Введение

Луций Анней Сенека – представитель позднего стоицизма, развитие которого происходило в период становления и процветания Римской империи. Римское общество, то ли из нелюбви к философии, то ли ввиду иных причин, не создав ни одного собственного учения, полностью и всецело отдает себя во власть влиянию восточных (в том числе греческих) мудрецов; именно Стоя еще во втором веке до нашей эры сумела широко распространиться в Италии, а впоследствии стать своего рода римской "государственной религией"¹. Последнее утверждение особенно важно для описания отличия римской (как именно стоической, так и философии вообще) от греческой: если последняя почти всегда (за редкими исключениями) носит спекулятивный характер, то для первой свойственна не столько традиционно отмечаемая этико-прагматическая направленность, сколько этико-религиозная. Вследствие этого неудивительно, почему ряд исследователей отмечает близкую родственную связь между римским стоическим и христианским учениями: так, Ф. Энгельс в своей работе "К истории первоначального христианства" называет Сенеку "дядей христианства" [7; стр. 257], а современные ученые Л. Маринович и Г. Кошеленко полемизируют с Ф. Энгельсом, отмечая, что "…таким родством создатели [христианского] учения вряд ли стали бы гордиться². Неизмеримо больше прав на идейное родство с учением Иисуса Христа имеет бывший раб Эпикет" [2; Предисловие, стр. 36]. Собственно, как произведения последнего (записанные Аррианом и Симплицием), так и Сенеки и Марка Аврелия вряд ли можно назвать философскими в том же смысле, в каком мы называем таковыми диалоги Платона или сочинения Аристотеля: в них нет подобной глубины и систематизации понятий, отсутствует "безудержное" стремление к поиску истины, нет четкого категориального аппарата и, самое главное, вообще отсутствуют ответы на главные философские вопросы (в т. ч. о первичности духа или материи). Но те же "Нравственные письма к Луцилию" Сенеки во многом, если не выигрывают, то, по крайней мере, не уступают, в литературном, эстетическом и нравственно-наставительном смысле. "Письма к Луцилию" воистину притягивают своим высоким слогом и простым, но обитым в пафосную оболочку смыслом – все это действительно носит некий проповеднический, религиозный характер.

С другой стороны, стоицизм Сенеки – это верность римским традициям, которые высоко ценились при республиканцах, и которые постепенно стали терять свое значение и исчезать при имперском режиме. Посредством обращения к стоицизму Сенека, во-первых, стремился представить себя публике прежде всего как политика твердых нравов и убеждений наподобие Назики, Фламинина или Катона, а во-вторых, путем нравственного научения, действительно желал вытащить из грязи уже загнивающее римское общество. Но что у него получилось, известно на примере того же Нерона, наставником которого и был Сенека.

Анализ

После краткого вступления обратимся непосредственно к заданию. Вот выдержка из письма CVII "Писем к Луцилию", которые нам предстоит проанализировать:

"Зима приносит стужу – приходится мерзнуть, лето возвращает тепло – приходится страдать от жары; неустойчивость погоды грозит здоровью – приходится хворать. Где-нибудь встретится нам зверь, где-нибудь человек, опасней любого зверя... Изменить такой порядок вещей мы не в силах... этому закону и должен приспособиться  наш дух, ему должен следовать, ему повиноваться. Лучше всего перетерпеть то, чего ты не можешь исправить!"

Признаться, сложно анализировать речь, в которой уже все сказано и, даже более того, разжевано и разложено по полочкам (другое дело – схолии, например, к "Метафизике" или "Аналитикам" Аристотеля, где без подробного и дотошного комментирования попросту не обойтись). Тем не менее, и здесь можно вставить свое скромное слово.

Для начала следует отметить, что данный отрывок, несмотря, на его краткость, во многом характеризует все произведение ("Письма к Луцилию") в целом: именно в таком наставляющем тоне Сенека обращается к Луцилию (хотя, скорее всего, к самому себе) в каждом письме и примерно такого же рода (или направленности) размышления все они содержат. Суть их сводится к следующему: стоик должен держаться в стороне от общественного мнения, которое отвлекает человеческий разум от пути к мудрости. Ведь именно "обывателей" имеет в виду Сенека, которые всегда страдают от того, что им неожиданно преподносит природа. Наступают холода – страдания; пришла – жара – вновь страдания; резко изменилась погода и повлекла за собой болезнь – снова страдания, мучения и тяготы. Но стоики, и даже римляне не должны быть такими: нельзя бороться с тем, что мы не можем изменить, но и нельзя подчиняться – нужно действовать на равных.

