Для многих политических наблюдателей было очевидно, что в Мюнхене была решена не только Судетская проблема, которую Гитлер использовал для нагнетания напряженности в Европе и для шантажа Даладье и Чемберлена. Мюнхенская сделка определила новый этап в развитии международных отношений на Европейском континенте, где хрупкий баланс сил был нарушен и возрастала опасность войны.

Фашистская Германия, не прибегая к силе, только путем угроз и запугивания французских и английских лидеров, получила колоссальный выигрыш. Ее политические, экономические и военно-стратегические позиции в Европе усилились.

Сделка в Мюнхене не спасала и не могла спасти мир в Европе. «Эта военная капитуляция под видом дипломатического соглашения западных держав, - писал известный французский историк А. Гроссер, - укрепила Гитлера в убеждении, что он может делать все, что только пожелает».

Сразу же после Мюнхена Германия усилила подготовку к войне, один из ближайших сотрудников Даладье Ж. Даридан в книге «Дорога к поражению 1938-1940» считал, что «мюнхенские соглашения обозначили только паузу в почти геологическом сползании Европы к войне».

Главной жертвой сговора в Мюнхене стала Чехословакия, которая в результате отторжения Судетской области ослабла в экономическом и военном отношении. Мощная линия укреплений на германо-чешской границе оказалась в руках немцев.

Оценивая сложившуюся обстановку, оперативное управление (3-е бюро) генерального штаба французской армии, констатировало, что мюнхенские соглашения практически лишили чехословацкую армию боеспособности. Отныне Чехословакия не имела возможности оказывать сколько-нибудь серьезного сопротивления германской экспансии. Но жертвой мюнхенской сделки оказалась и Франция, военно-стратегические позиции которой оказались ослабленными.

12 октября 1938 г. генерал Гамелен представил премьер-министру доклад с анализом военно-политической обстановки в Европе, сложившейся после мюнхенских соглашений. «Оккупация Судетской области, - указывалось в документе, - усиливает стратегические последствия, вызванные аншлюсом Австрии, и ведет к резкому изменению общей обстановки в Центральной Европе». В сложившейся ситуации Германия, обладающая возросшей военной силой, может, по мнению Гамелена, продолжать осуществление своих экспансионистских целей в Восточной Европе, но может также выдвинуть задачи приобретения колоний за счет французской империи, используя в своих интересах «Ось Берлин-Рим». Гамелен высказал сомнения в искренности заявлений германских лидеров о желании Берлина установить с Францией добрососедские отношения. Он не исключал возможность возникновения франко-германского военного конфликта.

Французский генеральный штаб признавал, что мюнхенские соглашения, приведшие к ослаблению Чехословакии, дают возможность командованию верхмата направить против Франции в случае военного конфликта дополнительно от 30 до 40 дивизий.

Капитуляция в Мюнхене нанесла непоправимый ущерб авторитету Франции как великой державы.

Чехословакия, в которой сложился политический режим, основанный на принципах западной демократии, была дружественной по отношению к Франции страной. «Если бы Лондон и Париж действительно хотели бы бороться во имя моральных принципов против тоталитаризма, ни один режим не заслуживал защиты больше, чем Чехословакия», - подчеркнул в одной из своих работ Р. Жиро.

Правительство Даладье продемонстрировало, что не связывает себя взятыми обязательствами, закрепленными в официальных договорах, и пожертвовало своим союзником во имя политики «умиротворения» агрессора. Такая позиция Франции имела печальные последствия.

После окончания первой мировой войны Франция, намеревалась закрепить свое господствующее положение в Европе, создала систему военно-политических союзов в Центральной и Юго-Восточной Европе, которые, по мнению французских лидеров, должны были обеспечить безопасность Третьей республики.

Соглашение с Гитлером за счет Чехословакии разрушило эту систему договоров и нанесло непоправимый урон французским интересам в Европе. В письме в НКИД от 12 октября 1938 г. советский полпред в Париже Я.З.Суриц писал: «О том, что Франция пережила, свой второй Седан и в Мюнхене ей нанесено было, страшное поражение, сейчас отдает себе отчет любой француз... Франция растеряла сейчас всех своих союзников, подорвала связь с СССР и значительно, даже в глазах Англии, обесценила свой удельный вес и свою роль союзника».

Мюнхен не только ослабил позиции Франции на международной арене, но также подорвал веру в эффективность политики коллективной безопасности, надежды на которую еще теплились в мировом общественном мнении, и породил недоверие к широковещательным декларациям Лондона и Парижа в защиту мира и безопасности европейских народов. Мюнхенская политика, писал П. Ренувен, «привела к попранию норм международных отношений, породила хаос в международных делах. Оставление на произвол судьбы Чехословакии явилось раной, нанесенной престижу западных держав, которую трудно было залечить».

Мюнхен нанес смертельный удар Лиге наций, обрек на бездействие малые и средние страны Европы, подорвал идею коллективной безопасности в Европе, санкционировал экспансионистскую политику нацистской Германии. Мюнхенские соглашения были объективно направлены на политическую изоляцию СССР. В беседе с французским послом в СССР Э. Наджиаром нарком иностранных дел М.М. Литвинов подчеркнул, что с помощью мюнхенского договора СССР «устранили от европейских дел». Изоляция СССР была одной из политических задач нацистской Германии. На Нюрнбергском процессе фашистский генерал В. Кейтель заявил: «Целью Мюнхена было устранение России из Европы».

