Наш анализ советского проекта и его будущей траектории важен для всех. Мир стал таков, что мы или будем жить вместе, или умрем вместе. Мы должны найти свой язык для диалога с западной мыслью. Такого диалога и такого языка не было. Даже западные коммунисты говорили с КПСС на языке Суслова и глубоко заблуждались во всем, что касается СССР, - хвалили то, чего не было или что не следовало бы хвалить, и не видели тех ценностей, которые мы действительно создали. Поэтому они оказались на мели. Но главное в том, что сейчас решается вопрос необратимого выбора пути всей человеческой цивилизации. Сильно огрубляя, я бы сказал, что перед миром два пути: или сосуществование разновидностей коммунизма - или тоталитарный и единообразный фашизм. Таковы два проекта постиндустриального общества, иных не выдержит Земля. Размышляя о первом проекте, отрицающем идею "золотого миллиарда", мы обязаны осмыслить причины краха советского строя.
Сегодня мы можем понять то, что было даже трудно представить всего десять лет назад. Мы имеем опыт крушения. На изломе видно все, что скрыто от глаз в спокойное, стабильное время. Так в технике аварии и катастрофы - важнейший источник принципиально нового знания. Для рассуждений о крахе советского строя упорядочим некоторые понятия. Это лучше всего сделать, следуя мысли Антонио Грамши.
Антонио Грамши, основатель и теоретик Итальянской коммунистической партии, депутат парламента, был арестован фашистами в 1926 году, заключен в тюрьму, освобожден совершенно больным по амнистии 1934 года и умер в 1937 году. В начале 1929 года ему разрешили в тюрьме писать, и он начал свой огромный труд "Тюремные тетради". Опубликован он был впервые в Италии в 1948-1951 годах, в 1975 году вышло четырехтомное научно-критическое издание с комментариями. С тех пор переиздания на всех языках, кроме русского, следуют одно за другим, а исследовательская литература, посвященная этому труду, необозрима - тысячи книг и статей. На русском языке вышла примерно четверть "Тюремных тетрадей", а с начала 70-х годов, когда на всех парах пошла скрытая подготовка к перестройке, на имя Грамши "бонзы" КПСС наложили запрет (хотя, судя по многим признакам, сами идеологи перестройки работы Грамши усиленно изучали).
Поводом для изъятия Грамши из оборота служили его якобы глубокие расхождения с Лениным. На деле причина, видимо, в том, что учение Грамши было положено в основу всей грандиозной кампании по манипуляции сознанием населения СССР для проведения "революции сверху".
"Тюремные тетради" были написаны Грамши не для печати, к тому же под надзором тюремной цензуры. Читать их непросто, но усилиями большого числа "грамшеведов" прояснен смысл почти всех материалов. В целом речь идет о важном вкладе во многие разделы гуманитарного знания - философию и политологию, антропологию (учение о человеке), культурологию и педагогику. Этот вклад Грамши сделал, осмысляя опыт протестантской Реформации, Французской революции, русской революции 1917 года - и одновременно опыт фашизма. Он создавал таким образом новую теорию государства и революции - для современного общества (альтернативу ленинской теории, созданной для условий крестьянской России - традиционного общества). Однако оказалось, что, работая ради победы коммунизма, Грамши сделал множество открытий общенаучного значения.
Если сегодня открыть крупную западную научную базу данных на слово "Грамши", то просто поражаешься, какой широкий диапазон общественных явлений изучается сегодня с помощью теорий Грамши. Это и ход разжигания национальных конфликтов, и тактика церковной верхушки в борьбе против "теологии освобождения" в Никарагуа, и история спорта в США и его влияние на массовое сознание, и особенности нынешней африканской литературы, и эффективность тех или иных видов рекламы. Пожалуй, если 20-30 лет тому назад прагматическое западное обществоведение считало обязательным использовать для анализа всех важных общественных процессов методологию классического марксизма (конечно, наряду с другими), то сегодня считается необходимым "прокатать" проблему в понятиях и методологии Грамши.
Кстати, очень интересно выделение тех общественных проблем, в изучении которых классический марксизм оказывается малопродуктивным, а марксизм Грамши дает важные результаты (например, к классу таких проблем относятся национальные конфликты).
Можно говорить о трагедии Грамши. Почти всё из его мыслей и предупреждений, с которыми он обращался к товарищам ради того, чтобы научиться мобилизовать здравый смысл людей, поднять массы трудящихся до уровня интеллигенции - почти все было изучено и использовано противником в противоположных целях. Для подавления здравого смысла, для принижения человека, для эффективной манипуляции его сознанием, для усиления гегемонии господствующего меньшинства. Вершиной этой "работы по Грамши" была, конечно, перестройка в СССР.
Посмотрите, какая разница. Талантливый философ-коммунист в тюрьме, истратив последние силы, создает для "своих" блестящую теорию, объясняя городское общество. Виднейшие философы и идеологи буржуазии по крупицам собрали все записки и тетради Грамши. Ежегодно ему посвящается больше десятка диссертаций в США, регулярно собираются научные конференции. Но советские коммунисты не желают этой теории даже слышать. Печально.
Один из ключевых разделов труда Грамши - учение о гегемонии. Это - часть общей теории революции как слома государства и перехода к новому социально-политическому порядку. Вот, кратко, суть учения, прямо касающаяся нашей проблемы.
Согласно Грамши, власть господствующего класса держится не только на насилии, но и на согласии. Овладения собственностью как экономической основой власти недостаточно - господство собственников тем самым автоматически не гарантируется, и стабильная власть не обеспечивается.
Грамши - не идеалист, он подчеркивает, что "гегемония, будучи этико-политической, не может также не быть экономической". Но он уходит от "экономического детерминизма" истмата, который делает упор на отношениях собственности. Согласно Грамши, экономика -скелет общества, а идеология - его "кожа". Он пишет: "Конечно, нельзя сказать, что в человеческом теле кожа это всего лишь иллюзии, а скелет - единственная реальность, хотя долгое время говорилось нечто подобное... Не из-за скелета (в узком смысле) влюбляются в женщину, хотя понятно, насколько скелет способствует грациозности движений и т. п."
Таким образом, государство, какой бы класс ни был господствующим, стоит на двух китах - силе и согласии. Положение, при котором достигнут достаточный уровень согласия, Грамши называет гегемонией. Гегемония - не застывшее, однажды достигнутое состояние, а тонкий и динамичный, непрерывный процесс. При этом "государство является гегемонией, облеченной в броню принуждения". Иными словами, принуждение - лишь броня гораздо более значительного содержания. Более того, гегемония предполагает не просто согласие, но благожелательное (активное) согласие, при котором граждане желают того, что требуется господствующему классу. Грамши дает такое определение:
"Государство - это вся совокупность практической и теоретической деятельности, посредством которой господствующий класс оправдывает и удерживает свое господство, добиваясь при этом активного согласия руководимых".
Понятно, что это - большое усложнение формулы Ленина, у которого "государство - это машина для подавления одного класса другим" (или даже отход от этой формулы).
Если главная сила государства и основа власти господствующего класса - гегемония, то вопрос стабильности политического порядка и, напротив, условия его слома (революции) сводится к вопросу о том, как достигается или подрывается гегемония.
По Грамши, и установление, и подрыв гегемонии - "молекулярный" процесс. Он протекает не как столкновение классовых сил (Грамши отрицал такие механистические аналоги, которыми полон вульгарный исторический материализм), а как невидимое, малыми порциями, изменение мнений и настроений в сознании каждого человека. Гегемония опирается на "культурное ядро" общества, которое включает в себя совокупность представлений о мире и человеке, о добре и зле, прекрасном и отвратительном, множество символов и образов, традиций и предрассудков, знаний и опыта многих веков. Пока это ядро стабильно, в обществе имеется "устойчивая коллективная воля", направленная на сохранение существующего порядка. Подрыв этого "культурного ядра" и разрушение этой коллективной воли - условие революции.
