Курсовая работа

Война 1812 года в русской поэзии

4 курс

План

	Введение ……………………………………………………………….	3
1	Начало военных действий ………………….……………………..	5
1.1	«Военная песнь» С.Ф.Глинки, стихи А. Востокова и М.Милонова ...	5
1.2	Поэзия В.А.Жуковского ……………………………………………….	8
1.3	«Гимн лироэпический» Г.Р.Державина ………………………………	11
1.4	Современные реалии в баснях И.А. Крылова ………………………..	12
2	Осмысление событий войны …………………………………………..	15
2.1	Поэзия Ф.Н. Глинки ……………………………………………………	15
2.2	Поэзия Н.М. Карамзина ………………………………………………..	16
2.3	Поэзия А.С. Пушкина ………………………………………………….	19
2.4	Тема войны 1812г в поэзии М.Ю. Лермонтова ………………………	24
	Заключение ……………………………………………………………..	30
	Список использованной литературы ………………………………….	33

Введение

Событиям 1812 года принадлежит особое место в нашей истории. Не раз поднимался русский народ на защиту своей земли от захватчиков, приходивших и с запада, и с востока. Но никогда прежде угроза порабощения не порождала тако­го сплочения сил, такого духовного пробуждения нации, как это произошло в дни нашествия Наполеона.

Отечественная война 1812 года – одна из самых героических страниц истории нашей Родины. Победа русского народа над завоевателем, который считался величайшим военным гением мира и к моменту нападения на Россию был увечен ореолом всемогущества и непобедимости, поразила воображение современников и по ныне волнует потомков, служит для одних предметом гордости, для других – неразгаданной загадкой, для третьих грозным предостережением – «не ходи на Москву!». Поэтому гроза 1812 года вновь и вновь привлекает к себе внимание исследователей оставаясь в числе вечных тем исторической науки. «Русской Илиадой» назвали ее современники. Ей посвящено наибольшее число исследований по сравнению с любым другим событием 1000-летней истории дореволюционной России.

Когда в 1812 году началась война, то весь народ встал на защиту Родины и поэты не могли не откликнуться на это событие.. Вспомним стихи Дениса Давыдова, знаменитого участника этой войны, вспомним гениальное “Бородино” Лермонтова. До сих пор творцы обращаются к теме войны 1812 года, когда хотят напомнить нам о мужестве и подвиге защитников Отечества. Война 1812 года на протяжении всего девятнадцатого века вдохновляла поэтов на прославление героизма защитников России:

Бородино! Бородино!
На битве исполинов новой
Ты славою озарено,
Как древле поле Куликово. (С. Е. Раич)

В настоящей курсовой работе рассмотрены основные исторические вехи войны 1812 года в поэтическом отражении Пушкина, Лермонтова, Глинки, Жуковского и некоторых других наших прославленных русских стихотворцев. Цель курсовой работы состояла в том, чтобы не только проанализировать жанровое и стилевое многообразие откликов на героическую эпопею 1812 года, но и то, как приход в литературу новых поэтических сил обновлял и освещение темы Отечественной войны.

Поэтическая летопись войны 1812 года доносит до нас ту удивительную атмосферу патриотического подъёма, охватившего Россию, ту звенящую напряжённость чувств, поднявшую русских людей из разных местностей и сословий на подвиг, который потряс современников и вызвал законную гордость потомков. Поэтические шедевры, описывающие грозные события тех лет сильны своей документальной достоверностью.

1. Начало военных действий

Ранним утром 12 июня 1812 года главные силы «великой армии» Наполеона численностью более 500 тысяч человек начали вторжение через Неман недалеко от города Ковно. Полумиллионная армия, возглавляемая крупным полководцем, обрушилась всей своей мощью на русскую землю, надеясь в короткий срок покорить сию страну. Рисунок французского офицера-очевидца запечатлел это грозное зрелище. Тремя длинными извилистыми колоннами войска завоевателей спускались с высокого левого берега реки и по наплавным мостам переправлялись на другую сторону. Наполеон, стоя на самом краю обрыва, неотрывно глядел на проходящие войска. Казалось, что нет силы, которая сможет противостоять той мощи, которую император французов собрал со всей Европы… Однако мощь французской армии была разбита о героизм русского народа, проявленный в борьбе за родину. Русский народ грудью встал на защиту родной земли. Чувство патриотизма охватило армию, народ и лучшую часть дворянства.

1.1 «Военная песнь» С.Ф.Глинки, стихи А. Востокова и М.Милонова

В русскую литературу Отечественная война вошла сразу же, можно сказать, в самые первые ее дни. И первое слово о ней, как, вероятно, и всегда в такие времена, прозвучало в поэзии. Это было слово-воззвание, набатный зов к оружию, к священной борьбе с жестоким и коварным «всеевропейским завоевателем».

Раздался звук трубы военной,

Гремит сквозь бури бранный гром:

Народ, развратом воспоенный,

Грозит нам рабством и ярмом!

Теперь ли нам дремать в покое,

России верные сыны?!

Пойдем, сомкнемся в ратном строе,

Пойдем — и в ужасах войны

Друзьям, Отечеству, народу

Отыщем славу и свободу

Иль все падем в родных полях!

(Ф. Глинка. «Военная песнь, написанная во время приближения неприятеля к Смоленской губернии»)

В стихах звучит гордое презрение к врагу, непоколебимая вера в грядущую победу. Залог этой победы — вся история России, вели­кие деяния ее «героев славы».

18 августа французы вошли в сожженный и разрушен­ный Смоленск. Дымящиеся пепелища молча говорили за­воевателям, что борьба пойдет не на жизнь, а на смерть. Весть о взятии Смоленска, о продвижении грозного врага к Москве вызвала небывалый подъем патриотических чувств.

Восстань, героев русских сила!

Кого и где, в каких боях

Твоя десница не разила?

Днесь брань встает в родных полях... —

писал М. Милонов в поэтической прокламации «К патрио­там». В эти дни создавались военные песни Федора Глинки, простые, безыскусные и действительно выражавшие чувст­ва, горевшие в сердцах русских солдат.

Вспомним, братцы, россов славу

И пойдем врагов разить!

Защитим свою державу:

Лучше смерть — чем в рабстве жить.

Славян сыны! Войны сыны!

Не выдадим Москвы!

Спасем мы честь родной страны

Иль сложим здесь главы!..

