И. А. Пронина
Роль Академии наук в развитии русской художественной школы во второй четверти XVIII в. до сих пор недостаточно ясна и потому оценивается по-разному. Все еще не изучен процесс формирования художественно-образовательного центра в системе Академии наук. Расплывчаты хронологические границы и нет единства в обозначении этого учреждения, бурно развивавшегося в «социетете художеств и наук». Его называют: «старой Академией Художеств» (Д. Ровинский), «художественными классами» и «первоначальной Академией художеств» (Н. Врангель), «художественным департаментом» и «академией художеств» (Н. Молева и Э. Белютин), «художественными мастерскими» и «художественным отделением» (М. Алексеева).
Н. Н. Врангель разграничил так называемые художественные классы и «первоначальную Академию художеств» 1733 г., точнее — чрезвычайной конференцией на тему: «Потребна ли Академия художеств при Академии наук?» (Н.Н.Врангель. Первые годы академической школы.— «Русская академическая художественная школа в XVIII веке». М.—Л., 1934, стр. 14.) Н.М.Молева и Э.М.Белютин такой переломной датой считают 1747 г., когда академический регламент упрочил положение художественного «департамента» и, согласно ему, последний стал называться официально «академией художеств»(Н.Молева и Э.Белютин. Педагогическая система Академии художеств XVIII века. М., 1956, стр. 53.).
Не рассмотрен поныне интереснейший вопрос о борьбе, развернувшейся в Академии наук в связи с формированием в ее недрах первой Академии художеств. И потому не поставлены смежные вопросы: о роли М. В. Ломоносова в академической борьбе против «художеств», отягощавших «ученый корпус», и в основании второй Академии художеств при Московском университете; а также о причинах девятилетнего существования в С.-Петербурге двух академий художеств.
Предположение И. Э. Грабаря о том, что Академия художеств при Московском университете основана «по почину Ломоносова»(И.Э.Грабарь. У истоков классицизма.— «Ежегодник института истории искусств» (1956). М., 1957, стр. 313.) — не было сколько-нибудь аргументировано и потому не получило поддержки исследователей, оставшихся при осторожном предположении, что «елизаветинская Академия» основана Шуваловым, «вероятно, не без воздействия Ломоносова» (Н.Н.Коваленасая. Русский клаееи-цизм. М., 1964, стр. 75.).
Возникновение и реализация идеи об учреждении Академии художеств при Московском университете издавна всецело связывались с именем И. И. Шувалова. С. П. Яремич, восторженно характеризуя деятельность придворного мецената, утверждал, что Шувалова «упорно занимала мысль о создании самостоятельного русского искусства, так же, как он лелеял мечту о самостоятельной русской науке» (С.П.Яремич. Основание Академии Художеств. Президентство И. И. Шувалова.— «Русская академическая художественная школа в XVIII веке», стр. 51.). Но мера участия Шувалова в осуществлении его «мечты»— Московского университета — ныне определена точно. Иное — в отношении так называемой шуваловской Академии, точнее —«Московской» Академии художеств.
Смерть Петра I помешала реализации проектов А. К. Нартова и Л. Ка-равакка, предлагавших учредить специальный художественно-образовательный центр. И в соответствии с первоначальной идеей о «социетете художеств и наук» Академия художеств возникла в системе учреждений Академии наук «для возращения художеств и для обучения». Объединение это мыслилось временным. В проекте Регламента, представленном Екатерине I в конце 1725 г., говорилось, что со временем Академия художеств, как и гимназия, и университет,—«в разные собрания составятся», отделившись от Академии наук. Но, по свидетельству первых президентов, практическая потребность в граверах и рисовальщиках привела к тому, что Академия художеств на много лет стала подсобным отделением Академии наук, содержавшимся на ее средства. В 1733 г. президент Кейзерлинг объяснял, что «с начала сего основания довольно примечено было, что к надлежащему продолжению оного (Академии наук.— Е. Г.) некоторое число грыдоро-валыциков, типографщиков, словолитчиков и прочая потребно, откуду потом так называемая академия художеств произошла» («Материалы для истории имп. Академии наук» (далее — «Материалы...»), т. II. СПб., 1885, стр. 382.). И для того, как писал позднее президент Корф, «определенные на Академию наук деньги надлежало употреблять и на Академию художеств», которую Петр I «вместе с оною учредить хотел, но за скорою свою кончиною того учинить не мог» («Материалы...», т. III, СПб., 1886, стр. 434..).
