Кузьмин А. Г.

Понятие “государство” многомерно. Поэтому в философии и публицистике многих веков предлагались и разные его объяснения, и разные причины возникновения объединений, обозначаемых этим термином.

В философии и публицистике в течение многих веков предлагались и разные объяснения, и разные причины возникновения объединений, обозначаемых термином “государство”. Английские философы XVII века Т. Гоббс и Дж. Локк определяли государство, как орган, который должен остановить войну всех против всех. Людовик XIV сказал: “государство — это я”. Николай I в России второй четверти XIX века противопоставил русских и немецких дворян: “русские дворяне служат государству, а немецкие — нам”, сопоставляя государство, как некое социально-территориальное образование, и власть. В германской философии и публицистике XIX века будет популярной идея о народах “способных” и “неспособных” создавать государства, не считаясь с тем, что многие догосударственные объединения (уже в эпоху палеолита) были более жизнеспособными, чем государства рабовладельческой и феодальной эпохи.

С конца XIX века Европу и особенно Германию захватили разные варианты расистских теорий. Именно тогда в рамках их зародилась замешанная на оккультизме псевдонаука “геополитика”, стремившаяся оправдать корыстные устремления империалистических, прежде всего нацистских, хищников. (Наши политики и публицисты употребляют этот термин, как правило, не имея представления о его происхождении и истинном содержании). В рамках подобных “теорий” в начале XX века в Германии родилась схема “смены господ” над “неспособными” славянами: норманны-германцы, византийцы, монголо-татары, снова германцы и, наконец, евреи.

В марксистской науке государство рассматривается как продукт возникновения классов с их неизбежными противоречиями, и в классовом обществе оно всегда отражает интересы господствующего класса, практически сливаясь с его интересами. Возникновению классов поэтому придавалось особое значение, и в этом вопросе вскрылось немало разноречий, часто связанных с противоречивыми материалами. Главные из них — возникали ли классы внутри каждого племени, или они — результат завоеваний и подчинения одних племен другими. Разные условия возникновения государства, естественно, сказывались на истории обществ, подпадавших под это образование.

Интересная полемика в середине и третьей четверти XIX века возникла между Ф. Энгельсом и К. Марксом и русским революционером-философом М.А. Бакуниным. Маркс и Энгельс следовавали в целом представлениям, развивавшимся немецкими философами. Бакунина в нашей литературе осуждали за “анархизм”. Но он, уже на первом славянском съезде в Праге в 1849 году, по сути дела, противопоставлял реальной форме структуры германской власти — выстраивание ее “сверху вниз”, — славянской тип власти, в котором она изначально выстраивалась “снизу вверх”. При этом Бакунин акцентировал внимание на том, что славянам необходимо бороться с той структурой государства, которую навязывали Берлин, Вена и Петербург. Маркс позднее заметит, что результат будет одинаковым, то есть все равно победит структура, в которой власть и иерархия власти выстраивается “сверху вниз”. Но в нашей идеологической литературе эпохи строительства социализма обычно подчеркивалось, что при коммунизме государство примет общенародный характер и получит форму самоуправления, то есть фактически пропагандировались те самые очертания, которые в споре с марксистами отстаивал Бакунин.

Не решают спорных вопросов и модные в наше время попытки заменить истории государств некой историей “цивилизаций”. Во второй четверти XIX века французский историк и публицист А. Токвиль сопоставил две таких “цивилизации”: создавшие США европейские колонисты дошли до Тихого океана, уничтожив все встреченные на пути племена и народы; Россия же, дойдя до Тихого океана, не уничтожила ни одного народа. И объяснение этому следует искать, как справедливо полагал Бакунин, в исторически складывавшейся структуре власти и традиционных формах социальной организации общества в целом.

Один из самых важнейших вопросов — проблема возникновения государства (политогенез). И в частности, является ли государство следствием внутреннего развития того или иного народа, или же государство возникает в результате завоевания и подчинения одних племен другими? Как показывает история — правомерно признать оба пути возникновения государства, а в реальной исторической практике государство часто было следствием смешения разных путей возникновения. И нередко в создание государственных образований принимали участие совершенно разные этносы. А потому традиции, привносимые разными этносами в ходе их взаимодействия или противостояния необходимо учитывать при осмыслении истории государств, особенно на ранних этапах их становления и развития.

Почти три столетия ведутся споры о начале Руси — образования Древнерусского государства и своеобразной русской цивилизации, отличающейся и от Запада и от Востока. В теме образования Древнерусского государства обычно выделяются три главных аспекта: славянский, варяжский и русский. Славянский аспект среди них можно считать самым легким, поскольку более чем тысячелетие письменной славянской истории и огромные пространства расселения славян дают возможность реконструировать историю славян даже исходя из современного состояния: достаточно объяснить, чем держалась славянская устойчивость на протяжении многих веков. Варяжская проблема сложнее уже потому, что этнос этот не сохранился, и реконструкция его истории предполагает привлечения множества источников, как правило, отрывочных и противоречивых.

Проблема этнической природы и ранней истории племен, покрываемых названием “Русь”, — наиболее сложная во всей европейской истории. Тысячи работ и тысячи источников на разных языках — древних и новых — необходимо привлечь для ее прояснения. В этой связи особенно важно учесть данные собственно исторические, сведения летописей в связи с условиями их возникновения, аргументы филологические, археологические, антропологические, и в полной мере учесть сами закономерности исторического процесса, без чего древние источники не могут быть адекватно поняты, и многое другое, связанное с этническими процессами и межэтническими отношениями. И здесь будут лишь намечены основные направления исследований, которые можно рассматривать как накопление материалов для будущего решения вопроса.

§1. Норманская концепция и ее критика

Норманская концепция (норманизм) — это одна из теорий возникновения Древнерусского государства, утверждающая, что государство в Древней Руси создали пришедшие сюда германцы-шведы, известные в русских летописях под именем “варягов-руси”. Норманизму с самого начала противостоял антинорманизм, сторонники которого считают, что государство на Руси складывалось самостоятельно, а варяги и русь изначально были или славянами, или неславянскими (но и не германскими) народами, уже славянизированными ко времени возникновения Древнерусского государства.

Норманизм возник в XVIII веке и обычно связывается с именем Зигфрида Байера (1694—1738), прибывшим в Россию в связи с открытием в 1726 году Российской Академии Наук. Правда, позднее А. Куник скажет, что родоначальником норманизма надо считать шведского автора начала XVII века Петрея, а антинорманизма — С. Герберштейна (XVI в.), отметившего, что “Варяжским” Балтийское море называли лишь на Руси и у балтийских славян.

Основные труды Байера выходили в эпоху “бироновщины”, когда у власти реально находились немцы, причем Байер русского языка не знал и, видимо, не стремился им овладеть. И работы соответственно печатались на немецком языке и ориентировались на нахлынувших в Россию немцев, что изначально избавляло от возможных оппонентов.

Байер сформулировал три основных аргумента норманизма, которые до сих пор используются для доказательства истинности этой теории: 1. Варяги, согласно древнейшим русским летописям, живут “за морем”, следовательно, они шведы; 2. Имена послов и купцов в договорах Руси с Греками (X век) не славянские, следовательно, они германские; 3. Названия Днепровских порогов в книге византийского императора Константина Багрянородного “Об управлении империей” (середина Х века) даны по-славянски и по-русски, но славянские и русские названия явно отличаются, следовательно, русов, по Байеру, необходимо признать за германоязычных шведов.

Четвертый аргумент норманизма добавил последователь Байера Г. Миллер (1705—1783). Он придал особое значение финскому названию Швеции “Руотси” (эстонское “Роотси”), считая, что от этого понятия и произошло собственно название “Русь”. Миллер также обратил внимание на упоминания Руси в “Хронике” датского хрониста начала XIII века Саксона Грамматика, который располагал Русь на восточном берегу Балтики. Миллер сделал заключение, что и эта “Русь” была чем-то вроде шведской провинции.

Уже в 40-е годы XVIII века З. Байеру возражал В.Н. Татищев. Татищеву довелось побывать в Финляндии, где в районе города Або был топоним “Русская гора”, и он заключал отсюда, что русы — это именно финны, которых он, как и все угро-финские народы, считал потомками сарматов. “Варягов” же Татищев в духе предшествующей русской и польской литературы XVI—XVII и начала XVIII вв. считал славянами, пришедшими из “Вандалии”, то есть с южного берега Балтики. У Татищева получалось, что не русы завоевали славян, а славяне покорили русов и усвоили их этническое имя.

Иранские и угро-финские языки Татищев не разделял: и тех, и других он считал “сарматами”. А потому и “русские” названия порогов он определял как “сарматские”, опять-таки, не соглашаясь с Байером, пытавшимся найти им (обычно в переделанном виде) какое-нибудь германо-скандинавское объяснение. Не видел он германских имен и в договорах Руси с Греками, относя их опять-таки к “сарматским”. Но в данном случае термин “сарматские” почти равнозначен поиску какого-то третьего этнического элемента в происхождении “руси”: не славянского и не германского. Начало же династии Рюрика Татищев принимал в трактовке “Иоакимовской летописи”, где князь Рюрик — это внук (по матери) новгородского князя Гостомысла, пришедшего из той же “Вандалии”. “Иоакимовская летопись” — позднее сочинение, в котором перемешаны старые предания и, видимо, домыслы сочинителя татищевского времени. Какие-то подозрения в позднем происхождении “иоакимовских” сведений были и у Татищева. Но в целом он склонен был ей доверять.

Против норманистов резко выступил М.В. Ломоносов. Он производил русов от роксолан, справедливо отмечая, что этноним может читаться и как “россаланы”. Но это иранское племя он считал славянским, что, конечно, было ошибкой. Указал Ломоносов и на нелогичность произведения имени “русь” от финского обозначения шведов “руотси”, поскольку ни славяне, ни варяги такого этнонима не знали. Возражение Миллера, обратившегося к примерам названия “Англии” и “Франции”, Ломоносов отводил очевидным аргументом: имя страны может восходить либо к победителям, либо к побежденным, а никак не к названиям третьей стороны.

Отметил Ломоносов и “германизацию” Байером имен славянских князей. Весьма важно и убедительно его заключение, что “на скандинавском языке не имеют сии имена никакого знаменования” (примером “германского” осмысления славянских имен может служить толкование княжеского имени Владимир как “лесной надзиратель”). Заключение Ломоносова никто из норманистов и до сих пор не преодолел. Но сам Ломоносов впадал в другую крайность, пытаясь объяснить некоторые имена из славянского. Так довольно распространенное у иллирийцев и кельтов имя “Дир” (значение “твердый”, “крепкий”) он объясняет из славянского как “драч”, имя “Аскольда” — соправителя Дира — от славянского “оскорд” — топор. Более значимо замечание Ломоносова о том, что со времени принятия христианства на Руси утверждаются греческие и еврейские имена, но это не значит, но носители этих имен — греки или евреи, а потому сами по себе имена не указывают на язык их носителей. В соответствии с этим размышлением, Ломоносов допускал, что имя “Рюрик” скандинавское, но пришел князь с варягами-русью с южного берега Балтики. Убежденность его основывалась и на том, что он, будучи в Германии, побывал на побережье Варяжского моря, где еще сохранялись не только славянские топонимы, но местами звучала и славянская речь.

Вскоре после кончины Ломоносова в России появился Август Шлёцер (1735—1809). Он обычно рассматривается как третий видный норманист XVIII века. Собственно говоря, Шлёцер не добавил аргументов в пользу норманизма, и лишь пытался доказать, что составитель Древнейшей летописи предполагаемый Нестор-летописец указывает на то, что варяги пришли из “заморья”. Идею же отождествления имени “Русь” с финским “Руотси”, в которой Шлёцер видел едва ли не решающий аргумент в пользу норманизма, он взял в интерпретации немецкого автора Й. Тунманна, опубликовавшего в Лейпциге в 1774 году книгу о народах Восточной Европы. Но изучение византийских источников привело Шлёцера к интересному заключению: на самом деле была не одна, а две “Русии” — одна на Балтике, другая, значительно более многочисленная, в степях Причерноморья. Позднее эта мысль привлечет внимание некоторых авторов, впрочем, большинство исследователей продолжали искать одну единственную Русь.

