Большинство людей убеждено, что Америку открыл Колумб.
Некоторая часть уверена, что задолго до него это сделали викинги . И лишь сравнительно немногие знают: впервые для европейцев Новый Свет был по настоящему открыт Александром фон Гумбольдтом.
Его называли «вторым Колумбом» и «Аристотелем девятнадцатого столетия», подчеркивая тем самым важность содеянного этим человеком и значение его всеобъемлющих трудов.
Ученые — современники Гумбольдта — удивлялись его достижениям и открытиям, восторгались поразительной широтой и глубиной его знаний. Великий немецкий поэт и естествоиспытатель, почетный член Петербургской Академии наук Иоганн Вольфганг Гете говорил о своем друге, что Гумбольдт — это целая академия.
Недаром одна из работ ученого носит название «Космос». Это и был человек-Космос...
Александр фон Гумбольдт достиг славы, которая при жизни редко выпадает на долю человека. Славословия в его адрес писали прозой и в стихах; в его честь выбивали медали…
Мексика присвоила немецкому ученому одно из своих высших званий; полководец и государственный деятель, борец за независимость испанских колоний в Южной Америке Симон Боливар писал о Гумбольдте: «Ему Новый Свет обязан большим, чем всем конкистадорам, вместе взятым».
Но шли годы, незаметно складываясь в столетия, и вот уже некогда громкое имя упоминается лишь вскользь — да и то, чаще всего, в виде названий на географической карте — течение Гумбольдта, хребет Гумбольдта, озеро Гумбольдта, ледник Гумбольдта… Такое ощущение, что карта помнит его лучше, чем люди. Справедливо ли это забвение? Думается, что нет. А впрочем, судите сами...
Александр фон Гумбольдт. Фарфоровый барельеф работы Фридриха Тика. 1828 г.
Многие специалисты, трудившиеся над жизнеописанием Гумбольдта, замечали, что ни одному человеку не под силу охватить его универсальную деятельность.
Не собираемся этого делать и мы, отметив лишь те наиболее интересные, на наш взгляд, эпизоды из его биографии, которые позволят понять, как возникла и почему была столь блестяще реализована невероятная по своим результатам идея путешествия ученого в Америку. А начнем с самого детства, чтобы сразу же, скажем откровенно, несколько удивить читателя.
Александра не считали одаренным ребенком! Родившись в 1769 году в Берлине, в высокопоставленной семье, он с детства, как то было принято в высшем немецком обществе, имел многочисленных маститых педагогов, — но, несмотря на все их старания, явно был не в силах оправдать ожидания своих домашних учителей.
Робкий и застенчивый, он развивался довольно медленно, не умея схватывать все «на лету». Воспитатели приходили от него в отчаяние и не верили, что в нем есть хотя бы заурядные способности. К тому же, мальчик не был физически крепок и часто болел.
Можно было бы, конечно, объяснить слабые успехи Александра большой учебной нагрузкой, — его готовили в университет. Но дело, было, очевидно, не в этом. Старший брат Александра, Вильгельм, привлекавший преподавателей своей сметливостью, открытостью и живостью характера, учился тому же самому, но сравнительно легко.
Ему нравились логика и философия, основы экономики, — словом, все, что могло бы со временем помочь занять достойное место при прусском дворе. А ведь именно о таком будущем для своих сыновей мечтала их мать... Александра же интересовали совсем иные вещи. Еще ребенком он с удовольствием собирал камешки и растения, неосознанно отдавая предпочтение наукам о природе.
Подобные пристрастия, мягко говоря, не пользовались уважением в кругу его семьи и родственников. Между тем, существует предание, которое свидетельствует не только о серьезности этих увлечений, но и о чувствительном самолюбии юного Гумбольдта.
Как-то его высокомерная тетушка-аристократка, супруга камергера (придворное звание высокого ранга), с издевкой спросила, имея в виду ботанические интересы Александра, не собирается ли тот пойти в аптекари. На это одиннадцатилетний мальчик ответил, что уж лучше в аптекари, чем в камергеры.
