Введение

Иван Сергеевич Тургенев принадлежит к тем великим писателям, чьи творения сыграли громадную роль в духовном развитии русского общества, обогатили общественную и мировую культуру.

Жизнь и литературная деятельность Тургенева протекали в одну из самых значительных эпох всемирной и русской истории. Вражда к крепостному праву, искреннее сочувствие нуждам народа, прогрессивные гуманные идеи вдохновляли его творчество. «Непримиримый враг цепей и верный друг народа», - так называл Тургенева Некрасов.

Наиболее полно и ярко взгляды Тургенева отражены в одной из самых удивительных книг в русской литературе - «Записки охотника». Они состоят из 25 произведений, которые разнообразны по содержанию и по художественным особенностям, но в них ярко проявляются и общие черты, что позволяет говорить о «Записках охотника» как о чем-то внутренне едином и художественно законченном. Прежде всего – близость тематики, общность содержания, взятого из обыденной жизни.

«Записки охотника» ставили перед читателем два основных вопроса:

а) что представляет собой русский народ и особенно подавляющее его большинство – крестьянство, каковы его духовные ресурсы, обеспечивающие дальнейшее развитие страны?

б) Как влияет на народ существующий общественно-политический строй и в первую очередь крепостное право? Если оно оказывает вредное, гибельное влияние на общественную жизнь, - в чем это проявляется?

И.С. Тургенев стремился ответить на эти вопросы. В центре его внимания – народ.

Темой данной курсовой работы является «Изображение народа в «Записках охотника», а главной целью было проследить в рассказах образ народа, отметить способы и приемы показа народа автором, дать характеристику героев из отдельных рассказов И.С. Тургенева, которые вошли в сборник.

В ходе написания данной курсовой работы были прочитаны литературоведческие статьи, которые помогают составить представление о своеобразии творчества писателя-романиста и его значение в развитии русской литературы. Это статьи А.К. Бабореко, В.В. Голубкова, М.П. Старенкова, М.П. Алексеева, П.Е. Липатова, Г.Б. Курляндской. У каждого из них свой взгляд на это произведение, но главное, что их объединяет – это нравственная проблематика, гуманизм «Записок охотника».

В статье А.К. Бабореко «Записки охотника» раскрываются исторические предпосылки создания этого произведения, дается полная и глубокая характеристика отдельных героев (Хоря, Калиныча, Пеночкина, Полутыкина). По мнению известного литературоведа, Тургенев «с беспощадной правдивостью изображает дикость нравов, жестокость и самодурство крепостников» [1, с. 16]. Автор подчеркивает: «выдающаяся роль «Записок охотника» в истории русской литературы» [1, с. 6]. А.К Бабореко замечает и пейзаж Тургенева, который «поэтически великолепен и полон глубокого смысла» [1, с.16]

В.В. Голубков в статье «Идейно-художественное единство «Записок охотника» размышляет о сходстве и цельности произведения. Что же объединяет рассказы, входящие в «Записки охотника»? «Первое, общность их тематики, сходство явлений, на которых останавливается внимание писателя, и реалистическая манера изображения» [2, с. 20]. Вторая особенность, по мнению автора, «ясная идейная целеустремленность рассказов» [2, с. 21]. Заинтересовал Голубкова и образ рассказчика, «который является живым участником событий» [2, с. 24]. И, наконец, есть еще одна особенность «Записок охотника» - это единство жанра. Литературовед поражается мастерством великого писателя.

«И.С. Тургенев – признанный мастер художественного слова, один из создателей русского литературного языка», - так говорит М.П. Старенков в статье «Язык и стиль «Записок охотника». – <…> Задача настоящей статьи – подвести некоторые итоги изучению языка и стиля «Записок охотника», привести отдельные самостоятельные наблюдения в данной области и поставить задачи их дальнейшего исследования» [3, с. 33]. Автор предлагает рассматривать язык и стиль произведения исторически, в условиях общего состояния и развития русской литературы и русского литературного языка своего времени, в связи с:

1. идейно-художественным направлением «натуральной школы»,

2. характерными признаками повествовательных жанров «натуральной школы»,

3. индивидуальными особенностями творчества писателя и его взглядами на литературу и язык.

«Записки охотника» открыли для зарубежного читателя великую сокровищницу русской литературы (Пушкина, Гоголя). М.П. Алексеев в статье «Мировое значение «Записок охотника» говорит о том, что именно этот цикл рассказов ввел Тургенева в мировую литературу, утвердил его популярность в разных странах Европы. «Записки охотника» в целом и частями были изданы сотни раз на различных языках. «Трудно было бы назвать такую страну, в которой «Записки охотника» не были бы известны в целом или частями, по переделкам или пересказам, по критической литературе на самых разнообразных языках. В разное время и при разных условиях эта книга Тургенева находила своих читателей и ценителей везде, где ее суровая правда и мужественное даровитое слово в состоянии были звать вперед, учить отношению к жизни и труду, вызывать ненависть к притеснению и гнету. Воздействия, какие оказала она на читателей всего мира, всех возрастов и поколений, поистине неисчислимы. Великие книги мировой литературы имеют свою собственную судьбу, отличающую их от других книг той литературы, в которой они возникли, к которой они относятся, которую они представляют. Этим книгам не страшно время; для них не существует и пространства, государственных границ, национальных отличий или языковых преград. Рано или поздно они найдут свое место на библиотечных полках во всех концах света и в сердцах читателей всех народностей. К числу именно таких исторических книг русской литературы, роль которых еще не сыграна до конца, относятся и «Записки охотника» Тургенева» [4, с.139]

1.История создания «Записок охотника». Развитие традиций Пушкина и Гоголя в «Записках охотника»

В 1845 году вышел в свет под редакцией Н.А. Некрасова литературно-художественный сборник, имевший необычное название: «Физиология Петербурга, составленная из трудов русских литераторов».

Этот сборник был знаменательным явлением в истории нашей литературы: он означал решительный поворот от ходульного, риторического романтизма, пытавшегося в 30-е годы завоевать себе в литературе господствующее место, в сторону закрепления позиций идейного, критического реализма.

Уже само название сборника «Физиология Петербурга» говорило о том, что перед литературой ставилась задача, близкая к научному исследованию: возможно, более точное, реалистическое описание общественного быта.

Предисловие к сборнику, разъяснявшее его задачу, было как бы манифестом нового направления. Автор предисловия говорил о том, что очерки, входящие в состав сборника, имеют целью дать максимально правдивое и конкретное изображение быта и характеров различных слоев петербургского общества, с тем, однако, что в этих очерках будет дано не простое воспроизведение действительности, а ее объяснение и оценка. Писатель, как говорилось в предисловии, должен обнаружить, «что он умеет не только наблюдать, но и судить» - иными словами, в качестве руководящего метода в литературе провозглашался критический реализм.

Сборник начинался блестящим очерком Белинского «Петербург и Москва», за которым шли другие очерки, рисующие жизнь петербургской бедноты: «Петербургский дворник» Луганского, «Петербургский шарманщик» Григоровича, «Петербургская сторона» Гребенки, «Петербургские углы» Некрасова. Через год, в 1846 году был издан Некрасовым «Петербургский сборник», близкий по своим задачам к «Физиологии Петербурга». Хотя основное место в нем заняли уже не очерки, а рассказы и стихотворения, но общая направленность и творческий метод остались все те же: это был критический реализм, проникнутый глубоким интересом к вопросам общественной жизни.

Тургенев поместил в «Петербургском сборнике» произведение «Помещик», которое было определено Белинским как «физиологический очерк помещичьего быта». Так Тургенев вошел в то течение русской литературы 40-х годов, которое получило название «натуральной школы».

От «Помещика», написанного в стихотворной форме, Тургенев скоро переходит к художественной прозе, к рассказам-очеркам из крестьянского быта, полагая, что этот жанр в большей степени отвечает его новым творческим задачам. Это были «Записки охотника».

Первый рассказ из «Записок охотника» - «Хорь и Калиныч» - был напечатан в журнале «Современник» в 1847 году. Затем в том же журнале в течение пяти лет появилось еще 20 рассказов. В 1852 году «Записки охотника» вышли отдельным изданием; в это собрание, кроме напечатанных ранее 21 рассказа, был добавлен еще один – «Два помещика».

В 70-х годах Тургенев напечатал в журналах три новых рассказа: «Конец Чертопханова», «Стучит» и «Живые мощи». Они были включены в издание «Записок охотника» 1880 года и с тех пор входят во все последующие издания, состоящие теперь из 25 рассказов.

Чем объяснить поворот Тургенева от стихотворений и поэм, которые он писал в течение 12 лет, к рассказам из народной жизни?

Дореволюционные исследователи творчества Тургенева, склонные объяснять историю русской литературы западным влиянием, пытались найти истоки новой тематики и новых жанров Тургенева в литературном движении зарубежных стран. Так, профессор Сумцов говорил о влиянии Ж. Санд, а профессор А.С. Грузинский утверждал, что Тургенев в большей степени следовал Ауэрбаху, издавшему первые книги своих «Шварцвальдских рассказов» в 1843 году, за четыре года до появления первого рассказа «Записок охотника».

Другие исследователи приписывали основную роль в переходе Тургенева к изображению народной жизни влиянию Гоголя и в особенности Белинского.

Нет спора, что «Мертвые души» Гоголя, вышедшие в свет в 1842 году, были образцом для Тургенева и повлияли на него, усилив интерес к художественной прозе и к критическому реализму. Тем более несомненно, что громадное влияние на Тургенева оказал Белинский.

Тургенев еще со студенческих лет был внимательным читателем литературно-критических статей Белинского, в 1843 году завязал с ним личное знакомство, а потом, в течение ряда лет, до самой смерти Белинского поддерживал с ним дружеские отношения.

С другой стороны, и Белинский относился к Тургеневу доброжелательно. Это был для него справедливый, но строгий учитель, прямо и даже резко отмечавший все казавшееся ему фальшивым и художественно слабым в стихотворениях и поэмах Тургенева и горячо поддерживавший его литературные удачи, все, что могло вывести Тургенева на путь идейного реализма. Белинский приветствовал его переход к художественной прозе, к «Запискам охотника».

И тем не менее основную причину этого перехода нельзя усматривать во влиянии Белинского, как оно ни было значительно. Белинский только помогал Тургеневу осмысливать, приводить в систему те творческие искания, которые были свойственны ему и раньше, но с особенной силой проявились около 1846 года, когда он пришел к полному разочарованию во всей своей прежней литературной деятельности. Основная же причина перехода Тургенева к новой тематике, к новому жанру была та самая, которая побудила Григоровича в 1846 году, за год до «Хоря и Калиныча» Тургенева написать «Деревню», а в 1847 году – «Антона-горемыку», та самая, под воздействием которой Даль (казак Луганский) выпустил в свет в 1846 году повести и рассказы из народного быта, в Некрасов в 1845-1846 годах написал стихотворения «В дороге» и «Родина». Это была та самая причина, по которой и В.Г. Белинский в эти годы с наибольшей решительностью призывал рассматривать литературу как орудие общественной борьбы.

Основной причиной всех этих явлений было общественное движение, охватившее в 40-е годы XIX века широкие круги передовой (по преимуществу дворянской в то время) интеллигенции и коренившееся в том глубоком недовольстве, которое с каждым годом нарастало у закрепощенного крестьянства.

В пору создания «Записок охотника» положение народа, борьба за ликвидацию крепостнического рабства стояли в центре внимания передовых общественных и литературных деятелей. По определению Ленина, «когда писали наши просветители от 40-х до 60-х годов, все общественные вопросы сводились к борьбе с крепостным правом и его остатками» [5, т. II, с. 473]. Массовые крестьянские волнения в 40-е годы охватили многие области страны. Число крестьянских «бунтов» из года в год росло. Первый помещик России Николай I, напуганный революционным движением во Франции, Германии, Венгрии и Австрии, стремился жестоким террором подавить сопротивление народных масс. Царствование Николая Палкина, как назвал коронованного деспота Л.Н. Толстой, в одном из своих рассказов, было, по словам Герцена, «эпохой мглы, отчаяния и произвола». Удушливая общественная атмосфера вынудила Тургенева оставить в начале 1847 года на некоторое время родину и уехать за границу. «Я не мог дышать одним воздухом, - писал он в «Литературных и житейских воспоминаниях» по поводу замысла «Записок охотника», - оставаться рядом с тем, что я возненавидел; для того у меня, вероятно, не доставало надлежащей выдержки, твердости характера. Мне необходимо нужно было удалиться от моего врага за тем, чтобы из самой моей дали сильнее напасть на него. В моих глазах враг этот имел определенный образ, носил известное имя: враг этот был – крепостное право. Под этим именем я собрал и сосредоточил все, против чего я решился бороться до конца – с чем я поклялся никогда не примиряться…Это была моя Аннибаловская клятва; и не я один дал ее себе тогда» [6. т. XI, с. 385].

