Хатунцев С. В.
Один из самых интересных и оригинальных русских мыслителей — Константин Николаевич Леонтьев умер 24 ноября 1891 года (12 ноября по ст. ст.). Он был выдающимся представителем великой духовной контрреволюции, которая защищала качество от количества, даровитое меньшинство от бездарного большинства, яркую личность от серой массы, дух от материи, природу от техники, искусство от прессы, истину — от рекламы и пропаганды, творческую свободу — от плутократии (1), и в анналах человеческой мысли имя его стоит в одном ряду с именами К. Карлейля и Ж. Гобино, Ф. Ницше и А. Шопенгауэра, Ж. Де Местра и Доносо Кортеса, О. Шпенглера и А. Мллера ван ден Брука, М. Серрано, Х. Ортеги-и-Гасета.
Леонтьев прожил жизнь яркую, богатую разнообразными событиями и неожиданными поворотами судьбы. Родился он 13 января 1831 г. (25 января по н. ст.) в сельце Кудинове Калужской губернии, принадлежавшем предкам его по отцовской линии. Основную роль в его воспитании сыграла мать, Феодосия Петровна, представительница старинного дворянского рода, женщина умная, тонкая, образованная и сильная. Она растила сына в «преданиях монархической любви и настоящего русского патриотизма» (2), в атмосфере по-домашнему теплой православной религиозности; она же передала ему кровь своего отца — Петра Матвеевича Карабанова, «дикого барина» в стиле екатерининской эпохи, в котором страшное по своей необузданной свирепости «азиатство» и склонность к разврату сочетались с рыцарским великодушием, ненавистью ко лжи и двуличию, безудержной храбростью, преданностью Государю и Отечеству, любовью к прекрасному (3). Константин Николаевич гордился своим татарско-версальским предком (4).
10-ти лет Леонтьев был определен в Смоленскую гимназию, затем попал в Петербург, кадетом в Дворянский полк. Из полка его уволили по болезни и приняли в Калужскую гимназию, которую он окончил в 1849-м с правом поступления в университет без экзамена (5). В том же году начались его занятия на медицинском факультете Московского университета.
Студенческая пора принесла Леонтьеву не только любовь, дружбу, встречи с замечательными людьми — Т.Н. Грановским, А.В. Сухово-Кобылиным, М.Н. Катковым, гр. Сальяс, но и расшатанное здоровье, юношеское разочарование в жизни, крушение детской религиозной веры. Позднее он остановился на «каком-то неясном деизме, эстетическом и свободном» (6), но пока переживал «горький, ... жестокий процесс ... умственного перелома»; мысль его впервые в жизни серьезно перерождалась (7). Наступала эра противостояния «отцов» и «детей», и Леонтьев из стихийного монархиста стал полусознательным либералом неопределенного направления, приверженцем республиканской формы правления. Но и тогда в республиках ему нравилось не то, чем отличаются они от монархий, т. е. не политическая свобода и равноправность, а то, что роднило их: «сила, вырабатываемое сословным строем разнообразие характеров, борьба, битвы, слава, живописность и т.д.» (8). Даже в эту бестолковую, как считал сам Леонтьев, пору своей жизни он ни разу «ни кощунственной насмешкой, ни... доводами плохой либеральной философии не оскорбил тех личных чувств и тех идеалов», которые неизменно, до гроба, исповедовала его мать (9).
Умственный перелом и связанные с ним душевные терзания заставили Леонтьева обратиться к перу и бумаге. Первое же свое произведение — комедию «Женитьба по любви» он решил показать Тургеневу. Иван Сергеевич в то время жил на Остоженке, неподалеку от дома богатой аристократки Охотниковой, свояченицы матери Константина Николаевича, у которой он в Москве и остановился. Однажды утром, весной 1851 года, Леонтьев, набравшись смелости, облачился в студенческий вицмундир, водрузил на голову треуголку и отправился к создателю «Записок охотника», дабы вручить ему свою рукопись. Маститый писатель весьма высоко оценил литературные опыты начинающего автора. Между Тургеневым и Леонтьевым завязалась дружба, сыгравшая огромную роль в творческой судьбе Константина Николаевича. С 1854 г. повести и очерки К. Леонтьева начинают публиковать в русской периодике, в литературном приложении к «Московским ведомостям», в «Отечественных записках».