Речь идет не просто о политике, а о фундаментальном качестве современного общества Запада. Это видно из того, что к близким выводам совсем иным путем пришли и другие крупные мыслители. Американский философ Дж. Узит, исследователь Хайдеггера, пишет: "К 1936 г. Хайдеггер пришел - отчасти ввиду его политического опыта в условиях нацистской Германии, отчасти как результат чтения работы Ницше, где, как мы легко могли убедиться, выражены фактически Те же мысли, - к идее, которую Антонио Грамши (почти в это же время, но исходя из иного опыта и рода чтения) называл проблемой "гегемонии": а именно, как править неявно, с помощью "подвижного равновесия" временных блоков различных доминирующих социальных групп, используя "ненасильственное принуждение" (включая так называемую массовую или народную культуру), так, чтобы манипулировать подчиненными группами против их воли, но с их согласия, в интересах крошечной части общества".
В советском строе возникло, на короткий исторический период, то, что Грамши называл "освободительной гегемонией" (или "гегемонией здравого смысла"). Не удержалась. Мы помним, какое длительное усилие создавала идеологическая машина КПСС в ходе перестройки, прежде чем в сознании "совка" было окончательно сломано культурное ядро советского общества и установлена гегемония "приватизаторов". Вся эта "революция сверху" (по терминологии Грамши "пассивная революция") была в точности спроектирована в соответствии с учением о гегемонии и молекулярной агрессии в культурное ядро. Советник Ельцина философ А. И. Ракитов откровенно пишет в академическом журнале: "Трансформация российского рынка в рынок современного капитализма требовала новой цивилизации, новой общественной организации, а следовательно, и радикальных изменений в ядре нашей культуры".
На что в культурном ядре надо прежде всего воздействовать для установления (или подрыва) гегемонии? Вовсе не на теории противника, говорит Грамши. Надо воздействовать на обыденное сознание - повседневное, "маленькие" мысли среднего человека. За обыденное сознание должны бороться как силы, защищающие свою гегемонию, так и революционные силы. Та часть обыденного сознания, которую Грамши назвал "здравый смысл" (стихийная философия трудящихся), открыта для восприятия идей справедливости. Если же речь идет о буржуазии, стремящейся сохранить или установить свою гегемонию, то ей важно этот здравый смысл нейтрализовать или подавлять, внедряя в сознание фантастические мифы.
Самая эффективная гегемония идущей к власти буржуазии была установлена во время Французской революции, когда быстро сложился тесный союз капитала и интеллигенции. Под этим союзом лежала тесная связь и буржуазии, и интеллигенции с немецкой Реформацией, породившей мощные философские течения (как говорится, "Кант обезглавил Бога, а Робеспьер короля"). Вообще, соединение протестантской Реформации с политической моделью Французской революции Грамши считает теоретическим максимумом в эффективности установления гегемонии.
Это - очень короткое и упрощенное изложение некоторых пунктов учения Грамши. Думаю, уже из этого изложения видно, насколько плодотворной и обширной является эта концепция. Грамши был одним из тех, кто заложил основы нового обществоведения, преодолевшего истмат (в его и марксистской, и либеральной версии). Недаром его имя называют в одном ряду с именами М. Бахтина в культурологии, М. Фуко и других новаторов в философии. Грамши-один из первых философов, которые почувствовали новую научную картину мира и перенесли ее главный дух в науку об обществе.
Истмат зародился в культуре, имеющей истоком механическую картину мира Ньютона, потому-то все его метафоры и аллегории механистичны, как движение поршня в паровой машине. Как говорят, эта картина мира покоится на "физике бытия". Иная картина мира стала складываться в нашем веке, в ней были учтены те "аномалии", которые исключались из механической картины - необратимость, нелинейность, флуктуации и цепные процессы, самоорганизация. Это - "физика становления". Главный ее интерес направлен на процессы перехода, изменения, катастроф.
Приведу несколько примеров тех общественных процессов, нынешнее изучение которых показало, что они протекали в соответствии с учением Грамши о гегемонии (в основном они взяты из американских диссертаций).
Пожалуй, самое крупное подтверждение верности теории Грамши - успешная стратегия партии Индийский национальный конгресс по ненасильственному освобождению Индии от колониальной зависимости. Множеством "малых дел и слов" партия завоевала прочную культурную гегемонию в массе населения. Колониальная администрация и проанглийская элита были бессильны что-либо противопоставить - они утратили необходимый минимум согласия масс на поддержание прежнего порядка.
Другая блестящая и сознательно разработанная "операция" - мирный переход Испании после смерти Франко от тоталитарного и закрытого общества к либеральной рыночной экономике, федеративному устройству и демократии западного типа. Кризис гегемонии франкистской элиты был разрешен посредством серии пактов с претендующей на гегемонию левой оппозицией. В результате этих пактов и компромиссов левые были "приняты в элиту", а франкисты сменили одиозную окраску и фразеологию, стали "демократами". Левые же смогли "уговорить" массы потерпеть, отказаться от своих социальных требований - правые этого бы не смогли.
Важное условие гегемонии в гражданском обществе - его стандартизация и сегментация. Здесь требуется сохранять "атомизацию", индивидуализацию людей, но в то же время соединять "сегменты" общества связями, не приводящими к органическому единству - связями, безопасными для гегемонии. Как показали исследования по методологии Грамши, эффективным средством для этого стал в США спорт. Он порождал такие символы и образы, которые связывали мягкими, ни к какому социальному единству не ведущими связями самые разные сегменты общества - от негритянского дна до буржуазной элиты. Спорт создавал особый срез общей массовой культуры и обыденного сознания.
Наконец, совершенно в логике учения Грамши велся либеральной интеллигенцией подрыв гегемонии социалистических сил в странах Восточной Европы. В США сделаны, например, диссертации о роли театра в разрушении культурного ядра этих стран - захватывающее чтение (сам Грамши в своей теории также уделял большое место театру, особенно театру Луиджи Пиранделло, который немало способствовал приходу к власти фашистов в Италии)".
Сам Пиранделло тоже понимал эту роль театра. Он писал, что Муссолини - "истинный человек театра, который выступает, как драматург и актер на главной роли, в Театре Веков".
Так, рассмотрена работа известного в ГДР театра Хайнера Мюллера, который в своих пьесах ставил целью "подрыв истории снизу". Это - типичный пример явления, названного "антиинституциональный театр", то есть театр, подгрызающий общественные институты. Согласно выводам исследования, постановщики сознательно "искали трещины в монолите гегемонии и стремились расширить эти трещины - в перспективе вплоть до конца истории". Концом истории издавна было названо желаемое крушение противостоящего Западу "советского блока". Такой театр мы видели и в Москве.
И вот резюме: крушение советского строя мы можем рассматривать как утрату культурной гегемонии над слишком большой частью народа. При этом советское государство лишилось активного согласия со стороны граждан на продолжение его власти. В этих словах применение силы и не могло спасти дела. Да оно было и невозможно, поскольку офицерский корпус (военная интеллигенция) чуть ли не одним из первых освободился от культурной гегемонии советского проекта. Это -общее описание ситуации. Перейдем к конкретным причинам.
Так почему же рухнул брежневский коммунизм? Ведь не было ни репрессий, ни голода, ни жутких несправедливостей. Как говорится, "жизнь улучшалась" - въезжали в новые квартиры, имели телевизоры, ездили отдыхать на юг, мечтали о машине, а то и имели ее. Почему же люди с энтузиазмом поверили Горбачеву и стали ломать свой дом? Почему молодой инженер, бросив свое КБ, со счастливыми глазами продает у метро сигареты - то есть занимается тем, что на его вожделенном Западе является делом неграмотного беспризорника? Почему люди без тени сожаления отказались от системы бесплатного обеспечения жильем - ведь многих ждет бездомность. Это явление в истории уникально. Мы же должны его понять.
