Реферат

«Буддизм-ламаизм в Тибете и Монголии»

Среди всех разновидностей и направлений буддизма представляет особый интерес завоевавший господство в Тибете и Монголии ламаизм. Следует отметить, что это наименование не принадлежит адептам данной религии, оно дано ей европейскими исследователями; в его основе лежит термин «лама», обозначающий священнослужителя религии, буквальный перевод этого слова — «выше нет».

В Монголию ламаизм проник в XVI—XVII вв. из Тибета, именно последний является колыбелью этой религии. О времени появления буддизма в Тибете имеются разноречивые сведения, некоторые из них датируют это событие V в. На историческую почву наука становится в данном вопросе лишь с царствования в Тибете Сронцзангамбо, приходившегося на время примерно с 620 по 650 гг.

Тибет, окруженный со всех сторон высочайшими горными хребтами, суровый по климату, находился в относительной изоляции от соседей. Примитивное горное земледелие в сочетании со скотоводством, местами кочевым, с трудом обеспечивало скудный жизненный уровень населения, подвергавшегося интенсивной эксплуатации со стороны феодалов, которые владели основными массивами обрабатываемой земли. Распространенные религиозные представления и культы составляли так называемый бон, довольно типичную систему полидемонизма и шаманизма. Буддизм проник в Тибет из Индии, откуда в Уи VI вв. население северных районов переселялось в соседние страны; какие-то контингенты его просачивались через южные перевалы в Гималаях на территорию Тибета. Может быть, есть доля истины в сообщении о том, что индийские буддисты пытались обратить в свою веру царя Латотори, что вызвало сопротивление со стороны населения и шаманов. Только через 100—200 лет царь Сронцзангамбо, видимо, по политическим соображениям, принял буддизм в качестве государственной религии и сделал все от него зависящее для распространения буддизма среди населения! Это дало ему возможность завязать необходимые матримониальные связи, взяв себе двух жен-буддисток из Непала и Китая. Царь вел широкую завоевательную политику, объединив под своей властью не только весь Тибет, ранее раздробленный, но и ряд соседних государств, включая Непал и Ассам. Очевидно, при помощи буддизма можно было идеологически скреплять созданную из разнородных элементов империю, тем более что эта идеология проповедовала полное подчинение властям и непротивление злу. Для тех же из завоеванных стран, в которых буддизм был и раньше распространен, переход завоевателей в эту религию был дополнительным аргументом в пользу подчинения им.

Хотя тибетские источники изображают буддизацию страны при Сронцзангамбо событием сверхъестественного значения, а царя описывают как исключительно могущественного деятеля (воплощение Авалокитешвары!), обращение населения в буддизм было трудным процессом, затянувшимся на несколько столетий. Даже из скупых сохранившихся источников видно, с какой внутренней борьбой этот процесс был связан. Лет через сто после царствования Сронцзангамбо, в период детства царя Тисронг Детзана, при дворе и, очевидно, по всей стране начались волнения, направленные против буддизма: храмы уничтожались, священные книги зарывались в землю или сжигались, чудотворные «чу» (статуи богов и святых) истреблялись. Главное же последствие антибуддистской реакции заключалось в том, что монастыри лишались их земельной собственности, которая передавалась светским феодалам. Достигнув совершеннолетия, царь Тисронг сумел, однако, не только реставрировать все потерянное буддизмом, но и завоевать для него новые позиции. Разумеется, такого успеха ему удалось добиться благодаря не только собственной энергии, но и прежде всего тем экономическим и военно-политическим позициям, которые уже завоевал к этому времени буддизм.

Царь Тисронг построил большое количество новых монастырей и храмов, приказал перевести на тибетский язык ряд священных книг буддизма, по-новому организовал корпорацию ламаистского духовенства и предоставил ей огромные права и привилегии. Все ламы были разделены на три группы: послушников, созерцателей и совершенных (гелюнгов), причем последние имели большое число крепостных. Ламаистские историки утверждают, что в результате религиозного рвения Тисронга благоденствие населения Тибета достигло наивысшей степени. Однако в действительности рост благосостояния ламства и огромные расходы, вызванные строительством монастырей и храмов, имели своим последствием обнищание народных масс и рост антибуддистских и антиламских настроений. Вряд ли можно считать случайностью, что царь счел нужным обнародовать специальный указ следующего содержания: «Строго воспрещается презрительно смотреть на мое духовенство и указывать на него пальцами; кто на будущее время позволит это себе, у того будут выкалываемы глаза и отсекаем указательный палец». Недовольство было, однако, настолько сильным, что заговорщики ближайшего окружения царя убили его в собственном дворце.

Не довольствуясь услугами тибетских лам, Тисронг приглашал представителей индийского духовенства, которые должны были заниматься богословским обучением лам. Из иностранных наставников приобрел большую известность Падма Самбава. Под его руководством был построен огромных размеров храм, сооружению которого придавалось такое большое значение, что празднества по случаю его открытия длились три года. Падма обучил тайнам буддистского культа («дарани») царя и специально подобранных 25 юношей. Обученные, как сообщают тибетские историки, обрели способность совершать чудеса: ездить на солнечном луче, летать как птицы, превращать трупы в золото и т. д. В «науке» Падмы было столько же буддизма, сколько шиваизма и первобытной магии. Последняя облегчала приятие коренным населением премудростей новой религии, поскольку они не так далеко ушли от примитивного колдовства и шаманизма религии бон.

И все же через некоторое время антибуддистское движение в Тибете вновь развернулось при поддержке властей. На этот раз инициатором и руководителем гонений на ламаизм и ламаистов был царь Лангдарма. В условиях наступившего в стране голода и эпизоотии было объявлено, что виновата во всем буддийская религия, под влиянием которой оказались забытыми древние боги религии бон, защищавшие благосостояние тибетцев. Разрушались буддийские храмы, бросались в воду или сжигались священные книги, уничтожались «чу» и т. д. В панике ламы покидали Тибет и переселялись в соседние страны. 23 года продолжалось искоренение ламаизма в главной его цитадели; оно было остановлено фанатиком-ламой, убившим Лангдарму. Но и после этого за реставрацию ламаизма пришлось бороться не менее столетия.