Но только ли о природных явлениях говорил Сенека? Не имел ли он в виду человеческую судьбу вообще, а также разного рода невзгоды или даже счастливые случаи, которые она украдкой готовит и внезапно преподносит? Стойкость в неудачах, сдержанность в победах, пренебрежительное отношение ко всякого рода выражениям эмоций – что это все? – римский доблестный характер или идеи, воспринятые у стоического учения? И как тут не вспомнить римскую традицию, бытовавшую во время спортивных состязаний, когда победитель должен был испить напиток из полыни – даже в победе есть свои горечи! И как тут не вспомнить еще и знаменитые слова Публия Корнелия Сципиона Африканского Старшего, которые он произнес после победы римского войска под предводительством его брата³ Антиоху⁴: "Из находящегося во власти бессмертных богов, мы, римляне, имеем то, что даровано ими. Но дух, зависящий от нашего разума, был и пребывает в нас неизменным при любых обстоятельствах…" [10; XXXVII, 45]. Действительно ли эти слова принадлежат Сципиону, или же автор их – сам Тит Ливий, в любом случае, тот смысл, который они содержат, полностью (или же, по крайней мере, во многом) пересекается с рассматриваемой цитатой из писем Сенеки.

Перетерпеть, выстоять, не терять стойкость духа, не подчиняться мимолетным страстям и эмоциям, не обращать внимания на мнение большинства, которое склонно вести человека к глупости – вот что хочет донести до нас Сенека.

По этому же поводу мы имеем высказывания и других поздних стоиков.

Так, Марк Аврелий Антонин в своих "Размышлениях" говорит: "Чем бы я ни был, я все же только немощное тело, слабое проявление жизненной силы и руководящее начало" [6; II, 2]. Далее: "Все происходящее так же обычно и известно, как роза весной и виноград осенью. Таковы и болезнь, и смерть, и клевета, и злоумышление, и все то, что так радует или огорчает глупцов" [6; IV, 44].

Эпиктет же подходит несколько глубже к рассматриваемой проблеме: "…Если я убежден, что все это ничуть не имеет отношения ко мне, то ничуть [не страшусь]. А если я страшусь чего-то, то мне это угрожает. Кого, стало быть, мне бояться? Над чем господина? Над тем, что зависит от меня? Такого нет ни единого. Над тем, что не зависит от меня? И какое мне до этого дело?" [2; I, 29, 8].

Действительно, прежде чем рассуждать о проблеме стойкости, необходимо детально разобраться в вопросе о том, что во власти человека, а что – нет. Эпиктет, таким образом, полагает, что либо вообще ничего, либо мало что находится в его власти.

Далее Эпиктет, продолжая свою мысль, приходит к выводу, "что от всего относящегося ко внешнему миру можно получать пользу" [2; I, 20, 1].

Исследование механизма возникновения и развития страстей, которое позволит определить стратегию и тактику борьбы с ними, есть, таким образом, насущнейшая задача всякого стоика. Именно этим и занят Сенека, исследуя страсти как с этической точки зрения, в их отношении к благу, счастью и добродетели, так и психологической, наблюдая их движение в человеческой душе. Оппонентом, чьи возражения помогают Сенеке развивать свою мысль, в данном случае выступают Аристотель и перипатетики. Согласно Аристотелю, страсти вообще в человеческой душе естественны и не могут быть ни хороши, ни дурны, поскольку не сознательны; осуждения или похвалы заслуживает наше сознательное отношение к ним [1; Никомахова этика, 1105b19-1106a13].

Философия, согласно стоическому учению, состоит из физики, этики и логики [4; VII, 39]. Была ли этика главным предметом и целью исследования уже для Зенона, Клеанфа, Хрисиппа или нет, но для Сенеки и Эпиктета она, несомненно, стала не только главной, но и практический единственной частью философии, вызывающей подлинный, жизненный, а не только чисто академический интерес. Если, согласно традиционному, восходящему к Аристотелю пониманию, этика, так же как и политика, есть дисциплина чисто практическая, в отличие от теоретических метафизики, или богословия, и физики, то для стоиков этика (а не философия в целом) подразделяется на теоретическую и практическую. Теория рассматривает высшее благо, которое есть добродетель, и высшую цель жизни – счастье, которое состоит в том, чтобы быть добродетельным, т. е. вести жизнь, согласную с природой. Для этого человеческое поведение должно быть согласованно со всеобщим законом природы, мировым разумом, божественной волей.

