Многоязычным европейским государством является Бельгия, где два а — фламандский (во Фландрии) и французский (в Валлонии) употребляются как государственные, официальные языки. Но, кроме того, в этих провинциях существуют коммуны со смешанным населе­нием или, например, близ границы с Германией с преобладанием бельгийцев, говорящих по-немецки В таких коммунах местное управ­ление принимает решение об употреблении в официальном общении, делопроизводстве языка соответствующих групп населения Особый языковой статус имеет Брюссель, в котором 80 % бельгийцев говорят по-французски, 20 % — по-фламандски Здесь строго соблюдается официально принятое двуязычие, и права фламандского меньшинства тщательно оберегаются

Однако и в западном мире возникают конфликтные языковые ситуации, как, например, в канадской провинции Квебек — островке французского языка (6—7 млн франкофонов) в океане англоязычной речи, насчитывающем в Северной Америке около 300 млн говорящих Канада — страна двуязычия с конституционным закреплением равных прав для обоих языков. Однако в 1977 г национальная ассамблея Квебека приняла хартию, согласно которой французский язык был объявлен официальным языком провинции В соответствии с этой хартией официальные документы реклама, вывески и прежде должны издаваться и изготавливаться местной администрацией, отдельными лицами на французском языке Языковой и национальный вопрос в Квебеке стоит очень остро Значительное количество жителей Квебека, выходцев из Франции (85 % населения провинции), хочет отделиться от Канады в самостоятельное государство. При правительстве Квебека существует специальный комитет по защите французского языка и должность «министр, ответственный за соблюдение хартии о приме­нении французского языка», сокращенно — «министр языка» Жители Квебека отстаивают право на существование и развитие французского языка, языка первых заселенцев Канады в условиях англоязычного окружения и сильнейшего давления этого окружения. При этом аме­риканский вариант английского языка — это стилистически заметно сниженный язык, его главным лингвистическим достижением является слэнг, просторечие. В этих условиях жители Квебека стараются сберечь французский язык, отличающийся литературной разработанностью, высокой стилистической культурой

§ 91. К ВОПРОСУ О БУДУЩЕМ ЯЗЫКОВ

Существование разных языков древние объясняли проклятием богов, наславших на людей многоязычие, и гипотезы о слиянии в будущем народов и языков будоражили умы на протяжении многих веков Веру в слияние в будущем языков и народов разделяют и сейчас отдельные ученые. В нашей стране продолжительное время она полу­чала поддержку в марксистской философии и социологии. Считалось, что законы общественного развития приведут в конечном итоге к образованию в будущем единого мирового коммунистического обще­ства Закономерным следствием экономического, социального, поли­тического единства этого общества явится слияние всех народов и образование всеобщего языка, подобно тому, как формирование и' развитие капиталистического общества сопровождается нивелировкой диалектных различий и образованием единого национального языка. В 20—30-е годы прогнозы о едином всеобщем языке, о будущем слиянии наций и языков были весьма популярной темой рассуждений ученых и писателей. Об этом писали К. Каутский, А.В. Луначарский, А.А. Богданов, И.В. Сталин, М. Горький, Г. Уэллс, А. Барбюс, Н.Я. Мирр и др. (37) Эти рассуждения не подкреплялись фактическими доказательствами, а также логикой многотысячелетней истории суще­ствования языков Практически до настоящего времени идет процесс дифференциации, раздробления языков Замедление и стабилизация этого процесса сопряжены с образованием национальных языков. Но одновременно с этим существенно расширяются сферы использования языка, умножаются выполняемые им социальные функции в связи с усложнением структуры и деятельности самого общества. В эту эпоху заметно замедляются темпы языковых изменений, чему, кроме того, способствует консервативная по своей природе норма литературного языка Национальный язык, таким образом, расширяет свои границы во времени и пространстве. Все это не может не укреплять самостоя­тельность национальных языков. С образованием высшей формы национальных языков — литературных языков — под влиянием лите­ратуры, истории, культуры вместе с осознанием национального един­ства растет и чувство национального самосознания. Поэтому весьма сомнительно, чтобы в будущем весь этот процесс, ведший, к укрепле­нию языка, закончился ликвидацией национальных языков ради об­щего гипотетического языка

Главным, пожалуй, аргументом сторонников «слияния языков» в будущем является утилитарный, для взаимопонимания, в едином об­ществе будущего, требуется общий язык. Но говорить так, значит упускать из виду технические возможности общества даже в недалеком будущем и в то же время не иметь ясного представления о темпах эволюции языка, которая исчисляется многими столетиями и тысяче­летиями

Будущее, надо полагать, приберегло свое решение этой утили­тарной проблемы, не похожее на указанные выше прогнозы Прак­тические потребности общения людей разных наций, кроме реального двуязычия, треязычия и т.д., будут, надо надеяться.

За годы советской власти была проделана огромная по своим масштабам работа по языковому строительству. В России было более ста языков, не имевших письменности, в разработке для них алфавитов, учебных пособий огромную работу выполнили языковеды России. Было создано около пятидесяти литературных языков, открыты театры на родных языках многих младописьменных народов, организовано печатное дело, начали издаваться разнообразная литература, газеты, журналы, вестись передач на радио и телевидении Можно с полным правом говорить о культурной революции в жизни этих народов

В постсоветских государствах, считающих себя демократическими, в настоящее время для русских и русскоязычного населения не созданы условия, хотя бы близкие к тем, в каких пребывали языки этих республик при советской власти и какие, тем не менее, нынешние «демократические» деятели задним числом считают дискриминацион­ными. Однако надо надеяться, сама жизнь заставит объективно оценить прошлую и настоящую языковую политику и ситуацию в республиках бывшего Советского Союза, ставших самостоятельными государства­ми. Уже сейчас «демократические» деятели этих государств отмечают тревожащий их факт' снижение спроса на литературу, изданную на национальных языках, по сравнению с советским периодом, соответ­ственно снижаются и тиражи изданий.

Надо, однако, заметить, что проблема сознательного правового регулирования употребления языков в современном многонациональ­ном обществе не исследована теоретическим языкознанием в доста­точной степени. Не обобщен российский и мировой опыт меж­национальных языковых взаимоотношений в едином государстве. Ра­зумеется, принципиальная позиция теоретического языкознания здесь ясна: любой язык — величайшее достижение человеческой эволюции, и в его сохранении заинтересовано человечество. Но практическое претворение в жизнь этого принципа в каждом случае сталкивается с рядом конкретных обстоятельств, требующих особого подхода и нема­лых средств.

В этом отношении весьма полезен опыт языковой политики в ряде многонациональных развитых стран, и прежде всего тех, где проблема языковых взаимоотношений разрешается на демократической основе, на уважении прав граждан этих государств (36).

В Финляндии действуют два официальных, государственных языка — финский и шведский, хотя шведов в стране не более 6 %. Оба языка юридически правомочны во всех сферах жизни. Такое положение этих языков было установлено конституцией с 1919 г Изучение финского и шведского языков является обязательным в шкотах, а в системе высшего образования обучение ведется на любом из них по выбору, так же, как и защита дипломов и диссертаций. Передачи на радио и телевидении ведутся на обоих языках. На шведском языке издается в стране много газет. Даже глава государства при вступлении в должность произносит присягу на двух языках

Таким образом, по законам этого государства, Финляндия — ареал активного использования двух языков в официальном и бытовом общении Использование двух языков оказывает положительное воз­действие на обстановку в обществе, несмотря на то, что Финляндия граничит со Швецией и, казалось бы, такая языковая политика увели­чивает влияние более сильного государства, к тому же владевшего в прошлом Финляндией и насаждавшего в ней свой язык в качестве единого государственного и литературного. Как видим, даже в случае неравноправных в прошлом взаимоотношений между народами осво­бодившийся от иноземного подчинения народ не спешит порвать или ограничить языковые связи с господствовавшим народом, понимая, что это может нанести духовный урон всей стране, не говоря уже о той части населения, которая говорит на шведском языке.

Подобное отношение к иностранному языку мы наблюдаем в современной Индии. Освободившись от английского колониального владычества, индийское руководство решило не отменять применение английского языка в качестве одного из литературных языков страны (наряду с хинди и урду), понимая, что такая отмена нанесла бы ущерб национальным (культурным, экономическим, научным, социальным и др.) интересам государства. Второй язык в этих странах стал средством общения и использования духовных достижений того народа, который волею судьбы оказался исторически связанным с данными народами.

Государственная языковая политика небольшой Финляндии и ве­ликой Индии по отношению к языку своих бывших правителей и колонизаторов представляет собой резкий контраст по сравнению с языковой политикой многих бывших советских республик. И такая политика осуществляется при обстоятельствах, когда республики не были колониями России. Напротив, при советской власти на протя­жении десятилетий большинство этих республик получало инвестиции в свою экономику из России, достигавшие 60 %.