Безусловно, «устранить» СССР из Европы, лишить его возможности влиять на международные отношения - задача для противников Советского Союза невыполнимая даже после Мюнхена. В беседе с французским послом Э. Наджиаром, которая проходила 8 февраля 1939 г., М.М.Литвинов отметил, что политика изоляции Советского Союза на международной арене бесперспективна. Как сообщил посол в Париж, нарком иностранных дел подчеркнул, что СССР располагает огромной территорией, неисчерпаемыми материальными ресурсами и большим населением и сумеет противостоять политике западных держав, намеривающих изолировать СССР. Военно-политический потенциал СССР как великой державы был объективным фактором, который следовало учитывать в политике Франции, Англии, США, Германии и других государств. Этот факт понимали не только политические лидеры и дипломаты, но и представители более широких общественных кругов. В брошюре, изданной федерацией французской социалистической партии департамента Сена и Уаза после Мюнхена в конце 1938 г. подчеркивалась необходимость перед фашистской угрозой реального союза Франции, Англии, США и России, которую «невозможно стереть с карты мира и которая, чтобы ни говорили, представляет силу на чаше весов».

Мюнхенские соглашения осложнили отношения Советского Союза с европейскими державами. Недоверие, подозрительность и опасения вероломства со стороны правительств стран «капиталистического окружения» всегда существовало в руководящих кругах СССР. После Мюнхена подобные взгляды советских лидеров усилились, что, безусловно, оказывало влияние на выработку внешнеполитического курса правительства Советского Союза. Советское руководство должно было в этих условиях предусмотреть различные варианты международных отношений и разработать адекватные для каждой ситуации внешнеполитические акции.

С одной стороны, существовала вероятность, что политика уступок гитлеровскому рейху будет продолжена. Более того, было возможно расширение политического франко-англо-германского сотрудничества и возникновение опасности прямого сговора европейских империалистических держав против СССР. Но с другой стороны, можно было прогнозировать, что перед растущей опасностью со стороны Германии французское и английское правительства внесут коррективы в свою политику и проявят заинтересованность в установлении контактов с СССР.

Мюнхенская политика Франции - одного из главных партнеров СССР на Европейском континенте, давала основание для беспокойства и недоверия по отношению к правительству Э. Даладье.

Министр иностранных дел Франции Ж.Бонне был сторонником франко-германского сотрудничества и настойчиво проводил эту линию в жизнь. Жорж Бонне не был участником конференции в Мюнхене, и его подписи нет на соглашениях о разделе Чехословакии. Но, по мнению многих историков и публицистов, Бонне являлся одним из творцов политики «умиротворения» агрессора, и с большим основанием считался «человеком Мюнхена». В апреле 1938 г. Ж.Бонне вошел в состав правительства Э.Даладье в качестве министра иностранных дел. Он не был новичком в политике. В 1936 г. занимал в правительстве пост министра торговли. После был назначен на ответственный дипломатический пост - послом Франции в США. По свидетельству современников, французский министр иностранных дел был одним из наиболее бесчестных и коварных политиков Третьей республики. Генерал Гамелен назвал Бонне человеком «без принципов и морали». Ж. Бонне лелеял надежду стать премьер-министром или президентом Франции и расходовал большие суммы из секретных фондов на личную рекламу.

После Мюнхена французский министр иностранных дел стал активно осуществлять курс на установление франко-германской Антанты, надеясь таким образом восстановить пошатнувшийся авторитет Франции в Европе. В этих целях он считал необходимым отказаться от союзных отношений Франции со странами Юго-Восточной Европы и предоставить Германии свободу рук на востоке. Бонне по существу вел двойную игру. На словах он был сторонником внешнеполитического курса правительства, а на деле проводил свою политику, которая, по мнению известного французского историка Р. Ремона, «не всегда совпадала с намерениями председателя совета министров и точки зрения большинства кабинета».

В начале марта 1939 г. в специальном выпуске бюллетеня союза французской интеллигенции было опубликовано письмо представителей науки и культуры Франции на имя президента республики, председателей сената и палаты депутатов и премьер-министра с требованием назначить расследование антинациональной деятельности министра иностранных дел Франции Ж.Бонне. В письме подчеркивалось, что осуществляемая Ж.Бонне политика несет опасные последствия для страны, в том числе: крушение основ безопасности Франции, ослабление союзных отношений с другими державами, особенно в Восточной Европе и на Балканах, потеря Францией международного престижа. Письмо подписали 4 члена Института Франции (академики), 3 лауреата Нобелевской премии, в том числе Поль Ланжевен, Ф. Жолио-Кюри, Жан Перрен, А. Коттон и другие. Безусловно, Жорж Бонне был опытным политиком, умел учитывать сложившуюся политическую конъюктуру и менял свои внешнеполитические ориентиры. Именно поэтому в зависимости от обстоятельств министр иностранных дел Франции преследовал различные, зачастую противоположные, внешнеполитические цели.