Из представления о единственной и именно норманской Руси исходил и Н.М. Карамзин, в своей известной работе “История государства Российского”. Он считал норманскими имена Рюрика, Синеуса и Трувора, не учитывая, что ранее всего они встречаются на континенте. Большое значение он придавал также сообщению автора Х века — кремонского епископа Лиутпранда, который, рассказывая о неудачном походе на Константинополь Игоря в 941 году, пояснял что “русы” — это простонародное название (имеется в виду внешний облик — “красные”) тех, ”кого мы по местоположению называем “нордманнами”. Правда, Карамзин не отвергал и версию “Степенной книги” (XVI век) и других источников, помещавших Балтийскую Русь на юго-восточном побережье Балтики, в частности у устья Немана. Но он, как и позднейшие норманисты, видел здесь колонию скандинавов. Летопись же, как и Шлёцер, Карамзин считал сочинением одного автора XII века (Нестора-летописца), и потому не замечал внутренних противоречий, характерных для летописного текста, ведших к разным временам, разным авторам и разным источникам.

Шлёцеру и его предшественникам возражал ректор Дерптского университета Густав Эверс (1781—1830). Он иронизировал по поводу попыток расшифровать названия порогов из того или иного языка, считая все их неудачными, и предлагал сначала решить вопрос более надежными средствами, а затем уж обращаться к порогам. Сам он настаивал на южном происхождении русов-росов, сближая их с хазарами.

30—60-е годы XIX столетия особенно богаты публикациями по теме варягов и руси, а полемика заметно обострилась из-за противостояния и противопоставления славян и германцев. Дело в том, что в эти годы в Германии распространяется идеология “пангерманизма”, сторонники которой объявили славян “неисторическим” народом, “неспособным” к созданию самостоятельного государства. Разумеется, не все “русские немцы” разделяли идеологию и настроения “пангерманизма”. И протест Г. Эверса, и подчеркнутая объективность Г. Розенкампфа в 20-е годы XIX века, и резкие осуждения его Е. Классеном (1795—1862, русский подданный с 1836 года), были глубоко искренними и обоснованными.

Из собственно русских видных ученых в это время идеи норманизма поддерживал лишь М.П. Погодин (1801—1876). Но при всей активности (и самоуверенности) он свел проблему лишь к происхождению династии “Рюриковичей”, согласившись с тем, что ни в языке, ни в культуре скандинавы заметного следа не оставили.

С.М. Соловьев (1820—1879) началом Руси по существу не занимался, так как до XII века он видел на Руси лишь родовые отношения, а интересовали его больше государственные. Он посвятил “варягам” лишь несколько абзацев, решив, что летописная фраза о расселении варягов “от земли Волошской и Агнянской до предела Симова” предполагает именно Скандинавию (которую летописец якобы распространял до “семитского Востока”). Русь же он склонен был искать на юге, ограничившись, впрочем, заключением, что она упоминается раньше, чем варяги. Рюрика он признает скандинавом, но функции его сводит к роли третейского судьи, как это будет в позднейшее время.

Большинство норманистов в XIX веке продолжали писать на немецком языке или были обрусевшими немцами. Наиболее заметным среди них был А. Куник (1814—1899), переехавший из Пруссии в Россию в 1839 году и сразу вступивший в полемику, прибегая к самым жестким и эмоциональным выражениям, вроде “сухопутные моряки”, имея в виду и своих оппонентов, и балтийских славян, которых к этому времени многие авторы отождествляли с варягами. Естественно, что при этом идеализировались викинги, а призвание Рюрика представлялось началом государства на Руси.

В ряду антинорманистов следует назвать прежде всего редко упоминаемого Ст. Руссова, выступавшего по многим вопросам ранней истории Руси в 20—30-е годы XIX века. Именно Руссов в 1824 году издал “варяжские законы” — “Правду англов и вэринов или тюрингов” (конец VIII — начало IX вв.) — документ исключительно важный и практически до сих пор неисследованный. Руссов указал на место расселения англов и их соседей вэринов — Ютландский полуостров (нынешняя Дания). Вэрины-варины на рубеже VIII и IX веков еще не были ассимилированы славянами. Именно их он и называет “варягами”. Ст. Руссов обратился также к теме “заморья”, и совершенно убедительно на фактах показал, что “за морем” в источниках воспринимаются и южный берег Балтики, и вообще всякая территория, до которой надо добираться морем. Указал он и на наличие в Западной Европе нескольких “Русий” (статья, опубликованная в 1827 г. в “Отечественных записках”, ч.30 и 31). Почувствовал он и глубинную связь Руси с Моравией, указав, что в богемских хрониках русский князь Олег упоминается в качестве моравского короля. Сюжет этот начинает осознаваться только в наше время, когда появился представительный археологический материал.

Одним из самых ярких и эмоциональных антинорманистов был в это время Ю.И. Венелин (1802—1839), карпатский русин, переехавший в Россию в 1823 году. В 1836 году вышла его статья “Скандинавомания и ее поклонники”, в которой он в форме памфлета разбивал аргументы и доводы норманистов. Статья переиздавалась уже после безвременной кончины автора в 1842 году. В 1848 году была опубликована статья Венелина “О нашествии завислянских славян на Русь до Рюриковых времен”, написанная еще в 1829 году. И лишь в 1870 году будет издана его статья о варягах, которой явно не хватало в кипевших в 40—50 годах спорах, причем издатель О. Бодянский предупредил, что окончания статьи ему найти не удалось. Ю.И. Венелина отличало тонкое понимание летописного текста, в чем он заметно превосходил не только современников, но и тех, кто писал в 50—60-е годы XIX века, включая М.П. Погодина и С.М. Соловьева.

Обширную подборку сведений о разных “Русиях” в Европе опубиковал в 1842 году Ф.Л. Морошкин. Он напомнил о важном (и доныне неосознанном) заключении Г. Розенкампфа (в 1827 г.) о том, что попытка связать финское слово “Руотси” со шведской провинцией Рослаген в применении к IX—X вв. ничего не дает, поскольку возникновение Рослагена относится только к XIII веку. Указал Морошкин и на то, что “варяги” в узком и первоначальном значении этнонима — это варины. Позднее (в 1906 году) английский ученый Томас Шор в книге “О происхождении англо-саксонского народа” на основании местных архивов и книгохранилищ будет употреблять формулу “варины или вэринги”.

Сведения о “Русиях” Ф. Морошкин брал как из ранних, так и из поздних источников. Он привел дополнительные данные о “Руссии” с центром на острове Рюген, обратил внимание на локализацию Любека в германских источниках именно в Руссии, впервые указал, что какие-то “Руссии” существовали на Одере в районе Франкфурта, в Тюрингии, а также нашел целый ряд других упоминаний Руси в источниках.

На рубеже 50—60 годов XIХ века в полемику была заброшена некая промежуточная струя: Н.И. Костомаров (1817—1885) как бы в противовес обеим концепциям, поддержал возникшую в XV веке легенду о потомке брата римского императора Августа Пруса Рюрике, княжившем в Пруссии, а затем призванном славянскими и чудскими племенами на княжение в Новгороде. Сама эта традиция опиралась на сообщения ряда более древних источников о “Руси” в устье Немана, один из рукавов которого носил название “Руса”. Легенда, видимо, явилась русской реакцией на другую легенду — о происхождении династии Гедеминовичей от Палемона, также родича Августа. Но обе легенды исходят из традиции, основывавшейся на представлении о варягах и руси, как давнем населении южного и восточного берегов Балтики.

В 1862 году с критикой норманизма выступил С. Гедеонов. Он явился как бы аккумулятором аргументов и размышлений многих антинорманистов 30—40-х годов. Ему возражали — и не слишком убедительно — А. Куник и М.П. Погодин. Ни от одного из выдвинутых положений С. Гедеонов не отказался и развернул их в большой книге, вышедшей в 1876 году. Основная идея книги: варяги — это балтийские славяне, а русь — это население Поднепровья. Упоминается у него и русь острова Рюгена, но этот аспект он не развивает.

Главным недостатком почти всех работ и норманистов, и антинорманистов XIX века было наивное представление о Несторе, как единственном летописце, написавшим в начале XII века “Повесть временных лет”, которую позднейшие летописцы аккуратно переписывали. Не обращали (и в большинстве случаев и поныне не обращают) внимания на то, что в древней летописи три разных (и разновременных) упоминания о варягах, две разные версии об этнической природе Руси, несколько версий о крещении Владимира, три версии происхождения и возраста Ярослава Мудрого. Между тем, еще в 1820 году в предисловии к изданию Софийского временника П. Строев обратил внимание на сводный характер русских летописей. В 30-е годы XIX века на это же обстоятельство обращали внимание М. Каченовский и С. Скромненко (С.М. Строев). Оба считали, что варяго-норманская проблема привнесена в летопись не ранее XIII века, а С. Скромненко подчеркивал мысль именно о сводном характере летописи.

Представления о единственном Несторе-летописце были характерны для М.П. Погодина, который защищал авторство Нестора и его последователя Сильвестра и принимал норманистскую интерпретацию летописи. Антинорманисты же, читавшие летописные тексты примерно также как и скептики, не могли мириться с тем, что скептики омолаживали летописные известия более чем на два столетия. В результате рациональное зерно в понимании летописей не было усвоено спорящими сторонами.

В 30–40-х годах XIX века спор о Несторе принял иное направление. А. Кубарев в ряде статей сопоставил летопись с Житием Бориса и Глеба, а также Житием Феодосия Печерского, достоверно принадлежавшими Нестору. В летописи эти сюжеты излагал “ученик Феодосия”, а в житиях — ученик преемника Феодосия — Стефана, лично Феодосия не знавший и писавший по воспоминаниям немногих знавших его старцев. Аргументацию А. Кубарева поддержал П.С. Казанский, полемизируя, в частности, с П. Бутковым, пытавшимся признать разнородные памятники принадлежащими одному и тому же автору — Нестору. Именно П. Бутков пытался примирить сочинения Нестора с текстами летописи, полагая, что Несторовы Жития были написаны значительно ранее составления летописи (тем же Нестором). Этот аргумент будет позднее использован А.А. Шахматовым (впоследствии он от него отказался) и живет в некоторых работах до сих пор.

В 1862 году вышла небольшая, но важная статья П.С. Билярского. Автор убедительно показал различия в языке Житий и летописи, которые никак не позволяют приписать те и другие тексты одному автору. В том же и следующем году свое мнение о летописях высказал один из крупнейших лингвистов XIX столетия И.И. Срезневский. Он не отрицал участия Нестора в летописании (хотя и не обосновал этого), но впервые поставил вопрос о летописных текстах X века и об участии многих летописцев в составлении того текста, который известен под названием “Повесть временных лет”. Появилось также несколько публикаций о сложности летописной хронологии из-за разных систем счета лет.

В 1868 году вышла основательная работа К. Бестужева-Рюмина, доказывавшего, что все русские летописи, включая “Повесть временных лет”, являются сводами, основанными на различных письменных и устных источниках. В последующей полемике, продолжающейся и до сих пор, обозначились разные взгляды на само понятие “летописный свод”, а главное на способы выявления источников и причинах тех или иных вставок или изъятий текстов из летописей. В XX веке определились два основных подхода: А.А. Шахматова (1864–1920) и Н.К. Никольского (1863–1935). Шахматов полагал, что надо сначала реконструировать текст того или иного свода, и лишь затем оценивать его содержание. В итоге, он много лет пытался восстановить редакции “Повести временных лет”, но под конец пришел к заключению, что это сделать невозможно. Неоднократно он менял взгляд и на авторство основной редакции, то приписывая ее Нестору-автору Житий, то Сильвестру. Древнейший свод, по Шахматову, был составлен в конце 30-х годов XI века в качестве своеобразной пояснительной записки в связи с учреждением в Киеве митрополии константинопольского подчинения. Многочисленные сказания, являющиеся как бы параллельными текстами к сообщениям летописей, он признавал извлечениями из летописей. Н.К. Никольский гораздо большее внимание уделял содержательной, идеологической стороне летописных текстов, усматривая и в разночтениях прежде всего ту или иную заинтересованность летописцев и стоящих за ними идейно-политических сил. Соответственно и все внелетописные повести и сказания он считал не извлечениями из летописей, а их источниками. Литература в целом в Киевское время ему представлялась более богатой, чем это принято было думать ранее, а начало летописания он готов был искать в конце X века. Эти два подхода живут и поныне в работах по истории летописания.

Практически в течение всего XIX века изучение летописания и источников летописей почти не соприкасались со спорами о варягах и русах. И это притом, что именно из летописей черпали исходный материал. Лишь в публикациях Д.И. Иловайского (1832–1920), выходивших в 70-е годы XIX века и собранных в сборнике “Разыскания о начале Руси” (1876), была установлена определенная связь между летописеведением и проблемой начала Руси. Иловайский был абсолютно прав, устанавливая, что Сказание о призвании варягов является позднейшей вставкой в Повесть временных лет. Указал он и на то, что Игорь никак не мог быть сыном Рюрика: по летописной хронологии их разделяли два поколения. Но на этом основании он сделал скоропалительное заключение, что если это вставка, то с ней, следовательно, не стоит и считаться. В итоге как бы зачеркивались не только концепция норманизма, но и основное направление антинорманизма — Венелина-Гедеонова — о южном, славянском береге Балтике, как исходной области варягов. Историю Руси Иловайский искал только на юге, причем “славянизировал” разные явно неславянские племена, в частности, роксолан, в имени которые многие видели первоначальных русов (хотя очевидно, что это русы-аланы, т.е. иранцы).