Вопрос решался железом и кровью, непрестанными междоусобными войнами. В борьбе между буддизмом и старой тибетской религией в действительности имели место столкновения различных группировок феодалов, поддерживаемых теми или иными слоями крепостных крестьян, ремесленников и мелких торговцев. Ламаизм представлял собой не только религиозно-идеологическую, но и экономическую и военную силу. В руках духовенства в период господства буддизма находились основные земельные угодья и пастбища, оно являлось главным феодальным эксплуататором. Светские феодалы, стремившиеся завладеть этими реальными жизненными благами, облекали свои требования в форму лозунгов борьбы за старую, «истинную» веру, а народные массы находили в этих лозунгах и в борьбе за их осуществление выражение и выход своей классовой ненависти к эксплуататорам-ламам. В конце концов ламаизм все же победил. Сыграла при этом известную роль реформа вероучения и культа, осуществленная в середине XI в. прибывшим в Тибет из Индии буддийским религиозным деятелем Атишей. Он организовал перевод с санскрита на тибетский язык ряда канонических документов буддизма, сам написал ряд богословских трудов, провел в 1050 г. собор тибетской церкви. Основным направлением его деятельности было очищение буддизма от наиболее ярко выраженных форм магической обрядности, от шаманизма и полидемонического культа бон. Он отнюдь не до конца преуспел в своих начинаниях, но сделанное им укрепило вероисповедную и организационно-церковную основу буддизма в Тибете.

В течение первых двух веков нашего тысячелетия Тибет покрылся густой сетью пагод и монастырей, захвативших командные позиции и в хозяйстве, и в политической, и в идеологической жизни. Шла, однако, борьба и внутри ламаистской церкви, между разными монастырями. Особенно выделились три монастыря (Рэсенг, Саскья и Бри-гунг), каждый из которых претендовал на главенство во всем Тибете. Видимо, монастыри облекали свои претензии на господство в форму утверждений о превосходстве своего учения над учением остальных. Но не осталось свидетельств о характере этих разногласий, похоже на то, что они были не существенны даже с точки зрения буддийского богословия. Некоторые из них, вероятно, касались деталей облачения лам: цвета их головных уборов, мелких различий в порядке богослужения (числа и адресата поклонов, чередования молитвенных формул). Но так как за этим скрывались жизненные интересы, то пустяковым деталям придавалось преувеличенное значение и они превращались в повод для ожесточенной междоусобной борьбы.

Из указанных трех монастырей в дальнейшем продолжали борьбу лишь два — Саскья и Бригунг. В конце XI в. они, будучи не в состоянии решить исход борьбы собственными силами, обратились за решением к китайскому императору. Последний отдал духовное первенство Саскье, а светское господство, важным элементом которого было землевладение, предложил разделить на три части, причем одну треть отдать Бригунгу, а остальные две — светским феодалам. Видимо, данное решение оставалось лишь пожеланием, так как и в дальнейшем страна продолжала переживать сложные перипетии борьбы между многочисленными группировками лам, боровшихся за власть и за земли и избравших своими плацдармами различные монастыри:

Влияние на ход этой борьбы могли оказывать китайские власти, а также другие соседние государства. Но географические условия Тибета делали трудным вторжение в его центральную часть, поэтому в итоге проблема власти решалась внутренними силами. Внешнее вмешательство оказывалось более действенным лишь тогда, когда та или иная из борющихся сторон обращалась за помощью к иностранному государству. Такой момент наступил во второй половине XIII в., когда настоятель Саскьи обратился к китайскому императору, основателю монгольской династии, Хубилаю.

Император не только отнесся с полным вниманием к просьбе ламы, но и усмотрел в ней повод к религиозной реформе в Китае. Хубилай сам принял буддизм и стал ревностно насаждать его в империи. Он построил большое количество монастырей и храмов, приобрел в Индии и в Тибете реликвии Будды и святых, организовал перевод на тибетский и китайский языки многих священных книг буддизма, предоставил ламам возможности для активной пропаганды в Китае. Буддийское благочестие Хубилая было обусловлено определенными политическими соображениями: он стремился, с одной стороны, при помощи общей религии укрепить единство и централизацию страны, а с другой — приобрести опору в Тибете в лице фактически владевших страной лам.

Преемники Хубилая пошли еще дальше в союзе с ламами. При них ламаистское духовенство свободно хозяйничало не только в Тибете, но и на территории собственно Китая. Сохранилось относящееся к 1326 г. донесение одного чиновника из провинции Шанси, в котором утверждалось, что тибетские ламы являются настоящим бедствием для страны: «Они объезжают западные провинции, наводняют города и вместо подворий останавливаются в частных домах, выгоняют домохозяев, чтобы удобнее пользоваться их женами. Но этого недостаточно, что они ведут распутную жизнь: они отбирают у народа и то небольшое количество денег, какое он имеет. Следовало бы арестовывать этих пиявок, но как действовать против людей, которые изъяты от местного суда и снабжены охранными грамотами свыше, под защитой которых они считают для себя все позволительным?».

Когда в 1368 г. монгольская династия Юань уступила свое место династии Мин, то императоры новой династии, оставшись верными ламаизму, изменили тактику в отношении характера использования духовенства в Тибете. Если раньше императоры действовали там через один подчиненный им духовный центр, то теперь им представлялось целесообразным раздробить власть, чтобы использовать в своих интересах противоречия между различными духовными инстанциями. Это им понадобилось и для того, чтобы лишить власти господствовавшую группировку Саскьийского монастыря, тесно связанную со свергнутой монгольской династией. Уже первый минский император разделил власть в стране между четырьмя монастырскими центрами, а его преемник в начале XV в. увеличил это Количество до восьми.

К рассматриваемому же времени относится и религиозная реформа тибетского буддизма, связанная с именем Цзонкабы. Значение ее расценивается некоторыми авторами настолько высоко, что ею даже датируется начало превращения тибетского буддизма в ламаизм.

В ламаистской историографии личность Цзонкабы окружена ореолом, сравнимым, пожалуй, с тем прославлением, которому подвергалась личность самого Будды. Его зачатие и рождение были связаны с потрясающими чудесами. Новорожденный появился на свет с седой бородой и величественным выражением лица и сразу стал произносить мудрые проповеди. Реформаторская же его деятельность коснулась преимущественно организации и деятельности ламства.

Ламы-последователи Цзонкабы были объединены общим внешним видом — головным убором желтого цвета, отчего все направление получило наименование желтошапочного. Ламы-желтошапочники должны были пребывать в безбрачиил каковое требование было обязательным далеко не во всех направлениях и сектах буддизма. Безбрачие последователей Цзонкабы послужило основанием к наименованию всего направления «гелюг-па» — «учением добродетельных». Кроме того, Цзонкаба внес некоторые изменения в характер культа, ограничив в нем элемент магии и изгнав наиболее грубые, практиковавшиеся ламами фокусы, вроде глотания ножей, испускания пламени изо рта и т. д. Борьба желтошапочников с другими группировками ламаистского духовенства была упорна и длилась около двух столетий, завершившись победой этого направления.