Об открытии «академии художеств, четырми художниками украшенной» (Речь шла об архитекторах X. Марселиусе и Теслере, скульпторе К. Оснере-старшем и живописце Г. Гзеле.), было широковещательно объявлено в 1726 г. В проекте академического Регламента 1725 г. и в печатном объявлении 14 января 1726 г. разъяснялось, что Академия художеств предназначается для юношей, не способных к высоким наукам, но желающих «переимать другие художества, в житии человеческом преполезные»(«Материалы»,...», т. I. СПб., 1885, стр. 171. /comment>. Но на первых порах художественное образование ограничилось лишь уроками рисования в академической гимназии, которые вел Г. Гзель. Из гимназии впоследствии и рекрутировались ученики «художеств и мастерств» (в соответствии с правилом, ставшим традиционным: «годных из академической гимназии переводить в студенты, а не годных определять к художествам»). Штат учеников начал формироваться в 1728 г.
С первых лет существования «Академии художеств и наук» в нее вошли «мастеровые и ремесленные люди» для иллюстрирования научных изданий, гравирования планов и карт, изготовления точных инструментов, а также для выполнения придворных заказов на проекты иллюминаций, портреты и живописные работы. Ведущее место в штате Академии художеств заняли первоклассные русские и иностранные граверы. Высокий уровень гравировального искусства, ими достигнутый, и сложившаяся к концу 1730-х годов педагогическая система определили превращение Академии художеств при Академии наук, по преимуществу, в центр гравирования.
После воцарения Анны вопросом организации самостоятельной Академии художеств широкого профиля занялся один из просвещеннейших сподвижников Петра I — В. Н. Татищев. В качестве обер-церемониймейстера при короновании в 1730 г. он общался с академическими художниками, работавшими над созданием коронационного альбома. В это время и возник обширный план «Академии ремесл» с участием крупнейших мастеров Канцелярии от строений: П. М. Еропкина, К. Б. Растрелли и Л. Каравакка. Возглавить Академию художеств должен был Татищев. «Императрица Анна Иоанновна,— писал он впоследствии,— ко устроению оной соизволение свое объявить и на содержание ее по 12000 рублей в год дать изволила, в которой быть ремеслам. 1. Архитектуре, 2. Живописи, 3. Обрязощества, 4. Механики, и людей: главным Татищева, в архитектуре Еропкина, в живописи Каравакка, в скульптуре Растрелия, в механике из Профессоров искуснейшего, но Остерман, по некоей ненависти удержал и указ, изготовленный к подписке уничтожил, и тако сие весьма государству полезное дело в забвении осталось»(В.Н.Татищев. Лексикон российской исторической, географической, политической и гражданской. СПб., 1793, стр. 19—20 (курсив мой.— Е. Г.).). Этот факт известен. Но полная драматизма борьба, развернувшаяся в начале 1730-х годов вокруг учреждения специальной Академии художеств, не получила освещения в литературе, хотя глухие отзвуки ее можно уловить в официальных документах того времени.
Проект новой Академии одобрительно встретили академические художники (например, X. А. Вортман). В то же время академическая администрация и, прежде всего, правитель Канцелярии И. Д. Шумахер — полновластный хозяин Академии, фактически вершивший все дела,— воспротивился организации самостоятельного художественно-образовательного центра, так как это влекло за собой отделение «художеств» от Академии наук. Шумахер не склонен был выпускать их из сферы своего влияния; к тому же исполнение придворных заказов приносило ему успех при дворе и ощутимые выгоды. (Стремление «подняться чужих рук искусством» и бездарность Шумахера обличал позднее Ломоносов.) В дело вмешался всесильный F. И. (А. И.) Остерман, и для разрушения уже одобренного Анной татищевского плана «Академии ремесл» потребовалось лишь формальное доказательство нецелесообразности выделения «художеств» из Академии наук. Это было сделано на чрезвычайном заседании 7 сентября 1733 г. и явилось одной из кульминаций борьбы немецкой клики с «птенцами гнезда Петрова».
Созвав профессоров, президент Кейзерлинг поставил перед ними три вопроса, прямо касавшихся Академии художеств. Важнейшим был первый: «Потребна ли академия художеств при академии наук или нет, и в чем она государству полезна быть может?»(«Материалы...», т. II, стр. 367.)