Обычно примером демократического решения языковых вопросов в многонациональном государстве считается Швейцария. В ней сво­бодно употребляются четыре государственных языка немецкий, фран­цузский, итальянский и ретороманский. Однако и здесь языковая политика испытывает затруднения, характерные для языковой ситуа­ции данной страны. В ней широкое распространение получила диа­лектная речь, ставящая под угрозу утвердившееся многоязычие; особенно это касается ретороманского и итальянского языков. Поэто­му Федерация способствует распространению и укреплению всех го­сударственных языков, развитию взаимопонимание между говоря­щими на разных языках; в целях сохранения государственных языков поддерживает те кантоны, в которых государственные языки находятся под угрозой вытеснения информации и т. остро встал в настоящее время в связи с распадом СССР и образованием отдельных государств на месте союзных респуб­лик. Языковая ситуация почти во всех отделившихся республиках оказалась конфликтной, и ее положительное разрешение в ближайшем будущем неясно. Никто не мог предположить, что русский язык окажется в таком трудном, неравноправном положении на значитель­ной территории бывшего Советского Союза, а ранее Российской Империи. Но русский язык оказался в нелегком положении и на территории нынешней России.

Как бы в отместку за то, что в советское время преподавание русского языка в республиках было обязательным в качестве языка межнационального общения в едином государстве (это осуществлялось наряду с обязательным обучением родному языку), сейчас в ближнем зарубежье, за исключением Белоруссии, преподавание русского языка отменено. Русский язык приравнен к иностранному во многих респуб­ликах, в которых подчас русских и русскоязычного населения больше, чем так называемого коренного населения. При этом предпочтение отдается западноевропейским языкам (например, в Прибалтике). Об­щим явлением для национальных республик стало закрытие многих русских школ. Официальным языком в подавляющем большинстве республик объявлен местный национальный язык. Руководители по­стсоветских государств оправдывают такие решения желанием быть независимыми, опасностью русификации, потери национальной само­бытности и т. п.

Мы не будем касаться политической стороны вопроса, хотя в данном случае, очевидно, что подобные решения имеют политическую подоплеку. Ставить государственные препоны своим гражданам в овладении традиционным вторым языком, открывающим для человека духовный мир не только своего народа, но и других народов мира (на мировые языки, в том числе русский, переведена огромная литература многих народов мира),— это обеднять духовную жизнь, интеллекту­альное развитие своих граждан, разрушать исторически сложившиеся духовные связи между народами в угоду политическим амбициям и симпатиям государственных деятелей.

Во взаимоотношениях языков в современных условиях следует учитывать два момента: 1) влияние другого языка (или языков) на данный язык в виде заимствования слов или оборотов; 2) овладение вторым языком как средством активного общения в разных сферах жизни

Излишние, нерегулируемые заимствования могут засорять литера­турную родную речь, нарушать принятые нормы, теснить националь­ные формы выражения мысли и др. В этих случаях охранительная политика по отношению к национальному языку естественна и вполне оправданна Но и в этом случае ее следует проводить, опираясь на научные рекомендации, учитывая исторический опыт взаимоотношений народов и их языков. В современном мире, как и в прошлые времена, невозможно изолировать народы друг от друга. Взаимоотно­шения между народами необходимы для народов. Заимствования из других языков не страшны для родного языка, если он функционирует в благоприятных для него условиях, обеспечивающих свободное его развитие. Языковая политика должна быть направлена на сохранение его самобытности, литературных норм, оправдавших себя и закреплен­ных в употреблении, на развертывание функциональных возможностей языка и т. д. При таких условиях оправданные, т е. необходимые, заимствования активизирует его собственные силы, заставляют их перестраиваться, функционально обновляться. Но и в этих случаях языковая политика и служба должны учитывать меру таких заимство­ваний, определять на основе научного анализа их необходимость и оправданность. Здесь вполне допустима охранительная пропаганда за чистоту национального языка, соблюдение его национальной самобыт­ности, исторически сложившейся стилистической и семантической системы. Наконец, вполне приемлемы и административные меры против засорения национального языка излишними иноязыч­ными заимствованиями (ср.: законы и постановления, принятые во Франции и Германии против неоправданного употребления преиму­щественно американизмов и англицизмов).

Активное же владение вторым языком, особенно если этот язык по выполняемым функциям мировой, открывает перед человеком широ­кие возможности для знакомства с мировыми достижениями в различ­ных отраслях знания, литературы и искусства и для их использования. Как известно, таковым является русский язык.

Государственная языковая политика постсоветских государств контрастирует с языковой политикой советской власти. Политика последней основывалась на равноправии языков при отсутствии зако­нодательно утвержденного единого государственного языка, с самого начала она предусматривала создание благоприятных условий для развития языков, особенно тех народов, которые не имели письмен­ности, а, следовательно, и обучения в школе на родном языке. Обяза­тельность обучения русскому языку одновременно с родным диктовалась общими — экономическими, государственными, полити­ческими, военными, культурными и др.— условиями жизни в едином государстве. Причем в пределах республик оба языка в официальном и неофициальном общении имели равные права. Знание общего языка (или языков) гражданами единого государства как государственная необходимость признается во многих многонациональных государствах и закрепляется законодательно (ср., например, в США, Канаде, Фин­ляндии и других государствах). Между тем в Советском Союзе это знание русского языка как единого языка государства было доброволь­ным в силу отсутствия закона о государственном языке. В них образов, так и вырастающих из них значений. Последние ситуативны, привязаны к определенной обстановке, отражая характер­ные условия быта народа, его разнообразной деятельности, связанных с ней положений вещей и пр.

О лексическом и фразеологическом богатстве русского языка на­писано много; оно действительно огромно; язык отразил в себе духов­ную и материальную историю русского народа. Национальный русский литературный язык питали мощные источники: устная речь народа во всем ее многообразии, отражающем разные области жизни и деятель­ности народа; книжная речь, также обслуживавшая разные сферы письменного общения; церковнославянский язык, диалектная речь. Все эти стихии образовали лексическое богатство русского языка, его разветвленную стилистическую, жанровую систему. Богатство языка составляет не только количество слов и различных видов устойчивых сочетаний, но и совокупность всех значений, выраженных словами (большинство слов многозначно). Количество понятий в языке не равняется количеству слов, оно значительно больше. Кроме того, в словарный состав языка также входит большое количество професси­ональной, диалектной, ремесленной, нелитературной лексики, которая по большей части не включается в общеупотребительные толковые словари, как и огромное количество научных терминов и технической номенклатуры. Все это фактическое доказательство семантического и стилистического богатства русского языка.

Произведения устного народного творчества — былины, повести, сказки, песни...— отличаются яркими национальными особенностями, как по своей форме, так и выражаемому содержанию. Они отражают в образах различные стороны жизни народа в его историческом движении. Народная словесность, как и авторская художественная литература, соединяет в живую цепь поколения людей в течение многих веков.

Изучение народности, начавшееся в русской науке в XIX в., в своем приложении к языку, как к весьма показательному выражению народ­ности, идейно находится в близкой связи с лингвистическими направ­лениями, возникшими в первой половине и середине XX в., а именно с неогумбольдтианством и этнолингвистикой («гипотезой Сепира-Уорфа»). Отличительная черта концепции народности заключается в том, что она имеет обобщенный характер и предполагает изучение нацио­нальных особенностей по всему спектру духовной и материальной жизни нации. «Язык и народность» — это только одна сторона воз­можного общего учения о той или другой народности.

В силу общего происхождения индоевропейских языков, близкого родства этих языков в отдельных их ветвях (ср.: восточнославянские языки), а также тесного взаимодействия и взаимовлияния на протя­жении всей их истории, их отличия между собой не столь контрастны, как, например, различия языков экзотических, возникших и существовавших изолированно в особых условиях, по сравнению с европей­скими языками (ср.- языки североамериканских индейцев). Изучение строя последних, типологически совершенно не сходных с европей­скими языками, и послужило основанием для формирования этнолингвистики.

Учение о народности, в частности, проблема языка и народности, по нашему мнению, должны занять соответствующее место среди дисциплин, изучающих нацию в различных ее аспектах.

§ 90. ОБЩЕСТВО И ГОСУДАРСТВЕННАЯ ЯЗЫКОВАЯ ПОЛИТИКА

В современном мире в связи с процессами самоопределения наций, образованием многонациональных государств, межгосударственными и межнациональными отношениями, активной миграцией населения весьма важной государственной задачей стало правовое решение воп­росов языка в обществе. Эти вопросы касаются законодательного обеспечения применения языков в официальном и неофициальном общении, в обучении языкам в школе и вузе, во взаимоотношениях между народами. Все эти вопросы связаны с темой «Язык и общество». Юридическая, правовая и собственно человеческая сторона этих воп­росов оказалась для теоретического языкознания новой; к сожалению, до сих пор эти аспекты языковой политики не стали предметом разностороннего научного изучения. Современный опыт применения законов о языке показывает, что они нуждаются в основательной лингвистической экспертизе и интерпретации. Государственные дея­тели должны иметь известное научное представление о роли и ценности языка для человека, нации и государства. Наука о языке как обще­ственном явлении должна с этой точки зрения обобщить положитель­ный опыт государственного, законодательного регулирования в обществе языковых проблем. Между тем законодательные, правовые решения языковых вопросов в том или другом государстве нередко подвержены политической конъюнктуре, преследуют интересы одних групп населения в ущерб другим, не отвечают правильному пониманию места языка в жизни человека, народа, государства.

Правовая оценка роли языка в обществе и жизни человека, охрана языка, забота о свободном его развитии, борьба против его денацио­нализации и др.— все эти вопросы языковой политики оказались весьма злободневными не только для многонациональных государств, но и для государств однонациональных. Благодаря современным сред­ствам массовой информации, активным взаимосвязям между народами влияние языков — желательное и нежелательное — перекрывает гра­ницы государств.