В целом в 70-е годы XIХ века перевес был явно на стороне антинорманистов. Кроме названных, в те же 70-е годы с обширным иллюстративным материалом, доказывающим балто-славянское происхождение варягов и балтийской Руси, выступил И. Забелин (книга опубликована также в 1876 году). В том же “урожайном” 1876 году вышла книга И.А. Лебедева “Последняя борьба балтийских славян против онемечения”, в которой автор убедительно опровергает запальчивый выпад А. Куника о “сухопутных моряках”. Автор на обширном материале показывает, что именно славяне были самым мореходным народом на Балтике и “только через славян получали товары в то время грубые саксы и иные племена”. Речь идет о Балто-Днепровском или Волго-Балтийском путях, опять-таки до сих пор малоисследованных. Несколько ранее (в 1867 г.) В. Юргевич оспорил норманистские объяснения имен договоров и “русские” названия порогов, предложив венгерскую интерпретацию последних. Правда, автор без обоснований фактически сближал угро-финские и иранские языки, а потому позитивная часть не выглядела убедительной. Виднейший византинист В.Г. Васильевский в ряде статей, опубликованных в 70-е годы, показал, что дружина “варангов” в Константинополе появилась раньше, нежели туда попали первые норманны, и “варанги” с “норманнами” не отождествлялись. При этом русов автор считал готами, проживавшими в Причерноморье.

Явное поражение норманизма в России привело к перенесению пропаганды его за ее пределы. Особую активность проявлял в это время датский ученый В. Томсен, опубликовавший сводку аргументов в пользу норманизма в Англии (1877), в Германии (1879), в Швеции (1882). В 1891 году книга вышла и в русском переводе. Полемику с антинорманистами Томсен подменил пренебрежительной оценкой их трудов, хотя его книжечка по объему источникового материала не могла идти ни в какое сравнение, скажем, с капитальным исследованием С. Гедеонова, да и многих других антинорманистов. К тому же автор не нашел в Швеции ни “руси” ни “варягов”. По существу единственным аргументом в пользу Швеции и Скандинавии явились параллели в скандинавском имянослове для имен договоров Руси с Греками. Но автор даже не поставил вопроса об их происхождении и значении, о том, на что указывал еще Ломоносов: надо определить язык, к которому восходят эти имена, в большинстве известные на европейском континенте, по крайней мере, с эпохи Великого переселения народов, причем в договорах они точнее передают первоначальное звучание и написание, нежели в скандинавских переделках.

С конца XIХ века интерес к теме начала Руси заметно ослабел. Общественный интерес сдвигался ближе к современности, чему способствовало обострение социальных противоречий. В самой науке историко-юридическое направление с острыми спорами вокруг проблемы государства сменяется преобладанием историко-филологической тематики. Через филологию идет теперь усиление германского влияния, поскольку именно в Германии более всего занимались индоевропейскими проблемами, причем само направление сравнительного языкознания носило название “индогерманистики”, что как бы автоматически ставило в центр исследований Германию и германцев.

За германскими и скандинавскими археологами следовала и зарождавшаяся русская археология. При этом, в отличие от середины XIХ века, отдельные публикация замыкались как бы сами в себе, не встречая ни положительного, ни отрицательного отклика даже и в научном мире. Так, прошла почти незамеченной книга Т. Шора “О происхождении англо-саксонского народа”, и она остается невостребованной до сих пор, хотя отклик и развернутый пересказ ее в России был (Сугорский П.П. “В туманах седой старины. Англо-русская связь в давние века”. СПб., 1907). Не имела продолжения и исключительно важная публикация А.Н. Веселовского “Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском” (СПб., 1906), предполагающая совершенно иную интерпретацию почти всех спорных вопросов, связанных с проблемами происхождения гуннов, русов и ряда других племен.

“Сага о Тидреке Бернском” сама по себе имеет исключительную ценность, поскольку рассказы о Великом переселении народов сохранились в песнях и пересказах в Южной Германии, где чтили Тидрека-Теодориха в качестве некого национального героя. Герой саги — остготский король Теодорих (V в.), а в основе важнейших событий саги — постоянная борьба готов и неких “русских” на территории Среднего Подунавья. При этом “русские” в саге — это народ ругов из Ругиланда, государства, созданного в V веке в Подунавье, в бывшей римской провинции Норик. Существенно и то, что знаменитый вождь гуннов Аттила в саге называется фризским конунгом, а сами гунны отождествляются с фризами, племенем, проживавшем на побережье Балтийского моря. Таким образом “Сага о Тидреке Бернском” дает непривычную для русской и европейской науки, интерпретацию происхождения гуннов — в Центральную Европу они пришли с запада, с Балтийского побережья, а вовсе не с востока, и были это именно гунны-фризы. Кстати, и в упомянутой книге Т. Шора отмечается, что Фрисландия называлась и Гуналандией, поскольку именно племя гуннов было наиболее значительным во Фрисландии.

В 20-е годы XX века проблема начала Руси была отодвинута как бы на обочину. Официальной идеологией в СССР становится “интернационализм” и идея “мировая революция”, а главным врагом был объявлен “великодержавный шовинизм”, тезис, которым прикрывалась русофобия. Сама история, как учебный предмет, была исключена из преподавания именно с целью подавления национального самосознания русского народа. Из публикаций этих лет имела значение статья В.А. Брима “Происхождение термина “Русь” (1923), в которой автор, оставаясь норманистом, напомнил о высказанной прежде А. Шлёцером идее о двух “Руссиях”: северной и южной. В 1928 году вышла небольшая книга В.А. Пархоменко ”У истоков русской государственности”, в которой автор отстаивал только южное происхождение племени “русь”. Однако норманизм, как обоснование “интернационализма” занял в 20-е годы главенствующее положение. Не случайно, в СССР в 1928 году устроили пышное чествование юбилея известного норманиста В. Томсена.

Полемика в значительной степени перемещается за рубеж в общины эмигрантов из России. В 1925 году Ф.А. Браун в Берлине выразит удовлетворение по поводу того, что “дни варягоборчества, к счастью, прошли”. Большинство эмигрантов придерживались норманистских позиций с той или иной степенью последовательности. Среди них были М. Фасмер, А.Л. Погодин, А.А. Васильев и ряд других, искавших более сложные схемы происхождения самого государства. Особое место занимал, в частности, В.А. Мошин: оставаясь в основном норманистом, он протестовал против попыток представить антинорманизм лишь проявлением чувства национальной неполноценности и патриотизма. И в эмиграции к публикациям антинорманистов относились чаще всего с пренебрежением. Так по существу прошла незамеченной работа Г. Янушевского “Откуда происходит славянское племя русь” (Вильно, 1923), в которой автор попытался осмыслить факт отождествления Хорватии с “Руссией” и объяснить происхождение распространенной в славянских хрониках легенды о братьях Чехе, Лехе и Русе. О работе С. Шелухина “Звiдкiля походить Русь” (Прага, 1929), в которой автор галльских “рутенов” принял за исток Киевской Руси, обычно упоминали не без иронии. Между тем, кельтский компонент безусловно присутствовал в разных “Русиях” и на Балтике, и в Центральной Европе. Но автор искал одну единственную Русь, а их, как показали еще авторы XIХ века, было более десятка — и на севере, и на юге, на Западе и на Востоке.

В 30-е годы на первый план вновь выходят факторы идеологические. Приход к власти нацистов во главе с Гитлером сопровождался не столько антикоммунистической риторикой, сколько антиславянской и русофобской. Норманская концепция становится основным аргументом в пользу того, что славяне и, в частности, русские, как неполноценные в расовом отношении, не в состоянии самостоятельно создать государства и управлять им. Не случайно в СССР начинается постепенный возврат к внимательному изучению отечественной истории. В 1934 году принимается решение восстановить преподавание истории в вузах и школах, а норманизм по существу стал отождествляться теперь с пропагандой нацистской идеологии.

Поначалу и норманизму, и антинорманизму пытались противопоставить “новое учение о языке” Н.Я. Марра (1864—1934). Безусловно гениальный ученый создал весьма упрощенную и потому явно неверную “стадиальную” теорию, по которой язык всех народов увязывался со стадией развития, а миграции как бы вовсе исключались. “Автохтонным” началом вплоть до 40-х годов пытались противостоять нацистским притязаниям на право “управлять” отсталыми аборигенами. В подкрепление тезиса об “автохтонности” вырвали из контекста фразу Ф. Энгельса о том, что “государства не могут быть привнесены извне” (речь в действительности шла о независимости от каких-то запредельных сил). Возникновения государств в результате завоеваний не только не исключительные, а преобладающие случаи. Между тем, и поныне многие наши норманисты закрываются именно этой фразой.

Наряду с использованием концепции Марра, обращались и к некоторым антинорманистским публикациям. Правда, сочинения их не переиздавались, но отмечались заслуги главных критиков норманизма — С. Гедеонова и Д.И. Иловайского. При этом, однако, не учитывалось, что концепции этих авторов совершенно различны и практически несовместимы. Если у Гедеонова варяги изначально — балтийские славяне, то Иловайский варяжское сказание считал позднейшей вставкой и легендой.

В целом антинорманизм 30—50 годов XX века был уязвим и в методологическом, и в источниковедческом отношении. А потому возврат норманизма в 60-е годы был неизбежен. Уже книга И.П. Шаскольского “Норманская теория в современной буржуазной науке” (М.-Л., 1965) реабилитировала норманизм как определенную теоретическую концепцию, вполне заслуживающую серьезного к ней отношения. В статье “Антинорманизм и его судьбы”, вышедшей в 1983 году, автор, по существу, переходит на позиции норманизма, оставляя лишь терявший всякий смысл тезис о том, что “государство не может быть навязано извне” (антинорманисты теперь осуждались как “белоэмигранты”). И примечательно направление спора автора с группой ленинградских археологов — Л.С. Клейном, Г.С. Лебедевым, В.А. Назаренко, доказывавших, что норманны на Верхнюю Волгу пришли значительно раньше славян и в Х веке составляли больший удельный вес, чем славяне, уступая лишь местному угро-финскому населению. Спор шел о процентах: концепцию трех авторов нельзя было перечеркнуть тезисом “не может” и приходилось отказываться от надуманной концепции происхождения государства. В свою очередь, археологи, во много раз увеличившие роль “норманнов” по Волго-Балтийскому пути, не смогли объяснить, как же все-таки из симбиоза норманнов и угро-финов родился русский язык, носивший, между прочим, и черты, сближающие его с языком именно поморских славян. В итоге ценные наблюдения трех авторов подводили к такому выводу, которые сами авторы не предусматривали, а их оппонент, очевидно, сознавал.

В настоящее время на антинорманистских позициях остаются в основном киевские историки и археологи. Обращаются же они чаще всего на восток в иранский мир. Д.Т. Березовец в статье о салтовской культуре (1970 г.), которая располагалась в VIII—IX вв. в среднем течении Дона и Северского Донца, вслед за многими историками, начиная с А. Шлёцера, отождествил ее с “русами”. Недостаток статьи заключался в том, что автор, также, как и многие его предшественники, искал однозначный ответ, пренебрегая другими “Руссиями”. М.Ю. Брайчевский в статье о Днепровских порогах по существу полностью опроверг один из важнейших аргументов норманистов: он показал, что большинство “темных” названий порогов, перевод которых искали в германских языках, на самом деле легко объясняется словами из алано-осетинского языка. Но аргументацию многих украинских ученых ослабляет приверженность автохтонизму: они считают, что русы — это единственный народ, живший в Приднепровье или Причерноморье с древнейших времен.

Среди ученых Санкт-Петербурга традиционно преобладает норманизм, хотя имеются и последовательные антинорманисты (В. Вилинбахов и некоторые другие). В среде московских исследователей долго держался некий паритет, но в последнее время — главным образом филологами — привносится норманистская интерпретация первых веков русской истории, как правило, без привлечения новых аргументов, и даже без учета главных аргументов норманистов прошлого столетия.