Стал выходить специальный журнал, созданный с целью выразить гнев и воодушевление, охватившие страну, духов­но сплотить русское общество в час борьбы с грозным вра­гом. Он назывался «Сын отечества». Здесь были напечатаны и многие стихи об Отечественной войне, в частности басни Крылова, дифирамбы Востокова «К россиянам».

В конце августа командующим русской армией стал Кутузов, а 7 сентября состоялось генеральное сражение, ко­торое вписало в скрижали нашей истории легендарное слово — Бородино.

Современному читателю, вероятно, покажется несколько странным тот факт, что, широко откликаясь на события, связанные с войной, поэзия той поры не дает, как правило, конкретного изо­бражения самих событий. Воспевая, например, Бородинское или Смоленское сражения, А. Х. Востоков в своём стихотворении, написанном в октябре 1812 года не стремится запечатлеть какие-либо характерные их подробности, а создает картину некоего условно-обобщенного сражения, картину, в которой от реальной историче­ской действительности сохраняются лишь имена; все же осталь­ное — аллегории, символы, мифические уподобления и т. п.

Кутузов, как Алкид,

Антея нового в объятиях теснит.

От оживляющей земли подняв высоко,

Собраться с силами ему ом не даст,

Стенающий гигант, вращая мутно око,

Еще упершеюсь пятою в землю бьет.

Чудовища, ему послушны,—

Подобье басенных кентавров и химер —

Лежат вокруг его изъязвлены, бездушны.

Там Витгенштейн троим драконам жало стер.

(А. Востоков. «К россиянам»)

Это был стиль эпохи, монументальный стиль русского класси­цизма, уходящий своими корнями в XVIII в., в поэзию Ломоно­сова и Державина. В поэзии 1810-х гг. он начинал уже клониться к закату, теснимый новыми литературными течениями — сентиментализмом и предромантизмом,—но время Отечественной войны было его временем, его «звездным часом», ибо именно его монументальные формы, его мощная и многокрасочная палитра оказались созвучны тому высокому гражданско-патриотическому пафосу, который отличал русскую поэзию двенадцатого года.

1.2 Поэзия В.А.Жуковского

Выдающимся явлением русской поэзии стало стихотворение В. А. Жуковского «Певец во стане русских воинов» (1812). Напи­санное и в самом деле «во стане русских воинов» в канун знамени­того Тарутинского сражения, оно сразу же приобрело огромную популярность и быстро распространилось в армии во множестве списков. Может показаться странным, что именно Жуков­ский, тонкий лирик, пленявший до тех пор воображение своих читателей музыкальностью меланхолических элегий, фантастикой и благоухающей прелестью упоительных бал­лад, превзошел прославленных бардов, много лет воспевав­ших победы русского оружия. А может быть, это и естест­венно, может быть, именно эмоциональная напряженность, взволнованная искренность, легкость и звучность стиха — все то, что сложилось в лоне интимной лирики Жуковского, прозвучав в произведении на общественно значимую тему, да такую, которая всех тревожила, у каждого была на устах, оно-то и обусловило одну из самых несомненных творческих удач поэта, одно из самых высоких его свершений. «Певец во стане русских воинов» имел необыкновенный успех и надолго определил поэтическую репутацию Жуков­ского.

Автор «Походных записок русского офицера» И. И. Ла­жечников (впоследствии один из виднейших русских писателей) вспоминал: «Часто в обществе военном читаем и разбираем «Пев­ца в стане русских», новейшее произведение г. Жуковского. Почти все наши выучили уже сию пиесу наизусть. Верю и чувствую теперь, каким образом Тиртей водил к победе строи греков. Какая поэзия! Какой неизъяснимый дар увлекать за собою душу воинов!» Пэаном, то есть ритуальным военным гимном древних греков, называл стихотворение Жуковского и П. А. Вяземский.

Необычайный успех стихотворения объяснялся, конечно, пре­жде всего его высокими художественными достоинствами. Яркая образность, легкий, изящный стих, свежесть и живая непосред­ственность лирического чувства — все это заметно выделяло «пэан» Жуковского на фоне архаичной одической поэзии того времени, за­кованной в тяжелые латы классицизма:

Сей кубок мщенью! Други, в строй!

И к небу грозны длани!

Сразить иль пасть! Наш роковой

Обет пред богом брани.

Но, пожалуй, самое глав­ное, в чем современники увидели его особую новизну и особую привлекательность, заключалось в том, что в многокрасочной кар­тине, развернутой перед ними поэтом, они впервые ощутили свое время, свой мир, наконец, свою войну — ту самую, которая была их грозным сегодняшним днем.

Конечно, жанр, в каком написано стихотворение, тоже заклю­чал в себе определенную долю литературной условности и в иных своих образцах, в том числе и у самого Жуковского («Песня барда над гробом славян-победителей», 1806), достаточно явно смыкался с традиционными одами классицистов. Однако в полной мере ис­пользуя художественные возможности этого жанра, Жуковский, в сущности, очень мало считается здесь с налагаемыми им ограни­чениями, смело идет к действительности, к «натуре», и это позво­ляет ему создать целую галерею выразительных исторических пор­третов, не менее богатую и колоритную, чем знаменитая Военная галерея Зимнего дворца.

В «галерее» Жуковского представлены так или иначе все наи­более известные герои двенадцатого года, причем каждый из них входит сюда непременно с какою-нибудь характерной, присущей только ему чертой, по которой он особенно запомнился современ­никам. Таковы портреты Кутузова, Багратиона, Раевского, Куль­нева, Платова, Давыдова, Фигнера, Кутайсова, Воронцова. Пред­ставляя их в полном блеске их боевой славы, в ореоле подвига, с которым каждый из них вошел в историю, поэт видит в них не просто блестящий «сонм героев», отчужденных и замкнутых в своем величии, а прежде всего живых людей, своих современни­ков, членов единого боевого братства, в котором слава «вождей победы» неотделима от славы каждого воина. Это братство, эта семья живет единой жизнью, ведя общий счет и громким побе­дам, и горьким утратам. Поэтому как глубоко свое, личное чита­тель переживает и тот восторг, с которым поэт описывает Ку­тузова перед полками, и то восхищение, которое звучит в стихах о «Вихорь-атамане» Платове, и ту глубокую печаль, с кото­рой певец ведет рассказ о гибели Кутайсова, Кульнева и Багра­тиона.