В том же году, не прослушав полного университетского курса, Константин Николаевич получил степень лекаря, поступил на военно-медицинскую службу и отправился в Крым, где разворачивались важнейшие события Восточной войны 1853–1856 годов. Простая, грубая и деятельная жизнь в Крыму вернула ему здоровье и свежесть, избавила от мучительного и кропотливого самоанализа, которому он предавался в Москве. Однако «честный труд» в военном госпитале близ Керчи не вполне устраивал потомка «дикого барина». Ему хотелось настоящих опасностей: схваток с неприятелем, пороховой гари, походов, бивуаков, вольных степей, и он добился назначения в 45-й Донской казачий полк. Вместе с казаками Леонтьев отправлялся на рекогносцировки и в рейды, участвовал в кавалерийских боях, руководил реквизициями, спал у бивуачных костров под крымскими звездами. «Природа и война! Степь и казацкий конь верховой! Молодость моя, ... молодость и чистое небо!» (10) — вспоминал он позднее об этом времени. Служба Леонтьева в Крыму сопровождалась множеством любовных историй, он даже похитил в Феодосии прекрасную гречанку — Елизавету Политову, ставшую его женою через несколько лет. При всм этом не оставлял Леонтьев и литературного поприща.
Через год после окончания Восточной войны Константин Николаевич уехал из Крыма и взял место домашнего врача в имении баронессы Розен Арзамасского уезда Нижегородской губернии. Здесь он лечил крестьян, занимался науками с сыновьями хозяйки имения, много читал, особенно по естествознанию, философии, русской и иностранной изящной литературе и, конечно же, писал сам. Впечатления «нижегородского» периода жизни легли в основу замечательного романа «В своем краю», опубликованного Леонтьевым в 1864 г. — сначала в «Отечественных Записках», затем — отдельным изданием. Современному читателю книга эта, к сожалению, практически не знакома.
К 60-м годам ХIХ в. созрело основанное на эстетизме мiровоззрение Константина Николаевича. Он пришел к убеждению, что «вс хорошо, что прекрасно и сильно, — будь это святость, будь это разврат, будь это революция, будь это охранение — вс равно!» (11). Леонтьев решил оставить давно уже стеснявшую его практическую медицину, перебраться в столицу и стать профессиональным литератором: «открывать глаза» на истины эстетизма читающей публике. Однако в Петербурге Леонтьев замечен не был: русскому обществу, увлеченному вихрем либеральных реформ, было не до эстетики.
Повращавшись в «передовых» кругах столичной интеллигенции и хорошо узнав е представителей, Леонтьев проникся неприязнью к их демократическим идеалам и к буржуазному прогрессу, ведущему ко всеобщему равенству, к господству так называемого «среднего человека» — ограниченного и самодовольно-скучного буржуа, к уничтожению поэзии и красоты жизни, всех е цветов кроме сюртучно-серого. С этим он как эстет мириться не мог. Поняв, что прекрасного гораздо больше на стороне «церкви, монархии, войска, дворянства, неравенства и т. д., чем на стороне современного уравнения», крайней и умеренной буржуазности, Леонтьев перестал колебаться и встал на сторону «консерваторов» (12). Для него это означало разрыв с юношеским либерализмом и либералами, в том числе с Тургеневым. И Леонтьев скрепя сердце расстается со своим литературным патроном. Борьба идей в его душе была так сильна, что он «похудал и почти целые петербургские длинные ночи проводил нередко без сна, положивши голову и руки на стол в изнеможении страдальческого раздумья» (13).