Вопрос о месте того или иного языка в государстве, в официальном и неофициальном общении, в школе и вузе, в средствах массовой информации, но происходит постоянная систематизация и создание самого орудия этой деятельности — языка. При этом несмотря на, казалось бы, общие потребность и необходимость образования языка, каждый язык оста­ется по своему характеру самобытным и своеобразным явлением Языки поражают своим разнообразием фонетических, грамматиче­ских, лексических систем. Почему, в результате общественной по своей природе речевой деятельности образуется в каждом языке именно такой состав фонем, такой грамматический строй и пр.— ответить на этот вопрос современное языкознание не может. И прежде всего потому, что истоки языка, а следовательно, и начало формирования его уровней скрыты толщей времени в несколько десятков или сотен тысячелетий. В доступную же наблюдению историческую эпоху наука отмечает на поверхности языка лишь отдельные подвижки уже готовой, действующей его системы и структуры; однако проследить и понять управление механизмом этой системы в целом современной науке пока также не удается.

§ 83. ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ СТРУКТУРА ЯЗЫКА

В отечественной литературе весьма распространены взгляды, со­гласно которым развитие языка целиком подчинено историческому движению общественных формаций.

На этом основании выделяются сменяющие друг друга язык рода, племени, союза племен, народности, нации (см. ниже). Нет сомнения, что язык тесно связан с обществом; в своем функционировании и историческом движении он определенными своими средствами отра­жает многостороннюю жизнь общества. Однако связь языка с обще­ственными процессами и формациями не так прямолинейна, как это выглядит на приведенной выше схеме. И выделение особых языков для разных, и прежде всего соседствующих, общественных формаций в истории одного и того же народа страдает механистичностью. Народ, живший в своей истории в разных общественных формациях, не лишается своего тождества. Подобным же образом и язык не лишается тождества, несмотря на то, что обслуживал эти формации. Разумеется, язык изменяется и развивается, и на каком-то этапе своего историче­ского движения можно говорить о его качественно новом состоянии. Но это его новое качественное состояние обусловливается не его принадлежностью именно к данной формации, хотя ее влияние на многие стороны языка, и в том числе на его структуру, будет несом­ненным. «...Язык, рассматриваемый в два последовательных момента истории,— писал Е. Косериу,— не является ни совершенно другим, ни в точности тем, же самым» (4, с. 343).

Для понимания такого неоднозначного соотношения языка и общества необходимо учитывать двойственность, антиномичность структуры языка, о чем мы писали выше (см § 48). Присущая языку противоречивость давала основание ученым выделять в нем внут­реннюю и внешнюю историю (Бодуэн де Куртенэ), внутреннюю и внешнюю лингвистику (Соссюр), внутреннюю и внешнюю структуру (Е Косериу), два аспекта изучения языка — структурный и функцио­нальный (А.В. Аврорин, Ф.П Филин, Ю Д. Дешериев и др.).

Продуктивной посылкой изучения противоречивой природы язы­ка, еще одной его антиномией представляется выделение в нем внут­ренней и внешней структуры. Такое выделение имеет несомненные объективные основания, поскольку позволяет объяснить тождество языка как в его историческом движении, так и при наличии известной территориальной и социальной дифференциации. В свете такого изучения языка получают непротиворечивое объяснение клас­совые и сословные особенности языка, находящие свое выражение преимущественно в его внешней структуре, т. е. отражающие особен­ности общения в определенных социальных условиях.

Что образует внутреннюю структуру языка. Это, прежде всего, фонетический, грамматический, словообразовательный строй языка.

Фонетическая система (внешняя форма) образуется в течение столетий и тысячелетий, она строго структурирована; это внешний материальный субстрат нашей мысли. В силу такой своей природы она безразлична к внеязыковым событиям, социальным процессам, сменам формаций и пр.

Грамматическая система представляет собой предельно отвлечен­ную в каждом языке формально-содержательную классификацию еди­ниц языка, их связей и отношений, обеспечивающих функцио­нирование языка. Грамматическая система также формируется в тече­ние исторически длительного времени и, подобно фонетической, она непосредственно не реагирует на общественные внеязыковые процессы и события. Сходна с ней и словообразовательная система.

Общепринято мнение, что лексика непосредственно отражает то, что происходит в обществе. Поэтому ее обычно относят к внешней структуре языка, тесно связанной с процессами, явлениями, событи­ями жизни общества. Однако и лексика языка включает исторически сформировавшееся ядро, обозначающее такие предметы и явления внешнего и внутреннего мира человека, которые всегда сопутствуют жизни его и общества. Разумеется, этот костяк лексики, или внутрен­ний словарный фонд, не остается неизменным. Но он изменяется весьма медленно; даже изменения фонетической и грамматической сторон языка могут опережать по своим темпам изменение словарного фонда Правда, надо заметить, что при внешнем тождестве одних и тех же слов разных исторических эпох меняются их значения, содержание и смыслы Для людей разных исторических эпох содержание и смыслы им синтагматическими и парадигматическими правилами, не только в данном предложении. Отражая и обозначая бесконечное множество возможных ситуаций, единицы языка остаются свободными от этих ситуаций. И эта свобода является фундаментальным свойством как их, так и языка в целом Если бы единицы всех уровней языка были связаны только с непосредственно отражаемой конкретной ситуацией, то при­менение языка как средства общения, разделенного во времени и пространстве и одновременно представляющего собой единство, было бы невозможно Язык субъективное и относительно самостоятельное средство общения и отражения действительности и, как таковое, оно способно отражать и обозначать меняющиеся содержания о внеязыковой действительности благодаря наличию таких своих устойчивых механизмов, которые, в известных пределах, независимы от меняюще­гося содержания. Даже слова, которые, казалось бы, своими значени­ями непосредственно связаны с действительными фактами, участвуют не только для обозначения предметов той или другой ситуации, но благодаря своим отвлеченным значениям они способны применяться в открытом числе ситуаций

Бесконечное многообразие явлений внешнего и внутреннего мира человека отражается бесконечной в принципе цепью сочетаний конечного числа единиц языка на каждом его уровне, начиная с сочетания фонем для образования слов и кончая сочетани­ями слов при образовании высказываний. Разумеется, не все теорети­чески возможные сочетания единиц различных уровней языка реализуются в его употреблении. Синтагматические возможности язы­ковых единиц, их валентность и дистрибуция на каждом уровне имеют свои правила и ограничения, обусловленные как внутриязыковыми, так и внеязыковыми факторами, говорить о которых здесь не пред­ставляется возможным. Укажем только на принципиальное различие сочетаемости значимых единиц языка, с одной стороны, слов на синтаксическом уровне и, с другой,— морфем на морфемно-морфологическом уровне.

На синтаксическом уровне словосочетания и предложения образу­ются путем свободного сочетания слов, управляемого, однако, грам­матическими правилами соединения слов определенных частей речи, а также предметно-логическими отношениями.

По сходному принципу образуются и новые слова. В слове уч-и-тель корень встречается в других словах данного словообразовательного гнезда (учить, ученик, ученица, учеба, учение, ученый, учащийся др. так же, как и суффикс —тель — во многих других словах (писатель, читатель, обыватель, поручатель, спасатель и т п.) Сочетание слово­образовательных элементов уч—и— тель образует новое слово с новым значением Разница между образованным с помощью указанных вообразовательных элементов словом и словосочетанием и предложением заключается в том, что слово и его значение закрепляется в язык становится постоянным его элементом, в то время как предложение и словосочетание образуются свободным сочетанием слов, взятых для обозначения конкретного явления или ситуации. Созданные таким образом слова составляют конечное число единиц, между тем предло­жения и свободные словосочетания практически бесконечны в речи говорящих.

Звуковые оболочки слов языка также образуются из ограниченного количества фонем, в совокупности представляющих собой строго построенную, замкнутую систему.

В каждом случае сочетаемость различных единиц языка (слов — при образовании словосочетаний и предложений, морфем и фонем — при образовании слов) подчиняется своим синтагматическим правилам и закономерностям. Сочетаемость морфем и фонем фиксирована в слове, в отличие от сочетаемости слов в словосочетаниях и предложе­ниях, где она всякий раз создается в конкретных условиях речи. Но и в условиях речи связь слов, отражающая неповторимую ситуацию и образующая индивидуальный смысл словосочетания или предложения, включает элементы (грамматические формы слов, модели словосоче­таний и предложений, типовые их значения), которые свойственны системе языка вообще и оформляют множества других слов и синтак­сических конструкций.

Приведенные выше факты свидетельствуют о том, что язык, пред­полагая в качестве необходимой предпосылки своего возникновения и функционирования общество, тем не менее, по отношению к нему, как к действительности вообще, остается относительно самостоятель­ным образованием со своими особыми законами и правилами отраже­ния действительности.

Мы называем язык общественным явлением, прежде всего потому, что в его образовании участвует общество; говорящий овладевает языком только в обществе; объективный характер развития языка также проистекает оттого, что язык выполняет общественные функции; наконец, своей семантикой, а в известной степени и своей структурой язык в «снятом» виде отражает общество и его структуру. Но все это не лишает язык особого статуса самостоятельной знаковой системы по отношению к отражаемой действительности, в том числе и к обществу

Таким образом, условием существования и развития языка как средства общения, образования и выражения мысли является диалек­тическое единство в нем индивидуального и общественного. Такая его Природа объединяет и использует достижения и энергию языковой личности и всего языкового сообщества.