Тургенев остался верен своей клятве: в условиях полицейских преследований и цензурного террора он создал «Записки охотника» - эту глубоко правдивую картину крепостных России. Великое произведение Тургенева возникло в накалившейся атмосфере борьбы с реакцией и крепостничеством. Отсюда – тот пафос свободолюбия и гуманности, которым овеяны образы этих рассказов. «Все, что ни есть в русской жизни мыслящего и интеллигентного, - писал Салтыков-Щедрин об этой эпохе, - отлично поняло, что куда бы не обратились взоры, везде они встретятся с проблемой о мужике».

Тема крестьянства, как самая острая и самая важная в политической обстановке предреформенного периода, становится одной из главных тем художественной литературы. Кроме Тургенева, жизни крепостного крестьянства посвятили свои произведения многие прогрессивные писатели 40-х годов, в том числе – Герцен («Сорока-воровка») и Григорович («Деревня», «Антон-горемыка»). Наболевший, требующий немедленного разрешения вопрос о положении крестьянства Тургенев освещал с демократических и гуманистических позиций. Это вызвало злобное раздражение в высших правительственных кругах. Министр просвещения в связи с выходом отдельного издания рассказов Тургенева предпринял специальное следствие о деятельности цензуры. По распоряжению Николая I цензор, дозволивший издание, был отстранен от должности. Вскоре, использовав как предлог напечатанные статьи о Гоголе, Тургенева арестовали и затем отправили в ссылку в село Спасское-Луговиново Орловской губернии. Об этом он писал Полине Виардо: «Я, по высочайшему повелению, посажен под арест в полицейскую часть за то, что напечатал в одной московской газете несколько строк о Гоголе. Это только послужило предлогом – статья сама по себе совершенно незначительна. Но на меня давно уже смотрят косо и потому привязались к первому представившемуся случаю…Хотели заглушить все, что говорилось по поводу смерти Гоголя, - и, кстати, обрадовались случаю подвергнуть вместе с тем запрещению и мою литературную деятельность» [7. т. XI. с. 96]. О том, что причиной ареста и ссылки Тургенева были «Записки охотника», он писал в другом письме: «В 1852 г. За напечатание статьи о Гоголе (в сущности за «Записки охотника») отправлен на жительство в деревню, где прожил два года» [8, с. 155-156].

До создания своей опальной книги у Тургенева не было еще уверенности в том, что литература составляет истинное его призвание. Он писал стихотворения, поэмы, повести, драмы, но в то же время мечтал об ученой карьере и готов был оставить литературные занятия под влиянием чувства неудовлетворенности своей писательской деятельностью. В «Записках охотника» дарование Тургенева предстало с новой стороны, во всей своей привлекательности и силе. Значение «Записок охотника» сознавал сам Тургенев. Он писал одному из своих друзей: «Я рад, что эта книга вышла; мне кажется, что она останется моей лептой, внесенной в сокровищницу русской литературы» [9, т II. с. 98].

Как художник Тургенев в «Записках охотника» продолжал реалистические традиции Пушкина и Гоголя, сумел сказать свое слово в развитии русской новеллистической прозы.

Многогранно искусство рассказа в «Записках охотника». То его ведет от себя охотник, живописующий виденное, то он сам становится слушателем целого повествования («Уездный лекарь»). Рассказ «Однодворец Овсянников» состоит из ряда миниатюрных новелл-портретов. Бытовой очерк, психологическая новелла, картина с натуры, лирический этюд, пейзажная зарисовка, проникнутая философскими размышлениями, - все эти жанры равно доступны мастерству автора «Записок охотника». «Тургенев навсегда останется в литературе, как необычайный минитюарист - художник! «Бежин луг», «Певцы», «Хорь и Калиныч», «Касьян» и много, много других миниатюр как будто не нарисованы, а изваяны в неподражаемых, тонких барельефах!», - заметил однажды Гончаров [10. т. II, с. 12].

В рассказах «Уездный лекарь», «Гамлет Щигровского уезда», «Чертопханов и Недопюскин» ощутима тенденция к более сложным художественным формам – к повести. От «Гамлета Щигровского уезда» ведут свое начало знаменитые тургеневские предыстории, рассказывающие о прошлом героев произведения. Однако Тургенев нигде не нарушает художественных пропорций рассказа. В 1872 году писатель вернулся к занимавшему его образу Чертопханова и написал «Конец Чертопханова», включив этот рассказ в «Записки охотника». «Я боялся растянуть его, чтоб не выпасть из пропорции», - признавался Тургенев в письме к М.М. Стасюлевичу [11, т. IX. с. 340]. Он мог бы слить его с ранним рассказом (в котором действует этот же герой), что со стороны содержания было бы вполне естественно. Но тогда в вовсе образовалась бы повесть, а Тургенев не хотелось разрушать жанрового единства своего цикла.

Поэтическая целостность «Записок охотника» обусловлена тем единством художественной манеры, которое присуще этой книге Тургенева. В отличие от Пушкина и Гоголя Тургенев не создает в своем цикле тщательно разработанные и полностью выявленные человеческие характеры. Такого рода задача и не могла стоять перед «охотником». Тургенев ограничивается эскизами, набросками, портретными зарисовками. Однако умелым подбором характеристических черт и подробностей достигается необходимая реалистичность типизации, художественная рельефность. Свои мимолетные, случайные «охотничьи» встречи и наблюдения писатель сумел воплотить в типические образы, дающие обобщающую картину русской жизни крепостной эпохи.

Богатству содержания и новеллистических форм «Записок охотника» отвечает их необычайно разнообразная тональность. Трагический тон повествования уездного лекаря сменяется юмористическим рассказом о спасении француза, барабанщика «великой армии», которого мужички просили «уважить их, то есть нырнуть под лед». Исполнено иронией описание славянофильского патриотизма помещика Любозвонова. Проникновенный лиризм «Певцов», простота и задушевность «Бежина луга», драматизм повествования о Чертопханове, гневные сатирические интонации рассказа «Бурмистр» говорят об эмоциональном богатстве «Записок охотника». С первыми же очерками своего охотничьего цикла Тургенев прославился как художник, обладающий удивительным даром видеть и чувствовать природу. «Он любит природу не как дилетант, а как артист и потому никогда не старается изображать ее только в поэтических ее видах, но берет ее как она ему представляется. Его картины всегда верны, и вы всегда в них узнаете нашу родную русскую природу», - заметил Белинский [12, т. 10, с. 347]. Эту черту тургеневского таланта ценил Чехов, который писал Григоровичу: «…пока на Руси существуют леса, овраги, летние ночи, пока еще есть кулики и плачут чибисы, не забудут ни Вас, ни Тургенева, ни Толстого, как не забудут Гоголя» [13, т. II. с. 181].

Глубоко национальный русский колорит Тургенев воссоздает и в описаниях народного быта. «Мы, реалисты, дорожим колоритом», - пишет Тургенев Полине Виардо в декабре 1847 года, в пору работы над первыми рассказами «Записок охотника». [14, т. I, с. 450]. Старый вальтер-скоттовский принцип «кулер локам» он вслед за Гоголем использует, рисуя подробности народного быта, которые, по его словам, «придают колорит, освещение всей картине». Непритязательная обстановка крестьянской избы, хозяйственный двор у помещика, куры, копающиеся в навозе, утки, плескающиеся в лужицах, коровы, обмахивающиеся хвостами («Мой сосед Радилов») – вся эта проза обыденной жизни, «фламандской школы пестрый сор», превращается у Тургенева, как и у Пушкина, в чистое золото поэзии.

Основой тургеневского языка является речь культурной части русского общества его времени. Вместе с тем в языке «Записок охотника» нашло широкое отражение «живое просторечие города, помещичьей усадьбы и русской деревни» [15, с. 474]. В тургеневских рассказах нередко встречаются местные слова и выражения, диалектизмы орловского наречия, например «площадя», «замашки», «бучило», «зеленя». Склонность к диалектизмам вообще была характерной чертой ранних произведений писателей «натуральной школы».

Борясь за общенациональные нормы литературного языка, Белинский в письме к Анненкову в феврале 1848 года упрекал Тургенева в том, что тот «пересаливает в употреблении слов орловского языка» [16, т. XI, с. 65]. Тургенев впоследствии сильно ослабляет этнографическую струю и орловский колорит языка. Он избегает также увлечения местными словами, каламбурами, что так характерно было, например, для Даля. «С легкой руки г. Загоскина заставляют говорить народ русский каким-то особым языком с шуточками да с прибауточками. Русский говорит так, да не всегда и не везде: его обычная речь замечательно проста и ясна», - писал Тургенев [17, т. II, с. 65]. Крестьяне в «Записках охотника» говорят тем самым народным языком, который уже стал достоянием языка художественной литературы того времени. Салтыков-Щедрин находил в «Записках охотника» силу, меткость, юмор, поэзию языка простого человека.

Вслед за Пушкиным и Гоголем Тургеневу принадлежит выдающаяся роль в создании русского литературного языка, который он считал «чарующим», «волшебным» и могучим. Язык, своеобразие речи персонажей «Записок охотника» отображают склад ума крестьянина, его мудрость, его юмор. Простая, умная речь Хоря, сдержанного на слова и «крепкого на язык», как нельзя лучше отвечает здравому смыслу русского человека. Напротив того, нередко на речи крепостника лежит отпечаток вялости и лености мысли, пустоты его души. Позерство и самолюбование Пеночкина, его злобная раздражительность неотделимы от манерности речи и фразерства. Говорит он не спеша, «с расстановкой и как бы с удовольствием пропуская каждое слово сквозь свои прекрасные раздушенные усы». Народность языка и совершенство стиля «Записок охотника» - одной из наиболее патриотических книг русской классической литературы – делают задушевные мысли великого писателя волнующими и близкими современному читателю. Демократизм и гуманизм Тургенева позволили ему глубоко проникнуться сущностью народной жизни, создать образы, которые воспитывают в людях любовь к родине и к великом русскому народу, по его выражению – «самому удивительному народу во всем мире».

«Записки охотника» сыграли громадную роль в творческом развитии самого писателя, или, собственно, завершился поворот Тургенева к реализму. Создав «Записки охотника», книгу о русском народе, Тургенев продолжил и обогатил великие реалистические традиции Пушкин и Гоголя, своих учителей и предшественников. Теперь он сам становится учителем других и прокладывает новый путь, глубоко распахивая почти нетронутую до него целину.

Двадцать пять рассказов и очерков «Записок охотника» объединены общим замыслом, согреты горячим чувством патриотического воодушевления автора и составляют единый цикл произведений о крестьянстве и крепостной России. Как шедевр художественного творчества «Записки охотника» и теперь полностью сохранили глубокую идейную и эстетическую ценность. Народная книга Тургенева, эта поэма о духовной красоте и мощи русского народа, для современного читателя – одно из наиболее любимых созданий русской классической литературы. Великий Гоголь отзывается о Тургеневе еще в 1847 году: «Талант в нем замечательный и обещает большую деятельность в будущем»!

2. Изображение пагубного влияния крепостного права на жизнь и сознание простых людей

И.С. Тургенев писал: «В русском человеке томится и зреет зародыш будущих великих дел, великого народного развития» [18, т. XII, с. 106]. Залогом этого является свободолюбие, природная одаренность и вся многообразная духовная жизнь русского крестьянина, которому присуще, несмотря на его порабощенное состояние, глубокое сознание своего человеческого достоинства. Уже в «Хоре и Калиныче», первом небольшом рассказе «Записок охотника», крестьяне выступают носителями наиболее типичных особенностей русского национального характера и в этом отношении, по их душевным достоинствам, противопоставлены помещику. Ум, энергия, уверенность в своих силах, высокие поэтические чувства – все это характерно для крепостных господина Полутыкина. Взгляд Тургенева на народную жизнь крепостнической эпохи здесь выразился с большой полнотой. Последующие рассказы «Записок охотника» развивали многие из тех идей, которые были затронуты в «Хоре и Калиныче». Поэтому данному рассказу принадлежит особенная роль в общем замысле всей серии очерков и рассказов.

О «достоинствах» г. Полутыкина достаточно сказать, что он «страстный охотник и, следовательно, - иронически замечает Тургенев, - отличный человек». Хорь и его друг Калиныч представляются «охотнику» личностями необычайно яркими и по уму, и по тем интересам, которыми они живут, по их житейскому опыту и знанию жизни. В рассказе находит отражение не только их общественное положение и быт, но и душевный склад героев.

Тургенев великолепно показал в этом рассказе, что невозможно превратить крестьянина в раба, послушного своему господину, привить ему чувство угодливости перед своим властелином, вытравить в нем сознание человеческого достоинства.

Калиныч прислуживал «охотнику», который в его глазах является «барином», без всякого раболепства. Но еще с большей независимостью держал себя Хорь: «Он, казалось, чувствовал свое достоинство, говорил и двигался медленно, изредка посмеивался из-под длинных своих усов». Он – «мужик умный», складом своего ума он походил на древнегреческого философа Сократа.

