СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
1 РАЗВИТИЕ ПРАВА В РОССИИ В НАЧАЛЕ XX ВЕКА
1.1 Консервативный реформизм С.Ю. Витте
2 ГОСУДАРСТВЕННО-ПРАВОВЫЕ ИДЕИ Л.А. ТИХОМИРОВА
3 ОБЗОР РУССКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА НАЧАЛА XX ВЕКА
3.1 Концепция правовой государственности в России
4 ФИЛОСОФИЯ ПРАВА П. И. НОВГОРОДЦЕВА
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
ВВЕДЕНИЕ
Конец прошлого — начало двадцатого века— это время, когда Россия балансировала на грани между реформой и революцией, когда сталкивались самые разные представления о справедливом развитии страны.
Россия вступила в эпоху потрясений государственно-правовых основ, которые создавались веками. Она походила на огромный корабль, не плывущий по воле стоящей у штурвала команды, а дрейфующий по воле случайных и непредсказуемых течений, определяющих и меняющих его курс. Были потеряны ориентиры в будущем, исторические цели, и мощная государственно-иерархическая машина часто работала на холостом ходу.
Уже к концу столетия отчетливо проступили признаки того, что принято называть кризисом власти. Как надо было управлять необъятной империей, чтобы внести успокоение в сердца и души ее подданных, чтобы прекратить волнения и возмущения различных ее социальных классов, племен и народов, чтобы обеспечить их динамическое развитие и процветание? Фактически ответить на эти вопросы не смогли ни консерваторы, ни их оппоненты — либеральные и радикальные критики монархии.
Самодержавие существовало века и способствовало организации и укреплению империи. Однако такая форма правления отвечала историческим задачам тогда, когда общество было достаточно простым, а поступательное развитие можно было обеспечивать указаниями и директивами из единого центра. Когда же внутренняя структура общества усложнилась, а задачи времени потребовали перехода к иным методам управления, к развитию полицентризма во всех сферах жизни, передаче власти и ответственности от авторитарного руководства к новым, свободно возникающим структурам, быстро выяснилось, что этот традиционный для европейских стран эволюционный путь в силу различных причин не может быть калькирован в России.
Либеральные и консервативные тенденции зачастую переплетались; из их сочетания вырастали оригинальные юридические концепции; из совмещения этих концепций с действительностью, из компромиссов, случайных предпочтений и случайных шагов рождались стратегия и тактика государственной власти. Конкретные политические шаги определялись, таким образом, и теоретическими построениями, и практическими потребностями.
На характер действий властей в чрезвычайно сложных обстоятельствах начала века воздействовали убеждения, взгляды, индивидуальные свойства людей, причастных к принятию политических решений. Для России с ее традиционной относительной самостоятельностью государства зачастую этот фактор был решающим.
Цель нашей работы - проследить особенности развития юриспруденции в этот период. Для этого необходимо решить следующие задачи: изучить особенности развития права в России в начале XX века; выявить идеи русского либерализма и основных его представителей; рассмотреть концепцию правовой государственности в Российской империи в начале XX века.
1 РАЗВИТИЕ ПРАВА В РОССИИ В НАЧАЛЕ XX ВЕКА
В рассматриваемый период времени у руля государства стоял Николай II. Сам он — воплощение противоречий эпохи, начисто лишенный тех качеств, которыми необходимо обладать государственному деятелю, чтобы совершить прорыв из прошлого в будущее: видения перспективы, сильной воли, умения переступить через традиции и привычки. Николай II, безусловно, понимал, особенно в последние годы, — и в этом вопросе должна быть полная определенность, — что изменения необходимы и неизбежны, но не имел представления о том, как и куда должна двигаться Россия.
Широкие политико-правовые преобразования, как он убедился в годы первой российской революции, не вели к стабильности и благополучию государства, а скорее, наоборот, усиливали брожение и хаос. Революция со всей очевидностью обнажила для него трагическую дилемму: свобода или империя. Николай выбрал второе, упорно не желая хоронить то, что создавалось столетиями. Он, например, всегда неприязненно относился к идее образования ответственного правительства, справедливо считая, что формирование "кабинета общественного доверия", к чему его призывали со всех сторон, разрушило бы основы авторитарной государственности.
Более терпимо относился император к идее улучшения положения многомиллионного крестьянства. "Правильное и постепенное устройство крестьянства на земле, — писал он в октябре 1905 года графу Витте, — обеспечит России действительное спокойствие внутри на много лет". Однако при этом он категорически возражал против хотя бы частичного отчуждения помещичьих земель.
С позиции исторического опыта очевидно, что шанс на спасение монархии давали реформы социально-экономических институтов и структур, намеченные председателем совета министров и министром внутренних дел П.А. Столыпиным. Курс перемен, предложенный "сильным премьером", был одобрен Николаем. Высокого мнения какое-то время был царь и о самом Столыпине. Однако этот курс встретили улюлюканьем даже те, кого он должен был спасти, — спесивое российское барство, не принимавшее никаких изменений и никоим образом не желавшее поступиться ни толикой своих, часто призрачных привилегий и благополучия. Реформы застопорились не в последнюю очередь из-за отсутствия у царя тяги к глубоким преобразованиям. Полумеры и паллиативные решения, которыми столь богата история последнего царствования, вновь показали безуспешность попыток сохранить в ущерб здравому смыслу привычные формы существования.
По складу натуры, по мироощущению последний царь был консерватор. Все изменения и новации он принимал с большой неохотой и часто лишь под напором обстоятельств. Император так и не осознал до самого своего отречения сколь глубока та бездна, на краю которой стояла Россия в начале века. Студенческие, рабочие и крестьянские выступления он не рассматривал как действия направленные против политического строя и венценосного правителя, не чувствовал их нарастающей грозной силы.