Любая человеческая деятельность, имеющая творческий характер, Приводит к определенным новым результатам Особенность речевой Деятельности заключается в том, что она выполняет не только извест­ные функции общения (образование мысли, сообщение мысли другого, восприятие и понимание ее последним и др.) В этой постоянно совершающейся в обществе деятельности исторически и функционально. Е.Д. Поливанов подчеркивал сложную природу языка: «...Язык есть явление психическое и социальное: точнее, в основе языковой дейст­вительности имеются факты физического, психического и социального порядка; отсюда лингвистика, с одной стороны, является наукой естественноисторической (соприкасаясь здесь с акустикой и физио­логией), с другой стороны,— одной из дисциплин, изучающих психи­ческую деятельность человека, и, в-третьих, наука социологическая» (3, с. 182).

Какими социальными предпосылками можно, например, объяс­нить в русском языке падение редуцированных гласных, 1 и 2-е смягчение заднеязычных , палатализацию согласных, редукцию глас­ных, оглушение звонких на конце слова, виды грамматической связи, модели синтаксических конструкций и т. д. и т. д. Между тем все это глубинные отличительные признаки русского языка.

Общественная природа языка обнаруживается в обязательности его законов и правил для всех говорящих. Необходимость точного выра­жения своих мыслей с целью взаимопонимания заставляет говорящих — стихийно, а по мере познания языка и сознательно — строго придер­живаться усвоенных общих законов и правил языка. Такие условия общения объективно вырабатывают языковую норму, а на определенном этапе развития языка и общества, как следствие,— литературную норму языка (см. ниже).

Общие законы языка, обязательные для всех говорящих, сочетаются с индивидуальностью речи и принципиально творческим ее характе­ром. Объективно язык как общественное явление существует в виде «личных языков», по-разному репрезентирующих язык в качестве естественного средства общения. Непрерывность языка и его измене­ние во времени обеспечивается сосуществованием разных поколений носителей языка и их постепенной разновременной сменой. Отсюда важность изучения языка личности, поскольку, как следует из сказанного выше, реально язык существует, воплощается в речи гово­рящих.

Языкознание не может охватить в качестве предмета своего изучения содержание языка личностей, относящееся к разным областям деятельности и знания, а также и к повседневной жизни. Но языкознание имеет свой подход к изучению языка личности. Однако до самого последнего времени только отдельные стороны этой большой проблемы исследовались в языкознании. Так, становление языка у детей, язык и стиль писателей традиционно изучаются в языкознании, в настоящее время формируется новое направление изучения языков о личности (Ю.Н. Караулов).

Родившийся человек «застает» язык сформировавшегося, с помощью других людей он овладевает в обществе языком в детстве, приобщаясь тем самым к существующим формам и понимания окружающего его мира, закрепленным в обществе сознании, к общей языковой картине мира. Освоив язык как средство отражения и познания действительности, образования мысли и пере­дачи ее другим, говорящий тем самым подключается к общему движе­нию языка и коллективному познанию с его помощью действительности.

Содержание высказанной вовне речи становится достоянием собе­седника, определенного круга лиц либо — в известных случаях — всего говорящего коллектива. При этом ее воздействие может не ограничи­ваться моментом ее произнесения. Ее содержание, усвоенное другими участниками общения, может затем передаваться в сообществе, рас­ширяя тем самым восприятие ее другими в пространстве и времени. Участием в общении многих говорящих, взаимным обменом инфор­мацией и ее усвоением создается определенный социальный опыт в восприятии и познании окружающего мира. Язык закрепляет этот опыт в своих знаках и их значениях. Язык, таким образом,— это средство хранения и передачи из поколения в поколение социального опыта. Данная роль языка возрастает с изобретением письма, поскольку значительно расширяет временные и пространственные границы пе­редачи информации. Эти границы еще более расширяются в наше время при использовании электронных средств информации, несрав­ненно увеличивающих возможности накопления, хранения и передачи информации.

Из сказанного напрашивается вывод, что две свойственные языку главные его функции — коммуникативная и сигнификативная — отра­жают внутренне присущее ему противоречие в онтологическом и гносеологическом отношении. Эти две функции делают язык орудием одновременно индивидуального и общественного отражения и позна­ния мира. И в этом, надо думать, залог прогресса познания, поступа­тельного его движения.

Общее (общественное) и единичное (индивидуальное) обнаружи­вается в каждом факте языка, в любом его предложении. Диалектиче­ское единство этих сторон отражает природу языка, его сущность. В качестве примера возьмем предложение:

В тот год осенняя погода стояла долго на дворе

Предложение выражает определенный смысл, обозначая соответ­ствующую внеязыковую ситуацию. Общий смысл предложения скла­дывается из смыслов употребленных в нем словосочетаний и слов. В Сражении и обозначении смысла участвуют все единицы предложение, принадлежащие к разным уровням языка, выполняя каждая свойственные ей функции, что и образует предложение как грамматическое и семантическое единство, соотнесенное с обозначаемой ситуацией. Однако, будучи конститутивными единицами языка, каждая из фонема, морфема, слово, словосочетание и предложение (последние как модели) — применяются в соответствии со свойственными.

В отечественном языкознании взаимосвязь языка и общества пре­имущественно исследовалась в пределах отношений общества и тех участков языка, которые отдельные лингвисты относят к внешней его структуре. Это очевидная связь, и ее изучение однозначно доказывает обусловленность определенных сторон системы языка жизнью и раз­витием общества (наличие в языке функциональных стилей, террито­риальных и социальных диалектов, научных подъязыков, классовых, сословных особенностей речи, тематических, семантических группи­ровок слов, историзмов и др.). Изучение взаимоотношений языка и общества ограничивалось обычно этими вопросами, несомненно, важ­ными и нужными. В отечественном языкознании в 20—40-е годы на основе изучения таких фактов делались заключения о классовости языка, о принадлежности его к надстройке над экономическим базисом общества и др. Попытки распространения непосредственной обуслов­ленности социальными, производственными факторами внутренней структуры языка (фонетика, грамматика, отчасти словообразование) оказались несостоятельными. Надо, однако, заметить, что не исклю­чается опосредованное влияние общественного развития и на внутрен­нюю структуру языка. Но эта сторона взаимоотношения языка и общества, по сути дела, не исследована.

Не получили достаточного теоретического объяснения многие воп­росы, касающиеся дифференциации языка под воздействием классо­вого, сословного, профессионального, возрастного и иного разделения общества. Язык может обслуживать разные классы, сословия, идеоло­гии, профессии, возрастные группы людей, не нарушая своего тожде­ства. Один и тот же язык, также не нарушая своего генетического и функционального тождества, может быть средством общения в различ­ных государствах с разным образом жизни людей, экономическим, государственным устройством, идеологией и др. Разумеется, эти раз­личия отражаются в элементах внешней структуры, однако они не нарушают тождества языка. Непрерывность языка сохраняет его тож­дество в условиях национальных общественных потрясений, перево­ротов, катастроф, обеспечивая и в таких исключительных условиях общение и известное взаимопонимание говорящих. Язык как форма способен выражать различное, в том числе и противоположное содержа­ние; он в виде «третьего бытия» как бы возвышается над обществом, его разделением на классы, сословия, профессии, возрасты и пр., отражая определенными своими элементами их различия, но одновременно и объединяя их своей общей системой и структурой, свидетельст­вующими, что эти различия не нарушают его тождества.

В 60—70-е годы в отечественном языкознании наметился крен в сторону сугубо внутреннего, структурного изучения языка. Под влия­нием структурных, математических, кибернетических приемов и ме­тодов исследования язык стал рассматриваться многими лингвистами как своего рода порождающее устройство, которое на входе имеет определенный словарь и правила оперирования им, а на выходе — построенные по этим правилам предложения. В этих процедурах описания, по сути дела, не говорилось о какой-либо связи языка и общества, об обусловленности языка действительностью вообще. Тем самым молчаливо допускалась мысль о полной спонтанности его развития, независимости от действительности и общества. В таком своем изучении языка лингвисты следовали завету Соссюра: «...Един­ственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассмат­риваемый в самом себе и для себя» (1, с. 269). Для лингвистов этого направления главное в языке — это структура языка, его элементы и модели их взаимоотношений. Нет сомнения в том, что эти аспекты изучения языка отражают его существенные стороны. Но ограничение его изучения только ими и игнорирование или вовсе отрицание других, также, несомненно, важных, вело бы к односторонности, искажению действительного положения вещей. Вне связи с действительностью невозможно понять роль, место и самой внутренней структуры языка. Ее отвлеченный характер не означает ее полного отрыва от действительности, а лишь говорит об особой ее роли в отражении все той же ? действительности.

Выше мы неоднократно подчеркивали, что связь языка с действи­тельностью, обусловленность действительностью не лишает язык сво­еобразной природы и самобытности. И в период расцвета структурализма и в последующее время крайние его проявления под­вергались справедливой критике. При всей важности изучения струк­туры языка необходимо учитывать, что язык выполняет общественные функции, а потому испытывает воздействие общества и, шире, дейст­вительности вообще, которую он отражает в своих знаках, их значениях и отношениях.