Главным аргументом в пользу норманского происхождения руси вновь привлекается финское “Руотси” (эстонское Роотси), причем игнорируются указания авторов прошлого века (в том числе и ряда норманистов), о неубедительности этой этимологии. Претенциозные заявления филологов о том, что вопрос этот может решаться только филологически, опирается на заключение Г.А. Хабургаева (“Этнонимия “Повести временных лет””. М., 1979) о том, что из “Руотси” может — чисто филологически — образоваться название “Русь”. Но есть еще тысячи неиспользованных источников и простой здравый смысл. От здравого смысла, в частности, шел М.В. Ломоносов, и возразить ему что-нибудь норманистам было трудно.

Современные норманисты-филологи обычно выстраивают такой ряд: “родсы” — это именование гребцов на шведском языке, шведская область “Рослаген”— провинция гребцов, финны на свой лад это произносят как “Руотси”, а эстонцы как “Роотси”, славяне же восприняли это именование в своей огласовке — “русы”. Таким образом, славяне стали называть русами (т.е. “гребцами”) всех шведов, придав этому понятию этническое значение.

Надо признать, что приводимый аргумент происхождения термина “русь” — абсолютно бессмысленный. По сути, это должно было бы обозначать ругательство: гребцов часто приковывали к уключинам, поскольку труд этот тяжелый, как, скажем, и у бурлаков, и отнюдь не благородный. Более того, еще Г. Розенкампф в 20-е годы XIX века показал — сама социальная категория “родсов-гребцов” упоминается впервые лишь в XIII веке. Еще позднее упоминается провинция Рослаген (по С. Гедеонову лишь в XVII веке). Кроме того, Гедеонов вполне логично заключал, что обозначение рода занятий не может быть в принципе этнонимом, тем более самоназванием, которое, по летописи, произносили с гордостью. Да и называли финны “Русь” разными вариантами с корнем “вене” (венеды). И вполне логично он своим оппонентам А. Кунику и М. Погодину напомнил критику в адрес Шлёцера финских филологов: “При разборе предположений Шлёцера о происхождении финского Ruotsi, эстского Roots, Rootslane (шведы), от названия Рослагена, Паррот замечает: “Если бы в лексиконе Гунеля, из которого Шлёцер приводит переводное имя шведов, он отыскал настоящее значение слова Roots, он конечно бы не вздумал опираться на его созвучие. Оно означает вообще хребет..., ребро..., а в особенности ствол на листе. (Примерно то же значение слова “Роотс” и в современном эстонском языке — А.К.). Перенесение этого понятия на береговые утесы или скалы, коими преимущественно изобилует Швеция, делает понятным, почему финны называют Швецию Ruotsimaa, а эсты Rootsima, страною скал”.

В XIX веке оппоненты-норманисты Гедеонова вынуждены были если и не согласиться вполне, то все-таки искать иные аргументы, поскольку это тот случай, когда “факты — упрямая вещь”. Ведь в самих Швеции и Норвегии о таком этносе — “родсы” (шведы-гребцы) — никогда не слышали, а “Русью” называли именно Русь.

К сожалению, современные норманисты не утруждают себя чтением работ даже своих предшественников середины — конца XIX века. Более того, аргументы норманизма они воспроизводят вообще без учета предшествующей историографии. Следовательно, современные доказательства в пользу норманизма находятся на уровне XVIII — начала XIX вв., и ничего нового норманисты конца XX века в науку не привнесли.

В целом, можно сделать главные выводы из анализа норманской концепции и критики ее антинорманизмом: 1. Норманистам так и не удалось найти убедительных доказательств в пользу того, что варяги и русы были германцами; 2. Антинорманисты разработали основательную систему доказательств негерманского происхождения варягов и руси. Таким образом, следует признать, что германцы-скандинавы не принимали никакого участия в образовании Древнерусского государства.

§2. Варяги в источниках Руси, Востока и Запада

В почти трехвековом споре о начале Руси основой всегда являлись русские летописи. А спор начали еще летописцы Х—XI веков, и отражалось в нем традиционное соперничество Киева и Новгорода. Напомним, что древнейшая русская летопись “Повесть временных лет” — это уже свод разнообразных материалов, предшествующих летописных традиций, принадлежащих разным авторам. Поэтому в “Повести временных лет” приводится три разных (и разновременных) упоминания о варягах и две разные версии происхождения Руси.

Сказание о призвании варягов, вошедшее в новгородские летописи, а затем также в одну из относительно поздних редакций “Повести временных лет”, имеет явно северное происхождение, связанное с этническими передвижениями по Волго-Балтийскому пути. Первым датированным событием здесь является изгнание “варягов” “за море” в 859 году. На чем основана эта дата — остается неясным.

Примечательно, что, в соответствии с летописью, “варяги” контролировали обширные пространства вдоль Волго-Балтийского пути, создав здесь своеобразное государственное образование. Помимо славянских племен словен и кривичей, в это раннее образование входили угро-финские племена меря, весь и чудь (эстонцы). Затем, варягов изгнали, но недавние союзники перессорились между собой и вроде бы добровольно решили вновь пригласить варягов. На сей раз в 862 году появляется Рюрик с братьями Синеусом и Трувором. Сначала Рюрик приходит в Ладогу (что вполне логично), а затем строит Новгород. Новгородский летописец при этом поясняет, что “суть людие новгородстии от рода варяжска”. Это указание важно не столько для обозначения времени заложения Новгорода (у археологов есть сомнения на этот счет), сколько для уяснения вопроса об этнической природе варягов.

Очень важно помнить, что в “Повести временных лет” под этнонимом “варяги” упоминаются три разных этноса. Самое раннее — глухое упоминание о варягах, живущих от земли англов (южная Ютландия) до “предела Симова”, под которым подразумевается Волжская Болгария (с Х века, волжские болгары и население нижнего Поволжья считались потомками библейского Сима). Иными словами, здесь “варяги” обозначают все население, разбросанное по Волго-Балтийскому пути.

Другое упоминание, явно позднее внесенное в летописный текст, называет варягов наряду с племенами русь, англы, готы, свеи, урмане (норвежцы).

Еще одна явно позднейшая вставка в летопись, уточнявшая этнический состав побережий Балтики, могла появиться уже во время интенсивных сношений Приднепровья с Балтикой (конец IX—X века). В этой вставке перечисляются народы, живущие у “Варяжского” моря: варяги, свевы (шведы), норманны (норвежцы), готы, русь, англы, галичане, волохи, римляне, немцы, корлязи, венцианци, генуезцы и прочие.

В высшей степени удивительно, что большинство спорящих — норманистов и антинорманистов — прошли мимо очевидного указания: “варяги” русской летописи (в узком смысле) — это известные еще римским авторам “варины”, те самые “варины или вэринги”, которые еще в IV веке в числе других племен участвовали во вторжении в Британию. Они входили в группу “ингевонов”, племен, которые, как это давно показал германский филолог С. Файст, германцами не были. У “ингевонов”, как и у фризов, был заметен до сих пор в должной мере не осознанный уральский компонент. Он проявляется во многих именах. Но само этническое название “варяги” совершенно ясное, индоевропейское: “поморяне”, “люди, живущие у моря” (от индоевропейского “вар” — вода, море). На это значение неоднократно указывали немецкие филологи, объясняя этноним “варины”, но они почему-то забывали об этом, объясняя этноним “варяги”.

О том, что этнонимы или имена “Варин” или “Варанг”, довольно широко были распространены с VIII века на северо-западе Франции писали и французские филологи, не сомневаясь, что корень здесь тот же индоевропейский — “вода”. А тождество “варягов” и “варинов” лежит на поверхности. “Вилла варангов” в Бургундии на реке Роне — память об участии родственных племен “ингевонов” (бургундов и варинов) в Великом переселении народов (большинство варинов вернулось позднее назад к Балтийскому морю). Саксонская “Северная марка” в конце Х — начале XI века называлась также “Маркой Вэрингов”.

“Правда англов и вэринов”, относящаяся к концу VIII или началу IX века, предполагает, что вэрины-варины — это еще неассимилированное славянами племя, язык которого (как и у фризов) сохранял индоевропейские и уральские черты, а активность на море в основном предполагала Северное море (в 915 году в Британии был построен город Верингвик, во Франции еще раньше существовал Варангевилл). Варины, как соседнее с собственно франкскими владениями племя, и дали название морю, которое еще и в ХVI веке, как отметил С. Герберштейн, дважды побывавший в России в начале столетия, “Варяжским” называлось только в России и у балтийских славян. Но с середины IX века вэрины-варины постепенно ассимилируются пришедшими сюда славянами, и во второй половине IX века здесь возобладает славянская речь и славянский язык. Объединение варинов и славян произошло, очевидно, в рамках общего противостояния славян и других племен южного берега Балтики наступлению франков и саксов.

А у первого русского летописца, обозначавшего “варяжским” весь Волго-Балтийский водный путь, предполагалось не этническое, а именно территориальное определение. Видимо, также это воспринималось и в Византии, где “варяжская” дружина появляется раньше, чем там появляются норманны.

Третий смысл этнической природы варягов, зафиксированный летописью, предполагает включение в число “варяжских” (то есть поморских) народов также и скандинавов. Но летописец при этом старается подчеркнуть, что имеется в виду именно “Русь”, а не другие народы, отчетливо противопоставляя “русь” — свеям, готам, урманам (норманнам-норвежцам), и англам (собственно датчанам).

Из сказанного следует, что за обозначением “варяги” могут скрываться разноэтничные племена. Скандинавы появились на Руси, видимо, только в XI веке, со времен Ярослава Мудрого, женившегося на дочери шведского конунга (и внучке славянского ободритского князя). Именно во времена Ярослава около 1030 года, как убедительно показал В.Г. Васильевский, первый норманн появился в дружине “варангов” в Византии. Кстати, само название “варанг” предполагает балто-славянскую, а не германскую форму. А “Бухта варангов” (“Варангофьорд”) на севере Скандинавского полуострова соседила с “Мурманским” (то есть норманским) берегом. Море будет называться “Варяжским” на Руси и в России вплоть до XVIII века, а “варяги” уже с XII столетия приобретут значение “неправославных”, “католиков”. Но и в летописных записях XIII—ХVII веков “Варяжским поморьем” будет называться южный берег Балтики. В XVI веке в письме Ивану Грозному шведский конунг Юхан III именно с Ярославом Мудрым связывал появление первых шведов-“варягов” на Руси. В ответе русский царь настаивал на том, что варяги — это “немцы”, имея в виду южный берег Балтики, покоренный к этому времени “немцами”-германцами.

Сказание о призвании варягов имеет явно северное, новгородское происхождение и в киевскую летопись оно было занесено довольно поздно. И в этой связи существенно, что Новгородская Первая летопись самих новгородцев производит “от рода варяжска”. Многочисленные археологические материалы (в частности, ранняя новгородская керамика, исследованная в ряде публикаций Г.П. Смирновой), указывают на две большие волны переселений по Волго-Балтийскому пути с Запада на Восток: в конце VIII и в середине IX века. Д.К. Зеленин, И.И. Ляпушкин и многие другие археологи и лингвисты указывали на явные языковые и этнографические параллели Северной Руси и Балтийского Поморья.

***

Подведем итоги — кто же такие варяги? Прежде всего, русские летописи под именем “варяги” в разное время подразумевают разные этнические группы. Тем не менее, на основе привлечения других источников можно определить этническую природу “варягов”, пришедших к восточным славянам в IX веке.

“Повесть временных лет” дается прямое указание на то, где жили варяги — по южному берегу Балтийского моря, которое в летописи называется Варяжским морем. Четко обозначены западные пределы расселения варягов: “до земли Агнянской и Волошской”. Англами в то время называли датчан, а волохами западные славяне именовали итальянцев. Следовательно, земли варягов на западе граничили с Данией. На востоке границы расселения варягов указаны более расплывчато — “до предела Симова”. Ученые установили, в данном случае имеется в виду Волжская Булгария — варяги контролировали северо-западную часть Волго-Балтийского пути вплоть до Волжской Булгарии.

Изучение других письменных источников показало, что на южном берегу рядом с датчанами Балтики жили “варины” (“вэрины”, “вагры”, “вары”) — племя принадлежавшее к вандальской группе с уральскими элементами. К середине IX века варины уже ославянились — они говорили на славянском языке.

Германские средневековые авторы называли варинов “вэрингами” и считали их одним из славянских племен. Франкские авторы — “вэринами”, балтийские славяне — “варангами”, “ваграми”. В восточнославянской огласовке “вагров” стали называть “варягами”. Тождество варягов и вагров-варинов с языковой точки зрения очевидно. Оба именования имеют один “вар” — вода, и различные суффиксы. Варяги, следовательно, — это люди, живущие у воды, поморяне.