Активным сторонником разделения двух академий выступил французский астроном и географ Ж. Н. Делиль, постоянный противник Шумахера.
«Понеже то, что академиею художеств называют, нечто иное есть, как собрание художников и ремесленных людей, которые в государстве употреблены быть могут, то основание оных без сомнения народу полезно есть»,— сказал Делиль. Но поскольку существующая Академия художеств «поныне бесчестие и убыток академии наук произвела», а кроме того, «оное основание, как оно с академиею наук соединено, есть против высокого намерения Петра I», то для блага Академии наук Делиль требовал «оба сии основания всеконечно разделить».
Противоположную точку зрения отстаивали математики Л. Эйлер и Г. Крафт. По мнению Эйлера, «наибольшая часть академии художеств при Академии наук не только полезна, но еще и потребна есть, а целая Академия художеств государству добрые услуги показать может» и потому он считал «наиполезнейшим» оставить Академию художеств при Академии наук «под одним правительством... понеже тем и знатное число денег сохранено будет». Поддержавший Эйлера Крафт утверждал, что художества более всего связаны с науками, «от которых они происходят и в совершенство приводятся». Позицию большинства выразил также историк Байер, заявивший, что Академию художеств от Академии наук отделять нельзя, «понеже бы оную в противном случае к главному намерению употребить не можно было» (Там же, стр. 369—372.).
По второму вопросу заседания («Может ли академия художеств... впредь из суммы академии наук содержана быть или нет?»)— мнение было единодушным: Академия художеств должна существовать на прежних основаниях лишь при условии, что императрица определит на нее «особливую сумму» (Там же, стр. 373—375.). Следовательно, вопреки доводу Эйлера об экономии денег, Академия наук просила дополнительные средства на свою Академию художеств, очевидно рассчитывая на суммы, предназначенные для проектированной «Академии ремесл».
Художники в собрании не присутствовали, но президент, побеседовав с ними заранее, преодолел их сопротивление («каждого порознь допрашивал и к продолжению смотрения должности увещевал»)(Там же, стр. 382.)
Можно предположить, что в адрес первой Академии художеств Татищевым и его сторонниками был обращен упрек в отсутствии подготовки отечественных кадров. И потому Кейзерлинг, сообщая об итогах заседания императрице, не преминул подчеркнуть, что Академия художеств при Академии наук «несколько учеников российской нации представить может», и приложил к доношению пять работ (видимо, листы А. Грекова, И. Соколова и Г. Качалова (Там же.)).
Итоги дискуссии выявили отношение стоявшей у власти немецкой группировки к Академии художеств и ее месту в культурной жизни страны. Она рассматривалась как подсобное учреждение, а отделение от научной корпорации означало нарушение ее основных (утилитарных) функций.
Осенью 1733 г. Академия наук впервые получила дополнительную сумму на содержание своей Академии художеств, а в 1734 г. был утвержден новый штат, расширивший сферу художественной деятельности Академии. Этим обусловлены дальнейшие мероприятия. В 1735 г. Академия обогатилась коллекцией Я. В. Брюса, тогда же из бывшей мастерской Петра I были получены токарные станки и триумфальный столп, а в штат вошел А. К. Нартов — изобретатель, механик и медальер, десять лет назад предлагавший основать Академию художеств. Он возглавил Токарную и Инструментальную палаты в Академии художеств и наук. В конце 1738 г. открылся натурный класс, приобретший вскоре широкую известность. Под руководством Б. Тарсия и X. Вортмана стабилизировалась деятельность Рисовальной и Гравировальной палат.
Активизация Академии художеств вызвала общее недовольство ученых, и в 1740 г. они единодушно подняли вопрос о необходимости организовать специальную «Академию живописи, скульптуры и архитектуры», признав «вредным и бесполезным для Академии наук, когда при ней существуют Академия художеств и ремесла». Протест остался без последствий. («К Академии наук принадлежащие департаменты художеств — по-прежнему с нею соединены остались»— говорилось в докладе президента Кабинету.)
В 1741 г. из пенсионерской поездки вернулся Ломоносов. Назначение его адъюнктом физического класса почти совпало с государственным переворотом, в результате которого на престоле оказалась дочь Петра I. С ее воцарением связывались надежды на освобождение Академии наук и художеств от засилия немцев. В Манифесте 28 ноября новая императрица обвинила Остермана и его клику в «коварных и Государству нашему вредительных многих поступках». В открытую борьбу с Шумахером вступили Ж. Н. Делиль, А. К. Нартов и М. В. Ломоносов.