Впоследствии Жуковский еще не однажды обратится к теме Отечественной войны. Уже вскоре появятся стихотворения «Вождю победителей» и «Певец в Кремле», а двадцать семь лет спустя, в дни торжеств, посвященных открытию памятника героям Бороди­на, он напишет «Бородинскую годовщину». Но «Певец во стане русских воинов» навсегда останется в его творчестве не только самым первым, но и самым блистательным, самым вдохновенным его произведением о героях великой народной эпопеи. «Никто бо­лее тебя, — напишет ему Пушкин, — не имел права сказать: глас лиры, глас народа».

Спустя почти сорок лет, приветствуя Жуковского незадолго до его смерти, его друг и литератур­ный соратник Вяземский воскресил именно эту страницу его творческой биографии:

Певец царей, и рати, и народа,

Он вещий твой, о Русская земля,

В святую брань двенадцатого года

Пред заревом пылавшего Кремля

На гул грозы откликнувшись душою,

Младой певец, отчизны верный сын,

Как под ружьем, он с лирой боевою

Стоял в рядах Тарутинских дружин.

И песнь его, пророческое вече

Зажгла восторг по радостным полкам,

И грянула побед для них предтечей

И мстительной предвестницей врагам.

Сам Жуковский считал, что события Отечественной вой­ны, «правых брань с злодейскими ордами» должен воспеть Державин. «О старец! да услышим твой Днесь голос лебе­диный», — обращался он к патриарху русских поэтов. И Россия услышала голос Державина, величавые звуки его стихотворения «Гимн лироэпический на прогнание фран­цузов из отечества».

1.3 «Гимн лироэпический» Г.Р.Державина

Огромное многофигурное полотно, посвященное Отечествен­ной войне, создает в это время сам Г. Р. Державин. Это «Гимн лироэпический на прогнание французов из Отечества». В то время Г. Р. Державину было уже шестьдесят девять лет.

Эпопею борьбы с наполеоновским нашествием Державин изо­бражает как гигантское, поистине вселенское противоборство ми­ровых сил, масштабы которого можно представить, лишь обратив­шись к исполинским фантасмагориям Апокалипсиса.

Открылась тайн священных дверь!

Исшел из бездн огромный зверь,

Дракон иль демон змеевидный;

Вокруг его ехидны

Со крыльев смерть и смрад трясут,

Рогами солнце прут;

Отенетяя вкруг всю ошибами сферу,

Горящу в воздух прыщут серу,

Холмят дыханьем понт,

Льют ночь на горизонт

И движут ось всея вселенны.

Бегут все смертные смятенны

От князя тьмы и крокодилъных стад.

Они ревут, свистят и всех страшат...

Перед «князем тьмы» все трепещет, все падает ниц. И лишь один — один во всей вселенной — обнажает против него карающий меч. Это вождь Севера, «смиренный, кроткий, но челоперунный» агнец, который и поражает «змея-исполина».

На этот необъятный вселенский фон поэт и проецирует кон­кретные исторические события, прозревая в них некий высший смысл, некое предуказание мировой Судьбы. Аллегории, олицетво­рения, библейские и мифологические ассоциации, к которым он обращается на протяжении всего своего повествования, порой из­лишне сложны, неясны, а то и просто темны; громоздок, тяжел, архаичен во многих местах и стиль его описаний и рассуждений. Но это — Державин. Мощь творческого воображения, блеск и смелость живописи, величественная красота старинного поэтического «глагола» — все это делает его «Гимн» одним из самых значи­тельных произведений того времени. Есть в этом произведении и такое, в чем Державин превзошел всех писавших одновременно с ним о событиях 1812 года. Никто из них не показал роль народа в Отечественной войне так, как это сделал Державин.

Патриарх русских поэтов дал в «Гимне лироэпическом» непревзойденную и непреходящую характеристику русского народа. Он увидел и прославил те качества рус­ского национального характера, которые с такой силой, с такой бесспорностью были подтверждены на протяжении последующих эпох:

О росс! о добльственный народ,

Единственный, великодушный,

Великий, сильный, славой звучный,

Изящностью своих доброт!

По мышцам ты неутомимый,

По духу ты непобедимый,

По сердцу прост, по чувству добр,

Ты в счастьи тих, в несчастьи бодр,

Царю радушен, благороден,

В терпеньи лишь себе подобен.

1.4 Современные реалии в баснях И.А. Крылова

На фоне высокоторжественной патетической лирики двенадца­того года весьма резко выделяются басни И. А. Крылова.

Басня, как известно, не принадлежит к жанрам, в которых решаются большие исторические проблемы. Басни Крылова — удивительное исключение. Ибо не будет преувеличением сказать, что, по­жалуй, никто из русских писателей того времени не подошел к пониманию подлинно народного характера Отечественной войны так близко, никто не выразил именно народного взгляда на нее с такою отчетливостью, с какою это сделал великий русский баснописец.

Один из красноречивейших примеров в этом отношении — зна­менитая басня «Ворона и Курица».

Уже в экспозиции басни Крылов проводит мысль, отчетливо противостоящую точке зрения правительственных кругов,— мысль об исторической правоте М. И. Кутузова, который, «противу дерзо­сти искусством воружась, вандалам новым сеть поставил и на по­гибель им Москву оставил». Народ верит Кутузову, понимает его в этом нелегком, но единственно верном решении — оставить древ­нюю русскую столицу.

Тогда все жители, и малый, и большой,

Часа не тратя, собралися

И вон из стен московских поднялися,

Как из улья пчелиный рой.

И вот какой знаменательный разговор происходит между двумя обитательницами московских подворий — Вороной и Курицей:

Ворона с кровли тут на всю эту тревогу

Спокойно, чистя нос, глядит.

«А ты что ж, кумушка, в дорогу? —

Ей с возу Курица кричит.—

Ведь говорят, что у порогу

Наш супостат».— «Мне что до этого за дело? —

Вещунья ей в ответ. — Я здесь останусь смело.

Вот ваши сестры — как хотят;

А ведь ворон ни жарят, ни варят:

Так мне с гостьми не мудрено ужиться,

А может быть, еще удастся поживиться

Сырком, иль косточкой...»

Разговор и в самом деле знаменательный. Ибо в этом просто­душном диалоге двух «простодушных птиц» с предельной, поисти­не притчевой ясностью обнажается суть одной из сложных и весь­ма болезненных нравственно-социальных ситуаций того времени, ситуации, в которой проявляется поразительное несовпадение инте­ресов различных слоев русского общества в их отношении к вели­кому общенациональному делу — защите Отечества. В беззаботных речах Вороны — не просто беспечность существа, привыкшего жить «как бог на душу положит». Смысл их гораздо глубже, определен­нее, коварнее. За их внешним легкомыслием — лукавый умысел, тайная надежда на дружбу с врагом, с которым ей нечего делить, — словом, все то, что достаточно определенно проявилось в социаль­ной психологии известной части высшего общества того времени.