Изображение духовного облика крестьян как в этом рассказе, так и во всем цикле произведений позволяло сделать вывод о том, какие огромные силы скрыты в недрах народной жизни и какие неисчерпаемые возможности исторического и национального развития таятся в народной среде. Мужественный характер русского человека – наряду с другими моральными качествами – вот что увидел Тургенев в повседневной, будничной жизни крестьян, вынужденных бороться с нужной и голодом, сносить бессмысленную жестокость помещиков. Но ни в чем с такой силой не выступает ненависть автора «Записок охотника» к крепостничеству, как в изображении многочисленных и разнообразных проявлений глубокого недовольства крестьян, их непримиримой вражды к помещикам: от насмешливого отношения Хоря к его притеснителю, расчетливому, но недалекому г. Полутыкину, до гневного возмущения крестьянина своим зависимым положением от помещика и его пособников. Пойманный Бирюком в господском саду мужик, которого разорил помещичий приказчик и которому приходится «околевать», говорит о нем как о «кровопийце» и «душегубе» («Бирюк»). Эта готовность бесправных и голодных крестьян к стихийному протесту вызывает особенную подозрительность и страх у крепостников. Недаром за мирными жалобами крестьян на бурмистра помещику мерещится бунт («Бурмистр»).

Знаменательно, что в крепостной деревне появляются люди, способные взять на себя роль народных заступников, вроде разночинца Мити («Однодворец Овсянников»). Деятельность этого поборника народных интересов широка и разнообразна. По словам Овсянникова, Митя «крестьянам просьбы сочиняет, доклады пишет, сотских научает, землемеров на чистую воду выводит, по питейным домам таскается, с бессрочными, с мещанами городскими да с дворниками на постоялых дворах знается. Долго ли тут до беды? Уж и становые и исправники ему не раз грозились. Да он, благо, балагурить умеет: их же рассмешит, да им же потом и наварит кашу». Душевной привлекательностью отличается также уездный лекарь в рассказе того же названия – разночинец из среды демократической интеллигенции, способный понять глубокую натуру своей больной, признающейся в любви к нему, Александры Андреевны, в образе которой обозначились черты героинь тургеневских романов. Еще более крупными чертами обрисован Авенир Сорокоумов, гегельянец в пору своего студенчества, вынесший из философских кружков бескорыстную преданность русской литературе, театру, честные верования и честные стремления, с книжными взглядами на жизнь, наивный и ограниченный, твердо переносивший одиночество и «рабство учительского звания» в доме помещика, спокойно встретивший неизбежную смерть от чахотки («Смерть»).

Осуждение крепостничества предстает в «Записках охотника» в двух основных аспектах. Первый аспект – это непосредственное изображение мира крепостников: галерея образов помещиков, «дворянские гнезда», быт, нравы, взгляды, отношения. Второй – это мир простого русского народа, в первую очередь русского мужика с его взглядами, отношением к барину, к природе, к жизни в целом. Напоминая читателю, что мужик – тоже человек, Тургенев на протяжении цикла подчеркивал, что как человек он одареннее, поэтичнее, нравственнее своих господ.

В «Малиновой воде» в центре внимания автора тема XVIII в., яркие картинки жизни вельможного графа Петра Ильина, веселившего себя забавами не знающего ограничения желаниям и прихотям феодала.

С глубоким сарказмом Тургенев изобразил степных помещиков, вроде владельца конного завода Чернобая («Лебедянь») ли старика Чертопханова («Чертопханов и Недопюскин»), от которых немногим отличаются также господа с тонкими манерами и с претензиями на своеобразную «культурность» и даже на либерализм. Еремей Лукич Чертопханов от скуки и праздности утешался грубыми, самодурными выходками. Он каждый день новую затею придумывал: «…то из лопуха суп варил, то лошадям хвосты стриг на картузы дворовым людям, то лен собирался крапивой заменить, свиней кормить грибами или всех своих для порядка и хозяйственного расчета велел «перенумеровать» и каждому на воротнике нашить его нумер. При встрече с барином всяк, бывало, так уж и кричит: «Такой-то нумер идет!»

Омерзителен своими гнусными преследованиями крепостных людей и грабительством Мардарий Аполлонович Стегунов («Два помещика»), закоренелый крепостник и циник. На любые упреки в бесчеловечности его поступков у Стегунова есть «ясный» и «убедительный» довод: «По-моему: коли барин – так барин, а коли мужик – так мужик». Просто и естественно, по его понятиям, сселять мужиков с их земли, а «опальных» истреблять. «Я, признаться вам откровенно, - говорит он своему собеседнику, - из тех-то двух семей и без очереди в солдаты отдавал и так рассовывал – кой-куды; да не переводятся, что будешь делать? Плодущи проклятые». В облике этого дикого барина, никогда ничему не учившегося лежебоки, есть черты, напоминающие «гуманного» помещика Пеночкина. Стегунов носит по-своему выразительную фамилию. Посечь бы кого-нибудь – вот высшее наслаждение для этого человека. Самый звук от ударов, а особенно от ударов розги приводит его в сладостно-блаженное состояние. Забежали в сад «Ермила кучера куры». Девочка, дочка Ермила, выбежала загнать их домой. Стегунов «ухмыльнулся: - Эй, Юшка! Брось куриц-то, поймай-ка мне Наталку». Заметим кстати, что этот Юшка был уже «лет семидесяти» и, однако же, за курами он побежал. Но вот ключница успела перехватить Наталку и несколько раз шлепнула ее по спине.

- Вот тэк, э, вот тэк, - подхватил помещик: - те, те, те! те, те, те! А кур-то отбери, Авдотья, - прибавил он громким голосом и со светлым лицом обратился ко мне: - Какова, батюшка, травля была, ась? Вспотел даже, посмотрите.

И Мардарий Аполлоныч расхохотался».

В другом случае Мардарий слышит настоящие звуки порки, и вот как об этом рассказывает Тургенев: «Между тем воздух затих совершенно. Лишь иногда ветер набегал струями, и, в последний раз запирая около дома, донес до нашего слуха звук мерных и частых ударов, раздававшийся в направлении конюшни. Мардарий Аполлоныч только что донес к губам налитое блюдечко и уже расширил было ноздри, без чего, как известно, ни один коренной русак не втягивает в себя чая, - но остановился, прислушался, кивнул головой, хлебнул и, ставя блюдечко на стол, произнес с добрейшей улыбкой и как бы невольно вторя ударам: «Чюки-чюки-чюк! Чюки-чюк! Чюки-чюк!»

- Это что такое? – спросил я с изумлением.

- А там, по моему приказу, шалунишку наказывают…Васю буфетчика изволите знать?

- Какого Васю?

- Да вот, что намедни за обедом нам служил. Еще с такими большими бакенбардами ходит». [19, с. 121-122].

А далее опять это сочетание «добрейшей улыбки» и «ясного и кроткого взора» с истинным наслаждением от самых звуков порки! «Самое лютое негодование не устояло бы против ясного и кроткого взора Мандария Аполлоныча». Находились люди, которые видели в этой фразе, что будто бы и сам Тургенев не мог устоять против этого «взора», между тем, как совершенно ясно, что этот «мазок кисти» явно иронический, рассчитанный именно на то, чтобы дать почувствовать всю органическую порочность этого человека. Если бы эта приведенная выше фраза выражала мнение самого автора, то зачем бы тогда Стегунову обращаться к нему с такими словами: «Что вы, молодой человек? что вы? – заговорил он, качая головой. – Что я, злодей, что ли? Что вы на меня так уставились? Любит да наказует: вы сами знаете». [19, с 123]. Не ясно ли, какими глазами глядел автор рассказа на это чудище?

Но Тургенев, для неподготовленного читателя совсем неожиданно, приводит реплику самого только что высеченного буфетчика Васи, который не только не негодует на своего барина, а даже в общем его одобряет. Это краткое местечко – едва ли не самое страшное в рассказе: перед нами не только покорность, но и оправдание «законного» насилия и притом оправдание, идущее со стороны самого пострадавшего. Это буфетчик Вася – представитель тарой, целиком покорствующей Руси. Такими именно словами и заканчивает автор этот свой необычный рассказ: «Вот она, старая-то Русь!» - думал я на возвратном пути».

Тургенев не раскрывает тех чувств, которые он вкладывает в это свое восклицание: они ясны и без того. И, несомненно, чувства эти были общими и у автора и у его читателей.

В г-не Зверкове артистически смешаны самовлюбленность и обожание своей жены, про которую он говорит, что она – «ангел во плоти, доброта неизъяснимая», про которую сам Тургенев повествует так: «тусклая, чувствительная, слезливая и злая – дюжинное и тяжелое создание». И муженек, не устающий ее восхвалять, говорит еще и так: «Горничным и девушкам не житье, - просто рай воочию совершается…» А между тем одна из этих горничных позволила себе полюбить лакея Петрушку, в то время как барыня держала горничных только незамужних. Что же при этом переживает Зверков? «Доложу вам, я такой человек: ничто меня так не оскорбляет, смело могу сказать, так сильно не оскорбляет, как неблагодарность…» А затем, когда произошло с девушкой «то самое», про что «стыдливый» Зверков выразился только намеком: «Вы понимаете…Я стыжусь выговорить», - этот изысканно деликатный помещик приказал виновную «остричь, одеть в затрапез и сослать в деревню». [19, с.131].

Заслуживает большого внимания та манера, в которой нарисован образ этого помещика. Он как бы деликатен, но по сути дела слащав и в то же время, несомненно, жесток и недалек. Наличие этих разнообразных черт делает образ его необычайно живым, и автор достиг бы гораздо меньшего эффекта, если бы подал его с лишь одним отрицательным пафосом. Здесь же чувство моральной тошноты возникает у читателя как бы самопроизвольно, и как раз поэтому замысел автора осуществляется наиболее полно: не в порядке какого-либо убеждения, а в порядке естественно пробудившегося ощущения в душе самого читателя. А это читательское ощущение было тоже немалым ударом по крепостному праву.

Очень рельефны взаимоотношения помещика из рассказа «Бурмистр» - гвардейского офицера в отставке Аркадия Павлыча Пеночкина – со своими крепостными. Пеночкину народ представляется лишь невежественной и безликой массой. Этот пустой и морально ничтожный «гвардейский офицер в отставке» холодно-расчетлив и жесток по натуре. Хищничество – главная отличительная его черта. Оброк с крестьян он довел до такой степени, что сам удивляется, как они «концы с концами сводят».

Тургенев не впадает в преувеличения или односторонность, говоря о таких помещиках, как Стегунов или Пеночкин, равно как не прикрашивает жизнь, рисуя образы крестьян, которым иногда присущи черты рабской приниженности или дурные замашки господ, которым они служат, как, например, камердинеру в рассказе «Свидание», самодовольному эгоисту, способному с холодной бессердечностью надругаться над доверчивостью полюбившей его девушки.

Чудовищность рабства была не в том, что добродетельные рабы находились во власти злодеев-рабовладельцев. Чудовищность этого порядка именно в том, что такие дела творятся зауряд, заурядными людьми над другими тоже заурядными людьми.

Перекличка «термина» - «распорядиться» - с поркой буфетчика Васи дает ощущение того, что порка слуг была явлением самым обыденным. Отметим, при этом особо, как сказано, что камердинер, не посмевший произнести ни одного слова, «помялся на месте, покружил салфеткой». Это движение руки, в котором есть уже и ощущение предстоящей порки, очень точно выражает «немой» протест провинившегося.

Так же точно, увидев проезжавшего по деревне Пеночкина, «хромой старик» с бородой, начинавшейся под самыми глазами, оторвал недопоенную лошадь от колодца, ударил ее, неизвестно за что по боку, а там уж поклонился». За что же этот старик так жестоко расправился со своей лошадью? Это было молниеносное психологическое ощущение того, что его самого будто вот-вот ударят. И он инстинктивно перенес этот удар на бедную конягу.

Да что – старик! Вот, завидев барина, «мальчишки в длинных рубашонках с воплем бежали в избы, ложились брюхом на высокий порог, свешивали головы, закидывали ноги кверху таким образом весьма проворно перекатывались за дверь, в темные сени, откуда уже и не показывались».

Эта последняя «картина», несмотря на всю свою краткость, весьма выразительно дает ощутить всю глубину той пропасти, которая лежит между барами и крестьянством, но она также весьма любопытна и по тому, как она написана: мы положительно все это видим и слышим, как если бы сами были тому свидетелями. И все это достигнуто единственно предельной точностью в передаче отдельных черточек того, что происходит.