С именем Цзонкабы нередко связывают сосредоточение всей ламаистской духовной и светской власти в руках двух верховных руководителей — далай-ламы и панчен-ламы. Это основывается на легенде, согласно которой Цзонкаба перед смертью назначил двух своих учеников руководителями ламаистской церкви, причем поручил им в дальнейшем постоянно возрождаться в новых воплощениях. На самом деле титул далай-ламы установлен лишь с середины XVI в., хотя ламаистская историография считает первого его носителя Соднам-джамцо (1543—1588) третьим далай-ламой, после первых двух «великих лам», существовавших после Цзонкабы. Институт же панчен-лам возник еще позднее. Он был установлен пятым далай-ламой Агванлобсаном-джамцо (1617—1682). Таким образом, окончательное сформирование института, связанного с дуумвиратом далай-ламы и панчен-ламы, относится лишь к XVII в.

Второй по счету преемник Цзонкабы, Гедюн-джамцо (1476—1542), еще не именовавшийся далай-ламой, сыграл большую роль в истории ламаистской церкви. Он прочно закрепился в руководстве ею и страной, провел важные административные реформы, в частности учредил должность хутухты для заведования церковными делами и должность «типы» для руководства государственно-светскими. Он чувствовал себя во главе государства и церкви так прочно, что стал проводить независимую политику в отношении Китая. Гедюн-джамцо отказался, например, явиться в Пекин по приглашению императора, а когда за ним прибыл отряд войск, ему было оказано сопротивление и нанесено решительное поражение. Фактически именно в это время Тибет стал окончательно теократическим государством. |

При Гедюне-джамцо была оформлена и теория, дававшая теологическое обоснование всевластию далай-лам и процедуре их назначения. В соответствии с буддистским учением о перевоплощении признавалось, что далай-лама, умирая, перевоплощается в живущего человека, притом младенца, так что после смерти очередного главы церкви и государства остается только найти того хубилгана—воплощенца, в которого вселилась личность далай-ламы, и посадить его на престол. До совершеннолетия нового далай-ламы его функции исполняются состоящими при нем регентами.

Именуемый третьим далай-ламой, Соднам-джамцо был предприимчивым и ловким политиком. Период его правления ознаменован обращением в ламаизм вновь возникшей монгольской империи.

Через 200 лет после изгнания из Китая монгольской династии многочисленные мелкие княжества, образовавшиеся в степях Центральной Азии, вновь слились в сильное государство. Стоявший во главе его Алтан-хан стремился создать империю подобную той, которая когда-то была основана Чингис-ханом. Первым шагом на этом пути должно было быть присоединение Тибета, вторым — завоевание Китая. Тибет можно было завоевать путем принятия ламаизма и разделения власти с далай-ламой. Вполне своевременно Алтану явился во сне Авалокитешвара, который велел ему отправить послов к далай-ламе с приглашением в свою ставку и с просьбой о посвящении в великие истины ламаизма. Далай-лама счел это предложение приемлемым и удобным: не отказываясь от феодального союза с Китаем, он мог использовать тактику лавирования между двумя мощными силами. Он поехал к Алтан-хану, где его встретили с почестями, в числе которых были и особого рода: по пути его следования распространялись слухи о творившихся им чудесах. Всех драконов, обитавших в стране, он по дороге выловил и при помощи заклинаний привел к полной покорности. В случае надобности он без особого труда заставлял реки течь в обратную сторону; копыта лошади, на которой ехал далай-лама, оставляли следы, в начертании которых легко прочитывались слова молитвы, а у самого святейшего было четыре руки,— последнее, кстати сказать, было, вероятно, не так уж трудно выполнить в натуре организаторам сего мероприятия. В том же стиле далай-лама сообщил Алтан-хану, что он уже имел удовольствие знать его триста лет тому назад, а будучи далай-ламой и пребывая в образе настоятеля Саскьийского монастыря, вел переговоры со своим теперешним собеседником, который тогда находился во плоти китайского императора Хубилай-хана. В итоге Монголия была буддизирована.

Последовавшая в 1682 г. смерть пятого далай-ламы явилась поводом к следующему историческому эпизоду. Правивший светскими делами «типа» Сангдже-джамцо вместе с группой высших церковных и светских сановников решил скрыть смерть далай-ламы как от народа, так и, в особенности, от китайского императора. Было объявлено, что воплощение Авалокитешвары уединилось в глубине своего дворца, чтобы предаться там богословским размышлениям и мистическому созерцанию, так что доступа к нему никто не имеет. Целью этой аферы было, очевидно, обеспечение условий для реализации честолюбивых планов самого «типы» и его приближенных лам и феодалов, стремившихся к внешним завоеваниям. Пользуясь именем умершего далай-ламы, «типа» в союзе с джунгарским ханом Галданом начал кровопролитную войну с монголами. Только через 16 лет он признал, что далай-ламы нет в живых. Были устроены грандиозные похороны, в которых приняло участие около 100 тыс. лам, а затем был возведен на престол новый живой бог, при котором начались междоусобные вооруженные столкновения. После длительной борьбы положение несколько стабилизировалось.

Одним из важных деяний пятого далай-ламы было установление института панчен-ламства: он дал титул панчен-ринпоче («великий ученый-драгоценность») своему наставнику, настоятелю монастыря в Трашилхунпо. Вместе с тем панчен-ринпоче был объявлен воплощением будды Амитабы. Вероятно, при установлении нового института пятый далай-лама исходил из того, что этим он обеспечивал себе поддержку одного из наиболее авторитетных представителей ламаистского духовенства. Но последствия данного акта шли значительно дальше первоначального замысла. В ламаизме образовалось своеобразное двоецентрие, и, хотя значение далай-ламы формально и фактически всегда было выше значения панчен-ламы, в некоторые моменты истории ламаистской церкви последний выходил на первый план и играл решающую роль. Соперничество между двумя верховными главами ламаизма использовали в своих интересах китайские императоры, а со второй половины XIX в.— англичане.

Формально в течение XVIII и XIX вв. Тибет был вассальным владением Китая. Но власть последнего над тибетской теократией была в значительной степени эфемерной. Географические трудности делали связь китайского императора со своими эмиссарами эпизодической; изолированные от него, они сами становились одним из элементов всей теократической системы. В середине XVIII в. китайский император Цяньлун ликвидировал разделение светской и духовной администраций в Тибете и предоставил далай-ламе всю полноту власти, оставив при нем несколько высших чиновников, утверждаемых им в должности. Государство стало и формально теократическим.