В конце 1938 г. французский МИД активно стремился к расширению сотрудничества с Германией. «Франко-германская Антанта, - писал Ж. Бонне после войны в своих мемуарах, - могла явиться первым шагом на пути к созданию Соединенных Штатов Европы. Этот шаг, таким образом, мог обеспечить западному миру равновесие и процветание». Несмотря на некоторые колебания, Э. Даладье был солидарен со своим министром иностранных дел и поддерживал курс на укрепление сотрудничества с Германией. 4 октября Э. Даладье выступил на заседании палаты депутатов. Он оправдывал мюнхенские соглашения необходимостью «спасти мир» в Европе и уверял парламентариев, что эти соглашения коренным образом улучшат отношения с Германией, «которая является нашим соседом, которая была нашим врагом и с которым мы хотим установить прочный мир».

Советский полпред в Париже Я.З.Суриц в телеграмме в НКИД писал: «После речи Даладье не остается уже сомнения, что он твердо решил договориться с Германией и что для достижения этой цели он готов пожертвовать последним остатком коллективной безопасности и договорами о взаимопомощи».

Определенный поворот в сторону Германии во внешнеполитическом курсе Парижа требовал некоторой подготовки, прощупывания позиции Берлина, создания «благоприятной атмосферы». По сообщениям советского полпредства, в политических кругах Парижа стали весьма заметными знаки внимания к представителям Германии. В начале октября посол Франции в Берлине А. Франсуа-Понсе имел беседу с Г. Герингом. Французский дипломат уверял рейхс-министра, что премьер-министр Франции Э.Даладье «очень доверяет фюреру» и хотел бы «найти вместе с Германией новые и долговременные возможности урегулирования». Посол подчеркивал, что франко германское сближение позволит укрепить позиции партии Даладье внутри страны, «избавиться от «Народного фронта» и союза с Москвой».

Активная деятельность французской дипломатии была благожелательно встречена в Берлине. Подготовка встречи министров иностранных дел Франции и Германии проходила успешно. 6 декабря И. Риббентроп прибыл в Париж. В результате переговоров министров была подписана франко-германская декларация. В этом документе подчеркивалось, что стороны разделяют убеждения о благотворности развития политических добрососедских отношений между Францией и Германией и рассматривают эти отношения как один из важных элементов консолидации положения в Европе и обеспечения всеобщего мира. Статья 2-я декларации констатировала отсутствие между двумя державами территориальных споров и провозглашала нерушимость франко-германской границы. Последняя 3-я статья предусматривала взаимные консультации в случае возникновения напряженности в международной обстановке с учетом особых отношений Франции и Германии с третьими странами. Ж.Бонне мог быть доволен: франко-германская декларация могла служить оправданием его курса, направленного на пересмотр внешнеполитической стратегии Франции. В записке, составленной министром перед своим выступлением в комиссии палаты депутатов по иностранным делам 14 декабря, он отметил: «...В течение 20 лет Франция подписала много пактов, некоторые из них иногда накладывали на нее тяжелые обязательства. Я же могу сказать, что только что подписанный пакт накладывает на нас в действительности лишь одно обязательство, с которым согласны все французы - не совершать агрессии против Германии». Бонне подчеркивал в своем выступлении, что франко-германская декларация способствует разрядке отношений между двумя державами, свидетельствует о полном отказе рейха от Эльзаса и Лотарингии, создает новый важный фактор в политике Франции. По его мнению, ни один министр правительства не отказался бы поставить свою подпись под этим документом.

В своем выступлении перед парламентариями Ж. Бонне очень кратко остановился на франко-итальянских отношениях, которые он обсуждал с Риббентропом. Он промолчал, что на переговорах не удалось заручиться поддержкой Германии в нормализации франко-итальянских отношений. По мнению министра колоний в правительстве Даладье Ж. Манделя, Риббентроп «разочаровал даже друзей Бонне», поскольку вместо того, чтобы отмежеваться от антифранцузской позиции Италии, он подчеркнул особые отношения Германии с Италией и прочность «Оси Берлин-Рим». Столь же сдержан был на переговорах Риббентроп в вопросе о гарантиях Чехословакии, которые были предусмотрены мюнхенскими соглашениями. Он заметил, что само понятие «гарантии» порождает большие неудобства, а затем заявил, что рассмотрит вопрос позднее. Практически германский министр вынудил Бонне отказаться от обязательств Франции, взятых ею по отношению к Чехословакии после Мюнхена. Но министр иностранных дел Франции постарался завуалировать неудачи на переговорах с Риббентропом и подчеркивал положительные стороны франко-германской декларации.

В циркулярной телеграмме дипломатическим представителям Франции за границей от 14 декабря Ж. Бонне утверждал, что Риббентроп поддержал точку зрения французского правительства об улучшении отношений между Парижем, Берлином и Римом и высказал мнение, что нет серьезных препятствий для сотрудничества между англо-французским блоком и германо-итальянским союзом. Министр иностранных дел Германии дал понять, сообщал Бонне в своей телеграмме, что целью Германии и Италии остается борьба против большевизма.

Однако Берлин ставил своей задачей не только противодействие большевизму, но и ослабление позиции Франции в Европе, ее изоляцию, в первую очередь от Советской России. Возвратившись в Берлин, Риббентроп с удовлетворением заявил, что подписанная германо-французская декларация окончательно «отколола Францию от СССР и устраняет последние остатки опасности русско-французского сотрудничества».

Для политических деятелей, дипломатов и публицистов было очевидно, что франко-германское сближение, декларируемое официальным Парижем как путь к укреплению мира в Европе, по своей сути является продолжением мюнхенской политики сговора с Гитлером. «29 сентября в Мюнхене, 6 декабря в Париже - две даты, знаменующие торжество гитлеровской политики, два надгробных камня над погребенным принципом коллективной безопасности!» - так квалифицировал политическую сделку Ж.Бонне с И.Риббентропом полпред СССР во Франции Я.З.Суриц.