С юных лет Николай был убежден, что императорская власть есть благо для страны, а предназначение монарха заключается в том, чтобы, опираясь на свои волю и чувства, править во имя счастья подданных. Самодержавие и Россия, по его мнению, неразрывны. Этот важнейший мировоззренческий принцип укрепился в душе и сознании царя с ранних пор, и он всегда был ему верен. Николай II целиком разделял точку зрения ревностного охранителя незыблемых основ абсолютизма князя В.П. Мещерского, писавшего монарху в 1914 году: "Как в себе ни зажигай конституционализм, ему в России мешает сама Россия, ибо с первым днем конституции начнется конец единодержавия, а конец самодержавия есть конец России"1. Подобная убежденность, конечно же, мешала увидеть и учесть происходившие в стране и мире изменения. У Николая II как сторонника неограниченной, "исконной" монархии не было никаких новых идей, реализация которых могла бы модернизировать государственный организм. Сформулированный еще в первой половине XIX века теоретический постулат "православие, самодержавие, народность" служил для декоративного украшения архаичного абсолютистского фасада и в силу своей отвлеченности и неопределенности не мог стать вдохновляющим ориентиром для будущего.
Николай II стал фактически заложником унаследованных им структур и принципов власти, отход от которых воспринимал как предательство интересов России, как надругательство над священными основами, завещанными предками. Самодержавие он принимал как благо, как божественное установление, подтвержденное всем ходом русской истории, которой Николай всегда живо интересовался. В истории России его особую симпатию, помимо отца, вызывал второй царь из романовской династии — Алексей Михайлович ("Тишайший"): его время представлялось последнему царю Романову золотым веком России. Николай был привержен идее "народного царства", которое никогда не существовало в действительности.
Внутренние противоречия в России, необъятной, полной контрастов стране, были так глубоки и остры, имели столь давнюю историю, что создание государства всеобщего благоденствия под монаршим скипетром было еще одной безнадежной иллюзией, за которую самодержцу пришлось дорого заплатить. До самого конца наперекор всем очевидностям, реальностям окружающего мира Николай II сохранял непоколебимую веру в "народ-богоносец" и молился за благополучие своей горячо любимой Родины. Он ведь и от престола отрекся, когда приближенные убедили физически и нравственно уставшего царя, что именно такой шаг необходим для спасения и счастья России и ее народа.
Верховная власть была цементирующим началом общества, и ее ослабление или отбрасывание неизбежно вело к потере силы или даже распаду многоликой империи, волею исторических обстоятельств соединявшей часто несоединимое: сосуществование в рамках единой территории самобытных национальных окраин и центра, переплетение новейших достижений цивилизации и культуры с невежеством и отсталостью, роскоши и изысканности с нищетой и дикостью, величия духа и веры с корыстью и цинизмом.
Консерватизм Николая II отнюдь не означал, что монарх изначально и навсегда был противником всяких новаций, изменений и преобразований, — если он убеждался, что та или иная акция будет способствовать укреплению силы и престижа империи, то почти всегда ее поддерживал. Он не мог не видеть, что улучшения нужны в различных областях жизни, но в то же время до самого конца был уверен, что важнейший и основополагающий принцип — самодержавие является непременным для российской государственности. Никакие реформы не должны были касаться этой Богом данной власти.
В иных же случаях отношение его было совершенно другим. Он, например, однозначно поддерживал реформаторские предложения своих ближайших сподвижников С. Ю. Витте (1849—1915) и П.А. Столыпина (1862—1911).
1.1 Консервативный реформизм С.Ю. Витте
Сергей Юльевич Витте — один из крупнейших преобразователей в истории России — родился в Тифлисе 17 июня 1849 года. Отец его — бедный немецкий дворянин, выходец из Голландии, лютеранин, принявший в России православие. Витте окончил курс наук в Новороссийском университете по математическому факультету со степенью кандидата.
Витте был человеком практического ума, который особенно проявился с 1892 года, после назначения на влиятельный пост министра финансов России. Вчерашний почвенник, убежденный сторонник самобытного пути развития страны в короткий срок превратился в индустриализатора европейского образца, заявившего о своей готовности в течение двух пятилетий вывести Россию в разряд передовых держав, обеспечив ей "такое же промышленное совершеннолетие, в какое уже вступают Соединенные Штаты Северной Америки"2. Это стремление было во времена Витте отнюдь не беспочвенным. Россия тогда переживала промышленный подъем, чему способствовало крупномасштабное железнодорожное строительство. Страна имела широкую банковскую и налоговую системы, обеспеченный золотой рубль, была сравнительно хорошо включена в мировые хозяйственные связи.
Для реализации курса промышленной модернизации Витте считал необходимым изменить соответствующие гражданско-правовые условия: ввести государственную монополию на внешнюю торговлю, обеспечить золотом валюту, снизить таможенные пошлины на ввоз иностранной техники, урезать права военного ведомства "на закрытие зон для иностранцев", а главное — разрешить иностранным компаниям и банкам получать в частную собственность недвижимость, т.е. здания и землю (как гарантию сохранности вложенных капиталов).
Привлекая одной рукой в страну иностранный капитал, другой рукой Витте проводил политику протекционизма. Например, русский хлебный экспорт облагался высокими таможенными пошлинами. Витте был инициатором закона, согласно которому тарифные ставки были объявлены минимальными для стран, придерживавшихся режима наибольшего благоприятствования по отношению к России.
Большинство влиятельных чиновников выступили против столь "рискованных начинаний. Многие обвиняли Витте в стремлении "распродать Россию". Царь попытался пойти на компромисс, разрешив продажу недвижимости иностранцам за пределами "военно-стратегических районов". Однако в целом идеи Витте были отвергнуты.
Интересно, что при НЭПе большевики использовали отдельные предложения Витте: достижение конвертируемости рубля, привлечение иностранных займов и прямых инвестиций с правом приобретения недвижимости в концессию и др. У Витте и творцов НЭПа оказались даже общие экономические советники.
В частности, идеи конвертируемости советского червонца разрабатывал Н. Кутнер, ставший одним из основателей Госбанка СССР; при Витте он был директором департамента российского министерства финансов.
Витте был и одним из первых в стане реформаторов, кто с либеральных позиций выступил с антиобщинной платформой. Он усмотрел в общине причину крестьянского оскудения и предмет поклонения как реакционеров, интриговавших против него у Николая II, так и социалистов, учения которых были враждебны всему тому, что он отстаивал. Он требовал сделать из крестьянина "персону путем уравнения крестьян в правах с другими сословиями. Речь шла при этом обо всех правах, в том числе и имущественных, иными словами — о выходе из общины с выделом земли. "Общинное владение, — писал Витте в мемуарах, — есть стадия только известного момента жития народов, с развитием культуры и государственности оно неизбежно должно переходить в индивидуализм — в индивидуальную собственность; если же этот процесс задерживается, и в особенности искусственно, как это было у нас, то народ и государство хиреют3.