Сказанное выше доказывает, что в языке мы имеем весьма свое­образное явление, открытое по отношению к обществу, служащее необходимым его условием и атрибутом, но по-своему «перерабатыва­ющее» общественную и иную действительность. Язык имеет свои «фильтры», пропуская через которые общественные процессы и собы­тия, он своеобразно их преломляет и закрепляет в своих знаках и их отношениях. В этих связях и взаимообусловленностях языка и обще­ства необходимо различать форму и содержание языка. Форма языка, подобно внутренней структуре (в известной степени совпадающая с ней, см. ниже),— глубинное явление языка. Наиболее абстрактными своими элементами она способна участвовать в выражении различных, в том числе противоречащих и исключающих друг друга, конкретных содержаний.

Чтобы понять сложность и неоднозначность связи между языком и обществом, следует иметь в виду, что язык не только общественное, Но и природное и психологическое явление (2, с 47 и ел.). О том, что язык не только социальное явление, писали многие учение.

IX. ЯЗЫК И ОБЩЕСТВО

§ 82-ЯЗЫК КАК ОБЩЕСТВЕНН0Е ЯВЛЕНИЕ

Проблема языка и общества в теоретическом отношении разрабо­тана недостаточно, хотя, казалось бы, она давно была в кругу внимания языковедов, особенно отечественных.

Между тем изучение этой проблемы весьма важно для общества и государства, поскольку она самым непосредственным образом затра­гивает многие стороны жизни людей. Без научного разрешения этой проблемы невозможно проводить правильную языковую политику в многонациональных и однонациональных государствах. История же народов мира, особенно в XX столетии, показала, что языковая поли­тика государств нуждается в научном обосновании. Прежде всего, это касается понимания общественными и государственными деятелями, а также, в идеале, всеми членами общества самого феномена языка как одного из основополагающих признаков народа. Кроме того, наука призвана обобщить многовековой опыт существования многонацио­нальных государств, проводившейся в них языковой политики и дать правильные рекомендации, обеспечивающие свободное применение и развитие языков народов, проживающих в том или другом государстве.

В предшествующей и существующей отечественной литературе по этой проблеме много декларативных, общих положений, производных от идеологической, философской позиции авторов, в то время как собственно лингвистическая сторона проблемы остается недостаточно проясненной. Не вскрыт и не объяснен сам общественный механизм, определяющий формирование языка как объективно развивающегося, саморегулируемого общественного явления, независимого от воли отдельных его носителей. Однозначно не доказана генетическая связь между обществом, трудом, мышлением и языком. Одновременность их появления целиком основывается на их взаимосвязи и взаимообус­ловленности в современном обществе и на предположении и вере, что такая связь и взаимная необходимость были всегда, и в период образования языка. Однако при такой постановке проблемы ряд основополагающих вопросов остается без ответа (см. об этом в гл. X).

Бивалентная дистрибуция наблюдается в отношениях между оконча­ниями тв. падежа существительных ж. р. первого склонения (зем­лей = землею); дополнительная — в отношениях тв. падежа существи­тельных ж р. разных типов склонения (землей —рожью); включен­ная — между отдельными разрядами существительных в род. падеже (типа, чая = чаю), пересекающаяся — в отношениях суффиксов -н-, -ое-, дистрибуция которых частично совпадает (ср. смородиновый = смо­родинный, малиновый - малинный, но только липовый, виноградный, гру­шевый и т. д.). цієнию к другим фонемам системы (ср мнение Соссюра, что фонемы определяются отрицательно).

В фонологической системе выделяются такие признаки, по кото­рым противопоставляются ряды фонем (ср. противопоставление в системе фонем русского языка: гласных и согласных, последние, в свою очередь, делятся на звонкие и глухие, твердые и мягкие и др ). Все эти признаки коммуникативно важны. Методическим приемом выделения фонем является сопоставление двух слов, совпадающих всем своим звуковым составом, за исключением одного звукового элемента, далее неделимого, служащего материальным различением этих слов как значимых единиц языка (ср.: пыл — пыль, кот — кит, ком — лом, мал — мул — мол —мил и т. п.). Выделенные таким образом фонемы могут по-разному различать звуковые оболочки слов: сочетанием разных фонем (кран — поле) и разным количеством разных фонем (ласточ­ка — пыль); отсутствием одной фонемы у сравниваемых слов (оклад — клад — лад — ад; победа — обеда — беда — еда — да — а; и т п.); раз­ным порядком одних и тех же фонем (рост — сорт — трос — торс) и др.

Для различения звуковых оболочек слов язык использует лишь незначительное количество теоретически возможных сочетаний фо­нем. Во-первых, не все возможные сочетания фонем человек может произнести, и, во-вторых,— и это главное — нет необходимости ис­пользовать в целях общения все возможные сочетания (из 41 фонемы русского языка можно образовать практически бесконечное число сочетаний).

Фонема как единица языка реализуется в виде таких своих видо­изменений, которые не нарушают ее тождества. В разных лингвисти­ческих направлениях, у разных ученых эти видоизменения квалифицируются и называются по-разному в зависимости от пони­мания самой фонемы Известно, что Ленинградская фонологическая школа (ЛФШ) считает, что фонема как тип звука реально существует в вне своих оттенков; представители Московской фонологической школы (МФШ) полагают, что фонема реализуется в своих вариациях и вариантах Зарубежные лингвисты в большинстве своем согласны с тем, что фонема манифестируется в аллофонах.

Устойчивое противоречие между ЛФШ и МФШ кажется непрео­долимым при условии, что мы рассматриваем фонему в пределах фонологического уровня. Однако это искусственное ограничение, хотя °но в исследовательских целях и при известных допущениях необхо­димо. Но фонема, как и любая другая единица, существует в системе языка в целом, и ее природу, действительное положение мы можем понять при условии ее исследования в этой целостной системе.

Главное противоречие между ЛФШ и МФШ заключается в толко­вании фонем в условиях их фонематической нейтрализации в речи, ленинградские фонологи видят здесь разные фонемы, различающие слова или формы слов (ср. в слове- пруда — пруд фонемы [д], [т]; москвичи — вариант фонемы [д], не нарушающий тождества морфемы, несмотря на совпадение в звучании с фонемой [т]). Подобное пове­дение фонем в речи и дает основание некоторым лингвистам делать вывод об абстрактной природе фонемы как пучке оппозиций, безраз­личном к своему материальному воплощению.

Между тем фонема — это тип звука, нейтрализация которого, т. е потеря в известных фонетических условиях речи своей смысл о различительной функции, отнюдь не исключает фонематического противоположения фонемы в системе языка в целом именно как типа звука. Фонема — абстракция, но абстракция с реальностью, предполагающая свое конкретное материальное воплощение и обязанная своим стату­сом в фонологической системе наличию различительных признаков этой материальной, звуковой реальности.

Нейтрализация фонем в определенных речевых условиях никоим образом не влияет на взаимопонимание говорящих. Система языка информационно избыточна, и нейтрализация одной фонемы в потоке речи, в ее известных образованиях, многократно компенсируется другими материальными и идеальными (семантическими) различителями, входящими в данное речевое образование. К тому же нейтрали­зация фонемы происходит в строго определенных типовых речевых условиях, которые говорящий усваивает в процессе овладения языком. Каждая фонема имеет такие участки в своем функционировании, где ее смыслоразличительность ослабляется или вовсе нейтрализуется и где эту функцию выполняют в потоке речи системные элементы как фонетического уровня, так и других уровней языка, образующие в совокупности определенно оформленную, семантически законченную речевую цепь (ср. «речь» в понимании Потебни: 4, с. 44).

Итак, противоречия между ЛФШ и МФШ отражают противоречи­вый характер существования фонем в языке, и объяснение этой противоречивости требует рассмотрения фонемы в языке как целост­ной системе, реально существующей в речи. Рассматривая же фонему в пределах словоформы или морфемы, мы тем самым ограничиваем фонему, в известной степени, искусственно выделенными постоянными условиями. Между тем фонема существует в речи в более обширных речемыслительных образованиях, смыслоразличительные возможно­сти которых значительны, избыточны. Такой характер функциониро­вания фонем (вариативность, нейтрализация) не влияет на взаимо­понимание говорящих.

§ 36. МОРФЕМНО-МОРФОЛОГИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ

В вопросе о выделении этого уровня у языковедов нет единственного мнения. Некоторые ученые выделяют только морфемный уровень, исследуемые системные взаимоотношения семантически минимальных єдиний" морфем, выделяя, в свою очередь, в их составе аффиксальный подуро­вень. Другие ученые, кроме морфем, включают в морфемно-морфологический уровень словоформы и их парадигмы как единицы морфологии. Учитывая тот факт, что морфемы и их связи должны изучаться в единстве с выполняемыми ими функциями, мы также включаем в состав единиц этого уровня морфемы и слово­формы. Как уже говорилось выше, слово является узловым элемен­том языка, фокусом взаимодействия многих языковых факторов. В силу этого разными своими сторонами оно имеет отношение к другим единицам языка, а следовательно, и к другим языковым уровням Слово не только носитель лексического значения, оно одновременно и морфологическая единица, образованная по присущим данной языко­вой системе правилам. Поэтому словоформа и лексема как совокуп­ность словоформ — это морфологические образования, а потому имеют отношение к морфемно-морфологическому уровню.