Советское руководство справедливо считало, что франко-германское сближение создает новый расклад сил в Европе. Во французской прессе усилились нападки на СССР. «Начинается, по-видимому, артиллерийская подготовка возможного дальнейшего соглашения с Германией, - писал в советское полпредство в Париже М.М.Литвинов 31 декабря, - Бонне... заранее решает, что неизбежным элементом такого соглашения будет ликвидация в той или иной форме пакта с СССР, а может быть, и с Польшей».

Однако в возникшей ситуации для НКИД СССР были некоторые неясные моменты. В письме к Я.З.Сурицу 10 декабря нарком иностранных дел писал: «Трудно, однако, допустить, чтобы Гитлер без всякой компенсации согласился и на германо-французскую декларацию, которую, вероятно, клянчил у него Бонне... Приходится поэтому думать, что определенная компенсация со стороны Франции, и весьма солидная, составляет предмет секретной части переговоров или даже секретного соглашения». Через несколько дней Литвинов вновь обратил внимание полпреда на необходимость выяснения тайной сути соглашения Бонне Риббентроп. «Чем больше я думаю о значении франко-германской декларации, тем больше усиливаются мои недоумения относительно той компенсации, которую за это получила Германия, - писал в письме к Я.З.Сурицу нарком. Трудно допустить, что поездка Риббентропа и декларация, которые Гитлером расцениваются на вес золота, являются бесплатным даром или имеют целью лишь укрепить внутреннее положение Даладье-Бонне. Я думаю, что ответ приходится искать в области не каких-либо формальных соглашений, а каких-то секретных заверений и обещаний, полученных Риббентропом от Бонне, который мог их дать даже без ведома правительства или, по крайней мере, всех членов кабинета». Литвинов был опытным дипломатом и правильно усмотрел в переговорах Бонне с Риббентропом те моменты, которые стороны до поры до времени не хотели делать достоянием гласности.

Но секреты никогда не остаются вечными. Кроме того германские правящие круги были заинтересованы в «утечке» информации, которая могла бы дискредитировать позицию Франции. В Берлине настойчиво распространяли сведения, что на переговорах в Париже Франция отказалась от своих интересов в Восточной Европе и обязалась не препятствовать деятельности рейха в этом регионе. В этом, возможно, состояла отгадка благожелательного отношения Берлина к переговорам Риббентропа с Бонне. Опытный дипломат, бывший посол Франции в Москве и Берлине Р.Кулондр в своих воспоминаниях писал: «Если Гитлер идет на отказ рейха от Эльзаса и Лотарингии, то он это делает, безусловно, не за наши красивые глаза и, вероятно, замышляет какие-то проекты на Востоке, тем самым надеясь завоевать наше доброжелательное отношение».

У Ж. Бонне была разработана своя линия внешней политики, которую он настойчиво претворял в жизнь. Министр считал целесообразным отказаться от системы альянсов, которые связывают Францию со странами Центральной и Восточной Европы, укрепить союз с Англией и обеспечить развитие франко-германских отношений. Одной из целей этой политики было ослабление, а при удобном случае, и ликвидация франко-советского договора о взаимопомощи, как реального препятствия для распространения германской экспансии на восток. Р.Жиро отмечал, что Бонне и его сторонники надеялись увидеть германо-советскую дуэль, ибо, по их мнению, «эти две державы неизбежно столкнутся из-за польского или балканского конфликтов».

Идея о неминуемом движении германской экспансии в восточном направлении получила в политических кругах Франции после подписания франко-германской декларации новый импульс. Во французской печати высказывалось мнение, что на переговорах в Париже Бонне согласился предоставить Германии «свободу рук на Востоке». Правда, Ж.Бонне позднее пытался опровергнуть франко-германский сговор о «свободе рук на Востоке». Но министр иностранных дел Германии И.Риббентроп решительно утверждал обратное. В июле 1939 г., когда явственно обозначилась угроза германской агрессии против Польши, французское правительство по дипломатическим каналам заявило о своих намерениях оказать поддержку Варшаве. Германский министр направил Ж. Бонне личное письмо, в котором он обвинял французское министра в отказе от соглашений, достигнутых в Париже в декабре 1938 г. Риббентроп утверждал, что Бонне на переговорах признал Восточную Европу сферой интересов Германии. Париж, писал германский министр, должен «со всей решительностью отвергнуть раз и навсегда вмешательство Франции в сферу германских жизненных интересов».

Неслучайно в Париже вновь всплыла на поверхность надежда реакционеров всех мастей о возможности «благословенной войны» между СССР и Германией. «В этой связи, - писал Суриц, особенно популярна версия о «Дрангнах Остен», версия о предоставлении Германии свободы действий и свободы рук на Востоке. В конечном счете при этом, естественно, имеется в виду предоставление свободы действий против СССР. В том, что теперешние властители Франции вкупе с их английскими коллегами не прочь были бы разрешить все спорные и «проклятые» вопросы за счет СССР, конечно, нет и ничего принципиально нового».