Ботаника была не единственным пристрастием «маленького аптекаря», как называли Александра в детские годы. Дома его часто заставали в комнате, увешанной географическими картами. Видимо, уже тогда его начала преследовать «требовательная жажда дали». Шло время, и робкие ростки этой жажды, неведомо откуда появившиеся в душе ребенка, медленно, но неуклонно прорастали...
Однако, учеба по принуждению продолжалась. В 1787 году Гумбольдт по настоянию матери отправляется во Франкфурт-на-Одере, в университет — изучать экономику, финансы и управление. Ему здесь скучно; да и уровень преподавания, вероятно, оставлял желать лучшего. «Если у королевы наук где-нибудь и есть свой храм, — пишет Александр домой, — то, уж конечно, не в этом городе». Поэтому уже после первого семестра он решает во Франкфурт больше не возвращаться.
Дома, в Берлине, утоляя свой все возрастающий интерес к ботанике, юноша тщательно изучает местную природу: ищет разные мхи, лишайники и грибы, неоднократно посещает ботанический сад. Одновременно, как бы готовясь к будущему, он учится рисовать с натуры и осваивает граверное искусство. Весной 1789 года Гумбольдт вновь покидает Берлин, отправившись для дальнейшего обучения в Геттинген.
В отличие от Франкфурта, в Геттингенском университете, где давали достаточно широкое общее образование, в общении с эрудированными преподавателями начался быстрый интеллектуальный рост Александра. Он изучает греческий язык (по выражению самого Гумбольдта, «основу основ всякой учености»), высшую математику, природоведение, химию, ботанику, занимаясь одновременно филологией…
Уже в студенческие годы проявляется одно из важнейших качеств нашего героя — универсальность интересов. Ему было небезразлично буквально все, что касалось отношений человека и природы. Мечты о дальних странствиях, о живописных ландшафтах, о диковинных растениях и животных волновали воображение студента...
Именно тогда Александр встречает человека, который, возможно, окончательно поставил точку в предполагаемой карьере Гумбольдта, как чиновника. Этим человеком был Георг Фостер, ботаник и зоолог, химик и физик, географ и историк; мореплаватель, сопровождавший своего отца — ученого-естествоиспытателя Рейнгольда Форстера во второй кругосветной экспедиции знаменитого Джеймса Кука.
Гумбольдт попал под обаяние этой выдающейся, разносторонней и энергичной личности. Теперь его учеба окончательно стала целенаправленной. В Гамбурге, где Александр продолжил свое обучение в частной торговой академии, он старался постоянно общаться с иностранцами, чтобы поскорее изучить языки и обычаи других стран.
На лекциях он прежде всего стремился запомнить сведения о колониальных товарах, о денежном обращении и др. Одновременно он совершает экскурсии, во время которых исследует окаменелости — остатки древних растений и животных, сохранившиеся в горных породах…
Предстояло выбрать профессию
Между тем, время обучения истекало. Предстояло выбрать профессию. Всей душой не приемля чиновничью карьеру, Александр, все же подчиняясь матери, находит компромиссный вариант.
Он решает поступить на службу в прусское горно-промышленное ведомство. Следует заметить, что к этому времени Гумбольдт заметно изменился и совершенно не напоминал прежнего стеснительного, погруженного в свои мысли мальчика.
Это был довольно эрудированный, остроумный и даже несколько язвительный молодой человек. «Его голова быстрее и плодовитее моей, его воображение живее, он тоньше чувствует красоту, его художественный вкус изощреннее…» — так пишет о своем младшем брате Вильгельм Гумбольдт.
Для выбранной службы подготовки у Гумбольдта, в общем-то, хватало. Необходимо было лишь более основательное знакомство с самим горным делом. И Александр решает пополнить знания в Горной академии во Фрейберге...