Тонкая и острая эпиграмма скрыта в басне «Щука и Кот», эпи­грамма на адмирала Чичагова, неумелые действия которого позволили Наполеону выскользнуть из окружения на Березине. Басню же «Волк на псарне» хочется назвать эпической — настолько отчетливо и полно выразил в ней Крылов самый «сюжет» народ­ной войны. Не случайно, как свидетельствует один из современни­ков, она так нравилась самому Кутузову. «И. А. Крылов, собствен­ною рукою переписав басню «Волк на псарне», отдал ее княгине Катерине Ильиничне, а она при письме своем отправила ее к свет­лейшему своему супругу. Однажды, после сражений под Красным, объехав с трофеями всю армию, полководец наш сел на открытом воздухе, посреди приближенных к нему генералов и многих офице­ров, вынул из кармана рукописную басню И. А. Крылова и прочел ее вслух.. При словах: «Ты сер, а я, приятель, сед», произнесенных им с особою выразительностью, он снял фуражку и указал на свои седины. Все присутствующие восхищены были этим зрелищем, и радостные восклицания раздавались повсюду».

Различные «реалии» эпохи прочитываются в подтексте и мно­гих других басен великого русского баснописца, и проницательные современники всегда умели их прочитать.

2. Осмысление событий войны

В первый день нового, 1813 года русская армия, преследуя остатки разгромленных наполеоновских войск, перешла Неман. Театр военных действий переносился на территорию Западной Европы. Впереди был еще долгий и трудный путь, тяжелые, крово­пролитные сражения, но самый главный, самый драматический период борьбы с наполеоновским нашествием был завершен: здесь, на берегах Немана, для России закончилась Отечественная война.

По окончании Отечественной войны в «военной литературе» наступает некоторое затишье, в общем-то вполне естественное и объяснимое: великая национальная эпопея требовала глубокого осмысления.

В самом изображении войны довольно долго продолжает гос­подствовать прежняя традиция. И это тоже понятно: о войне пи­шут ее современники, и неудивительно, что они лишь как бы про­должают свою прежнюю, давно определившуюся тему.

2.1 Поэзия Ф.Н. Глинки

Современник и участник войны Фёдор Николаевич Глинка писал четверть века спустя, что «события исполинские, прикосновенные к судьбе рода человеческого, зреют, созревают и дозревают в постепенном и непреодолимом ходе времени. Мы, — утверждал он, — может быть, видели первые буквы того, что вполне прочитает потомство на скрижалях истории человечества».

Величайшему в новой истории России событию — Отечествен­ной войне 1812 года — тоже предстояло «дозревать в постепенном и непреодолимом ходе времени». Ибо истинные масштабы того, что совершил русский народ в 1812 году, были столь огромны, а влияние, которое народная война оказала на исторические судьбы России, столь исключительно, что все это и в самом деле могло быть в достаточно полной мере осознано лишь со временем, через годы и годы.

Так, например, Ф. Глинка, написавший свою первую военную песню в июле 1812 г. у стен Смоленска, после войны создает целую «сюиту», отразившую (вернее, предназначенную отразить) наибо­лее значительные события Отечественной войны — битву под Смо­ленском («Прощальная песнь русского воина»), Бородинское сра­жение («Песнь сторожевого воина» и «Раненый воин после Бородинского сражения рассказывает мирным поселянам о наше­ствии неприятеля и возбуждает в них бодрость сразиться за спасе­ние Отечества»), пожар Москвы («Песнь русского воина при виде горящей Москвы»), наступление под Тарутином («Авангардная песнь») и др. Как и вся поэзия той поры, они лишены исторической конкретности — события угадываются лишь по именам действую­щих в них лиц да по географическим наименованиям. Некоторое исключение составляют, пожалуй, только стихотворения, посвященные Д. Давыдову, А. Сеславину и А. Фигнеру, особенно по­следнему, гибель которого описана весьма проникновенно и ярко.

Примечательной особенностью этих стихотворений является и достаточно оригинальная, по тем временам, ориентация Ф. Глин­ки на народную поэзию, на стиль солдатских песен, о чем он спе­циально говорит в послесловии к сборнику «Подарок русскому солдату». Но, как справедливо замечает исследователь творчества Глинки В. Г. Базанов, «народность военных песен Глинки условна, они не идут прямым образом от фольклора. Рассчитанные в конеч­ном итоге не столько на песенное исполнение, сколько на декламационное произношение, военные песни звучат местами необыкновенно торжественно, как гражданские оды и „думы"».

2.2 Поэзия Н.М. Карамзина

Заметным явлением поэзии той поры стала ода Н. Карамзина «Освобождение Европы и слава Александра I » (1814). Известно, что уже за десять лет до того, как оно было написано, Карамзин отошел от литературы, цели­ком посвятив себя созданию труда, который считал глав­ным делом своей жизни, — «Истории государства Россий­ского». Он поставил перед собой утопическую, но великую в своем гуманизме цель — воссоздать прошлое ради исце­ления пороков настоящего, на опыте принесенных жертв, испытанных заблуждений, помочь людям стать людьми, просветить их разум, объяснить, в чем состоит их долг, указать им путь ко благу и справедливости. Именно поэтому Пушкин говорил, что труд Карамзина «есть не только произведение великого писателя, но и подвиг честного че­ловека».

Ничто сделанное Карамзиным в XIX веке не может быть правильно понято вне «Истории государства Российского». Но ничто в его художественном творчестве последних деся­тилетий не переплетено в такой мере с его историческим трудом, как «Освобождение Европы». Это произведение историка в не меньшей, а может быть, и в большей степени, чем поэта. Дело не только в примечаниях, которыми автор подтверждал достоверность упоминаемых им фактов, не только в масштабности исторических аналогий. Дело в са­мой цели, которую ставил Карамзин перед своим поэтиче­ским творением.

Минувших зол воспоминанье

Уже есть благо для сердец, —

говорит он. И далее:

Забудем зло, но рассуждая.

Нас опыт к Мудрости ведет...

Мудрость просвещает умы царей и народов, убеждает их в необходимости беречь главное благо — мир. Прошли вре­мена торжества Аттил и Чингисханов. Наш век — век про­свещения. И не может восторжествовать тот, кто

Воссел на трон — людей карать

И землю претворять в могилу,

Слезами, кровью утучнять,

В закон одну поставить силу...