Желание французских политиков увидеть пожар войны на востоке Европы отчетливо просматривается в документах, рожденных в различных инстанциях Франции. 15 декабря французский посол в Берлине Р.Кулондр направил в Париж письмо об основных направлениях германской политики. «Установление добрых отношений с Францией, - писал посол, - отвечает в настоящее время общему желанию в Германии... Что касается «партии» (имеется в виду фашистская партия - И.Ч.), то ясно, что они хотели бы использовать соглашение с Францией прежде всего для того, чтобы прикрыться на Западе в предвидении акций в других направлениях. Стремление к экспансии третьего рейха на восток мне кажется действительно очевидным, как и его отказ, во всяком случае в настоящее время, от каких-либо завоеваний на западе; одно вытекает из другого». Информацию посла подтверждал и французский военный атташе в Германии полковник А. Диделе. В донесении, направленном в Париж 10 января 1939 г., указывалось, что при анализе политических и стратегических планов германского руководства «следует рассматривать как наиболее вероятную гипотезу: экспансия на Восток... и прикрытие на Западе». Такая информация встречалась в правительственных кругах Франции с явным удовлетворением и, безусловно, оказывала влияние на предложения различных инстанций по выработке внешнеполитического курса.

22 января начальник генерального штаба военного морского флота адмирал Ф. Дарлан разработал соображения о стратегии Франции. «Мы должны прежде всего сохранить нашу империю, все остальное имеет второстепенное значение... Если Германия не будет поддерживать требования Италии, мы должны позволить ей свободно действовать в восточном направлении». Увязнув на Востоке, полагал адмирал, Германия на длительное время откажется от действий на Западе.

По свидетельству Ж. Даридана, занимавшего до войны ответственный дипломатический пост, в комиссии сената по иностранным делам 27 января 1939 г. один из членов внес предложение о ликвидации обязательств Франции по отношению к странам Восточной Европы с тем, чтобы «способствовать установлению в этой части Европы нового соотношения сил, которое могло бы быть началом германо-советского конфликта». Далее уже сам Даридан замечает, что «эти предложения, реалистические при холодном расчете, принимались во внимание многими».

Москва располагала сведениями о тайных замыслах французского правительства Я.З.Суриц в начале февраля 1939 г. информировал НКИД о своих контактах с видными политическими деятелями Франции. Так, в доверительной беседе министр колоний Ж. Мандель сообщил, что Ж.Бонне готовит свой официальный визит в Берлин, целью которого является попытка «убедить Гитлера, что Франция не собирается ему в чем-нибудь мешать на Востоке». Имея такую информацию советское руководство понимало, что Франция и Англия охотно поднимут шлагбаум для германской агрессии против СССР.

Однако несмотря на похолодание в советско-французских отношениях, Москва могла заметить, что французская дипломатия стала проявлять интерес к контактам с Советским Союзом. Правда, дело не доходило до прямых и конкретных предложений по восстановлению порушенных Мюнхеном связей. Но зондаж, который предпринимали французские дипломаты в этом отношении, их благожелательные суждения о возможности и желательности франко-советского сотрудничества говорили о том, что на Кэ д'Орсе существует серьезные опасения усиления позиций Германии в европейских делах и имеются сторонники нормализации отношений с СССР. Интересная беседа состоялась 21 декабря 1938 г. Я.З.Сурица с французским министром экономики Р. Патенотром. Француз заявил, что он и его друзья - «сторонники тесного сотрудничества с СССР», обеспокоены за судьбу советско-французских отношений. В своей информации в НКИД полпред отмечает, чтоб Патенотр зондировал позицию Москвы в отношении советско-французского пакта. По мнению французского министра, расторжение договора «было бы равносильно катастрофе для Франции». Ответ Сурица был ясен и категоричен. СССР всегда расценивал советско-французский пакт о взаимопомощи как один из элементов коллективной безопасности. Сложившаяся ситуация не дает полного представления о позиции Франции в настоящее время, «неясно, что скрывается за франко-германской декларацией». Я. З.Суриц выразил удивление, что французское правительство, члены которого выдают себя за сторонников франко-советской дружбы, допускает ежедневные нападки на СССР. Полпред подчеркнул, что его страна «никому насильно своей дружбы не навязывает» и дал понять, что улучшение советско-французских отношений зависит от реальных шагов Парижа.

Ж. Бонне приходилось лавировать, чтобы не потерять поддержку в различных политических кругах Франции. Более того, глава французского внешнеполитического ведомства делал заявления, которые должны были свидетельствовать о его лояльном отношении к СССР. 26 января Ж.Бонне выступил в палате депутатов с обзорным докладом о внешней политике Франции. Коснувшись кратко отношений с СССР, министр напомнил, что между двумя странами существует договор о взаимопомощи. «Необходимо покончить с легендой, - заявил Бонне, - что наша политика якобы уничтожила обязательства, которые мы взяли на себя на востоке Европы на основе договоров с СССР и Польшей. Эти обязательства по-прежнему существуют, и они должны по-прежнему выполняться, как это предполагалось при их подготовке». На следующий день после выступления Ж.Бонне в парламенте временный поверенный в делах Франции Ж. Пайяр в беседе с В.П.Потемкиным зондировал позицию Советского Союза. Он спросил, остается ли СССР верным своим обязательствам, вытекающим из франко-советского пакта. Ответ замнаркома был утвердительным: «...Сам Бонне заявил в своем последнем выступлении в палате, что Франция по-прежнему считает себя связанной договорным и отношениями с Польшей и СССР. При таких условиях, естественно, французский пакт сохраняет в наших глазах свою силу». Выступление французского министра в парламенте, демарш Ж. Пайяра позволили М.М. Литвинову в телеграмме в советское полпредство в Лондоне констатировать, что западные державы начинают понимать иллюзорность надежд на восточное направление гитлеровской агрессии. «Это побудило Бонне заявить о действенности франко-советского пакта», - отметил нарком.