В декабре 1904 года Витте издал "Записку по крестьянскому делу". Здесь его взгляды на общину и индивидуальное крестьянское хозяйство были вполне явно выражены и доведены до всеобщего сведения. "Местные комитеты настойчиво утверждают, — говорилось в "Записке", — что временность владения является неодолимым препятствием для улучшения земельной культуры... воспитывает самые хищнические приемы эксплуатации земли; все сводится к тому, чтобы вспахать побольше, хотя и как-нибудь; нерасчетливой вспашкой уничтожаются кормовые угодья, а те, что остаются, лишены всякого ухода, и необходимое для успешного хозяйства соотношение площади кормовой и пахотной нарушается в угрожающей прогрессии".
По мнению Витте, для крестьян община была "не источником выгод, а источником споров, розни и экономической неурядицы". Переделы общинной земли рассматривались им как мера, выгодная "тем, которые запустили хозяйство по неумению и нерадению... или являются послушным орудием в руках кулаков, стремятся "поживиться за счет более хозяйственных, пустив их наемные полосы в передел". А это, в свою очередь, вело к тому, что вообще "в крестьянской среде развивается апатичное и небрежное отношение к своему хозяйству4.
Отрицал Витте и то "указываемое теорией" преимущество общины, что она якобы способствует сохранению земли в руках мелких собственников и предотвращает образование латифундий. "Наоборот, — писал он, — по свидетельству местных комитетов, в общинной среде происходит дифференциация: большинство беднеет, а самая незначительная часть богатеет путем хищнической эксплуатации земли и своих однообщественников и сосредоточивает в одних руках значительную и лучшую часть надела". Подобное же крестьянское владение в западных губерниях, "где капиталистическая энергия значительно выше, не имеет тенденции к неустойчивости и сосредоточению земли в одних руках. Мало того, успешно охранять мелкую крестьянскую собственность можно путем запрета как продажи земли за долги, так и покупки ее лицами из некрестьянских сословий, установлением предельной нормы сосредоточения земли в одних руках, организацией льготного сельскохозяйственного кредита.
В то же время, сократив аргументами уравнительное землепользование, он допускал, что община может быть и выгодна для крестьян — "при неистощенной почве, примитивной культуре и дешевизне сельскохозяйственных продуктов". И поэтому предлагал предоставить право судить об этом самим крестьянам, которых "нельзя насильственно удерживать в условиях общинного землепользования". Им следовало предоставить право свободного выхода из общины с отводом надела в подворное пользование. Витте требовал, чтобы община была частноправовым союзом, утверждал, что при современном положении она имеет многие черты публично-правовой организации, невольно напоминающие о военных поселениях.
На революционные события первых дней октября 1905 года Витте отозвался речью о том, что "нужно сильное правительство, чтобы бороться с анархией" и запиской царю с программой либеральных реформ. Он предлагал либо учредить диктатуру, либо — свое премьерство на основе ряда либеральных шагов навстречу обществу в конституционном направлении. И после нескольких тяжких дней колебаний царь согласился издать составленный под руководством Витте документ, получивший известность как Манифест 17 октября. Российским подданным этим Манифестом предоставлялись политические свободы, а будущая Государственная дума, созыв которой был провозглашен еще 6 августа, наделялась законодательными правами вместо законосовещательных, обещанных 6 августа. Добился Витте и опубликования наряду с Манифестом всеподданнейшего доклада с программой реформ.
При всех разногласиях между учеными относительно оценки Манифеста 17 октября именно с этим актом связываются переход от самодержавной формы правления в России к конституционной монархии, а также либерализация царского режима и всего уклада жизни в стране. К заслугам Витте перед старой Россией, выразившимся в экономических преобразованиях и только что заключенном мире с Японией, добавился теперь и Манифест 17 октября, вызвавший надежды на политическое обновление государства. 19 октября появился указ о реформировании Совета министров, во главе которого и был поставлен Витте.
В полугодичной деятельности его кабинета большое место отводилось преобразованиям, связанным с осуществлением провозглашенных 17 октября политических свобод: законам об обществах и союзах, о собраниях и печати. Витте сознавал неизбежность этих реформ, в частности, решительно отстаивал необходимость ликвидации гражданского бесправия крестьян.
Политические партии, считало правительство, "являются совершенно необходимым последствием допущения, в той или иной форме, населения к участию в управлении". Элементы правового порядка Витте хотел использовать для развития нового строя, противоречивый характер которого современники выражали парадоксальной формулой "конституционная монархия с самодержавным царем". Витте и сам был готов в случае тактической необходимости следовать этой формуле. Однако в середине февраля 1906 года он встал перед царем и сановниками в позу сторонника неограниченной царской власти и принялся доказывать, что Манифест 17 октября не только не означал необходимость принятия конституции, но и может быть "ежечасно" отменен.
Среди государственных деятелей последних лет существования Российской империи Витте выделялся необычным прагматизмом, граничившим с политиканством. Неославянофильское воспитание в консервативном духе не помешало ему провести либеральную программу ускоренного промышленного развития России с привлечением иностранных капиталов. Из убежденных сторонников общины он перешел в лагерь ее непримиримых противников. Вступив на пост министра финансов, Витте исполнил то, что не удавалось его предшественникам: стабилизировал денежное обращение и ввел золотую валюту. Провалив в 1899 году попытки министра внутренних дел И.Л. Горемыкина учредить земство в Западном крае и обвинив его чуть ли не в конституционализме, Витте подготовил Манифест 17 октября — акт гораздо более значительный по своим политическим последствиям.
Прагматизм Витте был отражением не только свойств его личности, но и, скорее всего, явлением времени. Витте проявил недюжинные способности в латании расползавшегося по всем швам политического режима, ограждая его от радикального обновления. Он многое сделал для того, чтобы продлить век самой власти, однако и этот мощный ум был не в силах приспособить отжившую свое систему государственного управления к новым капиталистическим отношениям и противостоять естественному ходу вещей.
2 ГОСУДАРСТВЕННО-ПРАВОВЫЕ ИДЕИ Л.А. ТИХОМИРОВА
Заметной попыткой обновить монархические идеи, создав, по существу, новую теорию "прогрессивной эволюции самодержавия", стала деятельность Льва Александровича Тихомирова (1852—1923).