Еще более кратко, всего лишь одним глаголом Тургенев позволяет нам увидеть, как садился на лошадь тучный староста, сын бурмистра: «Староста отвел из приличия лошадь в сторону, взвалился на нее и пустился рысцой за коляской, держа шапку в руке». [19, с. 152]. Этот глагол, о котором идет речь – «взвалился»: так и видишь это движение, как брюхо будущего седока скользит вверх по крутому боку лошади! В звукосочетании «взвалился» чувствуется тот «взволок» по дороге, который приходится преодолевать путнику. И вот это-то ощущение и делает этот простой глагол столь выразительным. И у самого Тургенева после того, как это движение «наизволок» завершено, как бы с легким сердцем возникает уже движение лошади, пустившейся «рысцой».

Про этого старосту сказано еще, как тот отвечал на вопросы хозяина: «вяло и неловко, словно замороженными пальцами кафтан застегивал». И еще как тот же староста стоял возле жаловавшихся крестьян «с разинутым ртом и недоумевающимися кулаками». Тут был барин, и тут были мужики, и его кулаки «недоумевали», почему же они все еще в бездействии…Точно также и сам Пеночкин, постепенно разгоревшись в разговоре с мужиками, «шагнул вперед, да, вероятно, вспомнил о моем присутствии и положил руки в карманы». Несомненно, что и у него «руки чесались», и он должен был также извиниться перед своим гостем.

В этом рассказе Тургенев открывает для нас ту «служилую» прослойку, которая зверски помогала барину высасывать соки из мужика, не забывая при этом, однако же, и себя. Таков, например, и староста Пеночкина и, в особенности, сам бурмистр, про которого один знакомый автору мужик из другого села выразился исчерпывающе кратко и точно: «Собака, а не человек; такой собаки до самого Курска не найдешь!» Стоит обоих их и главный конторщик в рассказе «Контора».

У Тургенева, естественно, и помещики не все на одно лицо. Кроме упомянутых ранее, особо любопытно выделить своеобразнейшую фигуру «Ваилия Васильича», который отказался даже назвать свое имя и предложил дать ему какую-нибудь кличку, назвав сам себя «Гамлетом Шигровского уезда». Вся его судьба – это образчик некоего неустойчивого равновесия, определявшегося общественной неустойчивостью самой эпохи.

Фигура Чертопханова столь «живописна», что автору пришлось уделить ей целых два рассказа. Чертопханов – челдовек с безудержныи порывами, способный равно и на простое буйство и на неожиданные, по-своему мужественные и даже дерзкие выпады против крупного по сравнению с ним дворянина. То, что он сам беден, дало ему возможность, не расставаясь со всеми своими причудами и барскими прихотями, понимать, однако, положение бедняков и всяческих обиженных судьбою людей.

Именно таков Чертопханов, когда от него уходит цыганка Маша. Но другая его истории – с утратой любимой им лошади – Малек-Аделя – превосходит по напряженности переживаний даже этот уход от него любимой им женщины. Как Маша «лисицей» сидела перед тем, как покинуть его, так и сам Чертопханов, убедившись, что вновь обретенный им Малек-Адель не настоящий, ходил теперь «взад и вперед по комнате, одинаковым образом поворачиваясь на пятках у каждой стены, как зверь в клетке».

Особо следует помянуть также хотя и о едва намеченном, но очень выразительном очерке молодого помещика Любозвонова, про которого рассказывал однодворец Овсянников, - как он пытался разговаривать с крестьянами запросто, как сказали бы позже – «по-народнически». Этот Василий Николаевич, вышедший для разговора со своими крестьянами «в плисовых панталонах, словно кучер», живо напоминает нам Нежданова из «Нови», обрядившегося для общения с народом «в истасканный желтоватый нанковый кафтан.

Автор «Записок охотника» с беспощадной правдивостью изображает и дикость нравов, самодурство владелицы ананьвского поместья («Контора»), и истинный облик интеллигента-славянофила Любозвонова («Однодворец Овсянников»), столь же чуждого народу, как и гамлетствующий «западник» («Гамлет Щигровского уезда»), пустой и ничтожный. Разоблачительная сила образов дворян в «Записках охотника» вызывала восхищение Герцена. «Никогда еще, - писал автор «Былого и дум», - внутренняя жизнь помещичьего дома не выставлялась в таком виде на всеобщее посмеяние, ненависть и отвращение».

Вульгарно-социологическая критика пыталась умалить разоблачительную силу «Записок охотника», приписать Тургеневу «идеализацию» крестьян и крепостнического уклада жизни. Литературоведы-компаративисты стремились доказать зависимость «записок охотника» от так называемого «деревенского жанра» в западноевропейской литературе, отрывая рассказы Тургенева от конкретно-исторических условий, в которых они создавались. Еще Белинский писал, что Тургенев содержание своих очерков и рассказов брал из современной русской жизни. По словам великого критика, главная характеристическая черта таланта Тургенева «заключалась в том, что ему едва ли удалось создать верно такой характер, подобно которому он не встретил в действительности. Он всегда должен держать почвы действительности». Впоследствии сам автор «Записок охотника» признавался, что в своих произведениях он постоянно опирается на «жизненные данные». Основываясь на наблюдениях над повседневной жизнью, он умел с философской глубиной и поэтической тонкостью нарисовать образы, согретые искренним и волнующим чувством.

Конечно, в этом кратком обзоре не исчерпаны все герои Тургенева из дворянской среды, но следует сказать, что все они даются вперемешку с крестьянскими образами, и, окидывая теперь одним общим взглядом всю широкую, как сама Русь, картину деревенского народного бытия, читатель отчетливо видит и чувствует, что эта социальная картина не уступает в своей выразительности той чисто художественной светотени пейзажа, которой поэтически насыщены все эти «записки охотника».

3. Тема протеста против гнета крепостников

Обращение Тургенева к крестьянской жизни, естественно, вытекало из его антикрепостнических настроений. Основной идеей «Записок охотника» явился протест против крепостного права. «Под этим именем я собрал и сосредоточил все, против чего я решился бороться до конца – с чем я поклялся никогда не примириться…Это была моя Аннибаловская клятва; не я один дал ее себе тогда», - вспоминал потом Тургенев. [20, т. X, с. 302]

Россия крепостной эпохи являлась преимущественно крестьянской страной. Многочисленное крестьянство представляло собой основной эксплуатируемый класс, трудом которого главным образом жили господствующие классы при крепостном праве. Крестьянство не раз проявляло себя как революционная сила в стране. Крестьянский вопрос имел громадное значение для развития русской общественной мысли и русской литературы. Ленин указывал, что настроение Белинского, выраженное в знаменитом письме к Гоголю, зависело от настроения крепостных крестьян. С крестьянским вопросом сталкивался всякий честный мыслящий писатель в России. Крестьянская тема со времен «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева являлась одной из главных тем русской литературы. Глубоко и правильно понять развитие русской литературы XIX века, особенно крепостной эпохи, можно только в свете крестьянских и вообще народных настроений на каждом этапе этого развития. Эти настроения питали демократизм русской литературы, были источником своеобразия и глубины ее гуманистического пафоса.

Появление крестьянской темы в творчестве Тургенева отвечало важной тенденции общего развития реалистической русской литературы 40-х годов и стремление к художественному познанию народной жизни. Белинский, обличая пренебрежительное отношение реакционных дворянских деятелей к культурной теме, утверждал: «Природа – вечный образец искусства, а величайший и благороднейший предмет в природе – человек. А разве мужик – не человек? Но что может быть интересного грубом, необразованном человеке? – Как что? – Его душа, ум, сердце, страсти, склонности, - словом, все то же, что и в образованном человеке» [21, т. X, с. 300].

Ближайшим предшественником Тургенева – автора «Записок охотника» - был Григорович. Его повесть «Деревня» Тургенев признавал «по времени первой попыткой сближения нашей литературы с народной жизнью, первой из наших «деревенских историй». Заслугой Григоровича явилось правдивое изображение тяжкой участи крепостного человека, насилий и издевательств над его личностью. Однако в повестях Григоровича крепостной крестьянин выступает преимущественно как тип несчастного, униженного и обездоленного человека. Герои повести Григоровича еще ни в чем не обнаруживают своей внутренней силы. Сама крестьянская среда в повести «Деревня» производит впечатление гнетущее; жизнь крестьянина представлялась автору тупым, забитым, почти ничем духовно не просветленным и не согретым существованием. Такое изображение деревни будило протест против крепостного права, но не внушало веры в творческие силы народа, в его способность к самостоятельной, независимой от помещиков жизни.

В отличие от Григоровича Тургенев в первом же очерке из «Записок охотника» не только пробуждал в читателе сочувствие к крепостному крестьянину, но и приводил к мысли о богатых внутренних силах, таившихся в народной среде. В этом идейный и художественный пафос «Хоря и Калиныча».

Отстаивая незыблемость крепостного строя, реакционная публицистика на все лады твердила о необходимости помещичьей опеки над крестьянами, которые-де не смогут жить и хозяйничать без барина. Тургенев своим очерком опровергал это утверждение. В знаменитом противопоставлении оброчного калужского крестьянина орловскому мужику, находящемуся на барщине, Тургенев осуждает крепостнические порядки в деревне. «Орловский мужик…угрюм, глядит исподлобья, живет в дрянных сосновых избенках, ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо, носит лапти; калужский оброчный мужик обитает в просторных сосновых избах… глядит весело и смело, лицом чист и бел, торгует маслом и дегтем и по праздникам ходит в сапогах». [19, с. 187]. Оброчный крестьянин чувствовал себя более независимо, чем барщинный; он был удален от повседневного надзора и вмешательства в его жизнь помещика и господских приказчиков. Хорь живет на оброке, барин Полутыкин, в сущности, оставил его в покое и Хорь окреп. А что довело Калиныча до разорения нищеты? «Опека» его барина-окопника. Трудно было в подцензурной форме выступить более ясно против крепостного права, чем это сделал Тургенев в первом же очерке «Записок охотника».

В «Мертвых душах» образами для Митяя и дяди Миная, Селифана и Петрушки Гоголь убеждал, что господство ноздревых, собакевичей и чичиковых отупляет крепостного крестьянина. Вместе с тем великий писатель в лирических отступлениях воспел живую душу народа, не сломленную веками рабства.

Немало тупых и забитых крепостническим гнетом крестьян появляется и на страницах «Записок охотника». Но уже в «Хоре и Калиныче» в типических чертах крепостных людей Тургенев воплощает лирическую тему Гоголя в реальных образах самой действительной жизни.

Антикрепостническая направленность «Записок охотника» проявляется прежде всего в тех рассказах, в которых непосредственно сопоставлены помещики и крестьяне. Таких рассказов немного, и в них основной общественный конфликт эпохи показан с особой силой. Это - «Хорь и Калиныч» (крестьяне и Полутыкин), «Ермолай и мельничиха» (Арина и Зверков), «Малиновая вода» (Степушка и шумихинский барин, Влас и молодой граф), «Льгов» (Сучок и его господа), «Бурмистр» (крестьяне и Пеночкин), «Контора» (Павел и госпожа Лоснякова с ее главным конторщиком), «Два помещика» (буфетчик Вася и Стегунов), «Петр Петрович Каратаев» (Матрена и ее барыня).

Другие рассказы построены иначе: центральное место занимают или крестьяне («Касьян с Красивой Мечи», «Бежин луг», «Бирюк», «Живые мощи»), или простые люди из народа («Певцы»), образы же помещиков даны или на периферии, ли совсем отсутствуют; тем не менее читателю совершенно ясна крепостническая обстановка, и придают развитию действия характер того ли иного драматического конфликта. В самом деле, читателю необходимо представить себе условия крепостного права, чтобы в полной мере понять жажду справедливости, поиски праведной земли у Касьяна, темноту и суеверия мальчиков «Бежина луга», сложное положение Бирюка, трагическую судьбу Акулины в рассказе «Свидание» и Лукерьи в рассказе «Живые мощи», гибель талантливых людей из народа в «Певцах».

Не следует думать, что антикрепостническая направленность «Записок охотника» проявляется только в рассказах, где показана их талантливость или губительное влияние на них помещиков-крепостников.

В «Записках охотника» есть целый ряд рассказов, которые на первый взгляд стоят в стороне от общей идейной направленности сборника, в которых нет крестьян, а фигурируют лишь помещики, причем автор ставит вопросы психологические, личной, интимной жизни героев. Таковы, например, рассказы «Уездный лекарь, «Мой сосед Радилов», «Гамлет Щигровского уезда», «Чертопханов и Недопюскин», «Конец Чертопханова».

Но при более внимательном анализе и эти рассказы не выпадают из общего идейного плана «Записок охотника»: вопросы, в них поставленные, также находят свое конкретное объяснение в условиях помещичьего быта той эпохи.

Только дворянско-крепостническая среда могла порождать таких людей, как выходец из разорившейся помещичьей семьи Чертопханов; в нем самым причудливым образом сочетались душевное благородство, доброта и великодушие с дворянским гонором, заносчивостью и сумасбродством; или таких, как Василий Васильевич («Гамлет Щигровского уезда»), также разорившийся мелкопоместный дворянин, человек высокой культуры, оказавшийся совершенно неприспособленным к жизни, лишним в кругу богатых помещиков и сановников, которых он презирал, но от которых не мог оторваться в силу своего происхождения, воспитания и слабохарактерности.