В доношении Сенату, поданном в январе 1742г., Делиль обвинил Шумахера в заведении разных учреждений по части художеств и ремесел в ущерб Академии как ученого общества. Настаивая на отделении Академии художеств от Академии наук, Делиль писал о пренебрежении национальными интересами России, о том, что «не старались русских обучать и произвесть в науках, а употреблено и произведено токмо почти немцев, которые государству не много пользы учинили» (Я. П. Пекарский. История имп. Академии наук в С.-Петербурге, т. I. СПб., 1870, стр. 34.). Об этом же писал в своем доношении Нартов, утверждавший, что «из российских людей» с начала Академии ни один «не произведен в профессоры»(Там же, т. II, стр. 894. В это же время Нартов напомнил о своем проекте организации самостоятельной Академии художеств.). В доношении переводчика Панова от имени канцеляристов, переводчиков и подмастерьев «рисовального и градоровального художества» говорилось: «Многих художеств мастера немцы данных им русских учеников для научения в искусстве или совсем ничего, или так затменно обучают, что на место их русскому ни в двадцать лет стать не можно, чего ради ни один русский ни в котором художестве при Академии в мастера еще не произошел»(«Материалы...», т. V. СПб., 1889, стр. 462—463. Цитировавшая этот документ А. П. Мюллер трактовала его как «гнусный донос» (А. П. Мюллер. Иностранные живописцы и скульпторы в России. М., 1925, стр. 22)..)
Принципиальное единство идейной позиции авторов всех трех доношении очевидно. Действия были согласованными и привели к обвинению Шумахера в «исповержении наук и в расточении казны». (Печальный исход-следствия общеизвестен.)
В исторических исследованиях встречается утверждение, что Ломоносов «примкнул к демократическому меньшинству», объединившемуся вокруг Нартова (Е.С.Кулябко. Ломоносов и учебная деятельность Петербургской Академии наук. М.—Л., 1962.). Думается, что это не так. Ломоносов вместе с Делилем и Нартовым возглавил борьбу с немецким засилием в Академии. Во всяком случае роль Ломоносова в академических событиях 1742 г. гораздо значительнее, чем принято считать.
Известно, что академик Ламанский считал Ломоносова автором нартовского доношения. Предположение Ламанского кажется убедительным. И с неменьшим основанием можно связать с именем Ломоносова доношение Панова. Оба эти документа вполне выражают ломоносовскую идейную позицию, проникнуты ломоносовской страстностью обличения, написаны в ломоносовском стиле. Естественно поэтому предположить в их авторе неутомимого борца за национальное просвещение.
В 1745 г. группа профессоров, возглавляемая Делилем и Ломоносовым, составила рассуждение об академическом штате, в котором возражала против существования в Академии Рисовальной и Гравировальной палаты как учебного учреждения.
Новая попытка ученых отделить Академию художеств от Академии наук опять оказалась безуспешной. В 1747 г. был утвержден составленный Тепловым и Шумахером академический Регламент — документ реакционный по существу и архаичный по форме, вызвавший уничтожающую критику Ломоносова. Официально закрепив существовавшую академическую структуру, Регламент 1747 г. стал свидетельством торжества академической Канцелярии, лишив ученых самостоятельности даже в научных вопросах. «Собою академик, тем меньше адъюнкт ничего определить не может» — говорилось в Регламенте.
С 1748 г. начались еженедельные Собрания «Академии художеств». Они носили консультационно-экспертный характер и являлись по существу учреждением, призванным осуществлять контроль над деятельностью Академии художеств. Бюрократическое укрепление и расширение Академии художеств в системе Академии наук наносило ущерб развитию науки.