Уже первые подходы к проблеме показывают, что анализ будет сложным. Для него не годится методология упрощенного истмата с его понятиями "объективных предпосылок" и "социальных интересов". Мы уже девять лет видим, как массы людей действуют против своих интересов и нередко идут на смерть, ссылаясь на абсурдные причины. Вспомните, как жили армяне в Нагорном Карабахе и какие претензии выдвигали они к бакинскому руководству в 1988 году. У них плохо принимаются телепрограммы из Еревана - а проклятый Баку не дает денег на новый ретранслятор! Явные и скрытые конфликты, приведшие к слому целой цивилизации, какой была Россия-СССР - это очень неравновесная, самоорганизующаяся система. Истмат не имел языка для описания таких систем. Но надо начинать. Знаю, что многое из сказанного покажется странным. Но таковы и процессы. Слой простых причин снят. Мы должны углубляться в область непривычного.
Начнем с очевидного. Главные дефекты любого социального проекта состоят в том, что он не удовлетворяет каким-то фундаментальным потребностям значительных частей общества. Если обездоленных людей много и они сильны, проект под их давлением изменится или, при достижении критического уровня, терпит крах. Давайте разберемся, кто и чем был обездолен в советском проекте. И не будем сразу выставлять оценки: мол, эта потребность разумна и достойна, а та - каприз, а вон та - порок. Сначала надо хладнокровно описать реальность.
Вспомним вторую банальность: человек живет в двух мирах - в мире природы и мире культуры. На этот двойственный характер нашей окружающей среды можнопосмотреть и под другим углом зрения. Человек живет в двух мирах - мире вещей и мире знаков. Вещи, созданные как природой, так и самим человеком - материальный субстрат нашего мира. Мир знаков, обладающий гораздо большим разнообразием, связан с вещами, но сложными, текучими и часто неуловимыми отношениями (например, "не продается вдохновенье, но можно рукопись продать"). Даже такой с детства привычный особый вид знаков, как деньги (возникший как раз чтобы соединять мир вещей и мир знаков), полон тайн. С самого своего возникновения деньги служат предметом споров среди философов, поэтов, королей и нищих. Деньги полны тайн и с древности стали неисчерпаемым источником трюков и манипуляций.
Откуда вырос советский проект и какие потребности он считал фундаментальными? Он вырос прежде всего из мироощущения крестьянской России. Отсюда исходили представления о том, что необходимо человеку, что желательно, а что - лишнее, суета сует. В ходе революции и разрухи этот проект стал суровым и зауженным. Носители "ненужных" потребностей были перебиты, уехали за рубеж или перевоспитались самой реальностью. На какое-то время в обществе возникло "единство в потребностях".
По мере того как жизнь входила в мирную колею и становилась все более и более городской, узкий набор "признанных" потребностей стал ограничивать, а потом и угнетать все более и более разнообразные части общества. Для них Запад стал идеальной, сказочной землей, где именно их ущемленные потребности уважаются и даже ценятся. О тех потребностях, которые хорошо удовлетворял советский строй, в этот момент никто не думал. Когда ногу жмет ботинок, не думают о том, как хорошо греет пальто.
Чем же отличается крестьянская жизнь от "городской"? Тем, что она религиозна. А значит, земные потребности просты и естественны, зато они дополнены интенсивным "потреблением" духовных образов. Речь идет не столько о церкви, сколько о космическом чувстве, способности видеть высший смысл во всех проявлениях Природы и человеческих отношений. Пахота, сев, уборка урожая, строительство дома и принятие пищи, рождение и смерть - все имеет у крестьянина литургическое значение. Его жизнь полна этим смыслом. Его потребности велики, но они удовлетворяются внешне малыми средствами.
Жизнь в большом городе лишает человека множества естественных средств удовлетворения его потребностей. И в то же время создает постоянный стресс из-за того, что городская организация пространства и времени противоречит его природным ритмам. Думаю, стратегической ошибкой была принятая в период индустриализации ориентация на промышленное развитие в крупных городах (мегаполисах). Опора советского строя -село и малые города, их и надо было укреплять и развивать. Видимо, на это не хватало средств, да и расщеплено было сознание наших марксистов, увлеченных идеей прогресса.
Итак, реальностью жизни большинства граждан в СССР стал стресс, порожденный городской средой обитания. Этот стресс давит, компенсировать его - жизненная потребность человека.
Вот пример. Транспортный стресс вызывает выделение нервных гормонов, порождающих особый, не связанный с голодом аппетит. Приехав с работы, человек хочет чего-нибудь пожевать. Не нормально поесть, чтобы утолить голод, а именно пожевать чего-нибудь аппетитного (так называемый "синдром кафетерия"). Кажется, мелочь, а на деле - потребность, ее удовлетворение должно быть предусмотрено жизнеустройством. Если же это считается капризом, возникает масса реально обездоленных. Мать, которая говорит сыну, целый час пробывшему в городском транспорте: "Не жуй бутерброд, сядь и съешь тарелку щей", - просто не знает, что ему нужен именно бутерброд, красивый и без питательной ценности. Таких "бутербродов" (в широком смысле слова) советский строй не производил, он предлагал тарелку хороших щей.
И подобных явлений, неведомых крестьянину (и непонятных нашим старшим поколениям), в городе множество. Вновь подчеркнем, что кроме природных, биологических потребностей, для удовлетворения которых существуют вещи, человек нуждается в потреблении образов. Эти потребности тем не менее фундаментальны.
Сложность проблемы возрастает, если вспомнить, что мир вещей и мир знаков перекрываются, разделить их трудно. Многие вещи, вроде бы предназначенные для какой-то "полезной" цели, на самом деле дороги нам как образы, знаки, отражающие человеческие отношения. Старая чашка, модное платье, мотоцикл - все это образы, не сводимые к материальным функциям, но они воплощены в вещах. В жизни крестьян потребность в образах в огромной степени удовлетворяется как бы сама собой - связьюс природой и людьми, типом труда. В городе эта потребность покрывается производством огромного количества вещей-знаков, "ненужных" вещей.
В моей жизни я видел три средства добывания огня. В годы войны и в деревне, и в городе (особенно у пришедших с фронта) в ходу было огниво, его называли "катюшей". У всех почти одинаковое: кресало, кремень и трут. Но каждое высекание огня было событием, пробуждавшим космическое чувство. Чаще всего оно проводилось на людях и сопровождалось шуткой, анекдотом, сентенцией, поэтической строфой. Каждое такое событие оживляло и дополняло мир образов. Когда установилась "нормальная" жизнь, в ход пошли спички - стандартные и утилитарные, хотя и несущие тайну огня. Теперь - зажигалки. Часть их тоже утилитарна, но рядом возникло множество зажигалок-знаков. Красивые вещицы, сделанные с изощренной фантазией, они много дают человеку, крутящему их в руках, ощущающему их вес, фактуру, звук пьезокристалла.
В советское время престарелые идеологи клеймили вдруг вспыхнувший в нашем скромном человеке "вещизм". Стоявшую за ним потребность подавляли средствами государства - и она в конце концов вырвалась из-под гнета уже в уродливой форме. Наша оппозиция сегодня пошла тем же путем: Россию, мол, отличает высокая духовность, а Запад бездуховен. Это неверно, а на практике - тупик. Речь просто идет о том, что духовность может быть разной по сути и выражаться совершенно разными образами и знаками. Мы считаем, например, что любовь к деньгам - бездуховность. А для протестантов-пуритан деньги были знаком избранности, добывание их было бескорыстным и аскетическим служением Богу. Речь шла о духовности высокого накала. Обзывать их просто корыстолюбцами - значит не понять сути Запада, а значит, не суметь ему противостоять в его походе против нашего, иного типа духовности. И не суметь ему объяснить самоубийственности этого похода. У неолибералов в ходу формула: "конец истории". Считается, что речь идет о ликвидации советского блока, но важнее другой смысл - "полная победа города над деревней или Запада над Востоком".
Это формула Лео Страусса, главного политического философа неолиберализма. Насколько абсолютен ее пессимизм, говорит его пояснение: "Завершение истории есть начало заката Европы, Запада, и вследствие этого, поскольку все остальные культуры были поглощены Западом, начало заката человечества. У человечества нет будущего".
