83 представителя от духовенства, из которых 23 принадлежали черному духовенству; 338 принадлежат к сословию служивых людей; 21 – к разряду торговых людей и, наконец, несколько представителей от городовых управлений – старосты и сотники.
Но председатель-патриарх странно исполнял свои обязанности: предложив собранию вопрос об избрании нового царя и не выждав ответа, патриарх тотчас же объявил, что сам он и согласно с ним митрополиты, архиепископы, все духовенство, бояре, дворяне, служилые люди, купцы и, наконец, все православные христиане желают Бориса Федоровича. Что же могло поделать собрание, когда его таким образом спрашивали? Оно провозгласило царем Бориса, и этим голосование было закончено.
Но бывший правитель не торопился им воспользоваться. Вступить на московский престол было легко. Удержаться на нем было трудно.
Бориса "упрашивали" венчаться на царство. Но он отказывался. Прежде всего, исконные приличия требовали, что бы он действовал именно так. В те времена на званых пиршествах, благовоспитанные гости сначала отказывались от самых отменных блюд, коими их потчевали, и степень чванливости во всех подобных случаях, по заведенному обычаю должна была соответствовать значительности предлагаемого. Вместе с тем Борис выигрывал этим драгоценное время, пользуясь которым, он сообща с Ириной продолжал свою пропаганду.
Расчет его оказался верен. Попытку убедить Бориса патриарх сделал 20-го февраля 1598 года. На следующий день, по окончанию богослужения, совершенного во всех церквах столицы по случаю праздника Божьей Матери, от Успенского собора с патриархом Иовом во главе, двинулось необычайное шествие и направилось к местопребыванию Бориса. За духовенством и иконами, молясь в песнопениях, плача, тяжко вздыхая, теснилась густая толпа, среди которой особенно выделялись заплаканные женщины с грудными младенцами. Патриарх перед тем объявил, что в случае нового отказа Бориса он отлучит его от церкви, прекратит богослужение во всех церквах государства, и в то же время он сам и все епископы сложат с себя сан и облекутся в рясы простых монахов. Подобное бедствие никогда еще не постигало древнюю Московию, и надо было принять все меры, чтобы предотвратить его. Поэтому среди других чтимых икон в этом крестном ходу несли и высокочтимую икону Владимирской Божьей Матери. По преданию, она была написана евангелистом Лукой и, привезенная из Константинополя в Киев, в 1154 году была перенесена из этого города во Владимир, а затем в Москву.
Но Борис и здесь не смутился. Он вышел встретить шествие со столь же почитаемой иконой Смоленской Божьей Матери и с дерзновенными словами обратился к принесенному образу Владимирской Божьей Матери:
– О, милосердная владычица, зачем такой подвиг сотворила, чудотворный свой образ воздвигла?
Борис пал ниц перед этой иконою и, орошая землю своими слезами, продолжал свои возгласы… Потом обратился к патриарху: зачем он преследует его?
– Не я, – ответил патриарх Иов, – пришел указать тебе твой долг, а Пречистая Богородица со своим Предвечным Младенцем. Покорись!
Борис все еще оставался непоколебимым. Крестный ход вступил уже в церковь, а Борис еще не уступил. После богослужения решили обратиться к Ирине. Когда патриарх, бояре и члены Думы, проникнув в келью бывшей царицы, возобновили свою неотступную просьбу, толпа перед окнами тоже не отставала от них. Манифестанты действовали, подчиняясь разным побуждениям, но в них не было ничего добровольного. Одни из них пришли сюда, потому что им дали денег, другим угрожали плетьми. Но, тем не менее, желаемая цель была достигнута: Ирина объявила, что "она уступает своего брата народу, который требует его". Борис вздыхал, плакал, причитал, еще противился, но все-таки позволил себя уговорить.
Венчание на царство состоялось 1 сентября 1598 года. Во время венчания Борис особенно привлекал всеобщее внимание утверждением, что в его царствование во всем государстве не останется ни одного бедняка. Бывшему правителю тогда было сорок семь лет. Ему едва перевалило за пятьдесят, когда все сокровища, которыми он обладал, оказались недостаточными не только для того, чтобы перестали встречаться бедняки, с которыми он так великодушно обещал делить все, "вплоть до ворота своей рубахи", но даже для того, что бы иные из них не умирали тысячами на его глазах от голода.
Борис сумел снискать себе некоторую преданность своей щедростью и красноречием. Но, кроме черни, которую легко было привлечь мелкой лестью и обычными подачками, ему вскоре нечего было ни обещать, ни давать. И тут Борис понимает, что шансов удержаться на престоле не так уж и много. Нужно завоевать доверие самого влиятельного слоя населения, а именно боярства. Свидетельством тому служили щедрые пожалования высших думных чинов. Княжеская аристократия, казалось, вновь обрела то влияние в Боярской думе, которым пользовалась до опричнины. Получив высшую власть, Борис не вернул думному дворянству того влияния, которым оно пользовалось при Грозном. Число думных дворян было невелико, а их роль незначительна. После 15 лет правления Годунов не страшился открытых выступлений и готов был подавить их силой. Но, подверженный суевериям, он чувствовал себя беззащитным перед тайными кознями.
В действительности методы управления Годунова мало напоминали методы управления царя Ивана. Даже в самые критические моменты Борис не прибегал к погромам, резне, кровопролитию, а его опалы отличались кратковременностью.
До сих пор от внимания исследователей ускользало обстоятельство, оказавшее заметное влияние на ход политической борьбы в годы царствования Годунова. Это обстоятельство – физическое состояние Бориса. Еще до коронации за рубеж стали поступать сведения о его тяжелой болезни. Врачи оказались бессильны исцелить его недуг, и царь искал спасения в молитвах и богомольях. К осени 1600 здоровье Бориса резко ухудшилось. Слухи о близкой кончине Годунова искусственно возрождали обстановку династического кризиса. Борису удалось потушить мгновенно вспыхнувший конфликт и стабилизировать политическую обстановку в стране.
Во внешних делах Годунов стремился достичь длительной мирной передышки и раздвинуть восточные пределы государства. Царь Борис старался поддерживать мирные отношения с Крымом и Турцией и искал мирного урегулирования дел с Речью Посполитой. В 1601 году Россия заключила 20-летнее перемирие с Речью Посполитой. Сознавая, сколь необходимы России тесные хозяйственные и культурные связи с Западной Европой, Годунов деятельно хлопотал о расширении западной торговли. Ради поощрения торговли с Западом Борис осыпал щедрыми милостями немецких купцов, некогда переселенных на Русь из завоеванных ливонских городов. Они получили от казны большие ссуды и разрешение свободно передвигаться как внутри страны, так и ее пределами.
Борис проявлял живой интерес к просвещению и культуре, к успехам западной цивилизации. При нем иноземцев в стране было больше, чем когда-нибудь прежде. Борис любил общество иноземных медиков, обосновавшихся при дворе, и подолгу расспрашивал их о европейских порядках и обычаях. Новый царь зашел столь далеко в нарушении традиций, что сформировал из немцев отряд телохранителей. Годунов первым из русских "правителей отважился послать несколько дворянских "робят" за границу, для науки разных языков и грамоте". При нем власти проявляли заботу о распространении книгопечатания, вследствие чего во многих городах были открыты типографии. Борис вынашивал планы учреждения в России школ и даже университета по европейским образцам.
Годунов проявлял исключительную заботу о благоустройстве столицы, строительстве и укреплении пограничных городов. При нем в жизнь Москвы вошли неслыханные ранее технические новшества. Русские мастера соорудили в Кремле водопровод с мощным насосом, благодаря которому вода из Москвы-реки поднималась "великой мудростью" по подземельям. Заимствовав псковский опыт, Борис устроил первые в столице богадельни. В Кремле, подле Архангельского собора, он приказал выстроить обширные палаты для военных приказных ведомств, в Китай-городе, на месте сгоревших торговых рядов – Каменные лавки. Мастера заменили старый, обветшавший мост через Неглинную новым, широким, по краям которого расположились торговые помещения. На Красной площади выросло каменное Лобное место с резными украшениями и решетчатой дверью. Строительство превратилось в подлинную страсть Годунова. По его приказу мастера надстроили столп колокольни Ивана Великого и приступили к возведению грандиозного собора "Святая святых", призванного украсить главную площадь Кремля. Но смерть Бориса, однако, помешала осуществлению замысла.
Как истинный сын своего времени Годунов сочетал интерес к просвещению с верой в чудеса. Впрочем, в те времена этому была подвержена не только Россия, но и Западная Европа. Усомнившись в помощи врачей, Годунов искал помощи у колдунов и знахарей. Еще чаще он прибегал к средству, на которое чаще всего уповали благочестивые люди Древней Руси: усердно молился и ездил на богомолья в святые места. Но это не спасло ни Бориса, ни Россию от грядущих бедствий.
Шел 1601 год. Проливные дожди, а потом и страшные морозы уничтожили весь урожай. Начался ужасный голод: родители покидали своих детей, мужья своих жен. По дорогах ходили множество голодных людей. Они питались травой, подобно скоту. Во рту у мертвых находили человеческий кал. Озверевшие матери ели своих детей, дети убивали и ели родителей. Путешественники избегали останавливаться: на постоялых дворах легче было быть съеденным другим гостем, чем самому найти пищу. На рынках продавалось человеческое мясо! Летописец утверждает, что он был свидетелем ужасного зрелища на одной площади столицы: мать разрывала на части своего еще живого ребенка. Ногтями она отрывала куски мяса и спокойно их ела!