Л.А. Тихомиров — дальновидный и реалистично мыслящий ученый. Наблюдая аналогичные меры правительства в начале XX века, непрекращающуюся смену его ключевых фигур, военные неудачи с Японией, нарастание революционного движения, он уже за год до первой русской революции сделал характерный вывод: "Монархия, сорганизованная Александром III, распалась вдребезги и обнаружила свою полную несостоятельность"5. Для него все очевиднее становилось, что "Россия на всех парах мчит к революции", а "старая управительная система" не способна ее сдержать и неизбежно будет разрушена. В этих условиях, считал он, все усилия охранителей должны бытье направлены на то, чтобы спасти саму идею самодержавия, внедрить в сознание народа мысль, что царящие теперь непорядки в управлении, стеснения свободы и произвол вовсе не вытекают из существа монархии и могут быть вполне устранены без перехода к конституционному строю, что самоуправление, народное представительство, личные свободы, законность и т.п. не только не противоречат интересам и целям самодержавия, но даже служат вернейшим залогом его прочности и наилучшим обеспечением против всякого рода революционных устремлений.
Подобный реализм был продемонстрирован Тихомировым и накануне падения самодержавия, когда он одним из первых в консервативном лагере понял историческую обреченность царизма, постепенно эволюционировавшего в сторону буржуазной монархии и всем ходом событий подвигаемого на грань окончательного крушения. Еще в 1914 году он оставляет тонущий корабль российской монархии и отходит от активной политической деятельности, объясняя этот шаг следующими аргументами: "Было бы стыдно поддерживать власть, явно ничтожную, чуждую мельчайших признаков идеального, а потому способную только гнить и развращать народ". Но и выступать против этой власти консерватор не может. Оставалось одно — "выйти в полную отставку", признав тем самым свое банкротство как политического деятеля и теоретика самодержавия6.
Не отрицая наличия серьезных ошибок в деятельности правительства, Тихомиров объяснял их неразвитостью русского общества, отсутствием в нем государственно мыслящих деятелей и подлинно народных планов, сообразных с действительностью страны". Крайне необходимо поэтому, доказывал консерватор, "выработать ядро зрелых умов, достаточно сильное для того, чтобы дать тон остальной массе образованного класса, и наметить собственной работой, собственной мыслью и исследованиями главнейшие пункты устроения России". Выполнение этой "ответственной и главнейшей" задачи времени он возлагал на "старшие поколения" национальной (т.е. монархически настроенной) интеллигенции, включая, надо думать, в первую очередь самого себя.
Критикуя революционеров, не желающих учитывать этот фактор, Тихомиров заявлял, что лично он не считает "ни справедливым, ни разумным, ни полезным такое высокомерное отношение к многомиллионному народу". Здесь он верно подчеркивал приверженность большинства русского народа (прежде всего крестьянства) монархической идее и считал насилием над мужиком попытки революционеров навязать России республику.
Главными объектами критики Тихомирова в дальнейшем все более становятся либерализм и идущий ему на смену "социальный демократизм, вытекающий из учения Маркса. Именно либерализм с присущими ему чертами (материализм, космополитизм, парламентаризм, постоянное фрондирование) объявлялся Тихомировым главным виновником революционизирования русского общества.
Особенно резким нападкам со стороны Тихомирова подвергалась марксистская теория. Он рисовал будущее социалистическое государство как тоталитарное, строящееся на "закрепощении всех граждан под знаменем целого общества", руководить которым будет "правящий класс политиканов, партийная бюрократия".
В марксизме Тихомиров видел отрицание свободы личности, инициативы и творчества человека и в итоге присоединился к мнению "левых" критиков Маркса, находя его значение "неслыханно реакционным". Главную ошибку оппонентов Маркса — народников, как революционных, так и либеральных, Тихомиров видел в том, что они не умеют "рассмотреть в нашем крестьянстве живого национального слоя, а все думают видеть в нем оторванный класс". Отсюда — стремление интеллигенции "пересоздать Россию" не на общенациональных, а именно на классовых (крестьянских — у народников, пролетарских — у марксистов) основах.
Тихомиров предложил примерную программу "первоочередных практических реформ, намеченных самой жизнью", и способов их осуществления.
Призывая самодержавие обезоружить надвигающуюся революцию, осуществив мирным путем ее "разумные требования", Тихомиров указывал, что правильная политика реформ должна при этом "считаться с ранее созданным положением, действовать в его рамках, пользоваться теми средствами, которые в нем имеются"; другими словами — реформы не должны подрывать "проверенных исторических основ" России (православие, самодержавие, народность). В то же время Тихомиров не мог не признать, что "исторические основы давно уже начали хиреть" и переродились в "принципы, лишь по названию связанные с этими основами", и ставил задачу возвратить им их истинное содержание. Сделать это может, и должна только сама российская монархия. Именно эта форма правления, наиболее обеспечивающая силу власти, интересы личности и общее благо, непричастная духу партий, уравновешивающая в себе консерватизм и прогрессивность, наиболее способна к "совершению крупных преобразований" при одновременном удержании нации "на ее историческом пути развития". Правда, никаких более или менее убедительных доказательств "реформаторских способностей" современной ему монархии он привести не смог, утверждая, что де само собой ясно, что государь не может иметь ничего против полезных преобразований".
В качестве первоочередных реформ Тихомировым выдвигались: возрождение церковного управления, социальная организация нации, перестройка правительственных учреждений и законодательное оформление прав и обязанностей подданных.
В церковном вопросе программа Тихомирова еще более радикализировалась и свелась, по существу, к требованию отделения церкви от государства, отделения, которое в тогдашних условиях должно было явиться основой для установления в дальнейшем демократического союза церкви и государства". Он выступал за восстановление патриаршества, "демократическую реорганизацию прихода", подчеркивая, что "восстановление правильного строя Русской Церкви может быть... исполнено только Поместным Собором Русской Церкви, правильно составленным, то есть с должным совещательным участием священства и мирян".
Для обеспечения "возможно большего общения верховной власти с нацией" Тихомиров предусматривал также периодический созыв совещательных Земских соборов.
Другими обязательными признаками власти, согласно Тихомирову, являются разум и законность. При этом "разумность власти" он выдвигал в качестве необходимого условия ее силы, и наоборот.