Эта проблема встала во весь рост при сломе традиционного, проникнутого религиозным чувством общества Средневековой Европы и возникновении нового, буржуазного общества. Главный удар нанесла протестантская Реформация (по выражению Энгельса, "случившееся с немцами национальное несчастье").
Протестантизм, дав этическую основу для капитализма, одновременно разрушил священные образы. Карл Густав Юнг пишет: "Бессознательные формы всегда получали выражение в защитных и целительных образах и тем самым выносились в лежащее за пределами души космическое пространство. Предпринятый Реформацией штурм образов буквально пробил брешь в защитной стене священных символов... История развития протестантизма является хроникой штурма образов. Одна стена падала за другой. Да и разрушать было не слишком трудно после того, как был подорван авторитет церкви. Большие и малые, всеобщие и единичные, образы разбивались один за другим, пока наконец не пришла царствующая ныне ужасающая символическая нищета. Протестантское человечество вытолкнуто за пределы охранительных стен и оказалось в положении, которое ужаснуло бы любого естественно живущего человека, но просвещенное сознание не желает ничего об этом знать, и в результате повсюду ищет то, что утратило в Европе".
В действительности буржуазное общество не только не утратило символы, но и создало целый мир новых образов. И потому устояло. Огромную силу и устойчивость буржуазному обществу придало как раз то, что оно нашло универсальную (для его людей!) знаковую систему - деньги. Деньги стали таким знаком, который был способен заменить любой образ, представить любой тип отношений. Все - покупается! За деньги можно получить любую вещь-знак, удовлетворить любую потребность. В целом, общество стало безрелигиозным, но наполнилось огромным числом фетишей (вещей-образов). Отношения людей приобрели форму отношений вещей и были ими замаскированы.
Опираясь на теорию Грамши, культурологи сегодня очень высоко оценивают роль вещи ("ширпотреба") в установлении и поддержании буржуазии в западном обществе. Вещи (материальная культура) создают окружающую среду, в которой живет средний человек. Они несут "сообщения", оказывающие мощное воздействие на обыденное сознание. Если же вещи проектируются с учетом этой их функции как "знаков"("информационных систем из символов"), то в силу огромных масштабов и разнообразия их потока они могут стать решающей силой в формировании обыденного сознания.
В свое время, доводя эту мысль до крайности, Рокфеллер сказал, что американцам, чтобы завоевать сознание африканской интеллигенции, надо наладить производство всего двух красивых и недорогих вещей: полуботинок и авторучек. Их человек видит и трогает непрерывно, от зари до зари. Рокфеллер предлагал не пожалеть средств для разработки самой лучшей авторучки с роскошным дизайном.
Именно дизайн ширпотреба стал в США главным механизмом внедрения в сознание культурных ценностей (создания и сохранения "культурного ядра"). Специалисты особо отмечают способность этого механизма эффективно проводить "стандартизацию и сегментацию" общества. Особое место среди вещей-символов занимает в США, а теперь и в Европе, автомобиль.
Автомобиль вроде бы был ответом на естественную потребность человека перемещаться в пространстве, но в действительности он гипертрофировал эту потребность, создав совершенно новую вещь-символ. Людей заставили желать автомобиль, и он стал играть важную роль в культурной гегемонии буржуазного общества - и подрыве культурной гегемонии в советском обществе. Огромные массы советских людей, не имевшие "хорошего" автомобиля, почувствовали себя обездоленными (как сказал Маркс, "животное хочет того, в чем нуждается, человек нуждается в том, чего хочет"). Массовая автомобилизация не имела никакого экономического или социального оправдания. В Европе реальные затраты на перемещение человека на 1 км в автомобиле почти втрое выше, чем в автобусе, и вдвое выше, чем на пригородном поезде. Соответственно выше и энергетические затраты. Но ездить на автомобиле примерно втрое дешевле, чем на автобусе, - благодаря огромным государственным субсидиям.
Почему же государство производит такое массированное финансирование автомобилизации за счет тех, кто не имеет автомобилей? Потому, что автомобиль - залог сохранения гегемонии, важный вклад в стабилизацию буржуазного общества.
Поскольку речь при стабилизации общества шла прежде всего об образах, стало возможным наращивать, их потребление с относительно малым увеличением материальной основы-пойти по пути создания "виртуальной (несуществующей) реальности". Важнейшей частью жизни стали витрины - вид вещей, которые потреблялись уже только как образы, без покупки. На Западе подавляющее большинство посетителей крупных универмагов просто ходит, разглядывая витрины, не собираясь ничего покупать. Кстати, пока Запад к этому не пришел, целых полтораста лет начальной индустриализации рабочие массы создавали себе "виртуальную реальность" сами - беспробудно пили.
Следующим шагом стала современная реклама: образ создавался прямо в пространстве, в эфире. Суть рекламы - вовсе не в информации о реальных товарах, которые человек должен купить. Главное - создание изобилия образов, они и есть "бутерброды". Только кажется, что это - отражение изобилия вещей и возможностей. Реклама - иллюзия, часть той вымышленной ("виртуальной") реальности, в которой живет человек Запада.
Роль рекламы в поддержании гегемонии прекрасно осознается идеологами. Видный американский политолог Дж. Майерс говорил: "Не вызывает сомнения, что реклама, учитывая силу ее внушения, наглядность и ее возможности создавать символические ценности, играет большую роль в идеологическом конфликте капитализма и социализма".А специалист по психологической войне П. Лайнбарджер выразился определеннее: "Реклама воздвигла психологическую Великую стену, которая мешает проникновению в Соединенные Штаты иностранной или какой-нибудь другой сомнительной пропаганды и делает эту страну почти неуязвимой в случае внезапного идеологического нападения из-за океана".
Понятно, что погружение огромной цивилизации в "виртуальную реальность", создаваемую по формулам специалистов с Мэдисон-авеню, где сосредоточены главные исследовательские центры в области рекламы, таит в себе опасность страшных деформаций культуры. Теоретически можно даже показать, что в длительной перспективе столь концентрированный контроль над миром образов, лишающий его принципиального разнообразия, неминуемо будет приводить к катастрофам в культуре Запада. Историк А. Тойнби на склоне лет с горечью заметил: "Я полагаю, что судьба нашей западной цивилизации зависит от исхода нашей борьбы со всем, что поддерживает Мэдисон-авеню". Но у нас речь не об этом, а о том, что Запад обильно кормит своих подданных плохой, но вкусной и привлекательной "пищей" образов.
Мы уже говорили в предыдущей статье (Наступление Голема. "НС", 1996, № 8), что главным средством господства является язык - та система знаков, которая формирует логосферу. Наравне с логосферой в культуре можно выделить особый мир графических и живописных форм, воспринимаемых с помощью зрения - эйдосферу (от греческого слова эйдос - вид, образ). Породив "общество спектакля", XX век показал немыслимые ранее возможности зрительных образов как средства власти.
Как правило, они употребляются в совокупности с текстом и числами, что дает многократный кооперативный эффект. Он связан с тем, что соединяются два разных типа восприятия, которые входят в резонанс и взаимно "раскачивают" друг друга - восприятие семантическое и эстетическое. Самые эффективные средства информации всегда используют контрапункт (гармоничное многоголосие) смысла и эстетики. Они одновременно захватывают мысль и художественное чувство ("семантика убеждает, эстетика обольщает").
На этом основана сила воздействия театра (текст, звук голосов, свет, пластика движений). Воздействуя через разные каналы восприятия, сообщение, "упакованное" в разные типы знаков, способно длительное время поддерживать интерес и внимание человека. Поэтому эффективность его проникновения в сознание и подсознание несравненно выше, чем у "одноцветного" сообщения.
Исключительно эффективно применяли зрительные образы при установлении своей гегемонии фашисты в Германии. Сподвижник Гитлера А. Шпеер вспоминает, как он использовал зрительные образы, оформляя съезд нацистской партии в 1934 году:
"Перед оргкомитетом съезда я развил свою идею. За высокими валами, ограничивающими поле, предполагалось выставить тысячи знамен всех местных организаций Германии, чтобы по команде они десятью колоннами хлынули по десяти проходам между шпалерами из низовых секретарей; при этом и знамена, и сверкающих орлов на древках полагалось так подсветить сильными прожекторами, что уже благодаря этому достигалось весьма сильное воздействие. Но и этого, на мой взгляд, было недостаточно: как-то случайно мне довелось видеть наши новые зенитные прожектора, луч которых поднимался на высоту в несколько километров, и я выпросил у Гитлера 130 таких прожекторов.