...Владетель

Отцом людей обязан быть,

Любить не власть, но добродетель...

Пусть судьба Наполеона послужит грозным предостереже­нием тем, кто пойдет «путем насилия, обмана», кто будет стремиться к «умножению областей», а не к «мирному счастию людей».

Оставаясь в общем-то в пределах традиционного изложения «истории Напо­леона» и традиционных его характеристик («злодей», «тиран», «лютый тигр, не человек» и т. п.), Карамзин, однако, последова­тельно проводит весьма знаменательную мысль о том, что фигуры, подобные Наполеону, тем более одиозны, что находятся в вопию­щем противоречии с духом времени, что

Сей лютый тигр, не человек,

Явился в просвещенный век.

Он явился в то время, когда

Уже гордились мы Наукой,

Ума плодом, добра порукой

И славились искусством жить;

Уже мы знали, что владетель

Отцом людей обязан быть,

Любить не власть, но добродетель;

И что победами славна

Лишь справедливая война.

Преступление Наполеона, таким образом, тем тяжелее, что оно на­правлено против абсолютных завоеваний человечества, на которые не имеет права покушаться никакое самовластье. В этом-то и за­ключалась самая суть мысли Карамзина — в предостережении всем царям, в том числе и Александру I, хотя как раз он и представлен здесь как орудие Провидения, просвещенный властитель, спо­собный оградить незыблемые права человека. Утверждая должное как уже достигнутое, поэт, по существу, обязывает царя блюсти эти права.

Пусть судьба Наполеона послужит грозным предостереже­нием тем, кто пойдет «путем насилия, обмана», кто будет стремиться к «умножению областей», а не к «мирному счастию людей».

Не для войны живет властитель:

Он мира, целости хранитель...

У диких кровь рекою льется:

Там воин — первый человек;

Но век ума — гражданский век.

В спокойных строфах Карамзина — поучения, предосте­режения, прозрения, звучащие актуально и в наши дни. Они сохранят это звучание, пока на земле будут появлять­ся «властители», которых не привел к мудрости опыт ни На­полеона, ни его неудачливых последователей.

Окончилась Отечественная война, а в истории темы 1812 года была написана лишь первая страница. «Осво­бождение Европы» предваряет ее дальнейшее развитие. Здесь еще налицо непосредственное изображение событий и уже осмысление их значения, их места в истории. Произ­ведение Карамзина еще в них, но уже над ними.

2.3 Поэзия А.С. Пушкина

Обновление темы Отечественной войны, новый ее поворот на­чинается с Пушкина.

В юношеских своих стихотворениях Пушкин еще во многом следует традиции, своим знаменитым предшественникам — в осо­бенности Державину, чья тяжелая лира слышится и в «Воспомина­ниях в Царском Селе», и в стихотворениях тех же лицейских лет: «На возвращение государя императора из Парижа в 1815 году» и «Наполеон на Эльбе».

В 1815 году Пушкин написал стихотворение «Наполеон на Эльбе», где свергнутый император был представлен та­ким же исчадием ада, коварным и безжалостным злодеем, каким рисовали его и многие верноподданные стихотворцы. А спустя шесть лет в оде «Наполеон» он создал такой многогранный и проникновенный образ, дал такой анализ проти­воречий в личности и деятельности французского императо­ра, что и по сей день историки находят в ее строфах самые глубокие и точные из всех написанных о нем слов.

В стихотворении «Наполеон» (1821) поэт выходит далеко за пределы традиции как чисто поэтической, так и той, что существовала в осмыслении исторического опыта, связанного с Отечественной войной. Решительно отойдя от привычных предста­влений об Отечественной войне как о явлении только националь­ном, Пушкин впервые в русской поэзии поднимается до осмысле­ния ее в контексте реальной истории Европы, в контексте тех грандиозных политических потрясений, начало которым положила Великая французская революция.

Принципиальным художественным открытием Пушкина в этом стихотворении стал образ Наполеона. Низринутый с вер­шин, на которые его вознес его гений, и завершивший свой земной путь в мрачном изгнании, Наполеон видится теперь поэту не толь­ко в ослепительном блеске былой славы, не только как «грозный бич вселенной», но как великая и в сущности своей глубоко траги­ческая фигура, чья трагедия состоит прежде всего в том, что он предал лучшие идеалы человечества, лучшие его надежды, исполне­ние которых зависело именно от него, гения, рожденного и возне­сенного революцией.

Когда на площади мятежной

Во прахе царский труп лежал

И день великий, неизбежный —

Свободы яркий день вставал,—

Тогда в волненье бурь народных

Предвидя чудный свой удел,

В его надеждах благородных

Ты человечество презрел.

И обновленного народа

Ты буйность юную смирил,

Новорожденная свобода,

Вдруг онемев, лишилась сил...

Именно в этом видит поэт самое тяжкое и самое роковое пре­ступление Наполеона, преступление, с которого и началось пусть еще не близкое, но уже предопределенное и неотвратимое падение узурпатора. Это был очень важный акцент, важный поворот темы, потому что сама победа русского народа над Наполеоном при­обретала теперь и совершенно иной масштаб, и совершенно новый исторический смысл, представая не только как победа над завоева­телем, но и как победа над тираном, «похитителем свободы». По­этому, клеймя тирана, Пушкин воздает ему и хвалу за то, что

...он русскому народу

Высокий жребий указал,

И миру вечную свободу

Из мрака ссылки завещал.

В словах «высокий жребий» заключался не только тот оче­видный смысл, что русский народ был главной силой, сокрушив­шей всеевропейское владычество Наполеона, но и — в особенно­сти — тот, что в ходе титанической борьбы с вражеским наше­ствием русский народ впервые осознал свое право на социальную свободу. Пять лет спустя об этом со всею определенностью заявит Николаю I декабрист А. А. Бестужев. «Наполеон вторгся в Рос­сию, и тогда-то народ русский впервые ощутил свою силу, — напи­шет он в своем письме к царю из Петропавловской крепости,— тогда-то пробудилось во всех сердцах чувство независимости, сперва политической, а впоследствии и народной. Вот начало сво­бодомыслия в России... Еще война длилась, когда ратники, возвратясь в домы, первые разнесли ропот в классе народа. „Мы проли­вали кровь, — говорили они, — а нас опять заставляют потеть на барщине. Мы избавили родину от тирана, а нас опять тиранят гос­пода"... Тогда-то стали говорить военные: „Для того ль освободи­ли мы Европу, чтобы наложить ее цепи на себя? Для того ль дали конституцию Франции, чтобы не сметь говорить о ней, и купили кровью первенство между народами, чтобы нас унижали дома?"»