Чтобы прекратить бедствие, Борис сделал огромное усилие. По сообщениям Маржерета и Буссова, он раздавал ежедневно до 500 000 денег (деньга – первоначальное название копейки). Но этим он достиг только одного: уже изголодавшее население Москвы быстро умножилось, со всех сторон сюда сбегались нищие. И в то же время, пренебрегая строгими наказаниями, грозившими скупщикам, богатые люди (не только какие-нибудь темные спекулянты, но и лица высокого общественного положения и чина – игумены, архимадриты, управители епископских вотчин, даже Строгоновы) старались извлечь выгоду из народного бедствия. Захватывая в свои руки весь наличный хлеб, они пользовались щедрою раздачей денежной милостыни по царскому указу, чтобы поднять и без того непомерно высокую цену. Борис понял свою ошибку и заменил денежную милостыню раздачей пищи, но хлеб все-таки давал утечку в руках посредников, и голод все увеличивался. Он продолжал более двух лет. Не считая тех, которые получили более почетное погребение в четырехстах церквах столицы, на кладбищах было похоронено 127 000 трупов. Называют и другие цифры: от 340 000 до 500 000 трупов. Поздно, слишком поздно Борис догадался доставлять хлеб в наиболее пострадавшие центральные области из тех областей, где был избыток вследствие обильной жатвы, а именно из Курской области. И только урожай 1603 года прекратил это бедствие. Но тогда явились его обычные спутники: моровая язва и разбой. Многие господа отпускали своих крепостных, не желая или не имея возможности их кормить. В большинстве случаев они не давали им отпускных грамот, сохраняя право впоследствии потребовать их обратно и заставить тех, кто дал им пристанище, заплатить себе вознаграждение. Такое положение отрезало все пути: холопы толпами бродили по полям, составляли вооруженные шайки, грабила и убивали. Число бродяг увеличивала многочисленная челядь недавно сосланных бояр. Обычай требовал, чтобы вместе с господами были наказаны и слуги – они теряли право поступать на службу к другим. Многие из таких слуг обучались военному делу. Они собирались в степи, пограничной с Северской областью, уже ставшей средоточием тревожного мятежа.
Уже давно в эту сторону толпами стекались беглецы всех сословий: крестьяне и дворяне, которым не удалось ужиться с московским образом правления. Одних изгнало государство, другие сами почувствовали необходимость удалиться от столицы. Иван IV ссылал сюда тех приговоренных к смерти, которых ему случалось помиловать. Но, по мере своего заселения, эта страна, где все находили приют, теряла свою свободу. Москва постепенно распространяла свою политическую и административную систему, содействовала переселениям и, таким образом, проникала сюда и наложила свою тяжелую руку на здешних выходцев. Стараясь щадить центральные части своего государства, Борис именно для этой окраиной области наметил целый ряд менее либеральных мер. Они сводились к тому, чтобы насильно вернуть известное число добровольных изгнанников на родные места, а других заставить войти в рамки общей организации и обложить их более чем приходилось на их долю по раскладке общенародных тягот и повинностей.
Осенью 1603 года эти меры вызвали первое мятежное волнение. Атаман Хлопко Косолап собрал целое войско и двинулся к Москве. Царь должен был выслать против него значительный отряд под предводительством воеводы Ивана Федоровича Басманова. Битва произошла почти под стенами Москвы. Победа осталась за царскими войсками, но воевода был убит. Тяжело раненого Хлопко взяли в плен и повесили вместе с несколькими товарищами.
И хотя мятеж удалось подавить, он пошатнул авторитет Бориса, и народ, что "слезно" умолял его встать во главе государства, начал терять доверие к государю. Обещанные богатства получили лишь бояре, да и то в основном за счет простого народа. Голод так же озлобил население. Масла в огонь изрядно добавили слухи о том, что царевич Димитрий жив и скрывается в Польше. Борис, уже будучи тяжело больным, был не в состоянии противостоять новому, более "законному" в глазах людей, наследнику, вселявшему живительную надежду в иссушенные души людей. А значит остается только одно – готовиться к последней битве…
4. Лжедмитрий I
В 1603 году в Польше объявился человек, называвший себя спасенным царевичем Димитрием. Откуда же он появился и кем был? Попробуем разобраться…
В 1601 году к польскому магнату, князю Адаму Вишневецкому поступил на службу молодой человек лет двадцати от роду. При княжеском дворе он сначала исполнял обязанности конюха, затем возвысился до лакея. Юноша был ловким, сообразительным, расторопным и вскоре стал в доме князя, что называется, своим человеком. Но однажды между князем и слугой произошла ссора, во время которой якобы и открылась тайна.
Вишневецкий, рассердившись на что-то, ударил слугу по лицу. Тот вспыхнул от ярости, однако, смирив эту ярость, с горечью произнес:
– Эх, князь! Если бы ты знал, кто прислуживает тебе, ты бы не обращался со мной так. – И вдруг признался: – Я – царевич Димитрий! Последний сын царя Ивана!
Можно представить себе состояние бедного князя, поднявшего руку на наследника русского престола. Когда юношу стали расспрашивать, он заявил, что Годунов в Угличе действительно хотел от него избавиться, но мать будто бы заранее предупредили о покушении, и она сама сделала так, что вместо Димитрия был зарезан сын какого-то священника. Долгое время Димитрия под чужими именами верные люди прятали то в одном, то в другом монастыре, потом он пробрался в Польшу. В доказательство достоверности истории спасения молодой человек предъявил Вишневецкому большой нательный крест, усыпанный драгоценными каменьями и данный ему на крещение.
Вскоре, когда известие о царевиче стало распространяться, в Брагин нахлынуло множество москвитян, которые убежденно заверяли, что перед ними был сын Ивана IV и Марии Нагой. Но самым удивительным оказался тот факт, что не только возраст юноши совпадал с возрастом убитого царевича, но и внешность, причем до малейших деталей. Он был невысокий, рыжеватый, имел широкое лицо с высокими скулами – многие признавали явное сходство с Иваном IV. Кроме того, руки у него были разной длины, и на правой руке было родимое пятно, а это были известные приметы царевича!
При этом трудно представить, что бы все люди, видевшие Димитрия, единогласно, спустя двенадцать – тринадцать лет, смогли признать в нем царевича. Ведь последний раз его могли видеть ребенком, если, конечно, видели… Но, как свидетельствует со своего наблюдательного поста остерский староста, вся окрестная земля была переполнена людьми, которые, не побывав даже в Брагине, все равно готовы были провозгласить Димитрия истинным царевичем.
Сам же Вишневецкий был в этом уверен, или не прочь был поверить. 7 октября 1603 года он пишет коронному гетману и великому канцлеру польского государства Яну Замойскому, извещая его о событии, и просит его взять под свою защиту интересы Димитрия. Впрочем, эта просьба могла быть вызвана теми тревожными для Вишневецкого последствиями, причиной которых уже послужило появление царевича. Однако, не желая выпустить из своих рук раз взятое под покровительство лицо, Замойский отправил в Краков донесение с кратким изложением автобиографии этого искателя престола, составленной, очевидно, под его диктовку.
Но Димитрий нашел себе других покровителей. Адам Вишневецкий поспешил завязать отношения между царевичем и своими двоюродными братьями: Михаилом Вишневецким, овручским старостой, и Константином, ревностным католиком, который через свою жену, Урсулу Мнишек, породнился с фамилией, имевшей большое значение при краковском дворе. Действительно, это была находка! Таким путем царевич проникал в новую среду, где он мог надеяться найти для своего дела поддержку. Там же Димитрий и встретил свою будущую супругу, Марину Мнишек.
Для Годунова известия из Польши об "ожившем" Димитрии были куда страшнее, чем обвинения в убийстве настоящего царевича. Тут же нашли доказательство того, что так называемый "Димитрий" – беглый монах из Чудова монастыря, но было уже поздно. Власть рушилась.
Кем же был этот беглый монах? И был ли этот человек как-то связан с Димитрием? А может, Борис указал на невиновного человека?
…Семья Отрепьевых имела давние связи с Угличем, резиденцией погибшего царевича Дмитрия. Предки Григория прибыли на Русь из Литвы. Одни из них осели в Галиче, а другие – в Угличе. В 1577 году неслужилый "новик" Смирной-Отрепьев и его младший брат Богдан получили поместье в Коломне. В то время Богдану едва исполнилось 15 лет. Несколько лет спустя у него появился сын, названный Юрием. Примерно в то же время у царя Ивана родился сын Димитрий. Совершеннолетия Юшка достиг в самые последние годы царствования Федора. После смерти отца Юшку воспитывала мать. Благодаря ее стараниям мальчик научился читать Священное писание. Когда возможности домашнего образования оказались исчерпанными, его послали на учебу в Москву, где жил зять Отрепьевой, Семейка Ефимьев. Похоже, именно в доме дьяка Ефимьева он выучился писать. Ранние жизнеописания изображали юного Отрепьева беспутным негодяем. При Шуйском такие отзывы были забыты. Во времена Романовых писатели не скрывали удивления по поводу необыкновенных способностей юноши, но при том высказывали подозрение, не общался ли он с нечистой силой. Учение давалось Отрепьеву с поразительной легкостью.
Бедность и сиротство не позволяли способному ученику надеяться на выдающуюся карьеру. Юрий поступил на службу к Михаилу Романову. Многие считали Романовых наследниками короны Служба при их дворе, казалось бы, сулила юноше определенные перспективы. К тому же родовое гнездо Отрепьевых располагалось на Монзе, притоке Костромы, и там же находилась знаменитая костромская вотчина Романовых – село Домнино. Соседство по имению, по-видимому, тоже сыграло роль в том, что провинциальный дворянин отправился на московское подворье бояр Романовых. Однако опала, постигшая романовский круг в ноябре 1600 года, едва не погубила Отрепьева. Под стенами романовского подворья произошло настоящее сражение. Вооруженная свита Романовых оказала отчаянное сопротивление царским стрельцам.
Юшке Отрепьеву повезло – он чудом спасся в монастыре от смертной казни, ибо его, как боярского слугу, ждала виселица. Страх перед наказанием привел Отрепьева в монастырь. 20-летнему дворянину, полному надежд, сил и энергии, пришлось покинуть свет, забыть мирское имя. Отныне он стал смиренным чернецом (монахом) Григорием. Во время своих скитаний Григорий побывал в галичском Железноборском монастыре (по некоторым сведениям, он там и постригся) и в суздальском Спасо-Евфимьеве монастыре. По преданию, в Спасо-Евфимьеве монастыре Гришку отдали "под начало" духовному старцу. Жизнь "под началом" оказалась стеснительной, и чернец покинул обитель. Переход от жизни в боярских теремах к прозябанию в монашеских кельях был слишком резким. Чернец тяготился монашеским одеянием, поэтому отправился в столицу.