Существование настоящей монархии просто невозможно, по его мнению, без осуществления таких, например, прав и свобод, как "свобода печати, право союзов и собраний, сопротивление незаконным требованиям власти и т.д. Прогрессивная эволюция монархической государственности, доказывал ученый, должна сопровождаться дальнейшим расширением круга политических прав и личных свобод, вытекающих из естественного права, прирожденного, связанного с самой природой личности, общества и государства. Законодательное закрепление естественных прав составляет необходимое условие выработки личности, т.е. ее просвещения и воспитания в монархическом духе.
Программа Тихомирова оказалась несостоятельной в теоретическом аспекте, так как ставила перед собой утопическую цель создания идеальной монархии, соединяющей под эгидой самодержца в гармоничный союз власть, общество и народ. Несостоятельна она и в практическом плане, ибо сама возможность ее претворения в жизнь обставлялась Тихомировым такого рода оговорками и условиями, которые заранее обрекали ее на неудачу.
3 ОБЗОР РУССКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА НАЧАЛА XX ВЕКА
3.1 Концепция правовой государственности в России
Начало XX века - это в истории русского либерализма один из самых сложных и драматических периодов, выразившийся во взлете и падении этого течения, качественно новых чертах его эволюции.
Носителем либерального сознания становится интеллигенция, наиболее остро и чутко реагировавшая на обострение множества социальных антагонизмов, непредсказуемость исторических судеб страны. Суть перемен — в смене юридических постулатов и ценностей, когда во весь голос исследуются проблемы конституционализма, парламентаризма, связанности государства правом. Все это дает основание говорить о зарождении концепции правовой государственности в России.
Либералы новой генерации открыто заговорили о необходимости очередного витка капиталистической модернизации России, о введении в стране парламентских институтов, раскрепощении личности и обеспечении ее гражданских и политических прав, о цивилизованном решении национальных проблем, о генерации культурных предпринимателей, способных стать ведущей политической силой страны. Достаточно четко и зримо прослеживается тенденция к демократизации либерализма и расширению его социальной базы.
Разделяя идеи о создании правового государства и гражданского общества, либералы нового типа рассматривали их в контексте естественно-правовых (чаще неокантианских) представлений о справедливом развитии. С этой точки зрения они, в принципе, не отвергали и этический (юридический) социализм, рассматривая его, прежде всего как культурную категорию. Не случайно либералы внесли в новую программу ряд социальных требований, рассчитанных не только на стабилизацию обстановки в стране, но и на реальное улучшение положения масс в условиях модернизации. Тесно связанные с глубинными пластами народа, испытывающие "комплекс вины" за его крайне тяжелое материальное положение и эксплуатацию, бескультурье, неразвитость правосознания, они разработали либеральную альтернативу решения жизненно важных проблем, накопившихся за многие века российской истории. Это была мощная интеллектуальная попытка посредством учета интересов всех сторон российского общества, их гармонизации прорваться к юридическим ценностям и созданию гармонично развитой личности, а в конечном счете — к ускорению освобожденческих процессов.
Кардинальным образом изменились организационные формы либерализма. К началу XX века земский либерализм и его деятельность в рамках местного самоуправления полностью исчерпали себя. Либералы стали использовать новые формы борьбы за массы, такие, как собственные корпоративные организации (например, юридические и технические общества, комитеты грамотности и т. п.). В дальнейшем все, кто разделял либеральные ценности, выступили в роли организаторов сначала политических союзов, а затем и партий.
Первые либеральные партии возникли в конце 1905 года, после подписания Николаем II Манифеста 17 октября — своеобразной российской "конституции". Из этих партий, особенно большую роль в развитии юриспруденции играли партии октябристов и кадетов. Это всероссийские массовые партии, стоявшие соответственно на правом и левом флангах буржуазно-либерального лагеря. Разделение единого лагеря на два крыла — левое (либеральное) и правое (консервативное) произошло после октября 1905 года.
В партию кадетов входил весь цвет тогдашней интеллигенции, почти все политически сознательные ученые-юристы. Ее главным вождем был крупный российский историк, ученик В.О. Ключевского П.Н. Милюков. Из юристов активное участие в деятельности партии принимали профессора права С.А. Муромцев, В.М. Гессен, Л.И. Петражицкий, С.А. Котляревский, Б.А. Кистяковский, П.И. Новгородцев. Именно эти ученые стоят у теоретических истоков отечественной концепции правового государства.
Политическим идеалом кадетов была парламентская монархия английского типа. По их мысли, власть в стране должна быть разделена на три части. Одна часть остается за монархом. Другая передается представителям помещиков и буржуазии, получающим в свои руки верхнюю палату, избранную на основе двухстепенных выборов и ценза оседлости. И, наконец, третья часть власти уступается народу, избирающему на основе всеобщего избирательного права нижнюю палату — Государственную думу. Кадеты категорически выступали против созыва Учредительного собрания. Более того, в своей программе они прямо разъясняли использование термина «учредительное собрание» как "собрание народных представителей с учредительными функциями, созванное для составления основного закона, а не собрание, облеченное всей полнотой власти".
Другая крупная политическая организация либералов — "Союз 17 октября — партия правового порядка возникла в ноябре 1905 года в результате объединения сторонников либеральных реформ, резко выступавших против любых социалистических экспериментов и контактов с представителями радикальных партий. Кроме того, это было правое крыло либеральной оппозиции, недовольное федералистским течением" в недрах земско-либерального движения и настаивавшее на "единстве и неделимости России". По уставу "Союза 17 октября, в него могли входить "все партии и лица, признающие, что государственное преобразование России должно идти путем развития и укрепления начал конституционного монархизма с народным представительством, основанным на общем избирательном праве, и примыкающие к основным положениям программы". Особо подчеркивалось, что в "Союз" не могут быть приняты лица и партии, выступающие за сохранение неограниченного самодержавия, с одной стороны, и требующие созыва Учредительного собрания и образования демократической республики — с другой.
Во главе Союза вначале стоял крупный землевладелец, авторитетный земский деятель Д.Н. Шипов, а с октября 1906 года бессменным председателем ЦК стал отечественный предприниматель, финансист А.И. Гучков, который из политических деятелей того времени больше, чем кто-либо выражал идейные традиции русских образованных буржуа. Видными деятелями партии были крупный землевладелец М.В. Родзянко, фабрикант В.П. Рябушинский, адвокат Ф.Н. Плевако, помещик В.В. Шульгин.