Эффект превзошел полет моей фантазии. 130 резко очерченных световых столбов на расстоянии лишь двенадцати метров один от другого вокруг всего поля были видны на высоте от шести до восьми километров и сливались там, наверху, в сияющий небосвод, отчего возникало впечатление гигантского зала, в котором отдельные лучи выглядели словно огромные колонны вдоль бесконечно высоких наружных стен. Порой через этот световой венок проплывало облако, придавая и без того фантастическому зрелищу элемент сюрреалистически отображенного миража".
Гениальным изобретением для передачи сообщений людям, не привыкшим читать, были комиксы - короткие упрощенные тексты, каждый фрагмент которых снабжен иллюстрацией.
Сначала это были юмористические тексты с рисунками, потом столь удачная форма распространилась на другие типы сообщений, вплоть до сугубо педагогических - а название сохранилось.
Став важной частью массовой культуры США, комиксы в то же время были, вплоть до появления телевидения, мощным инструментом гегемонии. Можно сказать, что вся история современной американской идеологии неразрывно переплетена с историей комиксов. Изучавший феномен комиксов культуролог Умберто Эко писал, что комиксы "породили уникальное явление - массовую культуру, в которой пролетариат воспринимает культурные модели буржуазии в полной уверенности, что это его независимое самовыражение".
Насколько необходимым "духовным хлебом" стали для американцев комиксы, говорит такой случай. Незадолго перед второй мировой войной забастовка типографских рабочих вызвала перебои в поступлении комиксов в киоски. Возмущение жителей было так велико, что мэр Нью-Йорка в эти несколько дней лично зачитывал комиксы по радио - чтобы успокоить любимый город. Жители одного городка штата Иллинойс устроили референдум и переименовали свой город в Метрополис - вымышленный город, в котором действовал Супермен.
Крупные исследования с применением ряда независимых методов показали, что в середине 60-х годов в США ежедневно читали комиксы в газетах от 80 до 100 миллионов человек. 58 процентов мужчин и 57 процентов женщин читали в газете практически только комиксы. Даже во время второй мировой войны средний читатель газеты сначала прочитывал комикс, а во вторую очередь - военную сводку. Наибольший интерес к комиксам проявляют люди в возрасте 30-39 лет. А все дети школьного возраста (99%) читают комиксы регулярно. Обсуждение прочитанных комиксов - главная тема бесед у школьников, что делает этот жанр культуры важнейшим механизмом социализации детей.
Вымышленные персонажи и даже прототипы искусственно созданной "человекообразной расы", такие как Супермен или Бэтмен, стали неотъемлемой и необходимой частью духовного мира американца. Когда автор известной серии "Лилль Абнер" Аль Капп ввел новый персонаж, Лену-гиену, "самую некрасивую женщину в мире", он попросил читателей прислать свои предложения с описанием черт ее лица. Он получил от читателей более миллиона писем с рисунками. В конце 70-х годов комиксы "Лилль Абнер" печатались в США в более чем тысяче газет и имели 80 миллионов читателей ежедневно. Джон Стейнбек выдвигал Аль Каппа на Нобелевскую премию по литературе. Столь необычно эффективный "захват" массовой аудитории комиксы смогли обеспечить именно благодаря совмещению текста со зрительными образами. Получив такую власть над читателем, комиксы стали выполнять множество задач в сохранении и "обновлении" гегемонии. Так, они стали главной "лабораторией", создающей новояз. Авторы комиксов вместе со специалистами по психоанализу и лингвистике разрабатывают и внедряют в сознание неологизмы - новые слова, которые моментально входят в обыденное сознание, язык культуры, а затем и официальный язык.
Мы в России, стране с традиционной культурой чтения, с трудом можем представить себе ту роль, которую сыграли комиксы в формировании и сохранении массового сознания американской нации. Они создали ощущение устойчивости общества. Комиксы "вели" среднюю американскую семью из поколения в поколение, задавая стабильную "систему координат" и культурных норм. В одной из книг по истории комиксов, вышедшей в 1977 году, приведены данные об известных сериях, которые к тому моменту издавались без перерыва в течение 80 лет! Знакомой уже и нам серии "Супермен" недавно исполнилось 59 лет непрерывного издания.
Французский исследователь комиксов пишет об их персонажах: "Американец проводит всю свою жизнь в компании одних и тех же героев, может строить свои жизненные планы исходя из их жизни. Эти герои переплетены с его воспоминаниями начиная с раннего детства, они - его самые старые друзья. Проходя вместе с ними через войны, кризисы, смены места работы, разводы, персонажи комиксов оказываются самыми стабильными элементами его существования".
В России устойчивую "систему координат" задавали в основном религия, устная традиция и литература. Такого искусственного и принижающего человека инструмента, как комиксы, у нас не фабриковали. Но в 60-е годы возник вакуум: сфера воздействия религии резко сократилась, устная традиция, живущая деревней, уже слабо влияла на второе поколение городских жителей, а проникновение высокой литературы в массовое мышление оказалось недостаточным. "Потребление" образов, стабилизирующих культурное ядро, стало ниже допустимого уровня.
В перспективе путь, на который встал Запад, ведет к опустошению человека, к утрате им связи с миром и другим человеком, к нарушению хода его естественной эволюции. Запад как "пространство фетишей" породил уже особого человека. На этом пути он зашел в тупик - его индустрия массовой культуры вынуждена производить все более сильнодействующие и все более разрушительные для человека образы. Но для нас здесь важен тот факт, что временно Запад ответил на новые Потребности человека и "погасил" их изобилием суррогатов. Та культура, которая была создана для производства дешевых и легко потребляемых образов, "овладела массами". Буржуазный порядок завоевал культурную гегемонию, которая и придала ему устойчивость.
Мы не можем подробно обсудить все виды знаковых систем, которые участвуют в создании или подрыве гегемонии. Укажем коротко еще лишь две. Значение одной очевидно. Это - акусфера, мир звуковых форм культуры. Значение второй обычно ускользает от внимания. Это - мир запахов.
В программировании поведения звуки (и тишина), воздействующие в основном не на разум, а на чувства, всегда занимали важное место. Слово с его магической силой выросло из нечленораздельных звуков, издаваемых вожаком стаи. Каждый, кто общался с животными, знает, насколько богаты оттенками и как сильно действуют на слушателя вроде бы однообразные звуки - мяуканье кошки, лай собаки, ржанье лошади. Что жe касается слова, то его восприятие в большой степени зависит от того, каким голосом оно произнесено. Те, кто служил в армии, знают, например, что такое "командирский голос". Замечу, что виднейшими основателями фонологии - раздела лингвистики, изучающего взаимосвязь между смысловой (семантической) и звуковой компонентами языка, стали выходцы из России Р. О. Якобсон и Н. С. Трубецкой (последнему принадлежит фундаментальный труд "Основы фонологии").
Мы уже говорили о "семантическом терроре" как средстве господства - убийстве слов, обладающих глубокими множественными смыслами, или подмене смысла слов, создании новоязов и антиязыков. Но важна и фонетика, произношение слова и фразы вслух. "Язык есть цветение уст". Сказавший эту фразу Хайдеггер подчеркивал: "Чтобы раскрылось бытие во всей своей потаенной явленности, слушающий должен свободно отдать себя власти его слышимого образа". Известны исследования психоаналитиков о том, как действует на подсознание голос политика и как это сказалось на восприятии радиодебатов между Кеннеди и Никсоном во время выборов 1960 года. Сегодня мы можем наблюдать "научно обоснованную" обширную программу порчи фонетической основы русского языка на радио и телевидении.