Подобно другим единицам языка, морфема выступает в виде определенных своих видоизменений, вызванных историческими при­чинами или конкретными текстовыми условиями Представители (ре­презентанты) морфемы, образующие в совокупности парадигму ее изменений в системе языка, т. е. ее тождество, называются морфами, или алломорфами (по аналогии с аллофонами фонемы, ср.: друг — дру­га — друзья — дружить; свечой — тучей; избить — испить; искать — подыскать; история — предыстория и т. п.).

Морфемы самостоятельно не употребляются в предложении, не являются тем самым номинативными или коммуникативными едини­цами языка. Они служат для образования слов и словоформ. Выделя­ются знаменательные морфемы (корни) и служебные (аффиксы). В свою очередь аффиксы подразделяются на словообразовательные и словоизменительные. С помощью словообразовательных суффиксов образуются новые слова различных частей речи; словоизменительные аффиксы участвуют в образовании форм слова. Приставки образуют новые слова одной и той же части речи. В соответствии с этим делением словообразовательные аффиксы имеют словообразовательное значе­ние, словоизменительные — грамматическое.

Морфема — явно выраженный показатель классификационной природы слова. Если с корнем связано выражение вещественного значения слова, то словообразовательные и словоизменительные аф­фиксы являются показателями принадлежности слова к тому или другому соответственно содержательному или формальному разряду слов.

Образованная с помощью словоизменительного аффикса слово-форма включается в парадигму формального изменения слова, при­надлежащего к определенной части речи Совокупность таких слово-форм, образующих парадигму, определяется как лексема.

Конкретные грамматические значения объединяются в грамматические категории (ср категории рода, числа, вида, наклонения и др.). Грамматические категории — это предельно отвлеченные грамматиче­ские понятия, которые часто не замыкаются пределами одной части речи. С помощью категорий осуществляются сквозные грамматические классификации, охватывающие разные части речи и доказывающие тем самым единство грамматической системы языка

Значимые элементы языка по-разному осмыслялись отечественны­ми и зарубежными лингвистами и в соответствии с этим по-разному классифицировались. Укажем в качестве примера на оригинальную классификацию значимых элементов языка потебны.

Потебня делит значимые единицы языка, с известной долей услов­ности, на объективные и субъективные. Объективные — это элементы слова, выражающие индивидуальное содержание, т. е. корни С ними связано обозначение вещественного значения; они, как пишет Потебня, непосредственно указывают на те или другие явления дей­ствительности. Субъективные — это элементы, выражающие различного рода общие, классификационные значения, относя слово к разным содержательным или формальным разрядам. Именно эти субъективные значения представляют собой «приспособления» языка для организации, оформления и выражения так называемого «внеязычного содержания», образующегося на основе чувственного восприятия явления действительности и его понимания. Субъективные значения — это сопутствующие (синсемантические) значения, уточняющие в том или другом отношении и оформляющие значение корня, вещественной части слова (см.: 13, с. 119—168).

С помощью «субъективных приспособлений» осуществляются за­кономерные преобразования «внеязычного содержания», в чем находят выражение системные взаимоотношения между лексикой, словообра­зованием и грамматикой.

§ 37. ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ

Главной КЕ этого уровня является слово как носитель лексиче­ского значения кроме него, к этому уровню относятся также прирав­ниваемые к слову — по характеру своих значений и выполняемым функциям — неоднословные вторичные единицы языка: фразеологиз­мы, лексикализованные номинативные и предикативные сочетания слов, а также аббревиатуры. Лексико-семантический уровень аккуму­лирует и закрепляет итоги познавательной деятельности говорящего коллектива, выработанные в практике общения понятия. В силу этого лексико-семантический уровень существенно отличается от всех других уровней. Языковеды указывают на ряд определяющих его характе­ристик.

Словарный состав подвижен и проницаем, это открытый уровень языка Новые факты действительности, попадающие в сферу челове­ческой деятельности, новые понятия, формирующиеся на этой основе, получают непосредственное отражение в словарном составе языка В соответствии с разными условиями и целями общения, в результате изменения самого языка и исторической смены коммуникативных сис­тем, под воздействием других языков в лексической системе языка формируются разные слои лексики диалектная, профессиональная, тер­минологическая, старославянская (в русском языке) и др. Разнообразны тематические и семантические фруппировки слов, отражающие различные связанные между собой явления действительности и понятия.

Лексика языка непосредственно связана с разными сферами обще­ния, с разными внешними коммуникативными участками речевой деятельности. На лексико-семантическом уровне смыкается и пере­крещивается внутренняя и внешняя структура языка. В результате происходит стилистическая дифференциация лексики языка. Однако основанием такой дифференциации выступает межстилевая, нейтраль­ная лексика, служащая словарным ядром в любом стиле и сфере общения; эта лексика представляет собой стилистический фон, на котором выделяются другие стилистически маркированные слои лек­сики.

Лексика языка внутренне системно организована на разных семан­тических основаниях. Отмечается логическая подчиненность и соподчиненность словарного запаса на этом основании выделяются различного ранга гиперонимы (генеральные, общие понятия) и гипо­нимы (видовые, логически подчиненные понятия). Гиперонимия и гипонимия пронизывают лексику языка от базовых, категориальных понятий до конкретных, единичных

Систематическая организация лексики на семантических основа­ниях выражается и в таких явлениях языка, как многозначность, синонимия, антонимия, лексическая ассимиляция, семантическая со­четаемость слов и др. Примером системной организации лексики могут служить упоминаемые выше тематические группы слов и семантиче­ские (понятийные) поля.

Как говорилось выше, к лексико-семантическому уровню принад­лежат и другие лексикализованные единицы, которые по своей семан­тике, выполняемым в языке функциям тождественны слову либо приближаются к нему. Это фразеологизмы, глагольно-именные соче­тания слов, составные наименования (ср.: составные термины, различ­ного рода устойчивые аналитические названия, сложносокращенные слова). В сравнении со словом эти единицы по своему образованию генетически вторичны.

Слово — знак большого обобщения, выполняющий в языке раз­личные семантические и грамматические функции (номинативную, Предикативную, образную, характеристическую и др.). Поэтому вполне естественно и закономерно, что со словом могут совпасть семантически и функционально и быть соотносительными различного рода устой­чивые сочетания слов. Однако различное оформление и выражение соотносительного со словом значения (аналитические номинативные и предикативные единицы различаются составом своих элементов, смысловой структурой) не может не вносить своеобразия в их значения и выполняемые функции, по сравнению со словом. Все это определяет их самостоятельное место и роль на лексико-семантическом уровне, а, следовательно, и их отношение к обозначаемой действительности.

Своеобразие этих вторичных единиц особенно рельефно обнару­живается в случае их синонимичности слову. Само обобщение в слове (понятие) разрабатывается исторически и не выступает данным в момент образования слова. Поэтому было бы словесной аберрацией видеть в других номинативных и предикативных единицах обязатель­ный семантический и грамматический эквивалент слову с тождествен­ными функциями, т. е рассматривать их как знаки с такой же разработкой понятия и всеми возможными функциями, как и в слове, значение слова должно рассматриваться не как эталон приравнения и отождествления значения и функций других номинативных и преди­кативных единиц языка, а скорее как общий семантический и функ­циональный фон, на который проецируются значения и функции вторичных составных единиц языка. Это позволяет определить свое­образие этих единиц, глубину и объем разрабатываемого в них обоб­щения, роль образности, специфику и набор осуществляемых функций, по сравнению со словом. Поэтому нет оснований полностью прирав­нивать семантику и функции слова и таких единиц, как фразеологизм, глагольно-именные сочетания, составные термины на том основании, что они на определенном участке своего функционирования могут выполнять одни и те же семантические и грамматические функции, быть семантически или ономасиологически тождественными, т. е. синонимичными. Близость составных лексикализованных единиц сло­ву различна, что зависит от развитого в них обобщения, выполняемых семантических и грамматических функций, от их смысловой структуры (внутренняя форма) и ее соотношения со значением.

Отношение слова и фразеологизма было в центре внимания фразеологов со времени формирования фразеологии как отдельной лингвистической дисциплины. Если первоначально лексикологи по большей части отождествляли слово и фразеологизм (и прежде всего в семантическом отношении), то в последнее время многие языковеды склонны видеть во фразеологизме особую конститутивную единицу языка, образующую свой структурный уровень; утверждается при этом особый характер значения фразеологизма и выполняемых им функций. В противоположность такому мнению мы считаем, что нет достаточных оснований выделять фразеологизм из лексико-семантического уровня и семантической близостью, и своей семантико-грамматической фун­кцией, соотносительностью с морфологическими разрядами слов, соотношением внутренней формы и значения фразеологизм не порывает со словом. Разумеется, эти общие черты не исключают своеобразия фразеологизма. Своим образным, характеристическим значением, вы­полняемыми в предложении функциями фразеологизм родствен сло­вам с синтаксически обусловленным значением (образная, эмо­циональная характеристика, даваемая подлежащему). Фразеологизм, имея образное, характеристическое значение, либо выполняет собст­венно предикативную функцию, либо образно определяет, уточняет предикат. Отсюда становится понятным, почему самыми многочис­ленными в языке являются глагольные и наречные фразеологизмы. Малочисленные субстантивные и адъективные фразеологизмы упот­ребляются, как правило, в функции сказуемого, т е. являются преди­кативами, образной, эмоциональной характеристикой субъекта-под­лежащего (ср : чучело гороховое, сонная тетеря, от горшка два вершка, с коломенскую версту, не все дома и т. п ).