В чуждом для него Петербурге, да и вообще в России, вс прочнее становящейся на путь общеевропейского развития, меняющей поэзию патриархального дворянско-крестьянского быта на прозу пореформенной буржуазности, Леонтьеву становится душно, и он, устроившись на службу в Азиатский департамент имперского МИДа, бежит на экзотически-яркий, сверкающий многоцветьем красок Восток, в балканские провинции Турции. С конца 1863 г. Константин Леонтьев — секретарь и драгоман (переводчик) русского консульства на острове Крит. Здесь, отстаивая престиж и достоинство своей Родины, да и собственную дворянскую честь, он вступает в конфликт с французским консулом Дерше. Тот в одной из бесед отзывается о России оскорбительно, и Леонтьев отвечает ему ударом хлыста. Русское посольство в восторге от этого смелого, хотя и не дипломатичного поступка. Константина Николаевича отзывают в турецкую столицу, там он получает назначение в бывшую резиденцию османских султанов — город Адрианополь.
Служа на Востоке, Леонтьев делил сво время между напряженной дипломатической деятельностью, сердечными увлечениями и занятиями литературой. Там он писал свои балканские очерки, рассказы и повести, оттуда отправлял корреспонденции и статьи в русские газеты, журналы. Жил Леонтьев на широкую ногу, по-барски, держал множество слуг, и жалованья (вполне приличного) ему всегда не хватало. Это заставляло Константина Николаевича делать весьма значительные долги.
В Министерстве иностранных дел Леонтьева знали и ценили, у начальства — русского посла в Порте графа Игнатьева, и министра иностранных дел, а впоследствии и канцлера Горчакова, он был на отличном счету, и его служебная карьера продвигалась необычайно быстро. В 1867 г. Леонтьев становится вице-консулом в придунайском городе Тульча, с 1812 по 1856 годы принадлежавшем России, в 1869–1871 гг. Леонтьев — консул, сначала в Янине, затем в Салониках. Ему предлагают пост генерального консула в Праге — после образования там вакансии, но... Судьба вносит в эти планы свои коррективы.
1871-й год стал для Константина Николаевича годом тяжелых испытаний, годом окончательной «переоценки всех ценностей», третьего и последнего в его жизни умственного перелома. Период эстетического упоения бытием проходит, на смену ему являются усталость, душевное томление и тоска, возникает мысль уйти в монастырь. Зимой в Петербурге умирает любящая и любимая мать, а летом Леонтьев заболевает сильным желудочным расстройством и, принимая свой недуг за холеру, готовится к смерти сам. В один из наиболее ужасных моментов болезни, глядя на образ Богородицы, привезенный одним греческим монахом с Афона, Леонтьев уверовал вдруг в ее существование и могущество, сжал кулаки и воскликнул: «Матерь Божия! Рано! Рано умирать мне!.. Я еще ничего не сделал достойного моих способностей и вел в высшей степени развратную, утонченно-грешную жизнь! Подыми меня с этого одра смерти. Я поеду на Афон, поклонюсь старцам, чтобы они обратили меня в простого и настоящего православного верующего..., и... постригусь в монахи...» (14). Через 2 часа Константин Николаевич почувствовал значительное облегчение и стал совсем другим человеком. Со старой жизнью покончено; Леонтьев пришел к глубинному, «личному», как он его назвал, православию, и личная вера докончила в 40 лет и политическое, и художественное его воспитание (15).
Около года он провл на горе Афон среди греческих и русских монахов, желая получить пострижение в этой обители, однако мудрые духовные наставники, старцы, убедили его повременить с монашеством и уехать в Константинополь. Там он вытребовал у Игнатьева отставку от дипломатической службы, предоставленную ему с большой неохотой, и написал свою крупнейшую историософскую работу «Византизм и Славянство», в которой «дополнил» концепцию культурно-исторических типов Н.Я. Данилевского своей «гипотезой триединого развития», постулировавшей, что время жизни всякого культурно-государственного организма составляет не более 1000–1200 лет, и каждый из них проходит в свом развитии три ступени: «первичной простоты», «цветущей сложности» и «вторичного смесительного упрощения». Эта «гипотеза» во многих отношениях предвосхитила «морфологию истории» немецкого философа-эссеиста Освальда Шпенглера.