В сознании народных масс картина выглядела весьма впечатляющей. На верху общественной пирамиды стоит живой бог, хубилган Авалокитешвары, а через него — самого Будды. Он пребывает в недосягаемых сферах и является народу на несколько мгновений по редким, особо торжественным случаям. Любой предмет, находящийся даже в кратковременном контакте с ним, приобретает свойство святости и магической силы. Почти также свят и панчен-лама. Иллюстрации в этом отношении дает история поездки панчен-ламы в Пекин летом 1779 г. В пути приближенные панчена продавали сделанные на бумаге отпечатки его руки. Святой изрядно потрудился, окрашивая свою руку шафраном и прикладывая ее к бумаге. Но эти труды неплохо окупились: в одном лишь монастыре, где панчен сделал кратковременную остановку, было выручено 300 лошадей, 70 мулов, 100 верблюдов и 40 тыс. серебряных монет. В Пекине панчен-лама благословлял верующих, причем в зависимости от того, к какой социальной группе они принадлежали: представители высшей знати удостаивались возложения святой руки на голову, к голове чиновника та же рука прикасалась завернутой в ткань, народ довольствовался прикосновением деревянного скипетра.

Такая реклама своей святости была нужна руководителям ламаистской церкви и феодалам для оправдания их экономического и политического господства в стране. Beрующим массам внушали, что все зависит от сидящего на далайламском троне бога, чьи решения всегда непогрешимы, так что народ должен безропотно повиноваться и трудиться для обогащения феодалов, прежде всего духовных.

До совершеннолетия далай-ламы от его имени управляли регенты, а потом они уже старались не отдавать завоеванных позиций. У них была возможность увеличивать сроки пребывания ребенка на троне далай-ламы. Для этого было нужно, чтобы подраставший живой бог вовремя умирал и тогда на его месте оказывался очередной ребенок, который тоже мог не дожить до совершеннолетия. Вряд ли было случайным, что в XIX в. четверо далай-лам подряд умерли, не достигнув совершеннолетия. Это произошло с девятым дадай-ламой (1805—1815), десятым (1816—1837), одиннадцатым (1838—1855) и двенадцатым (1856—1875). Тринадцатому далай-ламе удалось избежать участи своих предшественников и он, вступив на престол в 1876 г., занимал его до 1933 г. Регент, управлявший в годы его детства страной и собиравшийся своевременно сменить далай-ламу, сам стал жертвой заговора враждебной группировки, которая нашла общий язык с молодым далай-ламой и сочла целесообразным оставить его в живых.

На протяжении XIX в. продолжалась борьба между Китаем, Англией и Россией за овладение Тибетом. Тринадцатый далай-лама ловко лавировал между этими государствами, но особенно остерегался Англии. В 1900 г. он даже прислал делегацию к русскому царю, имея в виду создать противовес английскому давлению своей ориентацией на Россию. Но когда Россия вступила в войну с Японией на Дальнем Востоке, Англия предприняла поход в Тибет и даже захватила Лхассу, из которой далай-лама своевременно скрылся в Монголии. В дальнейшем три государства вынуждены были в интересах сохранения международного равновесия договориться о невмешательстве во внутренние дела Тибета. Англичане ушли из страны, удовлетворившись рядом предоставленных им торговых привилегий. Китай же в 1910 г. вторгся в Тибет, и его войска заняли Лхассу. И на этот раз живому богу пришлось бежать, но уже в Индию. Когда вскоре в Китае в 1911 г. произошла революция, свергшая монархию, войска богдыхана ушли из Тибета. Далай-лама возвратился в свой дворец, и все могло бы пойти по-прежнему. Но в XX в. у отсталой страны, хотя и управляемой непосредственно богом, было мало шансов сохранить свою независимость. Вокруг государства началась дипломатическая возня трех государств, ход которой был нарушен и в какой-то мере определен начавшейся первой мировой войной.

Нередко в литературе ламаистская церковь характеризуется как восточный аналог Ватикана. Действительно, между этими двумя церковными организмами есть немало общего: оба они возглавляются непогрешимым религиозным монархом божественного или почти божественного достоинства, оба представляют собой не только религиозный, но и государственно-политический и экономический институт; нельзя, правда, пренебрегать и различием, коренящимся в том, что Ватикан всегда представлял собой организацию международного масштаба и размаха, ламаистская же церковь распространяла свое влияние почти исключительно на собственную страну! Укажем еще на одно историко-религиозное явление, которое может рассматриваться в качестве аналога ламаистскому Тибету,—-арабско-исламский халифат, который по признаку географического охвата ближе, правда, к Ватикану.

Общим же признаком всех трех рассматриваемых явлений следует признать то, что их экономическая и государственно-политическая мощь, их значение в качестве феодальных эксплуататорских организаций зиждутся в значительной мере на религии,— на том, что народные массы веруют в истинность и святость тех положений, которые проповедует церковь, а также в святость и в сакрально-магическую силу тех людей, которые образуют организм церкви и, в особенности, тех, которые его возглавляют. Именно поэтому факты истории указанных церковных организаций относятся к истории религии, а не только хозяйства, государства и государственных отношений, истории войн и т. д.

Рассматривая историю ламаистского Тибета, мы должны осветить и ту религиозно-догматическую систему, которую исповедовали и проповедовали идеологи ламаистской церкви.

В научной литературе распространено мнение, что не только северный буддизм отличается от южного в качестве чуть ли не другой религии, но и тем более ламаизм следует выделить в особую категорию. В основе такого разделения лежит представление о том, что в первоначальном, южном варианте буддизм представлял собой абстрактно-философскую систему, чуждую не только идолопоклонству, но и вообще культу, чуждую даже мифологии и вере в бога. Махаяна с этой точки зрения была уже отступлением от истинного буддизма на вульгарно-религиозные позиции, а ламаизм окончательно порвал с буддизмом. В основе такой концепции лежит неправильное представление и о первоначальном буддизме, и о его последующем развитии. Основные положения догматики и культа махаяны не возникли вновь, а явились продолжением и развитием хинаяны. Точно так же и ламаизм, если рассматривать его со стороны догматики и культа, был закономерным продуктом развития махаянистского буддизма.

Изложение догматики ламаизма представляет собой исключительную трудность особенно в той части, где приходится связывать его мифологию и культ с некоторыми основными положениями буддизма. Впрочем, эти противоречия, может быть в меньшей мере, выявляются при анализе вероучения и южного буддизма. Да и вообще внутренняя противоречивость религиозной фантастики обнаруживается с особой силой именно при анализе ламаистской догматики. В некоторых случаях возникает мысль о наличии здесь какой-то особой ориентации сознания. Впрочем, это не выходит за пределы норм, которые установил Л. Леви-Брюль для той разновидности мышления, которую он назвал мистической и алогической.