Политическая программа октябристов и само название партии полностью базировались на положениях царского Манифеста 17 октября, в котором народу России были "дарованы" отдельные права и свободы. В программе "Союза 17 октября" подчеркивалось, что его целью является оказание содействия "правительству, идущему по пути спасительных реформ, направленных к полному и всеобщему обновлению государственного и общественного строя России7.
Государственное устройство страны октябристами мыслилось только как конституционная монархия с Государственной думой, с полным отрицанием необходимости Учредительного собрания. В определении статуса монарха прослеживалась общность взглядов октябристов и консервативных партий. Они считали, что император раньше был оторван от народа и поэтому был слаб. Задача же состоит в том, чтобы через Государственную думу добиться единения монарха с народом, которое обеспечит ему действительную роль вождя "свободного народа".
При обсуждении проблемы о форме государственного устройства страны октябристы выступали за "сохранение единства и неразделимости Российского государства", за унитарное государство в виде империи, объявив о намерении "противодействовать" всяким попыткам, направленным прямо или косвенно на расчленение империи. Исключение делалось только для Финляндии: за ней признавалось "право на известное автономное государственное устройство при условии сохранения государственной связи с империей".
Исходной посылкой, объединяющей оба течения в русском либерализме, явилось признание приоритетности эволюционного развития России. Все идеологи либерализма, будучи реформистами и просветителями, выступали против разного рода насильственных экспериментов в переустройстве страны (как сверху, так и снизу), которые оценивались ими в качестве аномальных проявлений "социальной болезни", отклонений от "нормального пути исторического прогресса.
Отстаивая идею неизбежности капитализма, теоретики либерализма считали, что само существование российского общества и его прогресс связаны с ускоренным развитием рыночных отношений. Переход к социализму минуя буржуазную стадию развития России они считали утопическим, чреватым гибелью самой страны в результате субъективистского эксперимента, если вдруг радикалы захватят государственную власть и попытаются навязать стране катастрофический путь развития.
Русские либералы не хотели, даже боялись социальных потрясений в неграмотной и малокультурной стране, где движение масс грозит новой "пугачевщиной". Они желали вести страну исключительно по пути мирной трансформации Российского самодержавного государства в правовое. Вплоть до февраля 1917 года цель либералов была одна — получение реформ из рук монарха и их поддержка. Един был и способ достижения этой цели — создание в стране такого общественного мнения, которое, по их убеждению, смогло бы вынудить правительство встать на путь реформ.
Следует также иметь в виду, что после издания Манифеста 17 октября в либеральной среде на длительное время воцарились иллюзии, что власть рано или поздно будет осуществлять ею же провозглашенные лозунги. К сожалению, этого не произошло, и уже в годы Первой мировой войны либералы снова начали обсуждать проблемы политической революции, как они это делали накануне 1905 года, признавая ее неизбежность, ибо правительство блокировало проведение реформ и демонстрировало полную неспособность справиться с системным кризисом.
Апелляции к правительству со стороны идеологов либерализма во многом объясняются сохраняющейся в начале XX века политической слабостью отечественной буржуазии. Хотя она во время революции 1905—1907 годов заявила о себе как социальная сила, а в последующем ее роль в политической жизни возрастала, права расширялись, все же дееспособность ее намного отставала от экономической мощи государства. Она по-прежнему в громадной степени зависела от правительства экономически и политически. Запоздалое появление на свет делало ее недостаточно конкурентоспособной не только на внешнем, но и на внутреннем рынке, она нуждалась в покровительственных пошлинах, в политике "насаждения" промышленности сверху, активно проводимой тогдашним правительством Николая II.
4 ФИЛОСОФИЯ ПРАВА П. И. НОВГОРОДЦЕВА
Научная карьера Новгородцева началась в 1897 году после успешной защиты магистерской диссертации на тему "Историческая школа юристов, ее происхождение и судьба. Опыт характеристики основ школы Савиньи в их последовательном развитии". Доктором же права Новгородцев стал в стенах Петербургского университета после защиты в 1903 году еще одной диссертации, теперь уже на тему "Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве".
В юридической науке Новгородцев выступал как против исторического, так и против социологического подхода к праву, который он считал продолжением и углублением исторического подхода. Признавая заслуги обоих подходов в рассмотрении политико-правовых явлений во взаимосвязи с другими сторонами общественной жизни, Новгородцев отрицает притязания социологии на роль науки наук, особенно при изучении права, призывая оберегать ее нравственную основу от воздействия мелкой практики и односторонней теории.
Русский юрист считал настоятельной необходимостью восстановление естественной школы права, которая поможет освободить правоведение от допущенных ошибок. Ведь социология является индифферентной по отношению к духу закона. Одно только объективное изучение политико-правовых явлений и форм без изучения их субъективных свойств не может привести к полному их пониманию. Новгородцев выступал также против психологического направления в теории права в лице Петражицкого, который пытался подменить юриспруденцию опытно-психологической наукой.
В своих книгах "История философии права" (1897), "О задачах современной философии права" (1902), "Кризис современного правосознания" (1909), "Политические идеалы древнего и нового мира" (1913 — 1914), "Об общественном идеале" (1917) Новгородцев развивал воззрения русского неокантианства, в рамках которого протекало "возрождение" естественного права. От Канта были восприняты идея автономии воли, нормативно-ценностная методология, критерии естественно-правовой науки. Мыслитель сознательно и последовательно проводил в своих трудах принцип дуализма мира явлений и "вещей в себе", законов природы и сферы духа. Вместе с тем он критиковал кантовский категорический императив за крайний формализм и индивидуализм.
Исходным стало понятие общественного идеала как вечной и непреходящей абсолютной ценности, связанной с универсальными принципами организации жизни и духовной природой человека. «Личность, — писал Новгородцев, — непреклонная в своем нравственном стремлении, почерпывающая свою силу из веры в абсолютный идеал добра и неизменно сохраняющая эту веру при всех поворотах истории, — вот что берется за основу для общественного сознания»8.