Весной 1874 г. Леонтьев покинул Восток и возвратился в Россию. Здесь он собирался печатно проповедовать свои революционно-консервативные взгляды, добиться признания и стать «литературным генералом». Его великолепные повести из восточной жизни печатались в «Русском вестнике» Каткова, вышли и отдельным изданием, но образованное общество того времени, готовое даже Пушкина «променять на сапоги», большого внимания к ним не проявило. Статьи Леонтьева, предостерегавшие от повального в 70-е гг. XIX века увлечения панславизмом и безоглядного потворства России югославянам, в особенности — болгарам, боровшимся с Константинопольской патриархией, также не были оценены по достоинству. Только в конце 1880-х, после того как «братская» Болгария, освобожденная от власти султана лавиной русских штыков и реками русской крови, отвернулась от своих московско-петербургских радетелей и стала союзницей Австрии и Германии, некоторые представители консервативного лагеря вспомнили леонтьевские инвективы в адрес балканских единоверцев и согласились с их автором. Следует напомнить, что несмотря ни на какие разоблачения панславизм остался важнейшей внешнеполитической доктриной России и именно он вовлек е в Первую Мировую войну, приведшую Империю к катастрофе.
Вернувшись на родину, Леонтьев превратился в скитальца: жил то в Москве, то в имении Кудиново, которое он безуспешно пытался спасти от разорения и продажи с молотка, останавливался в Калуге, в Смоленске и в Петербурге, полгода провл послушником в Николо-Угрешском монастыре. Наведывался он и в Оптину Пустынь, где обрел духовного наставника — старца Амвросия, последнего из великих старцев этой обители. Но всюду его преследовала нужда, «дворянское оскудение». Несколько месяцев в начале 1880 г. Леонтьев был помощником редактора русского официального листка «Варшавский дневник» князя Голицына. С его появлением газета стала ярче и интереснее, приобрела немало подписчиков, о ней узнали в столицах. Однако нехватка средств гонит Леонтьева и из Варшавы. Константин Николаевич возвращается в Москву и с помощью своего друга и единомышленника по церковным вопросам Т.И. Филиппова, занимавшего солидный государственный пост, устраивается цензором в Московский Цензурный Комитет.
Цензорство было для Леонтьева «стиркой и ассенизацией чужого, большей частью грязного белья» (16), но эта служба сделала его жизнь более размеренной, стабильной и обеспеченной. В годы цензорства он много болел, страдал от массы недугов, зачастую хронических. Вот далеко не полный их список: катар гортани, весьма застарелый, заставлявший его зимою, с ноября по апрель, носить медицинский респиратор, спинномозговая болезнь, сужение мочевого канала — недуг, суливший почти что неизбежную смерть: либо под ножом хирурга, либо в результате медленной и мучительной интоксикации организма, невралгии, сыпь, язвы на руках и ногах, катаральная дизентерия, гнойное заражение крови, воспаление лимфатических сосудов. Константин Николаевич переносил вс это стоически, сохранял присутствие духа и продолжал, по мере сил и возможностей, свою литературную деятельность. Вокруг него сформировался кружок из молодежи, увлеченной его идеями и речами, главным образом — питомцев так называемого Катковского лицея и студентов Московского университета. Тогда же, в начале 1880-х, окрепла основанная на взаимной интеллектуальной симпатии дружба К. Леонтьева и В.С. Соловьева.