Трудность в освещении рассматриваемого вопроса в применении к ламаизму заключается еще и в том, что не всегда можно установить, происходит ли данное представление или верование из основного ядра буддизма или оно возникло в самом ламаизме.

На формирование догматических представлений ламаизма большое влияние оказали, с одной стороны, верования бон, бытовавшие у тибетцев, а с другой — представления шиваизма, проникавшие из Индии. Наличие «посторонних» влияний не составляет, однако, специфической особенности ламаизма, так как оно характерно и для хинаяны и тем более для махаяны.

Все существующее с точки зрения ламаизма сводится к двум элементам: сансара и нирвана. Первая означает реальный мир с его предметами и явлениями, с живыми существами, их страданиями и переживаниями. Второе — небытие, то, чего нет и что в то же время есть. Эта концепция еще соответствует «чистому» буддизму. Однако она расшифровывается и развивается в таких необузданно-фантастических формах и масштабах, что оставляет в этом отношении далеко позади себя и хинаяну и махаяну.

Миров существует множество. Чтобы помочь представить себе столь невообразимое количество, священные книги ламаизма прибегают к такому сравнению: если в пространство, вмещающее 100 тыс. «коти» (коти равно 10 млн. миров) и окруженное достигающим до самого неба валом, насыпать дополна горчичных зерен, то их количество не достигнет даже и половины того числа миров, которое существует в одном лишь небе. А небес тоже чрезвычайно много. Могущество Будды частично и заключается в том, что он охватывает своим восприятием всю бесчисленность миров.

Центром каждого мира является гора Сумеру, или Меру, одна половина которой находится в воде, другая возвышается над водой. Каждая половина имеет около 84 тыс. иоджанов высоты, или 3 360 тыс. верст. Детально описывается строение Сумеру и омывающих ее морей, а также окружающих эти моря скал. Дается описание и пород, из которых состоит мировая гора: золото, серебро, яхонт, лазурит. За скалами, окружающими море, расположены 12 материков — двибов, окруженных колоссальным железным валом, окружностью свыше 150 млн. км. За ним начинается другая Вселенная со своим солнцем, звездами и планетами, горой Сумеру, морями, материками и т. Д7 ' В каждом из миров над Сумеру возвышается амфилада небес. Первые шесть небес составляют сансару. За ними следует мир форм, охватывающий четыре «дхьяны» и 18 небес. Размеры каждого отделения сферы форм выражаются в колоссальных цифрах, относящихся к мирам, межмириям, тысячемириям; по некоторым сообщениям, цифра отделений в сфере форм включает в себя 4 456 448 нулей. За сферой форм следует, наконец, сфера «бесформенности», наивысшая по своей духовной ценности, наиболее чистая от каких бы то ни было элементов и признаков бытия и существования. Это чистое ничто, хотя такой трактовке высочайшей сферы противоречит наличие ее числового определения: одна лишь цифра четыре обозначает существование чего-то, поддающегося количественному выражению.

В основе приведенных выше космологических представлений лежат не столько наблюдения над миром и теоретические выводы из них, сколько игра фантазии, ориентированной на сверхъестественное и не связанной с реалистическим подходом к явлениям действительности. Такая «космология» представляет собой религиозную догматику. Входят ли в ту или иную область Вселенной четыре или 18 небес, окружена ли Сумеру, которую никто никогда не видел, океаном воды или, допустим, вулканической лавой, все решается лишь авторитетом священной книги.

Бесчисленные миры ламаистской космологии заселены столь же бесчисленной массой живых существ, которых насчитывается шесть типов: боги, люди, животные, асуры, преты и обитатели ада. Перечисленные живые существа обозначают также и возможные пути перерождения, ибо при каждом акте перерождения подвергающееся ему существо может попасть в любую из этих категорий. Из шести типов живых существ четыре принадлежат к сверхъестественным.

Асурами именуются в ламаизме злые демоны, антиподы богов, обитающие у подножия Сумеру. К ним примыкают злые демоны, известные под именами ракшасов, нагов, кумбандов, живущие в воздухе, в воде, пещерах и оврагах. Не все они в одинаковой мере злокозненны по отношению к людям и богам, некоторые даже состоят в услужении у последних. По внешности все асуры и другие злые демоны одинаково, хотя и по-разному, безобразны и страшны. В злых демонов, очевидно, должны перерождаться грешники и преступники.

Люди, которые при жизни особо грешили по части скупости и корыстолюбия, перерождаются в претов — в существа, вечно мучимые голодом и жаждой. Они никогда не могут насытиться, ибо, имея тело величиной с гору, для насыщения его располагают горлом, не превышающим по своей пропускной способности игольное ушко.

Ламаистские боги отнюдь не являются совершенными существами и воплощением всех мыслимых красот и добродетелей. По существу они не так далеко ушли от остальных обитателей неба, в том числе и асуров. Живут боги и в низших небесах, составляющих сансару. Чем выше небо, служащее их местопребыванием, тем совершеннее разряд богов. На нижней ступени этой иерархии расположены начальники тех демонов, которые состоят в услужении у богов; в их функции входит также охрана вышестоящих небес и богов от нападений асуров. Вот почему такие боги изображаются обычно в полном вооружении и с обнаженными мечами. Остальные небеса освещаются не солнцем или другими светилами, а тем светом, который исходит от их обитателей.

Боги антропоморфны и материальны. Они не свободны от желаний, страстей и даже пороков, если считать таковыми присущие живым существам слабости. Они даже размножаются, причем разными способами, в зависимости от положения данного бога на той или иной ступени небесной иерархии.

Среди обитателей низшего неба, составляющего сансару, находится и злой бог Мара. Трудно сказать, чем этот бог-искуситель отличается от асуров и других злых демонов и почему ему предоставлено место среди богов. У него в подчинении находятся демоны-вредители, именуемые шимнусами; с их помощью он творит злокозненные деяния как на небесах, так и на земле.'

В более высокой небесной сфере — мире форм — также находятся многочисленные боги и другие сверхъестественные существа. Каждая из четырех дхьян, составляющих мир форм, населена богами разной степени абстрагированности от чувственных форм и влечений. В первой дхьяне размещены боги, примыкающие к Брахме. Во второй живут уже «боги света», в свою очередь делящиеся на три категории: света ограниченного, неограниченного и полного. Боги третьей дхьяны характеризуются чистотой, также градуирующейся по указанным трем ступеням. И наконец, в четвертой дхьяне пребывают боги, равнодушные ко всем; желаниям и привязанностям. Это высшая ступень перерождения, которой может достигнуть человек. Они знаменуют выход из жизненного круговорота и переход в нирвану.