Необходимо перенестись в обстановку стародворянского крепостнического, с его предрассудками в области морали, с его фальшивой напускной требовательностью в вопросах брака, чтобы понять семейную драму Радилова, решившегося после смерти жены вступить в брак с ее сестрой, и тем нарушившего традиционные приличия.

И даже «поздняя любовь» умирающей девушки (в рассказе «Уездный лекарь») показана Тургеневым на фоне крепостного быта. Семья, к которой принадлежала героиня рассказа, и на этот раз была семья разорившихся помещиков: «отец был…ученый, сочинитель, умер в бедности», «жили в маленьком домике, крытом соломой», «с соседями мало водились оттого, что мелкие им не подстать приходились, а с богатыми гордость запрещала знаться». Этим вынужденным одиночеством дворянской семьи в значительной степени можно объяснить то, что когда у героини, в последние предсмертные часы проснулась страстная жажда жизни и любви, выбор ее пал на социально чуждого ей человека, на разночинца, уездного лекаря.

Все это придавало «Запискам охотника» яркую и выдержанную идейную направленность, делало рассказы Тургенева подлинным орудием общественно-политической борьбы, а вместе с тем скрепляло все рассказы в художественное целое.

В условиях цензурных преследований замыслы некоторых рассказов остались неосуществленными. Таковыми являются, например, очерк «Землеед». В его основе лежит действительный факт – расправа крестьян над своим помещиком, который ежегодно урезывал у них землю. По словам одного из мемуаристов, сюжет очерка, основанный на истинном происшествии, Тургенев излагал следующим образом: «Бывши студентом (как видите, это было очень давно), приехал я летом в деревню охотиться. На охоту водил меня старик из дворовых соседнего имения. Вот раз ходили мы по лесу, устали, сели отдохнуть. Только вижу я, старик мой все осматривается, головой покачивает. Меня это, наконец, заинтересовало. Спрашиваю: «Ты что?» - «Да место, говорит, знакомое…» И рассказал он мне историю, как когда-то на самом этом месте барина убили. Барин был жестокий. Особенно донимал он дворовых: конечно, потому, что они находились с ним в более близких сношениях, чем крестьяне. Вот дворовые и сговорились вытащить его ночью из дома куда-нибудь подальше и покончить с ним. Старик мой был еще тогда мальчишкой. Он случайно подслушал разговор и в ту ночь следил за заговорщиками, - видел, как стащили барина с завязанным ртом, чтобы он не мог кричать (мальчик бежал за этой процессией сторонкой). Когда мужики пришли в лес, мальчик спрятался в кустарник и оттуда видел все. Были страшные подробности – например, повар набивал барину рот грязью (в тот день шел дождь), приговаривая, чтобы тот его кушанья испробовал». [22, с. 84-85].

Не смог увидеть свет также очерк «Русский немец и реформатор», идея которого, по воспоминаниям того же современника, заключалась в изображении двух помещиков: «…один – З. в своей деревне все распоряжался, все порядок водворял – мужиков обстроил по своему плану, заставляя их пить, есть, делать по своей программе; ночью вставал, обходил избы, будил народ, все наблюдал. Другой был немец, рассудительный, аккуратный, но – у обоих мужикам приходилось плохо. Только З. вышел у меня до того поразительно похож на Николая Павловича, что нечего было и думать печатать, цензура ни за что бы не пропустила» [22, с. 85]

Крепостническое рабство Тургенев наблюдал еще в детстве, в имении своей матери, присматриваясь к жизни крестьян Спасского-Луговинова и окружающих деревень. «Я родился и вырос, - писал Тургенев, - среди побоев и истязаний. Ненависть к крепостному праву уже тогда была во мне» [23, т II, с. 286]. Глубоким чувством этой ненависти проникнута и книга Тургенева.

4. Изображение народных характеров, воплощающих силу, внутреннюю красоту

Оценивая творчество Тургенева и заслуги писателя перед русским обществом, Салтыков-Щедрин отмечал: «Тургенев был человек высоко развитый, убежденный и никогда не покидавший почвы общечеловеческих идеалов. Идеалы эти он проводил в русскую жизнь с тем сознательным постоянством, которое и составляет его главную и неоценимую заслугу перед русским обществом. В этом смысле он является прямым продолжателем Пушкина и других соперников в русской литературе не знает. Так что ежели Пушкин имел полное основание сказать о себе, что он пробуждал «добрые чувства», то же самое и с такой же справедливостью мог сказать о себе с Тургенев. Это были не какие-нибудь условные согласные с тем или другим переходным веянием, но те, простые, всем доступные общечеловеческие «добрые чувства», в основе которых лежит глубокая вера в торжество света, добра и нравственной красоты». [24. т. XV, с. 612].

Эти слова – глубокая и проницательная характеристика творчества Тургенева, величайшего писателя-гуманиста. Любовь к человеку, стремление раскрыть его несомненную духовность, борьба за раскрепощение щедро одаренного народа, униженного рабством и насилием, вера в конечное торжество добра и справедливости – вот что является основной особенностью творческого наследия Тургенева, внутренней страстью, пафосом его творческой деятельности.

Тургенев, пробуждая простые, всем доступные общечеловеческие «добрые чувства», выступал против эгоистической обособленности людей, индивидуалистической замкнутости, с критикой общечеловеческой морали господствующего класса, за объединение и братский мир на земле. Признанием высокой нравственной ценности человеческой личности Тургенев был связан со своими великими предшественниками – Толстым и Достоевским.

Идея общественно-нравственного долга сказалась в произведениях Тургенева как борьбы за раскрепощение духовно богатого народа. В своих «Литературных и житейских воспоминаниях Тургенев писал о том чувстве смущения и негодования, отвращения, которое вызвало в нем помещичья крепостная среда. Действительно, просветительский протест против крепостничества объединил таких писателей, как Тургенев, Гончаров, Григорович и Герцен, в разной степени, правда, осознавших связь своих мыслей и чувств с потребностями народных масс, а также истории.

Несомненно, творчество Тургенева в своих лучших достижениях имеет неразрывную внутреннюю связь с борьбой крестьянских масс против крепостников-помещиков. Писатель рано осознал, что «субстанция» русского народа, т. е. его глубинное духовное содержание, неизменно богата и плодотворна, но уродливые формы общественной жизни, т.е. самодержавие и крепостничество, препятствуют прогрессивному национальному развитию страны. Вдохновленный проповедью Белинского, уверенного в «глубинах мужицкой натуры», Тургенев в «Записках охотника» обратился к изображению того народа, в котором «таится и зреет зародыш будущих великих дел, великого развития». Он создал образ великого народа, отличающегося пытливостью критического ума и способностью к творческим фантазиям, художественной одаренностью, моральной отзывчивостью, глубоким пониманием действительности, трезвостью сознания, словом, романтиков-мечтателей и рационалистов-практиков из народа. Писатель убеждает читателя, что устремленность к прекрасному в лучших людях трудящейся массы порождается чистотой нравственного чувства, непосредственностью и цельностью душевного строя.

С тонким психологическим мастерством Тургенев показал «романтические возвышения» своих мечтателей из народа – Калиныча, которого в рассказах о Европе более всего трогали описания природы, гор, водопадов; Касьяна, который, отдаваясь настроениям нежности и умиления, живет единой душою с природой, гармонически сливаясь с ней; Якова Турка, в пении которого звучала и дышала «русская правдивая душа» и веяло «чем-то родным и необозримо широким». Эти «поэтические натуры из народа» были беспомощны в практической жизни и лишены интереса к ней: «Калиныч ходил в лаптях и перебивался кое-как», «Касьян, по словам кучера, от рук отбился тоже…от работы то есть», от Ермолая отказались, как от человек, ни на какую работу не годного. Для окружающих эти романтики, опьяненные природой и любовью, всегда чудаки: Ермолай «вообще смотрел чудаком», Касьян – «чудной человек: как есть юродивец», «несообразный человек». В русском крестьянина Тургенева поразила способность к эстетическом переживанию жизни.

В русском народе Тургенев увидел также и рационалистов-практиков. Деловитость русского крестьянина сказалась не элементарным ребячеством, а духовной широтой. Так, Хорь «понимал действительность», «он много видел, много знал», «возвышался даже до иронической точки зрения на жизнь». Писатель подчеркивает здравый критицизм Хоря: «Что же хорошо – то ему и нравится, что разумно – того ему и подавай, а откуда оно идет, ему все равно. Его здравый смысл охотно подтрунивает над сухопарым немецким рассудком; но немцы, по словам Хоря, любопытный народ, и поучиться он у них готов». Хорь отличался необходимой практической цепкостью, силой характера, способностью строить свое благосостояние вопреки воле помещика. В рассказах о Европе его занимали вопросы административные, государственные. Положительное, рациональное сознание Хоря, как коренная черта русского национального характера, помогает Тургеневу сближать предприимчивого мужика с личностью Петра I, который был «по преимуществу русский человек, русский именно в своих преобразованиях».

Спокойная житейская мудрость, трезвая рассудительность свойственна я однодворцу Овсянникову, ощутившему распад феодально-крепостнических связей («времена подошли другие»), но вместе с тем свою эпоху расценившему как эпоху безвременья («старое вымерло, а молодое не нарождается!»). Трезво мыслящий и обладающий чувством справедливости, Овсянников выступает судьей патриархального дикого барства – «старого времени» и нового, европеизированного дворянства, представители которого «обходительны, вежливы», «а дела-то настоящего не смыслят», т. е. отдаются «либеральному словоблудию».

Рационалисты из народа, Овсянников и Хорь, отмечены явным нравственным превосходством над помещиками типа Полутыкина. Недаром склад лица Хоря напоминал Сократа: такой же высокий, шишковатый лоб, такие же маленькие глазки, такой же курносый нос. Овсяников лицом напоминал Крылова с ясным и прямым взором под нависшей бровью, с важной осанкой, мерной речью, медленной походкой.

Лучшие люди из народа проявляют себя в трудовом упорстве, в спокойном и стойком мужестве, в кровной привязанности к родине, в затаенном и прочном чувстве личного достоинства. Мудрое, благородное и даже лирическое начало таится в массе трудового народа, страдающего от нищеты и бесправия. Хорь и Овсяников подняли уровень своего хозяйства только благодаря тому, что находились вне личной зависимости от помещика. Автор «Записок охотника» уверен, что народ достигнет благополучия только в том случае, если будет жить вне крепостнических условий.

Тургенев показал, что в русском крестьянине пробудилось чувство личности. Калиныч прислуживал охотнику-барину «без раболепства». Умный, деятельный, уверенный в себе, Хорь, «»казалось, чувствовал свое достоинство, говорил и двигался медленно, изредка посмеиваясь из-под длинных своих усов. Овсянников, лишенный «поспешности, тревожной торопливости», тоже боится уронить в себе человеческое достоинство: «чем мельче звание, тем строже себя держи, а то как раз себя замараешь». Здесь происходит перекличка Тургенева с Белинским, по мысли которого России «нужны не проповеди (довольно она слышала их), не молитвы (довольно она твердила их), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и соре» [24, т. I, с. 13].

Богатство духовного мира порабощенного крестьянства выражалось, по Тургеневу, и в практическом трезвом понимании действительности, и в романтических переживаниях прекрасного, и в страстной тоске по высшей социальной справедливости, и в сознании своего нравственного достоинства.

Тургенев, прошедший длительный идейный и художественный путь и отразивший в своих произведениях различные этапы общественной истории своей родины, духовно был сформирован эпохой 40-х годов, когда создавались «Записки охотника». Он постоянно сознавал себя писателем, духовно родившемся в то «замечательное десятилетие», когда кризис крепостнического строя обратил его к Аннибаловой клятве. Выступая в 1879 году на прощальном обеде в «Эрмитаже», устроенном в его честь перед отъездом из Москвы, он заявил: «Нет никакого сомнения, что сочувствие ваше относится ко мне не столько как к писателю, успевшему заслужить ваше одобрение, сколько к человеку, принадлежавшему эпохе 40-х годов, - оно относится к человеку, не изменившему до конца ни своим художественно-литературным убеждениям, ни так называемому либеральному направлению». Признавая, что слово «либерал» в последнее время несколько опошлилось, Тургенев подчеркивал, что слово это «означало протест против всего темного и притеснительного, означало уважение к науке и образованию, любовь к поэзии и художеству и наконец пуще всего – означало любовь к народу, который, находясь еще под гнетом крепостного бесправия, нуждался в деятельной помощи своих счастливых сынов».

