Введение

Глава I. Социально-нравственные инициативы Ч. Айтматова в прозаических произведениях

Глава II. Художественное своеобразие мифов и легенд в произведениях Ч. Айматова («Белый пароход», «Пегий пес, бегущий краем моря», «И дольше века длится день»)

Заключение

Библиография

Введение

Огромным достижением Великой Октябрьской социалистической революции было то, что все Негода угнетенные, задавленные народы царской России стали свободными.

Киргизская литература наряду с другими литературами – на современном этапе продолжает развиваться и достигает новых вершин словесного искусства. Если отметить кратко особенности развития киргизской прозы современного периода, то следует сказать о четко ощутимых, настойчивых исканиях киргизских прозаиков в эпическом жанре, в романе «Среди гор» и «Батийна» Т. Сыдыкбекова, «Фронт» У. Абдукаимова, «Братство» К. Баялинова, «Чабан с Хан-Тенгри» К. Джантожева – вот далеко не полный перечень говорит о том, что в постоянном движении киргизской прозы проявляется все больше творческой активности и инициативы писателей.

Из гор и степей Средней Азии, где некогда свирепствовал Чингисхан, ныне вышел Чингиз Айтматов, художник и мыслитель, писатель – гуманист, творящий подвиг миропонимания, столь трудный в сложной действительности 20 века. Огромен диапазон его духовных ориентиров: вырос в юрте, среди коней и верблюдов, работал ветеринаром, весь быть, ум и фольклор первобытного кочевника впитал его разум, - и вот он уже читатель В. Шекспира и Л. Толстого, Платона и В. Ленина, пишет повести – притчи, в которых пристально вглядывается в то, чем жив современный человек в сравнении с древним.

Айтматов Чингиз родился в 12 декабря, 1928 году в аиле Шекер, в Киргизии. Сегодня он литературный классик, пишущий на киргизском и русском языке. Под влиянием семьи будущий писатель с детства приобщился к русской культуре, русскому языку и литературе. В 1937 его отец, занимавший руководящий пост, был репрессирован, и Чингизу пришлось столкнуться с подлинной народной жизнью: его трудовой стаж начался в десять лет, а с четырнадцати лет ему пришлось работать секретарем аилсовета (это было время Отечественной войны, и взрослые мужчины были на фронте), решая самые сложные вопросы жизни большого села.

Окончив восемь классов, он поступил в Джамбульский зоотехникум, который окончил с отличием, и был принят без экзаменов в сельскохозяйственный институт. В студенческие годы он писал небольшие заметки, статьи, очерки, публикуя их в газетах. После института работал зоотехником, продолжая писать.

В 1956 приехал учиться в Москву на Высшие литературные курсы, которые многое ему дали. Вернувшись в Киргизию, стал редактором журнала "Литературный Киргиэстан", пять лет был собственным корреспондентом газеты "Правда" в Киргизии.

Широкую известность молодому писателю принесла повесть "Джамиля" (1958), позднее вошедшая в книгу "Повести гор и степей" (Ленинская премия, 1963). В 1961 вышла повесть "Тополек мой в красной косынке". Затем последовали повести "Первый учитель" (1962), "Материнское поле" (1965), "Прощай, Гульсары!" (1966), "Белый пароход" (1970) и др.

Первый роман, написанный Айтматовым, - "И дольше века длится день" ("Буранный полустанок", 1980). В 1988 был опубликован известный роман "Плаха".

Ч. Айтматов смог сделать и дипломатическую карьеру: был послом СССР в Люксембурге. В настоящее время является послом Кыргызстана в Бельгии, не оставляя при этом литературной деятельности. Один из последних его романов называется роман "Тавро Кассандры, (1994).

Он не просто рядовой писатель века. Он писатель из века: умеет слагать мифы и легенды – дар редчайший в образованном интеллигенте 20 века, в котором рассудок обычно забивает сказочные видения бытия. И в то же время его повести – это психологически тонкие и трогательные рассказы о жизнях простых людей – таких, как мы с вами, о перипетиях любви, о поисках человеком своего пути в нашем драматическом веке.

В развитии каждого народа происходит переход от патриархального состояния общества и соответствующего ему фольклорно-эпического сознания и синкретической литературы (когда литература выполняет одновременно и функции знания вообще, религии, истории, морали и права, и искусства, - таковы Библия, поэмы Гомера, «Манас») и т.п., к гражданскому обществу частичных индивидов и личностей и соответствующей ему системе разделенных форм общественного сознания (право, мораль, наука, искусства и уже только художественная литература). На этом пути сознание переходит от наивно-поэтического представления о мире через рассудочное – общественно художественному, которые и осуществляет в киргизской литературе Ч. Айтматов.

Прежде чем приступить к рассмотрению айтматовского построения мифа, создания легенд и преданий, обратимся к истории киргизского народа.

Долгое время Киргизию не знали. Какое-то, пусть приблизительное, представление по Риттеру и Гумбольдту в России и Европе уже имели, но, в сущности, «страну небесных гор» еще не знали: словно она была за тридевять земель, за облаками, за морями …

В 1856 г. Ч. Валиханов писал:

«Восточная часть Центральной Азии, собственно центральная Азийская возвышенность, со своими мировыми вулканами и загадочными народами остается до сих пор совершенно непроникаемой terra incognita. Ежегодно читаем мы известия о путешествиях вовнутрь Африки и Австралии. Неужели Азия – колыбель человека менее любопытна, нежели Африка? Неужели труднее проникнуть в верховье Аму и Сыра, чем толкаться среди знойных песков Африки, среди лютых зверей?... ».1

Такими весьма красноречивыми призывами Ч. Валиханов начинал свои известные записки о киргизах. Со временем terra incognita была открыта.

Колумбом Азии был Валиханов. Он первым рассказал нам о киргизах, впервые записал на русском языке отрывки из «Манаса», назвав его степною «Илиадой», он изучил обычаи, культуру и язык киргизов, их многочисленные племена, он обратил внимание цивилизованного мира на легенду племени бугинцев о матери-оленихе.

Заслуга Валиханова состояла в том, что был первым писателем безмолвного народа. Это был первый путь. Впрочем, был и второй; этим путем шел из Европы в Азию Бичурин.

Киргизы слагали песни, эпосы, легенды, но не имели письменности. Невольными историками-летописцами киргизов были китайцы, описывавшие, по вековой традиции, народы, с которыми входили в соприкосновение.

Киргизов по китайским летописям открыл впервые Н. Я. Бичурин. Рамки старого arbis terroum были разбиты. Высокая волна искусства Возрождения с Европы, с Запада, дошла до Азии; с Парнаса – до Манаса; взметнулась ввысь и двинулась через посредство русских переводов – на Запад.

«Боже мой, до чего еще молод и прекрасен мир! До чего еще силы его не истощились …» - приветствовал «юную»» Азию в недавнем прошлом terra incognita, в лице тридцатилетнего Айтматова – писатель Арагон из Франции. Опираясь на историю своего народа, Чингиз Айтматов дал человечеству полноценную, без скидок на историческую молодость, художественную литературу.

Об Айтматове сегодня пишут во всем мире. Библиография работ о нем вполне может составить солидный том. В ней, кроме статей, которым, буквально, нет числа, обнаруживаем немалые, количество фундаментальных работ, книг. И вот среди этого калейдоскопа критических работ, статей, книг, я в своем дипломном сочинении остановилась на исследованиях творчества Ч.Айтматова таких критиков как: Владимира Воронова, Коркина, Кенешбека Асаналиева, В. Левченко.

В дипломной работе описана тема: «Взаимосвязь мифов и проблем современности в произведениях Ч. Айтматова». Важно, однако, помнить, что и неповторимая стилистика, и своеобразная характерология, и изображение внутреннего мира героев непосредственно через мир природы, - все это не есть нечто просто заимствованное Айтматовым из эпоса и использованное как комплекс приемов, как сумма частных уроков, извлеченных из киргизской фольклорной сокровищницы.

Эпическая традиция творчества Айтматов – явление гораздо более глубокое: это сама природа его таланта такого, каким он явился в мир, это органично живущая в художественном сознании Айтматова внутренняя энергия, вне которой не могло бы возникнуть национальное эстетическое явление нашей литературы, именуемое «Чингиз Айтматов».

Поэтому наиболее интересным для меня в работе над темой оказались исследования известного критика, литературоведа, литератора Георгия Гачева – его книга «Ч. Айтматов (в свете мировой культур)» и, говоря о эпической, мифологической традиции, книга Паризы Мансуровны Мирзы-Ахмедовой «Национальная эпическая традиция в творчестве Чингиза Айтматова». Здесь автор прослеживает, как в глубоко реалистическом творчестве писателя национальная эпическая традиция оказывает влияние не только на стилистику произведений Айтматова, но и на его концепцию мира и человека.

Так же использованы статьи, рецензии, беседы критиков Л. Лебедевой, В. Ковикова, Ю. Лукина, Ф. Медведева, Л. Калашникова, А. Адамовича, Ф. Кузнецова, С. Истратова, А. Карпова, А. Латыниной, В. Чубинского и др.

Особо хочется уделить внимание книге публицистики Чингиза Айтматова «Статьи, выступления, диалоги, интервью», которая была верной спутницей на протяжении всей работы над темой. Это страстное из глубины сердца идущее слово человека, художника, размышляющего о войне и мире, о времени и о себе, о том, как человеку человеком быть.

Изучив большое количество литературы об Айтматове, о его творчестве, надо сказать, что литературоведы затрагивали в основном темы: либо настоящее время и его проблемы, либо исследование мифологизации писателя. Я попыталась объединить прошлое с настоящим – два больших временных пласта, синтезировав мифологию с современностью, т.е. показала, как проблематика современности раскрывается в мифах. Поэтому для раскрытия поставленной темы: «Взаимосвязь мифов и проблем современности в произведениях Ч. Айтматова» были привлечены две повести «Белый пароход» и «Пегий пес, бегущий краем моря», а также роман «И дольше века длится день».

Исходя из этого, основная т цель дипломной работы, раскрыть взаимосвязь мифов и проблем современности. Дипломное сочинение состоит из двух глав.

В первой части описана духовно-нравственная сторона в понимании писателя, его рассуждения о культуре, истории, языка народа, о некоторых проблемах современности.

Вторая часть содержит непосредственное отношение писателя к мифам, легендам, преданиям и айтматовского построения мифа. Среди множества проблем я взяла две – «человек и природа», «человек и человек», связав их с мифами, ибо творчество Ч. Айтматова воплощает в себе самую современную проблематику и самое современное миропонимание.

Человечество, обеспокоенное своими отношениями с природой, в такой же степени, как и отношениями людей друг с другом, в лице Айтматова обрело голос удивительной силы и своеобразия, голос, который звучит тем более неповторимо и единственно, что питаем неиссякаемым родником жизни своего народа.

Глава I. Социально-нравственные инициативы Ч. Айтматова в прозаических произведениях

«Большой киргизский аил служит мне пристанищем. Многие замыслы, характеры, образы подсказаны жизнью этих людей».

Ч. Айтматов

Слава Чингиза Айтматова была подобна стреле, пущенной из богатырского лука, - так быстро пролетела она за пределы киргизских степей.

Чингиз Айтматов родился в 1928 году в долине реки Талас, в кишлаке Шекер Кировского района Киргизской ССР. Трудовая биография будущего писателя началась в годы Великой Отечественной войны. Чингиз Айтматов вспоминал, что ему самому теперь не верится, что в четырнадцать лет от роду он уже работал секретарем аил совета. А в четырнадцать лет я должен был решать вопросы, касающиеся самых различных сторон жизни большого села, да еще в военное время.

Герой социалистического труда (1978), академик АН Киргизской ССР, лауреат Гос. премии (1968, 1977, 1983), Лауреат в 1963 году Ленинской премии, кавалер ордена Дружбы (1998), принятого из рук Бориса Николаевича Ельцина, экс-главный редактор журнала «Иностранная литература». В 1990 г. назначен послом СССР в Люксембурге, где и проживает в настоящее время в качестве посла республики Киргизия.

Долго и упорно он искал свои темы, своих героев, собственную манеру повествования. И — нашел их. Его герои — рядовые советские труженики, твердо верящие в светлые, добрые начала создаваемой при самом активном их участии жизни. «Жизни светлой, человеческой», люди чистые и честные, открытые всему хорошему в мире, в деле безотказные, в стремлениях возвышенные, во взаимоотношениях с людьми прямые и откровенные. В повестях «Джамиля» (1958). «Тополек мой в красной косынке» (1961), «Первый учитель» (1962) стройность, чистоту и красоту их душ и помыслов символизируют певучие тополя весенние белые лебеди на озере Иссык-Куль и само это синее озеро в желтом воротнике песчаных берегов и сизо-белом ожерелье горных вершин. Своей искренностью и прямотой найденные писателем герои как бы сами подсказали ему манеру повествования — взволнованную, чуть приподнятую, напряженно-доверительную и, часто, исповедальную — от первого лица, от «я».