Уровень образованности молодого человека и наличие собственных научных публикаций привели к тому, что двадцатилетний Александр Гумбольдт легко получил в Берлине должность асессора, т. е., служащего в администрации горнорудной и металлургической промышленности. Это открывало перед ним блестящую карьеру.
В 23 года Гумбольдт уже инспектирует горные ведомства. Ему подчиняются королевские рудники, шахты, мелкие металлургические предприятия, разбросанные по горным массивам. С необычайной энергией он берется за порученную ему работу.
Много времени проводит под землей, изучая все самолично. Это позволило ему вскоре предложить некоторые технические новшества, благодаря которым удалось добиться увеличения производительности шахт и, соответственно, роста доходов государства. На свои личные средства Александр открывает бесплатные школы для горняков, а сам смело и рискованно, подчас на волосок от смерти, экспериментирует с подземными газами. Благодаря его усилиям количество несчастных случаев в шахтах резко снижается. Но ученый не успокаивается.
Продолжается его многочасовая напряженная работа под землей, не прекращаются долгие переезды верхом. Параллельно он успевает изучать историю подопечной ему территории, листая старые книги. Гумбольдт работает очень много, но времени все равно не хватает, — и уже тогда у него вырабатывается привычка спать не более пяти часов в сутки. «Тут думают, что у меня восемь ног и четыре руки» — пишет он. И неудивительно. Решая, казалось бы, сугубо производственные вопросы, Гумбольдт каким-то непостижимым образом успевает писать и публиковать научные статьи по геологии, ботанике, физике, химии, физиологии растений...
При этом, поднимаемые им темы не являются отдельными; они как бы вытекают одна из другой, взаимно дополняя друг друга. Об этой способности Александра его старший брат пишет: «Он создан для того, чтобы соединять идеи, обнаруживать между явлениями связи, которые оставались бы десятки лет не замеченными». Публикации Александра Гумбольдта и его оживленная переписка, научные дискуссии, обмен идеями с немецкими и иностранными учеными постепенно приносили ему международную известность...
Очень возможно, что, останься Гумбольдт и далее на государственной службе, он действительно сделал бы великолепную карьеру — стал бы, например, министром. Но чиновничий мир интриг и льстивой любезности, бумажной псевдодеятельности и рутины, как мы уже знаем, не привлекал Александра.
Он проявил характер и не пошел ни на какие компромиссы, отказавшись от уже поступивших заманчивых предложений. К тому же, в 1796 году умирает мать, волю которой ему приходилось исполнять все это время. Освобожденный от тягостных обязательств, Александр фон Гумбольдт в том же году подает в отставку.
В это время он ставит перед собой беспримерную по своим масштабам научную задачу — всесторонне исследовать один из малоизученных регионов земного шара, обобщить полученные результаты и, учитывая новейшие открытия других ученых, дать в итоге всеобъемлющее описание физической природы Космоса.
Выражаясь современным языком, это означало: систематизировать и свести воедино знания о строении Вселенной, о возникновении нашей планеты, об отдельных континентах и морях, о формировании земной коры и земной атмосферы, о жизни растений и животных, о влиянии почвенных и климатических условий на органическую жизнь, о людях и формах человеческих сообществ в прошлом и настоящем. Конечной целью подобного труда должно было стать познание всеобщих законов природы.
Одним словом, как выразился сам Гумбольдт, он решил «объять небо и землю». Но какая же часть Земли изучена менее всего? Конечно же, Новый Свет, Америка! Ученый всерьез подумывает о путешествии в Вест-Индию, присматривая себе надежного, энергичного спутника, с которым у него могли найтись общие интересы. И ему удается отыскать такого.
Это был молодой француз Эме Бонплан — врач по образованию и ботаник по призванию. Ему так же, как Александру, страстно хотелось отправиться в путешествие, — причем, особенно не важно, куда. После неоднократных неудачных (из-за отсутствия необходимых средств и в связи с военными действиями) попыток, успевшие подружиться молодые люди в июне 1799 года отплыли на испанском судне к берегам Южной Америки.
