О древних лет певец,

полночный Оссиян!

В развалинах веков

погревшийся Боян!

Тебя нам возвестил

незнаемый Писатель,

Когда он был твоих напевов

подражатель.

М.М. Херасков, 1797

ТАИНСТВЕННЫЙ СВИТОК

Санкт-Петербург, 1810 год. Знаменитый поэт и екатерининский вельможа — губернатор, министр юстиции и прочая-прочая, ныне в отставке,— Гаврила Романович Державин обедает с друзьями Шишковым, Мордвиновым, Дмитриевым и Олениным.

О чем шла речь за обедом? Разумеется, о поэзии. Гости, верно, с жаром обсуждали новинки литературной жизни, сетовали на бедность российской поэзии по сравнению с европейской. Вот-де в Греции Гомер сочинял великие поэмы за десять веков до Рождества Христова, а в России стали писать стихи, почитай, через два тысячелетия.

И полагаю, Гаврила Романович возразил: «Так ли? А может, мы плохо знаем древнюю русскую поэзию? Найдена же была недавно изданная «Песнь о походе Игоря», песни кельтского барда Оссиана...» Далее речь зашла о древних рукописях, хранящихся у отставного офицера Семеновского полка, антиквара А.И. Сулакадзева. Одни верили в их подлинность, другие сомневались: возможно ли, у нас, а не в Греции-Италии, ну в крайнем случае — Германии, рунические письмена на деревянных досках, оракулы языческих новгородских жрецов и даже свиток с песнью Бояна, о котором после издания «Слова о полку Игореве» все только и говорят.

Гости заспорили, слово за слово, и вот Гаврила Романович решает, что спор разрешить может только поездка к антиквару. Вперед высылают молодых людей — Корсакова и Жихарева (кстати, оставившего воспоминания об этой поездке). И вот в дом Александра Ивановича Сулакадзева являются важные посетители.

Что же они видят? Об этом мы можем судить по каталогам собрания древностей А.И. Сулакадзева. А там значится более 2 000 древних рукописей, среди них — ценнейшие, утрата которых, по моему мнению, должна считаться национальной трагедией. Гости видят 43 доски с руническими письменами, которые А.И. Сулакадзев называет «Патриарси» (это подлинник той самой «Велесовой книги», полный перевод которой опубликован мной в 1994 году), это 143 доски книги «Китоврас. Басни и кощуны» (подлинник утрачен, сохранились только устные легенды, которые включены мной в книгу «Русские Веды»). Они видят древние пергаменты: «Перуна и Велеса вещания в Киевских капищах жрецам Мовеславу, Древославу и прочим» (возможно, это знаменитая «Перуница», следы которой теряются уже в XX веке, в 13 отделе НКВД). Гости видят и многие другие подобные рукописи на коже, пергаментах, бересте — свитки и книги из древних русских ведических храмов.

Кроме того, они видят летописи разных лет, в том числе и древнейшие. Огромное количестве христианских книг, апокрифов, хроник, житий. Арабские, греческие, скандинавские — рунические, древнегрузинские книги, копии и подлинники. Книги гуннов, волжских булгар, пермяков, которые хранились в древних храмах этих народов, предков чувашей, венгров и иных.

Гаврилу Романовича Державина особенно интересует один пергаментный свиток, на котором красными чернилами написаны древние руны. По уверению антиквара, это «Боянов гимн» - древнейшая славянская рукопись из его собрания.

Конечно, подобные редкости Сулакадзев показывает только избранным посетителям, в числе которых были и императоры Павел І, Александр І, теперь – Гаврила Романович Державин. Невеждам и просто любопытствующим Александр Иванович показывал совсем иное. Например, молодой человек Жихарев увидел в музее только «дубинку Добрыни».

Итак, Державин держит в руках пергаментный свиток. Он кажется ему столь интересным, что поэт заказывает Сулакадзеву копию текстов и подстрочники гимна и оракулов новгородских жрецов.

Эти тексты вызывают огромный интерес у любителей древностей. Копии «Боянова гимна» заказывают все известные собиратели — Карамзин, Федор Толстой, Евгений Болховитинов. Однако прочтение текста представляет огромною сложность, ибо написан он древней, так называемой «пеласгийской руникой», о которой в России еще не знают. Подстрочник Сулакадзева явно не совершенен — выражения типа «битвы лишили слуха меня» (то есть, если верить переводу Сулакадзева, Боян, в отличие от Гомера, был не слепым, а глухим!) вызывали понятное недоверие. Тем не менее, в ту пору мало кто сомневается в подлинности пергамента. Не вызвал он особого недоверия и у Н.М. Карамзина, который 16 октября 1812 года писал П. А. Вяземскому: «Благодарю преосвященного (Евгения Болховитинова.— А. А.), вас и княгиню за так называемый «Боянов гимн». Пожалуйста, спросите и меня уведомьте, кто имеет оригинал, на пергаменте писанный, как сказано?» А Евгений Болховитинов, будущий Киевский митрополит и крупнейший палеограф своего времени (заложивший основы науки об определении подлинности древних текстов), в письме от 6 мая 1812 года профессору Городчанинову писал о «Бояновом гимне» и оракулах: «Хотя и спорят в Петербурге, но большая часть верит неподложности их»,— а в письме, адресованном Державину, он полностью одобрял публикацию текстов и вместе с тем советовал Гавриле Романовичу не настаивать на датировке пергамента I—V веками, дабы избежать критики недоброжелателей. «Это для нас любопытнее китайской поэзии»,— уверял он поэта. Через пятнадцать лет в своем «Словаре историческом о бывших в России писателях духовного чина» митрополит помещает и рассказ о Бояне, и пересказ подстрочника «Боянова гимна», сделанного А.И. Сулакадзевым. Почти двести лет эта публикация да приведенный Державиным отрывок в восемь строк оставались единственным источником, по которому можно было судить о содержании «Боянова гимна».