В конце 1753 г. Ломоносов одновременно обратился к самым влиятельным тогда царедворцам — И. И. Шувалову и президенту Академии наук и художеств гр. К. Г. Разумовскому — с призывом «учинить с науками великую милость» и «сделать конец двадцатилетнему бедному Академии состоянию и избавить от приближающегося конечного разорения»(М.В.Ломоносов. Полное собрание сочинений, т. 10. М.— Л., 1957, стр.495.). Вследствие обращения Ломоносова президент указал Шумахеру (в начале 1754 г.) на переполнение академического штата «разных художеств учениками», мастеровыми и художниками, которые Академии «ни пользы, ни дальней чести не делают, кроме только единого разглашения, якобы в Академии больше прилагается старание художественную фабрику размножить, нежели науки» (Я.Я.Пекарский. История имп. Академии наук в С.-Петербурге, т. П. СПб., 1873, стр. 563 (курсив мой.— Е. Г.)). В итоге была создана комиссия «для отрешения излишеств от Академии»,— как назвал ее Ломоносов. В нее вошли: М. Ломоносов, И. Шумахер, Я. Штелин и Г. Миллер. По утверждению Ломоносова, Шумахер всячески мешал работе комиссии, «учрежденной для разбору его же беспорядков», а Штелин «за художества стоял больше, нежели за науки». Все-таки в августе 1754 г. был издан указ о пересмотре регламента 1747 г., а в 1755 г. Ломоносов составил рассуждение «об исправлении Академии наук». Говоря в нем об умножении художеств в Академии («художества, а особливо грыдорование немалое имеет приращение»), Ломоносов подчеркивал, что расход на них непомерной суммы «препятствует приращению наук». В то же время польза и слава, которую государство могло бы иметь от развития художеств в специальной Академии, «оставлены в небрежении». В другой записке о преобразовании Академии Ломоносов высказался еще определеннее: «художествы, хотя имели некоторые успехи, однако ученому корпусу тягостны» (22 М. В. Ломоносов. Полное собрание сочинений, т. 10, стр. 11—42. ).
Казалось бы, взаимный ущерб, приносимый нерациональным объединением наук и художеств в одной системе, был доказан и потребность в специальном учреждении очевидна; тем не менее сопротивление партии Шумахера— Штелина было столь упорно, а власть стоящих за ними сил столь могущественна, что даже основание новой Академии художеств не избавило Академию наук от старой. Даже в 1764 г. Ломоносов вынужден был написать; «Чтобы художества не отвлекали от наук и обратно, надо изъять художествы из ведения Академии Наук, тем более, что в этом же городе основана другая Академия художеств, намного опередившая ту, которая у нас является Академией художеств скорее по имени, чем по существу. Великая польза произойдет для художеств, если обе Академии Художеств, прочно объединившись в одно целое, совместными усилиями примутся за свое дело»
(Там же, стр. 118.). Борьба за изъятие «художеств» из ведения Академии наук продолжалась более тридцати лет. Старая Академия художеств перестала существовать ' лишь в 1766 р. Чем же объясняется девятилетнее параллельное пребывание в Петербурге двух академий художеств?
После учреждения Московского университета и открытия в нем «класса художеств» позиция Разумовского, ранее разделявшего точку зрения
Носова о необходимости «отрешения излишеств от Академии», изменилась. В апреле 1757 г. Разумовский прислал из своей глуховской резиденции в Канцелярию Академии ордер, в котором говорилось: «...попечения требует и Академия художеств, которой уже довольное основание положено при Академии». И чтобы привести Академию художеств «в самое лучшее и цветущее» состояние, Разумовский назначает ее директором Штелина и распоряжается приискать за границей первоклассных мастеров-живописцев и гравера («как для обучения юношества, так и для издания высочайших портретов и исторических купферштыхов и виньетов при книгах»).
В этой ситуации М. В. Ломоносов уже не мог требовать «отрешения излишеств» от Академии. В представлении 1758 г. он настаивал лишь на составлении «особливых регламентов, инструкций и штатов для разных департаментов Академии наук», в том числе и для Академии художеств. И в том же 1758 г. Штелин составил Регламент. Президентом Академии художеств в нем назван К. Г. Разумовский, директором — Я. Штелин. Поскольку Регламент был разработан как раз в то время, когда при Московском университете учреждалась новая Академия художеств (устроенная на первых порах в Петербурге, но называвшаяся в документах «Московской»), можно сделать вывод, что Разумовский и Штелин предполагали, что старая Академия художеств останется петербургским центром, автономно связанным с Академией наук, а новая — отправится в Москву. Поэтому когда И. И. Шувалов заказал Ж. Ф. Блонделю архитектурный проект здания Академии художеств для Москвы, то декоратору и архитектору Д. Валериани, работавшему в Академии наук, поручили разработку архитектурного комплекса академических зданий в Петербурге, включая здание Академии художеств (проект этот справедливо датируется концом 1750-х годов).