Высшая ступень всего существующего — бесформенный мир. Его отличительным признаком является отсутствие каких бы то ни было черт и характеристик, связанных с бытием.

В этой чудовищно-парадоксальной схеме есть своя мистическая логика, определяющаяся парадоксальностью всего буддистского учения. Но «личный состав» ламаистского пантеона в указанную схему все же не укладывается. По количеству входящих в него богов это, вероятно, самый богатый пантеон из тех, которые когда бы то ни было существовали в фантазии разных религий. Рассказать о всех его обитателях невозможно, коснемся лишь некоторых.

Если в классическом буддизме не было образа верховного бога-творца, то здесь он появился в лице Адибудды, представляющегося первичным звеном всех дальнейших воплощений будд, начиная с Шакья-Муни.п Среди его воплощений Авалокитешвара, особо почитаемый в ламаизме, вселяющийся в очередного далай-ламу, а также Манджушри, Амитаба и другие боги. Влияние индуистских культов вызвало появление в ламаизме помимо мужских бодисатв и женских. Бодисатвы-богини являются женами бодисатв мужского рода, но есть и самостоятельные богини.

Помимо тех сведений о ламаистских богах, которые можно извлечь из священных книг Ганджура и Танджура, характеристика ламаистского пантеона дополняется массой находящихся в храмах бурханов — скульптурных и плоскостных изображений богов. Бурханами именуются и изображения богов, и их оригиналы. Таким образом, поклонение богам оказывается здесь идолопоклонством.

Бурханы делятся на «блаженных» и «свирепых», или докшитов. Среди первых существуют особо блаженные и просто блаженные. Докшиты делятся на три группы в зависимости от того, в каких позах они изображаются: в сладострастных, богатырских или устрашающих. Сладострастные позы докшитов представляют собой скульптурные изображения нагих мужчины и женщины. Докшиты богатырского жанра соответствуют своей характеристике необыкновенно развитой мускулатурой, большим количеством рук, ног и зубов. Устрашающие докшиты очень безобразны, но их нельзя рассматривать как злых демонов. Их уродливая наружность, свирепое выражение лиц, оскаленные громадные зубы, мечи и прочие предметы вооружения, постоянно при них находящиеся, призваны лишь внушать людям отвращение к грехам и пугать тех, кто может их совершать, так что по существу докшиты, очевидно, являются наставниками нравственности. Трудно понять религиозную логику, выражающуюся в изображении богов сладострастными существами. Официальная богословская трактовка этого сюжета чрезвычайно туманна, речь идет о символическом выражении того состояния самоудовлетворения и блаженства, в котором пребывают боги. Если вспомнить, что ортодоксально-буддистское понимание блаженства связано с отсутствием каких бы то ни было желаний, то удивительная противоречивость всей этой системы религиозных взглядов станет совершенно очевидной. Действительная разгадка рассматриваемого феномена заключается в том, что религиозные изображения явились здесь лишь формой воплощения художественных потребностей и замыслов человека. Жизненные эмоции его должны были находить художественное выражение, а в условиях того времени формой художественного самовыражения могла быть прежде всего религия. Наряду с тибетскими и монгольскими добуддийскими богами в ламаизм проникли и боги индуизма. В его пантеоне фигурируют Индра и Агни, Яма и Варуна, Сома, Брахма, Ананда и др. Все они имеют свою иконографию и красуются на своих местах в ламаистских храмах вместе с бесчисленными вариантами будд, Авалокитешварой, Манджушрой, Варджапани и т. д. При этом не существует определенного порядка и иерархии размещения богов различного происхождения и ранга.

Пожалуй, какие-то следы соблюдения иерархии обнаруживаются в том, что в большинстве случаев второстепенные боги воплощаются не лепными и резными статуями больших размеров, а изображениями на полотнищах, развешанных в храмах. Помимо «портретных» изображений в храмах есть и сложные сюжетные картины, иллюстрирующие догматику ламаизма. Наиболее содержательный сюжет такого рода полотен—сансариин курде—-«колесо жизни», изображающее по существу всю ламаистскую догматику.

Многочисленные рисунки на этом холсте разделены на три концентрических кольца, каждое из которых в свою очередь делится на секторы, а внутри последних изображено множество сюжетов, выражающих отдельные элементы вероучения. Не останавливаясь подробно на изложении этих сюжетов, укажем лишь на несколько элементов изображения в целом.

Все «колесо жизни» извне объемлется некиим чудовищем; верхняя часть колеса находится в зубах дракона, среди которых выделяются огромные клыки, а низ опирается на безобразные ступни со страшными когтями. Очевидно, это означает господство над всем миром некоего могущественного, если не всемогущего существа, стоящего не только над людьми, но и над бесчисленными существующими богами. При желании здесь можно усмотреть . монотеизм, родственный любому другому. Может быть, оно так и есть, но такая трактовка может служить не столько «облагораживанию» и рафинированию ламаизма, сколько характеристике всякого так называемого монотеизма, поскольку любая разновидность его допускает существование большого количества второстепенных, младших богов, подчиненных верховному.

Один из секторов «колеса» изображает ад с массой отделений горячего и холодного истязания. В другом изображен рай, обитателями которого являются лишь боги. Поскольку, однако, праведные люди могут перевоплощаться в богов, то, очевидно, рай предназначен и для них; к тому же боги в нужных случаях перевоплощаются в людей, так что в общем рай может считаться местом общего пользования для людей и богов. Обитатели его восседают на прекрасных цветах лотоса, вместе со своими подругами наслаждаются жизнью. И здесь налицо вопиющее противоречие с ортодоксальным буддистским учением, сулящим праведникам в качестве высшей награды за добродетельную жизнь нирвану — отсутствие переживаний, связанных не только со страданием, но и с наслаждением.

Ламаизм не отказался от учения о нирване, но он отодвинул его настолько далеко, что стремление к нирване оказалось для верующего неактуальным, а перспектива достижения такого состояния стала выглядеть весьма далекой от реальности. Если бы ламаизм, как и буддизм в целом, не перестроился таким образом, он не имел бы распространения в широких массах, ибо религия потеряла бы в этом случае всю свою притягательность для простого человека.

То же следует сказать и о религиозном культе. Если в первоначальном буддизме его почти не было, то в дальнейшем развитии этой религии возник такой пышный, сложный театрализованный комплекс ритуалов и церемоний, какой вряд ли известен какой-либо другой религии мира. Особенно это относится к ламаизму.