По мотивам «Боянова гимна» Г.Р. Державин написал балладу «Новгородский волхв Злогор». Затем в очередном выпуске «Чтений» он собирался опубликовать полный текст «Боянова гимна», в связи с чем, искал копию его, но она таинственным образом пропала, и потому он 8 июня 1816 года написал из своего имения Званки в Санкт-Петербург поэту Капнисту:

«Принявшись доканчивать Лирическое мое рассуждение, не нахожу я здесь окончания песни Бояновой Одену, которая написана руническими буквами и, сколько я припомню, лежала у меня в столике, который у софы, вместе с бумагами о винном откупе... А для того поищи ее, братец, между бумагами моими... А ежели той Бояновой песни не найдешь, то найди в Семеновском полку отставного офицера Александра Ивановича Селациева (ошибка Г.Д.— А.А.), который, я думаю, знает, где живет швейцар...»

История умалчивает, исполнил ли пожелание Гаврилы Романовича поэт Капнист, но в любом случае у Державина не оставалось времени, чтобы подготовить к изданию «Боянов гимн», ибо ровно через месяц он скончался... В сущности, это письмо оказалось его завещанием. И судьбе было угодно сделать так, что только ныне мы исполняем последнюю волю поэта.

Почему умолк Боян?

После смерти Державина прошло семь лет. Александр Иванович Сулакадзев, чувствуя, что и его жизнь подходит к концу, предлагает Румянцевскому музеуму (будущей Российской государственной библиотеке) древности из своей коллекции. В 1823 году канцлер Румянцев повелевает служителям своего Музеума ознакомиться с древностями из собрания А.И. Сулакадзева.

Канцлеру легко приказать; а кому исполнять, если ехать за этими древностями нужно из Москвы в Петербург? Вот и посылают служащего невысокого ранга, помощника хранителя древностей, выпускника Академии живописи и архитектуры А.X. Востокова, к тому же он недавно написал любопытную работу, посвященную стихосложению и строению предложений, в которой показал себя учеником (добавлю от себя — и плагиатором) М.В. Ломоносова.

Ах, если бы Румянцев знал, кто скрывается под благообразной внешностью 42-летнего прилежного помощника хранителя древностей! Откроем эту небольшую тайну.

Настоящая фамилия Александра Христофоровича Востокова была Остенек. Он был из семьи эстляндского немца барона Остен Сакена, потомка рыцарей тевтонского ордена, коих разбил когда-то на берегах Ладожского озера Александр Невский. (Говоря это, я не хочу сеять недоверие ко всем иностранцам, пришедшим после реформ Петра на русскую службу, многие из них искренне служили России: имена Гильфердинга — историка, собирателя северных былин, Даля — составителя знаменитого «Словаря», почитаемы по праву. Замечу, они не меняли своих фамилий в отличие от Остенека-Востокова.)

И вот этот тевтонец, неудавшийся художник и виршеплет, едет в Санкт-Петербург. Румянцев требует отчета и получает от своего посланца такого рода отписки: «Доселе еще не имел я случая быть у г-на Салакадзева (ошибка А.В.) для просмотрения его рукописей, но надеюсь побывать у него на этой неделе и не умедлю донесть Вашему с-ву о том, что найду в его книгах достопримечательного (8 мая 1823 года)». Судя по тому, что вернулся в Москву Востоков с пустыми руками, ничего «достопримечательного» в собрании Александра Ивановича он так и не обнаружил.

Но вот странность. Ровно через год А.X. Востоков, незаметный помощник хранителя Румянцевского музеума, внезапно стал доктором философии... Тюбигенского университета, а еще через год членом-корреспондентом Немецкой Академии наук. За какие заслуги сей муж удостоился столь высоких званий?

Копия «Боянова гимна» А.И. Сулакадзева из архива Державина

Смею предположить: за уничтожение ценнейших славянских рукописей, за те рукописи, что были переправлены им в Германию, и не в последнюю очередь — за объявление поддельными рукописей из собрания А.И. Сулакадзева.