В конце VIII — начале IX вв. на земли варинов начинают наступать франки. Это побудило их искать новые места поселений. В VIII в. во Франции появляется “Варангевилл” (Варяжский город), в 915 г. возник город Вэрингвик (Варяжская бухта) в Англии, до сих пор сохранилось название Варангерфьорд (Бухта варангов, Варяжский залив) на севере Скандинавии. С VIII — IX вв. имена Варин и Вэрин широко распространяются по всей Европе, свидетельствуя также о рассеивании отдельных групп варинов в иноязычной среде.

Основным направлением переселений варинов-варягов стало восточное побережье Балтики. На восток они переселялись вместе с отдельными группами русов, живших по берегам Балтийского моря (на о. Рюген, в Прибалтике и др.). Отсюда в “Повести временных лет” и возникло двойное именование переселенцев — варяги-русь: “И пошли за море к варягам, к руси, ибо так звались те варяги — русь”. При этом, “Повесть временных лет” специально оговаривает, что русь — это не шведы, не норвежцы и не датчане. Следовательно, в середине IX века славяне именем “варяги” называли племена уже разного этнического происхождения.

В Восточной Европе варяги появляются в середине IX в. Варяги-русь приходят сначала в северо-западные земли к ильменским словенам, а затем спускаются к Среднему Поднепровью. По сведениям разных источников и по мнению некоторых ученых во главе варягов-руси, пришедших к ильменским словенам с берегов южной Балтики, стоял князь Рюрик. Скорее всего, легендарный Рюрик был выходцем из одного из варяжских (вэринских) племен. В некоторых средневековых генеалогиях Рюрика и его братьев (Сивара и Триара — на западноевропейский манер) считают сыновьями князя славянского племени ободритов Годлава, убитого в 808 году датчанами. В свою очередь генеалогию ободритов средневековые авторы привязывали к венедо-герульской, отражавшей процесс ассимиляции венедов и герулов славянами (смешанные славянские и неславянские имена княжеских родов). В начале XVIII века эта версия активно обсуждалась в Германии, и разногласия касались лишь определения: был ли Рюрик славянином, или германцем? Норманисты переделывали имя на скандинавский манер (HrorekR). Но в русской летописи оно звучит так, как звучало в кельтской Галлии. Имя Рюрик, по всей вероятности, восходит к названию одного из племен кельтов — “руриков”, “рауриков”, а племенное название, видимо, связано с рекой Рур. Племя это ушло от вторгнувшихся в Галлию войск Юлия Цезаря, и уйти оно могло только на восток. В позднейшее время выходцы с берегов реки Рур тоже получали имена (или прозвища) “Рурик”. Предания о Рюрике и его братьях на южном берегу Балтики сохранялись очень долго — их записывали еще во второй половине XIХ века.

Названия основанных Рюриком в IX в. городов (Ладога, Белое озеро, Новгород) говорят о том, что варяги-русь в это время говорили на славянском языке. Интересно, что главным богом у варягов-руси был Перун. В договоре Руси с Греками 911 г., который заключил Олег Вещий говорится: “А Олега с мужами его заставляли присягать по закону русскому: клялись оружием своим и Перуном, их богом”.

По сведениям “Повести временных лет” варяги играли значительную роль в северо-западных славянских землях в конце IX—X вв. В летописи утверждается, что новгородцы происходили “от рода варяжска”. Киевские князья постоянно прибегают к помощи наемных варяжских дружин в борьбе за власть.

При Ярославе Мудром в XI веке в варяжских дружинах впервые появляются шведы. Этому способствовало то, что Ярослав был женат на шведской принцессе Ингигерд. Поэтому в начале XI в. на Руси варягами начинают называть и выходцев из Скандинавии. Но интересно, что в Новгороде шведов варягами не называли вплоть до XIII в.

После смерти Ярослава русские князья перестали набирать наемные дружины из варягов. Само имя варягов переосмысливается и постепенно распространяется в общем на выходцев с католического Запада.

§3. Проблема происхождения Руси в отечественных, западноевропейских и восточных источниках

Проблема этнического происхождения “руси” намного сложнее, нежели “варяжская”. Дело в том, что этноним “русь” встречается в самых разных областях Европы, более того, под этим этнонимом в древнейших источниках подразумеваются разные народы. Главная ошибка и норманистов и антинорманистов — стремление свидетельства о разных “Руссиях” свести к одной “Руси”. Например, указание восточных авторов на “три вида руси” (Арсания, Славия и Куяба) нужно воспринимать как упоминание трех разных народов, объединенных одним именем. Поэтому представление о “трех видах руси”, как о “трех центрах” или самое большее о “трех племенах” — несостоятельно по сути. Слабость антинорманизма заключалась именно в том, что “русь” рассматривалась как изначально славянское племя, независимо от того, искали ли его на Балтике, или на юге у “Русского” (Чермного-Черного) моря или у речки “Рось”.

Таким образом, “русь” — это славянизированные, но изначально неславянские племена, причем разного происхождения.

Как уже отмечалось, в “Повести временных лет” представлены две версии происхождения Руси. Киевский летописец, писавший, по всей вероятности, в конце Х века, считал, что “русь” — это поляне. Поляне вышли, как и все славяне из Норика — римской провинции, территориально совпадавшей с областью Ругиланда — одной из Руссий, известной с V века и упоминаемой еще и в XII веке, и которая ко времени обращения к этой теме летописца была славяноязычна (“а русский и словенский язык — одно есть” — уверяет летописец). Современные археологические исследования показали, что с Дуная на Средний Днепр было две заметных волны переселений: в VI столетии (культура пальчатых фибул), и в середине Х-го, когда по Дунайско-Днепровскому пути уходили на восток, отступая от вторгнувшихся на Средний Дунай венгров. Вполне вероятно, что обе переселенческих волны предполагали этнически родственные племена (память о такого рода переселениях обычно хранилась веками). Но летописец, видимо, имел в виду именно переселение середины Х века, о котором ему могли рассказать и живые свидетели.

Летописец противопоставляет “разумных” полян-русь древлянам, соперничество с которыми приходилось на середину Х столетия. И описание обычаев, действительно, свидетельствуют о расхождениях их у полян и других славянских племен. Во всяком случае, о том, что поляне не были изначально славянами, свидетельствует много фактов. Например, свадебный обряд — у славян было многоженство, причем женихи крали невест, хотя чаще всего это происходило по предварительному сговору. У полян-руси за невест платили выкуп, а многоженство запрещалось. Разными были и похоронные обряды. Так, для всех славян характерно трупосожжение с последующим захоронением останков. Например, в “Повести временных лет” сообщается, что у восточно-славянских племен радимичей, северян, кривичей и вятичей обряд трупосожжения сохранялся очень долгое время (у вятичей — до XI—XII вв.). Вообще же сожжение умерших было прекращено только с окончательным установлением христианства. А у полян-руси существовал обряд трупоположения. Разными были и формы организации племен — у полян-руси была кровнородственная община и большая семья, у древлян и других славянских племен — территориальная община и малая семья.

Характерно, что обычаи полян-руси в изложении летописца находят аналогии именно на Среднем и Верхнем Дунае, в варварских “правдах” раннего средневековья. На территорию Подунавья указывает и отмечавшийся всегда необычный обряд погребения (трупоположения), появившийся в земле полян в середине Х века, и находящий полную аналогию в христианских погребениях Великой Моравии. Усвоив славянскую речь, руги-русы долго еще сохраняли свои формы организации (большая семья и кровнородственная община). И недаром в литературе давно идет спор, какая община и семья была у славян накануне образования Древнерусского государства. А однозначного решения этого вопроса попросту не было.

Летописец ставил вопрос “откуду пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуду Русская земля стала есть” (то есть с какого времени можно говорить о ней как о государственном образовании). Династию он вел от Кия, не уточняя времени, когда жил родоначальник киевских князей. Он спорит с теми, кто не признавал княжеского достоинства Кия, и спор мог быть заострен против пришедших с севера Олега и Игоря. Имени же Рюрика в Киеве в середине X века, похоже, еще не знали.

Судя по сочинениям русских авторов XI века митрополита Илариона и Иакова-мниха, в Киеве о Рюрике еще ничего не знали и в третьей четверти XI века: родоначальником киевской княжеской династии признавался Игорь “Старый”. Не упоминает Рюрика и “Слово о полку Игореве” (конец XII века), в котором родоначальником признается Троян. Само имя “Рюрик” появится в княжеском именослове в Новгороде лишь во второй половине XI века (внук новгородского князя Владимира Ярославича — Рюрик Ростиславич).

Упоминание в летописи Норика, как прародины славян, необходимо ведет к Ругиланду и народу ругов. Сами руги известны с I века нашей эры (о них пишет римский историк Тацит), как население юго-западного побережья Балтийского моря и острова Рюген. Позднее, в VII—IX вв. оставшиеся на Балтийском побережье руги были славянизированы и известны в западноевропейских источниках, как “раны”, “рены”, “рутены”. Возможно, их называли также и “русами” и вместе с варягами они в IX веке участвовали в переселении к ильменским славянам.

С начала IV века н.э. руги упоминаются на Среднем Дунае, как племя, пришедшее сюда с южного берега Балтики. В позднейших источниках “русские” упоминаются уже с IV века. Византийский писатель XIV Никифор Григора говорит о “русском князе”, занимавшем придворную должность при императоре Константине (т.е. до 337 г.). Российская Степенная книга (ХVI век) сообщает о “брани с русскими вои” императора Феодосия (до 395 го.). Здесь же сказано о нападении русов на “Селунский град”. Сведения эти, по всей вероятности, заимствованы из житий (Ивана Пустынника Египтянина и Дмитрия Солунского), и они могут быть вполне достоверными. Только имеются в виду не восточноевропейские русы, а именно подунайские руги.

В V веке подунайские руги создали государство Ругиланд в римской провинции Норик. Римская провинция Норик примыкала с севера к Иллирии (“Илюрик” русской летописи), и в основном совпадала с позднейшим Ругиландом, который во многих источниках IX—XII веков называется “Русью”, “Рутенией”, “Русской маркой” и т.п. Руги, переселившиеся в Среднее Подунавье, принимали здесь активное участие в событиях IV—VI веков на Среднем Дунае, соперничая, в частности, с готами. Как и большинство других “варварских” племен, они приняли христианство в виде арианства.

Подведем некоторые итоги. Древнейший киевский летописец знал только Приднепровскую Русь, которую выводил с Дуная. Но внесенное позднее в летопись Сказание о призвании варягов называет еще одну Русь — Балтийскую. Балтийская Русь появляется на страницах “Повести временных лет” в качестве одного из варяжских племен. Впрочем, летописец оговаривает, что русь — это отдельное племя. Пояснение это сделано, очевидно, уже после того, как название “варяги” стало распространяться на все прибалтийские народы, и надо было подчеркнуть, что русь — это особое племя, отличавшееся от скандинавов.

Изучение сведений о Балтийской Руси показывает, что на побережье Балтийского моря в VIII—IX вв. существовало несколько “Руссий”, причем, скорее всего, разного этнического происхождения. Например, рутены, вполне возможно, этнически восходили к кельтам. В сер. IX в. рутены, которые к тому времени были уже славянизированы и иногда назывались “русью”, включились в общий переселенческий поток с западных на восточные берега Балтийского моря и вместе с варинами-варягами пришли к ильменским словенам и кривичам.

Но восточные авторы, которые также знали Русь Приднепровскую и Русь Балтийскую, называют еще одну — “третью Русь”. Как показали исследования, Русь Балтийская и “третья Русь” тесно связаны между собой. И эта проблема на сегодня — одна из важнейших в теме происхождения Руси и образовании Древнерусского государства.

Упомянутая ранее легенда XV века о происхождении Рюрика с территории Неманской Руси имела целью дезавуировать другую легенду: о происхождении литовского (или литовско-русского) князя Гедимина от племянника Августа Палемона. В действительности же реальных “Рюриковичей” среди русских князей не было, а Игорь, по всей вероятности, не был сыном Рюрика, более того, он вообще происходил из иной Руси. В папских документах XII—XIII веков (в частности, в булле Климента III 1188—1191 гг. бременскому архиепископу) “Руссией” называлась и Ливония. У Саксона Грамматика — это территория балтийского побережья Эстонии, провинции Роталия и Вик. Само имя “Игорь” (в византийских и западных источниках “Ингер”) явно связано с территориями “Ингрии” (“Ижора” русских летописей) и “Ингарии” (область соседняя с Роталией). Исходный корень здесь уральский (“инг” — муж, человек). Отразился он и в этнониме “ингевоны”, и во многих кельтских именах. Но именно на Эстонию в данном случае выводят чудские имена послов, упомянутые в договорах Руси с Греками, причем послов самого княжеского семейства.

