Захарченко М.В.
Россия живет в двух мирах - она знает это, она помнит и хранит два счета времени - свой для каждого мира. Время цивилизации и преобразований - и время предания и традиции. Время традиции отстает, движется неспешно, позволяя времени преобразований бежать впереди, торопиться, встречать свои праздники всегда первым - разгульно и шумно. В упоении праздничного веселья цивилизация вовсе не замечает тихо сосредоточенный, внимающий себе мир традиции. Когда же, насытив ожидания праздного наслажденья и растратив избыток сил и жизненных ресурсов, посмурневший и разочарованный в праздничных обольщеньях мир цивилизации входит в однообразную свою рутину, - величественно- торжественно, и так же тихо встречает праздник своего обновления мир традиции. Жизнь, проявленная в двух мирах - каким должен быть взгляд, сумеющий охватить оба?
Мир традиции "торопится медленно" - но именно в нем уже совершились эпохальные сдвиги, от понимания и признания которых миру цивилизации уклоняться неразумно. По одному счету времени мы едва миновали рубеж тысячелетий, по другому, принятому в Древней Руси, он преоделен еще в 1992 году. Теперь мир цивилизации форсирует новые глобальные трансформации и хочет не знать о своих пределах, втайне замирая от знаков и пророчеств "конца света"; мир же традиции живет "после конца света" в своем спокойном знании о том, что "сроков не знает никто" и в своей заповеданной преданием вере: "держи светильник горящим и возделывай пажить твою – и да не оскудеет в мiре любовь".
Мир цивилизации все еще грезит о национальной идее, расположенной в координатах от мысли об "эпохе Водолея, где планом великой космической эволюции России назначено играть ключевую роль", до мысли о воссоздании великой военной империи. Под знаком какой именно идеологии, могущей быть прорисованной в этих координатах, придет мир российской цивилизации к концу света в одной, отдельно взятой стране - важно не это. Важно другое: каким именно образом реальная, жизнеспособная и жизнеутверждающая народная правда сможет ограничить разрушительный потенциал цивилизационных идей в душе народа и как она сумеет явить миру явь традиции - явь, в которой сегодня державное самосознание народов России медленно и старательно собирается, сбывается, произрастает.
Эта правда – не тайна для тех, кому внятен язык предания. Но пришло время собирать камни и на ниве теоретического мышления, на поприще академической науки, облекая правду народного слова в строгие понятия, приводя их в системную связь.
Однако сформулировать идею – дело непростое. Идея энтелехийна. Она требует ясно осознаваемых начал и отчетливой рефлексии. В философском ключе идея – это логическая форма, в которой возможно помыслить вещи очень конкретные и "вездеприсутствующие". Но мыслить от начал теоретическая мысль не приспособлена. Она приспособлена мыслить от принципов, которые базируются на простых абстрактных различениях.
Мы хотим последовать древнему правилу философии, которое сформулировал еще Аристотель, указав на необходимую последовательность предельного вопрошания мысли о бытии: следует сначала спрашивать о том, что есть, - и это вопрос о существовании, а вслед за этим о том, что есть то, что есть - и это вопрос о сущности. И только убедившись, что нам удалось ответить на оба вопроса, и, главное, совместить в одном сознании оба ответа, мы можем начать работу собственно по оформлению идеи: мы потому сможем быть уверены в успехе своего философского дела, что увидели: действительность закончила свой процесс, сущность и существование достигли той степени зрелости, в которой они оказываются взаимно доступны в пределах сознания. Следует подчеркнуть - говоря об идее, мы говорим именно об оформлении, а не о формировании, поскольку идея - это оформленный онтологический процесс, форма же принадлежит бытию имманентно и не может быть привнесена в его сущность никакими рефлексивными подвигами. Формируемое рефлексивно бытие может быть, но оно никогда не есть то, что оно есть. Это несовпадение на уровне непроявленной и неоформленной идеи ощущается как идеологическая ложь. Если истину определять так, как ее определяет формальная логика, как совпадение вещи и представления о ней, то в пределах концепции о "формировании идеологии" истин будет неизбежно много, и ни одна не лучше другой. Однако "тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман", - и при допущении рассудком множества формальных истин сердечное знание отстаивает единство правды, то есть такой идеи, которая совмещает в себе правду-истину и правду-справедливость, достоверность реальности и достоверность своего действия в ней. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь: рефлексия продуктивна только там, где она фиксирует несовпадение сущности и существования; "ум не пророк, а угадчик" - наблюдая общий ход вещей он умозаключает и делает выводы.