Вспомним политическую обстановку тех лет. За последнее столетие русские войска трижды проходили всю Европу. В 1760 году казаками в ходе Семилетней войны был взят Берлин, и только кончина императрицы Елизаветы и приход к власти германофила Петра III повернули российскую армию. В 1812 году российские войска дошли до Парижа. Правда, плодами побед русского оружия воспользовались в основном те же немцы, которые, согласно решениям Венского конгресса 1814 года, учредили Германский Союз. В него вошла невероятно разросшаяся Австрия, поглотившая Венгрию, Чехию, Словакию, часть Италии, также в Союз вошли 39 германских государств, поглотивших большую часть Польши, часть Франции. Замечу, что этот передел Европы заложил основу для конфликтов, приведших к европейским войнам нашего столетия.

Надо ли говорить, что эти «завоевания» австрийцев и немцев в славянских, венгерских и французских землях были сделаны только путем тонких политических интриг. И далеко не последнюю роль здесь сыграло засилье немцев при дворе российских императоров, которые сами были наполовину немцами. Немцы были на всех ключевых постах в России, Академия наук также состояла в основном из немцев. И, стоит ли удивляться, что в области истории они насаждали «норманнскую теорию», согласно коей славяне буквально всеми своими достижениями, государственностью, культурой обязаны пришлым скандинавам и германцам.

Понятно, что все свидетельства, противоречившие этой теории, безжалостно уничтожались либо объявлялись подделками. В свое время Татищев передал в библиотеку Академии наук очень древнюю новгородскую летопись, но после этого кто-то вырвал из нее наиболее ценные первые листы с уникальными сведениями. От многих источников, таких, как Иоакимовская летопись, ничего, кроме нескольких цитат, не осталось. В сущности, немецкими профессорами были вычеркнуты из истории России целые столетия (вся история до ими же сочиненного «призвания варягов»).

Ценнейшие источники переправлялись за границу России. Дальнейшая судьба славянских источников неизвестна, но известна судьба выкраденных тогда древнейших манускриптов иных народов. Например, знаменитый Лейденский манускрипт, содержащий лучший по сохранности текст гомеровской «Илиады», был привезен в Лейден неким профессором Маттеи, который выдрал его из книги XIV века, входившей в собрание Главного архива иностранных дел России. Им же были вывезены из Московской патриаршей библиотеки десятки, если не сотни иных ценнейших рукописей.

Когда сложно было выкрасть или уничтожить тот или иной важный источник, он громогласно объявлялся подделкой. Эта участь постигла, например, «Слово о полку Игореве», доказывать подлинность которого пришлось почти двести лет.

Так случилось и с собранием древностей А.И. Сулакадзева. Востоков, ставший после признания своих заслуг немецкими академиями главным хранителем Румянцевского музеума, а потом и ординарным академиком Российской Академии наук, о древних рукописях из собрания А.И. Сулакадзева отзывался так: «Не заслуживают никакого вероятия; покойный А.И. Сулакадзев, которого я знал лично, имел страсть собирать древние рукописи и вместе с тем портить их своими приписками и подделками, чтоб придать им большую древность; и эта так называемая им «Оповедь» (возможно, часть «Велесовой книги».— А.А.) есть такого же роду собственное его сочинение, исполненная небывалых слов, непонятных словосокращений, чтоб казалось древнее...» (из письма к игумену Валаамского монастыря Дамаскину).

После смерти А.И. Сулакадзева его древности были распроданы. Часть ушла за границу России. Так, в каталоге рукописи «Патриарси» написано «в Моравию увезено». Моравия тогда была частью Австрии. Кстати, есть основания полагать, что после Великой Отечественной войны в числе трофеев эти сокровища отечественной культуры вновь оказались в России, но, к сожалению, ненадолго - их даже не успели изучить, скопировать, ибо они были недоступны. А ныне вновь восторжествовали «общечеловеческие ценности», и древние рукописи (все равно непонятно написано!) под гром рукоплесканий были вновь переправлены в Германию.

Часть архивов А.И. Сулакадзева после его смерти попала в частные собрания. Видимо, семья князей Неклюдовых приобрела дощечки «Велесовой книги» (они же «Патриарси» либо «Криница»), те самые, которые были найдены в разгромленной усадьбе Неклюдовых-Задонских в гражданскую войну. Впрочем, это могла быть и другая книга, ибо, если верить каталогу, дощечки из архива Сулакадзева были увезены в Австрию. «Перуница», по всей видимости, была приобретена царской семьей. Судьба 143 дощечек «Китовраса» и свитка «Боянова гимна», других книг до сего времени неясна.

Возвращение Боянова Гимна

В выпущенной в 1994 году "Велесовой книге» мной был помещен призыв начать поиски архива А.И. Сулакадзева. Как мечтал я тогда поехать в Санкт-Петербург и перерыть весь архив Державина в поисках копии «Боянова гимна», тех самых листков, двести лет назад утерянных поэтом! Но материальные затруднения меня остановили. Помощь пришла от учителя Владимира Сергеевича Горячева. Он по моей просьбе отправился в Петербург и... вернулся уже через неделю (на поиски следов «Боянова гимна» у меня ушли годы!). Я не мог поверить своим глазам. На мой стол легла копия текста!

Отныне «Боянов гимн» существует, и я уверен, он будет существовать всегда в русской культуре.

А. АСОВ