Как же осмелился Отрепьев вновь появиться в Москве? Во-первых, царь отправил Романовых в ссылку и прекратил розыск. Оставшиеся в живых опальные очень скоро заслужили прощение. Во-вторых, по словам современников, монашество на Руси нередко спасало преступников от наказания. Опальный монах попал в Чудов, самый аристократический, кремлевский монастырь. Григорий воспользовался протекцией: "Бил челом об нем в Чудове монастыре архимандриту Пафнутию".
Отрепьев недолго прожил под надзором деда. Архимандрит вскоре перевел его в свою келью. Там чернец, по его собственным словам, занялся литературным трудом. "Живучи-де в Чудове монастыре у архимандрита Пафнутия в келий, – рассказывал он знакомым монахам, – да сложил похвалу московским чудотворцам Петру, и Алексею, и Ионе" Старания Отрепьева были оценены, и с этого момента начался его стремительный, почти сказочный взлет.
Григорий был очень молод и провел в монастыре немного времени. Однако Пафнутий произвел его в дьяконы. Роль келейника влиятельного чудовского архимандрита могла удовлетворить любого, но не Отрепьева. Покинув келью, он переселился на патриарший двор. Придет время, и патриарх Иов будет оправдываться тем, что он приглашал к себе Гришку лишь "для книжного письма". На самом же деле Отрепьев не только переписывал книги на патриаршем дворе, но и сочинял каноны святым. Патриарх говорил, что чернеца Григория знают и епископы, и игумены, и весь священный собор. Вероятно, так оно и было. На собор и в думу патриарх Иов являлся с целым штатом помощников. В числе их оказался и Отрепьев. Своим приятелям Григорий говорил так: "Патриарх-де, видя мое досужество, и учал на царскую думу вверх с собою меня имати, и в славу-де я вшел великую". Заявление Отрепьева насчет его великой славы нельзя считать простым хвастовством.
После службы у Романовых, Отрепьев быстро приспособился к новым условиям жизни. Случайно попав в монашескую среду, он сразу выделился в ней. Юному честолюбцу помогли выдвинуться не подвиги аскетизма, а необыкновенная восприимчивость натуры. В течение месяца Григорий усваивал то, на что другие тратили жизнь. Церковники сразу оценили живой ум и литературные способности Отрепьева. Что-то притягивало к нему и подчиняло других людей. Служба у деда, келейник чудовского архимандрита и, наконец, придворный патриарха! Надо было обладать незаурядными качествами, чтобы сделать такую выдающуюся карьеру всего за один год. Однако Отрепьев очень спешил – должно быть, чувствуя, что ему суждено прожить совсем недолгую жизнь…
Григорий хвастался, что может стать царем в Москве. Узнав об этом, царь Борис приказал сослать его в Кириллов монастырь. Но, вовремя предупрежденный, Григорий успел бежать в Галич, потом в Муром, и, вернувшись в Москву, в 1602 году бежал из нее. Отрепьев бежал за кордон не один, а в сопровождении двух монахов – Варлаама и Мисаила. Отъезжавших монахов никто в городе не преследовал. В первый день они спокойно беседовали на центральной посадской улице, на другой день встретились в Иконном ряду, прошли за Москву-реку и там наняли подводу. Никто не тревожил бродячих монахов и в приграничных городах. Отрепьев открыто служил службу в церкви. В течение трех недель друзья собирали деньги на строительство захолустного монастыря. Все собранное серебро иноки присвоили себе.
Однако имеются сведения, что из монастыря бежало не трое, а четверо монахов! И четвертым является некий Леонид – ключевое звено самозванческой интриги. Любой, кто знает – из учебников истории либо из пушкинского "Бориса Годунова" – обстоятельства побега Отрепьева из Чудова монастыря, запомнил и его товарищей Варлаама Яцкого и Мисаила Повадьина, бежавших вместе с ним, и считает, что беглецов было трое. Но исторические документы свидетельствуют о четверых! И первое свидетельство такого рода содержится в "Извете" самого Варлаама (т.е. его показаниях как сообщника Отрепьева по побегу, данных правительству Василия Шуйского, теперь уже царя, в 1606 г.). Автор повествует, как он, не желая вместе с Отрепьевым покидать Киево-Печерскую лавру, просил настоятеля оставить его, на что тот ответил: "Четверо вас пришло, четверо и подите".
Позже много спорили, кто же был четвертым: называли провожатых – монахов Ивашку Семенова и Пимена, но, в конце концов, дружно сошлись на Леониде. Но кто же такой Леонид? Сенсационные сведения о нем отыскались в синодике Макарьевского монастыря на Нижегородчине. Поминальная книга, начатая еще при Алексее Михайловиче, предназначалась для занесения в нее лишь имен русских царей, высших церковных иерархов и наиболее знатных бояр и дворян. И в их списке – сразу за митрополитами и архиепископами – указан… инок Леонид! А уж затем идут Мстиславские, Шуйские, Романовы. О чем это говорит? Не о том ли, что спутник Отрепьева, с которым тот посетил инокиню Марфу (Марию Нагую) в монастыре и которому она отдала нательный крест царевича Дмитрия, и был самим царевичем? Подчеркиваю – Марфа отдала крестик именно Леониду, а не Отрепьеву!
В апреле 1604 года Димитрий принимает католичество и сразу же покидает Краков. Он последовал за Мнишеком в Самбор, чтобы повидаться там с Мариной и приготовиться к войне за ту корону, что он обещал возложить на чело прекрасной польки. Правда, Марина станет его женой только в том случае, если он будет царем. Но уже в феврале или в начале марта особой грамотой Димитрий уступал своему будущему тестю княжества Смоленское и Северское. Эта была плата за все, что делал Юрий Мнишек для царевича. Однако в это время вмешался секретный договор, по которому польский король заявил притязание на львиную долю в тех же областях. Не такой человек был Юрий Мнишек, что бы довольствоваться остатком, и грамоту пришлось переделать на новых основаниях. Будучи влюблен и не имея никаких средств, кроме тех, которые он находил в самом Самборе, Димитрий не мог ни в чем отказать. Новой записью, скрепленной 24 мая 1604 года торжественной клятвой, он обещал:
1. Выдать на руки сандомирскому воеводе тот час же по вступлении на престол миллион золотых на приданое Марине и на уплату старых и предстоящих впереди долговых обязательств ее отца.
2. Поднести невесте причитающуюся ей часть драгоценностей и столового серебра их тех сокровищ, которые хранятся в Кремле.
3. Отправить, в то же время, к польскому королю посольство с целью попросить согласие Его Величества на предполагаемый брак.
4. Отдать будущей царице в полное владение Великий Новгород и Псков. Марина получала в них все права верховной власти и право строить католические храмы, монастыри и школы. Она сохраняла этот удел в том случае, если бы осталась бездетной.
В Москве дочь сандомирского воеводы могла свободно исповедовать свою веру. К тому же Димитрий обещал потрудиться в пользу обращения своих подданных в католичество. В том случае, если царевич не достигнет престола, за Мариной сохранялось право отвергнуть брачный союз или отложить его осуществление на другое время.
Теперь дело было за Димитрием.
В августе 1604 года Димитрий, во главе небольшой армии, двинулся в поход. Он постился с Мариной, а в первых числах сентября, под Глинянами, Димитрий произвел смотр своему войску. Численность армии насчитывала до 20 000 человек и постоянно пополнялась непрерывным потоком добровольцев. Юрий Мнишек исполнял обязанности главнокомандующего. Но он никогда не служил в армии, и, будучи уже стариком, полукалекой, был жалким полководцем. Начальники полков не особенно восполняли его бездарность, и, в сущности, при таком неважном и неладном снаряжении предприятие Димитрия приняло бы характер чистого безумия. Однако уже 13 октября 1604 Димитрий перешел Днепр.
Тем временем Борис Годунов начал попытки воздействовать на общественное мнение. И первая попытка – заставить мать Димитрия, ныне инокиню Марфу, во всеуслышание объявить, что Димитрий мертв. Марфу привезли в Москву, долго допрашивали. И она почти готово была признать сына мертвым, но горе, унижение и возможность возмездия заставили ее буквально выкрикнуть: "Он жив! Люди, теперь давно умершие, без моего ведома увезли его из Углича!". Этого было достаточно. Вера в истинного правителя вспыхнула в сердцах людей. Борис немедля распространил множество грамот, с доводами в пользу несомненного самозванца лжецаревича. И патриарх Иов особыми окружными посланием в марте 1605 года предписал всем областным церковным властям объявить народу, что польский король нарушил мирный договор, признав Димитрием Углицким бродягу, вора Гришку Отрепьева. В боярской среде эти слухи активно распространял Василий Иванович Шуйский. Но все было тщетно.
Войско Димитрия подошло к Москве. В первой схватке войско Годунова, превосходившее по численности войско Димитрия, потерпело поражение. Солдаты неохотно сражались за царя, вера в законность которого была подорвана. И тут Судьба преподносит Димитрию бесценный подарок – 13 апреля 1605 года Борис Годунов скоропостижно скончался.
Двадцатого июня 1605 года новый царь торжественно въехал в Москву. Народ падал ниц перед ним. Названный Дмитрий ехал медленно на превосходном белом коне в превосходной царской одежде и дорогим ожерельем на шее. Со всех сторон раздавались здравицы в его честь:
– Здравствуй, отец наш, государь всероссийский! Даруй тебе Боже многие лета!
– Солнышко ты наше! Взошло ты над землей Русской!
Царь отвечал благодарно:
– Боже, храни мой народ! Молитесь Богу за меня, мой верный и любезный народ!
Лжедмитрий остановился около собора Покрова, снял шапку, взглянул на народ, на Кремль, и со слезами на глазах стал благодарить Бога: "Господи Боже, благодарю Тебя! Ты сохранил меня и сподобил увидеть город отцов моих, народ мой возлюбленный!" Люди, видя слезы царя, принялись также рыдать. Звонили во все колокола. Духовенство благословило царя. Многие заметили, что к образам он прикладывался не совсем так, как это делал истинно русский человек. В Кремле Лжедмитрий обошел с молитвою храмы. В Архангельском соборе он припал к гробу Грозного с такими искренними слезами, что никто не мог допустить мысли в неистинности сына Ивана.