С первых же произведений Ч. Айтматов заявил себя писателем, поднимающим сложные проблемы бытия, изображающим непростые, драматические ситуации, в которых оказываются люди, как сказано, сильные, чистые и честные, но сталкивающиеся с не менее сильными противниками — то ли блюстителями старых нравов и обычаев (законов адата), то ли хищниками, властолюбивыми деспотами, свинцовыми бюрократами, как Сегизбаев в повести «Прощай, Гульсары!», с самодурами и подлецами вроде Ороэ-кула в «Белом пароходе».

В «Джамиле» и «Первом учителе» писателю удалось схватить и запечатлеть яркие куски жизни, светящиеся радостью и красотой, несмотря на пронизывающий их внутренний драматизм. Но то были именно куски, эпизоды жизни, о которых он рассказывал возвышенно, если употребить знаменитое ленинское слово, духоподъемно, сам, полнясь радостью и счастьем, как полнится ими художник, задающий тон в «Джамиле» и «Первом учителе». (Так когда-то рассказывал о жизни М. Горький в «Сказках об Италии».) За это критики называли их романтическими, несмотря на добротную реалистическую основу, по мере развития таланта писателя, углубления его в жизнь, подчинявшую себе все романтические элементы.

Писатель все шире и глубже захватывает жизнь, пытаясь проникнуть в сокровенные ее тайны, не обходя острейших вопросов, порожденных двадцатым столетием. Вызвавшая острые споры повесть «Материнское поле» (1965) знаменовала переход писателя к самому суровому реализму, достигшему своей зрелости в повестях « Прощай, Гульсары!» (1966). «Белый пароход» (1970). «Ранние журавли» (1975), в романе «Буранный полустанок (И дольше века длится день)» (1980). Уже не отдельные куски, слои, пласты жизни, а весь мир начинает видеться в картинах, создаваемых писателем, реальный мир со всем его прошлым, настоящим, будущим, мир, не ограничиваемый даже Землей. Радости, горести, светлые и мрачные возможности нашей планеты в ее географической целостности и социальной расколотости окрашивают творчество писателя в новые тона. Айтматов обладает стратегическим мышлением, его интересуют идеи планетарного масштаба. Если в своих ранних вещах, скажем, в повести «Первый учитель», писатель сосредотачивался преимущественно на своеобычии киргизской любви, жизни, культуры и, как теперь выражаются, ментальности, то в романах «Плаха» и «И дольше века длится день», имевших шумный успех в конце 70-х - 80-е годы, он проявил себя уже как гражданин Земного шара. Поднял, как прежде выражались, глобальные вопросы. Например, открыто заявил о том, что наркомания - это страшный бич. Сам себе позволил поднять, потому что до него это никому не позволялось. Ведь, как известно, наркомании, как и секса, в СССР не было.

«Многая мудрость рождает печаль», — говорили древние. Не миновало это и Чингиза Айтматова. Начиная с повести «Прощай, Гульсары!», при всем, я бы сказал, воинствующе утверждающем пафосе его творчества, оно потрясает острым драматизмом взятых жизненных коллизий, ошеломляющими поворотами в судьбах героев, порой трагических судьбах в самом возвышенном значении этих слов, когда и сама гибель служит возвышению человека, пробуждению скрытых в нем ресурсов добра.

Усложняются, естественно, и принципы повествования. Рассказ от автора порой совмещается посредством несобственно-прямой речи с исповедью героя, нередко переходящей во внутренний монолог. Внутренний монолог героя столь же незаметно переливается в речь автора. Действительность захватывается в единстве ее настоящего, ее корней и ее будущего. Резко усиливается роль фольклорных элементов. Вслед за лирическими песнями, нередко звучащими в первых повестях, автор все шире и свободнее вкрапливает в ткань произведений народные легенды, реминисценции из « Манаса » и других народных эпических сказаний. В повести «Белый пароход» картины современной жизни, как многоцветные ковровые узоры, вытканы на канве развернутого киргизского предания о матери-Оленихе, а вытканы так, что порой трудно понять, где основа, а где рисунок. К тому же оживление, очеловечение (антропоморфизм) природы настолько органично, что человек воспринимается как неотторжимая ее часть, в свою очередь, природа неотделима от человека. В повести «Пегий пес, бегущий краем моря» (1977), в романе «Буранный полустанок» художественная палитра обогащается еще и ненавязчивым подчинением реализму (реализму самой чистой пробы) мифа, легенд, «преданий старины глубокой». Эти и другие фольклорные элементы всегда несут многозначный смысл, воспринимаются то как символы, то как аллегории, то как психологические параллели, придают произведениям многоплановость и углубленность, содержанию — многозначность, а изображению стереоскопичность. Творчество писателя в целом начинает восприниматься как эпическое сказание о мире и человеке в одну из самых величественных эпох - сказание, создаваемое одним из самых активных и страстных ее деятелей.

Чингиз Айтматов видит главное оправдание длящегося миллионы лет развития человечества, его многовековой истории, запечатленной в мифах и сказаниях, гарантию его светлого будущего. Жизнь — человеческое бытие — свобода — революция — строительство социализма — мир — будущее человечества — вот ступени, складывающиеся в единую и единственную лестницу, по которой настоящий создатель и хозяин жизни Человек Человечества поднимается «все вперед! и — выше!». Он, главный герой Чингиза Айтматова, лично ответствен за все, что, было, есть и будет, что может случиться с людьми, Землей, Вселенной. Он — человек дела и человек напряженной мысли — пристально рассматривает свое прошлое, чтобы не допустить просчета на трудном пути, пролагаемом всему человечеству. Он озабоченно всматривается в будущее. Таков масштаб, которым руководствуется писатель и в подходе к современному миру, и в изображении своего героя, осмысляя их во всей их многозначности.

Произведение острое, написанное действительно кровью сердца, роман «Буранный полустанок» породил самые различные, во многом не совпадающие мнения. Дискуссия вокруг него продолжается. Некоторые считают, что временная неопределенность образа «манку рта» может порождать кривотолки. Другие говорят о том, что символ, именуемый в романе «Паритетом» и несущий на себе всю космическую линию в произведении, слагается из противоречащих друг другу начал и потому не может быть принят безоговорочно, как и само решение связанной с ним главной проблемы. К тому же, добавляют третьи, и легенда о «манкуртах» и космическая фреска, созданная чисто публицистическими средствами, не очень органично спаяны с основной — строго реалистической — частью повествования. Можно соглашаться или не соглашаться с подобными мнениями, но нельзя не признать главного: роман «Буранный полустанок», пронизанный, по определению Мустая Карима, «болью и безмерным оптимизмом, безмерной верой в человека...», вряд ли оставит кого-либо равнодушным. Писателю удалось убедительно показать богатейший духовный мир простого человека, имеющего свое мнение о самых сложных проблемах человеческого бытия. Глазами его главного героя на нас смотрит сама наша эпоха с ее победами и поражениями, ее горечами и радостями, сложными проблемами и светлыми надеждами.

Новый роман - «Тавро Кассандры», опубликованный в «Знамени» в 1994 году. Еще более неспокойный, но неспокойный по-своему, « по-айтматовски ". Казалось бы, люди на огромных просторах СНГ дерутся, деньги в огромных количествах воруют, прочие непотребности творят, - так и пиши про это. Однако Айтматов, по-видимому, не способен рассматривать всевозможные частности у себя под ногами. Взгляд его по-прежнему устремлен на Землю сверху вниз, охватывая ее целиком.

Неслучайно главный герой - монах Филофей - летает вокруг Земли в орбитальной станции: так ее, горемычную, получше рассмотреть можно. Филофей таковым был не всегда, прежде он был ученым Андреем Андреевичем Крыльцовым, специализировавшимся в области выведения искусственных людей, « иксродов », во чревах, так сказать, бесплатных экспериментаторов, то есть женщин-заключенных. Потом, незадолго до объявления себя монахом, ученый выяснил, что не только дело это неправедное, но и эмбрионы отказываются появляться на свет, в котором царит зло. Таково было решение природы: защитить себя от кровососущего человечества, пусть вымрет. Чем не Апокалипсис в мягкой форме?

Благодаря своей способности концентрироваться на глобальных идеях, Чингиз Айтматов склонен и во внелитературной деятельности либо затевать, либо принимать активное участие в проектах планетарного масштаба. Например, уже много лет назад он и социолог Института проблем управления АН СССР Рустем Хаиров обратились к тогдашнему генсеку Андропову (1983) с предложением о создании комитета по встрече III -го тысячелетия. Неожиданно это предложение было принято. Постепенно Айтматов подвигнул на это дело и прогрессивную мировую общественность, организовав в 1986 году Иссык-кульский форум, на который собрались представители ЮНЕСКО, футурологи, писатели и художники. И поговорили о необходимости воспитания нового планетарного мышления, благодаря чему человечество смогло бы избежать тотального катаклизма - военного, экологического, экономического. И когда колесики завертелись вовсю, когда уже можно было начинать пожинать лавры и стричь купоны, Айтматов смиреннейшим образом передает бразды правления грандиозным тайм-шоу Марату Гельману.

Проведенный в конце прошлого года опрос общественного мнения показал, что Айтматов считается одним из самых популярных общественных фигур на всем постсоветском пространстве.

Трудно найти такое произведение Ч. Айтматова, в котором не были бы освещены проблемы духа и нравственности, не описывались бы духовные и нравственные ценности человеческой личности.

Отчуждение человека от самого себя – это одновременно и отчуждение от общества, перерыв всех и всяких общественных связей, кроме тех, которые необходимы для поддержания чисто биологического существования. В итоге – полная атрофия какой бы то ни было социальной, гражданской, общественности активности и возникающая отсюда бездуховность, бессмысленность существования. Когда нет возможностей для проявления общественных начал, чувства необходимости самого себя людям и обществу, когда человеческая сущность в силу тех или иных причин пребывает в бездуховности. К этой стороне человеческой жизни обращается Ч. Айтматов, показав в своих произведениях целую галерею образов, лишенных духовных ценностей.

Смысл жизни человека – в деянии во имя ее. Человек – существо общественное, и человеческое в нем от количества и качества его реальных связей с миром, с людьми. Чем богаче, теснее и наполненные его общественные, то есть гражданские связи с миром, чем боше он нужен людям, обществу, чем в большей мере его дело – общее дело, а труд – творчество, чем острее заинтересован он этим общим делом и чем обнаженнее чувствует свою личную ответственность за него, - тем полнее, богаче внутреннее, одухотвореннее он живет.

Ф. Энгельс писал: «Нам нет надобности призывать сначала абстракцию какого-то «бога» и приписывать ей все прекрасное, великое, возвышенное и истинно человеческое для того, чтобы увидеть величие человеческого существа, понять развитие рода в истории, его неудержимый прогресс, его всегда общественную победу над неразумением отдельного индивида, преодоление человеческим родом всего, что кажется сверхчеловеческим, его суровую, но успешную борьбу с природой вплоть до достижения в конце концов свободного, человеческого самосознания, до ясного понимания единства человека и природы и вплоть до свободного, самостоятельного творчества нового мира, покоящегося на чисто человеческих, нравственных жизненных отношениях».

Духовные ценности человека определяются мерой причастности человека к обществу, к историческому творчеству, его социальной активностью, объемом общественных интересов.

Проза киргизского писателя, национальная по своему духу и особенностям мировидения, действительно связана многочисленными и почти видимыми нитями с многообразными явлениями мировой культуры, чрезвычайно своеобразно и органично пропущенных через многовековой опыт устной киргизской поэзии.

Творчество Ч. Айтматова ставит перед нами целый ряд вопросов: о соотношении национального и интернационального, о национальных традициях и новаторстве, о так называемом двуязычии, о самом характере ускоренного развития младописьменных литератур в новых условиях.

Появление шедевра всегда кажется неожиданностью, если не чудом, тем более оно представляется поразительным, когда шедевр принадлежит перу молодой литературы, сравнительно недавно получившей письменность.

Надо сказать, что Таласскую долину, где родился Ч. Айтматов, знает и чтит каждый киргиз, она издавна привлекала внимание географов, историков культуры, этнографов. О Таласе написано столько работ, сколько ни о каком другом районе Киргизии. Дело в том, что именно эта горная долина является древнейшим местом обитания киргизов, куда они пришли еще в I веке до н. э.