“Русь” у восточного берега Балтики упоминается у Адама Бременского (XI век), а в пояснениях-добавлениях комментатора имеется неожиданное уточнение, что это “Руссия-тюрк”. У популярного в Европе еврейского автора Иосиппона, жившего в Х веке в Италии, так назывались аланы (иранцы), отождествляемые в большинстве восточных источников именно с русами. Очевидно, это и есть “третий вид” Руси — аланская Русь. Но целый ряд авторов, считавших русов изначально ираноязычным народом, помещали алан в областях Подонья (салтовская культура). Постоянные же упоминания в западных источниках (в частности, у “Географа Равенского”, автора IX века) роксолан и алан на восточном побережье Балтики представлялись домыслами. Между тем, значительный иранский компонент в именах послов и купцов из договора Игоря с Греками 941 г. указывает на сохранение в Прибалтике и ираноязычного этноса. Само имя “Олег” явно восходит к тюркскому “Улуг” — имени и титулу, со значением “великий”. Имя это в форме “Халег” с тем же значением известно и у ираноязычных племен.

Естественен вопрос: как и когда попали на Балтику аланы (или ранее роксоланы)? И в этой связи пересекаются два сюжета, казалось бы, далекие друг от друга: вопрос об этнической природе самих норманнов и история расселения алан в первые века нашей эры по Европе, в частности, как раз по северо-западной Европе, где и до сих пор остаются их следы и в могильниках, и в именах (английское “Ален” и кельтское “Алдан” — означают просто принадлежность к племени алан).

В свое время С. Гедеонов, оценивая один из аргументов норманистов — сообщение Лиудпранда, — заметил что понятие “северные люди” (“нордманны”), как об этом говорит и сам Лиудпранд, именно территориальное, а не этническое. Во франкских хрониках с конца VIII века самые северные славянские племена обозначаются как “нордлюди”. Для Северной Италии, где жил Лиудпранд, “норманнами” были уже жители Задунавья, а для Южной Италии — и Северная Италия.

Ни норманисты, ни антинорманисты не придали особого значения тому факту, что в генеалогиях норманнов нет ничего германского (в отличие от континентальных германцев). По одной из легенд (записанной в “Малой Эдде” и пересказанной в предыдущей главе), норманны пришли “из Азии”, из-под Трои, точнее из Фракии в эпоху Троянской войны. Сорок поколений, представленных в этой версии — это примерно XII веков, и Скандинавии потомки троянских предков должны были достигнуть около начала нашей эры. Кстати, именно в этой генеалогии все сорок имен предков норманнов — не германские.

Две другие версии, рассмотренные выше, сходны и относятся к более раннему времени, нежели “Младшая Эдда”, именно к XII столетию. Анналист Саксон указывает даже точную дату прихода норманнов с Дона в северные пределы Франции — 166 год н.э. Другой вариант этого же предания — объяснение захвата норманном Роллоном в начале Х века Нормандии: узурпатор оправдывал свои действия тем, что во II веке сюда с Дона пришел его предок тоже Роллон.

В шведской литературе придают большое значение упоминаемой в сагах “Великой Свитьод”, что воспринимается как “Великая Швеция” и служит аргументом в пользу того, что шведы господствовали на Руси. Но “Свитьод” — это, как было сказано, легендарный в сагах Асгард, страна “асов”. А “асы” — одно из названий алан, употребляемое и русскими летописцами (в форме “ясы”), и это опять-таки область Северского Донца и Дона, где еще и в XII веке упоминается “Руссия-тюрк”.

Выше отмечено, что путь, которым шел легендарный Один вместе с асами, хорошо зафиксирован нумизматическими данными: с Дона на Среднюю Оку (именно на Средней Оке фиксируется большинство кладов восточных монет) и далее (обычно по Клязьме) на Верхнюю Волгу. Иначе говоря, Один со своим сопровождением шел именно Волго-Балтийским путем, останавливаясь в разных районах Балтийского побережья и на островах, пока не пришел в область Центральной Швеции — именно Свитьод. И надо иметь в виду, что свеев-шведов в те легендарно далекие времена здесь еще не было.

Согласно преданиям, Один — и бог, и родоначальник династии, связанной все с теми же “асами”, обоготворяемой элиты формирующегося государства (оно в Швеции сложится значительно позднее, чем на Руси). Согласно преданию, Один после смерти (боги шведов смертны) собрал всех погибших в войнах и увел назад на Дон в “Асгард”. Интересно и важно, что предания об Одине были и в “Руссии-тюрк” на восточном берегу Балтики, на что обратил внимание Саксон Грамматик, противопоставляя, однако, русов и шведов.

Следовательно, легендарные сведения, подтвержденные нумизматическими данными, представляют нам казалось бы парадоксальную картину: изначально норманны (северные люди) этнически были связаны с аланами-иранцами, и германского этнического элемента у этих норманнов не прослеживается.

В свете указанных фактов могут быть рассмотрены и два принципиально значимых источника: известие о “Росском каганате” под 839-м и “Норманском каганате” под 871-м годами. В первом сообщении, записанном франкскими “Бертинскими анналами”, говорится о послах народа “рос”, прибывших в Константинополь откуда-то с севера и возвращавшихся на родину через Германию, поскольку пути к ней были перерезаны дикими варварскими народами. Правитель этой страны носил титул “кагана”, приравнивавшегося на Востоке к византийскому титулу “императора”. Но германский король заподозрил, что это свеоны, прибывшие в качестве шпионов-лазутчиков.

Сообщение явно не объяснялось традиционными норманистскими и антинорманистскими интерпретациями. В Скандинавии не было племен, которые бы знали вообще титул “кагана”, а под “свеонами” и те, и другие понимали шведов. Только норманисты при этом и народ “рос” отождествляли со шведами, а антинорманисты, как бы уступая, соглашались, что южный народ представляли шведские послы. Между тем, у римского историка Тацита (I в н.э.) свевы и свеоны упоминаются как разные племена, а в IX веке франкские летописцы “свеонами” называли неопределенное население Балтийского побережья и островов, поскольку выхода к этому морю франки-германцы не имели, да и не участвовали в то время шведы в разбойных нападениях викингов.

Скорее всего, сообщение о “Росском каганате” ведет не в Скандинавию, а к берегам Дона. Росский каганат, государство, созданное в конце VIII — начале IX в. русами-аланами — это, очевидно, давно известная археологам салтовская культура на Дону и Северском Донце. Сам титул “кагана” предполагает с одной стороны соседство тюркского народа, а с другой — независимость “каганата” от любого другого государственного образования. Иными словами, Росский каганат — это не часть Хазарии, как и до сих пор считают многие хазароведы, а ее соперник в Причерноморских степях. И культура района Северского Донца и Подонья в это время заметно выше, нежели в собственно кочевой Хазарии. Об этом свидетельствует и уровень ремесла (в частности, уровень строительной техники), и наличие собственной чеканки монет (восточного же образца).

Нумизматика свидетельствует о тесных связях Подонья с Прибалтикой. Петергофский клад арабских монет начала IX века содержит и монеты, отмеченные “русскими письменами”, являющимися по своему происхождению именно аланскими, т.е. иранскими. Когда начались эти связи остается неясным. Тем более что этим вопросом просто никогда не занимались, если не считать указания на то, что прибалтийский янтарь появляется в салтовской культуре с конца VIII века. Но отлив части алан по Волго-Балтийскому пути явно не был первоначальным. С другой стороны, в Поднепровье в это время вообще еще не было кладов восточных монет и, очевидно, путь “Из Варяг в Греки” еще не действовал.

В 30-е годы IX века Росский каганат подвергся разорению со стороны хазар и венгров, и обитатели каганата куда-то ушли — куда? Может быть, в Прибалтику?

В Германии Прибалтику представляли смутно. Об этом можно судить по тому, что даже один из самых осведомленных авторов XII века Гельмольд считал, что Балтийское море называется так от латинского balteus — “пояс”, потому что длинным поясом проходит “через земли скифов” “до самой Греции”. На самом деле корень “балт” происходит от балтского “белый”. Но том, что Балтийское море (“Варяжское”, “море русов и славян”) каким-то образом соединяется с Черным и “Меотским” (Азовским) морями знали и на Западе, и на Востоке. И в этой связи представляет значительный интерес комплекс сведений восточных авторов об “Острове русов”, правитель которого носил тоже титул “кагана”. Остров этот искали в разных местах, но и указание на “Норманский каганат” под 871 годом (византийский император, перечисляя разные титулы, приравнивал его к королевскому), и размеры острова — “три дня пути” — ведут именно в Прибалтику.

“Три дня пути” — это около ста километров. Такой остров на Балтике есть: это нынешний “Сааремаа”, что означает (в эстонском языке) просто “островная земля”. То же это значит и в исландских сагах — “Ейсюсле” (позднее на германской почве превратившееся в “Эзель”), то же это означает в германизированном названии “Хольмгард”, совершенно неправомерно относимое к Новгороду. Компонент “гард”, видимо, относится к глубокой индоевропейской древности. Он известен разным языкам, означая не всегда одно и то же. У всех кельтских народов, как и у исландцев, это — “сад”, “огороженное место”, чем-то обозначенная территория вроде славянского “мир”, “волость” или исландского “сюсла”, как определенная управленческая единица. По сообщениям Адама Бременского (около 1075 года) и Гельмольда, даны вместо “Хольмгард” употребляли “Острогард”, в чем слышится и славянское “островная земля”, тем более, что балтийские славяне шли на восток по Волго-Балтийскому пути много раньше данов, по крайней мере, с конца VIII века.

Упоминаемый часто в скандинавских сагах “Хольмгард” не всегда означает одно и то же. Это и неудивительно: саги записывались в XII—XIII веках, а “Остров русов” с каганами во главе мог существовать какое-то время лишь в IX веке. Но и в позднейших сагах сохраняется представление именно об острове. В “Саге о фарерцах” рассказывается о походе викингов сначала на Швецию, а затем “на восток в Хольмгард”, где викинги “грабили на островах и мысах”. В ряде случаев рядом с Хольмгардом упоминается Вик — область, лежащая напротив Сааремаа.

Норманнский каганат 871 года и “Остров русов”, упомянутый восточными авторами, — это одно и то же государственное образование, созданное русами-аланами на острове Сааремаа в Балтийском море в IX веке, после их переселения с Дона из пределов разгромленного хазарами и венграми Росского каганата.

Русы с этого острова будут упоминаться в источниках вплоть до середины ХIV века, когда они — как неоднократно ранее — возглавят последнюю вооруженную борьбу против Ливонского ордена (“Островская земля” упоминается в Новгородской Первой летописи под 1344 годом в связи с восстанием против Ливонского ордена). Адам Бременский указывает, что на территории Роталии жили именно аланы (или албаны — часто встречающееся в источниках обозначение тех же алан). Комментатор, пояснявший текст Адама Бременского, отметил, что это “Руссия-тюрк”, то есть аланская Русь (так, как сказано выше, аланы называются в сочинении жившего в Италии в Х веке Иосиппона).

В Хронике начала XIII века Саксона Грамматика приводится обширный материал о борьбе данов с рутенами из области Роталии-Вик. Автор указывает, в частности, и на разные языки, и на разные обычаи данов и рутенов, равно как шведов и рутенов. В плане размежевания шведов и рутенов ценно указание автора XVII века Иоганна Мессениуса напомнившего в “Хронике линчепингских епископов” (одна из первых шведских епархий), что во время шведского похода в 1220 году в Вик, “в Руссию”, “рутены” убили епископа.

А Одина в этой Руссии знали. По сообщению Саксона Грамматика, легендарный герой рутенов Бой был рожден от дочери рутенского князя Ринды и Одина. И это еще одно доказательство наличия в самой Швеции аланской (т.е. иранской) общины.

Примечателен и еще один факт: русы с острова Сааремаа поддерживают постоянные контакты с Псковом, а не Новгородом или Полоцком. И, очевидно, не случайно, что супруга Игоря Ольга происходила (согласно ее Житию) именно из-под Пскова. Само славянизированное произношение имени Ингера как “Игорь” созвучно славянскому обозначении “Ингрии” как “Ижоры”. А еще в ХVI столетии А. Курбский отметит наличие в Эстонии особого ”иговского” языка.