Если бы кто-нибудь знал, какие это будет иметь последствия, — событие, несомненно, приобрело бы вид пышной церемонии. Но… все было достаточно прозаично. Никто не провожал двоих добровольных скитальцев. Зато Гумбольдта эмоции переполняли. «Какое же мне выпало счастье!» — писал он в одном из писем в связи с началом долгожданной экспедиции. Подобные восторженные высказывания будут не раз доверяться бумаге во время путешествия...
Уже с выходом в океан Гумбольдт начинает свои систематические наблюдения. Он измеряет температуру воздуха и воды, следит за течениями, наблюдает за рыбами.
Прежде, чем пересечь северный тропик, судно, на котором плыли путешественники, сделало недолгую остановку на острове Тенерифе — одном из основных в группе Канар.
Здесь Гумбольдт не преминул воспользоваться предоставившимся ему шансом и со своим спутником поднялся на вершину вулкана Тейде. Заметим, что сделать это было не так уж просто, поскольку высота горы — 3718 м.
Сейчас к знаменитой вершине проложена дорога; автобусы с кондиционерами и предупредительными гидами позволяют многочисленным туристам со всего мира без особого труда совершать «восхождение».
А тогда нанятые Гумбольдтом проводники ворчали и никак не могли понять, что влечет наверх этих двух странных европейцев, готовых карабкаться на самый крутой склон. Но те-то знали, что они делают.
Отмечая прекрасное зрелище, открывшееся ему сверху, Александр пишет своему брату: «Какой вид! Какое наслаждение!».
Впрочем, подъем на вулкан был не просто экскурсией или прогулкой. Преодолевая склоны горы, Гумбольдт заметил, что, поднимаясь, он будто проходит тысячи километров, последовательно минуя все природные пояса Земли — от экватора до Арктики.
Достигнув же вершины, где руки коченели от холода, Александр совершил далеко не безопасный спуск в кратер действующего вулкана. Тут через раскаленную почти до 90оС землю прорывались серные газы, а местами и лава.
Он измерил температуру почвы и воздуха, взял для анализа образцы воздуха, горных пород и минералов. Здесь же он сделал некоторые зарисовки, которые впоследствии вошли в учебники.
Кстати, именно благодаря рисунку Гумбольдта мы теперь можем представить увиденное им на Тенерифе гигантское драконовое дерево, — такие деревья были в большинстве уничтожены ураганами во второй половине ХІХ ст.
Природа тропического острова произвела большое впечатление на наблюдательного Гумбольдта. Однако, жадного к новизне исследователя ждали еще более сильные ощущения: впереди была Америка.
16 июля 1799 года Гумбольдт и Бонплан высаживаются на северо-восточном побережье Венесуэлы, в городе Кумане. Обстоятельства сложились так, что они были вынуждены здесь пробыть целых четыре месяца. Друзья начали знакомиться с Новым Светом.
Каковы были их первые впечатления, лучше узнать из первых уст. Обратимся к записям Гумбольдта: «Мы все еще носимся здесь, как ошалелые; в первые три дня нам не удается заняться ничем серьезно — хватаемся то за одно, то за другое. Бонплан уверяет, что сойдет с ума, если чудеса не прекратятся.
И все же, прекраснее любого из этих чудес то впечатление, которое производит здешняя растительность, в целом — пышная, исполненная силы, и в то же время легкая, бодрящая, мягкая. Я чувствую, что буду здесь очень счастлив и что эти впечатления останутся незабываемыми на всю жизнь...».
Невиданные деревья, изгороди из кактусов, живущие в крепостном рву крокодилы, невероятных расцветок птицы и рыбы… все это вскоре, хотя и не потеряет интереса, станет привычным для двух молодых европейцев. Но пока Гумбольдт с Бонпланом неутомимо, не обращая внимания на препятствия или неудобства, собирают растения, насекомых, ракушки и многое другое.