Итак, только имея смелость увидеть и оформить словом различие сущности и существования, мы получаем власть и силу действительно быть - и быть тем, что исходно постулируется как по естеству существующее, на деле же представляет собой деяние духа и практического разума: быть субъектом культуры, субъектом истории, иметь долю в творении, не обманываясь и не соблазняясь насчет той меры, какой эта доля отпущена нам. Идеология - слово об идее - ложна не всегда. Пребывая в надлежащих ей границах, она выполняет свою важную, но ограниченную функцию в общественном управлении. Слово - из бытия, идея - из мысли; игнорируя это различие, идеология становится подлинно горгоной сознания: от одного ее взгляда сознание каменеет и утрачивает присущую ему активность и жизнь.
В рамках вышесказанного задача сформулировать национальную идеологию образования – это задача оформления в слове и понятии действительно происходящего процесса рефлексивного различения сущности и существования реальных процессов образования в современной России. Позволю себе проговорить некоторые вещи, относящиеся к обозначенному выше процессу различения.
Итак, что есть? Не поспешая определять "сущность России", но торопясь медленно, осознаем, что есть та реальность, которую продолжает не учитывать монопольный собственник на деятельность по формированию идеологии - интеллигенция, все еще зачарованная взглядом горгоны и ее шепотом : "Интеллигенция - совесть и самосознание народа". Эта реальность в первом приближении может быть названа "народная философия". Что выражает это название? Прежде всего то родовое качество философии, которое Аристотель и Платон определяют как качество "незаинтересованного знания, бескорыстного знания". Поэтому "философия". Почему "народная"? В данном случае речь идет не о том, что существует некая "немая всеобщность рода", сверхличные узы, не осознаваемые и нерефлексируемые никем в отдельности, но дающие всем вместе возможность мыслить и сознавать в одних и тех же стереотипах - назовем ли мы это "коллективное бессознательное" или "национальный менталитет". Нет, речь идет о другом: о том, что люди, все вместе составляющие ту общность, которую теперь называют "народы России", имеют общую историческую судьбу, ясный и трезвый ум, открытое сердце и достаточно долгую историческую память; и то и другое позволяет наблюдать за ходом событий в рамках достаточно большого исторического промежутка времени, сопоставлять и соотносить процессы, длящиеся не одно и не два поколения, а тысячелетия и больше: позволяет думать каждому в отдельности, сопоставлять всем вместе - в любых местах, ситуациях, формах и оценивать на основе критериев незаинтересованного знания: отличать существующее от несуществующего и называть существующее - существующим, а несуществующее – несуществующим, называть словом точным и острым -да будет благословенна традиция народного слова, богатая формами и обильная мыслью!
Если эту реальность принять во внимание - то проблема формулирования идеи приобретает новое измерение - проблемы достаточности понятийных форм мышления, имеющихся налицо. Эти формы оказываются недостаточными для того, чтобы такую реальность принять во внимание. Классическая философия, завершившая свою активную фазу в первой трети прошлого века, остановилась на следующих категориях: субстанция-субъект-самосознание, родовая сущность человека, деятельность-рефлексия. После феерии и взрыва немецкой классической философии река классической философской традиции влилась в море научной, художественной и общественной мысли, ушла, погрузилась с видимой поверхности во внутренние пространства духа, испарилась, вознеслась в заоблачные высоты жизни души. Мы явственно ощущаем и почти отчетливо осознаем отсутствие категориального ряда, который позволил бы адекватно оформить реальность соотношения Я - МЫ - ТЫ в мире вещном и мире духовном. Я не нашла ничего лучшего, нежели ряд личных местоимений, для выражения этого содержания, поскольку местоимение явно свидетельствует о том, что оно - вместо имени - значит, имя есть, и есть его явный и скрытый смысл, есть его тайна и его обнаружение. Категории "индивидуализм-коллективизм" и производные от них, в которых это отношение было заключено, как в концентрационном лагере, на протяжении всего ХХ века - явно тесны для него, не выражают, а урезают и ограничивают это действительное и действенное содержание. В этом суждении нет никакого открытия и никакой новизны, кроме новизны акцента. Движение к этому категориальному ряду - и в этом категориальном ряду - в значительной мере определяло разворачивание проблематики как русской философии, так и русской педагогической мысли. Категории "общности", "соборности", "стяженности", "со-бытийности", "сообщества", "сотрудничества" постепенно проясняли целый ряд смыслов, первоначально скрытых в традиционной для религиозной философии идее "оправдания добра".
Специфичность европейской философии, ее видовой признак - это философия понятия. Это философия мысли. Слово здесь должно стать прозрачным для мысли, раствориться в ней: своего рода брак слова и идеи. Смысл - то, что с-мыслью. Народная философия, как мы можем начать себе уяснять - философия слова. Мысль есть то внутреннее сочленение и ритм, которые позволяет слову быть связующей и обособляющей нас силой: "нас с тобой любовь разъединила, чтобы я от Ты отлично было, Ты меня любовью отличил, чтобы я с Тобою вечно был". Смысл - это с-мы-слово. Философия слова и философия мысли равно обладают одним и тем же родовым качеством философии - быть незаинтересованным знанием.