Соглашаясь с Кантом в том, что сущностные моменты общества, отличающие его от животного мира, проявляются в нормативной сфере морали и права, Новгородцев подверг глубокой и аргументированной критике позитивистскую методологию за то, что в ней "есть грубая гносеологическая ошибка, состоявшая в наивно-реалистическом утверждении объективного характера изучаемых фактов и связей"9. Познание юридических явлений требует учета интересов и ценностей личности, включающих в себя ее духовные идеалы. По Новгородцеву, русские позитивисты, придерживаясь мнения, что государство и право могут рассматриваться как явления общественные, пришли к "удивительному и абсурдному" результату, полагая, что в историзме и социальности состоит суть юриспруденции. При таком подходе неизбежно игнорируется ее обособленность от других наук и автономность ее структур, уже сложившихся в процессе ее развития. Новгородцев поднимал весьма реальную проблему, когда справедливо возражал против сведения государственно-правовых явлений к социально-экономическим факторам.
Государство и право коренятся в человеческой жизни, в наличии "первоначальных задатков всеобщего долженствования, т.е. в нормах. Нас от животных отличает не то, что наши нормы меняются с ходом времени, а то, что они у нас есть. Это "безусловное долженствование" составляет нравственную основу человека, являющуюся, в свою очередь, основой развития цивилизации. Методология, предназначенная дать критерий для оценки этой цепи явлений, не может черпать свои исходные начала из анализа "вторичного" бытия норм в рамках того или иного исторического типа государства, следует открыть их первичное, трансцендентное бытие. "Здесь необходимо обратиться к априорным указаниям нравственного сознания, которое в своем независимом от всякого опыта существе содержит данные для оценки любого опытного материала".
Сравнивая процесс образования юридических норм и их реализации с естественно протекающими процессами природы, позитивисты забывают, что если они и "образуются закономерно, то через людей и при посредстве их воли". Поэтому если и уместно ставить вопрос о закономерностях в юриспруденции, то лишь в смысле закономерности воли. Меньше всего "социальные факты" можно мыслить "по Дюркгейму" как "вещи", их надо сопереживать как "ценность", как реализацию идеальных целей.
В свете этого и "становится понятной та формула, — писал Новгородцев, — которую мы противопоставляем позитивно-
социологическому направлению: нравственность (как и право) может и должна изучаться не только как историческое и общественное явление, но также как внутреннее, психическое переживание, как норма или принцип личности. Рядом с социологическим изучением должно быть признано индивидуально-психологическое и нормативно-этическое; нравственность должна быть понятна не только со стороны своей исторической изменчивости, но также как явление и закон личной жизни, как внутренняя абсолютная ценность".
Сведение понятия должного (права) к естественной необходимости так же ошибочно, как и провозглашение человеческого сознания известным свойством материи; между понятиями "сознание" и "материя", "должное" и "естественная необходимость" _— непроходимая бездна. Поэтому юриспруденция нуждается в дополнении и обогащении на путях обращения к "глубоким источникам философии идеализма . Для этого требуется переход к новой точке зрения, а именно к возрождению конституции "естественного права" с его априорной методой, идеальными стремлениями, с признанием самостоятельного значения за нравственным началом и его нормативным изучением.
Выражая скептическое отношение к социологизму и историзму в правоведении, Новгородцев отмечал, что теория права издавна развивалась на почве естественно-правовых воззрений. Ее главный недостаток в XVIII веке заключался в неумении найти границы для понятия права. Историческая школа юристов не только не устранила этот недостаток, а, напротив, способствовала его утверждению.
Право и правовое государство, считал он, "для настоящего времени являются этическим минимумом, обеспечением элементарных условий общежития".
По учению Канта, точку зрения которого и в данном вопросе Новгородцев разделял полностью, человек не должен быть средством для достижения каких-либо целей. Человек есть цель в самом себе: признание человеческого достоинства абсолютной целью составляет безусловное требование нравственного долга. Отсюда неотъемлемые права граждан: свобода, ограниченная такими законами, в создании которых они участвовали, юридическое равенство и гражданская самостоятельность, которые заключаются в том, что своим существованием и самосохранением гражданин обязан собственным силам. Эта идея неотчуждаемых прав личности формируется на признании моральной идеи личности, которая, в свою очередь, базируется на автономной воле субъекта.
Правовое государство Новгородцева основано на принципе разделения властей: законодательной, исполнительной и судебной, что не означает их обособления друг от друга, — речь идет о разделении функций, которое обеспечивает возможность взаимного контроля властей, создает правовые противовесы, не позволяющие какой-либо из властей абсолютизировать свои полномочия, в результате чего страдает народная свобода, ущемляются неотчуждаемые права и интересы граждан. Разделение властей трактуется юристом как политический принцип, в высшей степени важный, но не безусловный. В ХУШ веке в этой теории видели панацею, "философский камень", тайну политического искусства, с помощью которой можно превратить дурные формы в хорошие. Жизнь же свидетельствует, констатирует Новгородцев, что правовой идеал, ранее считавшийся "абсолютным пределом общественного устройства", низведен до "степени относительного блага моральной культуры"10.
Теория разделения властей имеет не только политический смысл, но и юридический. Если в политическом смысле теорию интересуют вопросы, кто властвует, кто правит, то в юридическом — вопрос, как правит. А ответ на этот вопрос требует закрепления четких формулировок в конституции, имеющей прямое действие. Исторический опыт показал, что эту теорию следует рассматривать в диалектической взаимосвязи с концепциями гражданского общества, консенсуса различных политических партий и групп, политических институтов.
Новгородцев исходит из того, что обществу необходимо единое право, одинаково обязательное для всех. А единое право требует единой власти. Это выражается в том, что над данной властью нет и не может быть более высокой власти. И единая (верховная) власть призвана защищать "естественные права" граждан на жизнь, свободу, независимость и честь.
Новгородцев полагал, что сама верховная власть и конституция подзаконны, так как над ними существует нравственный суд — "высшая нравственная норма". В противном случае решения граждан неплодотворны, а власть, в конце концов, перестает быть единой и распадается. При внешнем единстве, могуществе в государстве может процветать лицемерие, а внутреннее свободное решение, связанное с убеждением, может отсутствовать. Внутренние разногласия могут разрушить внешнее единство. Внутреннее же единство, допуская внешние расхождения во взглядах, приводит к рождению взаимопонимания в интересах общества и устраняет фракционную борьбу за власть.