Все с нетерпением ждали встречи царя с матерью, Марией Нагой (в иночестве Марфой), за которой он послал в ее монастырь. Он отложил свое царское венчание до ее приезда.
В Москве тем временем поймали несколько человек, распространявших по указанию Василия Ивановича Шуйского слух о том, что царь вовсе не Дмитрий, а самозванец Гришка Отрепьев. По какой причине лукавый Шуйский говорил еще недавно обратное – неизвестно. Вероятно, он хотел сначала избавиться руками Лжедмитрия от ненавистного Годунова, а затем, изобличив самозванца, самому сесть на трон. Но заговор открылся. Суд, в котором царь не принимал никакого участия, приговорил Шуйского к смертной казни. Уже голова боярина лежала на плахе, когда объявлено было о его помиловании.
18 июля царь встретился с матерью, которую привезли в Москву. Свидание их проходило наедине в шатре, раскинутом близ дороги. Народ с радостью увидел счастливых мать и сына, выходящих в объятиях из шатра. Любезный сын под радостные слезы народа посадил мать в великолепную колесницу, а сам шел рядом пешком несколько верст с открытой головой.
30 июля Лжедмитрий особо торжественно венчался на царство. Торжество было ознаменовано царскими милостями. Многие сосланные при Борисе были возвращены из ссылки. Вернулись Нагие, оставшиеся в живых Романовы. Филарет (Федор Никитич Романов), вернувшийся из заточения, был возведен в сан ростовского архиепископа. Бывшей супруге его были возвращены вотчины, и она с сыном Михаилом поселилась в Ипатьевском монастыре близ Костромы.
Государственная деятельность Лжедмитрия во многом была реформаторской, необычной и непонятной россиянам. Каждый день он сам присутствовал в Думе, преобразованной им в Сенат, где сам разбирал дела. Поражала его легкость мышления и действий в решении сложных вопросов, над которыми члены Думы часто бились в долгих бесплодных спорах. Два раза в неделю царь принимал челобитные, и всем предоставлялась возможность объясниться с ним. Вместо давней русской традиции укладываться спать после сытного обеда, царь ходил пешком по городу, запросто заглядывая в разные мастерские, где беседовал с мастеровыми людьми. На улицах свободно общался со встречными поданными. В беседах с боярами убеждал их в необходимости дать народу образование, самим путешествовать по Европе, посылать туда учиться своих детей.
Во всяком деле чувствовалась, прежде всего, доброта царя:
– Есть два способа царствовать, – говорил он, – милосердием и щедростью, или суровостью и казнями; я избрал первый способ. Я дал Богу обет не проливать крови подданных и исполню его.
Заветной мечтой царя было помочь христианскому миру освободить от турок Византию, и он всерьез надеялся осуществить в союзе с другими европейскими государствами поход против турок. Вот почему он старался ладить и с католиками, и с иезуитами, чем оскорблял благочестивых православных христиан. Лжедмитрий осуждал тех, кто проповедовал исключительность православия. "Зачем вы презираете иноверцев? Что же такое латинская лютеранская вера? Все такие же христиане, как и греческие. Пусть всякий верит по своей совести. Я хочу, чтобы в моем государстве все отправляли богослужение по своему обряду".
Много заботился царь о жизни подданных. Всем служилым и приказным людям было вдвое увеличено содержание и жалованье; были увеличены поместья помещикам; была несколько облегчена участь крестьян. И хотя Лжедмитрий не решился отменить крепостное право, он постановил, что в случае отказа крестьянам в помощи в голодные годы, помещики теряют на крепостных свои права. Была отменена потомственная кабала: в случае смерти хозяина холоп становился вольным и не передавался по наследству.
Всем подданным царь предоставил возможность свободно заниматься промыслами и торговлей. Были уничтожены все ограничения на выезд и въезд в государство. "Я никого не хочу стеснять, – говорил царь, – пусть мои владения будут во всем свободны. Я обогащу торговлей свое государство".
Царь, казалось, всей душой хотел блага своей земле, но все это было для россиян как-то неожиданно и поспешно. Многие бояре и сановники весьма недоверчиво встречали его новшества, приписывая их молодости, неопытности и легкомыслию. Им не нравились образ жизни и привычки молодого царя. Они осуждали его за то, что он ведет себя с подданными слишком просто, не по-царски; вводит в соборную церковь иноверных; смеется над суевериями набожных россиян; не крестится перед иконами; не велит кропить святой водой царские палаты; не думает следовать русским обычаям; садится за обед не с молитвой, а с музыкой; любит ездить верхом на диких жеребцах и т.п.
Но простому люду молодой и веселый царь был по душе. Только недовольны были они тем, что благодушный Дмитрий был слишком падок до женщин и позволял себе в этом отношении грязные удовольствия. В особенности осуждали царя за то, что он сначала сделал Ксению Годунову своей наложницей, а потом отправил ее в монастырь.
2 мая 1606 года невеста царя Марина Мнишек с отцом приехала, наконец-то, в Москву. С ней вместе приехало около 2 тысяч гостей – знатных польских панов со своим двором, шляхтой и челядью. Для их размещения были изгнаны из своих домов купцы, дворяне и лица духовного сана. 8 мая Марина была коронована, а затем обвенчана с Димитрием по старому русскому обычаю. Ревнители старины отметили, что Марина не была крещена в православную веру. Кроме того, свадьба состоялась накануне пятницы и святого праздника, что недопустимо по церковному уставу.
Дни с 9 по 14 мая были свадебными празднествами, которым, казалось, не будет конца. В эти дни крайне непристойно вели себя хвастливые пьяные польские гости. Бесчинствуя, они врывались в дома москвичей, творили насилия, оскорбляли людей. Среди кремлевских соборов, где ранее царила благоговейная церковная тишина, гремела польская музыка, шел озорной перепляс, пьяный разгул. Во время свадьбы, царского венчания Мнишек, празднеств, приемов было сделано много оскорбительного для русского национального достоинства, что и без того накалило обстановку до предела. Москва волновалась. Против поляков зрела тайная смута. Этим решил воспользоваться Василий Шуйский.
Шуйский давно жаждал власти. Представитель знаменитого рода еще со времен Рюрика, он с трудом сносил над собой власть "незнатного татарина Годунова", а затем и вовсе безродного самозванца. Тайное собрание сторонников Шуйского разработало тактику действий. Учитывая любовь москвичей к самозванцу, решили действовать обманно: поднять чернь на ненавистных поляков, и, пользуясь суматохой, самим расправиться с Димитрием.
Димитрию докладывали о готовящемся заговоре.
– Я и слышать не хочу об этом! – отвечал он. – Я не терплю доносчиков и наказывать буду их самих.
С непонятным легкомыслием продолжал он беспечно веселиться.
На рассвете 17 мая Шуйский приказал выпустить из тюрьмы преступников и раздать им топоры и мечи. В три часа утра во всех церквах ударили в набат. Людям, сбегавшимся на Красную площадь, Шуйский с соратниками кричали: "Литва собирается убить царя и перебить бояр, идите бить Литву!". Народ кинулся к домам поляков и стал беспощадно убивать их.
Тем временем в Кремль въехал Шуйский. В одной руке у него был меч, в другой крест. За ним следовала большая толпа заговорщиков, вооруженных топорами, бердышами, ружьями и рогатинами. Приложившись в храме Успения к иконе Владимирской Богоматери, Шуйский воскликнул: "Во имя Божие, идите на еретика".
Набатный звон разбудил царя. Верный Басманов пытался защитить самозванца от толпы, но был убит. Спасаясь, Димитрий выпрыгнул в окно, но неудачно: вывихнул ногу, разбил грудь и голову. Его схватили, потащили во дворец; затем сорвали одежду и нарядили в какое-то рубище. Дикая толпа забыла человеческое чувство, издеваясь над несчастным.
– Говори, кто ты, кто твой отец и откуда ты родом?
Измученный Димитрий проговорил слабым голосом:
– Вы знаете, я царь ваш Димитрий. Вы меня признали и венчали на царство. Если теперь не верите, спросите мать мою; вынесите меня на лобное место и дайте говорить народу.
Два выстрела прекратили допрос и жизнь Димитрия. Толпа бросилась терзать мертвого.
Изуродованный труп потащили веревками из Кремля. Возле Вознесенского монастыря остановились, вызвали инокиню Марфу и потребовали, чтобы она объявила перед всем народом, ее ли сын убит.
– Не мой, – сказала Марфа.
Она винилась, что признала в самозванце своего сына из-за страха.
Тело самозванца выволокли на Красную площадь и положили на стол. У ног его кинули труп Басманова. Один из бояр бросил на тело маску, волынку, а в рот воткнул дудку.
– Долго мы тешили тебя, обманщик, – сказал он, – теперь ты нас позабавь.
Целых шесть часов длилась дикая расправа черни над поляками, и целых шесть часов гремел набат под призывные крики: "Секи, руби поляков!". Ярость и злоба заглушили человеческое чувство. Дом, где заперлись польские послы, родные царицы и вооруженные поляки, москвичи чуть было не расстреляли из пушек. Шуйскому и его соратникам удалось предотвратить расправу над ними и над Мариной.
Толпа три дня издевалась над трупом Димитрия. Вдруг пронесся слух, что около тела ночами стал появляться какой-то таинственный свет. Тогда самозванца похоронили за Серпуховскими воротами. Но судьба не дала ему мирного убежища в земле. С 18 по 25 мая были сильные морозы, и суеверие предсказывало их волшебству Димитрия. Тело достали из земли, сожгли и, смешав пепел его с порохом, выстрелили из пушки в ту сторону, откуда самозванец пришел в Москву…
Но был ли это несчастный самозванцем? О том, что Димитрий и Отрепьев – разные люди, говорили как их современники, так и ученые более поздних времен. Григорий Отрепьев – лицо, несомненно, историческое, но он старше Димитрия минимум на 10 лет. Последнему в описываемый период было года 23–24, чему есть документальные подтверждения, тогда как Отрепьеву – не менее 36 лет. Имеются кое-какие сведения о его жизни, сохранившееся в истории церкви. В частности, описываются торжества в Пскове и Новгороде в честь одного из святых в 1597 г.: на них присутствовал не кто иной, как дьякон Григорий Отрепьев! Представлял он там особу патриарха Иова, и патриарх тогда же поручил Отрепьеву составить канон в честь святого. Дьякон его составил и ПОДПИСАЛ ТЕКСТ! Следовательно, появилась возможность сравнить почерки Отрепьева и Димитрия. Так вот: анализ не выявил между ними никакого сходства!