В ламаистских монастырях три раза в день происходят малые хуралы — богослужения: Кроме того, периодически применительно к фазам луны и к некоторым другим природным явлениям и общественным событиям проводятся большие хуралы. В различных монастырях организуются торжественные богослужения по поводам, связанным именно с праздником данной местности. В одних особо пышно инсценируется и празднуется «изгнание злых духов», в других — проводится «праздник лампад», «праздник цветов» и т. д. Великими и по придаваемому им значению, и по продолжительности являются часто проводимые хуралы в честь докшитов. Практически именно с культом докшитов чаще всего имеет дело верующий ламаист. Ритуалы, составляющие ламаистский культ, мало чей отличаются от практикуемых в других религиях. По своей форме ламаистские обряды включают элементы словесный и музыкально-вокальный, а также жертвоприношения, процессии, ритуальные телодвижения, даже танцы, причащение. Пожалуй, все эти элементы лишь более ярко выражены и более интенсивно проводятся, чем в других религиях.

К молитвам в ламаизме относится прежде всего исповедание веры, которым обычно начинается ламаистское богослужение. Участник богослужения изъявляет свое; «преклонение» перед четырьмя святынями: перед Буддой, его учением, общиной и перед своим духовным руководителем. Иногда исповедание веры требуется с подробным перечислением догматов, составляющих вероучение буддизма. Затем следуют красноречивые многословные хвалы различным божествам. Существуют, правда, хвалебные гимны, состоящие лишь из повторения восклицаний типа: «О, славный, о, великий, о, могущественный» и т. д. Перечисленные молитвы имеют целью подготовить божество к приятию конкретных прошений молящегося. Просьба общего типа, обычно фигурирующая в богослужении, заключает в себе два элемента: изгнание или по меньшей мере обуздание злых демонов и дарование вечной или в крайнем случае продолжительной жизни. Умилостивив богов или доброжелательных демонов жертвоприношением (например, горсткой риса, смоченного святой водой), лама обращается к злым демонам с грозным предупреждением: «Если же вы откажетесь уйти, то я, могущественный Хаягрива (имеется в виду, что лама выступает теперь от имени божества. — И. К.), князь гневных демонов, сокрушу вас, ваше тело, речь и дух превращу в прах. Слушайте моего приказания и уходите каждый в свое убежище, или горе вам!». После этого все молящиеся громогласно констатируют: «Боги осилили, демоны удалились!» Перед нами обряд, во многом аналогичный соответствующим церемониям изгнания сатаны и подчиненных ему бесов в других «высших» религиях. Довольно близкую аналогию ему составляет и шаманская практика борьбы со злыми демонами при помощи добрых.

Как уже говорилось, существенным элементом молитвенного прошения является мольба о даровании жизни. Сопровождаемая жертвоприношением, она звучит примерно так: «Да будет жизнь постоянна как адамант, победоносна, как знамя царя, да будет она тверда и сильна, как орел, и длится вечно. Да буду я благословен даром жизни вечной и да исполнятся желанья мои...». И здесь нельзя не отметить то вопиющее противоречие, в котором находится данная молитва с учением буддизма о ничтожестве и суетности жизни, о спасительности стремления к избавлению от жизни и ее круговоротов. Это еще раз подтверждает тот факт, что, когда догмы религии приходят в противоречие с жизненными потребностями людей, они либо отбрасываются, либо остаются в области чистой теории и никак не определяют чаяния и практическое поведение верующих,

Каждая молитва в той или иной мере носит на себе черты магического заклинания. Существуют, однако, такие, в которых характерные черты магической формулы выражены с особой ясностью. Ламаистский ритуал содержит в себе особенно много таких заклинаний. Они либо произносятся на санскрите, непонятном молящимся, и носят, следовательно, формальный характер, либо представляют собой набор бессмысленных слов и фраз, произношение которых призвано обеспечить нужный молящемуся эффект. При помощи этих так называемых дарани ламаист рассчитывает избавиться от болезней, от укусов змей, от козней драконов, от неприемлемого перерождения, от ветра и дождя и даже от неверия.

В ламаизме существует универсальная заклинательная; формула, более популярная, чем, пожалуй, даже все остальные молитвы. Это знаменитое «ом мани падме хум». Буквальный смысл ее достаточно темен, точнее сказать, его и нет. Значение отдельных элементов данной формулы расшифровывается рядом исследователей так: первый слог ом есть то мистическое слово, которым шиваиты обозначают свою троицу из Брахмы, Шивы и Вишну. Мани есть название каких-то мистических драгоценных камней, при помощи которых можно получить все, чего только пожелаешь. Падме, или бадме, — это название цветка лотоса, который считается местом возрождения божественных существ. Наконец, слово хум, или хоум, значит воистину, поистине. Нетрудно видеть, что в совокупности этих значений реальный смысл отсутствует. Тем не менее по своему значению в ламаистском культе «ом мани» не имеет себе равных.

Произносить эту молитву надо постоянно и непрерывно, как только представится возможность. Считается, что верующий ламаист произносит ее несколько сот раз в день. Найдена, однако, возможность облегчения этой повинности для верующего. Существуют вращающиеся при помощи рукоятки металлические или деревянные цилиндры, на стенках которых вырезана чудодейственная магическая формула и которые помимо того наполнены бумажками, исписанными ею. Каждый поворот цилиндра производит то магическое действие, которое в сумме дало бы повторение «ом мани» столько раз, сколько повернулись все бумажки плюс стенки цилиндра. Если достаточно быстро вертеть его, то можно заработать капитал в миллионы произнесенных заклинаний. Английский автор XIX в. Джилл так описывает это своеобразное религиозно-бытовое явление: «Целый день не только ламы, но и народ, шепчет всеобщую молитву и вертит цилиндр в направлении часовой стрелки! При входе в каждый тибетский дом стоит один или несколько больших цилиндров; член семьи или гость, проходя мимо, не преминет покрутить его за процветание этого дома. Почти на каждой речке видишь Маленькое строение, которое можно принять за водяную мельницу; Но на деле оказывается, что там Находится цилиндр, приводимый в движение течением реки и воссылающий благочестивые молитвы к небу... Иногда огромные сараи наполнены такими ярко раскрашенными цилиндрами. Вообще в Тибете на каждом перекрестке и на каждом шагу это изречение в той или иной форме обращает на себя внимание путника».

Механизация магической техники распространяется не только на «ом мани», но и На другие дарани. Строятся специальные длинные стены, на которых начертываются различные магические формулы или религиозные изречения; пройти вдоль такой стены означает то же, что прочитать все на ней написанное. Таким образом, и неграмотный получает возможность обрести религиозную заслугу чтения священных книг. Есть и другие средства многократного усиления молитвенных возможностей человека, Например, развевающиеся по ветру флаги и полотнища с начертанными на них письменами.