В начале февраля в Москву прибыл новый посол Франции Э. Наджиар. 9 февраля он нанес визит заместителю наркома иностранных дел В.П. Потемкину. Во время беседы посол сообщил, что перед своим отъездом из Парижа он имел встречу с президентом Франции, премьер-министром, председателем палаты депутатов и рядом других политических деятелей. Все они, по словам Наджиара, высказались за франко-советское сотрудничество. Правда, французский дипломат не отрицал, что в политических кругах Парижа «существовало и до сих пор держится отрицательное отношение к сотрудничеству Франции с СССР». После этих слов посол поспешил сделать оговорку: «Было бы весьма прискорбно, если бы в Москве переоценили значение этого факта и преждевременно сделали бы из него свое заключение». Наджиар подчеркнул, что сам он является искренним сторонником развития и укрепления франко-советских отношений. В ответ на заверения посла В.П.Потемкин сказал, что «если он ставит задачей поддерживать и развивать сотрудничество Франции с СССР, он может рассчитывать встретить в Москве полное содействие». Но в то же время заместитель наркома иностранных дел заметил, что реальная политика Парижа не способствует улучшению советско-французских отношений. «Судя по французской прессе, а также по выступлениям некоторых политических деятелей Франции, безразличное отношение французского правительства к прежним союзникам и друзьям в Центральной и Восточной Европе отнюдь не случайно. Союзный договор с Польшей, сотрудничество с Малой Антантой, франко-советский пакт признаются уже как будто пройденным этапом внешней политики Франции, едва ли не достоянием истории». Французский посол почувствовал, что его заверения о необходимости франко-советского сотрудничества не отвергались, но были приняты весьма прохладно.

Такая позиция советской дипломатии была обоснованной. Нарком иностранных дел в письме в советское полпредство в Париже писал: «...Мы в свое время предлагали западным державам свое сотрудничество, в котором, как показали события, они были более заинтересованы, чем мы. Мы готовы и впредь к действительному сотрудничеству, если оно угодно другим, но мы можем обходиться и без него, и поэтому гнаться за ним не будем». 22 февраля Э. Наджиар имел беседу с М. М. Литвиновым. В телеграмме в Париж посол сообщил, что нарком иностранных дел подчеркнул приверженность советского правительства идее коллективной безопасности, но Москва не может продолжать курс на осуществление этой идеи, поскольку ни Франция, ни Англия фактически не поддержали советские инициативы. Однако, продолжал Литвинов, Советский Союз остается сторонником мирной политики, несмотря на то, что после Мюнхена международная обстановка ухудшилась. По свидетельству Наджиара, нарком просил посла довести до сведения премьер-министра и министра иностранных дел Франции, что советское правительство готово сотрудничать

с Францией по обеспечению мира в Европе. В Москве видели двойственность в политике французского правительства, колебания в определении курса в международных отношениях и очевидное желание Парижа играть на двух столах: искать взаимопонимание в Берлине и сохранять какие-то связи с Советским Союзом в качестве противовеса в отношениях с Германией. Осложнения между двумя державами проявлялись в политической и экономической областях.

После заключения советско-французского договора о взаимопомощи 1935 г., как в СССР, так и во Франции возникли надежды на широкое сотрудничество в области экономики, в том числе в производстве военной техники. Советско-французская торговля занимала весьма скромное место во внешнеэкономических связях обеих стран. В 1938 г. Советский Союз экспортировал во Францию товаров на 9,5 млн.руб. и импортировал продукцию Франции на сумму 6,2 млн.руб. Франция занимала по объему торгового оборота 5-е место среди других иностранных партнеров СССР. В торговом обороте Франции СССР занимал 13 место.

Официальные представители СССР и Франции неоднократно заявляли о намерениях своих стран расширить торгово-экономические связи. Однако реализованы эти намерения не были. В связи с ограниченными экспортными ресурсами советские торговые организации не могли удовлетворить запросы французской стороны на поставку нефти и нефтепродуктов. Франция имела дефицит в торговле с СССР, поэтому была заинтересована в увеличении объема советского импорта. Предложения французской стороны увеличить поставки в СССР товаров легкой промышленности отвергались советскими внешнеэкономическими организациями. Советский Союз нуждался в первую очередь в поставках станков, машин, электрооборудования, продукции химической и военной промышленности. Однако возможности французской экономики по этим позициям были ограничены.

Кроме того представители советского торгпредства во Франции встречали серьезные трудности в размещении заказов на французских промышленных предприятиях. Различного рода конфликты и недоразумения возникали в связи с отсутствием координации между министерством торговли и министерством экономики Франции в решении вопросов при подготовке соглашений с французскими фирмами. Тормозом для развития советско-французских экономических связей были также неустойчивость франка, высокие таможенные тарифы, неприемлемые условия при заключении контрактов. Некоторые фирмы при заключении торгово-экономических сделок отказывались предоставлять торговые кредиты, требовали крупных авансов, иногда в английской или американской валюте. Советскую сторону во многих случаях не удовлетворяли нарушения французскими предприятиями сроков реализации соглашений на поставки промышленного оборудования и военной техники.