Но вернемся к возрасту Отрепьева. Итак, в 1597 г. он служил дьяконом. По церковным правилам, этот чин давался человеку не моложе 29 лет от роду! Значит, в 1605 г. Григорию Отрепьеву было не менее 36 лет. Если на московский трон сел именно он, то как ему "удалось сбросить" как минимум 12 лет?
Но стоит допустить, что на русском престоле тогда сидел не самозванец, а подлинный Дмитрий Иванович, как тотчас разъясняются все странности и нестыковки. Другое дело, что общественному мнению трудно отказаться от стереотипного взгляда на вещи. Слишком долго людям внушали, что "царь Дмитрий Иванович" есть Лжедмитрий I, а тот, в свою очередь, есть Григорий Отрепьев.
И что же из этого следует? Обстоятельства гибели царевича Димитрия в Угличе в том виде, как они были изложены при следствии, в полной мере не отражают случившегося. Не исключено, что царевича спасли, и что именно он царствовал на Москве в 1605–1606 гг. А что касается его "неправильного" поведения, отмеченного современниками… Да, царь Дмитрий нарушал русские обычаи и обряды, неверно прикладывался к иконам, говорил с заметным акцентом. Что ж удивительного – целых 12 лет, причем с раннего детства, Дмитрий жил среди "ляхов"! Он вполне мог не только основательно подзабыть уклад русской жизни, но и приобрести польский акцент, впоследствии так смущавший московитов.
5. Василий Шуйский, Иван Болотников
Несмотря на то, что восстание было поднято во имя православной веры и Русской земли, в народном сознании осталось мнение, что совершилось нечистое дело. Многие в Москве были за Димитрия, многие взялись за оружие при известии, что поляки бьют царя. Увидев теперь его изуродованный труп, они не могли не испытывать разочарования. Тем временем заговорщики начали думать, как бы с согласия всей земли избрать нового государя. Надо было избирать также и патриарха, так как прежнего патриарха Игнатия, сторонника Димитрия, свели с престола в тот же день.
19 мая в 6 часов утра купцы, разносчики, ремесленники собрались на Красной площади. Бояре, придворные чины и духовенство вышли к народу и предложили избрать патриарха, который должен был стоять во главе временного правительства и разослать грамоты для собрания людей из городов. Но на предложение бояр толпа закричала, что царь нужнее патриарха, а царем должен быть князь Василий Иванович Шуйский. Никто не осмелился возразить толпе, только что показавшей свою силу убийством Дмитрия, и Шуйский был даже не избран, а, по удачному выражению современника, выкрикнут на царство.
Исполняя обещание, данное своим товарищам по заговору, Шуйский целовал крест в Успенском соборе, что без боярского суда отныне никого не приговорит к смерти, что не будет отбирать вотчины и имущество у родственников преступника, что не будет слушать доносов, а будет управлять страной с общего совета бояр. Повсюду разосланы были грамоты с перечислением преступлений убитого Димитрия, правда, большей частью ожидаемых, чем совершенных. Писали о его тайных обещаниях королю относительно передачи спорных земель, о намерении ввести католичество, о желании перебить всех бояр. От имени царицы Марфы и Михаила Нагого разослана была особая грамота, в которой те прямо отрекались от Дмитрия и объявляли его самозванцем.
1 июня 1606 года Шуйский венчался на царство без малейшей пышности, будто человек, вступающий в тайный брак или стыдящийся своего ничтожества. Новый царь был маленький старик, 53-х лет от роду, очень некрасивый, с подслеповатыми глазами, начитанный, очень умный и очень скупой. Сразу вслед за тем был возведен на престол новый патриарх – бывший казанский митрополит Гермоген, известный своим сопротивлением не православным поступкам Димитрия.
Первым публичным делом Шуйского после принятия царского сана было перевезти тело царевича Димитрия в Москву. За этим телом ездил ростовский митрополит Филарет и с ним двое Нагих – Григорий и Андрей. 3 июня мощи Димитрия были привезены и выставлены в Архангельском соборе. Таким образом, царь как бы всенародно давал понять, что и первый Димитрий, и все те, кто явятся за ним (о том, что Димитрию удалось спастись, говорили в Москве уже на другой день после восстания), – не более чем самозванцы. Но этой мерой нельзя было уже остановить начинающуюся смуту. Сам Шуйский невольно способствовал ее зарождению. Он сослал в Путивль за преданность Димитрию князя Григория Петровича Шаховского. Шаховской, приехав в Путивль, собрал жителей и объявил им, что царь Димитрий жив и скрывается от врагов. Путивльцы немедленно восстали против Шуйского, их примеру последовали другие северские города. Воевода Черниговский Андрей Телятевский также пристал к ним. Начались волнения в самой Москве. Однажды, идя к обедне, Василий увидел множество народа у дворца; толпу возбудили известием, что царь будет говорить с народом. Шуйский остановился и, плача от досады, сказал окружавшим его боярам, что им ненужно выдумывать коварных средств, если хотят от него избавиться, что, избрав его царем, могут и низложить его, если он им неугоден, и что он оставит престол без сопротивления. Потом, отдав им царский посох и шапку, продолжал: "Если так, выбирайте, кого хотите". Бояре стали уверять, что они верны в своем крестном целовании. "Так наказывайте виновных", – сказал Шуйский. Те уговорили народ разойтись. Пятерых крикунов схватили, высекли кнутом и сослали.
Столица на некоторое время успокоилась, но на Украине события закручивались не на шутку. Здесь никогда не было недостатка в удалых и отважных людях. Теперь же их явилось даже с избытком. Войска, собранные под Ельцом, избрали предводителем Истому Пашкова и присягнули все до единого стоять за законного царя Димитрия. В то же время, из Польши явился Иван Болотников и объявил, что виделся за границей со спасшимся Димитрием, и что тот поручил ему возглавить восстание. Шаховской дал ему начальство над войском. Болотников вскоре доказал, что в нем не ошиблись.
Болотников Иван Исаевич – мятежник времен Шуйского. Он был холопом князя Телятевского, маленьким попал в плен татарам, был продан туркам, работал в оковах на турецких галерах и был освобожден в числе других пленников, по одним известиям, – венецианцами, по другим – немцами, а по освобождении привезен в Венецию. Здесь он пробыл некоторое время и решился возвратиться в отечество через Польшу. Проезжая через нее, он услышал о пребывании в Самборе царевича Димитрия, явился к нему и, как человек сметливый и предприимчивый, был отправлен последним с письмом к путивльскому воеводе, князю Шаховскому.
С отрядом в 1300 казаков Болотников пришел под Кромы и наголову разгромил пятитысячный царский отряд. С этого времени его имя стало широко известно и множество ратных людей стали стекаться под его знамена. Грамоты Болотникова произвели мятеж, охвативший Московскую землю подобно пожару. В Веневе, Туле, Кашире, Алексине, Калуге, Рузе, Можайске, Орле, Дорогобуже, Зубцове, Ржеве, Старице целовали крест Димитрию. Дворяне Ляпуновы подняли именем Димитрия всю Рязанскую землю. Возмутился Владимир со всей землей. Во многих поволжских городах и отдаленной Астрахани провозгласили Димитрия царем. Из крупных городов только Казань, Нижний Новгород, Великий Новгород и Псков сохранили верность московскому царю. А из окраинных городов сильное усердие к Шуйскому показал Смоленск. Жители его не любили поляков и не ждали ничего хорошего от царя, посаженного ими.
Осенью 1606 года Болотников двинулся походом на Москву. Города сдавались ему один за другим. 2 декабря он был уже в селе Коломенском. К счастью для Шуйского, в армии Болотникова произошел раскол. Дворяне и дети боярские, недовольные тем, что холопы и крестьяне хотят быть равными им, не видя при том Димитрия, который мог бы разрешить между ними споры, стали убеждаться, что Болотников их обманывает, и начали отступать от него. Братья Ляпуновы первые подали этому пример, прибыли в Москву и поклонились Шуйскому, хотя терпеть не могли его. Болотников был разбит юным князем Михаилом Васильевичем Скопиным-Шуйскими, ушел в Калугу.
Избавившись от осады, Шуйский по совету патриарха Гермогена пригласил в Москву бывшего патриарха Иова. Тот приехал в феврале 1607 года, простил и разрешил всех православных христиан от клятвы, наложенной им за нарушение крестного целования Борису. Еще прежде гробы с телами Годуновых были перевезены в Троице-Сергиев монастырь и там погребены. Этими поступками царь хотел примириться с прошлым и тем придать своей власти более законности. Но с наступлением лета силы Болотникова опять начали увеличиваться пришедшими казаками. Явился новый самозванец, родом муромец, незаконный сын "посадской женки" Илейка, ходивший прежде с бурлаками по Волге. Он назвал себя царевичем Петром, небывалым сыном царя Федора Ивановича. Узнав, что войско Петра идет к Калуге, князь Мстиславский, осаждавший здесь Болотникова, отступил. Болотников пошел к Туле и соединился с Петром. Тогда Шуйский принял меры решительные: разосланы были строгие приказы собираться отовсюду служилым людям, монастырские и церковные вотчины должны были также выставить ратников, и таким образом собралось до 100 000 человек, которыми царь решился предводительствовать сам.
5 июня 1607 года на реке Восме он встретил объединенную армию мятежников. Целый день шло упорное сражение, и Шуйский одержал победу. По некоторым известиям дело решилось тем, что князь Телятевский с 4000 сподвижников перешел на сторону царя. Шаховской, Болотников и царевич Петр отступили в Тулу, а Шуйский начал осаду. Осажденные два раза отправляли гонца в Польшу, к друзьям Мнишека, чтобы те постарались немедленно выслать какого-нибудь Лжедмитрия. Но самозванец нашелся сам собой.