С Таласом связаны народные предания о подвигах Манаса. По преданию, в Таласе находится и могила Манаса, его ушедший в землю мавзолей. Надо ли говорить, что жители Таласа особенно бережно хранили, помнили и передавали своим потомкам красочные предания о жизни национального героя.

Будущий писатель вырос в атмосфере этих преданий, услышанных от бабушки и стариков родного аила. С детства он привык ценить и любить киргизский язык и национальное устное народное творчество.

«Родной язык! – патетически пишет он в одной из своих статей. – Сколько об этом сказано! А чудо родной речи необъяснимо. Только родное слово, познанное и постигнутое в детстве, может напоить душу поэзией, рожденное опытом народа, пробудить в человеке первые истоки национальной гордости, доставить эстетическое наслаждение многомерностью и многозначностью языка предков. Детство – не только славная пора, детство – ядро будущей человеческой личности. Именно в детстве закладываются подлинные знания родной речи, именного тогда возникает ощущение причастности своей к окружающим людям, к окружающей природе, к родной культуре».

Интересны размышления писателя о роли родной речи, тем более что сейчас в нашей республике стали пристальное внимание уделять осетинскому языку. Вот, что пишет Айтматов о родном языке:

«Язык любого народа – это уникальный феномен, созданный гением народа, и утрата его приводит только к потерям.

Языки могут исчезать, многие исчезли, но вряд ли они могут возникать. Надо беречь те, что есть. Это общечеловеческое достояние.

Мир живет в языковом космосе. Языковая экология, исторически возникшая однажды, так же сложна и хрупка, как экология природная. Так же, как и в природе, здесь нельзя руководствоваться лишь прагматическими соображениями, полезными в автоматике, но не в культуре … Связь с родной землей, народом, насущными проблемами национального бытия питает живыми, плодотворными соками культуру, помогает ей выйти на широкий общечеловеческий простор, ибо в жизни народа, их мировосприятии очень много общего».

В произведениях Айтматова мы находим множество одухотворенных и точных описаний природы, ее степей и гор, живописных и мрачных ущелий, этих обиталищ древних мифологических духов и богатырей; в них своеобразно трансформировались, оживают старинные предания и сказки. Терпкий запах растения, воспетого когда-то и в русской поэзии, неуловимо сквозит и в описаниях степных просторов, сотрясаемых бегом стремительных табунов. Стихия народной поэзии живо ощутима в его прозе – и в «Белом пароходе», где переосмыслена одна из киргизских легенд, и в народной песне звучащей в «Джамиле», и в песне о верблюдице в повести «Прощай, Гульсары!». Поэтому одна из важнейших особенностей писателя – знания родного края, родной земли: «Мы живем в горах и среди гор в долинах».

В традиции киргизской акынской поэзии по сей день существует излюбленный в народе популярный жанр одовой песни «мактоу»», сказа о крае – стороне, когда акын – импровизатор, воспевая деяния народа, преподносит слушателям сочиненные им в тот час стихи о их собственной жизни, поет, чем славна и богата эта «земля и вода», какими доблестными подвигами и трудовым радением известны жители воспетого края и за какие добродетели почитаемы они за пределами округи, одним словом, восхваляет все лучшее в этих людях, все достойное упоминания, останавливаясь особо на предках, включая сюда и предания о былых батырах, о мудрецах, находивших истинно справедливые с точки зрения народной этики разрешения споров, молву о легендарных саяпкерах – знатоках лошадей, именами которых гордятся потомки.

В общем, в том сказовом жанре всему есть место, всему есть оценка, но самое примечательное при этом состоит в том, что люди внемлют словам акына, затаив дыхание, заново переписывая собственную историю и как бы впервые открывают для себя значительность хорошо известных фактов и событий из своей жизни и находят в том знакомстве с собой подлинное удовлетворение.

Киргизские акыны любят повторять: «Глядя на старшего, младший растет. Глядя на вчерашнее, возрастает сегодняшнее, а через сегодняшнее гряде то, что будет завтра …»

Киргизский народ, некогда имевший свою совместную с тюркскими народами письменность, навеки запечатленную в култегинских наскальных текстах, утратил ее во тьме веков, в результате войн и народных бедствий. К началу ХХ века он пришел как народ дописьменой культуры, хотя и донесший в своей памяти творения устно-поэтического эпоса – великий эпос «Манас» и другие сказания, в которых он смог выразить свое миропонимание.

«Разумеется …, каждый народ принес из глубин веков свой родной язык. И мы гордимся им, нашим национальным наследием, изучаем, черпаем из него сокровища киргизского языка…

Киргизия – страна гор. Но прежде с самой высокой вершины человек мог увидеть только окружающую природу. Сегодня он видит весь мир, ибо вершина, с которой он смотрит – вершина духа и мужества народа»5

Зная жизнь родной земли, богатство устного поэтического творчества Ч. Айтматов стремится писать о своем времени и его людях, заставляет думать о постановке и решении проблем, касающихся жизни человеческой.

Общественная деятельность человека, его нравственная позиция в жизни, высокоразвитое гражданское сознание, чувство хозяина своей земли занимает центральное место в системе духовных ценностей. По мере того как человек становится развитой внутренне, социально активной и общественно сознательной личностью, у него пробуждается все более глубокий и полный общественный, то есть духовный интерес к действительности. И возникает неизбывная вера в Человека – замечательное свойство всей айтматовской эстетики. Вера в человека, любовь к человеку – находит своей фундаментальное развитие в творчестве Чингиза Айтматова.

Главный смысл неустанного творческого поиска художника – найти наиболее емкий образ для точного выражения сильных человеческих страстей и глубоких душевных потрясений.

«Человек творец собственного отношения к миру и к себе. Человек определяется в истории, в мироздании, в жизни. В чем это может выражаться? В отношении героя к обществу, к времени, к природе, к людям».

Как же живут герои Ч. Айтматова, что их волнует, заставляет задуматься над смыслом жизни? Обратимся к первому роману Ч. Айтматова «И дольше века длится день».

Память и совесть – главные духовные движители в романе. Совесть, как соведение, есть не только нравственное в нас обиталище, но и понятие о Бытии.

Так какие же человеческие отношения в романе и как прожить жизнь по истине и совести, личностно и счастливо? Персонажи романа поселились там, хуже чего не бывает: в Сары-Озеках, в пустыне, где зимою – бураны страшные. Они вжились в эту природу, они и тут уловили живую душу и полюбили и нашли и красоты, и радости, и умеют радоваться малому – как поэзия ливня, когда Абуталип с детьми выбежали на пляс под дождь, а за ними и Едыгей, - и какая вышла тут божественная купель и тел и душ – во невинность первичную, райскую … Красота в пустыне не сама по себе, а от прекрасной души человека – производная … Ясно начинают понимать здесь люди, что к чему в бытии, и что составляет истинную ценность, а что – мнимую. Истинная ценность – это любовь семейная, труд честный, мысль свободная, жизнь незлобная, никому вреда, кроме пользы …

Да, на Буранном полустанке меж трех семей образуется идеальное микрообщество. Основа тут – сострадание: ибо все здесь – претерпевшие, изгои, и потому не кичатся друг перед другом, а жалеют, друг дружке помогают. Не ждут тут приказов и не пишут заявлений, а сами за все, что надо, берутся и делают – вплоть до образования детей и литературы.

Абуталин и жена его, учителя по призванию, своих двух мальчиков и детей Едигея начинают – не учить, а играть с ними в познавание мира – и так весело и легко ложатся знания, и ум развивается в такой непринужденной, естественной, на лоне природы, педагогике. А в долгие вечера само собой углубляется человек в воспоминания, и как-то непроизвольно потянуло интеллигентного рабочего Абуталина записать пережитое, переосмыслить его – и оставить детям своим духовное наследство.

Но главная ценность – семейная любовь: Едигей и Укубала, Абуталип и Зарипа.

Как трогательно Ч. Айтматов описывает, где Едигей, исполняя желание ожидающей первенца жены, выходит в море за золотой рыбкой – алтын ликре: «В следующий раз Укубала сказала, что ей приснился во сне золотой ликре. Рыба будто бы плавала вокруг нее, а она пыталась ее изловить. Ей очень хотелось поймать ту рыбу, а затем отпустить. Но обязательно подержать ту рыбу в руках; ощутить ее золотую плоть».

Для удачи в этом необычном предприятии мало было смелости и рыбацкой сноровки: нужно было долго заклинать, буквально уговаривать чудо-рыбу, чтобы она далась в руки рыбаку: «и рыба вскинулась. Заколотилась, закружилась с новой силой, желая добраться до воды. Едигей поднял золотого ликре под жабры».8 Едигей смог подержать в руках золотого ликре. И не потому, что для него свой – весь огромный мир, где есть место не только человеку, но и рыбе с золотым пером.

А любовь Едигея к Зарипе – это тоже испытание. Женатый человек полюбил гонимую судьбою женщину, полюбил ее детей, ее не сложившуюся жизнь. Любовь его была обречена, как она была обречена в старинном предании о Раймалы-аге и Бегимай. Только по песням Раймалы-аги выходило, что Едигей вправе любить. Мучимый противоречиями он находит себя в песнях. И его любовь к Зарипе очень похожа на песню, безмерно печальную и чистую: «И плыла Земля на кругах своих, омываемая вышними ветрами. Плыла вокруг Солнца и, вращая вокруг оси своей, несла на себе в тот час человека, коленопреклоного на снегу, посреди снежной пустыни. Ни король, ни император, ни какой иной владыка не пол бы на колени перед белым светом, сокрушаясь от утраты государства и власти, с таким отчаянием, как сделал то Буранный Едигей в день разлуки с любимой женщиной … И плыла Земля …»

Да, сама любовь Едигея – это песня, высокий образец любовной лирики. Суровая жизненная школа не сломила Едигея, крепкий и мудрый он сам твердо стоит на земле отцов и помогает выстоять ближнему. Есть у Едигея друг – русский человек Афанасий Елизаров, ученый, знаток сарозеков. Едигей свято верит в мужскую дружбу, «уважал Едигей ученых, много знающих людей», светлеет его душа от родных переборов домбры в руках умелого певца – музыканта. В трудную минуту Елизаров – опора и поддержка Едигею.

Едигей нравственно строг, нравственно здоров, что и дает ему право сказать: «И дано мне в час такой мыслить, как если бы мыслил ты сам, создатель». А здоровье, и, прежде всего нравственное, есть, как говорили древние, условие сохранения образа, тогда как болезнь разрушает образ человека.

На таких как Едигей держится земля, «чей труд одухотворен неизбывной любовью к людям, стремлением помочь им выстоять и победить, будь он композитор, создающий симфонию, колхозник, поднимающий хлеб, мореплаватель, преодолевающий океан».

Вот так мастерски Ч. Айтматов ставит насущные проблемы и нравственность в своем творчестве.

Но сейчас новые времена. Как же писатель, размышляет о том, как надо изменить нашу жизнь к лучшему?

«Наше общество переживает переломный, революционный период, скальпелем гласности потревожены многие болячки, на проблемы нравственного содержания наложился отпечаток их долгого замалчивания, а то и поощрения иных негативных проявлений. Поэтому в идеологии требуется основательная перестройка.

При этом нет нужды в иллюзорном оптимизме, когда некоторые уже норовят первые шаги выдать за какую-то поступь. Но и пессимистически смотреть на действительность будет ошибкой. Верно, духовные силы человека, наш громадный и непростой опыт преодоления трудностей, нравственное чувство народа и его самосознание придадут качественно новое содержание времени и жизни страны. В XXI век мы должны вступить обновленным и динамичным обществом, чье главное достижение и надежда – Человек! Человек высокой нравственности».

«Ценность самой личности у нас не выверена, не определена. И мы игнорируем эти проблемы, освобождаем себя от них, как бы не замечаем их. А они накапливались, назревали, они сказались на отношении человека к государству, человека к коллективу. Ч. Айтматову же «наиболее важным представляются общественно-социальные аспекты взаимоотношений человека, личности и общества.

Мы – люди, и вся наша жизнь, чем бы мы не занимались, складывается из повседневного быта, будничных забот. Возьмем жилье.

Если человек раньше сам заботился о своем жилье, старался его сохранить, усовершенствовать, то сейчас все только ждут готовой комфортной квартиры … Мы, по мнению Ч. Айтматова, не научились жить в больших многоквартирных домах, не научились сохранять свою обитель, к тому же мы плохо строим наши дома. А ведь жилище – это наша жизнь.

Вторая проблема – транспортная. Проблема, которая из года в год удручает. Наши авиаторы, так же как и вокзалы превратились в беспросветное многолюдное, хаотическое сборище пассажиров.