Как справедливо заметил Б. В. Томашевский, «размышления Пушкина о войне 1812 г. никогда не были ретроспективными су­ждениями историка, это всегда — отклики на запросы современно­сти». Особенно характерны в этом отношении произведения Пушкина 1830-х годов: стихотворения «Перед гробницею святой» и «Полководец», и прозаический этюд «Рославлев».

Стихотворение «Перед гробницею святой» было написано в 1831 г., когда в связи с польским "восстанием в Европе, и прежде всего во Франции, стали раздаваться призывы к новому походу на Россию. В стихотворении, как и в двух других, относящихся к это­му же времени («Клеветникам России» и «Бородинская годов­щина»), поэт напоминает о славе русского оружия, о народной вой­не, которую неизбежно встретит любой завоеватель, как встретил ее некогда Наполеон.

Клеветникам России, ее заклятым врагам, замышляющим новый крестовый поход на нее, поэт бросает гордый вызов:

Так высылайте ж нам, витии,

Своих озлобленных сынов:

Есть место им в полях России,

Среди нечуждых им гробов.

В 1835 г. Пушкин пишет стихотворение «Полководец», стихо­творение, замечательное не только тем, что в нем воссоздан выра­зительнейший портрет выдающегося полководца — Барклая де Толли, но и тем, что, раскрывая неоценимые заслуги Барклая перед Отечеством, печальное величие и драматизм его судьбы, оно, как, впрочем, и все пушкинские произведения об Отечественной войне, резко противостояло официальной точке зрения, которая все содержание великой народной эпопеи сводила лишь к триумфу рус­ского царя.

О вождь несчастливый!.. Суров был жребий твой:

Все в жертву ты принес земле тебе чужой.

Непроницаемый для взгляда черни дикой,

В молчанье шел один ты с мыслию великой,

И, в имени твоем звук чуждый не взлюбя,

Своими криками преследуя тебя,

Народ, таинственно спасаемый тобою,

Ругался над твоей священной сединою.

Командующий русской армией Барклай де Толли, осуществляя «замысел, обдуман­ный глубоко», упорно уклонялся от генерального сражения и вынуждал противника продвигаться в глубь бескрайних русских просторов. С каждым приказом об отступлении в стране нарастало недовольство. Причины его были, конеч­но, многообразны. Помещичьи круги опасались, не поколеб­лет ли вторжение Наполеона феодально-абсолютистские по­рядки, не станет ли он на занятых французами территориях отменять крепостное право. Широкие массы воспринимали продвижение захватчиков в глубь России как тяжкое национальное унижение.

До поры до времени эти глубинные различия не давали себя знать. Пройдет время, и эти различия выявятся с силой тем большей, чем значительнее была роль крестьян, само­отверженность которых решающим образом повлияла на исход войны. И передовая дворянская интеллигенция бо­лезненно ощутит утрату единства, сплотившего с ней народ в грозную пору двенадцатого года.

Но сейчас это единство казалось незыблемым. Предста­вители всех сословий, охваченные гневом и тревогой, жаж­дали остановить врага. Особенно велико было негодование армии. Барклая до Толли громко обвиняли в трусости и из­мене. Конечно, эти обвинения были глубоко несправедли­вы. Командующий русской армией трезво и правильно оценивал ситуацию.

И долго, укреплен могущим убежденьем,

Ты был неколебим пред общим заблужденьем, —

скажет позднее о тактике Барклая восхищенный Пушкин.

Объясняя эту историческую несправедливость вполне объек­тивными причинами — недостатком народного доверия к иностран­цу (недостатком совершенно естественным в критический для Оте­чества момент), - Пушкин тем самым подчеркивал именно решаю­щее значение этого доверия в судьбах Отечественной войны. «Один Кутузов мог предложить Бородинское сражение, — писал он, пояс­няя смысл «Полководца»,— один Кутузов мог отдать Москву не­приятелю, один Кутузов мог остаться в этом мудром деятельном бездействии, усыпляя Наполеона на пожарище Москвы и выжидая роковой минуты: ибо Кутузов один облечен был в народную дове­ренность, которую так чудно он оправдал!»

14 сентября, в 2 часа дня, взглядам французов, подняв­шихся на Поклонную гору, предстал огромный, блиставший золотом бесчисленных куполов город. Во многие столицы вступала армия Наполеона, но ни одна из них не встретила его так, как Москва. Не было депутации с ключами от Моск­вы и униженных просьб пощадить город.

Нет, не пошла Москва моя

К нему с повинной головою.

Не праздник, не приемный дар,

Она готовила пожар

Нетерпеливому герою, —

писал Пушкин.

Потрясенный император смотрел из окон Кремлевского дворца на море огня, охватившего центр города, Солянку, Замоскворечье. «Какое страшное зрелище! Это они сами поджигают... Какая решимость! Какие люди!» — повторял он.

2.4 Тема войны 1812г в поэзии М.Ю. Лермонтова

М.Ю. Лермонтов проявлял особый интерес к национальной истории, ища в ней богатырство духа, ярких личностей, которых им так не хватало в современниках. Молодое окружение поэта ни к чему не стремилось, среди них не было достойных людей, героев, поэтому Михаил Юрьевич искал их в русской истории.

Важнейшие события национальной истории - война 1812 года. В стихотворениях, посвященных этому событию, история противопоставлена современности. Поэт, родившийся в 1814 году воспринимает войну 1812 года уже как историю, смотрит на нее не глазами потомка. Стихотворение "Бородино" было написано на 25-летие Бородинской битвы. Юноша, современник поэта, спрашивает своего родственника о прошедшей войне:

Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?

Старый солдат рассказывает о битве, вновь переживая все то, что было на поле боя. Впервые в русской литературе Лермонтов показывает ход событий глазами простого участника войны. В стихотворении появляются мотивы патриотизма, раскрывается русский национальный характер.

Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою.

Для М.Ю. Лермонтова народ - это совокупность сильных личностей.

Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
Богатыри - не вы.

Солдат, ведущий повествование, не один, он только выступает от имени всех. При этом постоянно подчеркивает общность патриотических целей:

И умереть мы обещали,

И клятву верности сдержали

Мы в Бородинский бой...

Поэт постоянно подчеркивает общее отношение к войне, как к серьезному воинскому долгу. Это, пожалуй, основное в стихотворении: общность людей перед лицом врага.