6. Лжедмитрий II – Тушинский вор
В начале июня явился в Стародуб подозрительный молодой человек, который назвался родственником Нагих и всюду распространял слухи, что Димитрий жив. Когда же стародубцы подступили к нему с решительными вопросами, он самого себя объявил Димитрием. Кто был этот Лжедмитрий, неизвестно. Все, кто знаком был с первым Димитрием, дружно свидетельствуют, что второй нисколько не походил на него ни внешностью, ни характером. Это был человек грубый, невежественный, жестокий и хитрый. Все повадки изобличали в нем темного авантюриста, недаром в народе он получил прозвище Вора.
Происхождение этого претендента является новой загадкой, которой суждено остаться навсегда неразрешенной. Попович из Северской области или из Москвы, – Матюша Веревкин в первом случае, Алешка Рукин – во втором. Сын князя Курбского, великого политического противника Грозного; дьяк; учитель из маленького городка Сокола; чех из Праги, служивший среди драбантов первого Димитрия; еврей; сын "служивого человека" или "сын боярский", – все эти догадки выставлялись, но ни одна так и не получила подтверждение.
После переворота 17 мая этот человек бежал в Литву, где жил одно время в доме могилевского протопопа. Битый кнутом и изгнанный за покушение на честь протопопицы, он придумал называться именем своего бывшего господина. Все свидетельства отзываются единодушно о неприятной наружности, еще более непривлекательном характере самозванца, неотесанности его в обращении и грубости нрава. Все также утверждают, что ни по телесным, ни по духовным качествам новый претендент не походил на первого.
Интересно то, что в Польше появление самозванца вызвало некоторое замешательство. Однако польское правительство не растерялось и решило использовать самозванца в своих целях. Среди лиц, окружавших Лжедмитрия, поляки должны были занимать все-таки главное место, оказывая решительное влияние не только на его судьбу, но и на все развитие кризиса, в который вмешались. В эту пору в Польше окончилась междоусобная война, и поэтому освободились целые запасы сил, оставшихся без употребления, обманутых честолюбий, неудовлетворенных вожделений, героических настроений, рвущихся к новым подвигам, – все это нетерпеливо и жадно стремилось искать счастья вне родины. Воздух мирной страны, возвращенной к состоянию относительного порядка с подобием дисциплины, был невыносимо тяжел для соратников Зебржидовского. Они нахлынули на Московию, и второму Димитрию стоило только показаться, чтобы увидать вокруг себя цвет того странствующего рыцарства, из которого Баторий с трудом создал армию; оно оказалось неспособным бороться с регулярной армией Сигизмунда, но давало драгоценное подкрепление и блестящую рамку мятежной милиции. Скоро у самозванца оказалась армия и главнокомандующий – не кто иной, как пан Меховецкий, ветеран польских конфедераций. В его стане появились и более знаменитые новобранцы, и осажденный в Туле "большой воевода" мог ожидать скорой помощи.
Но ожидание его не оправдалось. У Меховецкого пока оказалась только горсточка войска, а осаждавшие, по совету муромского дворянина Ивана Сумина-Кравкова, затопили водою город, поставив плотины в русле соседней реки Упы. Болотников и царевич Петр сдались, получив обещание, что им даруют жизнь, и испытали обычную судьбу побежденных при такого рода договорах: в Москве ничуть не стеснялись их нарушать. "Большого воеводу" утопили, а его товарища по несчастью повесили.
В качестве князя и боярина Шаховской выпутался из беды, отделавшись только отправлением в ссылку. Но и Шуйскому день победы готовил разочарования. Вступая триумфатором в Москву, Василий Иванович вообразил, что окончательно раздавил гидру революции. Он забыл, что она теперь имела голову, до которой не доходили его удары. Пока он упорно воздерживался воспользоваться приобретенным преимуществом, голова поднималась все грозней и грозней, и скоро все подвиги Болотникова стали казаться только незначительным эпизодом борьбы, которая, развиваясь, достигла гораздо более громадных размеров.
Шуйский приостановил борьбу, тем самым дав Лжедмитрию время для организации своих сил, которые росли день ото дня. Второй претендент как будто собирался идти по следам первого, победив войска царя при первой же встрече в Козельске. Если же он немного спустя поспешно покинул стан под Карачевым и отошел к Орлу, а затем к Путивлю, то это отступление нахлынувших мятежников оказалось только кратковременным отливом. Не военная неудача послужила тому виной, а исключительно недостаток умения и выдержки, объяснявшейся составом армии, которая больше владела своим командиром, чем позволяла ему руководить своими движениями.
Наличный состав армии самозванца поддается только крайне приблизительному подсчету. Будзило в своем подробном перечислении польских полков доводит общий итог до 8126 человек. Рядом с мастодонтами польской кавалерии казаки, несмотря на свой пестрый живописный костюм и вооружение, широкие красные шаровары, длинные черные куртки (киреи) и высокие бараньи шапки, длинные копья, кривые сабли и мушкеты или самострелы, метавшие убийственные стрелы, представляли довольно жалкий вид.
Шуйскому приходилось считаться с грозной силой. А между тем, когда эта армия, сосредоточившись между Орлом и Кромами, готовилась к наступлению, Василий Иванович еще упражнялся в опытах морального воздействия, хотя их первые результаты были далеко не утешительного свойства. Напротив, смущение и беспокойство усиливалось среди населения столицы. Устрашающие видения волновали умы. Под сводами Успенского собора сам Христос явился попу и объявил ему, что страшная кара падет на его отечество, ибо грехи его давно вопиют ко гневу небесному. Шуйский принял угрозу на свой счет и широко распространил известие о событии; духовные власти со своей стороны установили пятидневный пост и общее покаяние. Но это не помешало мятежникам закончить свои приготовления.
Весной 1608 года их армия выступила в поход по направлению к Болхову, крепости, прикрывавшей дороги из Польши к Туле. Войско Василия Ивановича под начальством братьев царя, Димитрия и Ивана Шуйских, и князя Василия Голицына, пыталось остановить нашествие, встретилось с авангардом, состоявшим главным образом из поляков. После двухдневной битвы, 30-го апреля и 1-го мая, войско Шуйского подверглось полному разгрому. Пять тысяч москвитян сложили оружие, согласившись целовать крест Лжедмитрию. Самозванец ускорил движение к Можайску. Он повсюду сыпал обещания, чтобы задержать поляков или привлечь под свои знамена крестьян: одним говорилось, что они будут вместе с ним царствовать в Москве, другим, что все земли и все дочери сторонников Шуйского перейдут в их распоряжение. И армия не встречала сопротивления.
1-го июня 1608 года мятежники расположились на берегу Москвы-реки почти в виду столицы. После различных операций, искусно отраженных воеводами Шуйского, они остановились у Тушина, между реками Москвой и Сходней, на выгодной позиции, хорошо оцененной Лисовским, при узле больших дорог на Смоленск и Тверь. Тушино! Эта местность обрекалась на печальную известность. Имя скромной деревушки сообщилось одной из самых мрачных страниц народной истории и самому претенденту: он обратился в "Тушинского вора", подобно тому, как его предшественник был "расстригой" для сторонников Шуйского, а впоследствии и для всех. Еще немного, и разбойник мог бы возложить на себя в Кремле шапку Мономаха. Тотчас по прибытии ночной атакой, умело подготовленной и яростно произведенной, Лжедмитрий рассчитывал ворваться в столицу. Но, превосходные воины в открытом поле, поляки еще раз показали свою неспособность приступать к крепостям, даже первобытным и плохо защищенным. Войско было вынуждено отступить в Тушино. При этом его численность неумолимо росла за счет знатных новобранцев, москвитян и поляков.
Однако поляки поняли, что у Лжедмитрия нет средств, что бы оплатить им затраты. Следовательно, нужно было любой ценой возвести его на престол. А потом потребовать свою долю как в деньгах, так и в обещанных землях. Правда, была проблема: кроме как ростом, Лжедмитрий II ничем не походил на Димитрия I. И хотя большое число людей признали в нем истинного царя, этого было недостаточно. Нужно было что-то большее, чем просто слова. И тогда разыскали Марину Мнишек, чудом уцелевшую после переворота. Под страхом пыток и расправы, ее заставили признать в Тушинском воре своего супруга. А чтобы Марину не мучили угрызения совести, ее тайно обвенчали с Лжедмитрием. От этого брака на свет появился сын Иван, прозванный в народе "варенком".
И тут-то поляки решились. Пока в России было противостояние Москвы и Тушино, пока народ решал, кому из царей верить, польские интервенты, используя имя Лжедмитрия, брали один город за другим. Но русский народ оказывал им сопротивление. Галич, Кострома, Вологда, Городец, Кашин отвергали самозванца и посылали в Москву грамоты и уверения в своей верности и разоблачая преступные замыслы вора. Но Шуйский не смог как следует воспользоваться этим внезапным подъемом народного духа. Он приказал своим "верным поданным" сплотиться для избавления столицы от врага, где, впрочем, как он уверял, "все обстоит благополучно". Но дела шли далеко не так хорошо, как этого хотел бы Шуйский. Страна была в бедственном положении. Видные польские деятели уже давно делили между собой русскую землю, самозванец собирал армию для захвата Москвы. Как и первый Димитрий, вор обещал соратникам неслыханное богатство кремлевской казны. Но до нее надо было добраться. Конечно, признание Марины в нем супруга первое время вносило весомый вклад в кампанию. Но его отношения с поляками насторожили простой народ. Люди хотели видеть русого царя, а не польского захватчика. Назревал народный бунт…
7. Первое земское ополчение
Шуйский должен был принять хоть какие-то меры по остановке польской интервенции. И боярский царь решил обратиться за помощью к шведам. Однако ни к чему хорошему это не привело. Приток иностранных интервентов возрос, а проблемы не решались. Шуйский был бессилен сохранить целостность и величие земли русской. И тогда судьба страны оказалась в руках народа. Народ поднялся ополчением против захватчиков. Возглавил ополчение Прокопий Ляпунов.
Бывший союзник Болотникова, он сумел избежать кровавой расправы и теперь сыграл немаловажную роль в истории своей страны. Получив благословение патриарха Гермогена на борьбу за веру и отчество, Ляпунов начал подготовку ополчения. По стране открыто пошли его грамоты с призывом к восстанию и походу к Москве; устанавливались тесные связи Рязани с другими центрами национального движения (Нижний и другие).