Вскоре количество экземпляров коллекции уже исчисляется многими сотнями. Их систематизацией, в основном, занимается француз. Гумбольдт же старается разобраться в закономерностях распространения растений, исследуя их зависимость от климата и почвы.
Как счастлив я в этой части мира… В дорогу отправились на лодке, загрузив ее вещами и инструментами, высушенными растениями и насекомыми, клетками с обезьянками и птицами.
Пирога, подгоняемая веслами четырех индейцев, шла довольно быстро, и вскоре ученые смогли заметить, как леса превратились в непроходимую зеленую стену.
Наблюдая фантастическое богатство растительного и животного мира, Гумбольдт не сдерживает своего восхищения: «Какую невиданную сокровищницу чудесных растений таит в себе этот край между 0риноко и Амазонкой, эта земля, покрытая девственными лесами!
Сколько здесь одних только новых видов обезьян! Я не смог собрать и десятой доли того, что попадалось на глаза. Убежден, что мы не знаем и трех пятых растений, существующих на свете». Плывя по Ориноко, лодка достигла грозных порогов, — но опасность подкралась совершенно с неожиданной стороны.
Выйдя в одном месте из лодки, Гумбольдт с Бонпланом, перепрыгивая с камня на камень и держа в руках клетки с обезьянками и птицами, обнаружили в одной из скал грот. Конечно же, они не устояли перед соблазном забраться в него и осмотреть.
Тут-то их и застал многочасовой тропический ливень, вызвавший быстрый подъем воды. Спасаясь от нее, оба путешественника взбирались все выше и выше по скалам, пока не оказались в своеобразной западне... Если бы не преданные спутники-индейцы, вызволившие их из этой беды, кто знает, чем бы закончился неприятный эпизод путешествия.
И вновь — ночевки с обязательными кострами для защиты от нападения ягуаров, сон в гамаках под открытым небом... если, конечно, удавалось уснуть под всплески крокодилов и храп пресноводных дельфинов, жалобный вой обезьян, крики ленивцев, разноголосье попугаев и неумолкающий лай экспедиционного пса. Временами он с жалобным визгом забивался к людям под гамаки, чуя приближающегося зверя...
Все, о чем читал и мечтал Гумбольдт, было теперь вокруг него. И даже то, чего хотелось бы избежать: безуспешно разгоняемые москиты, тучами кружившиеся над головами; мучители-муравьи, нестерпимая жара. Теснота в лодке была такая, что, если кому-то нужно было взять необходимую вещь, приходилось причаливать и обходить пирогу по берегу.
Только на второй месяц путешествия друзья достигли намеченного места. Предположение подтвердилось, и теперь в солидных географических словарях можно прочитать, что классический пример бифуркации — это раздвоение реки Касикьяре.
Впрочем, на этом путешествие не закончилось. Двое друзей продолжали движение на север. С ними происходили события, не менее захватывающие, чем эпизоды из романов Жюля Верна (кстати, хорошо знавшего научное наследие Гумбольдта). Чего стоит, например, хотя бы случай, когда во время бури на Ориноко они оказались на тонущей лодке среди кровожадных крокодилов!..
Но Гумбольдт доволен. Ему вообще нравится все, что с ним происходит. В письме брату он пишет: «Мне хочется вновь и вновь говорить тебе, как счастлив я в этой части мира…» Его лицо и руки распухли от москитных укусов, а он утверждает: «Тропики — вот моя стихия». Вокруг свирепствует страшная желтая лихорадка, а он не без удовлетворения отмечает: «Никогда еще я так долго не был здоров, как в последние два года».
Лишь в августе 1800-го заканчивается их речная эпопея, — но уже в конце этого года Гумбольдт с Бонпланом отправляются на Кубу. Они пробыли там сравнительно недолго, однако, исходили остров вдоль и поперек.
Согласно планам ученых, Куба должна была стать промежуточным пунктом на пути в Мексику. Но — так уж случилось — в задуманное пришлось срочно вносить коррективы...