В период учреждения Московского университета и разработки планов Московской Академии художеств политическая борьба Разумовских с партией Шуваловых и, в частности, личное соперничество К. Г. Разумовского и И. И. Шувалова обострились. Президент Академии наук, ревниво следивший за действиями куратора, был не прочь, в свою очередь, стать куратором университета (например, в Батурине) и утвердиться в качестве президента Петербургской Академии художеств. Однако так называемая «Московская» Академия обосновалась в Петербурге. Ее инавгурация в качестве академии «трех знатнейших художеств», свершенная в начале нового царствования, привела в конце концов к ликвидации старой Академии художеств, сформировавшейся в подчинении утилитарным нуждам «ученого корпуса», скованной узами практицизма и не имевшей перспектив в плане развития художественной школы широкого профиля.
Идею устройства в России двух университетов и двух академий художеств выдвигал еще в 1733 г. Татищев (в записке «Об учащихся и расходах на просвещение в России», погребенной в бумагах Бирона). Татищев предлагал: «для пользы мануфактур и всяких ремесл — две академии ремесл» — обучать архитектуре, механике, живописи, ваянию, токарному и инструментальному делу. В двух академиях художеств Татищев планировал 500 учеников, намечая выписать учителей из-за границы (В.Н.Татищев. Разговор о пользе наук и училищ. М., 1887, стр. 161—162.). О судьбе своей «Записки» Татищев вспомнил в 1748 г. в письме к гр. М. И. Воронцову: «в 1733 о устроении училищ и распространении наук предложение подал, ведая, что из того великая польза государству происходит, которое хотя е. в. милостиво с благодарением изволила принять, но злостию немцев не только отвергнуто, но я в Сибирь под видом милости или пользы заводов отлучен».
Ломоносов, постоянно общавшийся в эти годы с Воронцовым и, как известно, переписывавшийся с Татищевым, не мог не знать об этих проектах. И он не только стал преемником просветительских идей Татищева, но реализовал их в конкретных учреждениях.
Существовавшие при Академии наук университет и Академия художеств не отвечали своему назначению и тормозили деятельность научно-исследовательского центра. Ломоносов решил основать второй (самостоятельный) университет и вторую (самостоятельную) Академию художеств в Москве.
Осуществление столь грандиозной программы было немыслимо без могущественного покровительства, поскольку все организационно-просветительные начинания Ломоносова встречали ожесточенное сопротивление «неприятелей наук российских». И Ломоносов сделал заинтересованным участником своего предприятия всесильного вельможу. Куратором «Университета и Академии Художеств Московских»(Так значится в контракте с Л. Лагрене, заключенном в 1760 г. В документах Академии наук и в бумагах Штелина новая Академия художеств называется «Академией художеств Московского Университета» или «Московской Академией художеств».) стал Шувалов.
И. И. Шувалов, по свидетельству его апологета П. И. Бартенева, не получил почти никакого образования, не имел «ни особенно сильного характера, ни отличных талантов» и «при добродушной и несколько ленивой природе» всегда оставался покорным орудием своих родственников (П.И.Бертенев. Биография И. И. Шувалова. М., 1857, стр. 4—7, 11, 13, 79.). В видах дальнейшей политической борьбы соперничающих партий Разумовских и Шуваловых молодой фаворит, прельщенный славой «российского Кольбера», принял роль покровителя российского просвещения. Но нет сомнений в том, что вдохновителем его просветительских предприятий, относящихся к 1750-м — началу 1760-х годов, был Ломоносов.
Взяв на себя бремя организационных забот по реализации ломоносовского плана, Шувалов стяжал нераздельную славу. Замыслы и предначертания Ломоносова не оставили почти никаких документальных следов и никаких официальных свидетельств.
В 1755 г., т. е. почти за два года до открытия в Московском университете «класса художеств», с которым обыкновенно связывают зарождение так называемой «шуваловской» Академии, был намечен план создания Московской Академии художеств и ряд учеников выделен из разночинской гимназии в качестве будущего ее контингента. В апреле 1755 г. Шувалов распорядился: «Из разночинской гимназии ... выбрать бедных, но способных людей... и обучить их геометрии и французскому или немецкому языку, истории, митологии человек хотя семь, чтоб можно было отдать их здесь (в Петербурге.— Е. Г.) учиться художествам и сделать начало, чтоб и в Москве с Божиею помощью со временем завести было можно» ( «Документы и материалы по истории Московского университета второй половины XVIII века», т. I, M., 1960, стр. 306.). Было отобрано 11 человек, и в 1756 г. девять из них двумя партиями послали в Петербург (в январе и марте).