Особое место на лексико-семантическом уровне занимают глагольноименные сочетания. Это весьма продуктивный класс лексически расчлененных устойчивых предикатов, в большинстве своем корреля­тивных глаголу {участвовать = принимать участие, помогать = оказы­вать помощь, влиять = оказывать влияние и т. п ). Предикаты такого типа весьма продуктивны во многих современных языках, как вторич­ные образования они наблюдались и в древнем состоянии языков.

В отечественном языкознании утвердилось мнение, высказанное Потебней, что в языке, по направлению к нашему времени, увеличи­вается противоположность имени и глагола. Это выражается прежде всего в их формальных, грамматических признаках, в их роли в предложении как главных членов, в поляризации и тяготении второ­степенных членов предложения к этим двум грамматическим центрам в предложении. Но рядом с этим в процессе развития языка наблюда­ются и тесные, взаимопроникающие отношения между именем и глаголом, в результате чего образуются единицы, в которых объединя­ются и активно проявляются свойства имени и глагола.

Тенденция, с одной стороны, к уточнению в предикации припи­сываемого подлежащему признака, с другой,— семантическое ослаб­ление определенных весьма употребительных глаголов (типа — иметь, дать, оказывать, вести и др.) не могли не привести к «союзу» имени и глагола. Богатые грамматические и валентные возможности этих двух частей речи, объединенные в глагольно-именных сочетаниях, усиленно используются, благодаря чему выражаемое понятие снабжается мно­гими дополнительными характеристиками, представляющими его расщеплено, дифференцированно (ср., например, влиять = иметь влияние — иметь большое, значительное, определяющее, некоторое ... влияние, значить = иметь значение — иметь важное, большое, первосте­пенное... значение и т. п.). Синтез имени и глагола знаменует собой более дифференцированное и детальное отражение фактов действи­тельности.

В современных языках, в том числе и в русском языке, активно развивается аналитизм не только в обозначении действия, но и предмета в широком его понимании. Однако в языке одновременно продолжает быть продуктивным и развивающимся и синтетическое, однословное обозначение понятий. Аналитическое и синтетическое обозначения понятий сосуществуют, взаимодействуют и во многих случаях предполагают друг друга, выполняя дифференцирующую, до­полняющую, в том числе и синонимическую функции.

В языках отмечается большое количество аналитических устойчи­вых названий как в общеупотребительном языке, так и — особенно — в научных терминологиях (ср.: заработная плата, грузовой автомобиль, начальное образование, железная дорога, вые мее учебное заведение, теория познания, химическое соединение, двигатель внутреннего сгорания, элек­тромагнитное излучение и т. п.). По наблюдениям лингвистов, в современных научных терминологиях составные термины преоблада­ют. Дефинитивная (определительная) природа термина (В.В. Виногра­дов) получает в таких названиях отчасти внешнее языковое выражение Признаки, заключенные в таком названии, в известной степени опре­деляют то понятие или предмет, который название обозначает. И хотя составные термины, как говорилось выше, весьма распространены в языке науки, оптимальным для языковой системы знаком, закрепля­ющим понятие в языке, остается слово. На почве этого противоречия образуются параллельные названия для одних и тех же научных понятий, имеющие неодинаковую функциональную ценность, а пото­му дополняющие друг друга. Именно соотношение в языке таких названий позволяет вскрыть их функциональные особенности. Для определенных условий общения небезразлично — явно называются в знаке выделительные, определяющие признаки понятия или подразу­меваются. Как нельзя поставить знак равенства между словом и его определением, хотя объем значения, существенные признаки, обозна­чаемый класс предметов являются общими, так же нельзя полностью идентифицировать в смысловом отношении однословный и составной термин (ср., например, грамматические термины' неопределенная форма глагола — инфинитив, повелительная форма глагола - императив, имя существительное — субстантив, винительный падеж — аккузатив и т п ) Поскольку составной термин явно называет признаки обозначаемого понятия, он предпочтителен при обучении (школьная грамматика применяет эти термины). Но составные термины непродуктивны в словообразовательном отношении, поэтому дериваты образуются <>т иноязычных однословных терминов (ср.. инфинитивный, шфинигитивность, императивный, субстантивный, субстантивность и т. п.), таким образом, различные возможности пар приобретают известную функциональную ценность, которая поддерживает сосуществование назва­ний в терминосистеме.

Аббревиатуры — это выработанные в практике общения виды сокращений неоднословных аналитических наименований, употребляю­щихся по большей части в общем языке. Закрепившиеся в языке, такие сложносокращенные названия нередко образуют дериваты (ср.: колхозный, колхозник, совхозный, вузовский, комсомольский, комсомо­лец, детдомовский, детдомовец, энтээровский, райисполкомовский, чекист и т. п.).

§ 38. СИНТАКСИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ

КЕ синтаксического уровня являются словосочетание и предложение. Синтаксис, как раздел грамматики, не занимается описанием и анализом конкретных смыслов этих единиц; теоретически и практически они неисчерпаемы. Предметом изучения синтаксиса являются отвлеченные модели строения этих единиц и их типовые значения, закрепленные в системе языка.

Теоретическую и практическую разработку словосочета­ние получило в трудах прежде всего отечественных ученых — Ф.Ф. Фортунатова, А.М. Пешковского, Н.П. Петерсона, В.В. Виног­радова, В.П. Сухотина и др.

Наиболее признанной, теоретически цельной является концепция словосочетания В.В. Виноградова. Словосочетание — номинативная единица, подобная слову; оно представляет собой строительный мате­риал, из которого образуется предложение. Вслед за В.В. Виноградо­вым, под словосочетанием понимают сочетание, как правило, двух знаменательных слов, связанных между собой подчинительной связью и выражающих одно «расчлененное понятие». Форма словосочетания зависит от грамматически главного, стержневого слова. Словосочета­ние — это, в сущности, семантическое распространение этого слова на основе его морфологических свойств. Словосочетание — ближайший контекст слова, в котором снимается отвлеченность его значения, оно «привязывается» к конкретной действительности и реализует ту или иную свою семантическую функцию. Обозначение словосочетанием «Расчлененного понятия» говорит о том, что значение, а точнее — смысл словосочетания, не представляет собой простую сумму значений Двух сочетающихся слов.

Наметившееся в отечественном языкознании в 50—60-е годы ак­тивное теоретическое и практическое изучение словосочетания прежде нег9 Русского языка в последующие годы, по сути дела, сведено на т- После трудов В.В. Виноградова, В.П Сухотина, Н.Н. Прокоповича заметного продвижения в этой области не наблюдается. Между тем это все еще недостаточно изученная область языка: не инвентаризованы и не описаны типовые значения моделей словосочетаний русского языка, не исследованы регулярные семантические функции слов, образующие смыслы словосочетаний, не раскрыто своеобразие номинативной фун­кции различных типов словосочетаний, сравнительно со словом и лексикализованными сочетаниями слов; не приведена в известность богатейшая синонимика словосочетаний, быть может, более всего демонстрирующая семантическую гибкость и подвижность языка на синтаксическом уровне и др.

Предложение — это коммуникативная единица языка. По­добно другим основным единицам языка, предложение имеет много определений. В качестве рабочего мы воспользуемся определением В.В. Виноградова: «Предложение — это грамматически оформленная по законам данного языка целостная (т. е. неделимая далее не речевые единицы с теми же основными структурными признаками) единица речи, являющаяся главным средством формирования, выражения и сообщения мысли» (11, с. 254).

Традиционное изучение предложения преимущественно обращало внимание на структурно-грамматические его признаки. Это изучение выявило существенные грамматические признаки предложения. Отталкиваясь от логицизма и психологизма, Потебня и его школа (Д.Н. Овсянико-Куликовский и др.) выделили предикативность и модальность как тот необходимый грамматический минимум, который характеризует предложение в качестве особого грамматического явле­ния (категории времени, наклонения, лица, отношения выражаемой — мысли к действительности). Морфологически эти категории выража­ются в формах глагола. Поэтому глаголу отводится в трудах таких ученых, как А.А. Потебня, А.М. Пешковский, В.В. Виноградов и др., исключительная роль в образовании предложения. По Потебне, основ­ные грамматические признаки современного предложения связаны с глаголом. Если главным признаком нашего предложения, замечал он, является глагольность, то, определив глагол, мы тем самым определим минимум предложения.

Грамматисты описывали грамматические модели, или схемы, по которым строятся предложения, исследовали их семантику. Содержа­ние предложения рассматривалось с логической либо психологической точки зрения (ср. выделение утвердительных, отрицательных, частноотрицательных и других предложений). Очевидно, что при таком подходе предмет собственно языковедческого анализа содержания предложения оставался недостаточно затронутым.