Как правило, ламаистское богослужение сопровождается музыкой и пением. Большую роль играет колокольчик, звон которого служит сигналом для перехода к очередной фазе богослужения. Такую же роль играют звуки, извлекаемые из огромных морских раковин. Эти инструменты вместе с сильными трубами составляют оркестр, играющий чрезвычайно мощно, но какофонично и вразброд. Практикуется также хоровое пение — обычно поет хор мальчиков, причем в отличие от оркестра — торжественно и мелодично.

В жертву богам и демонам ламаисты приносят во время богослужения кроме риса специальные хлебы, именуемые балин. Аналогия с христианской просфорой здесь тем более полна, что из трех видов балина, приносимых на хурал, Два раздаются верующим; третий остается в храме, откуда его выносят после богослужения и сжигают?! Существует в ламаизме и такой ритуал, близко напоминающий таинство причащения в христианстве: после ряда церемоний и произнесения молитвенных формул ведущий хурал лама раздает присутствующим по глотку освященного вина и по три пилюли, изготовленные из муки с сахаром и маслом по специальному рецепту. Проглотив все это, верующий считает, что он приобщился к благодати тех богов, в честь которых совершалось богослужение.

Особенностью ламаистского культа является то, что миряне играют в нем самую незначительную рольд Хуралы происходят в монастырях, и их исполнителями служат многочисленные проживающие там ламы. Верующие чаще всего во время богослужения даже не имеют доступа в храм, им предоставляется право извне слушать доносящиеся звуки молитв и музыки, твердя про себя несчетное число раз формулу «ом мани» и давая многократные обеты избегать пяти главных грехов. Помимо того, верующий ламаист имеет возможность совершать у дверей храма молитвенные телодвижения, в числе которых на первом плане коленопреклонения и простирание ниц на землю.

Количество лам, проживающих в тибетских монастырях, исчислялось в XIX — начале XX в. сотнями тысяч. Почти в каждой семье один из сыновей посвящался духовному служению и по прошествии длительного курса обучения достигал ламской степени. Вначале он становился «банди», или «манджи»,— послушником, обязанным в течение ряда лет точно исполнять возложенные на него десять обязанностей и обетов, доказывая право на собственно ламское достоинство. От 15 до 30 лет банди мог получить сан гецюля, связанный уже с 36 обетами, а заодно и новые права. Вершиной иерархии «невоплощенных» лам был сан гелюнга, носитель которого выполнил уже 253 обета. Было бы ошибкой полагать, что каждое возвышение ламы по иерархической лестнице было связано для него со все более суровым аскетизмом образа жизни. В общем ламы вели очень свободную жизнь, о чем сохранилось много сведений и в народной памяти, и в официальных документах.

Помимо указанных трех ступеней иерархии церковнослужителей в ламаизме существует и система учено-ламских степеней, включающая около 30 наименований. Среди лам этого рода имеются специалисты не только по истолкованию догматов веры, но и по магическим заклинаниям (дарани), по магически-шаманскому врачеванию, по астрологии. Последняя «специальность» была связана с указанием счастливых и, наоборот, неподходящих дней для совершения тех или иных действий. В жизни каждого ламаиста консультация, которую он получал по важному жизненному случаю от ламы, играла существенную роль. Фактически ламы выступали в роли советчиков по всем вопросам жизни и деятельности верующего, а в общественно-политической жизни Тибета они были, как мы уже видели, диктаторами.

Перечисленные выше категории составляют лишь нижний и средний этажи ламаистской иерархии. На этих ступенях ламы еще не являются перевоплощенцами, а представляют лишь самих себя. Над ними стоит высшая категория, каждый представитель которой является хубилганом — воплощением того или другого небожителя. Верх данной пирамиды занимают, конечно, далай-лама и панчен-лама, воплощающие соответственно Авалокитешвару и Амитабу. За ними идут хутухты — ламаистские архиереи, возглавляющие церковную и гражданскую администрацию в отдельных областях страны и составляющие, кроме того, штат высших чиновников при дворах далай-ламы и панчен-ламы. Наконец низшую ступень категории воплощенцев занимают просто хубилганы, из которых обычно назначаются настоятели монастырей и к которым, помимо того, относятся наиболее почитаемые и старые обитатели этих монастырей.

Таким образом, государственно-церковная система тибетского ламаизма располагала к началу XX в. огромным штатом функционеров, живших за счет народа и составлявших по существу эксплуататорский класс. Его привилегии и положение в обществе основывались на исторически сложившемся безусловном религиозном авторитете.

В России ламаизм имел своих адептов среди калмыков и бурят. Первые переселились в Нижнее Поволжье из монгольских степей в 30-х годах XVII в. Вероятно, в какой-то мере буддизм среди них был уже распространен. Более чем через 100 лет большинство калмыков, недовольных тем национальным и социально-политическим гнетом, которому они подвергались на территории царской России, устремились обратно в Джунгарию (1771 г.), где, видимо, вновь стали подвергаться массовой прививке ламаистских верований и культа. Когда в начале XIX в. вся эта территория оказалась в подчинении царской России, ламаизм уже прочно утвердился среди калмыков.

Распространение буддизма среди бурят происходило в основном уже после того, когда они в первой половине XVIII в. стали подданными царской России. Большая часть бурятского населения не знала тогда другой религии, кроме примитивного шаманистского полидемонизма. Внутренняя оппозиция против иноземного завоевания находила свое выражение в большей, чем это было раньше, податливости к проповеди лам, проникавших на территорию бурят из Тибета. Царское правительство вынуждено было считаться с фактом популярности ламаизма среди бурят и в 1728 г. легализовало его в качестве религии местного населения. Заключавший от имени России мирный договор с Китаем С. В. Рагузинский оставил местной администрации инструкцию, смысл которой заключался в том, что самое важное — готовить лам из местного населения, не допуская через границу лам из Тибета, «дабы российских подданных пожитки не чужим, а своим доставались...». Главное же заключалось в необходимости использования ламаистской церкви в политических и идеологических целях самодержавия. В 1741 г. был установлен порядок, по которому ламы должны были принимать специальную присягу правительству и «на верноподданность России». Кандидатура главы ламаистского духовенства — бандидо-хамбо-ламы — подлежала утверждению генерал-губернатором Иркутской области. Ламаистское духовенство усердно демонстрировало свои верноподданнические чувства в отношении царей и внушало такие же чувства массе верующих. Екатерина II была провозглашена воплощением богини Цаган-дара-эхэ, а следовавшие за нею цари уже автоматически оказывались в качестве ее потомков воплощением этой богини. В дацанах портрет царя, находящегося в данный момент на престоле, обязательно красовался на стене среди изображений «других богов». Вплоть до революции ламаистское духовенство усердно служило царизму и эксплуататорским классам России.