Вопросами обучения московских учеников в Академии художеств при Академии наук непосредственно занимался М. В. Ломоносов. Одним из первых его мероприятий после назначения членом академической Канцелярии было составление записки с программой обучения будущих академистов (март 1757 г.)(М.В.Ломоносов. Полное собрание сочинений, т. 9. М.—Л., 1955, стр. 465.).
Тем временем в Московском университете открылся художественный класс, и в сентябре 1757 г. Шувалов писал директору Университета Мелиссино: «ученики, отобранные для художества, должны с крайним поспешением обучаться... ибо учители иные уже и приехали» («Документы и материалы по истории Московского университета», т. I, стр. 91.). (Речь шла о гравере Г. Ф. Шмидте.)
К концу 1757 г. 19 москвичей готовились (в Петербурге и в Москве) к поступлению в новую Академию художеств. Их учителями были И. А. Соколов, Г. А. Качалов, С. И. Чевакинский и И. Штенглин. В начале 1758 г. к москвичам, объединенным в Петербурге, присоединились ученики, набранные в столице. В открывшуюся Академию вступили 38 учеников (27 разночинцев и 11 дворян) в возрасте от 10 до 20 лет.
Архитектурный проект зданий Академии художеств для Москвы был изготовлен знаменитым Блонделем в Париже в 1758 г. Учреждение новой Академии в разгар Семилетней войны, безусловно, демонстрировало Европе процветание и мощь Российской империи, укрепляло ее международный престиж.
23 октября 1757 р. в Сенат поступило доношение от Московского университета, подписанное куратором Шуваловым, с предложением учредить Академию художеств. Авторство доношения никогда не вызывало сомнений. Между тем этот программный документ представляет собой заключительный этап борьбы за благосостояние наук и искусств в России, которую свыше пятнадцати лет возглавлял М. В. Ломоносов. «Науки в Москве приняли свое начало, и тем ожидается желанная польза от их успехов,— говорится в доношении.— Но чтоб оные в совершенство приведены были, то необходимо должно установить Академию художеств»(ЦГАДА, ф. 248, д. 285, л. 202.). Таким образом, в Москве, наряду с Университетом, предлагается открыть художественно-образовательный центр.
Автор связывает свое предложение с предыдущим документом об основании Московского университета, подчеркивая, что они — этапы единой программы: «Естли Правительствующий сенат так же милостиво, как и о учреждении университета мое предложение принять изволит и сие опробовать, то можно некоторое число взять способных из университета учеников которые уже и определены учиться языкам и наукам, принадлежащим к художествам, то ими можно скоро доброе начало и успех видеть».
Бесспорно ломоносовским — и по сути, и по стилю, и по гневной страстности тона — представляется основной тезис из доношения Московского университета: «необходимо должно установить Академию художеств, которой плоды когда приведутся в состояние не только будут славою здешней Империи, но и великою пользою казенным и партикулярным работам, за которые иностранные посредственного знания получая великие деньги обогатясь возвращаются не оставя по сие время ни одного русского ни в каком художестве который бы что умел делать»(Там же.).
Второй, отвергнутый, вариант доношения, подписанного Шуваловым (сохранился в писарской копии), также являет собой парафраз ломоносовских идей.
Вступление его — похвальное слово Петру Великому, поощрявшему науки и художества. Автор указывает на его внимание к ученым и художникам, на установление Академии художеств и наук, на институт пенсио-нерства, на «выписывание великим иждивением славные сего века люди и многие дорогие инструменты». И опять-таки обличает недостатки художественного образования. Обвинения направлены прямо в адрес Академии художеств при Академии наук, причем автор выказывает доскональное знание методов подготовки учеников. «...Мы здесь художеств почти не имеем ибо нет ни одного национального искусного художника. Притчина та, что многие молодые обучающиеся люди приступают к сему учению, не имев никакого начала как в иностранных языках, так и в основании некоторых наук, необходимых к художествам и тем теряя одно время только одной практикой делают то, что видят, ...не имея ничего того чтобы могло способствовать к их врожденному дарованию». И снова — обвинения в адрес «иностранных»: «Многие на большом иждивении содержащиеся искусные художники не токмо кого выучили, но ни порядочного начала [не] дали извиняясь сами на неспособность учащихся»(ЦГИА СССР, ф. 789, оп. 1, д. 1, л. 1 об.).