В 1936-1937 гг. советские внешне экономические организации заключили с французскими фирмами ряд контрактов на поставку военной техники, в том числе: с фирмой «Гочкис» на продажу зенитных пушек и пулеметов с боекомплектом, с фирмой «Брант» на поставки минометов и боеприпасов к ним, с фирмой «Испано-Сюиза» на изготовление и экспорт в СССР авиамоторов и авиационных пушек, с фирмой «Ателье Карпантье» на поставку приборов управления зенитно-артиллерийским огнем. Рыбинский авиационный завод № 24 заключил прямые соглашения с фирмами «Рено» и «Ратье», по которым в СССР должны были поставляться авиамоторы, авиационные винты особой конструкции, оборудование для авиационной промышленности. Французский сторона взяла на себя обязательства оказывать советскому заводу техническую помощь, передавать новую технологию, инструктировать и обучать советских специалистов. Однако с выполнением советских военных заказов возникли серьезные трудности - французские фирмы не соблюдали сроков исполнения контрактов. Весной и летом 1938 г. советская сторона по дипломатическим каналам неоднократно ставила перед французским правительством вопрос о выполнении в срок советских заказов на военную технику. В конце мая по поручению НКИД полпред Я.З.Суриц имел беседу с премьер-министром Э.Даладье и изложил ему претензии советского правительства в связи с нарушениями французскими фирмами сроков поставок военной техники. Даладье признал, что он отдал распоряжение о приостановлении промышленными предприятиями выполнения всех иностранных заказов на военную технику в связи с перевооружением французской армии. Однако премьер заверил полпреда, что ограничения на поставку военной техники в СССР по старым контрактам будут сняты. Что касается новых заказов, то он окончательно ответа дать не может, но «отнесется как к заказам для союзника». Однако трудности по советским заказам устранены не были. В письме Я.З.Сурица в НКИД от 27 июля сообщалось: «...Мне почти ежедневно приходится регистрировать факты все новых и новых затруднений с военными заказами - бесконечная волокита. Даладье дает обещания, а его аппарат саботирует и тянет».

Мюнхенские соглашения резко ухудшили советско-французские отношения и оказали отрицательное влияние на экономические связи двух стран. Объем торговли между СССР и Францией в 1939 г. уменьшился более чем в 2 раза по сравнению с 1938 г. Советский экспорт снизился до 4,8 млн.руб, а импорт не превышал 2,5 млн.руб. Резко сократился объем советских заказов во Франции. Такое положение было невыгодно французским властям не только с экономической, но и с политической точки зрения, поскольку автоматически вело к увеличению закупок промышленных изделий Советским Союзом в Германии. 27 января 1939 г. поверенный в делах Франции Ж.Пайяр в беседе с заместителем наркома иностранных дел В.П.Потемкиным интересовался эвентуальными закупками советскими внешнеторговыми организациями промышленного оборудования для оборонных заводов. Потемкин ответил, что, как и раньше, Советский Союз по, всей видимости, будет получать из Германии оборудование, необходимое промышленности, в том числе и оборонной. Заместитель наркома отметил, что «французов менее всего должно было бы удивить это положение, ибо, как это ни парадоксально, ни французская промышленность, ни само французское правительство не проявляют желания развивать сотрудничество с СССР в области оборонной промышленности».

Советская сторона не исключала возможность расширения связей с французскими промышленными предприятиями, связанными с производством военной техники. В начале февраля 1939 г. Ж.Пайяр сообщил в Париж, что во время его визита в НКИД В.П.Потемкин высказался за более тесное техническое сотрудничество в области самолетостроения, которое будет выгодно как Франции, так и Советскому Союзу. СССР, отметил зам.наркома, имеет большие производственные мощности в авиационной промышленности и может при соответствующих условиях поставлять самолеты Франции. «Это заявление, писал Пайяр, - может рассматриваться как принципиальное предложение, и я сообщаю его на тот случай, если в какой-то момент оно может оказаться полезным французскому правительству». Советская инициатива не встретила поддержки с французской стороны.

В связи с тем, что по многим контрактам истек срок выполнения французскими фирмами советских заказов, вновь между Москвой и Парижем встал вопрос об исполнении обязательств, взятых французскими предприятиями. 4 февраля в НКИД поверенному в делах Франции Ж.Пайяру была вручена памятная записка, в которой приводились факты систематической задержки выполнения советских заказов на военную технику французскими фирмами, что, по мнению советской стороны, имеет отрицательное влияние на весь комплекс советско-французских отношений. При вручении памятной записки ответственный работник НКИД Поцероб заявил: «Мы удивлены таким, совершенно неприемлемым для нас положением дел. Тем более, что речь идет об отношении со страной, которая связана с Советским Союзом пактом о взаимопомощи». В документе, переданном французскому дипломату, указывалось, что советские компетентные органы вынуждены будут аннулировать ряд безнадежно просроченных заказов, потребовав при этом компенсации, а также принять меры к размещению оборонных заказов в других странах.