Теперь о городском транспорте. Его состояние ниже всякой критики. Все перегружено … Поток пассажиров возрастает, а средства передвижения отстают. Транспортные стрессы влияют на работоспособность людей, на их настроение, на их взаимоотношения друг с другом.

А наши дороги? В городах, между городами, проселочные, сельские по всей стране. Если сравнить с дорогами, которые существуют в других частях света, то это не дороги. И здесь работы непочатый край.

Школьное образование во многом в плачевном состоянии, медицинское обслуживание из рук вон плохое, торговля – на уровне каменного века …»

Речь о том, рассуждал писатель, что располагая гигантскими просторами, необъятными ресурсами, передовыми достижениями науки и техники, мы могли бы быть во главе всей цивилизации.

Сегодня одной из острейших социально-нравственных проблем является угроза миру, существованию самого человечества: быть или не быть? Сможем ли мы, мыслящие люди, победить эту стихию.

Война и нравственность, война и личность – эти кардинальные проблемы художественного исследования сущности человека XX столетия.

Каковы же размышления Ч. Айтматова по данной проблеме:

«Есть вещи, которые мы не можем отложить на бесстрашный суд истории, вещи, которые требуют, чтобы о них говорили сейчас, с непременной оценкой сути явлений. Именно сейчас, если мы хотим быть убеждены, что сделали при жизни все зависящее от нас – ибо ясно, речь идет о самом существенном – о борьбе за мир. Образное слово художника, ратующее за сохранение жизни на земле, не может быть оставлено на потом – оно требует своего немедленного действия. Так обстоит дело в наши дни, если мы хотим до конца быть верными призванию и долгу писателей».

Да, хочется верить Ч. Айтматову, что именно с такими разумными понятиями мы вступим в 2000 год. И вновь я хочу обратиться к первому роману писателя, где в свете легенды приобретает трагический смысл и операция «Обруч», и вся эта линия с внеземной цивилизацией, лесногрудинцами, а так горько написанные страницы об опасности, нависшей над миром по вине реакционных сил.

Впервые для себя Ч. Айтматов обращается к фантастике, рассказывая о планете внеземной цивилизации Лесная Грудь в Галактике, центром которой является Солнце, именуемое Держателем. Цивилизация Лесной Груди стоит на гораздо более высоком уровне, нежели на Земле. Там научились преобразовывать энергию светила в тепловую и электрическую, научились управлять климатом, а самые главное – давно уже «не знают государства как такового, не знают оружия, не знают, что такое война». Лесногрудцы готовы установить контакт с землянами, что несомненно помогло бы нашей родной планете достигнуть «сокровенного совершенства». Но равновесие сторон в сегодняшнем мире оказывается столь шатким, что контакт с внеземной цивилизацией кажется «несовместимым с историческим опытом, насущными интересами и особенностями нынешнего развития человеческого общества на Земле». Околоземное космическое пространство прочно ограждается боевыми ракетами-роботами. Они взлетают и с космодрома Сары-Озек: вот когда для Едигея, который в тот час оказался неподалеку, «небо обвалилось на голову, разверзаясь в клубах кипящего пламени и дыма».

Лесная Грудь разительно похожа на Землю, а ее жители – на землян, только это люди улучшенной, что ли, породы. Это – будущее, и шагнуть в него можно уже сегодня, но лишь преодолев «разность взглядов, разность подходов» в отношении основополагающих принципов жизни на Земле. Проще всего – и так происходит в романе – с помощью грозного оружия закрыть пути, по которым будущее может прорваться в сегодняшний день. Тогда и космодром превращается в гигантский полигон, где небо обваливается на голову человека.

Словно новый мир создает писатель – миф, основой которого оказывается повседневность: стремительно катится могучий поток жизни, нет ему начала, нет и конца, и ничто не сможет остановить его.

Во второй главе дипломного сочинения я рассмотрела отношение писателя к мифам, легендам, преданиям и построения в произведения «Белый пароход», «Пегий пес, бегущий краем моря», «И дольше века длится день » айтматовского мифа.

Глава II. Художественное своеобразие мифов и легенд в произведениях Ч. Айматова («Белый пароход», «Пегий пес, бегущий краем моря», «И дольше века длится день»)

«Не насыщая пищей чрево,

Жует себя двадцатый век

И рубит, рубит Жизни древо,

Как беспощадный дровосек …

И это древо все покорней –

Не по законам естества.

Трещит кора, слабеют корни,

И жухнет пыльная листва

Великий разум! Запрети ты

Рубить хотя б последний сук,

Но развивают аппетиты

Все ответвления наук,

Наука действует как сводня,

А время сводно не корит.

В борьбе за лучшее Сегодня

Вовсю грядущее горит …»

М. Дудин

Говоря о современной литературе Киргизии, надо отметить что она совершила невиданный скачок. От фольклорного эпоса – к реализму, - вот путь, который проделала киргизская литература в исторически кратчайший период.

Д. С. Лихачев говорит, что «скачки и убыстрения» появляются там, «где есть необходимость догонять и где имеется возможность использовать опыт других литератур».15 И еще там, добавили бы мы, где есть глубокие и достаточно весомые предпосылки для такого форсированного развития. Для киргизской литературы такой предпосылкой стал художественный гений народа, создавший бессмертный эпос «Манас», который, по словам В. М. Жирмунского, «по своим грандиозным масштабам … превосходит все известные памятники мирового эпического творчества».

Мы не случайно говорим о «Манасе», ибо этот эпос сыграл большую роль в жизни киргизов. Это энциклопедическое собрание всех киргизских мифов, сказок, преданий.

Именно тем, что великий «Манас» был художественной энциклопедией жизни народа, можно объяснить то огромное влияние, которое до сих пор оказывает он на киргизское искусство.

Ч. Айтматов как художник вырос из этого исторического феномена. Как же сам художник относится к истории? Каковы его мысли о связи прошлого с современностью? Писатель акцентирует свое внимание на таком аспекте, как «осознание народом своей исторической судьбы, права на будущее, которого достоин каждый народ и каждый человек». «Меня волнует историческая родословная и биография идей, их общечеловеческая сущность. Разве не замечательно, если человек XX века способен осознавать себя современником Одиссея? И в свою очередь – вызвать Одиссея из глубин времени, беседовать с ним? Управление временем – это кажется сказкой».

Более того, именно в его творчестве художественное самосознание киргизского народа достигает высоты общечеловеческого. Именного в его творчестве национальное становится ценностью мирового порядка.

Интересное наблюдение над стилем Ч. Айтматова мы находим в статье С. Залыгина «Писатель и традиция»: « В «Белом пароходе» Чингиза Айтматова меня удивляет такая особенность: отдельно взятый абзац его повести то и дело звучит как сказка, однако же в целом – это вполне реальное произведение, написанное чистым и красивым русским языком».

Как удается художнику создать иллюзию реальной жизни средствами преимущественно из арсенала сказка? Он не использует фольклор. То есть не заимствует из него темы или отдельные мотивы, чтобы осовременить их. Сказка для писателя – такая же реальность, как любой факт действительности. Но она – ее сон, ее мечта. Суть не в том, чтобы низводить сказку до обыденности, лишать ее свойств волшебства. Ч. Айтматов возвращает фольклору его прежнюю художественную насыщенность и силу какими он обладал, когда выражал реалистическое мироощущение его создателей. И в этом качестве сказка обретает право на самостоятельное существование. Сказка на равных приравнивается к вполне реальному анализу – например, мечте. В иной стилистике она равна «думе». И такая входит в образную жизнь того или иного произведения.

Почему интерес Ч. Айтматова к мифам, легендам так велик? Вот как мастер слова говорит по этому поводу: «Я пытаюсь внедрить в современную реалистическую прозу то, что является наследием прошлой культуры: миф, легенду, предание. Ведь и ранее люди пытались осмыслить мир в художественных образах минувшего, и это осмысление имело для каждого времени свою злободневность. С той поры много воды утекло, но я считаю, что элементы мифологического сознания мира можно приспособить к современному способу мышления. Так что тема памяти для меня важна во многих смыслах. Но прежде всего надо осознать, что такое историческая память, именно она сегодня важна и художнику и читателю. Люди помнят все или должны помнить все. Кто-то верно заметит: тяжело тому, кто все помнит. Так вот, пусть нам будет тяжело, но мы не должны забывать уроков прошлого. И пусть эти уроки влияют на нас во всем: на наше поведение, на наше сознание, поступки. Человек должен быть, прежде всего, человеком, он должен жить в гармонии с подобными ему людьми, в гармонии с природой, он должен быть носителем высоких идеалов. В повести «Пегий пес, бегущий краем моря»» я хотел показать, в каких отношениях могут быть поколения людей, что память об отце, брате, деде, о прародителям неотторжима от всей жизни последующих поколений».

Появление в «Белом пароходе» мифа о Рогатой Матери-оленихе и сложное сопряжение его с событиями повести дали повод некоторым исследователям говорить об Айтматове в плане проблемы современного мифологизма. Так, Л. Арутюнов пишет: «Можно утверждать, что повесть Айтматова («Белый пароход») в своей сути не менее мифологична, чем «Антигона». И далее: Айтматов разрушает патриархальный миф при помощи современного мифотворчества».

Мифологизм Айтматова носит достаточно своеобразный характер. Современный мифологизм – это не только поэтика мифа, но и стоящее за ней мироощущение, включающее в себя сложный комплекс идейно-художественных воззрений. И как всегда прав Ч. Айтматов, говоря, что «современность мифа – в его непреходящей поэзии, человечности. А подлинная человечность в том, что герой испытывает состояния, навыки, жесты, язык, еще недошедшие в злободневную силу», - в пределах мифа, который он, кстати, творит сам, но как реальный человек, чей строй души и мыслей, высота нравственных убеждений рождены социальной конкретностью времени и места …»

Миф действительно присутствует в его «Белом пароходе. Сложное преломление в его сюжете повествования дает повод говорить об элементе мифологизма, использованного Айтматовым в повести. И только. Вся жизнь мифа в повести реалистически соотнесена с действительностью: старый дед рассказывает внуку сказку, и внук, маленький мальчик, как это свойственно детям, поверил в ее правду. Айтматов, исподволь раскрывая нам внутренний мир своего героя, показывает, как в его богатом поэтическом воображении, постоянно творящем свои маленькие сказки (с биноклем, камнями, цветами, портфелем), может жить и «сказка» (так он называет миф) о Рогатой Матери-оленихе. Появление в местном заповеднике живых маралов поддерживает живущую в сознании мальчика легенду о спасительной Оленихе.

Второй глубинный план жизни мифа рождается за пределами повествования, уже в нашем, читательском сознании: природа – мать всего сущего на земле и человека тоже: забвение этой истины приводит к роковым последствиям, более всего чреватыми глубокими нравственными потерями, т.е. миф играет роль художественной метаморфозы для выражения этой мысли писателя.

Итак, рассмотрим некоторые мифы в двух повестях – «Белый пароход» и «Пегий пес, бегущий краем моря».

В повести «Белый пароход» две сказки. Вернее их больше, но две сыграли в судьбе мальчика решающую роль. Одну рассказал дед Момун. Другую он сочинил сам. Строго говоря, это не совсем сказки. Первая – про Рогатую Мать-олениху – стилистически и по существу является эпическим сказанием. В основу ее легло предание о начале рода киргизского, до сих пор бытующее в горах Приисыккулья. Вторая - сказка о белом пароходе, придуманная мальчиком. В ней сказочна мечта мальчика – превратиться в рыбу и уплыть в Иссык-Куль, к белому пароходу, а все остальное, т.е. весь воображаемый разговор с отцом, - это правдивый рассказ мальчика о своей жизни с дедом на кордоне.

Сказками мальчик называет их потому, что в них присутствует чудо, в детском представлении ассоциирующееся с волшебной сказкой: чудо в виде Рогатой Матери-оленихи, спасшей последних киргизских детей от неминуемой гибели, и чудо превращения мальчика в рыбу.

Сказка про Рогатую Мать - олениху все еще живет в памяти киргизов. Орнамент на праздничных кошмах, покрывающих юрты, передает рисунок маральих рогов, а высокий головной убор бушнок – челек – до сих пор хранит память о них. Когда-то - говорит предание - человек прятал под собой рога Матери-оленихи. Ч. Айтматов положил эту легенду в основу своего сказания о маралах, дал ей вторую жизнь. А она в свою очередь, помогла во всей полноте раскрыться в Айтматове таланту сказителя, в этом сказании он дал волю живущей в нем стихии эпического рассказчика:

«Есть ли река шире тебя, Энесай,

Есть ли земля роднее тебя, Энесай?