Русская история для М.Ю. Лермонтова - неиссякаемый источник богатства и красоты души человека. Лермонтов обращается к истории, описывая великие, сильные личности, он не видел их в своих современниках, поэтому искал героев в русской истории, которые, по его мнению, должны были явиться примером для его окружающих.

Всего два года разделяют пушкинского «Полководца» и лермонтовское «Бо­родино» (1837). «Всего» — потому что разделяют они не просто два произведения, а два поэтических поколения: поколение современни­ков Отечественной войны и поколение тех, для кого она была уже весьма отдаленной историей. Впрочем, правильнее, по-видимому, говорить о встрече поколений, потому что еще в 1830—1831 гг. Лермонтов написал стихотворение «Поле Бородина», в котором не без основания видят первый вариант будущего «Бородина». И как это ни парадоксально, но, пожалуй, именно на примере этих двух вариантов легче всего уяснить то новое, что принесло в тему Оте­чественной войны поколение Лермонтова.

По своему «жанру» «Поле Бородина», как и классическое «Бо­родино», представляет рассказ старого воина о Бородинском сра­жении. Есть в нем и целый ряд характерных выражений, стилисти­ческих слитков, которые в «Бородине» станут своего рода опорными, ключевыми:

«Ребята, не Москва ль за нами?

Умремте ж под Москвой,

Как наши братья умирали!»

И мы погибнуть обещали

И клятву верности сдержали

Мы в бородинский бой.

Рука бойцов колоть устала,

И ядрам пролетать мешала

Гора кровавых тел.

Однако это все же лишь отдельные находки; общий же образный строй несет на себе явственные следы старой условно-ро­мантической палитры. Например:

Шумела буря до рассвета;

Я, голову подняв с лафета,

Товарищу сказал:

«Брат, слушай песню непогоды:

Она дика, как песнь свободы».

Но, вспоминая прежни годы,

Товарищ не слыхал.

Или:

Мой пал товарищ, кровь лилася,

Душа от мщения тряслася,

И пуля смерти понеслася

Из моего ружья.

Шестна­дцатилетний поэт правдиво описывал картину боя:

Марш, марш! пошли вперед, и боле

Уж я не помню ничего.

Шесть раз мы уступали поле

Врагу и брали у него.

Да, так и было. И Багратионовы флеши, и батарея Раев­ского, и сама деревня Бородино неоднократно переходили из рук в руки. «Трудно себе представить ожесточение обеих сторон в Бородинском сражении, — вспоминали очевид­цы. — Многие из сражавшихся побросали свое оружие, сцеплялись друг с другом, раздирали друг другу рты, души­ли один другого в тесных объятиях и вместе падали мертвы­ми. Артиллерия скакала по трупам, как по бревенчатой мостовой, втискивая трупы в землю, упитанную кровью... Чугун и железо отказывались служить мщению людей; рас­каленные пушки не могли выдерживать действия пороха и лопались с треском, поражая заряжавших их артиллери­стов...» Лермонтов не мог видеть эти страшные картины. Но их видел участник Бородинского сражения Вяземский. И че­рез шестьдесят лет они стояли перед его глазами. Он образно и ярко писал:

Никогда еще в подлунной

Не кипел столь страшный бой:

Из орудий ад чугунный,

Разразившись, поднял вой;

Целый день не умолкает,

Извергая смерть кругом;

Строй за строем исчезает

Под убийственным огнем.

«Бородино» - верх стилистической цельности и, отсюда, изо­бразительного совершенства. Сказался здесь, вероятно, и возмужавший талант Лермонтова, но главное, пожалуй, было все же в другом — в безграничных художественных возможностях, ко­торые открылись для поэзии с победой реализма. Пушкинского ре­ализма. Это был принципиально иной уровень художественного ос­воения действительности, принципиально иной тип поэтического мышления, гарантирующий неизмеримо большую полноту художе­ственного отражения, неизмеримо большее многообразие изобра­зительных средств. Этот новый уровень, достигнутый и утвер­жденный в творчестве Пушкина и Лермонтова, станет той отправной точкой, с которой начнется триумфальное шествие рус­ского реализма во второй половине XIX века.

Исследователи Лермонтова не раз обращали внимание на то, что стихотворение «Два великана» отчетливо и наме­ренно ориентировано на народно-поэтическую традицию. Здесь и сказочные или песенные формулы: «за горами, за долами», «дальнее море». И просторечная лексика: «хвать», «тряхнул», «ахнул». И сам образ «русского витязя» «в шап­ке золота литого» — былинный образ богатыря, торжест­вующего над силами зла. Конечно, антитеза «дерзкий» пришелец и старый, умудренный годами «русский вели­кан» — продолжение устоявшегося, много и по-разному воз­никавшего в разных стихах противопоставления Наполеона и Кутузова («Ты сер, а я, приятель, сед...»), но лермонтов­ский образ шире, собирательное. Русский великан — это не только Кутузов, это и русский народ, это и сердце России — Кремль, каким изобразил его Лермонтов позднее в поэме «Сашка»:

И этот Кремль зубчатый, безмятежный.

Напрасно думал чуждый властелин

С тобой, столетним русским великаном,

Померяться главою и — обманом

Тебя низвергнуть. Тщетно поражал

Тебя пришлец: ты вздрогнул — он упал!

В стихотворении «Два великана» Лермонтов показал борьбу русского народа с нашествием Наполеона, он дает картину борьбы аллегорически, в виде двух «богатырей».

Один из них – "старый русский великан" – воплощает мощь и силу России, а другой – "трёхнедельный удалец" – дерзновенную и самоуверенную удаль наполеоновского войска, уверившегося после взятия Москвы, что победа достигнута.

Посмотрим на "богатырей". Русский витязь спокоен и невозмутим, как будто заранее знает исход борьбы ("с улыбкой роковою русский витязь отвечал"). Могучая голова в золотом шлеме как бы уподобляется златоглавому Московскому Кремлю. "Старый русский великан" – воплощение силы всей Руси, что не сдалась и не покорилась французам. А что же "трёхнедельный удалец"? Лермонтов не отрицает ни его силы, ни храбрости, но и сила и храбрость пришельца "из далёких чуждых стран" – проявление безрассудной дерзости.

В стихотворении не изображён бой между двумя великанами: его не может быть. Пришедший "с грозой военной", правда, осмелился поднять руку на "русского великана": "и рукою дерзновенной хвать за вражеский венец", но тот только "посмотрел, тряхнул главою" и пришелец "упал". Образ русского витязя монументален и величественен. Его спокойствие и внутренняя сила противопоставлены дерзким притязаниям пришельца.