Все эти положения находятся в вопиющем противоречии с прозаическим заключением первого документа: «Сия Академия будет учреждена здесь в Петербурге по причине, что лучшие мастера не хотят в Москву ехать как в надежде иметь от двора работы так и для лучшаго довольствия иностранных здешней жизни».
Но они же согласно перекликаются с многочисленными обвинениями Ломоносова, предъявляемыми им академическому университету и его профессорам-иностранцам с их «недоброхотством к учащимся россиянам». Даже подчеркнутая гиперболизация отрицания равно им присуща.
О главном пороке системы подготовки учеников в старой Академии художеств Ломоносов писал и позднее: «Учение в художествах происходило токмо по требованию нужных дел, как оные случались; не по расположенному порядку надлежащего правильного учения, не по наставлениям нарочитых и самых искусных учителей...» И далее: «Не изображаю здесь препятствий, происходивших от зависти учащих, и от опасения, чтобы искусство их в России не размножилось, не унизилась бы плата...»(М.В.Ломоносов. Полное собрание сочинений, т. 8. М.—Л., 1959, стр. 809.).
Тождество тем и идей во всех цитированных документах, единство языка и стиля, а главное — пронизывающее их высокое чувство патриотизма — самое яркое из качеств, определивших личность великого сына России,— все указывает на автора.
Однако к подготовке документов об основании Академии художеств причастен и Шувалов. Соавторство проявилось не только в отдельных подробностях, но, прежде всего, в постановке вопроса о будущих педагогических кадрах. Шувалов, при всем внимании к отечественным талантам, был сторонником широкой ориентации на иноземных мастеров.
В доношении 23 октября и в сенатском указе говорилось о контрактах с французскими художниками. Тем временем в новую академию подбирались преподаватели из молодых художников старой академии (Столетов, Колпаков и др.). «Эта новая Академия художеств,— писал Ровинский,— перебрала из старой почти всех лучших мастеров» (Д.А.Ровинский. Академия художеств до времен императрицы Екатерины II.— «Отечественные записки», 1855, т. 102, стр. 65.). Ставку на русских мастеров, разумеется, делал Ломоносов, возглавлявший в эти годы Канцелярию Академии наук.
Становление национальной школы как научной, так и художественной было связано с формированием отечественных кадров, и Ломоносов требовал, чтобы «о выписывании вновь и приеме иностранных профессоров беспрочное почти старание вовсе оставить, но крайнее положить попечение о научении и произведении собственных природных и домашних» (Я.С.Билярский. Материалы для биографии Ломоносова. СПб., 1865, стр. 642.). Ломоносову принадлежит инициатива в практике пенсионерства академических художников. Его стараниями в 1759 г. за границу отправлены пенсионеры старой Академии художеств(Е.Н.Суслова. Михаил Павлович Павлов — скульптор XVIII века. М.— Л., 1957, стр.50.). Лишь год спустя «Академия художеств Московского университета» послала в Париж своих первых пенсионеров — Баженова и Лосенко.
Первая Академия художеств, сформировавшаяся при Академии наук вскоре после ее основания, официально закрылась в 1766 г. Но с ранних лет ее существования стало очевидно, что объединение «наук» (т. е. исследовательского и научно-образовательного центра) и «художеств» (центра искусств, ремесел и профессиональной школы) в одном учреждении нерационально. Свыше тридцати лет продолжалась борьба за изъятие «художеств» из системы Академии наук и за организацию специального художественно-образовательного учреждения широкого профиля.
В начале 1740-х годов эту борьбу возглавил Ломоносов. По его предначертанию и при ближайшем его участии во всех предварительных мероприятиях создан не только Московский университет, но и «Московская» Академия художеств. Ломоносов наблюдал за подготовкой будущих академистов, обучавшихся наукам и искусствам в старой Академии художеств. Он разрабатывал доношения, связанные с основанием новой академии в конце 1757 г., он стремился укомплектовать ее штат отечественными преподавателями. Великий русский просветитель стал инициатором организации второй Академии художеств, обусловившей освобождение Академии наук от обременявших ее «художеств» и развитие национальной школы искусств в России XVIII в.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://artyx.ru