Есть ли горе глубже тебя, Энесай,

Есть ли воля вольнее тебя, Энесай?»

Поэзия этой песни, весь ее емкий смысл задали тон прекрасной и мудрой легенде о древних киргизах. Весь стиль сказания будет выдержан художником в этой тональности. Ни одного лишнего слова, каждый образ предельно наполнен глубоким содержанием.

«Убивали всех, кого удавалось убить – такие были времена. Человек не жалел человека».24 Сдержанный лаконизм выражений, подобных приведенному, сменяла щедрая образность, рожденная игрой фантазии, достойной лучших образов киргизских народных сказаний:

«Трубачи приготовились играть в боевые трубы - карнаи, барабанщики ударить в барабан – добулбасы – так, чтобы тайга закачалась, чтобы птицы тучей взлетели к небу и закружились с гамом и стоном, чтобы зверь бежал по чащам с диким храпом, чтобы трава прижалась к земле, чтобы эхо зарокотало в горах, чтобы горы вздрогнули …»

Для сравнения приведем небольшой отрывок из «Манаса» - картину, предшествующую появлению трех богатырей, трех знаменитых сподвижников «Манаса»:

Там, где небо проткнули насквозь

Выступы горы, кривой, как рог,

Там, где над бездной пересеклось

Девяносто узких дорог,

Там, где падают девять рек,

С влажным шумом сливаясь внизу,

Там, где пламень грозы рассек

Дерева в дремучем лесу,

Там, где камни, как черепа,

Где одинокая тропа

Опускается круто на донно,

Там, где эхо живет одно

В первозданных ущельях гор

Зорко вглядываясь во мрак,

Никого не видя вокруг – Алмамбет, Чубак и Сыргак

На бугре появились вдруг.

Мы намеренно выбрали пейзаж, выдержанный в типичном для «Манаса» песенно-поэтическом стиле, чтобы показать характерную для киргизского эпоса образную живопись, полную экспрессии и предельной выразительности. Здесь интересны в этом смысле не только эпическая образность метафор и сравнений: небо, проткнутое насквозь выступом горы, деревья, рассеченные молнией, камни, похожие на черепа. Обращает на себя внимание ритм, возникающий от многократно повторенного слова «там», который создает особую поэтическую интонацию. Именно этот ритм, это интонация не только характерны для «Манаса», но, можно сказать, составляют его главный стилистический нерв.

В айтматовском сказании о маралах мы слышим ту же интонацию, улавливаем тот же стилистический контрапункт: «… Так, чтобы тайга закачалась, чтобы птицы тучей взлетели к небу …, чтобы зверь бежал по чащам с диким храпом, чтобы трава прижалась к земле, чтобы эхо зарокотало в горах, чтобы горы вздрогнули …» Ритм и музыкальность айтматовской фразы создают ту же поэтическую атмосферу народного эпоса: «Если бы звезды стали людьми, им не хватило бы неба. Если бы рыбы стали людьми, им не хватило бы рек и морей …»

В сказании о маралах художник проявил тонкое понимание культуры собственно эпического жанра, поразительное знание и чувство его стилистической формы.

«На погребальной сопке у открытой могилы полагалось батыра поднять над головами и показать ему четыре стороны света: «Вот твоя река. Вот твое небо. Вот твоя земля. Вот мы, рожденные от одного с тобой корня. Мы пришли проводить тебя. Спи спокойно». Так у Ч. Айтматова прощаются древние киргизы со своим вождем Кульче. Картина похорон Кульче, весь обряд погребения полон у Айтматова глубокого смысла и выдержан в строгом и торжественном ключе. Это при том, что язык сказания предельно ясен и прост: «В дни похорон юрты всего племени расставляли цепью на берегу, чтобы каждая семья могла проститься у своего порога с батыром, когда будут проносить его тело на погребение, склонить к земле белый флаг скорби, голосить и плакать при этом и затем идти дальше вместе со всеми к следующей юрте, где опять будут причитать и плакать и склонять белый флаг скорби, и так до конца идти, до самой погребальной сопки».

Сказание написано мастерски, а смысл его по своей многозначительности выходит за границы киргизского предания. Память его народа сохранила эту «сказку» в назидание потомкам, а художник рассказал ее в поучении всем людям.

В «Пегом псе …» миф, вернее легенда выступает как главный объект повествования. Повесть открыто мифологична и по форме (это мифологическая поэма, так называет ее сам автор), и по содержанию (в ней живут два известных нивхских мифа – о птице Лувр и Рыбе - женщине). Более того, в отличие от «Белого парохода», где рассказчик – современный человек, в чьем сознании четко и определенно существует реальный мир и мир сказки, в «Пегом псе …» Ч. Айтматов выступает в роли эпического автора, т.е. человека, для которого мифы – самая серьезная реальность и самая безусловная правда. Сейчас мы попытаемся показать, что писатель – «эпический автор».

А. Ф. Лосев пишет: «Эпический художник – это тот, сознание которого тождественно с сознанием народа на общинно-родовой ступени его истории …, причем подобно сознание выбирает и соответствующие ему художественные формы».

В. В. Радлов считает: « … необходимы три условия для того, чтобы поэтом мог быть составлен истинный народный эпос. Во-первых, он должен быть членом народа, имеющего врожденную склонность к произведению эпических песен, из которых в течение времени с помощью великих исторических событий может вырабатываться настоящая эпика».

Как видно, первому условию Ч. Айтматов легко удовлетворяет.

«Во-вторых, в народе его не должна возникнуть культура до тех пор, пока настоящая эпика не дошла до полного процветания, и в этой бескультурной эпохе народ должен был испытать целый ряд великих исторических событий и эпических потрясений.

В-третьих, должно во времена высшего процветания эпики возникнуть сильное стремление к культуре, которое быстро подняло бы значительную часть общества не непредвиденную раньше культурную высоту».

Мы можем с абсолютной точностью заявить, что Ч. Айтматов народный писатель с эпическим творчеством.

Миф в «Пегом псе …» проявляется как мироощущение. И все-таки, максимально приближаясь к современному мифотворчеству, мифологизм Ч. Айтматова, лишенный условности новейшего художественного направления, оставаясь на реалистической почве, представляет собой, явление пограничное. Мифологично оно постольку, поскольку в нем проявилась нивхская мифологическая традиция. По сути же это реалистический рассказ о том, как четыре нивха были застигнуты в море гибельным туманом. Айтматовское повествование о нивхах воспринимается нами как быль, ставшая легендой. Присутствие мифов только оттеняет правду, происходящую в этой «были». Жизнь мифов в повести, отношение к ним героев, реалистически мотивированы. Мифы живут в сознании героев, проявляясь в ритуальной песне-обряде, снах, выступая тем орнаментом, той бытовой, временной, эстетической, наконец, приметой нивхского глубоко патриархального мифа чувств и представлений. По – нивхски, действительно, утка Лувр сотворила мир – твердь земную в безбрежном океане воды.

Показательно и необыкновенно ценно признание, сделанное по прочтении повести Вл. Санги: «… В главном Айтматов как художник достиг поставленной цели. Он глубоко и верно изобразил нерасчлененное человеческое сознание, сумел войти в него». Писатель – реалист ставит перед собой задачу воссоздать своеобразный внутренний мир патриархального нивхского человека. Художник последовательно раскрывает новый для себя национальный мир, широко используя нивхский географический, этнический, фольклорный материал. Ч. Айтматов строит свой рассказ в привычном для него эпическом ключе, - снова широко используя повторы, рефрены, снова применяя технику авторского голоса в зонах героев, главным нервом по-прежнему остается поток сознания, позволяющий выявить тот тончайший психологизм, который ставит эту эпическую легенду в ряд современных произведений. И реалистические приметы не только быта (одежда, охотничье снаряжение, лодка-долбленка), но и времени, даны хоть и скупо, но точно и ясно, чтобы воссоздать определенный исторический момент из жизни нивхов.

Ч. Айтматов рассказывает быль как легенду, но мы все равно воспринимает ее как быль. Это происходит потому, что ставя перед собой задачу создать легенду, миф, Айтматов лишает повествование присущих мифу условностей и, окуная нас в мир реальности, тем самым разрушает миф.

Возьмем, например, такую характерную для мифа условность, как чудо. У Ю. Рытхэу чудо, как и положено в мифе, включено в действие: кит превращается в человека, женщина рожает китят и пр. У Ч. Айтматов же действие повести совершенно лишено сказочной фантастичности. Миф живет только в сознании участников, в основном, в снах Органа. Само же действие повести, поступки героев, движение сюжета совершенно лишены мифической чудесности. Это отношение к чуду – главное отличие Ч. Айтматова от того же Г. Маркеса, у которого чудесное врывается в действие, причудливо преломляясь в сюжете, придавая ему фантастический колорит. Маркесу не важны реалистические мотивировки, он небрежен к правдоподобию. У него другие задачи, другой «метод доказательств». Ч. Айтматову же принципиально важна правда. Это – его позиция, его писательское кредо.

Чтобы читатель поверил в очень важную мысль его повести о нивхах – мысль об изначальности альтруизма человека, Ч. Айтматову необходимо, чтобы он поверил, что все, происходившее в лодке – правда. Трагическая ситуация в лодке, несмотря на внешнее спокойствие, несуетливость, мужественную сдержанность и достоинство поведения каждого, как всякий катаклизм, вызывает потрясение духовного порядка. В Органе – прозрение смысла своего бытия. В Мылгуне – бунтарство против бессмысленности их гибели, бунт против богов, т.е. своего рода святотатство. В Эмрайине – открытие значения собственной жизни. В мальчике Кириске – своей связи со старшими в лодке и особенно с отцом. Даже фантастический сон Органа дает нам понять душу старейшины. Его необыкновенные сны о Рыбе – женщине так много значат для него, что одна мысль, что они могут кончиться с его смертью, наполняют его такой тоской, перед которой меркнут все страсти даже такого сильного человека, как Мылгун. Гиблый туман – смерть, показавшая им свое лицо, - не смог сломить духа людей в лодке. И на пороге «Великого Предела» они остались людьми: и старик, и Эмрайин, и Мылгун, и даже мальчик. Они сообща победили смерть и стали легендарными.

Кончается повесть, и мы обнаруживаем, что кончилась не только история о четырех нивхах, застигнутых в море Великим туманом, но и нивхская легенда про ветер Орган, про волны Акимылгуны, про звезду Эмрайин. И это воля автора и его право. Два художественных пласта – реалистический и эпический, так характерны для повествования Ч. Айтматова, впервые заключены им в чисто эпическую форму – легенду. Поэтическая стихия эпоса – это художественная стихия Ч. Айтматова. Поэтому он так свободно и раскованно чувствует себя в эпосе другого народа.

Итак, мы детально разобрались в рождение и построении айтматовского мифа в двух его повестях – «Белый пароход» и «Пегий пес, бегущий краем моря». Но оригинальность мифа заключается в том, что прошлое тесно переплетается с современностью, а значит, что люди нашего времени обращаются к прошлому, а у Ч. Айтматова прошлое – миф. Таким образом, мы подходим к вопросу: как проблематика современности раскрывается в мифах.

Сегодня герои многих наших книг погружены в сосредоточенные раздумья о человеке, о судьбе духовных и нравственных ценностей, об усложняющихся отношениях людей с природой, о путях обновления жизни.

В своих книгах Ч. Айтматов высвечивает больные стороны сегодняшней жизни. Остановимся на двух глобальных проблемах, к которым пришло человечество.

Почему возникла потребность человека обозначить свои исторические координаты? Неужели так важно знать свои генеалогические корни, задумываться и изучать свою историю, с почтением относиться к предкам? И «… не дай бог, чтобы нынешние люди пренебрегли подвигом, совершенным во имя них, отреклись от священного долга памяти».

Вторая проблема тесно переплетается с первой. Если человек забыл свою историю, заветы будущим поколениям, а личность формирует свой духовный мир через познание внешней природы, то появилась экологическая проблема.

Рассмотрим взаимосвязь мифов и проблем современности в произведениях «Белый пароход» и «Буранный полустанок».

Лишать человека памяти – значит убивать в нем пробуждающуюся личность, значит делать его рабом обстоятельств и суеты. Весь сюжетно-событийный план романа «И дольше века длится день» связан с историей Найман-Аны, убитой сыном – мангуртом. Предание это живет в душе главного героя Едигея.