Летописные сведения о конце IX и первой половины Х века крайне противоречивы и тенденциозны. Достаточно сказать, что о кончине князя Олега в летописях сохранились три разные версии: могила на Щековицах в Киеве, могила в Ладоге и смерть от укуса змеи “за морем”. Новгородские летописи дают еще версию — о воеводе Олеге при князе Игоре. Однако о том, что Олег был именно князем, свидетельствует договор его с Греками. Но явно, что после смерти Олега (а может быть, и раньше) в Киеве разразилась смута. Суть ее передана в богемских хрониках: племянник Олега Вещего Игорь изгнал своего двоюродного брата Олега (сына Олега Вещего), тот бежал в Моравию и вернулся в Киев только после смерти Игоря. В Киеве позднее будут показывать две “Олеговы могилы”: на Щековицах и у Западных ворот. Речь идет явно о разных Олегах: отце и сыне.

Можно отметить и то, что Олег с Игорем сразу и легко утверждаются на Черном море, причем именно на территориях, где упоминается Тмутараканская, Причерноморская Русь: это восточный берег Крыма и Таманский полуостров. При этом тмутараканские русы переходят на славянскую речь даже без участия собственно славянского населения. Не исключено, что здесь смешивались несколько видов русов: оставшиеся еще от эпохи черняховской культуры роги-росомоны, возвращавшиеся сюда в конце V века из Подунавья гуны и руги, и пришедшие сюда некоторое время спустя русы-аланы. Топонимика же указывает и на проживавшее некогда индоарийское население.

Язык договоров Руси с Греками (X век) свидетельствует о славяноязычии дружин Олега и Игоря, хотя имена — кроме собственно княжеских — неславянские. Но дело в том, что, как и у ряда других народов, славянская территориальная община не знала личных имен, а упомянутые в договоре Игоря имена княжеской семьи (Святослав, Володислав, Предслава) не имена, а титулы, которые рядовым дружинникам долгое время будут недоступны.

Договоры дают большой материал и для понимания специфики обычаев “рода русского”, о чем речь будет в следующей главе. Пока отметим, что обычаев смертной казни и членовредительства, столь распространенных в Византии и Западной Европе наказаний, русы Олега и Игоря не знали.

В спорах норманистов и антинорманистов постоянно обращали внимание и на особенности “русского” язычества: последовательное отвержение всего норманно-скандинавского как в пантеоне божеств, так и в специфике верований. Правда, не всегда обращалось внимание на различие верований собственно славян и разных ветвей русов. Вместе с тем, параллели для многих божеств обнаруживались в круге иранских или индоарийских верований (Сварог, Хорс, Стрибог).

Надо, однако, иметь в виду, что разноязыковые “Руссии” были по всему южному и восточному побережью Балтики. Тому же Адаму Бременскому известны и другие “Руссии” — ”Черная” (в верховьях Немана) и “Белая” (по Западной Двине). Видимо, последнюю упоминает и римский папа Климент III в связи с учреждением епархии в “Икскуле (в 30 км от будущей Риги). Даже само название столицы Роталии — Ротала имеет аналогию в землях Ругиланда на Дунае. Что это были за “Руссии” — нам пока еще неизвестно.

Интересно и то, что Саксон Грамматик называет в Роталии также родственных рутенам гуннов и гелеспонтцев. Гунами в данном случае, видимо, названы фризы (так, как отметил Т. Шор, называлось главное племя фризов). Гелеспонт же — это название Мраморного моря, и название держалось, видимо, по традиции с тех далеких времен, когда к побережью Балтики, действительно, пришли венеты — союзники побежденных троянцев. Какая-то их часть еще сохраняла свое имя в XIII веке, когда началась экспансия крестоносцев.

***

Подведем итог — кто же такие “русы”? “Русы” — это славянизированные, но изначально неславянские племена, причем разного происхождения. При этом разные в этническом отношении “русы” участвовали в образовании Древнерусского государства в качестве господствующего слоя.

Известно, что в древних источниках само название народа с именем “русь” было различно — руги, роги, рутены, руйи, руяны, раны, рены, русь, русы, росы, росомоны, роксоланы. Оказалось, что и значение слова “русь” неоднозначно. В одном случае это слово переводят как “красный”, “рыжий” (из кельтских языков). В другом случае — как “светлый” (из иранских языков).

В то же время, слово “рус” очень древнее и существовало у разных индоевропейских народов, обозначая, как правило, господствующее племя или род. В раннем средневековье сохранилось три несвязанных между собой народа, носившие имя “рус”. Средневековые арабские авторы знают их как “три вида русов”. Первые — это руги, происходившие от северных иллирийцев. Вторые — это рутены, возможно, кельтское племя. Третьи — это “русы-тюрки”, сармато-аланы Росского каганата в степях Подонья.

Руги-русы, жившие в Европе в I—V вв., по своему этническому происхождению были близки с кельтами или северными иллирийцами. В I в. н.э. руги жили по южному побережью Балтийского моря на территории нынешней Северной Германии и на острове Рюген. В начале III в. н.э. вторжение готов разметало ругов по всей Европе. Некоторая часть из них осталась на острове Рюген и на ближайшем к острову побережье Балтийского моря. Другая часть двинулась на восток, в Прибалтику. А еще одна большая группа ругов ушла на юг, к Римской империи. Там они получили разрешение поселиться возле границ государства римлян — по реке Дунаю, в римской провинции Норик (на территории нынешней Австрии). В V в. нашей эры эти руги основали здесь свое государство — Ругиланд. Кстати, Ругиланд в письменных источниках называется “Руссией”, “Рутенией. “Ройс” и “Ройсланд” в качестве особых графств существовали долго в Тюрингии. “Рутенией” называли и о. Рюген.

Ругиланд, как самостоятельное государство, существовал несколько десятков лет. Но во второй половине VI в. он подвергся нападению завоевателей. Некоторые руги, покинули Ругиланд и пошли на Восток. Возле реки Дунай они встретились со славянами, постепенно ославянились и стали зваться “русами”. Затем, вместе со славянами, русы переселились к берегам Днепра. Археологические раскопки подтверждают две волны такого переселения: в конце VI — начале VII вв. и во второй четверти X в. — приднепровское племя “поляне-русь”. Эти русы и стали основой Приднепровской Руси. Именно с полянами-русью связано предание о русском князе Кие, его братьях Щеке, Хориве и сестре Лыбеди.

Руги, оставшиеся жить на южных берегах Балтийского моря и на острове Рюген, в VII — VIII вв. смешались со славянами и варинами-варягами. В скором времени балтийских ругов стали называть русами, ранами, руянами. А остров Рюген начал зваться Руйеном, Руденом или Руссией. В начале IX в. славяноязычные русы, вытесняемые из своих родных земель франками, начали переселяться вместе с варинами-варягами на восток по побережью Балтийского моря. В процесс переселения на восток включилось и кельтское племя рутенов, проживавшее в Прибалтике. Во второй половине IX в. переселенцы достигли земель ильменьских словен, которые называли новых соседей варяги-русь. Эти русы составили одну из разновидностей Балтийской Руси.

Третьи русы — это иранский сармато-аланский народ, потомки роксолан. Слово “рус” (“рухс”) в иранских языках обозначает “светлый”, “белый”, “царственный”. На территории Среднего Поднепровья и Подонья в VIII — начале IX вв. существовало сильное государство русов-алан — Росский каганат. В него входили и славянские племена Поднепровья и Подонья — поляне, северяне, радимичи. Росский каганат известен и западным, и восточным письменным источникам IX в. Много следов аланской культуры сохранилось и в Киевской Руси. В начале IX веке, русы-аланы были вытеснены из Подонья венграми, которые разгромили Росский каганат. Часть русов-аланов переселилась в Восточную Прибалтику, а точнее на остров Сааремаа (“Остров русов”, “Норманнский каганат”), и стали известны древним источникам как “Руссия-тюрк”. Русы-аланы в этот период составили еще одну разновидность Балтийской Руси. Видимо, уже в IX веке русы-аланы были славянизированы. Именно из этой Руси вышли Олег Вещий и Игорь “Старый”, а княжеская династия из этих русов-аланов утвердилась у славянских племен уже после смерти Рюрика и его братьев.

В конце IX века на территории Древней Руси из представителей разных русов сформировался так называемый “род русский”, который, видимо, соединил в себе выходцев из Подонья, Приднепровья, Придунавья и Прибалтики.

§4. Специфика древнерусского государства

Древняя Русь изначально была многоэтничным государством. На территории будущего Древнерусского государства славяне ассимилировали многие другие народы — балтские, финно-угорские, иранские и др. племена. Таким образом, сформировалась древнерусская народность. Каждое племя, каждый народ, который вошел в состав Древнерусского государства привнес особенности собственной организации общества. При этом на территории Древней Руси встретились и начали взаимодействовать народы, у которых были разные формы организации общины: у славян — территориальная община, у русов разного этнического происхождения — кровнородственная община.

Разные типы общин определяют и разные пути образования государств. При кровнородственной общине расслоение происходит и внутри родов, и между ними (“римский вариант” политогенеза). У народов с кровнородственной общиной государство возникало как результат установления господства одного рода (или племени) над другими. На землях территориальной общины государство возникает иным путем.

Славяне — это народ, издревле занимавшийся земледелием. Видимо, поэтому у славян довольно рано возникла территориальная (соседская) община, вытеснившая кровнородственную общину. В территориальной славянской общине не было культа рода и племени, в ее состав легко принимались чужеземцы. Управление в территориальной общине связано с хозяйственными задачами, значительным было влияние выборных должностных лиц. Хозяйственные потребности сельской общины ограничиваются пределами волости. На более обширных территориях в сфере общих интересов — лишь поклонение общим богам, “игрища между селами” с целью заключения браков, отношения с иными племенами. Таким образом, у славян, в зависимости от действительных потребностей, и строилась снизу вверх иерархия государственного управления. Византийский историк VI в. Прокопий из Кесарии отмечал, что племена славян “не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве (демократии), и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается общим делом”. А это значит, что управление у славян было связано с хозяйственными задачами, поэтому старейшин выбирали всем миром на народном собрании — вече. Кстати, способность славян быстро ассимилировать другие народы объясняется также наличием у них соседской (территориальной) общины. Византиец Маврикий Стратег (VI в.) отмечал, что у славян не было рабства, а пленникам предлагалось либо выкупиться за незначительную сумму, либо остаться в общине на правах равного.

Используя данные раскопок, можно довольно точно описать образ жизни древних славян. Они были оседлым народом и занимались пашенным земледелием — археологи находят плуги, сошники, рала, плужные ножи и др. орудия. Именно славяне привнесли искусство пашенного земледелия в Восточную Европу. У славян было натуральное хозяйство, каждая община должна была обеспечивать себя всем необходимым: посудой, орудиями труда и оружием. Ремесленные изделия изготавливались для внутренних нужд общины, а не на продажу. Поэтому у славян не было гончарного круга до X в., а отличительным признаком славянской культуры была грубая лепная керамика. Поселения славян располагались на невысоких берегах рек, были невелики по площади и состояли из 15—20 малых полуземлянок, в каждой из которых жила малая семья (муж, жена, дети). Характерным признаком славянского жилища была каменная печь, которая располагалась в углу полуземлянки. У многих славян была распространена полигамия (многоженство): славянский мужчина имел двух-трех жен. Своих умерших славяне-язычники сжигали. У всех славянских племен высшие боги были связаны с землей (“Мать-сыра земля”). Славянские верования были связаны с земледельческими культами, культом плодородия (Велес, Дажьбог, Сварог, Мокошь). Отличительной чертой славянского язычества было отсутствие человеческих жертвоприношений.

Славяне были умелыми, изобретательными и хитрыми воинами. Наличие территориальной общины предполагало, что в случае опасности каждый общинник берет в руки оружие. Византийская организованная армия всегда терпела поражение от славян, не располагающих какой-либо четкой военной структурой, а ведущих своеобразную партизанскую войну.

Строго говоря, уже зарубинецкая культура, существовавшая в последние века до нашей эры и в начале новой, была по многим показателям выше многих ранних государств. Достаточно указать на протянувшиеся на сотни километров земляные валы (“Змиевы валы”), практически ограничившие культуру от набегов со стороны степи и избавившие от необходимости укреплять каждое поселение. Ранним государством было полиэтническое объединение черняховская культура (II—IV вв.), а славянские племена VI века имели достаточно эластичную, выстраивавшуюся снизу вверх систему организации и управления.

С VII в. на территориях, занятых славянами, возникают первые славянские государства. В 681 г. — Первое Болгарское царство, образовавшееся после прихода в славянское Подунавье кочевников-болгар, которые быстро смешались со славянами. В VIII — IX вв. образуется Великоморавское государство, появились первые сербские княжества и Хорватское государство.