И, действительно, ту позицию писателя-гуманиста, которую Тургенев обозначил в «Записках охотника», он сохранил до конца своей жизни. Внимание к внутренней нравственной жизни крестьян имело огромное значение для дальнейшего идейно-творческого развития Тургенева: оно оплодотворило его чувством моральной чистоты и сознанием широких перспектив национального развития. Связь романов Тургенева с «Записками охотника» - несомненная связь. При изображении исторической судьбы дворянского класса Тургенев продолжал развивать свою мысль о том, что русский народ – великий народ, что в нем таятся и зреют огромные возможности национального развития. В романах также утверждалась внутренняя значительность представителей народной среды, а нравственная ценность персонажей из господского слоя проверялась степенью их близости к народу.

Тургенев выступал не только писателем-гуманистом, но и писателем-патриотом, всем свои существом близко стоявшим к самой сердцевине своего народа, к самому средоточию русской жизни. Он полагал, что «выразить сокровенную сущность своего народа – высшее для художника счастье».

Тургенев ценил в человеке прежде всего замечательное чувство родины, близость к национальным основам русской народной жизни. Завет писателя: «Нет счастья вне родины, каждый пускай корни в родную землю».

Тургенев близок чтителям как писатель, который отдал свою симпатию тем общественным деятелям, которые обладали сознанием своей нравственной и гражданской ответственности перед народом и родиной, которые были убеждены в необходимости забвения себя ради «общего блага». Тургенев близок нам как писатель, который выступил с демократическим протестом против аристократов-космополитов с их рабским преклонением перед буржуазной Европой, с их презрением ко всему русскому и народному.

Тургенев как «центральный художник», подобно Пушкину, близко стоящий к самому средоточию русской жизни, имел всемирное значение. Русская литература в лице Тургенева поразила западноевропейского читателя не только силой художественного выражения, но и общественно-нравственной направленностью. Ведь главное в тургеневском романе – мечта о социальной активности, о самоотверженном служении родине и народу, тоска по новой, глубоко очеловеченной жизни.

Выступая «поэтом-прозаиком», Тургенев остается верным обычной норме житейских событий. Он сохраняет «чистое золото поэзии», лирическую взволнованность, потому что, передавая трезвую и суровую правду о жизни, он возвышается над нею, постоянно руководствуясь идеалом.

Всегда считалось, что содержание «Записок охотника» связано с осуждением крепостного права. Это действительно так. Писатель никогда не примирялся с крепостными порядками, боролся с ними всеми средствами, в том числе с помощью художественной литературы. «Записки охотника» как никакое другое произведение И. С. Тургенева подтверждают серьезность его намерений. Книга Тургенева интересна сейчас не только и не столько своей антикрепостнической направленностью, сколько глубокой постановкой вопроса о сущности народа, его возможностях, свойствах, задачах, так и не раскрывшихся в чем-то до конца. Нечего и говорить, о том, что в наши дни, когда обострилось внимание к историческим судьбам народа, когда стала очевидной зависимость социального фактора от психологии и усилий каждого человека, книга Тургенева обретает новое звучание. Она не даст ответа на все вопросы, но на многое натолкнет, многое приоткроет в загадках жизни, в исторических перспективах народного характера. А без знания характера своего народа, его скрытых или навсегда загубленных потенциалов невозможно никакое духовное возрождение, значит – и движение «вперед.

Как же раскрывается тема народа в «Записках охотника»? За неприглядной внешностью крестьян, их простыми, а часто и скудными формами бытия писатель сумел рассмотреть многие истинно человеческие, прекрасные по своей сути качества. И не случайно уже по первому очерку «Хорь и Калиныч» Белинский сделал вывод о том, что Тургенев подошел к народу «с такой стороны, к какой до него к нему еще никто не заходил» [25, т. III, с. 400]. Это было новаторство, имевшее важные последствия для всей русской литературы.

Тургенев не просто описывает крестьян, рассказывает о них, воспроизводит их речь, характеризирует поступки, но как бы заглядывает им в души, чтобы там увидеть нечто сокровенное, и таким способом поведать о многих благородных свойствах народа. И оказалось, что «мужик» это действительно человек, а не забитое существо, часто – больше человек, нежели «раб бессловесный», и притом прекрасный человек, обладающий верным пониманием сущего, каким не обладают порою и образованные люди из привилегированных сословий.

При этом Тургенев не идеализирует крестьян – в них есть, как показывает автор, и беспечность, смешанная нередко с «бестолковостью», и раболепие; часто бывают они склонны к выпивкам, суеверны, «темны». Но все это, если внимательно присмотреться, - общий результат их тяжестей жизни. Тем удивительнее, что при таких условиях многие крестьяне не утратили ни здравомыслия, ни достоинства, ни веры в лучшее, хотя и не знали, в чем оно должно заключаться.

Перед читателем проходит целая вереница людей из народа. Знакомясь с ними, читатель постигает самую суть народности, вне которой ничего не ожжет быть хорошего (эта мысль также присутствует в зарисовках охотника) и в жизни привилегированных сословий.

Таков умный и практичный Хорь, «административная голова», по характеристике автора (данное выражение в тексте употреблено в положительном смысле). Хорь насквозь видит своего барина (помещика Полутыкина). Хорь платит ему сто рублей в год, во всем остальном он сам себе голова. У него добротный дом, справное хозяйство, сыновья смотрят открыто, с чуть упрятанной усмешкой – признак собственного достоинства. И невольно напрашивается мысль: если отдельные мужики в рамках крепостной системы сумели стать на ноги, то как бы развернулся народ, если бы оказался свободным, получив волю и почувствовав себя хозяином? Недаром автор сравнивает Хоря с Петром Великим, человеком «русским, - замечает рассказчик, - по своим преобразованиям», смелости в обновлении жизни.

А вот друг Хоря Калиныч – идеалист, романтик, нежная и возвышенная душа. Хозяйства у Калиныча нет, и не потому, что ленив. А потому, во-первых, что барин «отрывает» всякий раз его на охоту в качестве «знатока» необходимых для отстрела мест. Главное же, потому, что сам тяготеет больше к природе, ему необходимо постоянное движение, постоянное общение с природой.

Влюбленность в природу, отношение к ней как к живой стихии наделило Калиныча бесценным даром – душевной теплотой, отзывчивостью. Он идет к своему другу Хорю с пучком полевой клубники – своеобразный символ дружеской ласки, привязанности и деликатности.

Речь Калиныча певуча, глаза имеют кроткое выражение, с ним приятно находиться. Рядом с ним человек как бы отдыхает душой. Калиныч, к тому же, и художник, артист: поет, играет на балалайке, немудряще, конечно, но с чувством.

Рядом с образом Калиныча можно поставить и образ Лукерьи («Живые мощи»), который обычно рассматривается как пример долготерпения русского человека, его способности вынести любые тяготы, притом в экстремальных условиях (Лукерья, некогда лучшая певунья на селе, красавица, повредила позвоночник – и вот в течение семи лет без движения…). Конечно, во всем этом следует видеть мужество необычайное, стойкость русской души. Но не менее важно осознать источник такой стойкости.

Духовное преодоление Лукерьей физической немощи произошло вследствие осознания ею жертвенности своего страдания, его необходимости для избавления других крестьян от мук и греховности. Иными словами, Лукерья почувствовала свою причастность к божьему откровению – и это наделило ее такой внутренней силой, какая далеко не всегда обнаруживается у людей в обычных условиях. Убежденность Лукерьи в том, что ее крест – залог благодатной любви Бога, позволяет ей обрести гармонию, единение с миром и средой. Оттого она вовсе не чувствует себя несчастной («Многим хуже бывает», - говорит она про себя, хотя казалось бы – куда еще хуже?). Примечательно, что у нее «свои» отношения с природой, «свое» очень тонкое, хотя и неосознанное рассудком понимание высшего предназначения сущего: «лежу-полеживаю - не думаю; чую, что жива, дышу – и вся я тут. Смотрю, слушаю. Пчелы на пасеке жужжат да гудят; голубь на крышу сядет и заворкует; курочка-наседка зайдет с цыплятами крошек поклевать, а то воробей залетит ли бабочка – мне очень приятно» [26, с.89]. Ясно, что такое обостренное восприятие мира возможно только при наличии в душе человека страстной веры в непреходящее совершенство мира духовного. Стало быть, неприложима к Лукерье пресловутая формула об умении русского человека удовлетворяться «малым», искупаться в «ложке воды», а потом «босиком поплясать на морозе». Совсем наоборот. Через физическую беспомощность Лукерьи выявлена и ничем не убитая тяга (как человека, выросшего в своих национальных верованиях) к беспредельной чистоте истинной любви, к полному удовлетворению потребностей и совершенству.

«Золото» сердца народного раскрыто Тургеневым и в других рассказах и очерках: «Бежин луг», «Касьян с Красивой Мечи», «Свидание». Причем каждый последующий рассказ не повторяет, а углубляет и расширяет представления читателей о свойствах народного характера.

Кульминационным, пожалуй, является рассказ «Певцы». Здесь рисуется состязание двух певцов из народа: Якова Турка и рядчика из Жиздры (рядчиками в старину называли людей из торгово-ремесленных сословий, которые осуществляли артельный наем свободных крестьянских рук).

Известно, что искусство народа – это его душа. Сильная, удалая и страстная, она как раз и вылилась в пении Якова. «Русская, правдивая, горячая душа, - пишет автор, - звучала и дышала в нем и так хватала вас за сердце, хватала прямо за его русские струны…Он пел, и от каждого звука его голоса веяло чем-то родным и необозримо широким, словно знакомая степь раскрывалась перед вами, уходя в бесконечную даль…» А вот и впечатление, реакция на пение Якова тех, кто находился в это время в Притынном кабаке: «Я оглянулся – жена целовальника плакала, припав грудью к окну…серый мужичок тихонько всхлипывал в уголку, с горьком шепотом покачивая головой: и по железному лицу Дикого-Барина, из-под совершенно надвинутых бровей, медленно прокатилась тяжелая слеза…Все стояли как оцепенелые» [26, с. 106].

Да, подлинное искусство объединяет и очищает людей. И в жизни народа, как показывает Тургенев, бывают столь же возвышенные минуты, как и у владельцев блестящих гостиных. Вместе с тем правдивый и честный художник, Тургенев не скрывает, что в своем повседневном быту народ еще очень далек от реализации того богатого духовного потенциала, который скрыт в его душе и получает выражение в песнях, в искусстве. Этот контраст между возможностями народа и его действительным состоянием недвусмысленно подчеркнут следующими сценами. Отдохнув на сеновале и покидая деревню, охотник решил заглянуть в окно кабачка, где несколько часов назад был свидетелем дивного пения. И что ж? Его глазам предстала «невеселая» и «пестрая картина»: все были пьяные, начиная с Якова. С обнаженной грудью сидел он на лавке и, напевая сиплым голосом какую-то плясовую, уличную песню. Лениво перебирал и щипал струны гитары…Посередине кабака Обалдуй, совершенно «развинченный» и без кафтана, выплясывал вприпрыжку перед мужиком в сероватом армяке; мужичок в свою очередь с трудом топал и шаркал ослабевшими ногами и, бессмысленно улыбаясь сквозь взъерошенную бороду, изредка помахивал одной рукой, как бы желая сказать «куда ни шло!» [26, с. 107].

Эту сцену обычно опускают…Но что же делать с контрастами, которые есть в жизни и которые, как видим, со всей откровенностью обнажены правдивым писателем? Ведь они тоже часть нашего бытия, которая, к сожалению, не изжита до сих пор. И не случайно, видимо, Тургенев столь подробно описывает вечернюю сцену в кабаке. Она отражает как раз ту сторону нашего национального бытия, которая чуть позже была сформулирована Некрасовым, хотя и жестко, но в конечном счете справедливо: «…ты и убогая».

Любопытна в этой связи концовка рассказа. Отойдя от окна, из которого доносились нестройные звуки кабацкого «веселья», охотник быстро зашагал прочь от колотовки. И тут раздался звонкий голос мальчика, обращенный, по-видимому, к своему брату: «Антропка! Иди сюда, черт ле-ши-и-ий! Тебя тятя высечь хочи-и-и-ит!» На этом и кончается рассказ. Странная концовка…

Возможно, Антропка действительно виновен, заслужил сечения, а может это случайный эпизод. Но не случайно он вставлен в финал рассказа.

В системе тургеневской «тайнописи» («художник должен быть психологом, но «тайным» - говорил писатель) он воспринимается как контрастная параллель к тому состязанию, которое произошло днем в Притынном кабачке, где присутствующие (а заодно и читатель) ощутили нечто высокое и прекрасное. И получается, что с одной стороны, песня, хватающая за сердце, исторгающая слезы из наших глаз, а с другой – «высечь хочи-ит», то есть всеотупляющая будничность, «власть тьмы», как скажет впоследствии Л. Толстой, характеризуя противоречивые факторы народного быта.