В гордости, с какой Лермонтов пишет о победе "русского великана", проявляется его патриотизм, любовь к воинской славе отечества. Но не только это. В конце стихотворения возникают образы бури, простора, пучины – излюбленные образы поэзии Лермонтова. Они заставляют вспомнить о трагичности последних дней Наполеона, его ссылке и гибели на острове Святой Елены. В таком отношении к поверженному проявляются новые грани лермонтовского мировоззрения – гуманность, снисхождение к побеждённому.

Заключение

Победа России над Наполеоном безоговорочная и блистательная, вызвала потрясение умов всего мира, радость Европейских народов, порабощенных Наполеоном. Русский народ и армия в 1812 году нанесли смертельное поражение самой сильной в то время наполеоновской агрессивной армии. Победа России - это непросто чудо, выражение непреклонной воли и безграничной решительности всех народов России, поднявшихся в 1812 году на Отечественную войну в защиту национальной независимости своей родины.

Национально-освободительный характер войны 1812 года обусловил и специфические формы участия народных масс в защите своей родины, и в частности создания народного ополчения. Патриотизм крестьянства в национально-освободительной борьбе сочетался с усилением их классового самосознания. Крепостные крестьяне , призванные в ополчение, свою военную службу связывали с надеждами на освобождение их от крепостной неволи.

1812 год явился не только важнейшей страницей исто­рии России, но и принципиального значения вехой в исто­рии русской литературы и поэзии. Никогда прежде художественное слово не становилось таким мощным выразителем чувств, охвативших общество, как это произошло после вторжения Наполеона. В какое сравнение могут идти дежурные оды, которые писались в XVIII веке на взятие очередной крепо­сти или потопление неприятельских кораблей, с волной страстей, гнева, обиды, воодушевления, которая вызвала к жизни поэзию тех исполненных драматизма и величия месяцев!

Исторический масштаб событий, происшедших в 1812 го­ду, так грандиозен, их эхо так долго и гулко отдава­лось в последующие десятилетия, что сейчас даже трудно представить себе, какой относительно короткой в сравнении с длительностью последствий была Отечественная война, как стремительно сменяли друг друга картины этой истори­ческой драмы.

Кого жизнь сделала свидетелем этих событий, хранили память о них до конца своих дней. Кто не видел их сам, тот рос в атмосфере, сотрясаемой их гулким эхом. «Рассказы о пожаре Москвы, о Бородинском сражении, о Березине, о взятии Парижа были моею колыбельной песнью, детскими сказками, моей Илиадой и Одиссеей», — писал Герцен.

Поэтическая летопись Отечественной войны потому так богата и выразительна, что каждый, кто писал стихи о 1812 годе, вложил в них лучшее, что было в нем как в ху­дожнике. Иные обратились к этой теме в одном-двух про­изведениях, но по этим произведениям восстанавливается самое существенное, что было в художественном миросо­зерцании их создателя, слышатся особенности голоса, которым он говорил в литературе. Вот он, мудрый, всегда близкий Крылов, непримиримый, бескомпромиссный, не­сгибаемый Глинка, страстный и в торжестве и в злости не­уемный Востоков и провидец Державин.

Вот Лермонтов. Он в количественном отношении напи­сал о 1812 годе немного, но место, принадлежащее этим стихам и в его творчестве, и в литературе об Отечественной войне, трудно переоценить. Если Державин был первым, кто ощутил роль, сыгранную в дни Отечественной войны русским народом, то Лермонтов сумел взглянуть на эти события глазами народа, глазами простого человека. Одно­го этого было достаточно, чтобы сделать эти стихи уникаль­ным явлением для своего времени и особенно близкими нашему.

«Бородино» было написано в канун 25-летия Отечествен­ной войны. За четверть века, отделяющую день великой бит­вы от лучшего из его поэтических воплощений, русская ли­тература прошла большой, богатый поисками и обретениями путь. И все это время не меркла память о подвиге, совер­шенном нашим народом в грозную пору 1812 года, не скуде­ли творческие силы поэтов, вновь и вновь обращаемые на то, чтоб рассказать о нем современникам и потомкам.

Не случайно именно «Бородино» вошло в историю рус­ской литературы как самое значительное стихотворение, связанное с темой 1812 года. Не случайно и то, что ни одно стихотворение, написанное в XIX веке, не звучало с такой силой и так актуально в годы Великой Отечественной войны, как «Бородино». Публицистика военных лет пестрела цита­тами из этого произведения. Оно постоянно звучало по радио и в исполнении чтецов, и положенное на музыку. Фронтовая газета «Уничтожим врага!» вышла зимой 1941 года с аншлагом: «Ребята, не Москва ль за нами!» Со строками из «Бородина» обратился к 28 героям-панфи­ловцам политрук Клочков накануне легендарного боя у станции Дубосеково. 27 июля 1941 года, в день, когда стра­на узнала о подвиге капитана Гастелло, «Правда» писала: «Бородино» — величайшая ценность русской литературы. Нет русского человека, любящего свою родину, который не знал бы этого стихотворения, который бы не был обязан Лермонтову своим патриотическим воспитанием».

В заключении хотелось добавить, что рассмотренные в данной курсовой работе поэтические шедевры являются для нас такими же живыми «документами эпохи», такими же незаменимыми источниками знаний, как и непосредственно-доку­ментальные свидетельства Давыдова и Орлова, того же Ф. Глинки и Дуровой, Лажечникова и Батюшкова. У этой литературы особое место. И — особое значение.

Список использованной литературы

1. Белинский. Стихотворения Лермонтова. 1984.

2. Вульфсон Г.Н., Ермолаев И.П., Кашафутдинов Р.Г., Смыков Ю.И. История

России. Вып.4. Казань, 1998 .

3. Головатенко А. История России: спорные проблемы. М., «Школа-Пресс».

1994.

4. «России верные сыны…» в 2 т./ Сост. Л.Емельянова, Т.Орнатской. Л., 1988.

5. Жилин П.А. Гибель наполеоновской армии в России. М., 1968.

6. Листовки Отечественной войны 1812 года. Сб. документов. М., 1962.

7. Лермонтов М.Ю. Полное собрание сочинений в 5-ти томах. Под ред.

Б.М. Эйхенбаума. М., 1964

8. Л.Г.Фризман. Бородинское поле: 1812 год в русской поэзии. М., 1984.