В марте 1801 года путешественники вновь отплыли к северным берегам Венесуэлы, возле берегов которой их небольшое судно чуть не утонуло в Карибском море во время шквального ветра и сильного волнения.
Впрочем, все в очередной раз обошлось, и они благополучно достигли города Картахены. Отсюда в апреле началось второе крупное путешествие Гумбольдта со спутником по Южной Америке.
Снова ждала их тесная лодка, которая понесла неугомонных исследователей — теперь уже по реке Магдалене. Они двигались по территории, еще не нанесенной на карты. Опять мимо проносилась зеленая стена дебрей, где хозяевами, бесспорно, были не люди...
Гумбольдт пишет: «Крокодилы и боа** владычествуют над потоками. Ягуары, тапиры, обезьяны без страха обходят леса, свое исконное владение. Вид этой буйной жизни, в которой человек не имеет никакого значения, представляет собой что-то чуждое и грустное…
Здесь, в плодородной, украшенной вечной зеленью стране, напрасно ищешь следов человеческой деятельности и, не находя их, воображаешь себя переселенным в другой мир». Но они уже привыкли к этому миру, незаметно для себя став, подобно местным индейцам, его частичкой.
Во всяком случае, солнце так «обработало» их почти обнаженные тела, что стало почти невозможным распознать в друзьях европейских горожан...
После двух месяцев плавания речными дорогами, исследователи двинулись по суше в направлении Боготы — столицы нынешней Колумбии. Они шли по узкой (шириной не более 30-40 см) тропе, все время вверх, пока не поднялись на высокогорную равнину (высота 2700 м).
Посетив один из очагов древней культуры инков, Гумбольдт и Бонплан продолжили свое путешествие на юго-запад, по направлению к границам современного Эквадора.
Этот участок пути оказался чрезвычайно трудным, поскольку, отказавшись по принципиальным соображениям от «людей-лошадей», как здесь называли индейцев-носильщиков, ученые предпочли тащить всю свою поклажу на себе.
Дорога же, напомним читателю, шла через Анды. Два месяца уже продолжались дожди. «Местами нам приходилось идти почти по болоту, продираясь сквозь заросли бамбука; иглы, которыми вооружены корни этого гигантского травоподобного растения, изорвали нашу обувь настолько, что мы вынуждены были идти босиком», — вспоминал Гумбольдт.
К тому же, в пути случилось землетрясение, во время которого поток, хлынувший на горную дорогу, едва не смыл путешественников... Но их воля непреклонна; они продолжают выбранный путь и в январе 1802 года прибывают в Кито — нынешнюю столицу Эквадора.
Всего за пять лет до появления тут Гумбольдта и его спутника город сильно пострадал от землетрясения, погибли десятки тысяч человек.
Да и в дни пребывания тут европейских ученых Кито продолжали сотрясать подземные толчки. Но это не смогло испугать путешественников. Они понимали, что попали в классический район вулканизма и землетрясений — и теперь, испытав на себе силу содроганий земли, задумали подняться на вулкан Пичинча, на склоне которого, собственно, и расположен город.
Первая попытка восхождения была прекращена вследствие обморока Гумбольдта. Он снова возвращается — и восходит прямо на карниз кратера, сотрясавшегося в это время от подземных толчков! А через месяц бесстрашный немец делает попытку взойти на Чимборасо (6310 м), которую тогда считали высочайшей вершиной мира.
Здесь ученому, не имеющему альпинисткой подготовки, удалось подняться на высоту значительно более 5000 м. Как считается, для того времени это был рекорд. Восхождение было прервано, поскольку непреодолимая расщелина отделяла людей от вершины. К тому же, они задыхались в разреженном воздухе; из глаз и губ уже сочилась кровь...