8 февраля председатель Верховного Совета СССР М.И.Калинин после вручения верительной грамоты новым послом Франции Э. Наджиаром имел беседу с французским дипломатом. М. И. Калинин выразил сожаление по поводу заметного ухудшения отношений между СССР и Францией. Особое внимание он уделил тому факту, что выполнение советских военных заказов постоянно задерживается. В телеграмме в Париж Наджиар сообщил, что Калинин считает эту проблему пробным камнем подлинного отношения французского правительства в России. Посол высказал свое мнение о необходимости положительного разрешения проблем франко-советских экономических отношений. Наджиар в связи с этим подчеркнул, что Москва ведет торговые переговоры с Германией, которая по имеющимся сведениям готова пойти на предоставление СССР кредита в 200 млн. марок. Советский Союз уже подписал соглашение с Италией и ведет торговые переговоры с Польшей. Различного рода трудности в советско-французских экономических связях явились результатом общей нестабильности отношений между СССР и Францией. Кремлевское руководство внимательно следило за развитием политической обстановки в Европе. Москва обоснованно считала, что курс на создание системы коллективной безопасности не принес желаемых результатов, и поэтому необходимо вносить существенные коррективы во внешнюю политику, исходя из интересов Советского Союза, как их понимали советские лидеры.

20-21 марта 1939 г. в Москве состоялся XVIII съезд ВКП(б). В отчетном докладе ЦК, с которым выступил И. В. Сталин, была дана оценка международной обстановки и освещены основные направления внешней политики СССР. В докладе осуждались агрессивные действия фашистских государств и была подвергнута острой критике политика попустительства агрессии и антисоветская направленность внешнеполитического курса Франции и Англии. И. В. Сталин заявил, что западные державы имеют также намерения втянуть Советский Союз в войну с Германией и Японией. «В политике невмешательства сквозит стремление, желание - не мешать агрессорам творить свое черное дело, не мешать, скажем, Японии впутаться в войну с Китаем, а еще лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии увязнуть в европейских делах, впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, - выступить на сцену со своими силами, выступить, конечно, «в интересах мира», и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия». В докладе отмечалось, что в сложной международной обстановке советскому государству необходимо «соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликт нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками». Характеризуя цели советской внешней политики, И.В.Сталин заявил, что СССР будет отстаивать дело мира, будет поддерживать народы, ставшие жертвами агрессии и борющиеся за независимость своей родины. В то же время, была подчеркнута готовность советского государства укреплять деловые связи со всеми странами, которые не будут пытаться нарушить интересы СССР, целостность и неприкосновенность его границ.

По выражению одного немецкого дипломата, внешнеполитический раздел доклада Сталина ожидали со смешанным чувством любопытства и трепета. В дипломатических кругах отмечалось, что следует ожидать определенного изменения курса СССР на международной арене. Острая критика в адрес «буржуазных демократий», по мнению обозревателей, являлась серьезным предупреждением Западу и указывала на возможность сближения с Германией. 13 марта в донесении в Берлин посол Германии в Москве Ф. Шуленбург писал: «Примечательно, что ирония и критика Сталина значительно острее обращена против Англии, чем против так называемых государств-агрессоров и особенно, Германии». Комментируя выступление на съезде А.И. Микояна, поверенный в делах Франции Ж.Пайяр подчеркнул, что эту речь члена политбюро ЦК ВКП(б) следует рассматривать в более широком плане, чем экономические отношения СССР с зарубежными странами. Это выступление, считал Пайяр, является иллюстрацией внешнеполитической линии, намеченной Сталиным в докладе. Французский дипломат в конце своей телеграммы в Париж делал важный вывод: «Следует опасаться, что, как только эта политика не будет вписываться в рамки ныне разрушенной коллективной безопасности, она, усложняясь в ходе реализации, приведет в действительности к тому, что будет способствовать экспансионистским замыслам одновременно Рима и Берлина». Посол Франции в Риме А. Франсуа-Понсе 13 марта сообщал в Париж, что в правительственных кругах Италии считают, что в докладе Сталина имеются свидетельства отхода СССР от Франции и Англии, что судя по высказанным обвинениям в адрес демократических держав, Россия намерена остаться в стороне от вероятного европейского конфликта, значительно облегчая тем самым позиции тоталитарных государств.

Западные политические обозреватели и дипломаты, анализируя материалы съезда большевистской партии, высказывали предположения о возможном повороте внешней политики Советского Союза в сторону улучшения отношений с фашистской Германией. Во французской прессе также высказывалось мнение, что отныне Советский Союз отказывается от идеи коллективной безопасности и намерен обеспечить свои интересы любой ценой, в том числе и за счет сближения с Германией. Конечно, в докладе Сталина не была сформулирована установка на сближение или сотрудничество с Германией. Однако западные аналитики заметили новую тенденцию в политическом курсе Москвы, которая подразумевала определенное улучшение отношений с Берлином.

Как стало известно позднее, оценки западных аналитиков оказались не лишенными основания. На сессии Верховного Совета СССР, проходившей 31 августа 1939 г., В.М. Молотов, касаясь доклада Сталина на XVIII съезде ВКП(б), заявил: «Тов. Сталин еще тогда поставил вопрос о возможности других, невраждебных, добрососедских отношений между Германией и СССР». Можно сказать, что еще в марте 1939 г. с трибуны партийного съезда был дан из Москвы осторожный сигнал в Берлин о вероятности изменения позиции СССР по отношению к Германии. И этот сигнал на берегах Шпрее был зафиксирован и принят к сведению.