Однако философия и образование связаны на генетическом уровне культуры - это выяснили давно и наверное навсегда. Философия - ядро просвещения: это идея соответствующей эпохи европейской философии (ХУIII век). Немецкая классическая философия по сути своей разработала само понятие образования и на ее основе сформировалось то мощное общественно-педагогическое движение, которое надолго и прочно определило многие основные черты европейской педагогики и школы - вплоть до сегодняшнего дня. Многие, но не все. Наша отечественная школа, по крайней мере, имеет еще и иное измерение. Именно понятие народной философии позволяет связать воедино неизменные черты нашего отечественного педагогического "менталитета", а точнее онтологии, задаваемой традицией.
Наши зарисовки недостаточны, но необходимы для того, чтобы положить основание суждению о существовании нашей народной педагогической культуры. Утвердив, что она есть, мы далее ставим вопрос: как же мы будем осознавать во взаимном признании: что есть то, что есть, то есть осознавать онтологию исторической преемственности в образовании. На поприще и ниве (употребляя здесь оба образа - и образ войны, и образ мирного труда) отечественной педагогики и психологии подходы к проблеме налицо. Но для ее удовлетворительного решения необходимо от начала и до конца провести линию сопряжения народной философии и народной педагогической культуры - философии и культуры слова - с философией образования, которая порождена философией и культурой мысли.
Эта работа только начата была в отечественной философской лаборатории где-то с конца ХУIII века и не прекращалась никогда, продолжается и поныне, в пределах Отечества и в русском рассеянии за рубежом. Ошибкой было бы ограничивать себя пределами того сложного и разнородного явления, которое объединено - за неимением лучшего - термином "русская религиозная философия", и пафос которого – идея синтеза богословского и философского знания. Синтез этот очень по-разному понят и представлен внутри нее. В комплексе "русской религиозной философии" могут быть выделены по меньшей мере три по-разному заряженные течения. Эсхатологическая идея Н. Бердяева о полном и окончательном уяснении совершенной истины, частично явленной в богословском церковном знании через новое откровение Святого Духа вне Церкви, в свободном культурном творчестве, совсем не совпадает с пафосом "оправдания добра" В.Соловьева, утверждавшего веру отцов средствами современной европейской философии и стремившегося преодолеть предание Православной Церкви в экуменическом синтезе экклесий разделенного мира. И тот, и другой подход отличаются от сдержанного суждения С. Франка о том, что его понимание синтеза - только лишь восстановление классической формы философии, которая одновременно всегда была и независимой и религиозной, и именно в этой своей классической форме и нужной всем мыслящим людям, и плодотворной. И все три весьма далеки от того ряда реальности, который задается в понятии народная философия. Из представителей религиозной философии приближаются к анализу этого явления – А. Лосев, В. Розанов, П. Флоренский, И. Ильин, но едва ли достаточны сегодня для нас предложенные ими формы сопряжения культуры мысли и культуры слова. Их следует пополнить, как минимум, богословским синтезом Г.Флоровского, возвращающего нас к традиционному пониманию историчности истины: истина исторична не потому, что все истины относительны, но потому, что абсолютная истина воплотилась в истории.
Самостоятельное значение имеет также православная педагогика, которая не следует имплитцитно из народной философии, не есть ее прикладная форма, но составляет ее ядро. Народная философия существует в форме предания, и она педагогична по самому своему существу: "в законе Господнем поучатися день и нощь" – ее тайнозримое начало. Решаемая нами задача сопряжения двух культур требует умения покинуть почву автономного рефлексирующего сознания и научиться входить в мудрость культуры слова, которая педагогична и существует в форме предания. Культура предания признает жизненную устойчивость и воплощенность того мира - в этом, и отдает ему время и место жизни: время традиции и место священной географии предания.
Форма удостоверяет свое бытие во взаимной связи с другою формой. Закон формообразования - не только закон мысли, но и закон бытия, и перед лицом любой поспешной идеологии всегда будет прав народный учитель, который скажет - я делаю так, потому что я знаю, как это устроено, я наблюдаю общий ход вещей и делаю выводы, - и я умею это делать. Я вижу себя в связи всех со всеми в пределах пространства современного мира и времени традиции, и я знаю тайну молчания мысли, в котором рождается слово. И какова бы ни была идеология - служить будет она - ему, но не он - ей, потому что он имеет власть ее подчинять.