Контраст высокого и будничного, безобразного и прекрасного, силы и бессилия обусловлен в народной жизни в первую очередь условиями культурно-экономического развития. Но трагедия русской национальной жизни, бессилие народа зависят не только от социального угнетения, но и от инертности в сочетании с малодушием, от давней привычки многих русских людей приспособляться ко всякому существованию. И действительно, некоторые крестьяне, как показывает Тургенев (и это нисколько не противоречит тому, что изображено в «Живых мощах», поскольку там дан иной тип человека), смиряются с любым положением. Таков, к примеру, Сучок из рассказа «Логов». Каких только он должностей не исполнял при барах своих! Был и кучером, и форейтором, и садовником, и доезжачим, и «актером» - и никогда ничего толком не делал и ничего не умел.

Последняя его должность – «рыболов» у пруда, где нет рыбы. И что же? Он доволен своей жизнью, бывают минуты, когда испытывает даже некоторое подобие радости. Что хочешь с такими людьми делай! Они все снесут, все стерпят, с любыми условиями примирятся и даже сами объяснят их неизбежную причину. Жаловаться? Ни-ни! «Экста! – отвечает один из мужиков на вопрос о том, почему крестьяне не возмущаются злочинием своего старосты. – Да поди ты, - пожалуйся…Нет уж, он тебя вот как, того» («Бурмистр»). Таков ответ.

Понятно, что забитость крестьян во многом определяется их экономической зависимостью от «хозяев», от крепостного права. Но было бы неверно забывать о психологии, которая живуча. И теперь еще многие, обратившись к другим сферам деятельности, прервав свои вековые связи с земледелием, живут, руководствуясь опасением: «Нет уж, он тебя вот как, того…» И отступают, и – создают тем самым тяжелую, трагическую коллизию национальной несогласованности, разъединения.

В «Записках охотника» есть еще один чрезвычайно важный художественный компонент – природа. Здесь Тургенев мастерски использует картины природы для выявления, подчеркивания какой-либо особенности в характере героя, для передачи психологических нюансов в ощущениях персонажей. Вспомним, например, как тонко подчеркнута печаль девушки, можно сказать, трагедия Акулины в рассказе «Свидание».

Нежно любящая Акулина приходит в рощу для свидания с избалованным барским камердинером и узнает, что он уезжает со своим господином в Париж, покидая ее, в сущности, навсегда. Природа здесь – тонкий, лирический комментарий к тягостному, безысходному состоянию девушки: «Порывистый ветер быстро мчался навстречу чрез желтое, высохшее жнивье; торопливо вздымаясь перед ним, стремились мимо, через дорогу, вдоль опушки, маленькие покоробленные листья» [26, с. 64]. «Маленькие покоробленные листья» - своеобразный аналог с душевным переживанием Акулины. А начинался рассказ с описания стройных молодых березок, которым под стать это милое нежное существо.

Пейзаж в «Записках охотника» - это не только способ углубления психологической характеристики героя, не только орнамент, усиливающий лиризм повествования, но и нечто большее. Это образ родины, России. Тургенев очень трогательно показывает отношение к природному миру. К сожалению, такое отношение еще не стало нормой бытия, нормою человеческой морали, хотя и живет в глубинах народного сознания. Тем примечательнее диалог между «чудным», не от «мира сего» мужиком-Касьяном и охотником.

В тот момент, когда отдыхающий охотник в полной мере ощутил окружающую благодать, Касьян, взявшись сопровождать охотника и все время молчавший до этого, неожиданно заговорил с несвойственной ему обычно настойчивостью:

«- Барин, а барин! – промолвил вдруг Касьян своим звучным голосом.

Я с удивлением приподнялся; до сих пор он едва отвечал на мои вопросы, а то вдруг сам заговорил.

- Что тебе? – спросил я.

- Ну, для чего ты пташку убил? – начал он, глядя мне прямо в лицо.

- Как для чего? Коростель – это дичь: его есть можно.

- Не для этого ты убил его, барин: станешь ты его есть! Ты его для потехи убил.

- Да ведь ты сам, небось, гусей или куриц, например, ешь?

- Та птица богом определенная для человека, а коростель – птица лесная. И не он один: много ее, всякой лесной твари, и полевой и речной твари, и болотной и луговой, и верховой и низовой – грех ее убивать, и пускай она живет на земле до своего предела.

…Кровь, - продолжал он, - святое дело кровь! Кровь солнышка божия не видит, кровь от свету прячется…великий грех показать свету кровь, великий грех и страх…

Я, признаюсь, с совершенным изумлением посмотрел на странного старика. Его речь звучала не мужичьей речью: так не говорят простолюдины, и краснобаи так не говорят. Этот язык, обдуманно торжественный и странный…Я не слыхал ничего подобного» [26, с. 142].

С автором следует согласиться: «Так не говорят простолюдины», да и вообще – никто пока не говорит так, и голос Касьяна в контексте тургеневского повествования, пожалуй, можно воспринимать как голос самой Природы, взывающей к человеку. И все-таки именно в народных слоях Тургенев как раз и находит истоки этой подлинной любви к Природе, к которой всем надо приобщаться. Мало того, вникая в «странные» поступки, «чудную» психологию таких, как Касьян с Красивой Мечи и Калиныч, автор приходит к осознанию и утверждению необходимости новой меры человеческой нравственности, которая бы регулировалась отношением человека к природе. Тургенев И.С. Одним из первых провозгласил чувство ответственности человека за свои действия перед Природой.

Следует обратить внимание еще на одну особенность «Записок охотника». Воспроизводя картины народной жизни, указывая на «золотые» россыпи в душах крестьянских, Тургенев далек от идеализации действительности. Человеческая жизнь не так благодатна, как окружающая нас природа. Писатель не скрывает того, что помещики погрязли в лихоимстве, бесчестии в отношении к своим подданным, а в народных массах еще не проснулись и наполовину, не действуют его потенциальные животворящие силы. Он не стал в своих очерках рисовать идеальные образы положительных людей, способных преобразовать действительность. Но все-таки веры в добро и прекрасное он не терял. И если говорить о «Записках охотника», то здесь авторские надежды связаны с упованиями на живительные истоки самой жизни, понимаемой как единый и для природы и для человека процесс. Вот почему книга завершается не описанием какого-либо случая или отдельной человеческой судьбы, а картинами природы (очерк «Лес и степь»).

Когда знакомишься с отзывами современников о «Записках охотника», то встречаешься с совершенно неожиданными утверждениями о прикрашенности изображения народа.

В. Боткин писал Белинскому: «…в рассказе «Хорь и Калиныч» явно видна придуманность; это – идиллия, в не характеристика двух русских мужиков!» Белинский, однако, возразил Боткину: «мне кажется, что в отношении к этой пьесе, так резко замечательной, ты совсем не прав. Он видел в «Хоре и Калиныче» подлинно реалистическое, правдивое изображение русского народа». В журнале «Сын Отечества» литературоведы встретили следующий отзыв о рассказе Тургенева: «У Хоря с полдюжины сыновей-молодцов; изба его стоит одинокая, в лесу ли на болоте; так и ждешь одной из тех сельских идиллий, которыми не раз восхищались мы в русских хатах! Ничуть не бывало! Жена Хоря – несносная ворчунья и то и дело что дерется с невестками. Калиныч же – мечтатель, каким едва ли бывает русский простолюдин». Рецензент удивляется странному «уподоблению»: «Хорь – реалист, Калиныч – идеалист, Хорь – очень смышленые, но плутоватый мужик, не доверяющий своему господину, который обходится с ни довольно ласково, невзирая на то, Хорь любит острить на счет своего господина». В этом отзыве чутко уловлено то главное и основное, что было неприемлемо в «Записках охотника» для крепостников, - отрицание Тургеневым идеи единения барина и мужика, идеи, которую, например, отчетливо отразил в своей повести «Тарантас» В. Сологуб, усматривавший во взаимоотношениях дворян и крестьян «какую-то высокую, тайную, святую связь», а в сердцах крестьян – любовь к барину, «любовь врожденную и почти неизъяснимую».

Писатель реально смотрел на действительность и знал, что России нужно не «умягчение нравов», а разрешение общественных вопросов (ликвидация крепостного права). Не так уж мирно и идеально протекает жизнь в русской деревне, показывает Тургенев, чтобы ее можно было противопоставить жизни города. У Тургенева отсутствует преклонение перед простотой и безыскусственностью жителей деревни, в частности крестьян. В «Записках охотника» нет придуманных счастливых концов – бедная героиня не становится под конец повествования законной супругой богача; в них нет наивной натянутой морализации, прихотливой игры в противоположности: сначала трагедия и слезы, затем – мир и благоволение.

В первых рассказах Тургенева («Хорь и Калиныч», «Однодворец Овсянников», «Смерть») наметилось нечто непривычное и в сущности весьма новаторское, что могло подать повод к утверждениям об идилличности тургеневского изображения деревни. В дальнейшем эта особенность усилилась в рассказах «Певцы», «Свидание», «Касьян с Красивой Мечи», «Бежин луг». Что характерно для тургеневского подхода к изображению народа?

Тургенев, по выражению П.В. Анненкова, «реабилитировал» простого человека – русского крестьянина, показал красоту его души и присущий ему здравый смысл, подчеркнул, что он решительно ничем не отличается по духовному складу и психической природе от образованного человека даже в некоторых отношениях превосходит его.

Тургенев подчеркнул лучшие, светлые стороны людей из народа, показал концентрированно то новое в жизни крестьянства (рост чувства собственного достоинства, инициативы, стремление к самостоятельности и так далее), что в будущем должно было, по его мнению, еще более окрепнуть и развиться. В этом смысле тургеневское изображение крестьян отличается «идеальностью». Общение с народом, наблюдения над людьми из народа позволили автору оптимистически представить будущее русского народа и русского государства.

Автор «Записок охотника» гармонически соединил социальный пафос с патриотическим, правдивое раскрытие реального с подчеркиванием в нем элемента идеального.

Н.Г. Чернышевский указал на два типа возбуждения симпатии к народу, которые представлены в произведениях Тургенева. Первые, писал Чернышевский, «идеализировали мужицкий быт, изображали нам простолюдинов такими благородными, возвышенными, добродетельными, кроткими и умными, терпеливыми и энергичными, что оставалось только умиляться над описанием их интересных достоинств и проливать нежные слезы о неприятностях, которым подвергались иногда такие милые существа, и подвергались всегда без всякой вины или даже причины в самих себе». Почему Тургенев так изображал народ? Потому что это было нужно для возбуждения симпатии к нему. Сам для себя он ничего не может сделать, и надо склонять других в его пользу. Но если говорить другим о нем все, что можно бы сказать, их сострадание к нему будет ослабляться знанием его недостатков. Поэтому следует молчать о его недостатках. Но дело не только в том, что Тургенев подчеркнул идеальное в своих крестьянских персонажах. Он отчетливо также выразил свои демократические позиции. Он не скрывал от читателей жестокой правды, а вместе с показом этой правды стремился вызвать симпатии читателя к народу. Охотнику нравятся встреченные им крестьяне, он с интересом слушает их речи и наблюдает их жизнь. Многое его удивляет, он приятно поражен.

Хотя многие литературные критики считают, что народ в «Записках охотника» приукрашен, «эта мнимая приукрашенность» изображения крестьян расшифровывается как черта творческого реалистического метода Тургенева, связанная с его стремлением художественно преувеличить главное и основное в духовном облике народа, укрупнено раскрыть его гражданственные потенциалы, дремлющие в нем задатки.

Еще одна особенность изображения народа в «Записках охотника» - судьба главных героев олицетворяет особое время – личное и историческое, которое существует «рядом» со временем текущим. Михайло Савельев («Туман») - представитель прошедшего, восемнадцатого века. Бывший дворецкий богатого екатерининского вельможи, хлебосола и кутилы, он весь – в прошлом, в воспоминаниях о грандиозных пиршествах, которые задавал для всей округи его барин, и обо всей той веселой, праздничной жизни: фейерверках, катаниях, крепостных оркестрах и т.д. Лирическая возвышенность воспоминаний подчеркивается неприглядностью материального остова прошедшей жизни, о которой напоминает лишь «огромный деревянный дом в два этажа, совершенно заброшенный, с провалившейся крышею и наглухо забитыми окнами…» Жизнь и самосознание Тумана ограничены и в известной мере поглощены прежним веком, временем, которое ушло вместе со смертью его барина.

Второй герой – Степушка – «выдвинут» из реального времени на еще большую дистанцию, нежели Туман. Вернее было бы сказать, что Степушка не вписывается ни в какое время вообще. Рассказывая о появлении Степушки в ближайшем селе, а его странной, неприкаянной жизни, Тургенев с особой настойчивостью подчеркивает не столько странность Степушкиной судьбы, сколько ее несравнимость с чем бы то ни было, инородность его существования. По словам автора, Степушку «…нельзя было считать ни за человека вообще, ни за здорового в особенности».