В современных исследованиях по синтаксису стало весьма распространенным выделение в традиционно понимаемом предложении, По сути дела, двух синтаксических единиц — собственно предложения и высказывания. При этом под предложением понимается абстрактная модель, или схема, предложения, реализуемая в открытом числе вы­сказываний. Высказывания, таким образом, представляют собой лек­сические наполнения этой модели, выражающие индивидуальные смыслы. Последние образуются в конкретных речевых условиях в результате отражения определенных «ситуаций». Воспроизводимой в высказываниях модели соответственно приписывается статус языковой единицы, высказыванию — речевой. Такое понимание коммуникатив­ной единицы языка, в которой реализуются все другие единицы, дает основание некоторым лингвистам говорить о двойственности нашей науки вообще. Традиционное языкознание предлагается разделить на науку о языке и науку о речи. Эти идеи восходят к концепции Соссюра о дихтомии языка и речи и соответственно о двух лингвистиках.

Выделение в предложении модели, или структурной схемы, и индивидуального смысла представляет собой закономерный результат анализа предложения и — что следует подчеркнуть — не исчерпывает его существенных признаков. Однако на наш взгляд, было бы мето­дологической ошибкой рассматривать выделенную в результате иссле­дования сторону предложения как отдельную единицу, т. е приписывать ей онтологически самостоятельное существование вне того единства, в котором она действительно существует и благодаря которому создается качественная определенность предложения как отдельного языкового явления (мы ведь не выделяем из слова две лексические единицы, хотя в нем обнаруживаем языковое значение и речевой смысл).

Понимание предложения, т. е. коммуникативной единицы, как формальной схемы, или модели, логически предполагает и представ­ление о языке как о конструкте.

Выделение типового значения модели, или схемы строения пред­ложения, поколебало безоговорочное отнесение высказывания к речи; стал более очевиден его механический отрыв от этой модели. Модель, или схема, семантизирована, и притом таким образом, что ее значение органически слито со смыслами определенного типа предложений, т.е. выводится из этих смыслов как их общая инвариантная часть (см. об этом ниже). Выделение в предложении структурной модели и индивидуального смысла («высказывания») — искусственный прием, гносеологически необходимый для познания сущности предложения, являющийся результатом его анализа. И смысл, и абстрактная модель, ее значение представляют собой отдельные стороны предложения как явления языка и, соответственно, аспекты рассмотрения предложения, а не отдельные онтологически самостоятельные единицы языка, /Носящиеся к языку и речи. Только их диалектическое единство 3Дает качественную определенность предложения как отдельного Состоятельного явления языковой действительности.

СЛОВО КАК УЗЛОВАЯ ЕДИНИЦА ЯЗЫКА

Подытоживая рассмотрение основных КЕ языка, мы должны в заключение сказать об особом месте в иерархии этих единиц слова как узловой, главной единицы языка. В.В. Виноградов справедливо под­черкивал, что слово является фокусом взаимодействия фонетических, грамматических, семантических, словообразовательных и иных факто­ров. Различными своими элементами или сторонами оно входит во все названные уровни языка; иными словами, слово имеет отношение ко всем единицам других уровней языка. Как носитель лексического зна­чения слово относится к лексико-семантическому уровню, как слово­форма — к морфемно-морфологическому, как член номинативного предложения — к синтаксическому. Фонема в качестве языковой еди­ницы выделяется на основе смысловых отношений слов и их форм; она же является элементом (материей) слова. Морфема существует в слове, ее ближайшим контекстом является слово. Слово образуется с помощью морфем. Из слов образуется словосочетание; слова, их значения и смыслы участвуют в образовании как типового значения словосочетания, так и его смысла; грамматические свойства слов участвуют в образовании формы словосочетания. Предложение обра­зуется с помощью слов и словосочетаний, предложение может состоять и из одного слова.

Все эти факты говорят о том, что слово является центральной, узловой единицей языка. Разумеется, свойства слова, как и все другое в языке, исторически изменяются, и слово не всегда было таким, каково оно сейчас. Однако мы вправе, вслед за Потебней, считать, что в языке на разных этапах его развития, включая и самые древние, существовала узловая единица языка, которая занимала в системе других единиц центральное место.

§0В. УРОВНИ ЯЗЫКА И ТРАДИЦИОННЫЕ РАЗДЕЛЫ ИЗУЧЕНИЯ ЯЗЫКА

Системно-структурное строение языка, как это очевидно, не сов­падает с традиционными разделами науки о языке. Основные разделы науки о языке охватывают как КЕ, так и НКЕ. Так, в фонетике, наряду с фонемами (их составом, дифференциальными признаками, позици­онными и комбинаторными чередованиями, способами их образова­ния и др.), изучаются и неконститутивные фонетические единицы (ср.: например, фонетическое слово, словесное, синтагматическое ударение» интонации и др.).

КЕ морфемно-морфологического уровня изучаются в морфеми^» морфологии, словообразовании, морфонологии. В этих разделах о языке, в свою очередь, выделяются единицы, не относящиеся к (ср.: непроизводная, производная, производящая основы, словообра­зовательная модель и др.).

В синтаксисе, наряду со словосочетанием и предложением, изучаются члены предложения, различные синтаксические обороты, обособления, синтагма и др.

Разумеется, исследования языковых единиц в системно-структур­ном и традиционном отношениях не исключают и не подменяют, а взаимно дополняют друг друга. Структурное изучение языковых еди­ниц открывает важную роль прежде всего КЕ в организации языка. Такое изучение наглядно демонстрирует стратификацию языка, основ­ные составляющие и наиболее обобщенные элементы организации языка, место и роль основных языковых единиц в строении языка как целостной, саморегулируемой и развивающейся системы.

ЛИТЕРАТУРА

1. Буслаев ФИ. Историческая грамматика русского языка. М., 1959. 2. Потебня А А Мысль и язык. Харьков, 1913.

2. Потебня А А Психология поэтического и прозаического мышления (1910). Сущность слова, язык как система/УХрестоматия по истории русского языкознания. М., 1973 \

3. Потебня А А Из записокпо русской грамматике. Т. 1—2 М., 1958

Бодуэн де Куртенэ И.А Избранные труды по общему языкознанию. Т. 1. М., 1963.

Бодуэн де Куртенэ И.А ИзбрЧшные труды по общему языкознанию. Т. 2. М., 1963. 7 Соссюр Ф Труды по языкознанию М , 1976

5. Основные направления структурализма. М , 1964.

6 Засорила Л.Н. Введение в структурную лингвистику. М., 1974

7. Словарь русского языка/Под ред. дП. Евгеньевой. Т ГУ. М., 1984.

8. Виноградов В.В. Избранные труды ^Исследования по русской грамматике. М., 1975

9. Глисон Г. Введение в дескриптивную лингвистику. М , 1959. 13 Потебня А.А. История русского языка. Лекции, читанные в 1882/83 академиче­ском году, Київ, 1981.

Леонтьев А Н. Деятельность. Сознание. Личность. М , 1975

Виноградов В В Русский язык. Грамматическое учение о слове. Вып. 1. М., 1938

Виноградов В.В О языке художественной литературы. М., 1959.

Белинский В.Г. Стихотворения М. Лермонтова//Собр соч.: В 3 т. М., 1948. Т. і

Аветян Э.Г. Смысл и значение. Ереван, 1979.

Уфимцева А.А. Семантика слова//Аспекты семантических исследований М , 1980

Челпанов Г.И. Логика. СПб., 1910.

Кондаков А.И Логический словарь-справочник. М., 1975.

Болинджер Д. Анатомизация значения//Новое в зарубежной лингвистике Вып. X, М., 1981.

Катц Дж. Семантическая теория//Новое в зарубежной лингвистике Вып X М.1981.

Бирвиш М. Семантика//Новое в зарубежной лингвистике. Вып. X. М, 1981.

Лотте Д. С. Краткие формы научно-технических терминов. М , 1971.

«Вопросы теории и психологии творчества». Т. 2. Вып. 2. СПб., 1910.

Бати Ш. Французская стилистика. М., 1961

Будагов Р.А. Человек и его язык. М., 1974.

Горбачевич КС, Сороколетов Ф.П. Значение и оттенок значения в лексикогра­фической практике//Изв АН СССР, ОЛИЯ. Т. XXXIV 16. 1975.

МилльД.С. Система логики. М., 1899.

Есперсен О Философия грамматики. М., 1958.

Суперанская А.В. Общая теория имени собственного М., 1973.

Уфимцева А.А. Типы словесных знаков. М., 1974

Стеблин-Каменский М.И. Спорное в грамматике. Л., 1974.

Галкина-Федорук Е.М О форме и содержании в языке//Мышление и язык. М. 1957.

Серебренников Б.А. К проблеме типов лексической и грамматической абстракции//Вопросы грамматического строя. М., 1955.

Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. Т. III. M., 1968.

Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.

Смирницкий А.И. Объективность существования языка. М., 1954.

Звегинцев В.А. Язык и лингвистическая теория. М., 1973.

Мартынов В.В. Кибернетика. Семиотика. Лингвистика. Минск, 1968.

Виноградов В.В. Идеалистическая основа синтаксической системы проф. А.М. Пешковского, ее эклектизм и внутренние противоречия//Вопросы синтаксиса современного русского языка. М., 1950.

Касарес X. Введение в современную лексикографию. М., 1959.

Евгеньева А.П. Определение в толковых словарях//Проблема толкования слов в филологических словарях. Рига, 1963.

Дорошевский В. Элементы лексикологии и семиотики. М., 1973.

Марков А.А. Исчисление вероятностей. М, 1924.