День, когда Едигей собирал в последний путь старика Казангана, а потом на своем верблюде Каранаре возглавил скорбный караван на кладбище Анна-Бейит, - день этот вобрал в себя всю его жизнь. Да и только ли его одну: столько лет прожито Едигеем бок о бок с Казанганом. На разъезде Боранлы-Буранный смогли укорениться только они двое, и столько человеческих судеб на их глазах испытывалось – а часто и ломалось – тяжкой работой, нестерпимой жарой, обжигающими морозами – всем, на что так щедры бесплодные сарозеки, серединные земли желтых степей.

Казангап – первым переступил смертный порог – чей теперь черед? Это только для сына покойного Сабитжана, смерть отца всего лишь – чужая смерть, он и в этот момент впадает не в скорбь, а в свойственное ему бахвальство. А ведь сколько душевных сил вложено в детей и Казангапом, и Едигеем, сколько мечтаний связывалось с ними. «Почему, что помешало им состояться людьми, от которых не отвращалась бы душа? …» «Пустышкой» называет Едигей Сабитжана – так оно и есть: земля, на которой родился Сабитжан, ему не мать, а мачеха и отцу давно уже нет места в суетной душе сына.

Перед лицом смерти мелочное себялюбие оказывается попросту недостойным природы человека.

Каков он итог жизни, остающийся, когда подведена смертная черта? И размышления о самом важном вовсе не отрывают от жизни, от земли, и Казангап, и Едигей всю жизнь были обеспокоены обычным – возвести крышу над головой, заработать на кусок хлеба, детей поднять на ноги, в люди их вывести. Дела – из разряда обычных, из разряда вечных. Для чего надрывались они всю на разъезде, где другие не могли долго удержаться? «Да, действительно, ради чего? Значит, было ради чего». Сформулировать это более внятно простой степняк Едигей вряд ли сможет, но он ясно понимает – а это самое главное, - как нужны здесь, в сарозеках, его крепкие руки, и потому – в состоянии вынести все.

Долгим оказывается путь на Анна-Бейит, и, покачиваясь в седле, Едигей вспоминает … Один за другим проходят перед его мысленным взором эпизоды жизни, в которой всяко было, хватало и радости, и горечи. Но чтобы ни вставало в памяти, неизменным оставалось одно – работа, работа. Изнурительная, тяжелая, единственно способная наполнить смыслом человеческое существование. И Казангап всю жизнь трудился, делал свое дело и тогда, когда даже верблюды падали, выбившись из сил.

Но по мере того как разворачивается повествование, образ героя романа, не утрачивая реальных черт, все более отчетливо вписывается в систему других художественных координат, свойственных мифу.

Да, Едигею важно, чтобы Казангапа похоронили именно на кладбище, начало которому положила могила матери из рода найманов. А когда выясняется, что доступ на кладбище закрыт, разве не потребует Едигей, чтобы похоронили Казангапа на обрыве Малакумдычап, потому что он тоже связан с реальной для него историей сарозеков. «Здесь, на Малакумдычапе, Найман – Анна великий плач имела», - скажет он и попросит, чтобы и его похоронили когда-нибудь там, рядом с Казангапом, где ступала нога Найман – Анны.

Что же это за предание, которое запомнил Едигей на всю жизнь?

«У кладбища Анна-Бейит была своя история. Предание начиналось с того, что жуаньжуаны, захватившие сарозека в прошлые века, исключительно жестоко обращались с пленными воинами … Чудовищная участь ждала тех, кого жуаньжуане оставляли у себя в рабстве. Они уничтожали память раба страшной пыткой – надеванием на голову жертвы шири». 34 Остановим рассказ о предании ибо важна одна казалось бы несущественная деталь, но именно она имеет связь с эпосом "Манас". Замысел о манкурте у писателя возник непосредственно через строки из эпоса, где речь шла о «шире». Вот эти строки:

Баланы Карман алалык,

Башына шире салалык,

Уйге алын барын кыйнайлык,

Алты зубун Калмактын

Аяк башын жыйнайлык.

Давайте поймаем мальчика.

На голову его наденем шире,

Отвезем домой и замучаем,

Шестиплеменных (наш род) калмаков –

Всех объединим (соберем) до единого.

Мальчик, о котором здесь идет речь, это юный Манас, будущий богатырь киргизов. Калмаки, услышав об этом мальчике, сразу забеспокоились, что именно ему, этому мальчику, суждено стать во главе киргизских воинов. Поэтому они задумывают скорее «поймать мальчика», «надеть» на голову шире и «замучить». Есть все основания думать, что именно эти строки натолкнули писателя на мысль о создании своей легенды о манкурте, где идейно-художественным центром стала птица Доненбай.

Продолжим легенду. Пленным «начисто обривали головы, тщательно выскабливали каждую волосинку под корень … опытные убойщики – жуаньжуаны забивали поблизости матерого верблюда. Освежевывая верблюжью шкуру, первым долгом отделяли ее наиболее тяжелую, плотную выйную часть. Поделив выю на куски, ее тут же в парном виде натягивали на обритые головы пленных прилепающими пластырями – наподобие современных плавательных шапочек. Это и означало надеть шири. Тот, кто подвергался такой процедуре, либо умирал, не выдержав пытки, либо лишался на всю жизнь памяти, превращался в манкурта – раба, не помнящего своего прошлого. После надевания шири каждого обреченного заковывали деревянной шейной колодой, чтобы испытуемый не мог прикоснуться головой к земле. В этом виде их отвозили подальше от людных мест, чтобы не доносились понапрасну их душераздирающие крики, и бросали там в открытом поле, со связанными руками и ногами на солнцепеке, без воды и без пищи. Пытка длилась несколько суток … И если впоследствии доходил слух, что такой-то превращен жуаньжуанами в манкурта, то даже самые близкие люди не стремились спасти или выкупить его, ибо это значило вернуть себе чучело прежнего человека. И лишь одна мать найманская, оставшаяся в предании под именем Найман-Ана, не примирилась с подобной участью сына. Об этом рассказывает сарозекская легенда. И отсюда название кладбища Анна-Бейит – Материнский упокой ».

Вот оно слово – манкурт – благодаря роману Ч. Айтматова войдет, если уже не вошло, в язык. Теперь мы знаем, как называть людей, потерявших память. Слово найдено – манкурт, тот, кто, «как собака, признает только своих хозяев. С другими он не вступал в общение. Все его помыслы сводились к утолению чрева. Других забот он не знал. Зато порученное дело исполнял слепо, усердно, неуклонно … Только манкурт мог выдержать в одиночестве бесконечную глушь и безлюдье сарозеков … ».

Манкурт не может вспомнить ни свое имя – Жоламан, ни имя отца своего – Доненбай. Он не знает свою мать Найман – Анну.

«И когда приблизилась, когда узнала сына, не помнила Найман-Ана, как скатилась со спины верблюдицы.

- Сын мой, родной! … Я твоя мать! И сразу все поняла и зарыдала, топча землю ногами … И плача, всматриваясь сквозь слезы, сквозь налипшие пряди седых мокрых волос, сквозь трясущиеся пальцы, которыми размазывала дорожную грязь по лицу, в знакомые черты сына и все пыталась поймать его взгляд …, что он узнает ее, ведь это же так просто – узнать свою собственную мать! Но ее появление не произвело на него никакого действия …»

Сын не узнал своей матери. И запричитала убитая горем мать: «Можно отнять землю, можно отнять богатство, можно отнять и жизнь, - проговорила она вслух, - но кто придумал, кто смеет покушаться на память человека?»

В конце концов, повинуясь воле хозяина, сын посылает в сердце матери стрелу.

«- Жоламан! Где ты? Это я, твоя мать! Где ты? И, озираясь по сторонам в беспокойстве, не заметила она, что сын ее, манкурт, целится натянутой на тетиве стрелой. Отсвет солнца мешал ему, и он ждал удобного момента для выстрела.

- Жоламан! Сын мой! – звала Найман-Ана, боясь, что с ним что-то случилось. Повернулась в седле. – Не стреляй! – успела вскрикнуть она и только было понукнула белую верблюдицу Акмаю, чтобы развернуться лицом, как стрела коротко свистнула, вонзаясь в левый бок под руку.

То был смертельный удар.

Найман-Ана наклонилась и стала медленно падать, цепляясь за шею верблюдицы. Но прежде упал с головы ее белый платок, который превратился в воздухе в птицу и полетел с криком: «Вспомни, чей ты? Как твое имя? Твой отец Доненбай! Доненбай! Доненбай!

С тех пор, говорят, стала летать в сарозеках по ночам птица Доненбай. Встретив путника, птица Доненбай летит поблизости с возгласом: «Вспомни, чей ты? Как твое имя? Твой отец Доненбай! Доненбай! Доненбай!»

Как выяснилось, легенда о птице Доненбай является ключевой для романа. Какова ее художественная функция в романе? Если проследить сюжетную канву романа, то легко устанавливается, что птица Доненбай по существу появляется всего два раза: первый раз – она возникает из платка Найман-Аны, и второй раз – в тот жестокий миг, когда Едигею запрещают входить в Анна-Бейит и он бежит под ослепительным светом, не зная куда бежит. Несмотря на такую ограниченную художественную «площадку» именно птица Доненбай становится своеобразным камертоном всей метафорической системы романа. Такой она становится в силу той художественной нагрузки, которую она несет, находясь подспудно в глубине многосложной художественной (нагрузки) структуры романного содержания. Именно в этой «встрече», «встрече птицы Доненбай и Едигея, которая состоялась возле Анна-Бейита, пролегает сквозная, интегральная связь между прошлым и современностью, между человеком и вселенной.

Прежде чем касаться сути данного вопроса, следует сказать о следующем. Я не думаю, что в природе существует точно такое же предание о птице Доненбай, каким нам представил Чингиз Айтматов.

Многолетний эстетический опыт писателя по освоению фольклорного наследия убеждает нас в том, что Ч. Айтматову достаточна лишь едва сохранившаяся искорка древнего предания, если она по всем параметрам соответствует глобальному замыслу писателя, чтобы затем вознести ее в мощную светоносную струю, способную осветить всю суть художественного произведения.

Итак, каждый герой поставлен в определенное отношение к этому преданию, на каждого бросает оно свой отблеск, определяя его суть.

О Сабитжане, сыне Казангапа, которому неважно, где зарыть отца, - лишь бы побыстрее, неважно, уничтожат кладбище Анна-Бейит, сарозекскую святыню, или нет, Едигей шепчет в сердцах: «Манкурт ты! Самый настоящий манкурт!»

Но манкурт не только тот, кто лишен памяти, связи с прошлым, с историей. Для того и лишали жуаньжаны человека памяти, чтобы превратить его в раба, слепого исполнителя злой воли.

Сабитжан, этот самовлюбленный болван, растерявший по интернатам и институтам, где его обучали, нравственные устои отцов своих, утративший веру в мифы, бережно хранимые Едигеем и Казангапом, но слепо уверовавший в мифы псевдонауки, с восторгом и упоением болтаем о грядущем техническом прогрессе, что не только, мол, ракетами по радио управляют – людьми скоро по радио управлять будут. Перспектива стать таким радиоуправляемым ничуть не страшит Сабитжана, меж тем как Едигей пугается: «А что если и в самом деле существуют такие люди, к тому же большие ученые, которые и вправду жаждут править нами? … А когда позади остается длинный день похорон и ничем не может заглушить в себе Едигей душевный ожог после разговора с сыном Казангапом, тут приходит Едигею на ум, что, «может быть; где –то есть кто-то проницательный как дьявол, который много трудов вложил в Сабитжана, чтобы Сабитжана стал Сабитжаном, а не кем-то другим …»

Лишенный памяти, лишенный личности, современный манкурт Сабитжан вместо собственных мыслей и даже собственных слов пользуется чужими, заемными «распоряжениями» и «указаниями». Он управляем.

А вот Абуталип Куттыбаев ни при каких условиях не «оманкуртится», разве что натянут на голову шири, умрет, не выдержав испытания.

Абуталип умирает от сердечного приступа. Почему же он вынес, размышляет Едигей, и войну, и плен, а здесь не смог? Не потому ли, что в немецком плену посягали лишь на тело его, но не на память, не на душу?

Ни при каких условиях не станет манкуртом и Казангап, - он тоже доказал это собственной жизнью. Так делятся люди в романе Айтматова на «манкуртов» и «не манкуртов».

Еще страшнее манкуртов кречетоглазый и ему подобные. Манкурта можно ненавидя жалеть. Этих – только презирать. Кречетоглазый – бездумный, а потому удобный исполнитель чужой воли. Он из тех, кто имеет обо всем свое собственное мнение еще задолго до того, как ознакомился с существом дела. В эпизоде с арестом учителя Абуталипа, когда Едигей говорит о том, что Абуталип хотел просто оставить свое «личное слово» в воспоминаниях, предназначенных для сыновей, и кречетоглазый взрывается:

«- Какие еще мысли от себя», что значит личное слово? Личные воззрения, так что ли? Особое, личное мнение, что ли? Не должно быть никакого такого личного слова. Все, что на бумаге, это уже не личное слово …» И Едигей, и читатель уже сейчас видят обреченность этого робота, лишенного корней, презревшего человеческие законы, издевающегося над культурой родного народа.