В феврале 1887 г. Леонтьев вышел в отставку с последней — цензорской своей службы, благодаря стараниям сочувствовавших ему высокопоставленных правительственных чиновников получил неплохую пенсию и поселился возле Оптиной Пустыни, в так называемом «консульском домике», расположенном у самой ограды этой обители. Начался один из самых продуктивных в творческом плане периодов его жизни, «болдинская осень» Леонтьева как публициста. Он пишет ряд статей под общим названием «Записки отшельника», критические этюды о романах Толстого, с которым Леонтьев встречался и спорил в Москве и в Оптиной, которого он превозносил как писателя-художника и психолога, но которому за его «искания» хотел «сотни две горячих всыпать туда...» или обеспечить ссылку куда-нибудь в Сибирь, в Томск, чего Лев Николаевич, впрочем, страстно желал и сам (17) для усиления популярности своих морально-атеистических проповедей.
Следует отметить и несколько работ Леонтьева о современном ему национализме: «Национальная политика как орудие всемирной революции», «Плоды национальных движений на православном Востоке», «Письма к В.С. Соловьву о национализме культурном и политическом». В них варьировалась мысль, что со времен Великой Французской революции национально-освободительные и национально-объединительные движения приводят не к развитию национальных культур и расцвету их самобытности, связанному с усилением оригинальных их черт, как это было, по мнению Леонтьева, в XV–XVII веках, а к буржуазно-космополитическим результатам: всеобщему усреднению и нивелировке, в частности — уничтожению сословий и состояний, вымиранию или капиталистическому перерождению старинной аристократии, подрыву монархической государственности, религиозных устоев и, вследствие всего этого, к обеднению культурной жизни народов.
В апреле 1891 г. завязалась переписка между Леонтьевым и тогда еще малоизвестным философом Василием Розановым, а в августе этого же года Константин Николаевич был тайно пострижен под именем Климента и по настоянию старца Амвросия, бывшего его духовным наставником, отправился в Троице-Сергиев Посад. Там, в лаврской гостинице, он и умер 12 ноября от воспаления лгких.
Его могила находится в Гефсиманском скиту обители у храма Черниговской Божией Матери. Рядом с Леонтьевым покоится и один из тех, кому были адресованы его последние письма, тот, кто, по мнению Константина Николаевича, понял его именно так, как сам он хотел быть понят другими — В.В. Розанов…
1. Иваск Ю.П. Константин Леонтьев (1831-1891). Жизнь и творчество // К.Н. Леонтьев: pro et contra. СПб., 1995. Кн. 2. С. 442, 596.
2. К. Леонтьев. Рассказ моей матери об императрице Марии Федоровне // «Русский вестник». 1891. Ж 4. С. 86.
3. Иваск Ю.П. Указ. соч. С. 232 — 234.
4. Иваск Ю.П. Указ. соч. С. 246.
5. Коноплянцев А.М. Жизнь К. Н. Леонтьева в связи с развитием его миросозерцания // Памяти Константина Николаевича Леонтьева.+1891. Лит. сб-к. СПб., 1911. С. 29.
6. К. Леонтьев. Тургенев в Москве // «Русский вестник». 1888. Ж 2. С. 98.
7. К. Леонтьев. Собрание сочинений. Т. 9. СПб., 1913. С. 218.
8. К. Леонтьев. Рассказ моей матери... С. 86.
9. К. Леонтьев. Рассказ моей матери... С. 85.
10. К. Леонтьев. Собрание сочинений. Т. 9. СПб., 1913. С. 218.
11. Александров А.А. К.Н. Леонтьев // «Русский вестник». 1892. Ж 4.
12. Александров А.А. Там же.
13. К. Леонтьев. Записки отшельника // «Гражданин». 1888. Ж 15.
14. Иваск Ю.П. Указ. соч. С. 396.
15. Письмо Леонтьева к В. Розанову от 14. 8. 1891 г. // «Русский вестник».1903. Ж 6.
16. Иваск Ю.П. Указ. соч. С. 495.
17. Иваск Ю.П. Указ. соч. С. 557.