Итак, важнейшее практическое требование Сенеки (а также Эпиктета и Марка Аврелия, да и вообще всей стоической школы в целом) – преодоление страстей (т. е. аффектов или пафосов). Их теории требуют жизни в согласии с природой (в данном случае следует понимать именно человеческую природу в соответствии с интерпретацией поздних стоиков [9; стр. 9]), поскольку в нашей душе противоестественны страсти. Четыре главные разновидности страстей: удовольствие и страх (что невежды принимают за благо), печаль и страх (что невежды принимают за зло). Мудрец, т. е. человек, достигший совершенства, бесстрастен, т. е., во-первых, полностью подчинил разуму свои внутренние движения и, во-вторых, никак не реагирует на внешние раздражения, приятные или неприятные. Напротив, глупец, грешник, порочный человек, а таких для стоиков подавляющее большинство, полностью утратил контроль над собой и подобен буйно помешанному; он раб и игрушка как собственных противоречивых страстей, так и внешних меняющихся обстоятельств, и потому всегда несчастен. Между несколькими мудрецами, к числу которых относятся Пифагор и Сократ, и всем прочим буйно помешанным человечеством находятся сами стоики, знающие истину и потому борющиеся со своими страстями. Сенека сравнивает себя в этом отношении с кормчим, который плывет в бурю на корабле с пробитым днищем и, зная, что обречен, все же ни на минуту не перестает вычерпывать воду – и в этом его величие.

Заключение

По своему философскому мировоззрению Сенека был стоиком, и стоиком достаточно правоверным. Говорить о развитии этого мировоззрения нелегко, так как в своей стоической основе оно не менялось, и в поздних "Нравственных письмах к Луцилию" нередко повторяются вещи, сказанные в трактатах, датируемых более ранними годами. Зато хорошо известна внешняя биография Сенеки: его имя часто встречается у историков, где он выступает отнюдь не свидетелем, а участником важнейших событий эпохи, хотя при первом же упоминании и Тацит, и Светоний [5; XII, 8; 3; Калигула, 53, 2] говорят, что Сенека успел прославиться научными занятиями и речами. По этой причине образ его стал как бы двоиться в глазах потомства.

Жизнь Сенеки, полную взлетов и падений, определяющихся перипетиями столичной политики, трудно согласовать с образом философа-моралиста и со многими собственными его писаниями. Бесполезно рассуждать о том, что толкало Сенеку в гущу политики: честолюбие и корыстолюбие, в которых его часто обвиняли современники и потомки и которым он, по всей видимости, действительно не был чужд, либо доктринерское убеждение, что философ, став рядом с властителем, способен принести пользу людям. Живые черты облика Сенеки утрачены и невосстановимы. Но можно попытаться понять основное противоречие жизни Сенеки, исходя из исторической ситуации, из мироощущения философа, каким оно видится в его сочинениях, и из традиции того учения, к которому он примыкал [9; стр. 324].

И если мы внимательно вглядимся в те положения, в которые ставила Сенеку история, и соотнесем с ними его сочинения, то легко будет убедиться одном: почти каждый трактат был ответом на очередной вопрос, заданный жизнью, - и ответ этот давался не столько другим, сколько самому себе. "Ты", к которому обращены "Нравственные письма к Луцилию", - это почти всегда и "я" автора. Между жизнью и философией протягиваются силовые линии и возникает напряжение, которым отличается философствованье Сенеки в лучших его работах. Там, где проблема пережита им, он уходит от бесконечного варьирования одной мысли, от скучного разбора всех возможных случаев, от примеров, избитых в сотнях риторических упражнений. Напряженная связь с жизнью была необходимым стимулом к подлинному творчеству для Сенеки.

Но связь с жизнью предполагает определенное отношение к ней. Жизнеотношение Сенеки формировалось под воздействием не только запросов дня, но и глубоких традиций, без знания которых нельзя понять ни его жизненного поведения, ни философствования.

Список литературы.

1. Аристотель. Большая этика. Никомахова этика. – М.: АСТ, 2002.

2. Беседы Эпиктета. – М.: Ладомир, 1997.

3. Гай Светоний Транквилл. Властелины Рима. – М.: Ладомир, 2000.

4. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. – М.: Мысль, 1979.

5. Корнелий Тацит. Сочинения в 2-х тт. Том I. (Анналы). – М.: Ладомир, 1993.

6. Марк Аврелий Антонин. Размышления (К самому себе). – СПб.: Кристалл, 2003.

7. Маркс К., Энгельс Ф. Полное собрание сочинений. Т. 22. – М.: 1956.

8. Сенека Луций Анней. Нравственные письма к Луцилию. – М.: Наука, 1977.

9. Сенека Луций Анней. Философские трактаты. – СПб.: Алетейя, 2001.

10. Тит Ливий. История Рима от основания города. – М.: Ладомир, 2002.