И снова параллель. Путь на Анна-Бейит преграждает лейтенант Тансыкбаев (может быть, сын кречетоглазого?). С ласковой просьбой обращается к нему на родном языке старший Едигей:

«- Биз, бизгой, карагым. Анна-Бейитке

жетнейтурын калдык. Калай да болса, жар дамдеш, карагым».

(«Мы, это мы, сынок. Не пропускают нас на кладбище. Сделай что-нибудь, помоги нам, сынок»).

Боясь малейшего проявления интимности, презирая ее, холодно отвечает лейтенантик:

- Товарищ посторонний, обращайтесь ко мне на русском языке. Я лицо при исполнении служебных обязанностей.

И понял Едигей, что этот человек, отказавшийся от родного языка, останется глухим, он стоит здесь, по ту сторону шлагбаума, чтобы «выслушать формальную жалобу посторонних лиц».

Казалось бы, что мы выяснили поступки и характеры героев по отношению к преданию. Но ведь верблюд Едигея Каранар (а он полнокровный герой романа) имеет прямое отношение к Найман-Ане и птице Доненбай. Прародительница Каранара («вот где гены отлично сработали») – та самая белоголовая верблюдица. Акмая, которая принадлежала Найман-Ане … «От белой верблюдицы Акман осталось много потомства. Самки в ее роду рождались в нее, белоголовые верблюдицы были известны кругом, а самцы, напротив, рождались черными и могучими, как нынешний Буранный Каранар».

Даже в неистовом Каранаре – зов и память народа. Сила инстинкта в данном случае – разум живой природы, жизни Каранар-укор людям. Таким, например, как Сабитжан, у которого память рода – это побоку …

Да, самое строгое испытание, данное нам, живущим, историей – долг памяти.

Если бог хочет покарать человека, он лишает его разума. Это беда. Хуже, если у человека отнимают память. И не бог, а сами люди, превращая человека в чучело, способно убить родную мать.

Обратимся к другой глобальной проблеме – экология. Почему Ч. Айтматов испытывает своего героя «слепыми», враждебными человеку стихиями – степью, горами, океаном? Вот как мастер слова отвечает на данный вопрос:

«Они слепые, пока мы смотрим со страхом, не понимая их природы. А все, что не понимаешь, кажется враждебным. Но почему же человека испокон веков неотразимо влекли к себе стихии? Почему он хотел постичь их душу? Не потому ли, что сам он стихия мыслящая, что старается вспомнить, как думается, с печалью, то время, когда понимал язык птиц и зверей, видя в них не «добычу»», а «братьев наших меньших»?

Я не призываю к вегетарианству. Я против бесчеловечности, ставшей нормой, оправдывающей истребление всего живого в угоду нашего чрева. Я за «хорошее отношение к лошадям».

Если мы научились этому, то докажем, что мы люди современные. Не должен же таковым почитаться индивидуум, варварски относящийся к своей матери – природе, настолько лишенный воображения, что не может представить, на какое убогое, нищее прозябание и одиночество в будущем обрекает он потомков, которые не будут ведать, что когда-то пели птицы, цвели цветы, и белый марал завораживал человека своей царственной грацией.

Да, человек призван преображать мир. Он сделает это правильно, если всегда будет помнить, что возможно лишь, как сказал поэт «в соавторстве с землею и водою».

Я уверен, так оно и будет. «Закон о природе» - закон нашего государства, получивший всенародное одобрение. Будущие поколения, приняв в наследство прекрасную Родину, увидят в ней нас и вспомнят с благодарностью, как сегодня, глядя на бывшую целину, преклоняемся перед теми, кто согрел ее жаром своих сердец, возродил своим бессонным, самоотверженным трудом!»

Хорошо разбираясь в насущных проблемах современности, Ч. Айтматов призывает к разумному господству над природой и вновь появляется легенда. Критерий гуманности здесь – отношение человека к природе. Остановимся вновь на повести «Белый пароход».

Вот как звучит миф в повести (вытекающая проблема из мифа анализируется ниже).

«С богатой добычей уходили враги и не заметили, как из леса вернулись двое детей – мальчик и девочка … Остались дети без роду, без племени. Осиротели в час. В целом свете остались одни». Попали дети в руки хозяев, которые решили убить их. И сказал хан Рябой Хромой Старухе:

«Уведи-ка их в тайгу и сделай так, чтобы на этом кончилось племя киргизское, чтобы в помине его не было, чтобы имя его забылось вовеки».43 Спасает детей олениха, матка маралья.

«- Ты хочешь их выкормить?

- Да, большая, мудрая женщина.

- А ты хорошенько подумала, мать-олениха? – засмеялась Рябая Хромая Старуха. – Ведь они дети человеческие. Они вырастут и будут убивать твоих оленят.

- Когда они вырастут, они не станут убивать моих оленят, - отвечала ей матка маралья. – Я им буду матерью, а они – моими детьми. Разве станут они убивать своих братьев и сестер».

Так пошел новый киргизский род – Бугу.

В предупреждении Рябой Хромой Старухи есть нечто фатально неизбежное, предопределенное для судьбы человека. Он, человек действительно потом начнет убивать оленят, своих сестер и братьев. Придет время, человек забудет о своем происхождении и поднимет руку на саму Рогатую матерь-олениху:

«Гиблое время наступило для маралов в иссык-кульских лесах. Не было им пощады. Бежали маралы в недоступные скалы, но и там, доставили их. Косяками губили маралов, выбивали их целыми стадами.

И не стало маралов. Опустели горы.

А что сталось с Рогатой матерью – оленихой?

Обиделась, крепко обиделась на людей. Говорят, когда маралам совсем не стало житья осталось маралов столько, сколько на пальцах нетрудно перечесть, поднялась Рогатая мать-олениха на самую высокую горную вершину, попрощалась с Иссык-Кулем и увела последних своих детей за великий перевал, в другой край, в другие горы.

А когда Рогатая мать – олениха уходила, сказала она, что никогда не вернется».

Это миф, а что же происходило в действительности на кордоне. Что вытекает из данного мифа? Какая реальная жестокая действительность.

И появляется образ Орозкула. Я бы его тоже причислила к рангу современных манкуртов.

Мальчик верит: если у Орозкула появится ребенок, то он больше не станет издеваться над другими, особенно над женой, над дедом Мамуном. И он обращается к сказке, к Рогатой матери – оленихе, чтобы она принесла на рогах своих детскую колыбель – бешик, чтобы Орозкул перестал злится.

Так ли это? Если бы корень зла заключался только в этом! То, что Орозкул бездетен, это своего рода расплата за насилие над природой, но это отнюдь «не эмблемное выражение его характера», и не означает окончательной «обреченности орозкуловых». Сущностное содержание характера Орозкула детермировано социальной действительностью. Поэтому он вовсе не относится к ряду быстро проходящего, временного. Орозкул – это не просто браконьер, безжалостно срубающий сосны ради прагматических удовлетворений, и не просто пьянчуга, в злости своей издевающийся над женою и дедом. Ради какого-то несчастливого браконьера или пьянчуги Ч. Айтматов не стал бы заставлять прекрасного мальчика превращаться в рыбу и уплывать к белому пароходу, загодя зная, что он никогда не доплывет до него.

Орозкул, как явление социальное – порождение наших дней. У него как раз и нет прошлого. Это – современный дегенерат и вырожденец, поглощенный и движимый одной страстью – страстью власти и тотальной диктатуры.

Пусть это будет даже в масштабе одного кордона. Мальчик вовсе не случайно назовет его «фашистом» и понятие это взято не из кинематографического багажа, как полагают некоторые критики, писавшие по этому поводу, а исходит из самой природы Орозкула, как социально определенной человеческой личности. Орозкул – личность. У него свой взгляд на мир, своя концепция жизни. Он чувствует себя несчастным не столько из-за бездетности, сколько из-за несправедливой, на его взгляд, устроенности всего того, что окружает его. И горы, и леса, маралы, которые бродят в лесу «где хотят, и как хотят», и даже, галки, которые «летают себе на свободе», - все они были счастливыми, только не он. Это его отношение к природе. Орозкул хорошо знает, что «никому нигде не нужен», такой, какой есть. Потому он вынужден остаться на кордоне. Обращение к сказке, к Рогатой матери-оленихе это последний шанс, последняя светлая надежда мальчика что-то изменить в неустроенном миропорядке трех дворов. Но нельзя без дрожи, как расправляется пьяный Орозкул с головой убитой оленихи: «Голова свалилась с колоды. Тогда Орозкул стал рубить ее на земле. Голова отскакивала, а он гонялся за ней с топором …

- Я и не такие головы могу размозжить! И не такие рога обломаю! – рычал Орозкул в припадке дикой злобы и ненависти к этой безвинной голове.

Наконец ему удалось проломить череп и в темени и на лбу.

Тогда он бросил топор, схватился обеими руками за рога и, прижимая ногой голову к земле, крутанул рога со зверской силой. Он вырвал их, и они затрещали, как рвущиеся корни. То были те самые рога, на которых мольбами мальчика Рогатая мать-олениха должна была принести волшебную колыбель Орозкулу и тетке Бекей …». Так была убита сказка и диалектика мифа приобретает особую остроту, что такие как Орозкул привели природу к последней черте.

Вот мы и разобрали две основные проблемы, которые ярко высвечены в повести и романе, их взаимосвязь именно с мифами.

Заключение

Писатель из Киргизии, киргиз, ныне достойно представляет и свой народ, и всю постсоветскую литературу за рубежом. О достижениях, о взаимодействующих литературах, судят по достижениям таких писателей, как Ч. Айтматов.

Чингиз Торекулович Айтматов — замечательный современный писатель. Работая в литературе более сорока лет, он сумел ярко и правдиво отразить сложные и героические моменты нашей истории. Писатель и сейчас полон творческих планов, работает над очередным романом.

Родился Айтматов в 1928 году в далеком кишлаке Шекер в Киргизии. В 1937 году его отец, крупный партийный работник, был незаконно репрессирован. Именно тогда Айтматов получил урок чести: «На вопрос „чей ты сын?" надо, не опуская головы, прямо глядя в глаза людям, называть имя отца своего. Таков был приказ бабушки, матери отца». Давний урок чести стал принципом жизни и позже — творчества.

После окончания шести классов Айтматов был секретарем сельсовета, налоговым агентом, учетчиком, выполнял и другие работы в колхозе.

После окончания Джамбульского зоотехникума поступил в Киргизский сельхозинститут. Именно в это время в республиканской печати начинают появляться короткие заметки, очерки, корреспонденции, написанные будущим писателем. Ведет Айтматов в студенческие годы и филологические изыскания, о чем свидетельствуют статьи «Переводы, далекие от оригинала», «О терминологии киргизского языка». В этой работе ему помогает одинаково свободное владение как родным, так и русским языком. Отработав три года по специальности в опытном животноводческом хозяйстве, Айтматов поступает на двухгодичные высшие литературные курсы в Москве. Первые шаги на писательском поприще Айтматов делает в пятидесятые годы. В 1958 году вышла на русском языке его первая книга «Лицом к лицу». Перевод с киргизского осуществлял А. Дроздов. Эта небольшая по объему, но яркая по содержанию повесть рассказывает о драматическом периоде нашей истории — Великой Отечественной войне. Она докатилась слезами боли и потерь до далекого киргизского аила. Обожгла Сеиде, главную героиню повести, страшным и позорным словом: «дезертир».

Всесоюзную, а вслед за тем и европейскую известность принесла Айтматову повесть «Джамиля», опубликованная в журнале «Новый мир» в 1958 году и названная Луи Арагоном самой трогательной современной повестью о любви.

После учебы в Москве Айтматов работает в республиканской печати, а затем — в течение пяти лет — собственным корреспондентом газеты «Правда» в Киргизии.

В 60-е годы писателем написаны повести «Верблюжий глаз», «Первый учитель», «Тополек в красной косынке», «Материнское поле». Они рассказывают о трудном становлении Киргизии, о преодолении косности и предрассудков, о победе человеческого духа.

В 70-е годы Айтматов продолжает работать в жанре повести. Появляются «Ранние журавли», рассказывающие о трудном военном времени, когда подростки, минуя юность, шагнули сразу во взрослую жизнь. Это во многом автобиографическая повесть. Айтматов тоже из этого поколения. «Белый пароход» — трагическая повесть о детстве, разрушенном жестокостью взрослых. Это одна из лучших повестей автора, написанная в 1970 году.