О воздействии музыки на сознание говорить даже не будем. Оно очевидно - стоит вспомнить эффект боевого или траурного марша, песни "Вставай, страна огромная!" или выступления рок-ансамбля перед толпой фанатов. О роли музыки в культурной гегемонии (обычно в совокупности с другими каналами воздействия - словом, пластикой движений и зрительными образами) написано море литературы. С этим вопрос ясен.
Отметим вещь менее явную - запахи. Тот факт, что запахи как особая сфера культуры явно недооцениваются, можно считать странным. Достаточно вспомнить о том, какую роль играют духи как сигналы в самых тонких человеческих отношениях.
Запах как знаковая система оказывает на поведение очень мощное воздействие.
В последнее время понимание запахов как знаков выходит на новый уровень благодаря изучению поведения животных. У "социальных" насекомых запахи вообще служат главным средством обмена информацией. Насекомые выделяют феромоны - химические соединения с очень тонкой избирательной активностью. Их запах различают другие особи того же вида, которые, получив сигнал в виде запаха, соответственным образом реагируют на него. Феромоны передают необходимую информацию при спаривании, начале роения, передают сигналы тревоги, приказы пойти в атаку и т. д. В мире насекомых человек уже активно пользуется запахами для воздействия на поведение. Множество лабораторий, не считаясь с усилиями и затратами, выделяет, изучает и синтезирует феромоны, чтобы обманывать насекомых, подавая им ложные сигналы.
Даже слова о запахе действуют на воображение, и под влиянием этих слов человек как бы ощущает тот или иной запах. Потому метафора запаха используется очень широко. Такими метафорами полон язык политики, вплоть до ее низкого жаргона. Вспомните: "запахло жареным". Одна из сильнейших метафор - "запах крови". Запуская ее в массовое сознание, политики нередко действительно устраивают небольшой кровавый спектакль, жертвуя некоторым числом жизней, чтобы вызвать психологический шок у граждан.
На практике Запад в полной мере использовал запахи в укреплении культурного ядра общества и предложил людям из всех социальных групп и всех субкультур богатейший "рацион" запахов. Были развиты мощные отрасли промышленности - парфюмерия и косметика, табачные изделия, напитки и т.д., - в которых запах играл ключевую роль. Дизайнеры буквально проектируют запахи ресторанов, отелей, аэропортов, целых кварталов. Тот, кто приезжал на Запад из СССР, первым делом замечал контраст именно в мире запахов.
Как же ответил на потребности нового, городского общества советский проект? На мой взгляд, самым неправильным образом. Большая часть потребности в образах была объявлена ненужной, а то и порочной. Поражает, например, равнодушие, а то и активная неприязнь к самым скромным потребностям советских женщин в парфюмерии и других столь важных для их душевного комфорта вещах-знаках.
Эта неприязнь четко проявилась в 50-е годы, в кампании борьбы со "стилягами". Они возникли в самом зажиточном слое, что позволило объявить их просто исчадием номенклатурной касты. А речь шла о симптоме грядущего массового социального явления. Никак не ответив на жизненные, хотя и неосознанные, потребности целых поколений молодежи, родившейся и воспитанной в условиях крупного города, советский строй буквально создавал своего могильщика - массы обездоленных.
Важной отдушиной явился спорт, но этого было недостаточно. Что-то нащупывали интуитивно. Например, стали делать первые сериалы. Уже огромный успех "Семнадцати мгновений весны" должен был насторожить - он показал, что масса людей нуждается в длинной, устойчивой череде легко воспринимаемых образов.
В ходе реформы в России был проведен огромный эксперимент - замена вещи знаком. При этом речь шла о вещах первой жизненной необходимости - продуктах питания. Более половины населения, по сути, прямо требовали, чтобы вещь (продукты на обеденном столе) была заменена на ее образ (продукты на витрине). В 1989 году 74 процента опрошенных интеллигентов сказали, что их убедят в успехе перестройки "прилавки, полные продуктов" (так же ответили 52 процента опрошенных в среднем). В том ответе выражена именно потребность в образе, в витрине.
Когда Евтушенко утверждал, что от вида западного гастронома кто-то упал в обморок, он имел в виду не нормальную советскую семью, а кого-то из своих знакомых. А скорее всего приврал. Но в этой его гиперболе есть большой смысл. Люди, способные упасть в обморок у витрины, в СССР были, и их было немало.
Это ответили люди, которые в целом благополучно питались, на столе у них было и мясо, и масло. Но для них оказался важен не только продукт потребления, а образ этого продукта - фетиш, пусть даже недоступный. Ведь каждому ясно, что наличие продуктов на прилавке вовсе не означает их наличия на обеденном столе. Люди на это соглашались - пусть человек реально не сможет купить продукты, важно, чтобы он мог их видеть "в свободной продаже". И сегодня многие из них, уже реально недоедая, не хотят возвращаться в прошлое с его голодом на образы.
Предпосылки для этой узости советского проекта кроются и в крестьянском мышлении партии большевиков, и в тяжелых четырех десятилетиях, когда человека питали духовные, почти религиозные образы - долга, Родины. Когда я пришел в университет, так даже некоторые преподаватели еще ходили в перешитых гимнастерках и сатиновых шароварах. У них не было потребности в джинсах, но через пять-то лет она возникла. Выход из этого положения провели плохо. Не была определена сама проблема, ее критическое состояние. Потом заговорили о "проблеме досуга", но это не совсем то, да и дальше разговоров дело не пошло.
Но предпосылки предпосылками, а прямой причиной я считаю воздействие материализма, из которого все мысли Маркса о товарном фетишизме были, по сути, выкинуты. Остались только грубые выводы - об эксплуатации. Хотя, надо признать, Маркс не вполне разработал тему, понять его сложно. Но он хоть видел проблему, предупреждал о ней. Наша беда была не в том даже, что проблему плохо решали - ее, по сути, не осознали, а страдающих людей считали симулянтами и подвергали презрению. Так возникла и двойная мораль (сама-то номенклатура образы потребляла), и озлобление.
Дело дошло до того, что все те, кто пытался наскрести для своего потребления какой-то духовной пищи, отличающейся от официально одобренного рациона, рассматривались как диссиденты. И проблема в том, что официально одобренный рацион (и литература, и кино, и танцы) был вполне добротен, но не покрывал реальный спектр потребностей - и потому стал для многих действительно противен. Так был создан, а потом преувеличен в массовом сознании конфликт, В ходе перестройки он был осознанно превращен в разлом и стал важным тараном, разрушившим гегемонию советского строя.
Совершенно иначе отреагировал Запад на сходный конфликт - возникновение контркультурных течений (например, хиппи), приведшее к взрыву в 1968 году. Бросив большие интеллектуальные силы, там сумели интегрировать контркультуру в культурное ядро. В результате гегемония буржуазного государства не только не была поколеблена, но даже значительно усилилась.
Наиболее красноречивыми и хорошо изученными программами были серии фильмов о Рэмбо и Джеймсе Бонде. В обоих случаях герой, обладающий рядом признаков диссидента, выступал как защитник главных ценностей американского образа жизни.
Когда продюсер Г. Залцман привел С. Коннери, которого подобрал на главную роль, к автору повестей о Джеймсе Бонде Яну Флемингу, тот чуть не упал в обморок. Коннери, занимавшийся до этого физическим трудом, имел вид непривлекательного, малообразованного человека. На одной руке у него была татуировка "Да здравствует Шотландия!", на другой - "За папу и маму". Залцман убедил ввести в кино такого "пролетаризированного" героя - и не ошибся.
В серии фильмов о Рэмбо авторы поставили контркультуру, которая в реальности была резко враждебна консерватизму, на службу консервативной политике. Рэмбо - нонконформист, с длинной гривой волос, противопоставленный бюрократическому государству. Все привлекательные для диссидентских течений атрибуты несли под собой крайне правую идеологию, и эффект был достигнут. Подобных фильмов Запад произвел тысячи - и наводнил ими весь мир, а теперь уже и Россию.