Передовые рати ополчения приняли участие в боях москвичей с поляками 19 и 20 марта 1611 г., а вскоре и главные силы появились под Москвой и расположились на развалинах сожженных поляками Белого города и Замоскворечья. Военные действия против поляков были удачны, но очень скоро в ополчении обнаружилось расслоение. В заботах о численности рати Ляпунов не уделил должного внимания ее составу. Он объединился с недавними сторонниками Вора, широкими обещаниями сзывал к себе казаков, и сила этих двух групп, более близких друг к другу, сказалась так, что во главе правительства, которое необходимо было создать для страны, были поставлены "троеначальники": Ляпунов – опора и руководитель земских людей, Трубецкой – родовитый глава тушинцев и Заруцкий – вождь казачества. Энергичный и властный Ляпунов, опиравшийся на большинство ополчения и на сочувствие в стране, занял главенствующую позицию и старался обуздать своеволие казаков, прекратить их насилие и разбои, не останавливаясь перед суровыми наказаниями. В своих заботах о восстановлении порядка он встречал противодействие соправителей и вызывал ослабление казачества. К правительственным распоряжениям ему приходилось уже делать приписки, чтобы грамотам, которые "учнут приходить" не за его рукою (подписью), не верили. Приговор рати 30 июня, начертавший программу правительственной деятельности с явным предпочтением интересов служилых людей и в ущерб казачеству и его надеждам, еще более усилил внутренние трения. Внешняя политика Ляпунова, его стремление заключить союз со шведами, чтобы, приостановив их движение на Новгород, воспользоваться их помощью против поляков, в особенности его намерение посадить на престол московский шведского принца, поддержанное советом "всея земли" и выразившееся в переговорах со шведским военачальником Делагарди, также не разделялись Заруцким, Трубецким и их единомышленниками. На подготовленной таким образом почве крутая расправа Ляпунова с отрядом мародеров-казаков вызвала сильное возбуждение против Ляпунова. Он уехал, спасая жизнь, из ополчения, и вернулся лишь по настояньям земской рати. Момент этот использовал предводитель осажденных Гонсевский, подославший в казачьи таборы подделанную в Москве грамоту от имени Ляпунова с планом истребления казаков. Вызванный в казачий круг для объяснений по поводу этого документа, Ляпунов погиб под саблями разъяренных врагов своих (22 июля 1611 г.). Лишенные вождя служилые люди не сумели дать отпор казакам, осмелевшим после гибели Ляпунова, и, не стерпя их насилий, стали разбегаться из-под Москвы. Созданное в значительной мере энергией Ляпунова и им державшееся ополчение довольно быстро распалось. Но задача Ляпунова была выполнена уже другим земским ополчением.
8. Минин и Пожарский
Страна между тем оставалась без правительства. Поляки захватили Кремль, и боярская дума упразднилась сама собою. Государство, потеряв свой центр, распадалось на составные части. К этому времени шведы захватили Новгород, а поляки после многомесячной осады овладели Смоленском. Польский король Сигизмунд III объявил, что сам станет русским царем, а Россия войдет в состав Речи Посполитой.
Осенью 1611 года посадский староста Нижнего Новгорода Козьма Минин, обратившись к русскому народу, призвал его создать второе ополчение. Обладатель порядочного по тому времени капитала, владелец двух дворов, мясоторговец и рыботорговец, он всегда пользовался репутацией человека безупречной честности.
Пробуждайся, Русь! Слово к Русским людям, 1613 год. Кузьма Минин "Мужие, братие, вы видите и ощущаете, в какой великой беде все государство ныне находится и какой страх впредь, что легко можем в вечное рабство поляков, – шведов или жидов впасть, через которое не токмо имения, но и живота многие уже лишились и впредь наипаче все обстоятельства к тому. Паче же ко утеснению и разорению законов Руси и веры Православной церкви утеснению и разорению предлежат. А причина тому не иная, как от великой зависти и безумия, в начале между главными государственными управителями, произошедшая злоба и ненависть, которые забыв страх Божий, верность к Отечеству и свою честь и славу предков своих, един другого гоня, неприятелей Отечества в помощь призвали, чужестранных государей. Иные же различных воров, холопей и всяких бездельников, царями и царевичами имяновав, яко государям крест целуют. А может, кто еще турецкого или жидовского для своей токмо малой и скверной пользы избрать похочет? Которые, вошед, уже в Москву и другие многие грады по обе стороны побрали, казну так великую, чрез многие грады разными государями собранную, растащили, церкви и монастыри разорили и разоряют.
Однако же ослабевать и унывать не надобно, но призвав на помощь всещедрого Бога, свой ревностный труд прилагать и, согласясь единодушно, оставя свои прихоти, своего и наследников своих избавления искать, не щадя имения и живота своего Правда, может кто сказать что мы можем сделать не имея ни денег, ни войска, ни воеводы способного? Но я мое намерение скажу Мое имение, все, что есть, без остатка, готов я отдать в пользу и сверх того заложа дом мой, жену и детей, готов все отдать в пользу и услугу Отечеству, и готов лучше со всею моею семьею в крайней бедности умереть, нежели видеть Отечество в поругании и от врагов в обладании.
И ежели мы все равное намерение возъимеем, то мы денег, по крайней мере к началу, довольно иметь можем, а затем, видя такую нашу к Отечеству верность, другие от ревности или за стыд и страх помогать будут. И ежели сие так исполните, то я вас уверяю, что мы с помощью всемогущего Бога можем легко большую, паче всех богатств, спокойность совести и бессмертную славу себе и своих наследников присовокупить, врагов погубить и невинно проливающих кровь нашу захватчиков усмирить".
Минин отчислил третью часть своего имущества на организацию ополчения. Помимо добровольных пожертвований Минин предложил установить обязательный сбор, причем нижегородцы дали Минину право "страх на ленивых налагати", то есть продавать дворы укрывающихся плательщиков. Организация ополчения сразу встала на прочные материальные основы. Оставалось найти достойного военного вождя.
В 120 верстах от Нижнего в своей вотчине жил в это время едва оправившийся от ран князь Д.М. Пожарский. О нем в народе говорили: "Муж честен, кому ратное дело за обычай, который в таком деле искусен и который в измене не явился". К нему-то и прибыли посланники из Нижнего Новгорода с просьбой возглавить ополчение.
Пожарский Дмитрий Михайлович (1.11.1578–20.04.1642, Москва) – государственный и военный деятель. Принадлежал к обедневшему княжескому роду, потомки которого превратились в рядовых вотчинников, носивших фамилию по своей вотчине "Пожар". После смерти отца семья переехала в Москву, где в 1593 Пожарский поступил на службу. В 1598 носил звание "стряпчего с платьем", с 1602 пожалован Борисом Годуновым в стольники. Восшествия на престол Лжедмитрия I и Василия Ивановича Шуйского не изменили судьбы Пожарского.
В 1608 был назначен воеводой; разгромил польско-литовский отряд под Коломной. В 1609, назначенный воеводой в Зарайск, отбил от города сторонников Лжедмитрия II. Весной 1611 в авангарде ополчения Прокопия Ляпунова ходил в Москву, сражался с польскими войсками гетмана А. Гонсевского, приглашенного боярским правительством ("Семибоярщина"), признавшим польского королевича Владислава русским царем. Отличился во время боев на Лубянке, был тяжело ранен и отвезен в свою суздальскую вотчину. Сторонник сильного национального правительства, проявивший военный талант, Пожарский был приглашен Кузьмой Мининым возглавить войско и осенью отправился в Нижний Новгород. В 1612 сформировал и возглавил армию, которая смогла разгромить польских интервентов в Москве. На Земском соборе 1612–1613 сыграл выдающуюся роль при избрании царя Михаила Федоровича Романова и был пожалован боярским чином. До 1618 руководил военными действиями против польских войск. Используя популярность Пожарского, правительство назначило его собирать "пятину" на нужды разоренного государства. В 1615–1617 участвовал в переговорах о заключении Столбовского мира со Швецией. Руководил приказами: ямским (1619), разбойным (1636–1637), судным (1636–1637; 1640–1642). В 1628–1630 служил воеводой в Новгороде. В 1632 снова участвовал в войне с поляками. Один из богатейших землевладельцев, Пожарский перед смертью принял схиму и был похоронен в родовой усыпальнице в Спасо-Евфимиевском монастыре в Суздале.
Военное ядро второго ополчения составляло хорошо организованное и вооруженное мелкое дворянство. Большую роль играли в нем и посадские люди. Со временем в ополчение стали вливаться казаки, а затем и крестьяне. Воины второго народного ополчения шли в бой под знаменем, на котором девизом были слова: "Вставай, иди, борись и побеждай".
На Москву решили идти через Ярославль. Ярославцы встретили Пожарского с образами и предложили все имущество, какое у них есть, на общее дело. Здесь ополчение стояло несколько месяцев, пополняясь новоприбывшими силами. В Ярославле было создано временное правительство России "Совет всея земли" – государственный орган, подобный Земскому собору. Духовенство и боярство играло в нем довольно незначительную роль. Огромное большинство в "Совете" принадлежало мелкому дворянству и посадскому населению.
Князь Пожарский опасался идти под Москву, пока там оставались казаки. Как оказалось, не без основания: предводитель казаков И. Заруцкий пытался организовать покушение на Пожарского, подослав наемных убийц. Покушение не удалось, и Заруцкий в июле 1612 года бежал из-под Москвы. Чуть позже он соединился с отрядом Марины Мнишек. Пытался выдвинуть ее сына на престол, затем возглавил в 1613–1614 годах крестьянско-казачье движение на Дону и в Поволжье. Однако казаки выдали его правительству, он был схвачен в Астрахани и казнен. Вместе с Заруцким выдали и Марину Мнишек (она умерла в заточении). А ее сына и Лжедмитрия II казнили в Москве, у Серпуховских ворот.