Философская повесть «Пегий пес, бегущий краем моря» затронула самые актуальные вопросы современности. В 80-е годы Айтматов переходит к жанру романа. Им написаны «И дольше века длится день» и «Плаха» — произведения, предостерегающие людей от самоуничтожения. В них ярко и бескомпромиссно поставлены самые «трудные» вопросы современности: о наркомании, бездуховности, экологии души.

В 90-е годы писателем опубликованы: повесть «Белое облако Чингисхана» к роману «Буранный полустанок», романы «Богородица в снегах» и «Тавро Кассандры». «Одна, но маленькая страсть» одухотворяет все, написанное Ч. Айтматовым,— любовь. В любви для его героев — все: и жизнь, и судьба, и надежды на счастье. А значит — и поле, и космос, и буря, и синяя ночь, и утоление жажды приключений, и встреча-общение с другом на языке мечты и свободы. Именно такие нравственные уроки дает Ч. Айтматов. Каков же необходимый урок? Полюби — и станешь больше человеком. Но не спрашивай: а как полюбить? Слушай свое сердце. Оно, обновленное чувством восхищения, сострадания и верой в счастье,— а это во многом дается благодаря влиянию прекрасных книг,— даст самый лучший ответ.

Чингиз Торекулович Айтматов не только профессиональный писатель, но и общественный деятель. Он ведет огромную работу по сохранению уникального озера Иссык-Куль и его инфраструктуры, а в последние годы является полномочным рослом Киргизии в Бельгии.

Он полон творческих планов, заканчивает работу над очередным романом, и если первые произведения были написаны на киргизском языке и переведены на русский Дроздовым, то, начиная с повести «После сказки», Айтматов пишет по-русски, затем переводит на киргизский язык.

Абсолютное владение русским языком принесло Ч. Айтматову не только широкую читательскую аудиторию и заслуженную любовь миллионов людей, оно поставило его в ряд русских классиков, позволило занять достойное место в ряду современных писателей.

Ч. Айтматов – один из наиболее охотно издаваемых писателей планеты. Его произведения переведены на все известные нам языки народов и народностей СССР, а также вышли более чем в 90 изданиях за рубежом почти что на 70 языках народов мира.

Из этих сведений нетрудно заключить, во-первых, что интерес к айтматовскому творчеству велик, а во-вторых, что повести киргизского прозаика таят в себе могучую идею планетарной «повсеместности», всеобщности, потому что народ и его писатель претерпели ускоренное историческое развитие, что характерно ныне для многих стран Азии, Африки и Латинской Америки. При этом создается духовное поле необыкновенной напряженности. Его пульс бьется в Айтматове. Так что не только для читателя, но и для историка мировой культуры творчество Ч. Айтматов – любопытнейший универсальный духовный феномен.

Ч. Айтматов – и писатель Евразии. Его Киргизия – мировой перекресток народов и культурных влияний. Народы – горцы, народы – кочевники, народы – земледельцы. Сходятся тут индийская цивилизация и буддизм (ламаизм из Монголии и Тибета), мусульманство, тюркское и персидское влияние, в новое время – мощное влияние России и через ее культуру – проникновение и европейской цивилизации. Все эти традиции сказываются в творчестве Ч. Айтматов.

Ч. Айтматов родился всего на четвертый год после того, как его народ получил письменность, в тот самый год, когда в новорожденной киргизской литературе появилась первая повесть – «Аджар» К. Баялинова. Она была еще теснейшим образом связана с приемами и навыками устного народного творчества, почти неотделима от него и потому наряду со многими достоинствами, унаследованными от фольклора, копировало также и некоторые его архаические формы, не свойственные реализму, - например, статичность психологически не развивающихся образов, застывшую условность персонажей – масок. В киргизской литературе еще довольно долго господствовало влияние фольклорных приемов, цветистость стиля и орнаментальность – словом, все те признаки, которые мы не встречаем в прозе Ч. Айтматов. Понадобились многие коллективные усилия киргизских писателей, выработавших новые профессиональные традиции, пригодившиеся Ч. Айтматов в не меньшей степени, чем и знание устного народного творчества.

Но писатель обращается в своих книгах и к проблемам, поэтому основной вывод – это, поднятые Ч. Айтматовым проблемы «человек и природа», «человек и человек», в том виде, в каком они раскрыты в произведениях, решенные на национальном материале и национальными средствами, прозвучали так современно, как на сегодняшний день не звучит ни одна проблема в мире.

И произведения Ч. Айтматова, его герои – не безгласный предмет спора. Они, по-своему, принимают в нем живейшее участие.

Последнее слово остается за ними. Такое качество отличает, как правило, только настоящее искусство. Оно ощущает в себе энергию еще непробужденную, не раскрывшуюся. Не боясь быть исчерпанным до конца ложкой критики, оно между тем, стремится осмыслить себя с впечатляющей и убеждающей нового читателя силой.

Произведения Ч. Айтматов читают и перечитывают. И о них спорят. Мы спорим потому, что знаем, читатель будущих времен станет судить о нашем времени, о нас и по лучшим произведения Ч. Айтматова.

Библиография

Адамович А. Юбилей проблем не отменяет: к 60-летию Ч. Айтматова. // Литературная газета. 1988, 14 декабря, № 50.

Азизов М. Художественные особенности языка повестей Ч. Айтматова. Махачкала, Дагкнигоиздат, 1971.

Айтматов Ч. (Статьи и рецензии о его творчестве). Сост. канд. фил. н. К. Абдылдабеков. Фрунзе. Кыргызстан, 1975.

Айтматов Ч. … И выше века человек!: (Беседа с писателем Ч. Айтматовым/ Записал В. Хатунцев). Комсомольская правда. 1982, 28 февраля.

Айтматов Ч. Белый пароход. (После сказки). – В журн.: Новый мир, 1970, № 1.

Айтматов Ч. Белый пароход.: Повести. – М.: Детская литература, 1980.

Айтматов Ч. Европейская интеграция. М.: УРСС, 1998.

Айтматов Ч. Жизнь и память: (Беседа с киргизским писателем/ Записал Ф. Медведев). Огонек, 1984, № 2.

Айтматов Ч. Жизнь и память: Огонек, 1984, № 2.

Айтматов Ч. И дольше века день: Роман (Кирг. писателя). – Новый мир, 1980, № 11.

Айтматов Ч. И дольше века длится день. М., 1995.

Айтматов Ч. Избранное: Роман, повести / Послесл. к Асаналиева. Ф., Кыргызстан, 1983.

Айтматов Ч. Пегий пес, бегущий краем моря. СПб.: Азбука классика, 2004.

Айтматов Ч. Повести. М., Советский писатель, 1970.

Айтматов Ч. Повести. Рассказы, Публицистика. / Сост. В. Ф. Коркина. М., Правда, 1985.

Айтматов Ч. Статьи, выступления, диалоги, интервью. М., АПН, 1988.

Айтматов Ч. Т. Собрание сочинений в 3 т. Т. 2. Повести. Роман. М., Молодая гвардия, 1983.

Айтматов Ч. Тавро кассандры. М.: Мол. гвардия, 2003.

Айтматов Ч. Чингиз Айтматов: «Давайте же прорастать совестью!»: (к 60 – летию авт.: Беседа с писателем / Записал Л. Калащников)// Сельская жизнь, 1988, 11 декабря.

Айтматов Ч. Чингиз Айтматов: Цена – жизнь: (Беседа с киргизским писателем/ Записала И. Решина) // Литературная газета, 1981, 13 августа.

Айтматов Чингиз. возвращение легенды. (Беседа с писателем. Записал В.Коркин) Литературная газета, 1976, 12 мая.

Айтматов Чингиз. Духовная опора. (Беседа с киргизским писателем. Записала Л. Лебедева). Дружба народов, 1977, № 10.

Акматалиев А. «Плаха» и читатели. Фрунзе. 1988.

Акматалиев А. От «Джамили» до «Плахи». Бишкек, 1991.

Акматалиев А. Творческий путь Ч. Айтматова. Фрунзе, 1988.

Асаналиев К. Открытие человека современности. Заметки о творчестве Ч. Айтматова. Фрунзе, Кыргызстан, 1968.

Бабышкин О. К. С верой в человека. Киев, 1987.

Базаров Г.С. Прикосновение к личности: Штрихи к портрету Ч. Айтматова – 2-е издание Фрунзе, Кыргызстан, 1983.

Бирюлин В. «За все на земле есть и должен быть спрос». // Волга, 1982, № 3.

Валиханов Ч. Ч. Собр. соч. в 5 т. Алма-Ата – Казах. Сов. энцикл., 1984.

Васильева И.Г. Стилистическое своеобразие романа Ч. Айтматова « И дольше века длится день». – Русский язык в школе, №5 , 1981.

Воронов В. Вспомни имя свое. – Октябрь. 1981, № 3.

Воронов В. И. Ч. Айтматов: очерк творчества. М., Сов. писатель, 1976.

Гачев Г. Д. Ч. Айтматов (в свете мировой культуры). Фрунзе., Адабият, 1989.

Давыдова Т. Т. Современная киргизская повесть. Фрунзе, 1989.

Дмитриева Н. М. Актуальные проблемы многонациональной современной прозы. Калинин, 1981.

Жирмунский В. М. Тюркский героический эпос. Л., Наука, 1974.

Исенов А. Х. Психологизм современной прозы. Алма-ата, 1985.

Истратова С. Детство и трагедия несовместимы. // Семья и школа, 1982, № 7.

Карпов А. Сотворение мифа. Звезда, 1981. № 5.

Керимжанова Б. Д. Автор и герой в произведениях Ч. Айтматова. Фрунзе, 1988.

Коркин В. Огонь на себя: (о Ч. Айтматове).// Литературная Россия, 1988, 9 декабря.

Коркин В. Перед лицом памяти. – Литературная Россия. 1981, 9 января.

Коркин В. Ф. Человек человеку. Заметки о творчестве Ч. Айтматова. Фрунзе, Кыргызстан, 1974.

Кузнецов Ф. Ф. Перекличка эпох: очерки, статьи, портреты. 2-е изд. М., Сов. Россия, 1980.

Кургультинов Д. Слово о друге: Ч. Айтматову – 60 лет// Огонек, 1988, № 50.

Лайлиева И. Д. Традиции русской литературы в киргизской прозе. Фрунзе, 1988.

Латынина А. Цепь человеческой памяти. – Октябрь, 1981, № 5.

Левченко В. Г. Чингиз Айтматов: Проблема поэтики, жанра, стиля. М., Сов. писатель, 1983.

Лосев А. Ф. Гомер. М., Учпедгиз, 1960.

Лукин Ю. Глаза сказки. // Правда, 1970, 23 мая.

Манас. Киргизский эпос. Великий поход. М., Госмитиздат, 1960.

Маркс К., Энгельс Ф. Об искусстве. Сб. в 2 т. М., Искусство, 1983.

Мирза – Ахмедова П. М. Национальная эпическая традиция в творчестве Ч. Айтматова. Ташкент, Фан, 1980.

Митин Г. Один против всех, один со всеми: Размышление о творчестве Ч. Айтматова// Советская культура, 1990, 29 сентября, № 39.

Мкртчян Л. Птица Доненбат. – литературное обозрение, 1981,
№ 10.

Муратов А. Ж. Изучение романа «И дольше века …» Фрунзе, 1988.

На все времена / СССР – братство народов / М., Книга, 1986.

Новиков В. Художественный поиск. // Новый мир, 1978, № 12.

Оскоцкий В. И день и век. // В мире книг, 1982, № 1.

Портреты и проблемы. Статьи о писателях - современниках. Сборник. Сост. Ю. Андреев и Е. Калмановский. Л., Художественная литература, 1977.

Радлов В. В. Образцы народной литературы северных тюркских племен. М., 1963.

Рахманалиев Р. Ч. Айтматов в современном мире. Фрунзе, 1989.

Руденко – Десняк А. Выбор и путь // Дружба народов, 1982,. № 5.

Укубаева Л. художественный мир героев Ч. Айтматова. Фрунзе, 1984.

Ульянов П. Помни имя свое. // Литературная Россия, 19 августа.

Фуртичев В. // Искусство кино, 1985, № 1.

Чубинский В. Сарозекские метафоры Чингиза Айтматова. // Нева, 1981, № 5.

Шагалова Е. И. Ч. Айтматов в Германии. Бишкек, 1991.

Шевченко Л. И. Ч. Айтматов. Киев, 1991.