В целом, проблема непроста. Нельзя скатываться до производства таких образов, что превращают человека в дебила, эксплуатировать секс, насилие, дешевый политический театр, как это делает Запад. Об этом предупреждал еще Достоевский. Но нельзя и экономить на "снабжении" людей образами. Ясно, что никакая страна не может создать изобилие и достаточное разнообразие образов. Но, понимая проблему, можно обеспечить их импорт так, чтобы он не разрушал нашу цивилизацию - мировой запас огромен.
В будущем, если мы выживем, задача резко облегчается тем, что старый советский проект - мобилизационный социализм - сломан. Не придется решать сложную проблему мягкого выхода из него - нас вырвали с кровью. Значит, придется не ломать, а воссоздавать советский строй в новом виде - зная уже о потребности людей не только в белках и углеводах, но и в витаминах.
Начиная с 60-х годов, социализм в СССР начал утрачивать образ будущего и терять поддержку. Уже Хрущев стал перенимать критерии идеального жизнеустройства у Запада ("догнать и перегнать по потреблению..."), и среднего человека повлекло к выводу, что к этому идеалу путь Запада более надежен. Значит, надо на этот путь "вернуться". Проект Гайдара и Чубайса лег на подготовленную почву. Он ясен и осязаем, он имеет наглядную витрину. Людям предлагается конкурировать за жизненные призы. Все знают, что призы достанутся немногим, остальные потерпят крах. Но авось повезет - это так соблазнительно. Ведь каждый склонен преувеличивать свои личные возможности, особенно молодежь.
По сути, человек выбирает одну или другую стратегию; жить так, чтобы свести к минимуму риск (ущерб, страдания и т.п.),- или так, чтобы добиваться максимума благ. В разных возрастных группах, в разных исторических ситуациях, при разных уровнях благосостояния люди склоняются или к тому, или к иному выбору. В целом, в СССР было явно затянуто существование порядка, при котором все жизнеустройство было построено в соответствии со стратегией минимизации риска. Гайдар и Чубайс соблазнили людей переходом к другому типу жизни, но это было обманом. Однако речь не о жуликах в политике, а о потребностях живого человека.
Я думаю, важная причина нашего поражения состоит в том, что в СССР все хуже удовлетворялась одна из основных потребностей человека - потребность в неопределенности, в приключении. Как биологический вид, человек возник и развился в поиске и охоте. Даже крыса уходит от полной кормушки и лезет в неизвестный и опасный лабиринт. Это стремление заложено в нас биологически, как инстинкт, и было важным фактором эволюции человека. Поэтому любой социальный порядок, не позволяющий ответить на зов этого инстинкта, будет рано или поздно отвергнут.
У старших поколений с удовлетворением этой потребности не было проблем - и смертельного риска, и приключений судьба им предоставила сверх меры. А что оставалось, начиная с 60-х годов, всей массе молодежи, которая на своей шкуре не испытала ни войны, ни разрухи? БАМ, водка и преступность? Этого было мало. Риск и борьба реально возникали при трениях и столкновениях именно с бюрократией, с государством, что и создавало его образ как врага.
Нас в перестройке увели от этого вопроса, предложив внешне похожую тему свободы как политической категории. Но речь не о ней, эта свобода - та же кормушка у крысы. Ее сколько угодно на Западе - а дети из хороших семей идут в наркоманы или кончают с собой. Кстати, и нехватка в СССР политических свобод - тоже ложная проблема, а значит, ложное обвинение. Были бы эти свободы - а принципиально лучше бы не стало. А если говорить начистоту, то для тех, кто нуждался в свободе, ее в СССР было гораздо больше, чем на Западе. Наш режим устанавливал вроде бы "жесткие" правила игры, но правила внешние. А в душу совершенно не лез, у него для этого и средств технических не было.
На Западе же человек бредет как в духовных кандалах. Будь ты хоть консерватор, хоть левый террорист (эти "несущественные" различия допускаются), твои мозги промыты до основания. Это прекрасно знают те, кому приходилось преподавать в советском и в западном университете. Я однажды в студенческом клубе рассказал то, что подслушал в Москве в очереди около винного магазина - шесть совершенно разных концептуальных объяснений вроде бы простого явления: ежегодного рытья канавы на одном и том же месте около магазина. Западные демократы не могли поверить, что где-то в мире существует такая раскованность мысли и столь развитые общественные дебаты. И это не шутка, ибо всем явлениям на Западе дается одно, разработанное на каких-то "фабриках мысли" толкование - а затем правые и левые начинают ругаться. Они расходятся по вопросу "кто виноват", но не подвергают сомнению саму модель объяснения.
А стабилен режим Запада потому, что все его жизнеустройство основано на постулате "война всех против всех"- как конкуренция. Всех людей столкнули между собой, как на ринге, и государство, как полицейский, лишь следит за соблюдением правил войны. Треть населения ввергнута в бедность и в буквальном смысле борется за существование - никаких иных приключений ей уже не надо.
Посмотрите, как отреагировала правящая элита на студенческие волнения 1968 года. Было очевидно, что те события поставили под угрозу гегемонию буржуазной идеологии. Духовные запросы молодежи переросли возможности западной "индустрии образов" Перед элитой, грубо говоря, было два пути: или пойти навстречу возросшим запросам, сделать общество более открытым и справедливым - или снизить, "придушить" запросы, создав социальные трудности. То есть сдвинуться "вправо" И было решено "придушить" запросы.
С начала 70-х годов в США удалось внедрить в сознание масс принцип: "не ожидать слишком многого от жизни и удовлетворяться тем, что есть". Чтобы снизить притязания и бунтарский дух, попросту затруднили людям жизнь (новый экономический курс получил название "рейганомика"). Один из студенческих лидеров США сказал в 1977 году: "В 60-е годы было просто быть идеалистичным и выступать за социальные перемены и все такое. Я думаю, что сегодняшние студенты до смерти напуганы своим будущим". Показательны ответы на вопрос о главной цели при поступлении в колледж в США (в % студентов, назвавших данную причину в числе главных).
|
1970 г. |
1984 г. |
|
|
Достижение финансового благополучия |
39 |
71 |
|
Следование "философии содержательной жизни", самореализация личности |
76 |
45 |
В начале 80-х годов уже 53 процента американцев говорили, что нужно жить сегодняшним днем, "поскольку будущее слишком неопределенно". В одном из опросов на заводах Форда рабочий-автомобилестроитель сформулировал свою позицию так: "Я просто приспособился к этому. Я думаю, что можно приспособиться ко всему. Все зависит от обстоятельств. Я женат и должен платить за дом по закладной. Я просто закрываю глаза и терплю. Я думаю о детях и о следующей премии, которую должен получить. Так и все остальные... Что можно поделать?"
А тем, кому трудности жизнеобеспечения не создают достаточно проблем, предложен рискованный лабиринт предпринимательства. Причем он доступен широко и поглощает страсть всех, кто в него входит, а вовсе не только крупных дельцов. Старушка, имеющая десяток акций, потеет от возбуждения, когда узнает по телевизору о панике на бирже. Живущий в каморке и сдающий свою квартиру "домовладелец" волнуется, что жилец съедет, не заплатив за телефон. Разбитые в уличной толчее очки потрясают бюджет среднего человека.
А если ты сын слишком уж богатых родителей и все обычные проблемы решены - садишься после ночного клуба в свой мощный "форд" и проезжаешь при полностью выжатом акселераторе 1 км по левой стороне автострады. Тоже возникают трудности, особенно для неловких встречных водителей и их семей (профсоюзы на Западе хоронить не помогают). И при всем при этом Запад создал целую индустрию таких развлечений, в которых человек сопереживает приключение. Одно из таких захватывающих шоу - политика и непрерывные скандалы. Другое - виды спорта, возрождающие гладиаторство, от женских драк на ринге до автогонок с обязательными катастрофами. И побезобиднее - множество телеконкурсов с умопомрачительными выигрышами. Миллионы людей переживают: угадает парень букву или нет? Ведь выигрыш 200 тыс. долларов!