Между тем польский гетман Ходкевич приближался к Москве с усиленным войском и провизией для засевших в Кремле поляков. Двигаясь к Москве медленно и осторожно, 20 августа ополчение Минина и Пожарского подошло к городу. На подступах к столице к нему присоединились части первого ополчения во главе с князем Д. Трубецким. Русское войско стало вдоль стены Белого города до Алексеевской башни на Москве-реке. Главные силы сосредоточились у Арбатских ворот. Ходкевич пытался переправиться через Москву-реку у Девичьего поля, но московские стрельцы отбили атаку, и гетман остановился у Донского монастыря.
Главное сражение состоялось через несколько дней в Замоскворечье. Ходкевичу удалось дойти до Пятницкой улицы, и здесь завязался ожесточенный бой с казаками. Минин в это время ударил по оставленным в тылу двум литовским ротам, что решило исход боя. Ходкевич понял – цель, с которой он прибыл в Москву, не достигнута: продовольствие гарнизону доставить не может. Он приказал спасать остаток возов и ушел к Воробьевым горам. Утром 25 августа 1612 года гетман бежал из-под Москвы "срама же ради своего прямо в Литву поидоша". Участь польского гарнизона в Московском Кремле, брошенного на произвол судьбы, была предрешена.
15 сентября Пожарский отправил к осажденным в Кремле и Китай-городе полякам письмо, в котором убеждал их сдаться и обещал отпустить весь гарнизон невредимым. На это великодушное письмо поляки ответили надменным отказом, уверенные, что гетман вернется. Между тем проходили недели – гетмана не было, начался голод. В октябре он достиг ужасающих размеров. Были съедены все лошади, кошки, собаки, люди грызли ремни, доходило до каннибализма. 22 октября казаки Трубецкого ударили по Китай-городу. Голодные поляки не были в состоянии защищаться и ушли в Кремль. Этот день считается днем освобождения Москвы от интервентов.
В Китай-город торжественно внесли икону Казанской Божьей Матери и дали обет построить церковь, которая и была воздвигнута напротив Никольских ворот Кремля. В память о событиях дня 22 октября был установлен и праздник иконы Казанской Богоматери. (Этот национальный праздник, установленный в память об окончании одной из наиболее трагичных страниц русской истории, будет отныне отмечаться 4 ноября по новому стилю.)
25 октября все кремлевские ворота стояли отворенными настежь – русские войска, предшествуемые крестным ходом, входили в Кремль.
После освобождения Москвы властью в столице, да и во всей России оставались руководители ополчения: князь Трубецкой – начальник казачьего войска, князь Пожарский и Минин. Важнейшей своей задачей правительство народного ополчения считало восстановление государственной власти и государственного единства. А в декабре во все города страны были посланы грамоты, оповещавшие, чтобы отовсюду посылали в Москву лучших и разумных людей для избрания государя всея Руси.
9. Новая династия
В 1613 году был созван один из самых крупных Земских соборов в истории. На нем присутствовали представители всех сословий страны. Вопрос, рассматриваемый этим собором, был архиважен: кто встанет во главе государства, избитого смутой? Кто возьмет на себя роль спасителя России? Назывались многие кандидатуры, в том числе и имя семнадцатилетнего Михаила Романова.
Зачинщиком и главным деятелем в пользу его кандидатуры был, по-видимому, Федор Иванович Шереметьев. Он внушал боярам, что юный и неопытный Михаил неминуемо будет вынужден предоставить им действительную власть. Шереметьев писал В.В. Голицыну: "Мы изберем Мишу Романова. Он молод и еще незрел умом, и нам с ним будет повадно".
В последнюю минуту Минин и даже Пожарский тоже высказались за эту кандидатуру. С другой стороны, она естественно льстила духовенству. Епископы и архимандриты имели видения, указывающие на Михаила, как на "избранника Божия", а это производило впечатление на народ. Летописи говорят, что воинские люди, дворяне, дети боярские и казаки, собравшись в большом числе, прислали на собор послание в этом же смысле, а Палицын хвастался, что служил посредником в этой демонстрации. В той или иной форме, одно вмешательство казаков здесь несомненно. Они волновались и громко заявляли, что не желают другого кандидата. Из этих элементов, засвидетельствованных историей, возникла новая легенда. Собору приходилось обсудить предварительный вопрос: имеются ли налицо представители рода бывших царей? Духовенство просило отложить решение до следующего дня и распорядилось служить молебны.
На другой день утром один Галицкий дворянин передал собору лист с генеалогическими выписями, которыми старался установить родство Михаила с царем Федором. Послышались возражения. Никто не знал составителя документа. Угрожающие голоса выражали негодование на его дерзость, спрашивали, откуда он явился, и заседание принимало оборот, неблагоприятный для Романовых, когда встал какой-то донской атаман, потрясая бумагой.
– Это что еще? – строго спросил Пожарский.
Но казак невозмутимо ответил:
– Грамота, подтверждающая природные права царя Михаила Федоровича.
Сравнили обе рукописи. Их содержание оказалось тождественным. И тот час собор единогласно провозгласил избранным указанного ими государя.
Оставалось только получить согласие избранника, вернее его матери. Многочисленное посольство с рязанским архиепископом Феодоритом во главе, за неимением патриарха, отправилось ради этого в Кострому, куда прибыло 13-го марта 1613 года. Марфа, проживала тогда в Ипатьевском монастыре, основанном Мурзой Четом, предком Годунова. На следующий день посольство двинулось сюда внушительной процессией, как при выборах Бориса: с хоругвями, иконами и чудотворным образом Феодоровской Божьей Матери. Марфа, по примеру Ирины, не обнаружила ни малейшей радости. Она, напротив, плакала, гневалась. Только после долгих упрашиваний решались идти с челобитчиками в церковь Святой Троицы, а на пути туда еще горячо препиралась с ними. Ее сын слишком молод, и "большие люди" земли обезумели, избрав его на царство. Ни ему, да никому другому не лестно занять престол после того, как стольким царям изменяли, оскорбляли их или убивали те же самые, кто теперь избрал им преемника! Но в тот же день, 14-го марта, Марфа вняла мольбам и дала Михаилу свое благословение на принятие скипетра, который ему тотчас же вручил Феодорит вместе с избирательной грамотой.
19-го марта новый царь покинул Кострому, но, подобно Пожарскому, отнюдь не торопился в Москву. Он надолго остановился в Ярославле, что объяснялось половодьем и бездорожьем. Однако он останавливался и в других местах по дороге. Царственного путника задерживали, несомненно, иные опасные трясины. Несмотря на единогласное избрание, столица еще кипела. Люди спорили, и не без основания, если не о личности нового государя, то об условиях, знаменитых условиях Филарета, которые тот намеревался предписать будущему повелителю. Еще лучше поступал собор. Как будто слушаясь приказаний Михаила или принимая внушения его приближенных, он распоряжался очень самостоятельно. На деле, продолжая свою деятельность до 1615 года, собор должен был разделять с царем отправление верховной власти, а теперь, ожидая его приезда, выборные решились, не спрося его, завести переговоры с Сигизмундом о приостановке военных действий и обмене пленными. Царь предоставил им свободу действий. В конце апреля выборные принуждены были отправить к Михаилу новое посольство, прося царя поторопиться. Тогда он решился и на 2-ое мая назначил торжественный въезд в Кремль, где ему с трудом нашли сколько-нибудь приличное помещение. Михаилу пришлось довольствоваться полуразрушенным теремом царицы Анастасии. Марфа с гораздо большим удобством поместилась в Вознесенском монастыре.
11-го июля 1613 года в Успенском соборе совершилось венчание на царство.
Началось царствование Романовых, положивших конец Великой Смуте.
10. Последствия
Смута нанесла огромный материальный, политический и духовно-психологический ущерб стране. Она повлекла за собой запустение громадных территорий, особенно в центральных уездах, гибель людей от голода и в результате волнений или военных действий. Старое боярство, позиции которого были основательно подорваны репрессиями Ивана Грозного, вынуждено было расстаться со своими претензиями на особую политическую роль. Амбиции старой аристократии не шли теперь дальше успешной карьеры, венцом которой являлось место в Боярской думе. Одновременно с этим шел процесс возвышения дворянства, сыгравшего наряду с посадским населением главную роль в ликвидации Смуты. Кроме того, представители новой "выборной" династии не могли на первых порах обходиться без поддержки народа, представители которого возвели их на трон. Поэтому характерной чертой общественной жизни того времени стал регулярный созыв Земских соборов, обсуждавших важнейшие вопросы внутренней и внешней политики России. И, наконец, усилив недоверие к Западу, Смута вместе с тем вызвала кризис идеологии московской исключительности, показала необходимость расширения всесторонних, особенно военно-технических, связей с европейскими государствами.
Заключение
События начала XVII века в России справедливее всего было бы трактовать как гражданскую войну, в ходе которой формировалось национальное сознание. К этой мысли были ближе всего современники событий, которые расценивали Смуту как всеобщее междоусобие, разрушавшее традиционные общественно-политические связи. Поляки заняли Москву и Смоленск, Новгород оказался в руках у шведов, страна осталась без политического управления. Общество было деморализовано, что выражалось в беспринципности верхов, бессмысленных зверствах шаек разбойного люда. Это был период мучительного перехода России на новый этап исторического развития. Эпоха, разделившая две правящие династии страны (Рюриковичей и Романовых), не может быть оценена схематично. Участников событий Смутного времени весьма проблематично однозначно отнести к лагерю приверженцев идеи государственности или к сторонникам ее разрушения. Часто люди переходили то на одну, то на другую сторону. Но, тем не менее, благодаря таинственной силе народного единства, Россия преодолела это тяжелейшее время.
Список литературы
Валишевский К. "Смутное время". Репринтное воспроизведение издания 1911 года. М., СП "ИКПА", 1989
Карамзин Н.М. "История государства Российского", том X–XII. Интернет-библиотека "Альдебаран"
Ключевский В.О. "Курс русской истории (Лекции XXXIII–LXI)" Интернет-библиотека "Альдебаран"
Скрынников Р.Г. "Три Лжедмитрия". М., ООО "Издательство АСТ", 2003
http://www.rulex.ru/abc.htm – Русский биографический словарь
http://ru.wikipedia.org/wiki – "Википедия", свободная энциклопедия
http://www.krugosvet.ru – энциклопедия "Кругосвет"