Особенность правового государства Новгородцев видел и в том, что в нем существует общественное мнение, порожденное гражданским обществом. Это мнение "укоренено в гуманитарном знании" и указывает на безусловную значимость народных завоеваний и народного достояния. "В пределах данного государства, — пишет ученый, — могут уживаться разные веры и могут бороться разные политические воззрения; в нем могут существовать рядом разные народности и наречия; но для того, чтобы государство представляло собою прочное духовное единство, оно должно утвердиться на общем уважении и общей любви к своему общенародному достоянию".
Новгородцев не уставал повторять, что государство существует для человека, а не человек для государства. Человек должен быть уважаем не только как гражданин, но и как личность. Отвергая представление о государстве как машине подавления одного класса другим, где господствующим является принцип силы, а не права, он стремился преодолеть недостатки западных концепций правового государства, их формализм и отрешенность от действительной жизни человеческого духа. Такой формализм изжил себя, ибо не смог преодолеть противоречий между равенством и свободой.
Представляют интерес суждения ученого о функциях правового государства по ограничению произвола с помощью публично-правового регулирования частной жизни, перераспределения национального богатства, исходя из принципа социальной справедливости. Государство обязано создать необходимые условия для достойной полноценной жизни человека. "Речь идет в данном случае, очевидно, о том, чтобы обеспечить для каждого возможность человеческого существования и освободить от гнета таких условий жизни, которые убивают человека физически и нравственно... Обеспечение права на достойное человеческое существование ближайшим образом имеет в виду лиц, страдающих от экономической зависимости, от недостатка средств, от неблагоприятно сложившихся обстоятельств"11.
Подобное понимание правового государства существенно расширяло концептуальные рамки либеральных идей. Речь шла, по сути, о социальном государстве, о диалектике политического и правового идеала, обусловленного абсолютными ценностями естественного права. В некотором смысле это уже неполитическое государство. Его невозможно создать с помощью революции и кровопролития. Только постепенная реформаторская деятельность избранных законным и демократическим путем правительства и органов власти могут изменить к лучшему положение в России, считал ученый.
В последние годы жизни Новгородцев пытался синтезировать идею правового устроения социальной жизни с православной тенденцией ее внутреннего преображения.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В начале XX века в России происходило коренное обновление всех сфер жизни от экономики до государственного строя. Реформы 60-70-х гг., не завершившись, были остановлен контрреформами 80-90-х гг. Модернизацию предстояло проводить на огромном пространстве, в стране со многими феодальными пережитками и устойчивыми консервативными традициями.
Поскольку внутренняя политика России строилась на великодержавных принципах, нарастала социальная напряженность, обусловленная быстрым развитием новых экономических форм. Главная опора самодержавия - дворянство - теряла монополию на власть. Итогом стал Манифест 17 октября 1905 г., положивший начало буржуазному конституционализму в России. Манифестом 20 февраля 1906 г. Государственный Совет был превращен в законодательный орган, верхнюю палату российского парламента, в ускоренном порядке были пересмотрены Основные законы Российской империи. Революция 1905 г. привела к превращению неограниченной самодержавной власти в конституционную монархию.
На пути конституционного строительства в России важнейшими вехами стали: Манифест 17 октября 1905 г., провозгласивший введение гражданских свобод и организацию законодательного органа (Государственной Думы), 17 октября 1905 г. принимается Манифест об усовершенствовании государственного порядка, провозгласивший: 1) дарования свободы совести, слова, собраний и союзов; 2) привлечение к выборам широких слоев населения; 3) обязательный порядок утверждения Государственной Думой всех издаваемых законов.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Азаркин Н. М. История юридической мысли России. Изд. 3-е, доп. и перераб. М., ЮНИТИ-ДАНА, 2006.
Бержель Ж.-Л. Общая теория права / Под ред. В.И. Даниленко / Пер. с фр. – М.: Изд. Дом NOTA BENE, 2007. -576 с.
Венгеров А.Б. Теория государства и права: Учеб. для юрид. вузов. – 4-е изд. – М.: Юриспруденция, 2007. – 528 с.
Витте С. Ю. Воспоминания. М., ЭКСМО, 2002. С. 142-143.
Владимирский – Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. СПб., 1989.
Марченко М.Н. Теория государства и права: Учебник / М.Н. Марченко – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2004. – 648 с.
Нерсесянц B.C. Философия права. М, 2005. С. 318-319.
Новгородцев П. И. История философии права. М., 1987.
Общая теория права и государства: Учебник / Под ред. В.В.Лазарева. – М.: Юрист, 2006. – 472с.
Основы государства и права. / Под ред. В.А. Ржевского и В.Т. Гайкова. – Ростов-на-Дону: Изд-во Феникс, 2002. – 512 с.
Основы права: Учебник. / Под ред. В.В. Лазарева. – М.: Юристъ, 2001. – 448с.
Правоведение / Под ред. проф. М.Б. Смоленского. Серия «Учебники Феникса». – Ростов н/Д: «Феникс», 2003. - 416 с.
Розин В. М. Развитие права в России. М.: Юридическая литература, 2005. 231 с.
Теория государства и права / Под общ. ред. А.Б. Венгерова. – М.: Юристъ, 2005. – 256с.
Теория государства и права / Под общ. ред. А.М.Васильева. – М.: Юридическая литература, 2003. – 416с.
1 Владимирский – Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. СПб., 1989. С. 124.
2 Розин В. М. Развитие права в России. М.: Юридическая литература, 2005. С. 231.
3 Витте С. Ю. Воспоминания. М., ЭКСМО, 2002. С. 142-143.
4 Розин В. М. Развитие права в России. М.: Юридическая литература, 2005. С. 242.
5Азаркин Н. М. История юридической мысли России. Изд. 3-е, доп. и перераб. М., ЮНИТИ-ДАНА, 2006. С. 245.
6 Азаркин Н. М. История юридической мысли России. Изд. 3-е, доп. и перераб. М., ЮНИТИ-ДАНА, 2006. С. 246.
7 Владимирский – Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. СПб., 1989. С. 213.
8 Новгородцев П. И. История философии права. М., 1987. С. 125.
9 Там же. С. 127.
10 Новгородцев П. И. История философии права. М., 1987. С. 130.
11 Новгородцев П. И. История философии права. М., 1987. С. 132.