В VI — нач. VII вв. территорию нынешнего своего проживания заселили восточнославянские племена — от Карпатских гор на западе до Днепра и Дона на востоке и до озера Ильмень на севере. Племенные союзы восточных славян — северяне, древляне, кривичи, вятичи, радимичи, поляне, дреговичи, полочане и др. — также фактически являлись государствами. К IX в. восточнославянские племенные союзы, земли, княжения занимали огромные территории, превышавшие площадь многих государств Западной Европы. В сущности, это были государства афинского типа. Во всех них существовала уже обособившаяся от остального общества, но не оторвавшаяся от него окончательно княжеская власть. Славянские города служили административными центрами племен и местом укрытия окрестного сельского населения от внешней опасности. В IX — первой половине X вв. известно несколько таких городов: Киев — у полян-руси, Новгород — у ильменских словен, Смоленск — у кривичей, Искоростень — у древлян. Жители городов делились на десятки, сотни и тысячи. Вершиной такой городской и племенной администрации был тысяцкий, избираемый на вече. Существовали и советы старейшин племен — “старцы градские”, руководившие народным собранием (вечем). Таким образом, у славян складывалась земская власть, то, что потом в отечественной историографии получит образное именование “Земля”. Нужно признать, что земская власть была исторически возникшей и наиболее экономически целесообразной формой организации для славян. Следовательно, правы те ученые, кто считает, что государственность на Руси сложилась ранее вокняжения каких-либо династий. Главными политическими центрами в славянских землях в этот период являлись Новгород и Киев.

Но экономически целесообразная и естественная государственная земская власть не могла простираться на обширные территории, не могла решить проблему объединения необозримых пространств восточнославянских земель. Соединить земли восточнославянских племенных союзов могла только внешняя сила, внешняя власть. Таким племенем-объединителем в IX—X вв. оказались “русы” или, как их называют некоторые древние источники “род русский”, который, видимо, соединил в себе выходцев из Подонья, Приднепровья, Придунавья и Прибалтики. Пришедшая к славянам внешняя власть, конечно, использовала противоречия между отдельными землями-княжениями и не забывала напоминать о своих заслугах в поддержании “порядка”, организации обороны и походов на внешнего врага. Эту внешнюю власть позднее в отечественной историографии обозначали образным термином “Власть”.

В IX—X веках Киевская Русь представляла собой объединение различных княжеств, общим главой которых был киевский князь, выходец из “рода русского”. Позднее киевский князь получил титул “великого князя”, т.е. главного среди других князей. Каждое княжество объединяло территории (или земли) нескольких славянских племен, во главе таких княжеств стояли свои, местные князья. Например, свои князья были у древлян, кривичей, радимичей и др. А вятичи вообще долгое время не входили в состав Киевской Руси, оставаясь независимыми.

Киевский князь, помимо того, что он был главой всей Киевской Руси, владел своим княжеством, собственно тем, где главенствовал “род русский”. В то время главными городами киевского княжества была территория племени полян-руси с городами Киев, Чернигов и Переяславль. В подчинении киевского князя находились собственные бояре — высшая знать, и воинская дружина.

Киевский князь не был единоличным правителем всего государства. Для решения важных вопросов собирался совет всех князей, а также совет “старцев градских”, т.е. наиболее уважаемых людей из каждого города. Кроме того, в каждом славянском городе действовало вече — общий совет горожан, мнение которого нередко было сильнее воли князя. Недаром жители многих древнерусских городов в X—XII веках нередко сами решали, какого князя пригласить к себе на княжение.

Между киевским князем и местными князьями заключался своеобразный договор (по-древнерусски — “ряд”). Условия ряда включали, во-первых, право киевского князя собирать дань в землях союзных князей (“полюдье”). Обычно на полюдье киевский князь со своей дружиной выезжал осенью и всю зиму проводил за сбором дани. Во-вторых, киевский князь был обязан обеспечивать защиту подвластных ему земель. И, в-третьих, местные князья должны были поставлять воинские ополчение в том случае, если киевский князь возглавлял общий воинский поход в чужие края.

Взаимоотношения Земли и Власти в этот период были довольно сложными, а межплеменные конфликты в IX — X вв. — частыми. Земля чаще всего откупалась от Власти данью, а совместные выступления и тех и других вызывались необходимостью противостоять внешним врагам. В этом и заключается в целом положительный результат образования относительно единого государства. Но и княжеская власть была весьма ограничена “родом русским” и дружиной, и сам этот “род” имел неодинаковое влияние в землях различных племенных союзов восточных славян. Первые реальные попытки упорядочить отношения городского и племенного самоуправления с княжескими слугами даже в пределах самого Киева были предприняты лишь в конце X века при Владимире Святославиче.

Список литературы

Авдусин Д.А. Об изучении археологических источников по варяжскому вопросу. // Советское славяноведение. Т. 20, 1975.

Алексеев В.П. Происхождение народов Восточной Европы. М., 1969.

Алексеева Т.И. Славяне и германцы в свете антропологических данных. // Вопросы истории, 1974, №3.

Арциховский А.В. Археологические данные по варяжскому вопросу. // Культура Древней Руси. М., 1966.

Бартольд В.В. Арабские известия о русах // Сочинения. Т. II. Ч.1, М., 1963.

Белецкий С.В. Культурная стратиграфия Пскова (археологические данные к проблеме происхождения города). // КСИА. Вып.160. М., 1980.

Беневоленская Ю.Д., Давыдова Г.М. Русское население Псковского обозерья. // Полевые исследования Института этнографии. 1977. М., 1979.

Березовець Д.Т. Про iмя носiiв салтiвськоi культури // Археологiя. Т. XXIV. Киiв, 1970.

Брайчевский М.Ю. “Русские” названия порогов у Константина Багрянородного. // Земли Южной Руси в IX — ХIV вв. Киев, 1985.

Васильевский В.Г. Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков. // Труды. Т. I. СПб, 1908.

Венелин Ю. Скандиновомания и ее поклонники. М., 1842.

Венелин Ю. Известия о варягах арабских писателей и злоупотребление в истолковании оных. // ЧОИДР. Кн.4. М., 1870

Веселовский А.Н. Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском. // ИОРЯС. Т. XI. Кн.3. СПб., 1906.

Вилинбахов В.Б. Современная историография о проблеме “Балтийские славяне и Русь”. // Советское славяноведение, 1980, №1.

Витов М.В., Марк К.Ю., Чебоксаров Н.Н. Этническая антропология Восточной Прибалтики. М., 1959.

Гаркави А.Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. СПб., 1870.

Гедеонов С.А. Варяги и Русь. Ч. 1 — 2. СПб., 1876.

Горюнова В.М. О западных связях “Городка” на Ловати. // Проблемы археологии и этнографии. Вып.1. Л., 1977.

Грушевский М.С. Киевская Русь. Т.1. СПб., 1911.

Гуревич Ф.Д. Скандинавская колония на территории древних пруссов. // Советское славяноведение. Т. 23, 1978.

Денисова Р.Я. Антропология древних балтов. Рига, 1975.

Дорн Б.А. Каспий. О походах древних русских в Табаристан. СПб., 1875.

Дробинский А.И. Русь и Восточная Европа во французском средневековом эпосе. // Исторические записки”. Т. 26. М., 1948.

Дубов И.В. Северо-Восточная Русь в эпоху раннего средневековья. Л., 1982.

Завитневич В. Происхождение и первоначальное значение имени “Русь”. // Труды Киевской Духовной академии. 1892, №11.

Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Т.II. М., 1967.

Зеленин Д.К. О происхождении северновеликоруссов Великого Новгорода. // Доклады и сообщения института языкознания АН СССР. М., 1954.

Иловайский Д.И. Разыскания о начале Руси. М., 1982.

Калинина Т.М. Ал-Масуди о расселении русов. // Восточная Европа в древности и средневековье. М., 1978.

Каргер М.К. Древний Киев. Т.1. М.; Л., 1958.

Клейн Л.С., Лебедев Г.С., Назаренко В.А. Норманские древности Киевской Руси на современном этапе археологического изучения. // Исторические связи Скандинавии и России IX — ХХ вв. Л., 1970.

Ковалевский С.Д. Образование классового общества и государства в Швеции. М., 1977.

Костомаров Н.И. Начало Руси. // Современник. Т. 70. №1. СПб., 1860.

Кочкуркина С.И. Юго-восточное Приладожье в Х — XIII вв. Л., 1973.

Кузьмин А.Г. “Варяги” и “Русь” на Балтийском море. // Вопросы истории, 1970, №1.

Кузьмин А.Г. Об этнической природе варягов. // Вопросы истории, 1974, №11.

Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977.

Кузьмин А.Г. Заметки историка об одной лингвистической монографии. // Вопросы языкознания, 1980, №4.

Славяне и Русь. Проблемы и идеи. / Сост. Кузьмин А.Г. М., 1998 и 1999 (второе и третье издания).

Куник А., Розен В. Известия Ал-Бекри и других авторов о руси и славянах. Ч.1. СПб., 1878.

Куник А. Известия Ал-Бекри и других авторов о руси и славянах. Ч.2. СПб., 1903.

Лебедев Г.С., Розов А.А. Городец под Лугой. // Вопросы истории, 1975, №2.

Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе. Л., 1985.

Ловмяньский Г. Руссы и руги. // Вопросы истории, 1971, №9.

Ловмяньский Г. Русь и норманны. М., 1985.

Ляпушкин И.И. Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства. // МИА, № 152, Л., 1968.

Мавродин В.В. Происхождение русского народа. Л., 1978.

Матузова В.И. Английские средневековые источники IX — XIII вв. М., 1979.

Мельникова В.А. Скандинавские рунические надписи. М., 1977.

Морошкин Ф.Л. Историко-критические исследования о руссах и славянах. СПб., 1842.

Мошин В.А. Варяго-русский вопрос. // Slavia. Vol. Х. Рraha, 1931.

Назаренко А.В. Русь и Германия в IX — Х вв. // Древнейшие государства Восточной Европы. М., 1994.

Никольский Н.К. Повесть временных лет как источник для начального периода русской письменности и культуры. Л., 1930.

Новосельцев А.П. Восточные источники о восточных славянах и руси VI — Х вв. // Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965.

Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990.

Откуда есть пошла Русская земля. Кн. 1 — 2 М., 1986 (Серии “История России в романах, повестях и документах”).

Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968.

Пархоменко В.А. У истоков русской государственности. Л., 1924.

Рыбаков Б.А. Поляне и северяне. // Советская этнография. Сб. VI — VII. М.; Л., 1947.

Рыбаков Б.А. Древности Чернигова. // МИА, №11, М., 1949.

Рыбаков Б.А. Древние русы. // Советская археология, Т. ХVII. М., 1953.

Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М., 1981.

Рыбаков Б.А. Язычество древней Руси. М., 1987.

Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия в IX — ХIV вв. М., 1978.

Сахаров А.Н. Дипломатия Древней Руси: IX — первая половина Х в. М., 1980.

Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. М., 1970.

Смирнова Г.П. Лепная керамика древнего Новгорода. // КСИА. Вып 146. М., 1976.

Смирнова Г.П. К вопросу о датировке древнейшего слоя Неревского раскопа Новгорода. // Древняя Русь и славяне. М., 1978.

Сугорский И.И. В туманах седой старины. Англо-русская связь в давние века. СПб., 1907.

Талис Д.Л. Росы в Крыму. // Советская археология, 1974, №3.

Тихомиров М.Н. Происхождение названий “Русь” и “Русская земля”. // Советская этнография. Сб. VI — VII. М.; Л., 1947.

Тихомиров М.Н. Древняя Русь. М., 1975.

Толочко. Древний Киев. Киев.,1983.

Толстов С.П. Из предистории Руси. // Советская этнография. Сб. VI — VII. М.; Л., 1947.

Томсен В. Начало Русского государства. М., 1891.

Третьяков П.Н. У истоков древнерусской народности. Л., 1970.

Трубачев О.Н. К истокам Руси. М., 1993.

Херрман И. Полабские и ильменские славяне в раннесредневековой балтийской торговле. // Древняя Русь и славяне. М., 1978.

Шаскольский И.П. Норманская теория в современной буржуазной наук. М.; Л., 1965.

Шаскольский И.П. Антинорманизм и его судьбы. // Генезис и развитие феодализма в России. Л., 1983.

Шахматов А.А. К вопросу о древнейших славяно-кельтских отношениях. Казань, 1912.

Шахматов А.А. Древнейшие судьбы русского племени. Пг., 1919.

Шушарин В.П. Современная буржуазная историография Древней Руси. М., 1964.

Янушевский Г. Откуда происходит славянское племя русь. Вильно, 1923.

Ярославское Поволжье Х — ХI вв. М., 1963.