Покинув Кито, путешественники двинулись на юг, намереваясь посетить столицу современного Перу, Лиму. Для этого им понадобилось сначала вновь преодолеть горы, а затем спуститься к западному подножию Анд. Эта дорога также была насыщена сложными и подчас опасными событиями. В одном месте пришлось пройти через перевал, высота которого, 4800 м, почти равнялась высоте главной вершины Европы, Монблана...
Более двух десятков раз Гумбольдт с Бонпланом переходили вброд горные потоки. Волей-неволей, пришлось им познакомиться с раскачивающимися в воздухе канатными мостиками, сплетенными из корневых волокон агавы. Лишь после того, как они в четвертый раз пересекли величественные хребты Анд, настал незабываемый момент — ученые увидели перед собой Тихий океан.
Здесь, помимо своей обычной работы (измерения высот, определения географических координат, изучения минералов, растительности и пр.), Гумбольдт продолжает изучать язык инков, на котором еще кое-где говорили жители посещенных им ранее городов. Признавая выразительность этого языка, он отмечает его изящные обороты. Восхищение древней культурой, уничтоженной «цивилизованными» европейцами, часто сквозит в словах Гумбольдта, отмечавшего: «Безупречный вкус инков дает знать себя во всем».
Декабрь 1802 года. Гумбольдт и Бонплан, сев на корабль, отправляются на север вдоль побережья, держа курс на Мексику.
По дороге ученый успевает провести кратковременные исследования мощного холодного течения, движущегося на север вдоль западных берегов Южной Америки.
Впоследствии, еще при жизни великого ученого, это течение было названо его именем, против чего он, кстати, сам возражал. «Течение это, — писал Гумбольдт, — за триста лет до меня знал каждый… рыбак; моя же заслуга состоит только в том, что я первым измерил температуру воды в нем».
В марте 1803 года Гумбольдт прибывает в Мексику. Здесь он совершает частые вылазки на сравнительно короткие расстояния в разные концы страны, а в промежутках много работает в столице.
Несмотря на то, что на посещение Мексики у Гумбольдта было отведено ограниченное время, успел он многое. Результатом его исследований здесь становится обширнейшее страноведческое описание этой, наиболее экономически развитой в то время, испанской колонии.
Только в апреле 1804 года Гумбольдт с Бонпланом отправляются в обратный путь домой, посещая по пути Соединенные Штаты Америки. А третьего августа того же года, совершив очередное, весьма опасное, плавание по штормящему океану, они входят во французскую гавань Бордо.
К этому времени в Европе уже несколько раз получали «достоверные» известия о гибели ученого. Поэтому прибытие Гумбольдта, в отличие от его отъезда, произвело сенсацию. Наконец-то появился тот, кто по настоящему открыл (а не обнаружил) для человечества вторую половину Земли; тот, кто свел разрозненные, отрывочные, запутанные сведения в целостную стройную картину; тот, кто воистину совершил научное открытие Америки!
Впрочем, вряд ли тогда какой-либо ученый мог представить себе объем научного багажа 35-летнего путешественника! И, думается, судьба не случайно подарила Гумбольдту еще много десятков лет жизни. Кто иной смог бы обобщить и подытожить результаты выполненной им работы? Только гербарий насчитывал 6000 экземпляров растений, около половины их составляли неизвестные раньше виды.
Собранные в Южной Америке огромные материалы 20 лет обрабатывались Гумбольдтом совместно с другими учеными. А впереди у него было еще одно значительное путешествие — азиатское; очередные факты, наблюдения, открытия, коллекции… До конца своих дней, уже будучи глубоким стариком, ученый все еще продолжал работу над «Космосом» — главным трудом всей своей жизни.
Александр фон Гумбольдт умер 6 мая 1859 года, не дожив четырех месяцев до своего 90-летия. «Взаимодействие сил в природе… вся эта гармония природы — вот на что всегда должен быть устремлен мой взор!» — так писал великий естествоиспытатель. Пожалуй, лучшей цели не найти и для науки ХХІ века...
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.vokrugsveta.com.ua/