На фоне этих драм и постоянных побед и поражений жизнь советского человека с его гарантированным благосостоянием (даже если бы оно было велико!) превращалась в бесцельное существование. Тошно жить, если очки стоят три рубля. Чтобы не было скучно, тебя уже нужно как минимум пырнуть ножом. Но в этой игре у нормального человека не бывает побед, одни поражения - и такая игра не привлекает, а потому и проблемы не решает. Среднему человеку жить при развитом советском социализме стало скучно. И никакого выхода из этой скуки наш проект не предлагал. Более того, он прямо утверждал, что дальше будет еще скучнее. И тут речь идет не об ошибке Суслова или даже Ленина.
Тот социализм, что строили большевики, был эффективен как проект людей, испытавших беду. Это могла быть беда обездоленных и оскорбленных социальных слоев, беда нации, ощущающей угрозу колонизации, беда разрушенной войной страны. Но проект не отвечал запросам общества благополучного - общества, уже пережившего и забывшего беду.
Здесь - вечная проблема человеческого существования, и ответ найти на нее непросто. Но если ответ не найдем - регулярно будем создавать себе развлечения вроде перестройки, затем катастрофы, затем борьбы, а потом общенародного энтузиазма в "восстановлении и развитии народного хозяйства".
Чтобы разобраться в этой проблеме, полезно посмотреть, кто особенно огорчается и особенно радуется краху советского строя (речь идет, разумеется, о группах, а не отдельных личностях). Огорчаются прежде всего те, кто в СССР ушел от скуки надежной жизни в какого-то рода творчество - но творчество, не нарушающее стабильности нашего традиционного общества и его режима.
Таких доступных видов творчества и связанных с ним переживаний и приключений - множество. И теоретически доступ к ним имело подавляющее большинство граждан. Но только теоретически. Важнейшее творческое дело - воспитание своих детей. Вроде бы оно всем доступно, но это не так. Любое творчество - труд, и многие родители от него отказываются, сводя все к питанию. А те, кто вложил большой труд в воспитание детей, особенно страдают сегодня. Им не было скучно, а для их творчества были предоставлены социальные условия. Для него не были необходимы ни многопартийность, ни сорок сортов колбасы в магазине.
Поощрял советский строй и рост личного внутреннего достояния. Вот кружки, курсы, бесплатные университеты, книги и пластинки по рублю - расти и твори (добавлялось: "на пользу обществу", но добавление это безобидное). Помню, в 1953 году пошли мы целой группой приятелей и записались в клуб юных автомобилистов. Учили нас демобилизованные фронтовики, ездили мы на полуторках вплоть до Крыма, варили на кострах картошку и беседовали. А захотел - пошел в конно-спортивную школу. На Западе никто не верит, что такое бывает. Верховая езда бесплатно? Ты победи своих приятелей в конкурентной борьбе - и будешь ездить верхом в загородном клубе.
Так в чем же ошибка советского жизнеустройства? Оставим для другого раза столкновение - сначала подспудное, а потом явное - с творческой интеллигенцией. Это - совершенно особое явление. Поговорим об основной массе населения - людях с обыденным мышлением. Ошибка советского проекта в том, что он принял как догму убеждение, будто все люди готовы сделать творческое усилие и будут рады просто предоставлению такой возможности. Эта догма неверна дважды. Во-первых, не все мечтают о творчестве, у многих эти мечты подавлены в детстве - родителями, садиком, школой. Во-вторых, значительная часть тех, кто мечтал, испытали неудачу при первой попытке и не смогли преодолеть психологический барьер, чтобы продолжить.
Не дала заседлать себя лошадь, обругал конюх - и подросток плюнул и ушел, не использовал возможность, которая на Западе стоит огромных денег. Тут режим и не виноват, оказание помощи в преодолении таких барьеров - дело тонкое, и общей культуры для этого еще не хватало. А стихийных стимулов (вроде конкуренции) не было. Так и получилось, что основная масса людей не воспользовалась тем, что реально давал советский строй. Не то чтобы ее оттеснили - ее просто "не загнали" теми угрозами, которые на Западе заставляют человека напрягаться
Я не верю, что стимулирование угрозой - единственный механизм, заставляющий делать усилия. Более того, этот механизм неизбежно травмирует душу и обедняет жизнь самого успешного человека. И я ни в коем случае не зову его внедрять или имитировать - это было бы полным крахом. Но надо признать как провал всего советского проекта то, что он оказался неспособным создать иной, не разъединяющий людей механизм их вовлечения в напряженное творчество. А значит, сделал глубоко неудовлетворенными массу людей. Так в получившей достаток семье с низкой культурой молодые люди начинают много есть и спать до обеда - они теряют радость жизни, начинают мрачнеть и озлобляться.
Именно они и составили широкую "социальную базу" для разрушения СССР, поддержали небольшую озлобленную часть общества (которая страдала от своих старых обид, неудач или от недополучения благ). Можно не считать их мотивы уважительными, но ведь речь идет также о страдающей части общества. О ней надо думать хотя бы для того, чтобы она не стала обществу мстить. Ведь действительно, советский строй не дал этой категории людей хотя бы того утешения, которое предусмотрительно дает Запад - потребительства.. Как можно было запирать таких людей в стране, где нет сорока сортов колбасы! Ведь это же социально взрывоопасный материал. Или его специально у нас накапливали, чтобы взорвать СССР?
Другой крупный контингент, который радуется крушению советского строя - молодежь, и по вполне естественным причинам. Для нее скука губительна чуть ли не биологически. Если она длится слишком долго, то даже творчество воспитывать детей становится недоступным - детей нет. Возникает заколдованный круг. Парадоксально, но скоро мы будем наблюдать духовный рост и вспышку творческой активности молодежи, направленную на восстановление социализма, то есть порожденную опять-таки крушением советского строя.
Конечно, советский строй мог бы продлить свое существование, если бы следовал рецептам Великого Инквизитора из легенды Достоевского. Если бы позволил людям в свободное от работы время грешить (под контролем и с регулярной исповедью) и облегчил распевание детских рок-песенок. Если бы резко увеличил производство кондитерских изделий, наладил выпуск баночного пива с надписью "завод им. Бадаева" не на русском, а на английском языке и т. д. И если бы вместо того, чтобы предоставлять бесплатное жилье и врача, затруднил бы жизнь людей, заставил их "быстрее крутиться" - перешел бы к советскому варианту "рейганомики".
Ни Хрущев, ни Брежнев на это не решились. Они искали путь "удовлетворить растущие потребности и отвергли предложения социологов (будущих демократов), которые предлагали "принизить" человека, снизив уровень образования и тем самым сузив притязания молодежи. Наша "геронтократия" большого греха избежала. Но проблема-то осталась. Надо понять, что хотели сказать разбушевавшиеся толпы ) подростков в 1989 году (кажется, в Сыктывкаре), когда кричали: "Шоколада! Шоколада!" ( Ведь желание "немного праздника в будний день" - это тоже естественная потребность человека, особенно молодого. Правом на образование ее заменишь не для всех.
Пока что понимания в стане тех, кто пытается сохранить Россию, нет. Лидеры оппозиции исходят из догмы истмата и считают, что ухудшение материального положения людей подрывает позиции режима Ельцина. А на деле совсем наоборот. Если бы сохранился советский уровень благосостояния, этот режим не просуществовал бы и полгода. Он держится на том, что заставил людей бороться за существование - это полностью занимает их мысли и силы и одновременно дает суррогат духовной пищи.
В то же время режим на украденные у людей деньги создал небывало красочный мир образов - и в виде вещей для части граждан, и в виде витрин и рекламы для остальных, и в виде потока западной масс-культуры для молодежи.
Чем дальше мы идем по этому пути, тем труднее будет с него сойти, тем неотвратимее мы будем двигаться к "закату человечества". На этот путь, похоже, встал и Китай - и это будет огромной всемирной потерей, при всех видимых временных победах.
Сегодня все эти "конечные" вопросы встали с очевидностью, и прятать от них голову в песок мы уже не можем. Страусиная политика не сплотит людей даже для боев тактического значения.
С.Г. Кара-Мурза. Обездоленные в СССР.