Вслед за этим следует утверждение: «У этого человека даже прошедшего не было». Рассказчик называет Степушку «заброшенным» человеком, и есть немалый соблазн толковать это слово в его прямом значении. Тем более, что сам автор, похоже, имеет в виду под Степушкиной «заброшенностью

Не столько его одиночество и бесприютность, сколько загадочность появления. Не случайны в этом смысле тонко найденные Тургеневым определения применительно к житью-бытью Степушки у других людей: «Степушка не жил у садовника: он обитал, витал на огороде».

Время текущее, конкретно-социальное воплощается в образе третьего героя, крестьянина Власа, внезапно появившегося у родника. Он возвращается домой из Москвы, где у него умер сын. В Москву, однако, Влас идет не к сыну, а к барину в надежде упросить его хоть немного облегчить свою участь: сбавить оброк или перевести на барщину. Но барин неумолим, и Влас возвращается в родную деревню, где «жена, чай, теперь с голоду в кулак свистит». Мужик совершает поистине крестный путь: сыновья смерть словно смыкается с безысходностью и крайней нуждой, тоже чреватой гибелью.

Разнообразные силы, дарования, артистические черты русского народа Тургенев показывает иной раз точно мимоходом, не подчеркивая, как бы невзначай, и вместе с тем с удивительной ясностью и глубиной. Возьмем, например, очерк «Лебедянь». Это именно очерк, описательный, полуэтнографический. Описание конкой ярмарки – что можно извлечь из такой темы? У Тургенева же все подчинено общем заданию книги, и в этом как будто бы совсем простеньком очерке начинают звучать те самые мелодии, что составляют живую душу «Записок охотника». Уже с самого начала начинается мотив крестьянского разорения. В первом же абзаце охотник-рассказчик повествует о том, как ему доводится иной раз «проехать верст десять, вместо постоянных двориков, очутиться в помещичьем, сильно разоренном сельце Худобубнове». Эта многозначительная фраза припомнится читателю потом, при описании самой ярмарки, когда перед ним возникнут «мужики в изорванных под мышками тулупах», отчаянно торгующиеся, «между тем как предмет их спора, дрянная лошаденка, покрытая покоробленной рогожей, только что глазами помаргивала, как будто дело шло не о ней…И в самом деле, не все ли ей равно, кто ее бить!» Это – один полюс, убогая Русь, забитая, униженная и голодная. Другой полюс – помещики, беглые портреты которых образуют целую галерею низших существ, отмеченной какой-то ядовитой печатью пошлости: тут и широколобые помещики с крашеными усами и выражением достоинства на лицах, и развязные молодые помещики в венгерках и серых панталонах, и дворяне в казакинах с заплывшими глазками. Тургенев не забудет брезгливо отметить, что эти дворяне «мучительно сопели», точно речь идет не о людях, а о животных.

У Тургенева было достаточно широко понимание народа. Это не только крестьянство, но и вообще все угнетенные слои общества. Уже в «Записках охотника» сказался подобный подход: народ здесь – и тягловое крестьянство, и оброчный умелец, и мелкий помещик Недопюскин, и цыганка Маша, и вольноотпущенный Владимир, и кабатчик Николай Иваныч, и фабричный Яков-Турок, и разоренный помещик Каратаев, и русский Гамлет Василий Васильевич. В «Записках охотника» - настоящее богатство человеческих образов, характеров, судеб. Мы видим в этих рассказах следы сложных социальных взаимоотношений, черты уходящей эпохи и намечающиеся особенности новой жизни. Общая манера тургеневской светотени дает нам не какие-либо «плоскостные» изображения, а всегда настоящую глубину жизни, протекающей во времени. Здесь нельзя было только «любоваться», - рассказы Тургенева будили в душе определенные чувства, звали к поступкам. И все это автор осуществляет без всякого нажима пера: правда яркого, художественного повествования говорила сама за себя.

Тургенев полностью был верен действительности, и необходимо вспомнить такие его слова: «Я никогда прямо не срисовываю с живых образчиков человеческой природы». Одно утверждение нисколько не противоречит другому. Уже одно то, что именно берет из действительности художник для своего творческого воплощения, уже одно это увидит от простого описания, в котором подряд передается все важное и неважное. Этот выбор того или иного характера, того или иного положения или столкновения уже является ответственейшим моментом для создания будущего художественного произведения: что бы вы не выбрали, оно должно быть значительно, характерно, типично.

Но вот дальнейшее развитие взятого из жизни совсем не обязательно должно совпадать именно с тем, как все происходило в действительности. Совсем нет. Оно будет протекать также по законам живой жизни, но будет одновременно покорно и воле, самому замыслу художника. Оно и может, и должно играть ту роль, какая ему предназначена в целом произведении, и это в руках крупного и правдивого художника никогда не будет неправдой. Напротив, в таком художественном произведении как раз и открывается та глубокая правда, которая была заключена и в действительности жизни, но не была доступна восприятию многих.

Вспомним и тургеневский лаконизм. В самых коротких словах умел он передать не только пейзаж или портрет кого-либо из героев повествования, но порою и целую судьбу человека. Тургенев тут «полагался» на своего читателя, к которому, впрочем, он и был требователен.

Из отдельных рассказов Тургенева получилась единая, цельная книга, и произошло это совершенно органично, ибо в рождавшейся книге прежде всего была единая тема – крепостная Русь, и у художника ее было единство восприятия жизни.

Устанавливая единое восприятие автором русской действительности, мы должны добавить еще, что было оно восприятием подлинного художника-патриота. В «Рудине» Тургенев говорит устами одного из героев романа – Лежнева: «Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без нее не может обойтись. Горе тому, кто это думает, двойное горе тому, кто действительно без нее обходится! Космополитизм – чепуха, космополит – нуль, хуже нуля: вне народности ни художества, ни истины, ни жизни, ничего нет».

Этой любовью Тургенева к России, к ее природе и людям насыщена вся книга «Записки охотника». И эта великая любовь его не была любовью пассивной. Этим ощущением и предвиденьем светлого будущего согрета поистине неподражаемая книга Ивана Сергеевича Тургенева – «Записки охотника», книга, любимая русским народом, книга неумирающая!

Заключение

В конце работы необходимо отметить, что именно личностью, а не только «меньшим братом» предстал русский закрепощенный крестьянин в «Записках охотника», и это стало подлинным художественным открытием. Из зачина «Хоря и Калиныча» вспоминается, что не портретами начинаются «Записки охотника», а суммарными характеристиками мужицких «пород»: Орловской, Калужской. Вместо лиц в героях создавались, по существу, олицетворения того или иного рода занятий, каких-то специфических условий жизни. Это стало традицией в русской литературе.

Тургенев подключается к этой традиции с тем, однако, чтобы не продолжить, но опрокинуть ее на ее же территории. Своего Калиныча (затем Хоря) он сразу же именует не мужиком, а человеком: «Калиныч был человек».

К крестьянским героям первого очерка «Записок…» присоединяется мельничиха Арина («Ермолай и мельничиха»), странник Касьян с Красивой Мечи, лесник Фома («Бирюк»), смотревший «удалым фабричным малым» Яшка-Турок («Певцы»), бывшая горничная Лукерья («Живые мощи»), мальчики из «Бежина луга». Люди отнюдь не идеализированные, неотделимые от своего житейского уклада с его особыми заботами и нуждами и вместе с тем всегда неповторимые, а нередко и яркие индивидуальности. В этих героях – представителях культурной России, обнаруживается нечто общенациональное и общечеловеческое…

Дело в том, что эти герои «Записок охотника» и раскрываются столько же в «мужицком», сколько и во всероссийском и общечеловеческом контексте.

Русским крестьянам в изображении Тургенева оказывалось поистине ничто человеческое не чуждо. Как каждая развитая личность, они заключали в себе – по меньшей мере национально-извечное духовно-нравственные устремления и коллизии, восходили к основным человеческим архетипам.

Разнообразные историко-культурные ассоциации и литературные «двойники» «заложены» Тургеневым уже во внешних обликах крестьянских мальчиков из «Бежина луга» - подлинного шедевра «Записок…» Пять крестьянских мальчиков «Бежина луга» - это, таким образом, пять своеобразнейших типов, в такой же мере народно-русских, как и общечеловеческих. Ведь в Тургеневском типичном характере общее его начало не исключает, как это было в стереотипах очеркистов-«физиологов», начало неповторимо-особенное, но проявляется именно в индивидуализированном оформлении.

«Записки охотника» - в первую очередь книга о народе и его противоестественном закрепощено-рабском состоянии. Но далеко не одним показом барского произвола реализован в ней ее несомненным пафосом против крепостничества. В первую очередь он порождается самим открытием и раскрытием крестьян как личностей, нередко сложных или даровитых, но всегда неповторимых. Дико и страшно выглядел этот официальный порядок, при котором такими людьми, как вещью, владели разного рода Полутыкины и Зверковы.

Не одним гражданским негодованием определяется глубокий интерес Тургенева к русским крестьянским лицам. Он шел от уважения к личности и от этой концепции, согласно которой «сознающая сама по себе свое бесконечное, безусловное достоинство» личность есть, по словам современника Тургенева историка К.Д. Кавелина «необходимое условие всякого духовного развития народа».

«Настоящий подвиг автора «Записок охотника» состоялся в том, что он увидел и показал такую личность в условиях, где она была, казалось бы, до конца нивелирована и попрана однообразием нищенского быта и бесправного положения» [27, с.29].

Свободное и органичное единство в личности самого Тургенева «сочувствия к человечеству и артистического чувства» (Тютчев), иначе говоря, человека и художника, и позволило ему создать многочисленные образы из народа, которые отображены в правдивой и поэтической книге, имя которой – «Записки охотника».

Библиография

1. Бабореко А.К. Записки охотника// Творчество И.С. Тургенева. Сборник статей п/р. С.М. Петрова. - М.: Государственное учебно-педагогическое издательство Министерства Просвещения РСФСР, 1959.

2. Голубков В.В. Идейно-художественное единство «Записок охотника» // Творчество И.С. Тургенева. Сборник статей п/р. С.М. Петрова. - М.: Государственное учебно-педагогическое издательство Министерства Просвещения РСФСР, 1959.

3. Старенков М.П. Язык и стиль «Записок охотника» // Творчество И.С. Тургенева. Сборник статей п/р. С.М. Петрова. - М.: Государственное учебно-педагогическое издательство Министерства Просвещения РСФСР, 1959.

4. Алексеев М.П. Мировое значение «Записок охотника» // Творчество И.С. Тургенева. Сборник статей п/р. С. М. Петрова. - М.: Государственное учебно-педагогическое издательство Министерства Просвещения РСФСР, 1959.

5. Ленин В.И. Собрание сочинений в 12 томах. - М., 1955.

6. Тургенев И.С. Собрание сочинений в 11 томах. - М.: ГИХЛ, 1934.

7. Тургенев И.С. Собрание сочинений в 12 томах. - М.: Правда, 1949.

8. Первое собрание писем И.С. Тургенева. - СПб., 1884.

9. Тургенев И.С. Собрание сочинений в 11 томах. - М.: ГИХЛ., 1934.

10. Сборник Российской публичной библиотеки.//вып. 1. - М., 1924.

11. Тургенев И.С. Полное собрание писем в 11 томах. - М., 1951.

12. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений в 12 томах. - М., 1962.

13. Чехов А.П. Полное собрание сочинений в 8 томах. - М.: Гослитиздат, 1956.

14. Тургенев И.С. Полное собрание писем в 11 томах. - М., 1951.

15. Чернышевский В.И. Русский язык в произведениях И.С. Тургенева.// «Известия АН СССР. Отделение общественных наук». 1936. - № 3.

16. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений в 12 томах. - М., 1962.

17. И.С. Тургенев. Собрание сочинений в 12 томах. - М.: Правда, 1949.

18. Гоголь о литературе. - М.: Госиздат, 1952.

19. Тургенев И.С. Записки охотника: повести и рассказы. - Мн.: Народная Асвета, 1984.

20. Тургенев И.С. Собрание сочинений в 12 томах. - М.: Правда, 1949.

21. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений в 12 томах. - М., 1962.

22. Островская Н.А. Воспоминания о Тургеневе. В. Кн: «Тургеневский сборник» п/р Пиксанова Н. К. - П-г, 1916.

23. Островская Н.А. Воспоминания о Тургеневе. В. Кн: «Тургеневский сборник» п/р Пиксанова Н. К. - П-г, 1916.

24. Тургенев И.С. Собрание сочинений в 12 томах. - М.: Правда, 1949.

25. Салтыков-Щедрин М.Е. Полное собрание сочинений в 10 томах. - М., 1936-1957.

26. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений в 12 томах. - М.,1962.

27. Тургенев И.С. Записки охотника: повести и рассказы. - Мн.: Народная Асвета, 1984.

28. Недзвецкий В.А. В контексте человечества и природы//Русская словесность, 1996. - № 4.